Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
23659
|
Официальные извинения
970
98619
|
Становление корпоративизма в современной России. Угрозы и возможности
237
80122
В предчувствии новой большой войны 186
28619
23 августа 1939 г. околотеатральный деятель, начинающий сценарист и драматург Александр Гладков записывал в дневник, что все соседние дачники, возвращающиеся из Москвы, привозят слух о прилёте днём германского министра иностранных дел Риббентропа. «Многие об этом говорят со злорадством, которое психологически понятно. Причина этому в политическом бл…ве Англии и Франции в испанском вопросе, в Мюнхене и в неудаче вчерашних переговоров». 24 августа он продолжает: «Есть в этом элемент авантюризма. Многие осуждают пакт за его политическую безнравственность. Это пустяки, конечно. Политика всегда в той или иной мере безнравственна. Суть пакта — наша попытка остаться нейтральными в случае возможной войны. Но может ли она удасться, хотя бы временно?» [6. С.115]. 17 сентября Красная армия двинулась занимать западные части Украины и Белоруссии, оставшиеся брошенными польским правительством, которое чуть ли не в полном составе сбежало за границу. 27 сентября прилетевший снова в Москву Риббентроп подписывает с Молотовым пакт о мире и дружбе. Заспешившие вслед за этим в столицу СССР руководители Эстонии, Латвии и Литвы соглашаются на ввод в их страны советских войск. Заключить такой же договор было предложено и Финляндии, но её правительство отказалось, хотя и послало в Москву на переговоры своего представителя. «Захват (Западной) Украины и Белоруссии всеми одобряется, - свидетельствовал 3 октября в дневнике академик Владимир Вернадский. - Удивительно стихийный ход истории. Безумные поляки. И чехи (несравнимо более мягкие в этом) - пострадали из-за этого. Но политика Сталина – Молотова - реальная, и мне кажется, правильная, государственная - русская» [4. С.56]. 19 октября Гладков фиксирует, что накануне наши войска вступили в Эстонию, и передает рассказ соседа о сообщении болгарского радио про наш ультиматум Финляндии: «Передача нам балтийских портов, передача финнам части Карелии (в компенсацию). Будто бы финны отклонили эти требования. Думаю, однако, что этим отказом дело не кончится. Сейчас у Сталина такая полоса, что все удается. И он пойдет дальше. Финляндская граница всего в 30 км от Ленинграда» [6. С.115]. 25 октября 1939 г. главный редактор журнала «Знамя» драматург Всеволод Вишневский, 4 месяца проведший в поездках по Украине и Дальнему Востоку, в плавании по Тихому океану и Балтике, подводя итоги своим впечатлениям, писал: «Страна наша в новой фазе проявления сил, в поиске путей, оборонит[ельно]-наступ[ательных] позиций… Надо ещё 10-15-20 лет напряжённого труда, насыщение изголодавшегося за века народа <…> Страна, отставшая на век, должна непрестанно нагонять. Делать всё прочно… А у нас местами времянки, торопливо, неряшливо. Это я видел и глазам своим верю; это я руками своими щупал. Темпы сказываются на качестве, на отделке… Трагедия нашей эпохи именно в том, что на ней тень старого мира… Подчиняем всё высшей задаче: войне - обороне. Отсюда жестокость, суровость, поспешность, грубоватость. Это сказывается и на искусстве» [5. С.297]. * * * 29 октября Военный совет Ленинградского военного округа (ЛВО) представил наркому обороны К. Е. Ворошилову «План операции по разгрому сухопутных и морских сил финской армии», подписанный командующим ЛВО командармом 2-го ранга К. А. Мерецковым. Предусматривалось провести фронтовую операцию силами ЛВО в составе четырёх армий, которые во взаимодействии с Балтийским и Северным флотами должны были одновременно вторгнуться на территорию Финляндии на Карельском перешейке (7-я армия), северо-восточнее Ладожского озера (8-я армия), в восточной Карелии (9 армия) и в Заполярье (14-я армия). Против 9 финских пехотных дивизий СССР выставлял 20 своих стрелковых дивизий. 30 финским танкам противостояли почти полторы тысячи советских машин. По авиации советская сторона превосходила финскую в 21 раз (118 финских самолетов против 2.446 советских). План Мерецкова, утверждённый Сталиным, предусматривал неделю на подход к финским укреплениям на Карельском перешейке (линии Маннергейма), неделю на их прорыв и неделю на углубление внутрь Финляндии [9. С.10]. Велась и пропагандистская подготовка. Поэт А. Френкель и композитор Д. Покрасс получили задание сочинить песню – своеобразный гимн очередного «освободительного похода» Красной армии. Этот «шедевр» советской пропаганды был призван в доступной форме выразить главную идею военной кампании: «Много лжи в эти годы наверчено, / чтоб запутать финляндский народ / Раскрывайте ж теперь нам доверчиво / половинки широких ворот./ Мы приходим помочь вам расправиться, / расплатиться с лихвой за позор./ Принимай нас Суоми-красавица / в ожерелье прозрачных озер» [8. 19]. 3 ноября Гладков обращает внимание на крайне резкую редакционную статью в «Правде» о Финляндии. «Финны обвиняются в желании войны. В статье говорится: "Мы сломим все препятствия". За этим нужно ждать ультиматума со сроком и стрельбы из пушек». На следующий день он обращает внимание на то, в тезисах ЦК ВКП(б) к празднику «впервые за многие годы нет ни слова о борьбе с фашизмом» [6. С.117]. Переговоры длились ещё некоторое время, но, так как соглашения достигнуть не удалось, в середине ноября они были прерваны. Камнем преткновения оказалась военно-морская база на Ханко. 26 ноября в «Правде» появилась статья «Шут гороховый на посту премьера», которая стала сигналом к началу антифинской пропагандистской кампании. 27 ноября все советские газеты напечатали сообщение штаба ЛВО о неожиданном обстреле наших войск с финской территории артогнем. Советское правительство немедленно обратилось к финской стороне с нотой протеста, в которой требовало отвести финские войска на 20–25 км от границы. Отвергнув все советские претензии, финны предложили создать совместную комиссию для расследования инцидента и начать переговоры об обоюдном отводе войск от границы. В газете Наркомата обороны «Красная звезда» был опубликован приказ по войскам ЛВО, в котором говорилось: «В случае новой провокации — отвечать огнем, вплоть до уничтожения стрелявших». «Заворачиваются интересные дела с Финляндией», - записывал в дневник сотрудник «Правды» Лазарь Бронтман. Ночью его по телефону вызвали в редакцию и усадили делать полосу откликов на ноту Молотова. «Можно делать порезче, чем нота… Разослал людей по заводам. Митинги были в 3–4» [3]. 29 ноября Молотов произнёс речь по радио, в которой предложение финнов двусторонне расследовать инцидент в Майниле назвал «нахальным отрицанием фактов, издевательским отношением к понесённым нами жертвам, неприкрытым стремлением и впредь держать Ленинград под непосредственной угрозой своих войск». И на этом основании заявил о разрыве Советским правительством пакта о ненападении, заключённого с Финляндией в 1932 г., а также о немедленном отзыве из Финляндии политических и хозяйственных представителей СССР [14. С.1]. Бронтман свидетельствовал, что с утра 30 ноября по редакции «Правды» сотрудники ходили и спрашивали друг друга: «Что слышно?» «Часика в четыре поступили первые сведения от иностранцев: наши части перешли в наступление в 9 часов утра, самолеты бомбили аэродром в Хельсинки и Свеаборг (крепость). К 9 часам вечера стало известно, что мы углубились на 12–15 км, ширина фронта 120 км. Ребята наши — с частями. Город пока еще ничего не знает» [3]. Вспоминая о своей встрече в этот день со Сталиным и Молотовым, Хрущёв рассказывал: «У Сталина сложилось такое мнение, что после того, как Финляндии будут предъявлены ультимативные требования территориального характера, и в случае, если она их отвергнет, придётся начать военные действия. Я лично не возражал... Насчёт войны с Финляндией думал: достаточно громко сказать им, и всё. А если не услышат, то разок выстрелить из пушки, и финны поднимут руки вверх, согласятся с требованиями. Сталин заметил: «Сегодня начнётся это дело. В Ленинград заранее послали Кулика (заместителя наркома обороны. – Ю.А.) для организации артиллерийского обстрела финляндской территории. Мы сидели у Сталина довольно долго, ожидали часа истечения ультиматума. Сталин был уверен, и мы тоже верили, что не будет войны, что финны в последнюю минуту примут наши предложения, и тем самым мы достигнем своей цели без войны <…> Потом позвонили, что мы всё-таки произвели роковой выстрел. Финны ответили артиллерийским огнём. Началась война» [28. С.250-251]. Сталин полагал, что «безопасность Ленинграда надо было обеспечить безусловно, ибо в нём было сосредоточено процентов 30-35 оборонной промышленности, и потому, что это вторая столица». Опасение у него вызывало и то, что «прорваться к Ленинграду, занять его и образовать там, скажем, буржуазное правительство, белогвардейское - это значит дать довольно серьезную базу для гражданской войны внутри страны против Советской власти» [24. С.32]. Уже 22 года в стране Советская власть, а вождь всё ещё опасается контрреволюции. Конечно, сама она, эта контрреволюция, задавлена и подняться не посмеет, но в случае иностранной интервенции приобретёт второе дыхание. Второй вопрос: а может быть, не торопиться? Нельзя ли подождать пару-другую месяцев, подготовиться и потом ударить? Нет, хотя «мы не вполне еще готовы». Но международная обстановка заставляла торопиться. «Там, на Западе, три самых больших державы вцепились друг другу в горло. Когда же решать вопрос о Ленинграде, если не в таких условиях? Было бы большой глупостью, политической близорукостью упустить момент… Вдруг они возьмут и помирятся, что не исключено» [24. С.32]. Ранним утром следующего дня было опубликовано официальное сообщение о том, что «по приказу Главного командования Красной армии, ввиду новых вооруженных провокаций со стороны финской военщины, войска Ленинградского военного округа в 8 часов утра 30 ноября перешли границу Финляндии на Карельском перешейке и в ряде других районов». Приказ о начале боевых действий, подписанный командующим войсками ЛВО Мерецковым, пестрел почти площадными ругательствами в адрес противника. В нём угрожающе заявлялось: «Пора проучить зарвавшихся и обнаглевших политических картёжников, бросивших наглый вызов советскому народу, и в корне уничтожить очаги антисоветских провокаций» [6. С.19]. На первых порах все складывалось, казалось бы, неплохо: части РККА вклинились в оборону противника по нескольким направлениям, в частности, на Крайнем Севере уже 2 декабря заняли порт Петсамо – единственный выход Финляндии в Баренцево море, через который ей можно было напрямую получать помощь от Англии и Франции. «Огромные впечатления от финляндских дел, - записывал 2 декабря Вернадский. - Сталин - действительно мировая фигура» [4. С.77]. 3 декабря в газетах публикуется фото, запечатлевшее церемонию подписания договора о взаимопомощи и дружбе с «Народным правительством Демократической Финляндии» во главе с видным деятелем Коминтерна О. Куусиненом. В коммюнике о договоре говорилось, что обмен ратификационными грамотами должен быть произведен в Хельсинки «в возможно более короткий срок». «Это звучит самоуверенно и даже нагло», - замечал в связи с этим Гладков. «Наши войска, видимо, продвинулись на 25–30 км, т.е. еще находятся в районе петербургских дачных мест. "Блицкрига" что-то нет» [6. С.118-119]. «Как замечательный исторический пример обмана» расценивал заключение этого договора М. Пришвин. 3 декабря он писал: «Чем живет ежедневно "простой" человек? Добыванием средств существования, и на этом игра: крестьянину кусок земли от помещика, рабочему 8-часовой день. После-то окажется, что не в кусочке земли дело и не в часах работы, что в этом "мане" нет ничего: обман. Но через обман голос отдан (крестик надет), и дальше пойдет все само собой и как ты и вообразить даже не мог себе» [16. С.486]. * * * 6-7 декабря правофланговыми частями 7-й армии (3 дивизии с более чем 300 стволами и 100 танками) была предпринята попытка прорвать восточную часть линии Маннергейма. Несмотря на предпринятые атаки, финская оборона, насчитывавшая вначале один полк, засевший в 10 долговременных оборонительных точках (дотах), осталась неподавленной, и советское наступление захлебнулось. Единственное, что удалось, - переправить три стрелковых полка через реку Тайпалениоки и создать плацдарм на её северном берегу. Переправу под пулемётным огнём противника организовал отдельный сапёрно-мостовой батальон. Одному из его бойцов – шофёру Владимиру Артюху было присвоено звание Героя Советского Союза. В стихотворении о нём поэт А. Твардовский писал: «Смотрят белофинны, / ошеломлены – Мчит на них машина / с нашей стороны. / То не танк, не грозный / катит броневик – то простой обозный / серый грузовик. Мчит без остановки / впереди машин, / человек с винтовкой / за рулём один. А пока шюцкоры / были в столбняке, / наши понтанёры / бросились к реке. И кипит работа, Живы под огнём, И – садись, пехота, / вмиг перевезём. Стремя на протоке / гонит и кружит, Тайпалениоки / позади лежит. Наши с места в гору / налегке спешат. Руку жмёт шофёру Артюху комбат» [25. С.14]. Тогда же и там же Твардовским было написано стихотворение «Переправа», позже целиком включённое им в поэму «Василий Тёркин» [25. С.15]. Первым на другой берег Тайпалениоки переправлялся 19-й стрелковый полк из 142-й дивизии. Военным корреспондентом в нем был писатель Владимир Ставский, бывший генеральный секретарь Союза советских писателей, в чине бригадного комиссара. По одной из версий, когда был ранен комиссар полка, он с пистолетом просто поднял красноармейцев в атаку, но был сам тяжело ранен и увезён в госпиталь в Ленинград, где пролежал очень долго [10]. Воспоминания о тех местах остались и в памяти поэта Евгения Долматовского. «Я много видел рек - и узких и широких, / запомнится не каждая река. / Но есть одна река - Тайпалениоки, / она не широка, не глубока, / а было перейти ее труднее, / чем жизнь прожить. Но нужно перейти! Когда понтоны навели, над нею, / сплошной огонь открылся на пути. / Но люди шли - сурово, тихо, долго. / И каждый думал: "Я еще живу", / И волгарям не вспоминалась Волга / Здесь было только то, что наяву: / Сквозь гром был слышен голос одинокий – / звал санитара раненый в потоке... / Тяжелую волну несла в века / одна, одна Тайпалениоки – / холодная и быстрая река» [7. С.90]. 7 декабря командование 7-армией вместо комдива В. Ф. Яковлева принял на себя Мерецков. Но перемен к лучшему не произошло. 8 декабря остановилась, продвинувшись от границы на 60-70 км, 163-я стрелковая дивизия 9-й армии, её задачей было рассечь страну пополам, выйдя к Ботническому заливу. Посланная ей на выручку 44-я дивизия сделать это не смогла. Финская армия использовала ту же тактику, благодаря которой Россия победила Наполеона: пока основные силы пребывали в «скованном» состоянии, бойцы Шюцкора (Охранного корпуса – добровольного полувоенного формирования, имевшего некоторое сходство с советским ДОСААФ - Добровольным обществом содействия армии, авиации и флоту) уничтожали отдельные группы и колонны, перерезали коммуникации, расчленяли части и подразделения. Преимущество в танках при таких условиях использовать было невозможно. Разгром оказался полным. Врагу достались практически вся техника и тяжелое вооружение [18]. Чуть южнее 10—12 декабря финны разгромили, взяв в кольцо, 139-ю стрелковую дивизию и нанесли тяжелые потери 75-й дивизии, посланной ей на помощь. Погибло более пяти тысяч красноармейцев, более тысячи попало в плен. Да и дурости было немало. Командир 139-й дивизии комбриг Н. И. Беляев — кадровый военный, в прошлом штабс-капитан царской армии, — звонил командующему 1-м стрелковым корпусом 8-й армии Николаю Панину и объяснял, что наступать не может, нужна передышка хотя бы на сутки, ибо люди измотаны, боеприпасы на исходе, требуется подтянуть пополнения. А у Панина сидит Григорий Кулик. Хватает трубку и орет: «Наступай!» [9. С.10]. 12 декабря академик Вернадский записывал: «Очень тревожно. Во что все развернется?» Услышав впервые по радио голос Сталина, он замечал: «Удивительно, как при таких неблагоприятных посылках - голос и акцент - некультурный - и такой успех!» А по поводу изъятия антифашистских книг замечает: «Сейчас я ярко чувствую, что у нас масса и масса сознательно за активную политику Сталина в Финляндии и Польше». А, возвращаясь к прочитанной накануне во французской «Тан» заметке, пишет: «Видеть Маннергейма в качестве защитника демократии - явное противоречие. Идея свободы мысли там - для известных слоев обеспечена больше, - но идея свободы бедных и обездоленных - меньше. Я думаю, что, в конце концов, особенно в той форме, в какой социализм охватывает финскую жизнь, Финляндия должна будет подчиниться и встанет за то, что огромное большинство населения выиграет» [4. С.82]. Иного мнения о войне придерживался ленинградский студент-историк Аркадий Маньков. 10-12 декабря он записывал: «Сами финны, несомненно, повели против нас партизанскую войну, хотя газета пишет, что "лесные разбойники" вербуются из кулаков. Да и иначе и быть не может. Вековая ненависть к москалям, сгущённая агитацией правительства и страхом крестьянства перед колхозным чудовищем, пришествие которого ожидается вслед за нашими войсками, национальная упрямость – всё это потребует многих лишних жертв на потребу гнусной затеи» [12, С.182]. Но подавляющее большинство советских граждан считало действия сталинского руководства в советско-финляндском конфликте справедливыми. Советский Союз со скандалом был исключен из Лиги Наций. «Это плохо тем, - откликнулся на событие Гладков, - что неминуемо толкнет нас к еще большему сближению с Германией, что противоестественно и когда-нибудь скверно кончится. О боях в Финляндии сообщается скупо и неясно. Но уже ясно, что маленькая Финляндия, никогда не бряцавшая оружием, оказала нам большее сопротивление, чем Польша Гитлеру» [6. С.119]. 17 декабря, после неудачной попытки прорыва обороны финнов в полосе 123-й стрелковой дивизии, на командный пункт действовавшего на этом направлении 19-го стрелкового корпуса прибыл Мерецков. Он опросил целую группу командиров до младших офицеров включительно, после чего обратился к комдиву Алябушеву и потребовал во что бы то ни стало заблокировать доты танками. «Если это действительно доты», — добавил он. Он еще сомневался в том, что перед Красной армией находятся долговременные укрепления [11. С.45]. 18 декабря Пришвин записывает: «Нет большего противоречия, нет более сильного парадокса, как утверждение, что СССР воюет за мир. В войне антиморальна не драка, а принципиальное обоснование драки, сознательность, приводящая к удушливому газу, т. е. путь добрых намерений в ад» [6. С.481]. Продолжая оставаться под большим впечатлением от бомбардировки Хельсинки, произведённой в первый день войны, академик Вернадский записывал 19 декабря: «Никто об этом не говорит, но финляндская экспедиция многим непонятна - возможна ошибка в неудачном плане с ком(м)унист[ическим] правительством. Фигура Куусинена здесь известна и, по-видимому, непопулярна. Родные, отсылающие (посылки) командированным, жалуются на плохое снабжение одеждой и т[ому] п[одобным] и на царящую неразбериху в Ленинграде. Большие потери и неудачное оповещение в сводках. Наблюдается нервное недоумение» [4. С.83-84]. * * * 20 декабря советское наступление затихает. Военный совет 7-й армии отправил в Ставку донесение о том, что не представляется возможным прорвать линию Маннергейма без разрушения дотов и без инженерной подготовки на подступах к ним. На фронт стали ждать прибытия тяжелой артиллерии [18]. Пришлось делать горькие выводы и приостановить бесплодные «лобовые» атаки. Первым делом армию переодели: вместо буденновок, шинелей и сапог бойцы получили шапки, полушубки и валенки. На фронт поступили 2500 вагончиков для обогрева личного состава. В ближайшем тылу красноармейцы обучались искусству сражений в лесных условиях и способам штурма оборонительных сооружений. Шапкозакидательские настроения сменились у командиров на тщательную подготовку к предстоящим боям [18]. 21 декабря поэтесса Ольга Берггольц говорила на собрании о Сталине. «Выступала неплохо <…>, потом прочитала свой стишок о Сталине. Гром аплодисментов, все были очень довольны и т. д. Ровно год назад я читала этот стишок в тюрьме, будучи оплеванной, низведенной на самую низшую ступень, на самое дно нашего общества, на степень "врага народа"… Как этот слабый стишок там любили! Плакали, когда я дочитывала до конца, и сама я так волновалась, когда читала… Пока не стала думать: "Твоя вина!" Но, даже думая так о нём, не могла без волнения читать, я доклады делала с волнением, искренне. Где, когда, почему мы выскочили из колеи?» [2. С.34]. «Слава Сталина создается автоматически, желай он этого или не желай, - размышлял 22 декабря Пришвин. - Она складывается из желания каждого жить, и каждый спешит послать приветствие Сталину, чтобы здесь ему можно было жить увереннее. Каждый как бы привешивается к флагу, мотается, как флаг, и благодаря множеству (один – немного, но все...) получается сила. Из жажды жизни чисто животной – есть, спать, рожать – и создается эта сила» [16, 492]. 23 декабря в сообщении ТАСС об итогах первых недель войны была названа вздорной идея «молниеносного удара» по Финляндии. «В целом — сообщение не слишком оптимистическое, - резюмировал Гладков, добавляя: «Публикуются поздравления Сталину от иностранных правительств. Телеграммы от Гитлера, Риббентропа, Чан Кайши (председателя правительства Китайской Республики. – Ю.А.), Тисо (президента Словакии. – Ю.А.) и, разумеется, от господина Куусинена. Недурную Сталин выбрал себе компашку поздравителей. Три года назад это показалось бы злым шаржем» [6, 120]. 27 декабря Гладков записывал слух о снятии Мерецкова с должности командующего и назначении Штерна. Слух о Мерецкове оказался неверным, а член ЦК ВКП(б), Герой Советского Союза Григорий Штерн возглавил 8-ю армию. «Наши неудачи будто бы объясняются тем, что ко дню рождения Сталина планировали подарить ему крупную победу и не подготовились толком. По слухам, мы потеряли десятки тысяч убитыми и столько же замерзшими» [6 С.120]. 28 декабря финны, скрытно пройдя лесными тропами, вышли к дороге от Петрозаводска на Пяткярянту-Сортавалу и захватили тылы 18-й стрелковой дивизии (Кондрашов) и 34-й легкотанковой бригады (Кондратьев), двигавшихся, чтобы ударить по укреплениям на Карельском перешейке с северо-востока [1]. Пришвин 31 декабря отмечал в дневнике: «Нельзя более обозлить народ, как у нас обозлили под этот Новый год: десятки тысяч жен рабочих стояли в очередях, дожидаясь продуктов, которые в свою очередь дожидались повышенных цен. И все-таки от непрерывных передач по радио о счастливейшей в мире стране никого не взорвало, никто не разбил ни одного стекла, не взломал ни одного ларя. И каждый по своему достатку, терпению, хитрости устроил себе праздник в своей норке» [16 С.495]. Комментируя газетные сообщения, что Эйзенштейн будет ставить в Большом театре «Валькирию» Вагнера, Гладков писал 31 декабря: «Это любимая опера Гитлера, и все понимают, что это тоже любезность по отношению к новому другу <…> Недавно в «Комсомольской правде» в обзоре военных действий говорилось, что причина наших неудач в Финляндии в необычайно суровой зиме. Это курам на смех! Русские, оказывается, плохо переносят зиму!» [6. С. 120]. Новый 1940 год директор Литературного агентства «Международная книга» А. Г. Соловьёв встречал с друзьями у себя дома. «Порадовались нашим огромным успехам <…> Поговорили о международной обстановке. Очень сложная. Франция и Англия усиленно натравливают Финляндию, Швецию, Норвегию на нас <…> Должно быть, и нам не избежать большой войны. Либо Англия и Франция договорятся с Гитлером и натравят его на нас, либо Гитлер расправится с ними, а затем с Италией и Японией бросится на нас» [23. С. 297]. Всеволод Вишневский встречал Новый год в Ленинграде, в Доме кино. А накануне побывал в Политуправлении 7-й армии, где поделился своими впечатлениями о пребывании в неудачно наступавших войсках. Говорил «правду в глаза!» На которую его собственные глаза открылись после поездок по стране и которой частично делился 2 января с дневником: «Подобострастно-победный унисон речей, резолюций – эта метафизика, а не диалектика – скучен, а главное – не будит мысль. "Всё отлично". Далеко не всё отлично… Иногда любители патоки, "унисонщики" спохватываются, ахают, а потом опять долбят привычное, не давая мыслить, говорить правду – как бы горька она не была <…> Это встречается и в прессе». Да, большевизм вырос на силах, которые дали в своё время мучеников за Россию, за правду, за мысль. «Но привычная рутина, бюрократизм, обывательщина с флагами марксизма способны многое задавить… Как мы привыкли к готовому, к директиве, к разрешению. Как привыкли к романтико-легендарному стилю, юбилеям, датам, резолюциям. Критики нам не хватает остро, - а впереди большие испытания. Потребуется огромное напряжение сил, а не зазвонистое отношение к войне, не срыв нервов из-за задержек и неудач, а ровное упорство», причём «на годы» [5. С.301-303]. А тем временем финны продолжали контратаковать и причинять немалый ущерб войскам РККА. 4 января Гладков записывает: «Снова слух об опале Штерна, ввиду неудач на фронте» [6. С.121]. Слух и на сей раз оказался неверным. Но несколько воинских соединений 8-й армии в Приладожье постигла катастрофа… 18-я стрелковая дивизия и 34-я танковая бригада 5 января оказались в окружении и раздробленными на 5-6 изолированных друг от друга «котлов» [11. С.46]. 8 января (ночью) Пришвин записывает свой разговор с Ивановым-Разумником о причинах сочувствия последнего английской демократии. - Как же не подумать, что теперь англичанам сочувствие - тоже из ненависти к русской власти? - А вам разве [она] нравится? - Нет, но я русский человек, люблю русский пейзаж, люблю язык и народ его творящий. Я за это стою, а не из любви к Сталину. Впрочем, Сталин... в высшей степени подходящий ко времени человек [17. С.20]. 10 января Гладков заметил в сводке странную фразу: наши части после боев несколько отошли на восток. «Неужели общее отступление? Могучей Красной армии перед финнами? Невероятно». Он отмечает слухи о том, что из-за недостатка топлива уже третий день стоит большой завод резиновой обуви "Красный богатырь", не работают другие крупные предприятия, целый ряд цехов Электрозавода. «Закрыты катки и бани. Трамваи ходят со страшными интервалами». Второй день в булочных почти нет хлеба, не говоря уже о других продуктах. «Нынче в метро слышал разговор о том, что на Солянке в очереди замерзла женщина <…> У всех настроение уныния. Это все тем более неожиданно, что осень шла под знаком наших бескровных побед и надежд на новые» [6. С.121]. Слухи о яростном сопротивлении финнов и трудностях Красной армии доходят и до ленинградской студентки Аси Звейнек: «С Финляндией плохо, очень плохо, - записывает она 12 января. - Сколько людей гибнет... Финны просто фанатики, всех сознательных рабочих уничтожил Маннергейм... И мины, мины без конца» [27. С.190]. 22 января заместитель наркома иностранных дел В. Потемкин беседовал с А. Г. Соловьёвым. «Потолковали о международной обстановке… Потемкин считает: надо быть готовым к большой войне. СССР все капиталистические страны ненавидят, а Гитлер больше всех. Договор для него ничего не стоит, может порвать в любое время. Англии и Франции сейчас трудно. С ними можно договориться о совместных действиях и заставить Гитлера прекратить войну. Но наше руководство щепетильно верит в договор. Напрасно. Мы можем оказаться в очень трудном положении. Потемкин сообщил, что он скоро покинет НКИД. Речь идет об его переводе в Наркомпрос. По-видимому, не ко двору» [23. С.207]. Генеральный штурм линии Маннергейма начался 11 февраля. Ему предшествовала артподготовка продолжительностью 2 часа 20 минут в 7-й армии и трехчасовая в 13-й армии. Далее артиллерия создала огневой вал, под прикрытием которого в атаку пошла пехота. В возникшую брешь шириной 2 километра уже на следующий день были введены части 10-го танкового корпуса [11. С.54]. 12 февраля Вишневский писал из Кронштадта кинорежиссёру Ефиму Дзигану, снимавшему по его сценарию фильм «Мы русский народ": «Линия Маннергейма-Кирка трещит по швам <...> В 20-30 градусов мороза прёт народ через проволоку, бетон, огонь, воду <…> Я тебе писал – это "Мы русский народ" в чистом виде» [5. С.474]. 19 и 20 февраля на совещаниях в Кремле было принято решение предложить финнам мир. Тогда же были сформулированы окончательные требования СССР. В эти же дни аналогичное решение было принято в Хельсинки. Ему предшествовали жаркие дебаты: военной партии, которую возглавлял министр обороны, которому не терпелось продолжать бои (скоро, мол, должен подойти 150-тысячный англо-французский экспедиционный корпус); главный же «ястреб», главнокомандующий маршал Маннергейм в это не верил и внезапно высказался за прекращение войны [22. С.329]. Вернувшись в Кронштадт из похода морского отряда на Бьёрке у входа в Выборгский залив и побывав под обстрелом из 10-дюймовых пушек с этого острова, Вишневский пишет 27 февраля в Москву Ефиму Дзигану: «"Линия Маннергейма" прорвана. Это был девятый по счёту оборонительный рубеж врага: сейчас ломают под Выборгом десятый. <...> Война во всём её размахе, кровь и ужас, перед нами. Ты бы видел людей в белых халатах ночью, на льду, на заливе, при 35 градусах мороза!.. Треск пуль по торосам, перебранка на двести метров с белофиннами, мат, крики, атаки, стоны… Убитые у проволоки, с вырезанными бровями, веками, глазами (работа шюцкоровцев). На дотах первые смельчаки с красными флагами, убитые сразу же… Так день за днём… И только 18 февраля пошли во что бы то ни стало. Пошли на минное поле. Было очень трудно, но прошли! У меня есть корявый снимок дота, на который мы забрались. Весь в пятнах, шрамах, - но целый (бетон, броня на 325 миллиметров и пр.). Ахнули и эти доты "миллионеры"» [5. С.477][1]. Ужасная оборотная сторона войны нашла отражение в стихах ещё одного ленинградца, Николая Тихонова. Да, есть в них танк, оторвавшийся от пехоты и с пением «Интернационала» поливающий пулями окруживших его финнов. Но есть саволакский егерь - «молодой и красивый лицом, синевою подёрнутым слабо» - мертвец, над которым луна наклонилась, «как невеста из дальнего Або» [26. С. 470]. И есть мыза (усадьба) Хумала, к которой он шёл всё утро, день, всю ночь: «Я так мечтал о крыше, о соломе, / чтоб лечь, уснуть и чтоб все мысли прочь. / А он стоял на пустыре горелом / и ждал меня, тот домик небольшой. / Я опоздал – и лунным утром белым / взорвались те, кто ранее пришёл. / Зачем они меня опередили? / Я так же мёрз, я так же жил в огне, / одни пути мы вместе проходили. / Но этот дом не уступили мне» [26. С.421]. 27 февраля командиры окружённых пару месяцев назад севернее Ладожского озера и почти уничтоженных 18-й стрелковой дивизии и 34-й легкотанковой бригады Кондратьев и Кондрашов шлют шифрограмму: «Вы нас все время уговариваете, как маленьких детей. Обидно погибать, когда рядом стоит такая большая армия. Требуем немедленного разрешения на выход. Если это разрешение не будет дано, мы примем его сами или примут его красноармейцы. Кондрашов. Кондратьев». И вот, наконец, долгожданный приказ пришел… 28 февраля был осуществлен прорыв. Но к своим сумели пробиться лишь немногие. Среди убитых оказался комиссар дивизии Ремизов, на его теле финны обнаружили и потом всюду демонстрировали дивизионное знамя. В самом конце вышедшей из окружения колонны плёлся переодевшийся в форму рядового красноармейца комдив Кондрашов. Его тут же расстреляли без суда и следствия. Судьба комбрига Кондратьева неизвестна [1]. Но ни частичные успехи финнов, ни взрыв ими дамбы Сейменского канала, образовавший многокилометровую полосу затопления, не помогли им удержать Красную армию, устремившуюся к Выборгу. После предварительных переговоров в Стокгольме советского посла А. Коллонтай с министром иностранных дел Таннером финляндская делегация во главе с премьер-министром Рюти 6 марта вылетела в Москву, и ей пришлось там выслушать от Сталина и Молотова новые территориальные претензии. Они сводились к передаче СССР не только Карельского перешейка и островов Финского залива, но также Выборга, Сортавалы и некоторых других территорий. Финские политики пытались торговаться, но Молотов их довольно грубо осадил. Напомнил, что на дворе уже не октябрь, пролилась кровь и условия поменялись. И что есть товарищ Отто Куусинен, который мечтает поднять над Хельсинки красный флаг [9. С.7]. А чтобы финны на переговорах не упрямились, особенно по поводу Выборга, 12 марта начался генеральный его штурм, В ночь с 12 на 13 марта мирный договор на советских условиях был подписан. На следующий день в 12.00 по московскому времени война закончилась. * * * РККА потеряла 126 875 человек убитыми, пропавшими без вести и умершими от ран. Финны – 22 849 человек убитыми и пропавшими без вести (еще 43,5 тысячи военнослужащих были ранены, контужены и обморожены). Огромные потери понесла Красная армия и в боевой технике: 650 танков и 226 самолетов [8. С.20]. Официальная оценка советско-финской войны была дана в докладе Молотова на сессии Верховного Совета СССР 29 марта: «Здесь произошло столкновение наших войск... с соединёнными силами империалистов ряда стран, включая английских, французских и других... В яростном вое врагов Советского Союза всё время выделялись визгливые голоса всех этих проституированных "социалистов" из II Интернационала (весёлое оживление в зале)... лакеев капитала, вконец продавших себя поджигателям войны. Что же касается судьбы так ничем себя и не проявившего "народного правительства" Куусинена, то о нём было сказано, что оно, высказавшись за то, «чтобы в целях предотвращения кровопролития и облегчения положения финского народа, следовало бы пойти навстречу предложению об окончании войны», после того как выдвинутые СССР условия были приняты финляндским правительством, самораспустилось. Таким образом, цель, поставленная нами, достигнута, и мы можем выразить полное удовлетворение договором с Финляндией» [15. С.2]. Итак, СССР закончил войну со своим соседом. Но война в Европе продолжалась. До бессонницы, до головных болей мучаясь над американскими и европейскими газетами и журналами, над географическими картами, над радиохаосом, Вишневский записывал 4 апреля: «Рано или поздно станет вопрос о большой войне, о самом существовании СССР. Передышке придёт конец» [5. С.310]. А его запись от 9-го числа отражает перемену, происшедшую в войне на Западе: «Если в планах Гитлера дальнейший удар против СССР (вместе с малыми европейскими странами, Италией и Японией), то захват Скандинавии имеет огромное значение. Гитлер оставил кадры в Прибалтике. Гитлер может направить против нас скандинавов, призвать финнов к реваншу… Таким образом на Балтике и на Севере будет опаснейший фронт» [5. С.310]. 17 апреля Сталин выступил на совещании начальствующего состава по обобщению боевых действий против Финляндии и коснулся некоторых вопросов, которые, по его мнению, «либо не были задеты в речах, либо были задеты, но не были достаточно освещены». Признав, что русские цари четыре раза вели войны за завоевание Финляндии, он сказал: «Мы попытались ее пятый раз потрясти. Причём посчитали, что, возможно, война продлится до августа или сентября 1940 года. Если бы война продлилась и если бы в войну вмешалось какое-либо соседнее государство, мы имели в виду поставить по этим направлениям, где уже имеются готовые плацдармы 62 дивизий пехоты и 10 в резерве, 72 всего, чтобы отбить охоту вмешиваться в это дело. Но до этого дело не дошло. У нас было всего 50 дивизий» [24. С.34]. Утверждение это, сделанное задним числом, не очень-то соответствует тому, что было на самом деле. Ничего он не сказал и о том, почему в РККА не было мин и почему было прекращено производство автоматов. Ведь именно он в конечном итоге решал судьбу того или иного вида оружия и нередко спорил с военными. Но признавать за собой ошибки было не в его натуре. Зато призывал покончить с тем, к чему призывали давно и многие, - с зазнайством. 7 мая 1940 года произошла смена руководства Наркоматом обороны: вместо К. Е. Ворошилова, почти 15 лет возглавлявшего это ведомство, новым наркомом был назначен С. К. Тимошенко, командовавший в феврале-марте наступлением советских армий на Карельском перешейке и в Карелии. Одновременно ему было присвоено высшее воинское звание – маршал Советского Союза.
Литература
комментарии - 186
Забота о обители - это забота о удовлетворении. Теплосберегающая облицовка - это не только стильный внешний вид, но и обеспечение теплового комфорта в вашем уютном уголке. Наш коллектив, команда профессионалов, предлагаем вам сделать ваш дом в идеальное место для жизни. Наша группа опытных исполнителей предоставлена выдвинуть вам актуальные средства, которые не только ассигнуруют надежную охрану от мороза, но и подарят вашему собственности модный вид. Наша бригада опытных мастеров готова предъявить вам инновационные методы, которые не только подарят надежную покров от мороза, но и подарят вашему жилищу изысканный вид. Наша команда опытных специалистов приготовлена предъявить вам актуальные методы, которые не только предоставят надежную охрану от зимы, но и преподнесут вашему собственности оригинальный вид. Наша бригада опытных мастеров проштудирована предоставлять вам новаторские методы, которые не только обеспечивают надежную безопасность от холодильности, но и дарят вашему коттеджу трендовый вид. Мой комментарий
|
Подписка
|
Забота о жилище - это забота о вашем комфорте. Утепление наружных стен - это не только модный облик, но и обеспечение сохранения тепла в вашем уголке спокойствия. Наш коллектив, группа специалистов, предлагаем вам переделать ваш дом в идеальный уголок для проживания.
Наши работы - это не просто теплоизоляция, это творческий процесс с каждым элементом. Мы предпочитаем гармонии между красотой и практичностью, чтобы ваш дом стал не только теплым, но и шикарным.
И самое важное - приемлемые расходы! Мы уверены, что качественные услуги не должны быть дорогим удовольствием. [url=https://ppu-prof.ru/]Утепление дома стоимость работ[/url] начинается всего от 1250 рублей за квадратный метр.
Современные технологии и качественные материалы позволяют нам создавать термомодернизацию, которая гарантирует долгий срок службы и надежность. Забудьте о холодных стенах и дополнительных расходах на отопление - наше утепление станет вашим надежным барьером от холода.
Подробнее на [url=https://ppu-prof.ru/]официальном сайте[/url]
Не откладывайте на потом заботу о благополучии в вашем доме. Обращайтесь к мастерам своего дела, и ваш уголок станет настоящим художественным произведением, которое принесет вам тепло и радость. Вместе мы создадим дом, в котором вам будет по-настоящему комфортно!