Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
22817
|
Официальные извинения
958
96199
|
Становление корпоративизма в современной России. Угрозы и возможности
231
77622
Варяжский путь апостола Андрея 19
8728
В предыдущих публикациях по проблеме пути «из варяг в греки», единственное описание которого содержится в составе церковной легенды о хождении апостола Андрея на Русь, были выявлены три стадии бытования летописного Сказания об Андрее: дунайский первоисточник, его русская переделка и широко известная ныне варяжская версия легенды. Исходная редакция была создана на Дунае в начале X в. представителями кирилло-мефодиевского духовенства и попала в днепровский Киев в первой половине Х в. с русско-славянскими переселенцами из Подунавья [46]. Русская версия хождения Андрея возникла гораздо позднее, уже после создания в начале XII в. киевской летописи Сильвестра, и была не очень искусно вставлена в текст Начальной летописи. Из трех возможных кандидатов, которые могли быть причастны к этой вставке (митрополит Климент Смолятич в 50-е, печерский игумен Поликарп в 60-е и идеологи Андрея Боголюбского в 70-е гг. XII в.), наиболее вероятно участие владимирского клира. Именно у родоначальников владимирских князей уже с конца XI в. прослеживается Андреевский культ, что находило отражение и в княжеском именослове.[1] Из всех русских князей того времени только владимирский «самовластец» заявлял претензии на власть во всех русских землях – от Киева до Новгорода. Именно правлению Андрея Боголюбского свойственно усиленное религиозное мифотворчество и массовое создание церковных легенд, связанное со стремлением Андрея не только к политическому, но и к церковному доминированию. Именно владимирское летописание, отличавшееся провиденциализмом, легло в основу последующих общерусских сводов [41]. Но ни в дунайской, ни в русской версии хождения Андрея «из грек в Рим» через русско-славянские земли ничего не говорилось о варягах. Лишь на этом последнем этапе в тексте легенды появились фразы о пути «из варяг в греки». Но где и когда возникла варяжская версия хождения, которую большинство историков продолжают считать отражением якобы существовавшего торгового пути из Скандинавии в Византию[2]?
«Семо к востоку до предела Симова»: автограф варяжского редактора. Чтобы выяснить время и место создания варяжской редакции легенды, а также попробовать установить круг лиц, причастных к ее созданию, надо сопоставить летописную легенду об Андрее с корпусом текстов, содержащих «варяжский» материал. Логично предположить, что варяжские вставки в Сказание об Андрее сделаны тем же лицом, которое осуществило варяжскую редакцию всей Начальной летописи. Несомненно, те места в этногеографическом введении к ПВЛ, где говорится о варягах, принадлежат именно варяжскому редактору. Прежде всего, это известный летописный пассаж о местообитании варягов, который неоднократно становился предметом различных толкований. «Ляхове же и пруси чюдь преседять к морю Варяжьскому. По сему же морю седять варязи семо ко въстоку до предела Симова. По тому же морю седять къ западу до земле Агнянски и до Волошьски» [24. Стб. 4; 14. Стб. 4]. В свое время известный антинорманист XIX в. Юрий Венелин полагал, что это указание русских летописей «так ясно, что даже смешно и совестно пояснять его»: согласно Нестору, «ляхи и пруссы отделяли русский народ от варягов», так как варяги жили к западу от Польши, на славянском Поморье. «Нестор, дошедши до Вислы, так и машет рукой на Померанию, говоря: по тому же морю к западу». Отсюда Венелин заключал, что Нестор и его современники называли «варягами померанских славян» [3. С. 27]. В действительности вопрос не столь ясен. Мало того, что летописцы называли померанских славян не варягами, а сербами и кашубами, которые «от лях»[3]. Но и сами пояснения Венелина – плод невнимательного чтения трех предложений. Во-первых, по летописному тексту, ляхи и прусы отделяли не «русский народ» от варягов, а варягов, живших к западу от ляхов, от варягов, живших к востоку от них. Но если к западу от Польши на побережье Балтики в VI – XII вв. жили поморские и полабские славяне, то к востоку от «ляхов и прусов» в Восточной Прибалтике вплоть до восточного побережья Финского залива жили не славяне, а балтские, финские и кельтские племена. Таким образом, получается, что варяги к западу от ляхов – это славяне, а к востоку от них – вовсе не славяне. Налицо противоречие, требующее объяснения. Венелин не обратил внимания и на то, что в летописном тексте отсутствует указание на племя, которое обитало к западу от ляхов. Можно отнести эти слова и к варягам, но нельзя исключить, что там стоял какой-то другой этноним (например, те же «лутичи» или «поморяне»), который при редактировании текста в XIV в. был опущен, поскольку эта территория была уже занята немцами. Простая осмотрительность или консерватизм традиции не позволили редактору ввести новый термин («немцы»), отвечающий реалиям его времени, и он счел за лучшее просто опустить данные своего источника. Во-вторых, где пределы расселения варягов? Если относить фразу о «сидящих к западу» к варягам, то на западе – это земля Агнянская и Волошская, а на востоке – «предел Симов». Но где находилась Агнянская и Волошская земля? Об этом ведутся бесконечные споры. Одни под Агнянской землей понимали Англию, другие – юг Ютландского полуострова (южную Данию). Одни считают Волошской землей Францию, другие - Италию. Но как бы ни понимать Агнянскую или Волошскую земли, ясно одно: ни один народ в IX – XII вв. (и затем) не имел ареала расселения по всему южному и восточному берегу Балтийского моря. В это время весь южный берег Балтийского моря от Дании до прусских земель занимали славяне, но восточный берег от Польши до Приневья и Карельского перешейка населяли племена иного происхождения. Правда, примерно с I по VI в. н. э. античные географы показывают на южном и юго-восточном побережье Балтики венедов[4]. Их присутствие в Восточной Прибалтике на территории современных Литвы, Латвии и Эстонии еще в XIII в. подтверждают как письменные источники, так и сохранившаяся топонимика на венд-/вент[5]. Сама Балтика в начале нашей эры носила название Венедского залива, что говорит о доминировании этой этнической группы. Название Венетского моря сохранялось за Балтикой вплоть до XVI в. [8. С. 196]. Ладожское озеро у западных финнов и карел называлось Veneenmjeri («Венедское море») [53. С. 157], что указывает на присутствие венедов и на крайнем востоке Балтийского региона. Однако относительная этническая однородность от Дании до Ладоги отражает реалии , которые для летописцев XII – XIII вв. были уже глубокой архаикой. С VI в. южная Балтика была заселена славянами, на которых перешло название их предшественников – «венды»[6]. Восточная Прибалтика с VIII в. сделалась ареной русской военно-торговой колонизации, с XI в. – русско-славянской, с конца XII в. – германской (датско-немецко-шведской). Вендское население постепенно исчезло, и о его судьбе нет данных. Таким образом, были ли варяги славянами или не-славянами, в период IX – XI вв. они не могли занимать весь обозначенный в летописи ареал, так как ни одна из этнических групп не имела столь обширной территории расселения. Значит, летописное сообщение - плод ошибки или искажения исходного текста[7], если не предположить, что варяги жили анклавами в разных точках балтийского побережья и/или на островах Балтийского моря. Это не исключено, но нуждается в подтверждении, хотя бы топонимическом. Остается еще восточная граница расселения варягов – «предел Симов». Средневековая этнография под уделом одного из сыновей Ноя Сима понимала Восток вообще, прежде всего, мусульманский. Для Руси «предел Симов» начинался на Средней Волге – на границе с мусульманской Волжской Булгарией. В таком случае, как следует понимать фразу (предусмотрительно пропущенную в пояснениях Венелина): «По сему же морю седят варязи семо к востоку до предела Симова»? Академическое издание Повести временных лет в переводе Д. С. Лихачева под редакцией В. А. Адриановой-Перетц, а также многочисленные массовые издания летописи в том же переводе дают чтение: «отсюда к востоку до предела Сима»[8]. Но наречие семо в древнерусском языке означало не «отсюда», а «сюда» [36. С. 56; 39. Стб. 145]. Многочисленные случаи его употребления в летописях ясно подтверждают такое словоупотребление. В Новгородской первой старшего извода: «И Якуна яша на Плисе и приведше и семо с братом его Прокопьею…» [29. С. 26]. («И схватили Якуна на Плиссе и привели его сюда [в Новгород] с братом его Прокопием».) В Ипатьевской: «Бежащю же Святославу из Новагорода, идущю в Русь к брату и посла Всеволод противу ему и рече: «Брате! Поиде семо!» [14. Стб. 308 – 309]. («Когда же Святослав бежал из Новгорода и шел в Русь к брату, Всеволод послал навстречу и сказал: «Брат! Приходи сюда!» – Речь идет о Киеве, где княжил брат Святослава Всеволод Ольгович.) В Лаврентьевской: «и слышавше Ростовци негодоваша, рекоша Ярополку: «Ты поеди семо!» [24. Стб. 373]. («И когда услышали, ростовцы негодовали, сказав Ярополку: «Ты поезжай сюда!». – Услышав о приезде сыновей Юрия Долгорукого, ростовцы, не желавшие видеть у себя Юрьевичей, пригласили на княжеский стол Ярополка Ростиславича). Как видим, наречие семо везде употребляется в значении «сюда», а не «отсюда», а замена «сюда» противоположным ему «отсюда» привела бы к полному искажению смысла текста. Таким искажением и является перевод фразы «семо к востоку до предела Симова» у Д. С. Лихачева во всех изданиях ПВЛ на основе академического издания 1950 г. с заменой «сюда» на «отсюда». Вероятная причина столь явной «ошибки» перевода - то, что правильный перевод фразы: «по тому же морю живут варяги сюда к востоку до предела Симова», –ставит вопрос и о местонахождении ее автора, и о местожительстве варягов. Где находился тот, кто писал эти строки? Если понимать текст буквально (к чему призывают поборники «бережного отношения к источнику»), то автор этих слов находился к востоку от Балтийского моря на границе с «пределом Симовым». Но это явно не Киев и не Киевская земля, которые расположены к югу от Балтики и не граничат с «пределом Симовым». На границе с этим пределом, с мусульманской Волжской Булгарией, а затем Золотой Ордой, находился не Киев, а Владимиро-Суздальское княжество. Его крайним восточным форпостом был Нижний Новгород, основанный в 1221 г. великим князем владимирским Юрием Всеволодовичем в месте впадения Оки в Волгу. Вниз по течению Волги начинался «предел Симов». Таким образом, допущенная в тексте оговорка («сюда к востоку до предела Симова») раскрывает координаты варяжского редактора – не Киев, а пограничная с этим пределом Владимиро-Суздальская земля, или Северо-Восточная Русь. Но разве в Северо-Восточной Руси жили варяги? В летописях информация о варягах, якобы создавших древнерусское государство и такие города, как Новгород, Ростов, Изборск, Белоозеро носит вымышленный характер[9]. Зато совершенно иная версия о том, откуда на Руси появились варяги, имеется в другом древнерусском церковно-литературном памятнике – «Сказании о создании Печерской церкви», входящем в состав Киево-Печерского патерика. Это Сказание, как составная часть Послания к монаху Печерского монастыря Поликарпу, приписывается владимиро-суздальскому епископу Симону, жившему в начале XIII в..
Киево-Печерский патерик как источник сведений о варяжском этноклане Северо-Восточной Руси. «Сказание о создании Печерской церкви» Киево-Печерского патерика содержит рассказ о фамильном клане варяга Шимона – сына варяжского князя Африкана. После смерти Африкана его сыновья – Фрианд и Шимон – были изгнаны своим дядей (младшим братом отца), варяжским князем Якуном. Шимон бежал на Русь, к киевскому князю Ярославу, у которого нашел приют «со всемь домомъ своим яко до 3000 душ». Ярослав определил его «старшим» к своему младшему (пятому) сыну Всеволоду, от которого Шимон приял «великую власть» [20. С. 412/413]. Сын Шимона Георгий стал опекуном и воспитателем шестого сына Владимира Мономаха – Юрия Долгорукого. В Ростове, куда Мономах отправил своего младшего сына, Шимон занимал должность тысяцкого, будучи вторым человеком в администрации после князя. Когда Юрий Владимирович утвердился в Киеве, «тысяцькому же своему Георгиеви, яко отцу, предасть область Суждальскую» [20. С. 418/419]. О судьбе членов «дома» Шимона и Георгия в Патерике ничего не говорится, но этого сообщения достаточно, чтобы понять, откуда в Ростово-Суздальской земле взялся влиятельный варяжский этноклан. Три тысячи человек – обычная численность кельтского клана, родственно-территориальной группы, лежащей в основе туата[10]. По меркам того времени это население целого города. Пришедшие с варяжским князем Шимоном члены его клана («дома») явно заняли не последнее место в Ростовской земле, когда сын Шимона Георгий стал вторым лицом после князя. Поэтому влияние этой инонациональной группы в Северо-Восточной Руси, особенно в Ростове, который всю первую половину XII в. был в руках варяга Георгия Шимоновича, должно было быть значительным. Таким образом, варяги не только жили в северо-восточной Руси, но были там весьма влиятельным национальным меньшинством. При этом Сказание епископа Симона, вопреки известному нам летописному и житийному материалу, отводит Шимону/Симону Варяжскому решающую роль в создании Печерской церкви. Если Начальная летопись называет в качестве главных инициаторов строительства церкви Печерской Богородицы игумена Печерского монастыря Феодосия, епископа Михаила Юрьевского и киевского князя Святослава Ярославича[11], то Патерик главную заслугу в ее создании отводит беглому варяжскому князю Шимону и его духовному отцу Антонию Печерскому. Шимон – по рассказу Патерика – был не только инициатором создания церкви, но и главным спонсором строительства и вкладчиком, подарившим церкви золотой пояс в 50 гривен (10 кг) и золотой венец. Более того, согласно Патерику, этим золотым поясом Шимон отмерил земельный участок под строительство церкви [20. С. 420 – 423][12]. Поскольку у кельтов и германцев процедура отмеривания земли под строительство личными вещами (поясом, заколкой-фибулой) была знаком собственности, Сказание Патерика делает Печерскую церковь в Киеве собственностью фамильного клана варяга Шимона[13]! Таким образом, среди письменных памятников русского средневековья мы имеем два сочинения с ярко выраженным варяжским акцентом. Это дошедшая до нас редакция Начальной летописи и Сказание о Печерской церкви в составе Киево-Печерского патерика. Оба эти нарратива объединяет подчеркнуто проваряжская и провизантийская направленность. Они имеют единые стилистические особенности: настойчивое неоднократное повторение важных для автора мыслей. В Послании, где автор меньше связан чужим материалом, эта специфическая манера выступает ярче и резче. Назойливые повторы касаются в особенности трех тем: варяжской (автор ищет любой предлог, чтобы напомнить о варягах); греческой (Византия предстает единственным источником русской образованности и культуры); бесчисленных «чудес», которые до отказа заполняют страницы Патерика. В Сказании о создании Печерской церкви 14 раз упоминается золотой пояс Шимона. Особенно настойчиво автор повторяет мысль об этом поясе как «мере» для строительства Печерской церкви: этим он подчеркивает владельческие права варяжского клана на эту церковь. С такой же настойчивостью – 9 раз – упоминается и золотой венец, который Шимон вместе с поясом пожертвовал построенной церкви [20. С. 414 – 427]. Еще чаще подчеркивается мысль, что Печерская церковь построена по обету варяга Шимона, данному им самой Богородице. Концептуальная общность и сходство литературно-стилистических приемов позволяют предположить, что варяжская редакция летописи (в том числе варяжская редакция Сказания об Андрее) и Сказание о создании Печерской церкви Киево-Печерского патерика принадлежали одному и тому же кругу лиц (или даже одному и тому же лицу).
Кто был варяжским редактором летописи? Первый возможный кандидат – Симон Владимирский, игумен Рождественского монастыря во Владимире (не позже 1205 – 1214) и епископ Владимиро-Суздальский (1214 – 1226)[14]. Именно ему приписывается главная часть Патерика – Послание к Поликарпу - вместе с содержащимися в нем рассказами о печерских подвижниках и Сказанием о Печерской церкви. Биографических сведений о Симоне Владимирском почти нет; о его жизни до 1205 г. ничего неизвестно, кроме того, что он был пострижеником Киево-Печерского монастыря. Не исключено, что отсутствие каких-либо сведений о Симоне до 1205 г. объясняется его нахождением вне Руси. До 1204 г. он мог проживать в Константинополе, после захвата которого крестоносцами (13 апреля 1204 г.) греческое духовенство и монашество вместе с оставшимися в живых варягами, защищавшими город, были изгнаны из него[15]. Соблазнительно связать эти две даты: 1204 и 1205 гг.. Весной 1204 варяги и греческое духовенство изгоняются из Константинополя, а к 1205 г. относится первое упоминание о Симоне как игумене Рождественского монастыря во Владимире. Появления какой-то части изгнанников после катастрофы 1204 г. можно было ожидать именно во Владимиро-Суздальском княжестве, где были прочны позиции варяжского клана Шимоновичей, а во главе стоял полугрек Всеволод III, несколько лет живший в Византии. Есть сведения о причастности Симона к летописанию. В. Н. Татищев среди источников своего труда называет летопись владимиро-суздальского епископа Симона, которую он видел у Артемия Волынского. На сведения, почерпнутые из этой летописи, он несколько раз ссылался в своей «Истории Российской» [37. С. 390, прим. 130; 427 – 428, прим. 251; 445, прим. 312][16]. В пользу Симона говорит и стилистическое сходство Сказания о Печерской церкви из Послания Симона и Начальной летописи. И Симон, и редактор Начальной летописи активно прибегали к использованию суггестивных методов воздействия на аудиторию: путем неоднократных, настойчивых повторений они в прямом смысле слова вбивали нужную им точку зрения[17]. Таким образом, Симон, если предположить его варяжское происхождение, - вполне подходящая кандидатура в варяжские редакторы летописи: высокопоставленное духовное лицо, которое могло быть причастно к летописанию, автор широко известного церковно-литературного сочинения с проваряжской и провизантийской направленностью, близкий к прогреческому княжескому семейству Северо-Восточной Руси. Предположение о появлении варяжской редакции летописи в начале XIII в. согласуется с фактом проваряжской редакции целого ряда других древнерусских памятников, которая наблюдается не ранее XIII в.[18]. Казалось, все эти данные говорят в пользу того, что варяжским редактором Начальной летописи, а вместе с ней и Сказания о хождении апостола Андрея на Русь был именно Симон Владимирский. Хотя его биографические данные нам неизвестны, его близость к полугреку Всеволоду Юрьевичу предполагает его прогреческую ориентацию[19]. Сын Всеволода Юрий пошел даже на раздел епископии, поставив во главе Владимиро-Суздальской епархии Симона. Он явно был чем-то дорог правящему дому младшего сына Юрия Долгорукого от второй жены-гречанки. Сомнение вызывает лишь одно – верна ли атрибуция Послания к Поликарпу Симону Владимирскому? Если его авторство подложно, следует искать иного кандидата в варяжские редакторы. А такие сомнения у исследователей возникали – в силу неоднородности Послания Симона и различной структуры Патерика в разных редакциях. Можно предполагать принадлежность Симону первой (обличительной) части этого обширного памятника, где он обращается к Поликарпу и делает ему назидательные внушения[20]. Но варяжская часть Послания – Сказание о создании Печерской церкви, включая рассказ о греческих мастерах и иконописцах, не содержит обращений к Поликарпу. Более того, во всех редакциях Патерика это Сказание стоит отдельно от собственно Послания Симона, образуя самостоятельное и содержательно не связанное с ним повествование. Таким образом, простое сравнение варяжской и неваряжской части Послания Симона, между которыми нет прямой связи, уже заставляет усомниться: действительно ли Сказание о создании Печерской церкви принадлежит Симону Владимирскому или только приписано ему? Интересно проследить в этом плане перемещения проваряжского Сказания о Печерской церкви в Патериках разной редакции. В первом дошедшем до нас Арсениевском списке Патерика 1406 г. Послание Симона стоит только на третьем месте (точнее, на четвертом; в начале рукописи идет церковная служба Феодосию) – после Жития Феодосия Печерского и похвалы Феодосию. Сказание «О церкви Святыя» занимает в Арсениевской редакции 11-ю позицию, а статьи «О мастерах» и «О писцах» – 12-ю и 13-ю, после рассказов о печерских подвижниках, то есть в самом конце Послания Симона. Такой же порядок расположения статей имеется и в ряде других списков Патерика этой редакции, например, Новгородского Софийского собора (XV в.) и Троице-Сергиевой лавры 1497 г. [54. С. 42 – 45]. В Феодосиевой редакции Патерика (первый список первой половины XV в.) Сказание о Печерской церкви занимает 4–10 позиции (после Слов о крещении Ольги и Владимира и рассказа о начале Печерского монастыря), не имея даже формальной привязки к Посланию Симона[21]. На первые места варяжская часть Послания Симона перемещается лишь в Кассиановских редакциях Патерика, созданных в Киево-Печерском монастыре при московском участии. В первой Кассиановской редакции (1460) Сказание о Печерской церкви поставлено на третье место (после Жития Феодосия и Слова о создании Печерского монастыря) перед Посланием Симона. А во второй Кассиановской редакции (1462) статья «О создании церкви Печерской» вынесена в самое начало Патерика. Именно к этой – второй Кассиановской редакции – принадлежит большая часть дошедших до нас рукописей Патерика [54. С. 45 – 51]. В этой промосковской редакции 1462 г., где варяги поставлены во главе всей истории Печерской обители, Киево-Печерский патерик публиковался в советских и постсоветских изданиях под редакцией Д. С. Лихачева и Л. А. Дмитриева [20. С. 410 – 623; 19. С. 296 – 489]. Большинство исследователей исходят из априорно принятой атрибуции этого Сказания епископу Владимирскому, хотя ни в тексте, ни в заголовках Сказания о Печерской церкви авторство Симона не отражено. Неизменное нахождение этого Сказания вне Послания Симона к Поликарпу (после Послания или перед Посланием), скорее, говорит об обратном. Но главное, что ставит под сомнение принадлежность варяжского сегмента Патерика Симону Владимирскому, связано с заключенными в Сказании сведениями о церковной строительстве в Ростово-Суздальской земле. Крупнейший советский исследователь древнерусского зодчества Н. Н. Воронин выявил их полное расхождение и с показаниями летописей, и с археологическим материалом. Так, в Сказании о Печерской церкви в конце рассказа о греческих иконописцах (Слово 4 по 2-й Кассиановской редакции) говорится, что Владимир Мономах по размерам Печерской церкви создал во всем подобную ей церковь в Ростове. А его сын, Юрий Долгорукий, создал такую же церковь «въ граде Суждали въ ту же меру» [20. С. 428/429]. Но вопреки утверждению Симона о строительстве первого каменного храма в Ростове Владимиром Мономахом, тот не имел отношения к его созданию. Археологически установлено, что во времена Мономаха (кон. XI – нач. XII вв.) в Ростове не было каменных церквей. Ростовская соборная церковь, построенная не позднее 1071 г., была деревянной («дубовой», по свидетельству летописей) и сгорела в 1160 году [24. Стб. 351; 38. Стб. 230; 6. С. 75]. Первый каменный храм в Ростове был построен в 1161 – 1162 гг. на месте сгоревшей церкви князем Андреем Боголюбским. Эта новая, построенная Боголюбским каменная церковь, простояла до 1204 г. Таким образом, рассказ епископа Симона о постройке в Ростове собора Мономахом «является целиком вымышленным» [5. С. 97 – 99]. Не соответствует действительности и утверждение Симона о строительстве первого каменного храма в Суздале Юрием Долгоруким. Археологические раскопки показали, что первый суздальский каменный храм был построен в технике XI в., не выходящей за рамки начала XII в., что согласуется с показаниями Лаврентьевской летописи, согласно которой строителями первого суздальского храма были Владимир Мономах и епископ Ефрем. Говоря о закладке нового каменного храма в Суздале в 1222 г. князем Юрием Всеволодовичем, летописец сообщает, что старая, разрушившаяся от старости церковь «создана прадедом его Володимером Мономахом и блаженным епископом Ефремом» [24. Стб. 445]. Не соответствует истине и утверждение Симона, что оба храма – Ростовский и Суздальский – построены по образцу печерской церкви Успения Богородицы. Деревянный ростовский храм появился раньше Печерского – не позднее 1071 г., когда строительство Печерского еще даже не началось[22]. А построенный Мономахом суздальский был значительно меньше и по размерам соответствовал не Печерской, а киевской Десятинной церкви[23]. Действительным образцом всех древнерусских храмов XI – начала XII вв. было основное шестистолпное трехнефное ядро Десятинной церкви Богородицы в Киеве. В том числе и Печерская церковь Успения Богородицы создавалась по тому же типу, лишь превосходя образец размерами [5. С. 98 – 102]. Этот факт перечеркивает и другое сообщение Патерика – об участии греческих мастеров в строительстве Печерской церкви. На Руси к тому времени уже существовала почти столетняя традиция возведения таких храмов, поэтому не было необходимости в приглашении греческих мастеров. Но главное – техника возведения фундаментов древнерусских церквей, включая Десятинную и Печерскую, поставленных на деревянных ростверках, в Византии никогда не применялась. В силу этого Воронин относит рассказ Симона о «чудесном» приходе цареградских зодчих, якобы построивших Печерский храм, к разряду «историко-архитектурных легенд» [5. С. 102][24]. Еще жестче высказался по этому поводу другой крупнейший знаток древнерусской архитектуры М. К. Каргер. Он характеризовал рассказ Патерика о прибытии царьградских зодчих и живописцев для постройки и украшения Печерского собора как «тенденциозный подбор легенд», который может быть истолкован «как преднамеренная фальсификация древнейшей истории Печерской обители». Он указывал, что ни в летописном своде, ни в несторовом Житии Феодосия нет ни намека на прибытие царьградских зодчих и живописцев для участия в постройке каменного печерского храма, хотя оба произведения вышли из-под пера не только современников, но и активных участников строительства Печерского монастыря [16. С. 344][25]. Действительно, в Ипатьевской летописи под 6581 (1073) г. о закладке каменного собора Богородицы в Печерском монастыре сказано так: «Того же лета основана бысть церковь Печерьская Святославом княземь, сыном Ярославлимь, игуменом Феодосьемь, епископом Михаилом, митрополиту Георгиеви тогда сущю в Грецех а Святославу Кыеве седящу». Аналогичное сообщение содержится в Лаврентьевской летописи [14. Стб. 173; 24. Стб. 183]. Несторово «Житие Феодосия» главную роль в создании церкви отводит игумену Феодосию и князю Святославу Ярославичу. Князь подарил монастырю площадку под строительство храма («княже поле»), расширил владения монастыря, лично участвовал в закладке церкви и финансировал строительство [12. С. 350 – 351, 411]. По летописи, греки не участвовали ни в строительстве, ни даже в закладке Печерской Богородицы, так как митрополит-грек находился в Киеве. Об участии варягов современные событию источники вообще не упоминают. Таким образом, вопреки утверждениям автора Патерика, Владимир Мономах не имел отношения к строительству ни деревянного, ни каменного ростовского храма, а Юрий Долгорукий не строил суздальский Успенский собор; русские церкви строились по образцу Десятинной, а не Печерской Богородицы, а сама она возводилась русскими, а не византийскими зодчими в традициях древнерусской строительной техники. Тем самым Н. Н. Воронин доказал сфальсифицированный характер всех сообщений Патерика о храмовом строительстве в Киеве и Ростово-Суздальской земле XI – XII вв., объясняя это стремлением Симона как идеолога Всеволодова дома приписать все заслуги в церковном строительстве Владимиру Мономаху и Юрию Долгорукому – для их прославления. А выдвижение на первый план Печерской обители и ее соборной церкви, якобы построенной византийскими мастерами, - естественным патриотизмом бывшего печерского инока, который радел о прославлении своей обители. Но это объяснение плохо согласуется с фактами. Мог ли Симон, перестраивавший в 1222–1225 гг. главную соборную церковь Суздаля, не знать, кто был ее первым строителем? Даже при стремлении прославить церковные заслуги Мономаха и его сына Юрия ему незачем было подтасовывать факты: ведь строителем первого каменного суздальского храма был именно Владимир Мономах (о чем и сообщает современная Симону летопись)[26]. Дилемма такова: либо признать владимиро-суздальского епископа Симона лжецом (рожденный в 60-х гг. XII в., он не мог не знать о строительной деятельности Андрея Боголюбского и истинных создателях главных храмов своей и соседней ростовской епархии), а его Сказание о создании Печерской церкви –фальшивкой, либо автором этой «историко-архитектурной легенды» было другое лицо. Конечно, прямая ложь в устах церковного иерарха – не новость и не редкость. Но в данном случае трудно допустить, что Симон мог так беззастенчиво обманывать своего адресата, тут же обвиняя его в недостойном монаха поведении. Такое морализаторство на фоне тотальной лжи самого Симона выглядит отвратительным лицемерием. Остается заключить, что епископ Симон Владимирский (1214 – 1226 гг.) не был автором проваряжского Сказания о Печерской церкви. Оно принадлежит другому лицу. Не прост и вопрос о времени появления этого Сказания. Полное расхождение сведений Сказания о храмовом строительстве в Киеве, Ростове и Суздале конца XI – XII вв. с летописным материалом того времени, казалось бы, говорит не в пользу начала XIII в. Но упоминание о том, что «все те церкви со временем разрушились; эта же, Богородицына, одна пребывает вовеки» [20. С. 428/429], указывает на первую половину XIII в. В 1240 г., при штурме Киева монголами, Печерская обитель была разрушена, а от её главного храма уцелел лишь единственный придел. Значит, текст создавался до 1240 г. Кроме того, несмотря на варяжский пафос и постоянные ссылки на древность, в Сказании нет и намека на варяжское происхождение русских князей. Мог ли автор Сказания, приписав варягам строительство знаменитой церкви Печерской Богородицы, обойти молчанием их родство с правящей на Руси княжеской династией? Это умолчание доказывает: даже в начале XIII в. Рюриковой генеалогии еще не существовало. Явно заказной характер патерикового Сказания о Печерской церкви, где она представлена как фамильная собственность варяжского клана Шимоновичей, наводит на мысль, что заказчиками этой фальшивки были влиятельные представители этого клана. И изготовлена она была, скорее всего, в Ростове, главном центре варяжского присутствия в Северо-Восточной Руси. Искать ее создателей, как и авторов варяжской редакции летописи, следует среди ростовских церковных иерархов, живших в первые десятилетия после Симона. Наиболее вероятные кандидатуры в варяжские редакторы летописи - ростовский епископ Кирилл II (1230 – 1261) и его преемник Игнатий (1261 – 1288). При Игнатии, в конце XIII в., в русских письменных памятниках появляются первые документально зафиксированные записи с варяжской легендой – в составе Летописца вскоре патриарха Никифора из Новгородской Синодальной Кормчей (1280-е гг.). Ростовское происхождение этой редакции Летописца Никифора, как и связанной с ним летописной традиции XIII в., установлено целым рядом дореволюционных и советских историков[27]. Изучение русского летописания доказывает: церковно-летописная традиция второй половины XIII в., содержащая варяжскую историографию, связана с двумя центрами варяжского присутствия на Руси – Ростово-Переяславской областью и Новгородом[28]. Там и следует искать заказчиков и исполнителей варяжской переделки древнерусских летописей. Но кто бы ни был варяжским Геростратом, который сжег славянскую летопись и заменил ее своей националистической фантазией, остается вопрос: с какой целью варяжский редактор внес в рассказ о русском пути апостола Андрея «из грек по Днепру» фразы о пути «из варяг в греки», заставив апостола пройти также и по варяжскому пути? Где проходил варяжский путь и, соответственно, где проживала эта столь амбициозная этническая группа?
«А по Двине в варягы». В качестве отправной точки следует избрать вставку в Сказании об Андрее, где говорится о реках, вытекающих из Оковского леса: «Река Днепръ бо потече из Оковьскаго леса и потечеть на полъдне, а Двина ис тогоже леса потече, а идеть на полунощье и внидеть в море Варяжьское. Ис того же леса потече Волга на въстокъ и вътечеть семьюдесять жерель в море Хвалисьское. Темже и из Руси можеть ити в Болгары и въ Хвалисы наста въстокъ доити в жребии Симовъ, а по Двине в Варяги, изъ Варягъ до Рима, от Рима до племени Хамова» [24. Стб. 7; 14. Стб. 6]. Исследователи неоднократно указывали на вставной характер рассказа о реках, вытекающих из Оковского леса, но не могли дать ему объяснения. Как было показано в предыдущих публикациях автора, эта вставка была сделана специально, чтобы сказать о Двине, текущей «в варяги» [46. С. 7 – 8]. И русский церковник, создавший русскую версию Хождения Андрея, и его варяжский коллега, вставивший в его рассказ фразы о варягах, меньше всего были озабочены описанием торговых путей. Делая вставку о Двине, текущей в Варяжское море, варяжский идеолог преследовал те же цели, что его русские коллеги – освятить апостольским присутствием родные земли. Недаром Андрей имел репутацию «апостола Севера». Национальные версии его Хождений были созданы не только в Византии VIII – X вв., но и славянским духовенством на Дунае в начале Х в., грузинскими монахами в середине XI в., русскими книжниками в конце XII в. Вслед за предшественниками варяжский церковник стремился создать свою национальную версию Хождения Андрея, включив в маршрут апостола и варяжские земли. Но где находились эти земли? Сообщение варяжского редактора Начальной летописи о пути из Руси «по Двине в варягы, из варяг и до Рима» прямо указывает на Прибалтику в качестве местожительства варягов. Ведь Западная Двина течет не в Скандинавии и не на южно-балтийском Поморье. А уж кому, как не варяжскому националисту, было знать, где жили его соплеменники. Следовательно, именно в Восточной Прибалтике следует искать следы пребывания этой этнической группы. Традиция помещать варягов в Восточной Прибалтике - в Пруссии и соседней Литве - существует с XVI в., с момента появления известной «августианской легенды» в «Послании» Спиридона-Саввы и созданного на его основе «Сказания о князьях Владимирских». По этой сочиненной идеологами Московского государства генеалогической легенде, призванный новгородцами варяг Рюрик был «рус из прус» – русским князем из Пруссии, дальним потомком мифического Пруса, брата римского императора Августа [11. С. 162, 175]. Баснословный и очевидно заказной характер этой выдумки, призванной создать родословие, равное родословию литовских великих князей, которые вели свой род от такого же вымышленного родственника императора Нерона Палемона, казалось, оставляет ее за рамками научного дискурса. Но нет дыма без огня. В русских источниках можно найти и прямые указания на проживание варягов в юго-восточной Прибалтике. В уже упоминавшемся Ермолаевском списке Ипатьевской летописи (нач. XVI в.) «поморие Варязское» указано по соседству с Гданьском. Упоминая под 1304 г. о Лукерье, жене польского князя Премышлява (Пшемысла II), убитого в 1296 г., летописец уточняет, что она «бо бе рода князей сербских, с Кашуб, от помория варязского от Стараго града за Кгданском» [14. С. 81]. Но если в данном контексте это Варяжское поморье можно понимать просто как географическое обозначение «побережья Балтики», то один из русских хронографов XVII в. (1679 г.) определенно размещает «варяжские грады» на нынешнем польском Поморье. При изложении августианской легенды в нем говорится: «Бысть же у него некий ближний сродник именем Прус, ему же даст кесарь Август грады Лецкие по Висле, Марбурк и Турун и Хвойница, и Варяжские грады Поморские, и прославный Гданеск, и ины многие грады по реке Немон впадшую в море» [9. С. 116]. В XIX в. появляются попытки научно обосновать варяжское присутствие в Прибалтике. Пионером в этом направлении выступил польско-русский историк, профессор Виленского университета, собиратель материалов по истории и географии Литвы Игнатий Онацевич. Он зафиксировал существование в Литве озера под названием Варяжское. Его оппонент, известный норманист немец А. А. Куник поспешил объявить этот факт «случайным созвучием» [22. С. 52 – 53], хотя сообщение Онацевича подтверждают наблюдения современников А. А. Куника - русских историков Н. И. Костомарова и И. Е. Забелина. В споре с М. П. Погодиным о происхождении варягов Костомаров выдвинул концепцию литовского («жмудского») происхождения призванных на Русь князей, опираясь на ономастический материал, свидетельствующий о присутствии в Литве «варяго-русского» элемента. Так, Костомаров ссылался на бытование в Литве фамилии Рюрикович, а также личных литовских имен, аналогичных русским и варяжским: Алдан, Утин (Utines), Карн, Карши, Кары (Cariat), Рогнеда (Ragnit), Рюрик, Олег, Ольга, Веремуд (Weremut) и т. д. [21. С. 274, 276, 289]. Указывал он и на соответствующую этим именам топонимику, например, названия местностей: Карлы – от Карл; Туки – от Туки; Свирка, Свирки – от Сфирка; Гуды, Гудишки, Гудимишки – от Гуды; Карновичи – от Карн; Войковичи, Войкнишки – от Войко; Рагнит – от Рогнеть [21. С. 276]. Но Костомаров, как и его оппоненты, находился в плену ложной идеи о тождестве варягов и руси и не считал варягов самостоятельным этносом, пытаясь отождествить их с литовским племенем жемайтов. Приведенный Костомаровым материал важен, скорее, как аргумент в пользу существования Литвы Неманской Руси. Он с очевидностью свидетельствует, что течение реки Неман в древности находилось под контролем русских купцов-международников, имевших на этой важной торговой артерии крупный анклав. Собственно же варяжскую составляющую в литовской ономастике еще нужно установить. К тому же спор с обеих сторон был беспредметен, поскольку сводился к вопросу, откуда пришел Рюрик Новгородский – литературный персонаж, никогда не существовавший в реальности[29]. Поэтому, а вовсе не потому, что Костомаров не был «фанатиком» своей идеи (как полагал Л. С. Клейн), он не смог развить свою концепцию дальше. Ложные идеи не могут иметь развития – поэтому российская историография древнерусского периода топчется на месте, за триста лет так и не решив «варяго-русский вопрос». И сам Костомаров, и его коллеги исходили из современной этнической карты, не допуская и мысли о существовании на территории Прибалтики иных этнических групп, кроме ныне существующих. Историкам не приходила в голову простая мысль, что варяги были особым этносом, и потому их не нужно «выводить» из славян, скандинавов или жмуди. Литовская версия Н. И. Костомарова нашла поддержку у И. Е. Забелина, который зафиксировал на территории Литвы ряд топонимических названий, образованных от варяжских антропонимов. По мнению Забелина, само имя варяга Шимона из Киево-Печерского Патерика свидетельствует, что тот прибыл из литовского поморья. В литовских говорах «с» произносилась как «ш»: река Свента – Швента, Славония – как Шалавония, Симон – как Шимон. К северу от реки Руса (нижнее течение Немана) верстах в 40 от Поневежа есть селение Шиманцы, а к югу от Поневежа – села Аскильды и Якунцы, имена, знакомые русской летописи. Якун Слепой назван у Карамзина скандинавским витязем, но эти Якунцы роднят его с литвой. В древней Судавии встречается селение Шимоникен (Schimonicken), к востоку от города Шавли есть селение Шимкайцы [13. С. 184]. Таким образом, варяжский редактор не зря посылал Андрея в «варяги» по Западной Двине. Несмотря на семисотлетнее немецкое господство в Прибалтике, топонимические следы варяжского присутствия в Восточной Прибалтике до нас все же дошли. Дореволюционные русские историки установили наличие на территории Литвы и Пруссии как варяжской антропонимики, так и образованных от варяжских имен топонимов. К сожалению, их наблюдения остались без продолжения, так как факты, приведенные Онацевичем, Костомаровым и Забелиным, не укладывались ни в скандинавофильскую, ни в славянофильскую версию происхождения варягов. Хотя они согласуются с утверждением Начальной летописи о пути «в варяги» по Двине и с поздней летописной традицией, которая выводила варягов с польского Поморья.
Какая Двина? Итак, варяжский редактор, направляя Андрея по «варяжскому» пути, специально сделал вставку о реках, вытекающих из Оковского леса, чтобы сообщить, что путь в «варяги» проходил по Двине. Но здесь мы сталкиваемся с шарадой, которая ставит в тупик исследователей: о какой Двине идет речь? Казалось, ответ ясен: из водораздела, откуда берут свое начало Волга и Днепр, вытекает только Западная Двина, впадающая в Рижский залив. Но Западная Двина на всем своем протяжении по территории современных России, Белоруссии и Латвии течет с востока на запад (точнее, в своем верхнем течении – с северо-востока на юго-запад, а от Витебска – прямо на запад). Тогда как в тексте говорится о Двине, текущей «на полунощье», то есть на север. На север течет Северная Двина, впадающая в Двинскую губу Белого моря, но ее истоки лежат далеко от Валдайской возвышенности.[30] Мало кто обращал внимание на эту вопиющую географическую несообразность и так насыщенного географическими странностями текста. Те, кто все же мимоходом отмечали эту деталь, в недоумении останавливались перед текущей на север Западной Двиной. Перепутать Западную Двину с Северной нельзя: они находятся в разных географических регионах. Такую ошибку еще можно ожидать от выпускника современного российского вуза, но она невероятна для церковного иерарха, лично или в качестве контролирующей инстанции причастного к летописанию. Даже если игнорировать широту кругозора средневекового русского духовенства, такое географическое невежество невероятно с чисто прагматической стороны. Церковь, как всякая организация, ревниво относилась к своим доходам и кадровым назначениям. Поэтому вопросы о местонахождении, количестве и статусе епархий и приходов всегда были вопросами первостепенной важности. В силу этого управление церковными делами всегда требовало хотя бы минимальной географической эрудиции. Поэтому невозможно допустить, чтобы тот или иной представитель церковного руководства мог перепутать Западную и Северную Двину. Но если невежество автора исключено, остается сознательный умысел. Но зачем заставлять апостола пройти как бы по обеим рекам сразу – и по Западной, и по Северной Двине? Объяснить эту странную географическую «ошибку» с текущей на север Западной Двиной можно только стремлением варяжского редактора охватить апостольским маршрутом все земли, на которых проживали варяги. Что варяги занимали какие-то территории не только по восточному побережью Балтики, но и на севере вплоть до побережья Ледовитого океана, можно заключить из следующих фактов. Во-первых, сохранившееся до сих пор название залива на границе современных Норвегии и России – Варангер-фьорд («Залив Варягов»), по-русски – Варяжский или Варенский залив. Этот топонимический факт, подтверждающий, что варяги жили или имели промысловые базы в арктических широтах, согласуется с показаниями Ипатьевской летописи. Под 1148 годом она содержит рассказ о встрече двух братьев Мстиславичей (сыновей Мстислава Великого): смоленского князя Ростислава и киевского князя Изяслава. Братья-князья, согласно принятому дипломатическому этикету, обменялись дарами. Ростислав преподнес брату дары «от верхних земель и от варяг», а Изяслав «от Роускыи земле и от всих царьских земль» [14. Стб. 369]. Летопись не уточняет состав этих даров, но под 1160 г. в аналогичном рассказе об обмене дарами между тем же Ростиславом Смоленским и его союзником Святославом Ольговичем они перечислены подробно. Ростислав дарил меха соболей, горностаев, черных куниц, песцов, белых волков, рыбий зуб (моржовую кость). Святослав в ответ подарил барса и двух «борзых коней» с коваными седлами [14. Стб. 504]. Откуда у смоленского князя Ростислава произведения арктических широт? «Верхние земли» (земли смоленских кривичей в верховьях Днепра и Западной Двины) не могли быть их источником. Сопоставление этих сообщений заставляет признать варягов поставщиками этих редких товаров. Лингвистика обнаруживает, что в различных диалектах русского языка значение слова варяги одинаково – это не купцы-пираты и не воины-скандинавы, а мелкие торговцы-разносчики. Словарь В. И. Даля дает следующие значения слова варяг: скупщик всячины по деревням; перекупщик; офеня, коробейник, меняющий мелочной товар на шкуры, шерсть, щетину, масло и пр.; мелочной наезжий купец, разносчик. Отсюда и глагол варять – заниматься развозной торговлей по селениям [10. С. 169]. В Архангельской губернии «варяжей» называют купца-заморца, в Тамбовской «варять» означает заниматься развозной торговлей по селениям, а в Московской «варягом» зовется наезжий торговец мелочным товаром. Устойчивость такого словоупотребления выдает реальную роль варягов, занимавшихся мелкооптовой торговлей по селам и деревням. Другой топонимический след варяжского присутствия на русском Севере - хорошо известный историкам и краеведам Варашев камень на восточном берегу Ладожского озера, недалеко от Олонца, на оконечности Варецкого мыса (ныне объект культурного наследия Республики Карелия). Один из первых исследователей карельских древностей академик Н. Я. Озерецковский в 1785 г. оставил первое научное описание этого камня. Правильно определив по сохранившейся на камне надписи, что тот служил межевым знаком на русско-шведской границе, установленной по Столбовскому миру 1617 г., он отмечал, что смысл его названия утрачен: «почему прозван он Варашевым, того объяснить никто мне не мог» [2. С. 4]. Аналогичной формы камень (большой параллелепипед с геометрически стесанными гранями и плоской вершиной), тоже служивший межевым погранзнаком между Россией и Швецией в 1618 – 1721 гг. (ныне сильно поврежденный, с несохранившейся шведской надписью по-латыни), находился на древнем торговом пути вдоль восточного берега Ладожского озера. Название Варашев в документах XVII в. варьируется: Варашев, Варачев, Варачин, Вичин [2. С. 4], что говорит о том, что первоначальный смысл названия был утрачен уже к началу XVII в., а не к концу XVIII в., когда им заинтересовались ученые. Но наименование мыса – Варецкий и финское название камня – Variskivi, свидетельствуют о том, что первоначально камень назывался Варяжев, то есть Варяжский. Варецким морем поздние русские источники конца XV – XVII вв. называли Балтику[31]. Именно в форме Варецкое море (Varetzkhoe morye, Waretzokoie morie) зафиксировал это название С. Герберштейн во время своих дипломатических поездок в Россию в 1517 и 1526 г. [8. С. 60]. Иначе говоря, Варецкое море, как и Варецкий мыс – лишь поздние лингвистические формы Варяжского моря и Варяжского мыса. Только допущение о варяжском присутствии на русском Севере делает понятной уловку варяжского редактора, который исхитрился отправить Андрея к своим соотечественникам разом и по Западной, и по Северной Двине. * * * Суммируя известный топонимический и исторический материал, можно заключить, что варяги представляли собой местный прибалтийский этнос, живший в восточных регионах Балтики и на Русском Севере. Возможно, они представляли собой не сам этнос, а лишь его воинские молодежные отряды – обычай, характерный для первобытных обществ, который долго удерживался в кельтской среде. Главным занятием варягов было военное наемничество и охота – именно те сферы, которые были характерны для всех кельтских групп такого рода: гесатов в Галлии, фениев в Ирландии, русинов на Дунае, а также славянских (или славянизированных) бродников на юге Восточной Европы, впоследствии – казаков. Скудные условия жизни и давление других этнических групп вынуждали варяжскую молодежь предпочитать воинскую службу в Византии. Путь варяжских наемников из Восточной Прибалтики и северных областей на юг и был «путем из варяг в греки», о котором хорошо знал варяжский редактор. Понятно, почему об этом пути нет сообщений ни в русских, ни в скандинавских источниках: кроме самих варягов, он никому не был интересен. Сами же варяги не оставили своих письменных памятников. Оказавшись на Руси, варяжский клан варяга Шимона и его сына ростовского тысяцкого Георгия Шимоновича составил сплоченную группу (в Ростово-Суздальском, а затем Владимиро-Суздальском княжестве), близко стоявшую к княжескому дому. Представители этого клана наверняка становились монахами и достигали высокого духовного сана. Организованность и целенаправленность, с которой варяжская версия на протяжении долгого времени внедрялась в памятники русской письменности, прежде всего, летописные, заставляет предполагать действие целых монашеских корпораций, группировавшихся вокруг определенных монастырей. Представители такой корпорации, завладев летописным делом, внесли в него и варяжскую концепцию, и пресловутый путь «из варяг в греки». Этот путь не был торговым, а лишь транзитным путем варяжских отрядов, отправлявшихся на службу в Константинополь. Для самого варяжского редактора-монаха упоминание об этом пути имело исключительно религиозное значение: только как способ провести этим путем Андрея и освятить апостольским присутствием не только русские, но и варяжские земли. Вот почему никаких дополнительных сведений об этом пути, кроме Сказания о хождении Андрея, Повесть временных лет не содержит. Сугубо религиозной целью он исчерпывал свою функцию даже в глазах варяжского редактора. Топонимический и летописный материал позволяет проследить маршрут движения варягов на этом действительном, а не мнимом пути «из варяг в греки». Указание варяжского редактора русской летописи на Западную Двину, по которой проходил путь «в варяги», указывает на побережье Восточной Прибалтики как исходный пункт движения варягов. Помещение «варяжских градов» на «варяжском поморье» в районе Гданьска (может быть, Хельская или Вислинская косы?) определяет регион основного местообитания этой этнической группы: области на современном польском поморье по соседству с Литвой и Восточной Пруссией (нынешняя Калининградская область). Это и есть известное из русских летописей «заморье», откуда приходили и варяжские наемники, и варяжские гости-купцы. Хорошо фиксируются также самый северный и самый южный пункт пребывания варягов. На севере – Варангер-фьорд, на юге – Варанголимен. Оба названия аналогичны и имеют одинаковое значение: «Залив Варягов», одно по-норвежски, другое по-гречески. Судя по пережившему века названию, Варангер-фьорд был постоянной варяжской промысловой базой, откуда поступали те продукты арктических широт, которые смоленский князь Ростислав Мстиславич в 1160 г. дарил Святославу Ольговичу[32]. А Варанголимен на Черном море служил пунктом остановки и сбора варяжских наемников перед морским плаванием в Византию, то есть выполнял ту же функцию, что и русская военно-торговая база Олешье в устье Днепра. Можно указать также ряд точек варяжского транзита на Днепре: Варяжская пещера в Киеве и Варяжский остров недалеко от острова Хортица (который был местом стоянки и отдыха русских купцов после прохождения днепровских порогов)[33]. Впрочем, Варяжская пещера, скорее всего, была сочинена только для того, чтобы лишний раз связать начало Печерского монастыря с варягами, как это было сделано в явно заказном Сказании о Печерской церкви. Наличие же Варяжского острова на Днепре рядом с русской Хортицей, а также Варанголимена на Черном море наводит на мысль, что пункты варяжского транзита располагались поблизости от русских, но в то же время отдельно от них. Вот, собственно, и все. Никакого значения для русского народа этот путь не имел. Только благодаря стараниям донаучной российской историографии, у истоков которой стояли шведские ботаники, немецкие богословы и не имевшие научной подготовки литераторы, эти вставленные с религиозной целью фразы варяжского редактора превратились в судьбоносный для русской цивилизации путь ее возникновения и первоначального становления.
[1] Ведущие исследователи древнерусского княжеского именослова А. Ф. Литвина и Ф. Б. Успенский отмечали, что имя Андрей принадлежало к числу родовых именно в семье Мономашичей. Крестильное имя Андрей носил сам основоположник этой княжеской ветви, один из сыновей Ярослава Мудрого – Всеволод I. Имя Андрей получили его внук – младший сын Владимира Мономаха Андрей Добрый и правнук, сын Юрия Долгорукого – Андрей Суздальский (Боголюбский). Правда, источники умалчивают, в честь какого именно св. Андрея были названы эти князья. На Руси почитанием пользовались несколько святых с этим именем: Андрей Критский, Андрей Стратилат, Андрей Юродивый, Андрей Первозванный [26. С. 118 – 131]. Но почитание святых Андреев как семейная традиция и личное тезоименитство князя могло способствовать предпочтению апостола Андрея идеологами Боголюбского. [2] О невозможности такого пути по физико-географическим и экономическим причинам неоднократно писали географы, археологи и историки: Б. П. Мультановский (1933), С. В. Бернштейн-Коган (1950), А. М. Микляев (1992), Ю. Ю. Звягин (2009) и др. [44, 47]. [3] В Ермолаевском списке (нач. XVI в.) Ипатьевской летописи под 1304 (6812) г. содержится сообщение о княгине Лукерии, жене польского князя Премышлява (Пшемысла II, убитого в 1296 г.): «бо бе рода князей Сербских, с Кашуб, от помория Варязского, у Стараго града за Кгданьскомъ» [14. С. 81]. Из этой информации следует, что, вопреки мнению норманистов, «поморие Варязское» находилось на южных, а не на северных берегах Балтийского моря, а летописцы – ни древний, ни XIV, ни XVI в. –считали поморских славян не варягами, но сербами и кашубами: «поморие Варязское» – не этническая, а географическая характеристика местообитания кашубов. В этногеографическом введении к ПВЛ «поморяне» и «лутичи» (лютичи) квалифицированы как славяне-ляхи, а не варяги: «словени же ови пришедше седоша на Висле, и прозвашася ляхове, а от тех ляхов прозвашася поляне, ляхове друзии лутичи, ини мазовшане, ини поморяне» [24. Стб. 6]. («Словене же другие пришли и осели на Висле и прозвались ляхи, а от тех ляхов прозвались поляне, а другие ляхи – лютичи, иные – мазовшане, иные – поморяне»). Древнерусские источники отделяли варягов от славян; тенденция к их отождествлению наметилась только в XVI в., но лишь в середине XVII в. в «Синопсисе» И. Гизеля варяги были объявлены славянами. [4] О венедах сообщают четыре античных источника начала нашей эры: древнеримский писатель Плиний (ум. 79 г. н.э.), римский историк Тацит (ум. в 120 г. н.э.), александрийский географ Птолемей (сер. II в. н.э.) и латиноязычная карта мира, составленная на основе римских дорожных карт в первые века нашей эры (Певтингеровы таблицы). Птолемей упоминает о венедах как о «великих племенах», которые он помещал по всему берегу Венедского залива (т. е. Балтики): «Заселяют Сарматию очень многочисленные племена: венеды – по всему Венедскому заливу», на Висле («По реке Висле под венедами гутоны, затем финны, затем сулоны») и Венедских горах [35. III. 5. 1, 5, 7 – 10]. Певтингерова карта размещает венедов предположительно в районе Карпат и в низовьях Дуная [34. С. 287 – 295, 321 – 323]. [5] О прибалтийских вендах сообщает «Хроника Ливонии» Генриха Латвийского, написанная около 1225 – 1227 г. Советский историк В. Б. Вилинбахов указывал на широкое распространение географических названий, производных от племенного названия венды, на всей территории Восточной Прибалтики: Литвы, Латвии и Эстонии. Это река Виндава/Вента (Vindau, Vendava, Wente, Wenda, Winda, Vindaja и т. п.) и расположенный в ее устье одноименный город Виндава/Вентспилс (Windawy, Ventespils) в Куронии (Латвия), поселения на этой реке: Wensau/Venetis, Terewende/Terewenden. Это город Венден (Venden, Wenno-lin) на реке Гауя в Латвии. В Эстонии прибрежное селение Wendo/Wenno; поселения Veneculla и Venedeni в Западной Эстонии. В Ливонии на берегу р. Койвы Vendeculla. В Жемайтии (Литва) насчитывается не менее 15 «вендских» топонимов типа Вентвидойти, Венцинишки, а также ряд литовских гидронимов с основой венд/винд: Vendrykstis, Vindaraikjs, Vindupis, Vintara, Venta [4. С. 107 – 108]. Сам Вилинбахов считал вендов славянами, с чем трудно согласиться, так как собственно славянской топонимики в Прибалтике почти нет. [6] Вопрос об этнической принадлежности венедов/вендов остается дискуссионным. Одни исследователи, опираясь на показания «Галльской войны» Юлия Цезаря, относят их к кельтам. Другие, следуя указанию готского историка Иордана (VI в.) и идущей от него немецкой традиции, отождествляют их со славянами. Более обоснованной представляется позиция ряда отечественных историков, которые считают отождествление этих групп результатом ассимиляции части вендов славянами. Они указывают на присутствие венедов на территориях, которые славяне никогда не занимали, и на то, что сами славяне вендами себя не называли [51. С. 568; 52. С. 13 – 15]. [7] Как уже было сказано, это искажение могло быть вызвано пропуском названия этнической группы, жившей к западу от ляхов. Такой группой могли быть только западные славяне: поморяне, лютичи или ободриты. Признание здесь пропуска указывает на позднюю редактуру текста конца XIII – XIV вв. К этому времени бывшая территория балтийских славян уже стала частью немецких земель. [8] «Ляхи же и пруссы, чудь сидят близь моря Варяжского. По этому морю сидят варяги: отсюда к востоку – до пределов Сима, сидят по тому же морю и к западу – до земли английской и волошской» [32. С. 206]. Перевод этого места, помимо замены «сюда» на «отсюда», включает и другое самовольное добавление переводчика – союз «и» перед словом «к западу», которого нет в подлиннике. Вставкой этого союза Лихачев подчеркивает отнесение этих слов к варягам. Такое понимание текста, по меньшей мере, спорно. Это чтение сохраняется и в исправленном издании 1996 г. [33. С. 144]. Из популярных изданий ПВЛ см., например: [31. С. 125; 30. С. 163]. [9] О вымышленном характере варяжской легенды, не имеющей подтверждения ни в одном внелетописном источнике (ни в русском, ни в зарубежном) и опровергнутой археологическим материалом, см. [42, 48, 49]. Первые дендродаты древнерусских городов относятся ко второй половине X в.: Новгорода – 953 г., Ростова – 963 г., Белоозера – 968 г. К концу Х в. приобретает городской облик Киев. Археология неопровержимо доказала отсутствие в IX в. городов на территории будущей Руси. Эти археологические факты переводят летописный рассказ о создании варягами городов и государственности в IX в. в разряд мифов. Городская революция – необходимое условие возникновения государства. Сам этноним варяги раньше 30 – 40-х гг. XI в. нигде не встречается. [10] Туат (др-ирл. túath) – племя, народ. Все исследователи отмечают пристрастие кельтов к триадическим структурам, имевшим в основе число три и его производные. Триады пронизывают и кельтский эпос, и социальную систему. Так, у ирландских кельтов семьей считалось поселение родственников до 30 человек. Территория, занимаемая сотней семей или примерно 3 тыс. человек, называлась trícha cét («тридцать сотен»). Первоначально это был военный термин, обозначавший отряд из 3 тыс. человек. Некоторые историки полагают, что эта древняя традиция одного происхождения с римским легионом, в своей древнейшей форме также состоявшем из трех тысяч человек [40]. [11] В Ипатьевской летописи под 6581 (1073) в числе участников при закладке каменного собора Богородицы в Печерском монастыре указаны князь Святослав, игумен Феодосий и епископ Михаил [14. Стб. 173]. В Лаврентьевской названы только игумен Феодосий и епископ Михаил, хотя Святослав и упомянут в качестве киевского князя [24. Стб. 183]. [12] Патерик называет размеры Печерской церкви: двадцать мер (пояса) в ширину и тридцать мер в длину [20. С. 414/415], что соответствует 20,25 м в ширину и 32,80 м в длину [5. С. 98, 102]. Следовательно, золотой пояс варяга Шимона (снятый им с деревянного распятия Христа при бегстве с родины) имел метровую длину. [13] В. А. Яковлев отмечал распространенность на западе легенды о построении церквей, отмерянных поясом, в особенности в немецких преданиях. «Это измерение поясом принадлежит к древнейшим эпическим формам, состоящим в связи с символическим знаком владения землею» [54. С. 130]. Присутствует этот сюжет и в кельтском эпосе, где персонажи отмеряют своими личными вещами землю под строительство культовых объектов еще в языческую эпоху. Так, в сказании о происхождении названия Эмайн-Махи (древней столицы Улада на севере Ирландии, построенной, согласно хроникам, в 645 г. до н. э.) говорится, что крепость была построена при Махе Рыжеволосой, дочери короля Аэда Руада. Маха стала отмерять место для строительства своей золотой заколкой от плаща. Поэтому крепость назвали Эмайн: от «эо» – «заколка» и «муйн» – «шея», т. е. «шейная заколка Махи» [25. С. 115]. [14] Симон был игуменом Рождественского монастыря во Владимире (упоминается игуменом с 1205 г.) при великом князе Всеволоде III (Большое Гнездо), а в 1214 – 1226 гг. вплоть до своей кончины занимал епископскую кафедру при сыне Всеволода III владимирском князе Юрии Всеволодовиче (1212 – 1238) [18. С. 387]. [15] Новгородская первая летопись старшего извода под 1204 г. содержит подробный рассказ о взятии Константинополя крестоносцами. В нем, в частности, говорится, что крестоносцы после захвата города «черньче же и чернице и попы облупиша, и неколико ихъ избиша; Грькы же и Варягы изгнаша изъ града, иже бяхуть остали» [29. С. 49]. То есть монахов, монахинь и попов ограбили, некоторых убили, а остававшихся в городе греков и варягов изгнали. [16] Современный историк А. Ю. Карпов, следуя нигилистической традиции в отношении Татищева, утверждает, что «никакой «летописи епископа Симона», на которую ссылался Татищев, по всей вероятности, никогда не существовало» [17. С. 13]. Но нет оснований сомневаться в правдивости сообщения Татищева. Другое дело, что ростовская летопись, которая была в его распоряжении, заканчивалась 1313 годом. Поэтому она не могла принадлежать Симону Владимирскому, умершему в 1226 г. Ее автором мог быть другой Симон – епископ Владимирский (1295 – 1299), а затем Ростовский (1299 – 1313) Семион (ум. 1314). Л. Л. Муравьева предположила, что Татищев имел какой-то список Ростовской летописи 1419 г., доведенный до 1313 г. [27. С. 227]. [17] Исследователи неоднократно отмечали навязчивость варяжской темы в ПВЛ. Так, С. А. Гедеонов указывал на контраст между варяжской озабоченностью летописи и равнодушием к варягам русского общества: если летописца «сильно занимают варяги», «то собственно русских людей Х века они мало интересовали» [7. С. 162]. [18] Множество древнерусских памятников XI – XII вв. позднее подверглись включению в текст упоминаний о варягах, отсутствовавших в их более ранних редакциях. В их числе можно назвать «Слово о латинех» Феодосия Грека, где выражение «вера латыньская» первоначальной редакции затем было заменено на «веру варяжскую»; «Летописец вскоре» патриарха Никифора, во второй редакции которого (конца XIII в.) появляется варяг Рюрик с братьями. В первой редакции русского перевода памятника этих известий не было. Здесь и Жития св. Ольги и св. Владимира, в первых редакциях которых фигурируют «русские» династы Игорь, Ольга, Святослав, Владимир, но затем их этническая принадлежность меняется на «из рода варяжска» [42. С. 173 – 174; 45. С. 15 – 16]. Наконец, это жития апостола Андрея, в XII в. не содержащие никаких упоминаний о варягах, но в XIV в. включившие в себя рассказ о варяжском пути Андрея. [19] Симон был духовником супруги князя Всеволода Марии, и, возможно, самого Всеволода [18. С. 387]. [20] Один из дореволюционных исследователей Киево-Печерского патерика В. А. Яковлев отмечал, что первая (обличительная) часть Послания Симона «очень часто в списках Печерского Патерика отделялась от второй части послания и ей исключительно присваивалось заглавие «Послание Симона»» [54. С. 116]. [21] Состав Феодосиева Патерика по древнейшему списку из Новгородской Софийской библиотеки (РНБ ОР, Соф. 1365) см.: [1. С. 61 – 64]. [22] Печерский храм был заложен в 1073 г., окончен в 1077 г., освящен в 1089 г. [24. Стб. 183, 207 – 208]. [23] Размеры церкви Печерской Богородицы: 20.25 × 32.80 м; Суздальской 15.75 × 24.5 м; Десятинной 15.0 × 23.5 м [5. С. 98, 102]. [24] Правда, этот крупнейший знаток древнерусского зодчества не ставил вопроса о происхождении специфической техники возведения каменных зданий на зацементированных деревянных платформах. Это традиционная кельтская техника возведения храмов, известная с языческих времен. На зацементированных деревянных площадках построены каменные языческие храмы в Галлии римского времени. [25] Автор отмечал, что, несмотря на очевидно сфальсифицированный характер этого баснословного рассказа, версия послания Симона, вошедшего в Киево-Печерский патерик, «безоговорочно завладела умами историков русского зодчества и живописи». Каргер объяснял это тем, что «основные тенденции грекофильствующего фальсификатора конца XI в.» оказались созвучными господствовавшим тенденциям преувеличения роли византийской культуры. Правда, он, как и другие исследователи, ошибался в определении времени появления этого фальсификата, относя его к концу XI в. [26] О разрушении старой, построенной Владимиром Мономахом, обветшавшей церкви в Суздале и строительстве новой великим князем Юрием Всеволодовичем сообщает Лаврентьевская летопись под 1222 г. [24. Стб. 445]. Когда строительство было закончено, 8 сентября 1225 г. ее освятил епископ Симон [24. Стб. 447]. И в своем Послании Поликарпу Симон ставит себе в заслугу, что «сам создал» новую Суздальскую церковь [20. С. 482/483]. [27] Об источниках первоначальной версии варяжской легенды, ее ростовском происхождении и новгородском участии с указанием литературы см.: [43; 50]. [28] Существование крупной варяжской диаспоры в Переяславле удостоверяет наличие там землевладения варяжского клана московских бояр Вельяминовых. Документальные свидетельства о земельных владениях рода Вельяминовых на территории Переяславского княжества см. [23. С. 285 – 287]. [29] О подложности Рюриковой генеалогии и позднем появлении этого фальсификата см. [45]. [30] Согласно традиционному взгляду, Северная Двина образована слиянием двух рек – Сухоны и Юга. В месте их слияния находится город Великий Устюг (Усть-Юг). Истоком Сухоны является Кубенское озеро (на территории современной Вологодской области). [31] Название Варяжское в русских источниках вообще сильно варьируется. Уже в Ипатьевской летописи оно присутствует в форме Вяряское [14. Стб. 4]. Ф. Гиляров приводит разночтения из различных Прологов XV – XVI вв.: Варяское, Варешское, Варешьское, Варяжьское [9. С. 47, прим. 1, 11]. В одной из новгородских летописей XVI в. встречаются формы Вареская улица и Вяряжское море [28. С. 11, 171, 232]. [32] Территория Лапландии, в том числе Варангер-фьорд, долго была предметом территориальных споров между Норвегией и Россией. В «Истории государства российского» Н. М. Карамзина содержится рассказ о переговорах между Борисом Годуновым и датским королем Христианом по поводу «старых бесконечных споров о Кольских и Варгавских пустынях». Христиан, доказывая, что Лапландия принадлежит Норвегии, ссылался на баснословные «Деяния данов» Саксона Грамматика и на «Космографию» немецкого компилятора XVI в. Себастьяна Мюнстера. Русские же послы доказывали принадлежность Лапландии России, ссылаясь на факт крещения лопарей новгородским священником Илией в царствование Василия III (1505 – 1533), как было записано в русских летописях, и приводили предание, основанное на воспоминаниях старожилов, о правлении в Корельской земле «большого владетеля» по имени Валит или Варент, который был посажен в Кореле от новгородских посадников. Этот Валит воевал с «норвежскими немцами» за «Мурманскую землю», отвоевал ее и поставил везде камни и каменные ограды как свои владетельные знаки. В приведенном у Карамзина предании упоминается, что один из таких камней, поставленный в Варенге, «и посейчас слывет Валитов камень» [15. С. 42 – 44]. Еще в начале XIX в. Варангер-фьорд был владением Российской Империи, но по разделу 1826 года залив отошел Норвегии. С тех пор споры вокруг него не утихали вплоть до 2007 года, когда между странами было заключен договор, по которому почти вся акватория фьорда и его побережье (не только западное, но и восточное) отошло к Норвегии. За российской стороной остался только небольшой участок на северо-восточной оконечности фьорда, прилегающий к полуострову Рыбачий. Историческая сторона дела была проигнорирована, в отличие от времен Бориса Годунова. Само название Варангер-фьорд (Варяжский залив) указывает на жительство здесь варягов, которые были этническим меньшинством средневековой Руси, а не Норвегии. Поэтому именно Россия, а не Норвегия имеет исторические права на эту территорию. [33] Варяжская пещера дважды фигурирует в статьях Киево-Печерского патерика. В «Сказании о том, почему монастырь был назван Печерским» (Слово 7 по 2-й Кассиановской редакции) Антоний Печерский поселяется в пещере, которую когда-то «ископали варязи». В этой Варяжской пещере затем подвизался один из иноков монастыря – Феодор [20. С. 434/435; 572/573]. Варяжский остров единственный раз упоминается в Ипатьевской летописи под 6732 (1223/24 г.) как место сбора русских и половецких войск перед походом на Калку [14. Стб. 741]. комментарии - 19
[QUOTE] [QUOTE] [CODE] [/QUOTE] [/QUOTE] [QUOTE] [QUOTE] Викентий , http://onxx.ru/ [/QUOTE] Леон , http://onxx.ru/ [/QUOTE] Регина , http://onxx.ru/ Викторина , http://onxx.ru/ cialis black 800 to buy in the uk one pill <a href=" https://tadalafilusi.com/# ">tadalafil without a doctor's prescription</a> [url=https://stromectolgf.online/#]stromectol ivermectin tablets[/url] cost of ivermectin cream https://stromectolgf.online/# stromectol without prescription stromectol uk <a href=" https://stromectolgf.com/# ">stromectol 3 mg tablets price</a> This is a topic that's near to my heart... Many thanks! Where are your Мой комментарий
|
Подписка
|
[QUOTE]
Карп , http://kanzlertorg.ru/2021-izvrashen-3/seks-massazhem-2021-12-12-11695.html http://notebookportal.ru/2021-porno-2020-7/skachat-korotkie-porno-onlayn-2021-09-09-478.php http://aduldpartner.com/adult-minet-627/trahayut-shkolnits-maloletok-video-obzor-2021-09-26-1306.php http://kursza1baks.ru/2021-transi-1/skachat-dlya-android-porno-2021-10-19-1864.php http://russkoeporno.xxx/2021-konchayut-6/porno-film-intsest-2021-12-24-2048.html http://starpix.ru/2021-v-vannoy-5/porno-zastukala-podrugu-za-masturbatsiey-2021-08-13-3782.php http://arctic-s.ru/2021-pising-2/gig-porno-besplatno-2021-12-09-1745.html http://umnitsa-voronezh.ru/2021-bdsm-5/massazh-prostati-porno-2021-11-24-734.html Вам бы только учить…
[b]смотреть порно студенток [/b] .Мне лично не очень понравилось .Если оценивать,то где-то 3/5 Вы сами придумали такой бесподобный ответ?
[/QUOTE]
brawtiepomi , http://dreamtube.ru/2021-lesbi-6/porno-furri-2021-12-04-249.html http://lorwiki.ru/2021-siski-1/porno-s-karlikom-2021-12-27-2604.html http://porno-video24.ru/2021-fetish-2/gey-znakomstv-vatsap-baku-2021-10-08-1486.php Какое абстрактное мышление
Я считаю, что Вы ошибаетесь. Пишите мне в PM, пообщаемся.
[b]Ванда ,[/b]
больше всего улыбнуло..ггг...
[url=https://unraveltests.boards.net/thread/6/thread-5?page=15#scrollTo=254]Супер секс видео снято в частном доме. факер кончил в киску и дал сучке дососать член, супер секс видео завершается. Похожие секс порно видео ролики.[/url] [url=https://pfilter.ru/forum/messages/forum1/topic2/message89/?result=reply#message89]Каждый найдет подходящее дрочибельное ХХХ видео, в котором Сквирт смотреть сквиртинг порно онлайн бесплатно это именно то, что желает видеть истинный.[/url] 911c56f