Постановка проблемы. Востребованность субъектности
Исторические повороты – события почти всегда неожиданные, даже если они были многократно предсказаны. Пока будущее с его сломом прежней ситуации еще маячит впереди, люди живут в сложившемся режиме, движутся по наезженной колее, уверенные, что так будет всегда, и история, пожалуй, на нынешней ситуации и остановится, отлив ее в некую вечную матрицу.
Эта иллюзия не минует даже сильные умы: Г. В. Ф. Гегель полагал конституционную монархию вершиной развертывания и моментом самоосознания Абсолютного Духа. А в начале 90-х Ф .Фукуяма провозгласил либерально-демократическое устройство концом истории.
Увидеть в текущем моменте итог и вершину – вечное искушение социального познания. Однако жизнь не терпит остановок, и сегодня мы вовлечены в очередной поворот событий, резко меняющий вектор исторического движения от господства глобализма и мондиализма – к регионализации, от однополярного мира – к многополярному. Этот поворот происходит непосредственно в нашей стране и ее усилиями, и сам он связан с консолидацией России в самостоятельного, активно действующего геополитического субъекта.
Таким самостоятельным и самодеятельным суверенным субъектом на протяжении семи десятилетий был Советский Союз. И, как ни оценивай качество «реального социализма», нельзя не признать, что до определенного времени это был социальный субъект централизованный, последовательный и обладающий собственным самосознанием – внятной идеологией, совокупностью твердых ценностных ориентиров и предпочтений, которые в ходе крушения прежней страны были не просто утрачены, но унижены, осмеяны и растоптаны.
Россия, расставшаяся с прежними «братскими республиками», надолго потеряла свою субъектность, попала в зависимое положение от Соединенных Штатов Америки и объединенной Европы. А «аборигенов» - «совков» и «ватников» – стали перевоспитывать на манер идеологии метрополии, насаждая индивидуализм, конкурентность, стяжательство, что было в равной степени чуждо и дореволюционной, и Советской России.
За тридцать лет были внесены огромные изменения в образование и воспитание, выполненные в духе подражания западному «граду на холме». Начальственные посты в большинстве случаев оказались заняты представителями зарубежных веяний. И уже выросли поколения, ориентированные на «идеалы Запада», а, проще говоря, на прокламируемые массовой культурой ценности потребления и развлечения, на финансовое обогащение и потакание собственным капризам.
Но вот очередной поворот… Поворот в новых условиях и к новой самостоятельности, которая не может быть просто воспроизведением прошлого.
Этот поворот к полноте суверенитета назревал и в народных глубинах, и в интеллектуальных кругах. Уже в 90-е гг. и далее в нулевые и десятые целый ряд патриотически настроенных философов и политологов размышляли и об индивидуальном лице России, и о неизбежности для огромной страны вновь обрести самостояние, о том, что ответом на вызовы истории станет возвращение экономической и политической независимости. Здесь можно назвать имена А. Панарина [7] и А. Дугина[3], М. Делягина [1] и А .Паршева[9], А. Фурсова [10], а также многих других.
Такого рода осмыслению возможного будущего способствовала те развязность и неуважение, с которыми Запад обходился с Россией, сочтя ее навсегда поверженной, зависимой и утратившей собственное лицо. Из страны всеми способами выкачивали богатства, диктовали свои условия, отказывались выполнять данные обещания и гарантии безопасности.
Высшие лица государства, прежде всего, В. В. Путин, также осознавали растущую угрозу и постепенно усиливали мощь державы, ее способность сопротивляться. Военная операция на Украине стала «переходом количества в качество» и поворотным пунктом, когда терпеть экономическое, политическое и духовное рабство сделалось невозможным. Россия заявила о себе как о субъекте действия, способном на решительный выбор, на острое столкновение во имя собственных интересов.
Однако полная достройка до «Субъекта с большой буквы» требует не только экономических или даже военных сил, но и внятных, способных воодушевлять ценностей. Именно вокруг темы ценностей в последнее десятилетие развертывалась идейная битва, в которой России были настоятельно предложены «европейские ценности» - крайний индивидуализм, безграничная сексуальная раскованность, терпимость к многообразным видам асоциального поведения, отказ от традиционных представлений о семье и гендере, противопоставление интересов малых групп интересам большинства.
Разумеется, Россия и ее народы в массе своей не пожелали их принять, отвергли избыточный «аксиологический авангардизм», способный разрушить фундаментальные основы человеческого общества. Интересно, что в то же время ценности реальной демократии, гуманизма и даже частной собственности были с легкостью преданы самим Западным миром – от них осталась лишь словесная оболочка, пустая шелуха.
Вот почему России как стране-субъекту необходима собственная идеология, которая может сплотить людей и придать их жизни смысл и пафос.
Но какие ценности могут стать ведущими в современной России? Простое упование на традиции, характерные для периода «до революции 1917 г.» непродуктивно, тем более что и тогда в стране было много разноречивых мнений, а интересы ведущих социальных групп населения во многом не совпадали друг с другом.
Традиция традиции рознь, и наряду с благими традициями существуют и достаточно антигуманные, даже просто вредные.
Видимо, сегодня необходимо заново рассмотреть вопрос о ведущих ориентирах и сформулировать некий список тесно связанных друг с другом идейных скреп России, которые одновременно должны служить канвой практических действий власти и управления.
Ценность российской национально-государственной идентичности
Первое и, возможно, главное, что необходимо сейчас, это последовательное проведение в массовое сознание не только идеи, но и переживания, непосредственного ощущения российской национально-государственной идентичности.
Люди, живущие в России, должны чувствовать свое единство, свою «российскость», что не отменяет, а предполагает русским быть русскими, татарам – татарами, а чеченцам – чеченцами.
В свое время нам не очень нравилось введенное Б. Н. Ельциным выражение «россияне». Но, на мой взгляд, это тот редчайший случай, когда что-либо сказанное или веденное им как раз отражает действительное положение дел. Россияне – это те, кто живет в России и считает ее своей общей родиной с мощными объединительными моментами культуры и истории, это – те, у кого общее самосознание, какое бывает у большой семьи.
В «перестроечную эпоху» пресса долго насмехалась над термином «советский народ», но ведь на самом деле советский народ был, реально существовал, действовал, и отдельные проявления национализма меркли перед единством этого народа.
Советский народ был насильственно разрушен национальными элитами, которые хотели власти и богатства, разрушен вопреки тому интернационализму и общегосударственной солидарности, которые проявились во время референдума по вопросу о сохранении единой страны. Однако сегодня мы вправе говорить о российском народе, и очень важно сейчас преодолеть тот идеал космпополитизма, который последовательно насаждался в стране в течение последних тридцати лет.
Современные молодые люди весьма часто позиционируют себя как «граждан мира», хотя на самом деле, наверняка, не совсем понимают, о чем говорят, если иметь в виду реальную жизнь с ее перипетиями. Хотя здесь, несомненно, есть представление о собственной безграничной свободе перемещения, об отсутствии ответственности перед теми краями, где они выросли и получили «путевку в жизнь», есть убежденность в том, что «где больше платят, там и родина». Установки рыночно-циничные, с желанием лишь «успешно продаваться».
Но можно ли упрекать «молодую поросль» в следовании им?
Российский ребенок вырастает сейчас не только в обстановке судорожной погони родителей за заработком, но и смотрит с младенчества зарубежное анимэ и фильмы, постоянно слышит песни на английском языке, видит иноязычные вывески на магазинах. Для него все это – нормально, это говорит о том, что английский – важнее, «круче» русского (по-русски-то в США вывесок не делают!)
Устную и письменную речь заполонили «флэшмобы», «газлайтеры», «мерчендайзеры» и прочие «абьюзеры», которым органически противится русский язык. И хотя тем же английским мало кто владеет по-настоящему, русского языка тоже никто не знает хорошо, если не считать чудовищного мата, звучащего из юных уст на всех улицах.
Кстати сказать, засилье англицизмов, с одной стороны, и массовость «инвективной лексики» - с другой в паре производят эффект культурной атомной бомбы, разрушающей национально-государственное самосознание. Чужой язык и повседневность видятся как идеал, к которому нужно стремиться, а свой язык оказывается связан с низкими эмоциями, злобой, яростью, пренебрежением и всяческим иным негативом.
Иногда кажется, что с легкой руки «художественной интеллигенции 90-х», поэтизировавшей мат, новые поколения вообще никакого другого русского языка не знают, во всяком случае, лексикон их крайне узок.
Зададимся вопросом, каково сознание людей, не знающих хорошо ни одного языка? Укрепление национально-государственного единства нуждается в бережном отношении к ведущему языку страны.
А что же образование? Вся система ЕГЭ и Болонских договоренностей, возникнув, изначально была нацелена на «побег за рубеж»: учиться надо, чтобы уехать. Собственно, система и вводилась компрадорским чиновничеством для «откачки мозгов» в страны Евросоюза и США, и все время насаждалась идея предпочтительности «карьеры на Западе».
Все это требует сегодня существенной корректировки.
Чувствовать себя частью «российского народа» могут лишь те, кто ориентирован на жизнь в собственной стране и не считает это ни трагедией, ни драмой. Разумеется, для этого нужно не только уважительное знание российской истории, не только хороший культурный русский язык (для представителей других этносов – вместе с этно-национальным языком), но и надежные «социальные лифты», способные открывать для молодежи реальные перспективы.
Патриотизм как чувство, а не как декларация, может произрастать только на базе уверенности, что в стране, где родился, у тебя есть возможности роста и развития, поэтому от нее вовсе незачем бежать в иные пределы.
Кроме того, патриотизм включает в себя отношение к государству, и это отношение не должно быть враждебным или подозрительным. Нельзя не согласиться с М. Г.Делягиным, когда он пишет: «Государство — сверхценность русской культуры. Не наемный управляющий, не источник социальных гарантий, не инструмент обеспечения безопасности и тем более не организатор технологического прогресса. И уж, конечно, не пресловутый «ночной сторож» с министерской зарплатой и замком в Швейцарии, столь трепетно любимый и пестуемый либеральными фундаменталистами. Государство представляет собой современную форму существования русского народа» [2]. Россия – огромная страна, и может существовать лишь как сильное государство, объединяющее народы и территории.
При всех минусах российской бюрократии, подвергавшейся резкой критике еще в XIX в., государство, руководимое всегда конкретными людьми, бывает как не правым, так и правым, принимает отнюдь не только безумные, но и весьма разумные решения, и населению полезно это понимать и постоянно поддерживать разные формы взаимной связи с руководством державы.
Полноценное единство может быть лишь «национально-государственным», а не просто национальным или этническим. Не существует устойчивого общества без вертикальной консолидации. Сошлемся на мнение специалиста: «Социальная солидарность реализуется в двух основных векторах: вертикальном (макросоциальном), в котором консолидационный процесс или поток устремляется от власти к обществу и обратно; и горизонтальном (микросоциальном), в котором поток консолидации совершает круговорот внутри сообществ и между сообществами, из которых формируется общество в целом. В норме два консолидационных потока взаимно дополняют друг друга и, формируя консистентную солидарность, поддерживают равновесие в социальном образовании, придав ему устойчивость и укрепляя его жизнеспособность» [4. С.8].
В свое время собственную идентификацию не только с народом, но и с государством хорошо выразил Владимир Маяковский, провозглашавший в своих стихах о паспорте: «Читайте, завидуйте, я – гражданин Советского Союза»! Очень важно, чтобы сегодня люди с гордостью говорили: «Я – гражданин Российской Федерации».
Драма отечественной «интеллигенции», которая по идее должна была бы являться флагманом патриотизма и «российскости», помогая единству народа в обоих, вертикальном и горизонтальном векторах, состоит как раз в том, что, начиная с конца XIX в., она ориентирована на неукротимую конфронтацию с государственной властью.
Бытует представление, что «быть интеллигентом» - это быть вечно протестующим и вечно не согласным с руководством и управлением страны. «Интеллигент» - это как бы вечный диссидент.
Вообще-то говоря, «вечно-протестная позиция» попахивает инфантильностью, подростковым максимализмом и блужданием в субъективных иллюзиях. Она часто связана с высокомерием, которое является «профессиональной деформацией» интеллектуальных профессий.
Хотя у прозападной интеллигенции в России есть и более простые, чисто прагматичные корни: это прямой или замаскированный подкуп со стороны как компрадоров, так и непосредственно геополитических противников России. О сговоре сторонников глобализма с интеллектуалами хорошо писал А. С. Панарин, указывая на союз номенклатурно-монополистической прозападной верхушки с контркультурной богемой. Это корыстный союз, и он ведет к отвержению собственной культуры. «Когда произошла капитуляция в области культуры, - пишет А. С. Панарин, - отстраненность от опыта отцов, от национальной традиции в пользу заемной, политическая капитуляция становится лишь вопросом времени» [8. С.198].
Мы ясно видим это, наблюдая, как в первый же день специальной военной операции «интеллигенция» (от философов до актеров) стремительно побежала в другие страны, недвусмысленно демонстрируя свою сугубо антипатриотическую позицию заявлениями типа: «Нам стыдно быть русскими».
Здесь коренится огромная проблема для становления современной России именно как особой культуры и цивилизации со своим особым, неподражательным путем: невозможно разглядеть духовных лидеров нации в таком отряде национал-предателей. А стало быть, необходимо вырастить интеллектуалов-патриотов, и это должно стать особой задачей.
Причем патриотов не «квасных», а разумных, способных интегрировать в интересах России лучшие достижения как своей, так и других культур. Без государственно-настроенных умов ценность единства страны и позитивная российская идентичность не могут быть достигнуты.
Ценность правды и социальной справедливости
Правда и справедливость – две важнейших российских ценности, глубинно характерные для народного сознания. Они тесно связаны между собой, потому что без правды, то есть адекватного отражения положения дел, не может быть ни справедливой оценки, ни справедливого суда, ни распределения благ согласно заслугам. Ложь – это то, что вызывает отторжение.
В. В. Путин не зря в своих устных выступлениях очень метко характеризовал наших геополитических и идейных оппонентов – Соединенные Штаты Америки – как империю лжи. Подмена правды вымыслом, оболванивание масс с помощью СМИ, двойные стандарты, прямой обман, манипулирование сознанием через вбросы в социальные сети – все это арсенал наших западных оппонентов, оставивших далеко в прошлом просвещенческие гуманистические идеалы Европы прошлых веков.
Однако для России правда особенно важна, и при всех тактических задачах, связанных с формированием общественных настроений, которые иногда надо стимулировать, а иногда, напротив, успокаивать, очень важно не лгать, не строить «королевство кривых зеркал», не громоздить фальшивых социологических выкладок, а все-таки придерживаться реальных фактов и реальных событий. И власти, и СМИ следует быть максимально честными, ибо только вступи на кривую дорожку, и она далеко заведет, потому что одна ложь неизменно тянет за собой другую.
В этом смысле также очень важно не лгать о прошлом, в частности, не чернить ни один период отечественной истории, как то происходило в «эпоху перестройки» и в 90-х годах. Понятно, что оценочное историческое знание всегда обладает позитивным или негативным знаком даже на уровне применяемой лексики (можно сказать «злостные бунтовщики», а можно – «героические революционеры»). Но как раз поэтому наиболее значимыми выступают взвешенные оценки, исходящие как из моральных установок, так и из роли рассматриваемых событий для сегодняшнего дня.
Ценность социальной справедливости вообще должна быть центральной в жизни становящейся новой России, и должна утверждаться в противовес тому социал-дарвинизму, который пытались у нас насаждать наши «западные друзья» на протяжении трех десятилетий. Дело в том, что ведущей идеей неолиберализма и монетаризма выступает представление о высшей справедливости свободного рынка, который, мол, сам все расставит по местам, определит правого и виноватого, достойного и недостойного, всех вознаградит и накажет по заслугам.
Но такой рынок – это, по сути, закон джунглей, где выживает сильнейший, что в условиях общества означает - не только самый оборотистый, способный и инициативный, но самый аморальный, жестокий и циничный. Потому что «свободный рынок» выступает в этом случае как война всех против всех, и, по сути, нигде в чистом виде в наши дни не существует. Однако подобный идеал социально-экономического развития активно насаждался в России, и за его внедрением следили различного рода зарубежные консультанты, наводнившие отечественные управленческие структуры.
На самом Западе, в свою очередь, произошло переворачивание темы справедливости. Из вопроса о справедливом распределении общественных благ тема справедливости в процессе «переоценки ценностей» переместилась в другие сферы.
Прежде всего, под влиянием феминизма вопрос стал рассматриваться преимущественно в контексте разговора о гендере: женщина стала пониматься как страдающая жертва, несправедливо угнетенная мужчиной.
Затем сюжет переместился в область рассмотрения интересов меньшинств: в качестве жертв несправедливости выступили сначала гомосексуалисты и трансгендеры, а затем разговор пошел о расовом неравенстве. Вполне закономерно страсть «восстановления справедливости» привела к «культуре отмены», погромам, свержению памятников, разгону полиции и прочим бесчинствам как толпы, так и потакающей ей власти.
При этом все совершенно забыли, что ключевым сюжетом справедливости всегда был вопрос о бедных и богатых, имущих и неимущих, о том, что вознаграждение должно соответствовать вкладу, награда подвигу, а наказание – проступку.
Думается, нынешняя Россия, избавившись от идейной зависимости, способна вернуться к ценности социальной справедливости без модных перекосов и экзотических обвинений. Социальная справедливость – это, прежде всего, справедливость экономическая, баланс даяния и воздаяния, это вопрос о том, что узкая группа олигархата не должна самовластно владеть и распоряжаться теми богатствами и благами, которые совокупно создаются всем обществом. И распоряжаться, и пользоваться созданным в культуре должны многие, а не единицы.
В полной мере принять понятую таким образом социальную справедливость можно, конечно, только если избавиться от табу на социалистическую мысль, которое было наложено на нее в 90-е годы ельцинским режимом. Вспоминать о социалистической мысли, К.Марксе и В. И. Ленине и их наследии стало как бы даже неприлично. Но даже если «классики марксизма», да и их последователи, совершили ряд ошибок, в их работах, лозунгах и прокламациях были и ценные идеи, в том числе идея социальной справедливости, отвергающая сверхобогащение узкого круга, господство «золотого миллиарда» и вообще радикальное расслоение людей, где одни претендуют на то, чтобы быть «всем», а другие становятся «ничем».
При этом справедливость вовсе не означает плоской уравниловки, а, напротив, предполагает возможности роста и благополучия для всех членов общества, которые, разумеется, должны для этого прилагать старания и усилия. Предполагает она и наличие определенной иерархии предпочтений, и учет способностей, и соизмеримость вклада и социокультурного эффекта.
Не может считаться справедливым общество, где даже не бизнесмены-производственники, а футболисты и артисты шоу-бизнеса вместе с удачно кривляющимися блогерами оказываются самыми богатыми людьми, то есть, теми, кто имеет максимум возможностей, так как деньги – все равно, бумажные или электронные – означают самые разнообразные возможности. Подобное общество и странно, и несправедливо.
Россия сможет утверждать себя и как особая цивилизация, и как привлекательная страна, только если она сможет, следуя ценности социальной справедливости, воплотить ее в жизнь. Это относится и к разным видам бизнеса, и к науке, и к образованию, и к социальному обеспечению. Воплощение любой идеи несет с собой, конечно, и отступления, и промахи, но ведущая линия должна быть сознательно выстроена: нельзя, чтобы страну раскрадывали, и необходимо, чтобы у каждой группы, у каждой страты социума были возможности для благополучия.
Ценность коллективизма и солидарности
В течение последних тридцати лет в России последовательно насаждалась идея индивидуализма, доминирования личных прав, которые практически всегда сопрягались с темой свободы как высшей ценности.
Не отрицая важности свободы, стоит, тем не менее, отметить, что она сама по себе возможна только в относительно гармонизированном обществе, где поступки людей согласованы, где существуют порядок, закон и ответственность.
Конечно, в постперестроечной России, теряющей своих союзников, самостоятельность и экономику, не было социальной гармонии, но зато был романтический порыв, подогреваемый, в частности, романами американской писательницы Айн Рэнд, где буржуазно-производственный титан расправлял плечи, утверждая свое творческое Я и глубоко презирая за общую бездарность серую толпу.
Вопрос об индивидуализме в сочетании со свободой и радостями потребления решался в 90-е гг. сугубо положительно. Шутка «люби себя, наплюй на всех, и в жизни ждет тебя успех» звучала как императив, тем более, что вся отечественная психотерапия, вдохновленная переводными американскими пособиями, стала рассказывать российскому человеку, что до сих пор он себя не любил, подчинялся тоталитарной власти, а теперь, как только удастся полюбить себя, то и жизнь наполнится успехами, победами и свершениями.
Коллективизм вместе с солидарностью были забыты и отброшены как наследие не оправдавшего себя «реального социализма». Может быть, поэтому за последние десятилетия было совсем немного исследований, посвященных этим явлениям. Исследователи рассматривали такую тему либо применительно к социалистическому прошлому, либо в связи с вопросом воспитания младших школьников, либо в контексте разговора о корпоративной культуре.
С другой стороны, ряд авторов и сегодня в пику оппонентам-индивидуалистам приписывают русскому народу черты архетипического коллективизма, общинности и соборности. С опорой на идеи славянофилов XIX века делаются далеко идущие выводы об особой природе россиян, в частности, связанных узами православия, высокой духовности и неисчерпаемого добросердечия. (Вряд ли можно согласиться, в частности, с тезисом об объединяющей церковной соборности, о которой большинство наших соотечественников вообще не слыхивали, потому что в церковь в массе своей не ходят, символа веры не знают и живут чисто эмпирической повседневной жизнью без раздумий о метафизических проблемах.)
В этом отношении представляется вполне здравой позиция Ольги Морозовой, которая на историческом материале показывает, что «в случаях с альтруизмом и эгоизмом, коллективизмом и индивидуализмом, интернационализмом и национализмом речь может идти о проявлениях стратегий приспособления и выживания в многообразных и изменяющихся условиях жизни… Крестьянин – коллективист, когда он противостоит внешнему миру, и индивидуалист, когда дело касается его имущества, узкосемейных или личных интересов. Это не индивидуализм оценившей себя личности, это почти биологический эгоизм особи, бьющейся над сохранением своей жизни. У крестьянина изнанка коллективизма – взаимовыручка, а не идеалистическое желание жить вместе с массой чужого народа» [6].
Так или иначе, не стоит в родном народе искать коллективизма как чего-то заведомо заданного, мифологически-архетипического или генетического, бессмысленно переносить на современность сакральные скрепы позапрошлого столетия. Люди – социальные существа, они и объединяются, и обособляются, но всегда в конкретной социальной ситуации. Сейчас, в двадцатых годах ХХI века, важно, какие ориентиры предложит народу нынешняя интеллектуально-духовная элита и власть, которая способна расположить к той или иной форме взаимодействия.
Коллективизм и солидарность могут и должны быть поощрены управленческими решениями. Их ценность в полной мере осознается и западными интеллектуалами. Так, психолог из США Клод Штайнер отмечает: «Индивидуализм создает у человека ощущение, что его достижения – результат исключительно его личных усилий, а неудачи – исключительно его вина. Преувеличенная значимость индивидуального вклада заставляет людей забыть о том, что они влияют друг на друга, и они лишаются возможности восстать против сил, которые их подавляют» [11. С.211].
Действительно, солидарность в достижении целей невозможна, если каждый считает, что он идет исключительно своим путем, должен непременно всех превзойти и может игнорировать интересы окружающих. Поэтому так важно сознательно проводить в жизнь идею совместности, повышать значимость реальных коллективных решений, культивировать достижение согласия, учиться и обучать путям выхода из конфликтов.
Советский Союз был державой, где феномен коллективизма ценился высоко, и это создавало - как практически, так и психологически - уверенность, что тебя не бросят в беде, что у каждого существует опора в других – в коллегах, соседях, товарищах. Возможно, этот коллективизм не совпадал с тем, что на Западе называют «гражданским обществом», но это были иные формы коллективности, способные быть поддержкой – те же партия, комсомол, профсоюзы. Это были организации, куда можно обратиться, где могут откликнуться, оказать помощь. Конечно, сами по себе такие организации еще не выступают гарантией благополучия, но они дают шанс не оставаться с жизнью и ее вызовами «один на один».
У сегодняшнего человека тоже должно быть чувство «локтя товарища», опора не только в суде, куда, чтобы чего-то добиться, надо заплатить много денег, а в некоей коллективности, которая выступает не как «информационная сеть», а просто как сеть – совокупность всепроникающих структур, охватывающих страну и ориентированных на гуманистические идеи. Нужны широкие общественные организации, которые являют собой прямые представительства «принципа товарищества». К сожалению, ни нынешние профсоюзы, ни церковь такими организациями не являются.
Кроме того, уважение к коллективности воспитывается и поддерживается в ходе жизни, начиная с детства. Оно создается всей социально-ценностной атмосферой, в которую помещен человек, и в этом отношении есть чем заняться и радио, и телевидению, и организаторам развлекательных и образовательных мероприятий, а также школам и вузам. Если мы взглянем сегодня на развлекательно-образовательный контент, то увидим, что в нем доминирует сугубо индивидуалистическая тема соперничества.
Соревнования, конечно, штука важная, но лишь тогда, когда в этом вопросе соблюдается мера и здравый смысл. А у нас сейчас все со всеми соревнуются: кто самый умный? кто лучше всех поет? кто лучше пляшет? Маленькие дети отчаянно рыдают на экране, потому что они оказались в своем нежном возрасте «не самые». СМИ пытаются вносить остроту в свои шоу, исключительно паразитируя на теме конкуренции, эксплуатируя жажду «во что бы то ни стало победы».
Складывается впечатление, что в жизни не существует ничего, кроме бега наперегонки, жестоких схваток, стремления одолеть соперника: нет ни дружбы, ни жалости, не стремления помочь, вообще никакого единства. Понятно, что организаторам телепрограмм легче просто скопировать иноземные образцы, чем самим придумывать формы заполнения экранного времени. Но если так или иначе для России коллективизм – ценность, то нужно было бы, думается, вспомнить старый добрый опыт советской литературы и кино.
И еще один момент: коллективизм как ценность и принцип жизни в немалой степени предполагает личное общение. Это совместный труд, совместный отдых, коллективные формы самовыражения (то же хоровое пение), это игры и танцы, где люди реально вовлечены в происходящее, а не смотрят на него со стороны, тем более, по телевизору или Интернету. То есть, очень важно найти баланс между опосредованным и непосредственным участием в коллективности, между созерцательностью и практической сопричастностью.
Одна из самых страшных дистопий современности, о которых можно прочитать, это образ «информационной эпохи», где люди не встречаются друг с другом вообще, живя исключительно в виртуале, работая и общаясь лишь на дистанции – эдакие жертвы технологий, аутисты-эгоисты. Желание воплотить такую дистопию – это подрыв онтологического статуса человечества, а проще говоря – глобальное вредительство.
Ценность семьи
Семья – первичная ячейка общества, и никуда от этого не денешься. «Жить семьей» - традиция, естественно вырастающая из биосоциальной природы человека, которую на самом деле невозможно отменить, но которую в то же время следует разумно культивировать.
Без семьи, где рождаются и воспитываются дети, без отношений «муж – жена», «брат-сестра», «деды – внуки» человечество просто выродится. Хотя, конечно, формы семьи исторически меняются, то принимая юридические формы, то ускользая от них, и ареал «семейности» то сужается, то расширяется. Развивающейся России очень важно формировать сегодня устойчивую семью – тот круг, который для каждого человека является фундаментальным, опорным, который и воспитывает, и учит, и дает любовь.
В истории культуры многократно возникали пугающие картины «жизни без семьи». В знаменитой антиутопии О. Хаксли «О дивный новый мир» детей выращивают в колбах, генетически формируют для разных уровней развития, а устойчивые отношения между мужчиной и женщиной считаются неприличными, атавистическими, и практикуется свободная любовь.
Впрочем, даже Хаксли с его фантазией не придумал иного экзотического варианта - узаконивания гомосексуальной семьи как нормы и разрешения ей воспитывать новые поколения. Жизнь оказывается фантастичнее любой фантазии: кто бы мог подумать, что слова «отец» и «мать» во имя интересов узких групп окажутся под запретом не в каком-то радикально преобразованном обществе, а в сегодняшнем, которое по внешнему рисунку жизни не так уж и отличается от западной повседневности ХХ века.
Огромную роль для подрыва традиционной семьи сыграли в ХХ в. не только объективные экономические обстоятельства, сделавшие женщину неотъемлемой частью современного общественного производства, но и крайние формы феминизма. Они внушают женщине представления о себе как о «жертве мужчины», о чем весьма остроумно и критически пишет французский автор Жиль Липовецки [5].
«Свободы от детей», собственно, тоже желают люди, которые считают себя чьей-нибудь жертвой: быта, общественных требований, чужой воли. Обратим внимание на то, что здесь снова фигурирует тема индивидуализма и свободы, той свободы, которая исключает ответственность – за младших, за старших, за близких.
Но России, чтобы страна жила и развивалась, семью нужно поддерживать. Только как?
Думается, вряд ли можно ориентироваться на образец огромной патриархальной семьи с очень большим количеством детей – современная урбанизированная экономика не соответствует такой семье, да и установки на саморазвитие женщины тоже невозможно приказным порядком отменить – да и не нужно.
Но для расширенного воспроизводства населения трое-четверо детей были бы прекрасным выбором. В тех условиях, разумеется, когда такая семья, благодаря высоким доходам отца семейства и помощи государства, может жить безбедно, развивать способности и детей, и родителей, ибо жизнь родителей с рождением потомства отнюдь не кончается.
Как и любая другая ценность, ценность семьи должна прививаться с самых юных лет, то есть, должна быть совершенно органичной для человека. В этом смысле уже сегодня очень хороши отечественные мультфильмы, где показаны дружные и веселые семьи, в которых все время происходит что-то интересное, например, сериал «Оранжевая корова» или «Три кота». Они привлекательны даже для взрослых, просто начинаешь соучаствовать в нескучной семейной жизни сказочных зверушек.
Установка на семейность, видимо, должна выражаться и в наборах игрушек: не только «наряды для Барби», но и «куклы-родители с куклами-детьми», игрушечные тарелки и кастрюльки. Сегодняшние девочки не катают своих кукол в колясках, как делали это их прабабушки, так ведь и реальных детей они потом катать не хотят!
За последние пятьдесят лет в немалой степени укрепилось убеждение, что человек может и имеет полное право быть один, это, мол, норма, и не надо стремиться сохранять пару, сохранять семью. Но, чтобы семья существовала как основа общества, ею должны дорожить, причем все стороны взаимодействия: и муж, и жена, и дети, и старики. Оставаться одному можно, за это никто не накажет, но это не лучший вариант жизни, - лучше, когда есть семья, и когда это семья дружная. И, конечно, хорошо, когда люди знают свою родословную, помнят предков, одновременно планируя свое продолжение в будущих поколениях.
Краткое заключение
Всякий исторический поворот – это шанс построить лучшее будущее, но для этого надо понимать, что же является лучшим.
Собственно, система ценностей и определяет создание социальных проектов, благодаря которым общество формируется, а не просто стихийно становится. Само наличие проекта вырастает из исторического процесса и логики конкретной культуры, из ее поисков и рефлексии, но в то же время активно создается сегодняшними политиками, экономистами, мыслителями, властителями дум.
В данном тексте затронуты четыре ценности, важные, на мой взгляд, для России: российская национально-государственная идентичность, социальная справедливость, коллективизм в единстве с солидарностью, ценность семьи.
Каждая из них – предмет для большого разговора и обстоятельного анализа, за каждой стоит история культуры, много споров, альтернативные мнения, различные аргументы, каждая нуждается во взвешенном и деликатном подходе. Разумеется, круг ценностей, способных составить российскую идеологию, гораздо шире, он включает и гуманизм, и свободу в единстве с ответственностью, и труд, и всестороннее развитие личности, а также целый ряд регулятивных идей, где этика и политика тесно связаны друг с другом.
При том необходимом условии, что Россия отстоит, в том числе в реальном бою, свою социальную и государственную субъектность и суверенность, темы, рассмотренные здесь, как и ряд других, должны стать предметом широкого общественного обсуждения и активного внедрения принятых ценностей в жизнь.
Литература
1. Делягин М. Г. Время побеждать. Беседы о главном. Коллекция Изборского клуба 2014.
2. Делягин М. Г. Новая Россия. Какое будущее нам предстоит построить»: Издательский дом «Питер»; Санкт-Петербург; 2016.// https://coollib.net/b/342637
3. Дугин А. Г. Основы геополитики. Геополитическое будущее России. Мыслить Пространством. – М. Арктогея-центр, 2000.
4. Кармадонов О. А. Солидарность, интеграция, конъюнкция // Социологические исследования. 2015. № 2.
5. Липовецки Ж. Третья женщина. СПб, Алетейя, 2003.
6. Морозова О. «Эгалитаризм», «коллективизм» и «трудолюбие» русского народа: неочевидная очевидность // Научно-культурологический журнал №06 (396) 05.06.2022// http://www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/wa/Main?textid=2179&level1=main&level2=articles
7. Панарин А. С. Глобальное политическое прогнозирование М.. Алгоритм, 2000.
8. Панарин А. С. Искушение глобализмом. — М.: Изд-во Эксмо, 2003.
9. Паршев А. П. Почему Россия не Америка Книга для тех, кто остается здесь. — М.: Крымский мост-9Д, Форум, 2001.
10. Фурсов А. И. Холодный восточный ветер. На пороге нового мира — есть ли субъект стратегического действия?//https://royallib.com/book/fursov_andrey/holodniy_vostochniy_veter_na_poroge_novogo_mira__est_li_subekt_strategicheskogo_deystviya.html
11. Штайнер К. Сценарии жизни людей СПб, Питер. 2020.
Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
Что я сейчас прочитал? Статья красного фашиста? Сборник цитат Гегеля, Панарина и великого кормчего страны?