Революция в военном деле, как правило, связана с коренными изменениями научно-технической базы, которая способствует прогрессу и развитию средств вооруженной борьбы, строительству и подготовке вооруженных сил, способов ведения войны и боевых действий.
Однако «гибридная война» не требует разработки качественно новых систем оружия, поскольку опирается на уже существующие компоненты борьбы. Воплощая в себе нелинейные комбинированные действия, она является скорее не продуктом «революционного прорыва» в военном деле, а особой организационной моделью, которая за счет совершенствования методов и организации противостояния используется для решения конкретных военно-политических задач. В особенности, когда внешней управляющей силе (международному актору) требуется минимизировать риски открытой войны и классического противоборства, стимулировать различные деструктивные силы к борьбе и оказывать им разноплановую ситуативную поддержку, закамуфлировать присутствие и участие военных контингентов в конфликте, обеспечить всестороннее внешнее (информационное) прикрытие тайным диверсионно-подрывным операциям.
1
В силу изложенного для борьбы с неугодными государствами и политическими режимами задействуются протестный потенциал гражданских масс (которых обычно используют «втемную»), всевозможные террористические, экстремистские, криминальные группировки, силы деструктивной оппозиции, получающие прямую и опосредованную материальную, информационную и иную поддержку от внешней управляющей силы. Тем самым последняя получает широкие оперативные возможности «негласно» воевать и добиваться военно-политических результатов без обозначения себя и тем более без комплексного задействования классической боевой силы.
Технологический багаж стран Запада в начале XXI века, их наработки в военном деле, наличие высококлассных инструментов и значительный опыт в сфере информационных технологий управления сознанием масс позволяют осуществлять «гибридные операции» без прежних издержек от традиционной (классической) войны.
«Гибридная война» - многомерное явление, интегрирующее сразу несколько увязанных в единый замысел направлений борьбы: военное, информационное, экономическое, политическое, социокультурное. Особый отпечаток накладывает сочетание комплекса мер военного и невоенного воздействия, продуцируемое одновременно на разных фронтах «гибридной войны», что требует разнонаправленного организованного противодействия.
Понимание терминов «гибридная война» и «гибридные угрозы» на Западе и в Российской Федерации отличается.
В официальном стратегическом документе – американском «Четырехлетнем обзоре оборонной политики» в 2010 г. - термин «гибридная война» используется для обозначения постепенного усложнения набора инструментов ведения войны, увеличения числа её субъектов и постепенного размывания категорий традиционных конфликтов. Сам подход не является новым, однако США должны быть готовы ответить на подобные вызовы. Подчеркивается, что «гибридные» технологии могут использоваться как государственными, так и негосударственными акторами [11].
Во многих странах Запада на официальном уровне ведется дискуссия о необходимости подготовки к отражению угроз «гибридной войны». Этот тезис был отражен в заявлении по итогам встречи на высшем уровне в Уэльсе после саммита НАТО 2014 г [12]. По мнению альянса, такие войны включают в себя проведение широкого спектра взаимосвязанных боевых действий, осуществляемых открытыми и скрытыми военными, военизированными мерами, при вовлечении гражданского компонента.
Натан Фрейер из Центра стратегических и международных исследований, который является одним из авторов термина «гибридная война», считает, что в будущем США столкнется с четырьмя видами угроз: традиционная война, иррегулярная война, катастрофический терроризм и подрывная деятельность. По версии Н. Фрейера, гибридной угроза становится в том случае, когда порождающий ее актор будет использовать две или более форм указанных конфликтов. «Гибридная война» несёт в себе несколько типов угроз: дополнительные, нестандартные, террористические и подрывные. Н. Фрейер считает, что все типы угроз не встречаются в чистой форме, однако их комплексное использование обуславливает «гибридный» тип их применения. Представляется весьма существенным, что Н. Фрейер причисляет невоенные и ненасильственные средства к политическим и экономическим мерам воздействия [8].
Ключевой смысл теории, разработанной вице-адмиралом США Артуром К.Сибровски и аналитиком Джоном Гарстка, сводился к пересмотру и замене традиционной теории построения войны сетецентричной концепцией. Акцент делается на современных информационных технологических возможностях, с помощью рационального внедрения которых можно добиться качественного превосходства на поле боя [6].
Война становится сетевым явлением, а военные действия — разновидностью сетевых процессов. Регулярная армия, все виды разведок, технические открытия и высокие технологии, журналистика и дипломатия, экономические процессы и социальные трансформации, гражданское население и кадровые военные, регулярные части и отдельные слабо оформленные группы — все это интегрируется в единую сеть, по которой циркулирует информация. Согласно концептуальным исследованиям Джона Аркилла, сетецентричный принцип построения военных действий характеризуется задействованием коммуникационных и информационных технологий, среди которых важное значение отводится такому инструменту, как «роение» (swarming), предполагающего совмещение действий невооруженных мятежных масс и боевых ячеек, которые в значительной степени децентрализованы [7].
На практике США и европейские государства предпочитают говорить о «гибридной войне» в контексте «гибридных угроз» для своей национальной безопасности.
Так, в 2015 г. Пентагон опубликовал концептуальный документ — Национальную военную стратегию США, которая сменила предшествующую, принятую в 2011 году. В нем упоминается о «гибридных конфликтах», в которых совмещается государственное и негосударственное насилие, используются различные методы и средства борьбы. В документе ответственность за реализацию такой тактики США возложили на Россию. В частности, в нем говорится: «В таких «гибридных» конфликтах могут участвовать военные, отрицающие свою причастность к государству, как это сделала Россия в Крыму…В гибридных конфликтах могут также участвовать государственные и негосударственные игроки, совместно добивающиеся общих целей и применяющие богатый арсенал оружия, что мы наблюдаем на востоке Украины» [10].
Это демонстрирует традиционный субъективный подход американцев к понятию «гибридной войны», поскольку собственные «гибридные» методы борьбы, призванные нанести России ущерб по разным направлениям, Вашингтон за таковые считать не желает.
В Российской Федерации существует понимание того, что «гибридная война» активно ведется Западом во главе с США и представляет собой «умный» подход к ведению войны без открытого крупномасштабного столкновения регулярных армий. Это многоуровневые операции, в которых военные меры (иррегулярные, повстанческие тактики, использование сил специальных операций, борьба в информационном и киберпространстве, экономическое и политическое давление) совмещаются с гражданскими аспектами борьбы (протестными акциями с участием гражданским масс).
На первый план все чаще выходит «гражданский компонент», деструктивные технологии демонтажа политических режимов («цветные революции»), которые смещают акценты противоборства в область непрямых силовых операций, реализуемых противником с задействованием протестного потенциала населения. В случае необходимости внешняя управляющая сила дополняет их военными мерами скрытого характера.
Еще военный теоретик Е.Э.Месснер в своих исследованиях, посвященных мятежевойне, утверждал, что в боевых действиях будущего линия фронта будет все чаще проходить внутри страны-мишени, а ключевыми измерениями войны будут политическое, социальное и экономическое. При этом важная роль будет отводиться оказанию деструктивного воздействия на гражданские массы: «Воюющая сторона будет на территории другой стороны создавать и поддерживать партизанское движение, будет идейно и материально, пропагандистски и финансово поддерживать там оппозиционные и пораженческие партии, будет всеми способами питать там непослушание, вредительство, диверсию и террор, создавая там мятеж. Правительство и войско этой воюющей стороны будут привлекать все население своей страны и ею оккупированных областей к борьбе против вражеских агентов мятежа». В итоге Месснер выделил семь основных способов ведения мятежевойны: пропаганда, саботаж, вредительство, диверсия, террор, партизанство, восстание. Ключевую роль в ведении мятежевойны Месснер отводил пропаганде [5].
2
В российском экспертном сообществе не наблюдается единообразного понимания «гибридной войны» ввиду отсутствия четкого определения сущности данного феномена.
Согласно мнению профессора МГУ, доктора философских наук П.А.Цыганкова одним из основных отличий «гибридной войны» от традиционной являются широкие возможности современных информационных технологий, которые становятся средством намеренного искажения информации, фальсификация истории, распространения заведомо ложных сведений, вбросов сфабрикованных «фактов» (так называемых фейков), а также использование самых грязных социальных технологий. Проявляется многогранная направленность феномена: «…«гибридная война» втягивает в антагонизм все население и охватывает все сферы общественной жизни: политику, экономику, социальное развитие, культуру» [1].
Как указывает П.А.Цыганков, « «гибридные войны» стали наиболее часто используемыми средствами внешней политики США и Запада в целом. США применяет при этом свой богатый (правда, не всегда удачный) опыт смены неугодных режимов в самых разных странах путем сочетания военных и невоенных методов, не останавливаясь при этом перед ложью, подтасовкой фактов, пренебрегая человеческими жертвами и не задумываясь о международно-политических последствиях».
Таким образом, исследователь объясняет «гибридный характер» многих из новейших вооруженных конфликтов заинтересованностью американских политических элит в сохранении своего доминирования в современной и будущей мировой политике.
Кроме того, по его мнению, в России на уровне экспертного сообщества уделяется недостаточно внимания анализу этого феномена: «Хотя в российской литературе есть основы для исследования данной проблематики, …Запад не только опережает нас по количеству информационно-пропагандистских публикаций на эту тему, но и отличается серьезным подходом экспертного и академического сообществ к ее изучению (который впрочем, нельзя считать полностью свободным от навязчивых идеологем в отношении России)» [1].
Одни российские ученые рассматривают «гибридные войны» сквозь призму концепций «сетецентричной войны», «управляемого хаоса», а также деструктивных политических технологий «цветных революций», признавая их структурными компонентами данного «гибридного» типа ведения противоборства, другие, напротив, их разграничивают. Следует отметить схожесть в оценках большинства исследователей, которая состоит в том, что «гибридные войны» являются актуальной угрозой национальной безопасности Российской Федерации. Изучение «гибридизации» методов войны в последнее время вызывает интерес не только среди представителей военной сферы, но и на уровне гражданского экспертного сообщества.
Советник президента Российской Федерации, доктор экономических наук, академик РАН С.Ю.Глазьев рассматривает «гибридную войну» сквозь призму геополитики и современных подходов США к обеспечению одностороннего глобального доминирования в мире: «…форма ведения боевых действий…, которую специалисты уже окрестили гибридной войной, совершенно отличается от тех войн, которые мы до сих пор видели: тем, что военная сила применяется как последний аргумент, когда противник уже фактически повержен и его надо наказать. А …чтобы противника повергнуть, необходимо создать хаос» [2].
По его мнению, война ведется с широким применением оружия нового технологического уклада, куда прежде всего относятся «…информационно-коммуникационные технологии и основанное на их применении высокоточное оружие, обеспечивающие американским военным системное превосходство в управлении боевыми действиями и минимизацию потерь… Их дополняет широкое применение когнитивных технологий, которые превращают СМИ в высокоэффективное психотропное оружие массового поражения сознания людей, а дипломатию - в информационное оружие, поражающее политическую волю руководителей противника» [3].
Директор Института проблем глобализации М.Г. Делягин также выделяет геополитическую направленность «гибридной войны», которая, по его мнению, является эвфемизмом, используемым для прикрытия глобальной конкуренции: «Это борьба на уничтожение противника. На то, чтобы полностью ликвидировать самостоятельность его управляющей системы, чтобы взять ее под полный контроль и перевести данную страну, которая обычно в результате превращается просто в территорию, под свое управление». Он подчеркивает комплексность феномена, включающего пропаганду, подкуп, политическую деятельность, разведку, убийства при необходимости и организацию массовых беспорядков, если это наиболее эффективно [4].
Ведущий научный сотрудник сектора проблем региональной безопасности РИСИ, кандидат военных наук В.В.Карякин в современном международном противоборстве особо отмечает такие средства, как «цветные революции» и «гибридные войны». Он выделяет деструктивные политические технологии как один из элементов «гибридной войны» на одном из этапов ее реализации: «В гибридных войнах сочетаются военные и несиловые методы решения внутригосударственных и международных проблем. Вначале организуются протестные движения для ненасильственного захвата власти. Если этот сценарий не приводит к запланированному результату, то нагнетается обострение обстановки, после чего протестное движение перерастает в «цветную революцию», а в некоторых случаях и в гражданскую войну, принимающую форму гибридной войны, как это имеет место на Ближнем Востоке и на Украине» [1, c.233].
Таким образом, при схожести позиции исследователей проблематики «гибридных войн», российскому научному сообществу еще предстоит выработать единое понимание этого феномена, его структурных особенностей и технологических аспектов реализации, что потребует совместной дискуссии между гражданскими и военными специалистами как внутри страны, так и за ее пределами.
3
На наш взгляд, следует совместными усилиями гражданских и военных экспертов выработать единообразно понимаемый конкретный понятийно-терминологический аппарат «гибридных угроз» и включить его в основополагающие документы стратегического характера (Стратегия национальной безопасности, Военная доктрина, Концепция внешней политики), тем самым закрепив на официальном уровне. Это позволит специалистам, военным, гражданским лицам видеть ситуацию в комплексе, а не рассматривать взаимосвязанные события, планомерно реализуемые противником, по отдельности.
Так, в условиях необъявленной войны кто-то склонен трактовать нелегитимные международные санкции и тотальное внешнее давление как рядовой элемент «напряженности» в международных отношениях, а параллельно готовящиеся массовые беспорядки с участием широких слоев населения как «демократическую» форму волеизъявления и как элемент исключительно внутренней политики. Различные террористические и экстремистские формирования зачастую также рассматривается в виде групп обезумевших радикалов-фанатиков, но не как конкретный продукт спецслужб и инструмент международной борьбы. Если к этому добавить целенаправленное использование внешней силой мощного информационного оружия, дезинформирующего общественность и подменяющего реальные смыслы ложной действительностью, то тогда эффект от «гибридной войны» будет крайне велик и в то же время не особо заметен.
Если учесть все эти факторы в совокупности, выявить общую координационную роль внешней силы – международного актора, благодаря которому реализуются санкции и внешнее давление, осуществляется организация массовых протестов с дальнейшими провокациями и попытками свергнуть власть, негласное потворство экстремистским и террористическим формированиям, можно увидеть целостную картину организованной и необъявленной «гибридной войны». Чтобы выиграть эту войну, следует учитывать смещение внешних и внутренних угроз, комплексно анализировать международный расклад и внутриполитические факторы, тщательно купировать каждый взаимодействующий элемент, не допускать их смычки, – например, партнерства между деструктивной оппозицией, пытающейся за счет гражданских масс «свергнуть режим», и террористами, преследующими схожие цели.
Один из авторов термина «гибридная война» Фрэнк Хоффман считает, что XXI веку будут свойственны «гибридные войны», в которых противник мгновенно и слаженно использует сложную комбинацию разрешенного оружия, партизанскую войну, терроризм и преступное поведение на поле боя, чтобы добиться политических целей [9]. При этом будет задействоваться полный арсенал различных видов боевых действий, включая конвенциональные возможности, иррегулярную тактику и бандформирования; террористические акты, включая беспорядочное насилие и криминальные беспорядки. Гибридные войны могут вестись как государством, так и различными негосударственными акторами.
Возможно, новая революция в военном деле будет связана не столько с качественно новым технологическим рывком, сколько с развитием методов применения гибридных технологий. Использование таких технологий в международной борьбе не исключает превращение «гибридной войны» в особый вид конфликта, идущего без официального объявления войны. В таком противостоянии его инициаторы будут руководствоваться стратегией сокрушения и измора, что на современном этапе может быть реализовано с помощью инициирования региональных конфликтов, «цветных революций» и управляемого хаоса.
Источники и литература
1. «Гибридные войны» в хаотизирующемся мире XXI века / Под ред. П.А. Цыганкова. – М.: Издательство Московского университета, 2015. – 384 с.
2. Глазьев С.Ю. Гибридная война и контроль над Россией // Официальный сайт С.Ю. Глазьева https://izborsk-club.ru/5589 (дата обращения: 17.01.2017)
3. Глазьев С.Ю. «Как не проиграть в войне» // Официальный сайт С.Ю. Глазьева http://www.glazev.ru/sodr_ssn/368/ (дата обращения: 17.01.2017)
4. Делягин М.Г. Новые технологии цветных революций: не готовьтесь к позавчерашней войне // Официальный сайт М.Г. Делягина http://delyagin.ru/position/85421-novyje-tekhnologii-tcvetnykh-revolyutcij-ne-gotovtes-k-pozavcherashnej-vojne.html (дата обращения: 11.01.2017)
5. Месснер, Е. Проф. Мятеж — имя Третьей Всемирной. Буэнос Айрес: Издание Южно-Американского Отдела «Института для исследования проблем войны и мира имени Проф. Ген. Н.Н. Головина», 1960, 111 стр. С. 15.
6. Alberts D., Garstka J.,Stein F. Network Centric Warfare: Developing and Leveraging Information Superiority. Wash. // Сайт Command and Control Research Portal http://www.dodccrp.org/files/Alberts_NCW.pdf (дата обращения: 17.01.2017)
7. Arquilla, John and David Ronfeldt. Swarming and the Future of Conflict. Santa Monica, CA: RAND Corporation. 2000. P.15.
8. Freyer N. The Defense Identity Crisis: It's a Hybrid World // http://strategicstudiesinstitute.army.mil/pubs/parameters/articles/09autumn/freier.pdf (дата обращения: 15.01.2017)
9) Hoffman F.G. Hybrid warfare and challenges // Joint Force Quarterly. — 2009. P.7.
10. The National Security Strategy. 2015 // Архив стратегий национальной безопасности http://nssarchive.us/national-security-strategy-2015/ (дата обращения: 11.01.2017)
11. Quadrennial Defense Review (QDR) 2010 // Cайт Commonwealth Institute of Cambridge http://www.comw.org/qdr/fulltext/1002QDR2010.pdf (дата обращения: 11.01.2017)
12. Wales Summit Declaration // Официальный сайт НАТО http://www.nato.int/cps/ru/natohq/official_texts_112964.htm?selectedLocale=en (дата обращения: 11.01.2017)
Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
[url=https://clck.ru/DwfTp]Hackers Forum Творческая Лаборатория DedicateT[/url]