Культура потребления в России укрепилась с приходом капитализма. Потребкульт является неотъемлемой частью бытия при господстве свободного рынка – того самого, который в конфликте между трудом и капиталом полноту прав оставляет за капиталом и отменяет многие трудовые права рабочих. Неолиберальный режим оказывает выгодное для себя влияние на индивидуальное и общественное сознание. С помощью прежде всего индустрии рекламы бизнес-акторы рынка активно манипулируют сознанием людей, формируют фиктивные потребности, укрепляют охранительные для неолиберального порядка мифы.
Результаты потребительской идеализации обширны. К ним относится формирование огромного числа консюмеров, для которых смыслом жизни является покупка вещей для демонстрации (не всегда имеющегося) высокого социального статуса. Потребкульт ведет к росту индивидуалистических настроений в обществе, к десолидаризации, которая блокирует протестную активность труда против капитала. Люди утратили классовое чувство: доминирует культ индивидуального успеха и материальных ценностей. Также потребкульт подрывает нравственные качества людей, аннигилирует экологическое сознание, поскольку инфраструктура потребления (реклама и мода) перманентно требует покупать новое и брендовое, вскоре выбрасывать (поскольку приобретенное вышло из моды) и приобретать новые аналоги. Расточительность, которую проповедует потребительская культура, и предельно эксплуатирующее природу производство многократно усиливают отрицательное влияние на экологию [5-7].
Конечно, это далеко не все тревожные последствия брака неолиберального режима и потребкульта, но именно названные тенденции особо актуальны. (Для экономии места далее будем использовать вместо терминов «неолиберализм» и «культура потребления» аббревиатуры НЛ и КП).
Неолиберальная идеология и политика стремится ликвидировать все формы социальной солидарности, заменить их индивидуализмом и конкуренцией. В создаваемых ими социально-экономических условиях для максимизации индивидуального успеха и личной эффективности нужно смотреть на окружающих как на конкурентов, и потому заинтересованность в их проблемах и в помощи им вредна. Нормой становится стремление использовать каждого каждым в качестве средства достижения индивидуальных целей. Индивидуализм доходит до самого жестокого социал-дарвинизма. Здесь мы видим сходство неолиберально-потребительской культуры и криминальной, в соответствии с которой каждый сам за себя и каждый должен обогащаться любой ценой. Когда-то подобные ценности и основанный на них образ жизни подвергались заслуженному и однозначному осуждению.
Насаждение культа индивидуального успеха и эгоизма ликвидирует возможность коллективного объединения и сопротивления правящему классу, отрицает совместную защиту общих интересов – как перед антинародной государственной властью, так перед глобальным истеблишментом, который вероломно насаждает неолиберальные порядки, стремительно ухудшающие жизнь социального большинства. Само понятие «общий интерес» маргинализируется посредством КП и НЛ; вместо него воспевается индивидуальный интерес. КП тиражирует цинизм, недоверие, феномен «легкой социальности», который характеризуется неспособностью и нежеланием долгосрочных близких отношений.
Индивидуализм потребкульта формирует феномен социальной атомизации. Люди перестают быть социально ответственными гражданами. Они спокойно смотрят на сообщения о том, как силы правопорядка, олигархи и т.д. вероломно нарушают чьи-то свободы; ведь это случилось не с нами, а с «ними». Для потребителей главное в жизни – модные вещи и гаджеты, которыми можно покрасоваться перед окружающими. Их мало интересуют положение трудящихся, проблемы политики, экономики, экологии страны и народа, мира в целом.
Даже негодование проявляется скорее индивидуально, чем коллективно. По прикрытием риторики о создании гражданского общества было сформировано деполитизированное и атомизированное потребительское общество рекламно-пропагандистской манипуляции, в котором рациональный выбор сталкивается с машинерией рекламной пропаганды, духовность сменяется эгоизмом, алчностью, культом выгоды и личного успеха. Такое общество трудно мобилизовать ради важных созидательных проектов, создания общего блага. Его сложно консолидировать и для самозащиты.
Потребительское рыночное общество превращается в поле боя, где борьба всех против всех нормальна. Нет никакой сплачивающей духовной и нравственной идеи. Господствует представление, согласно которому деньги – средство достижения всего желаемого, инструмент обретения свободы (так превратно понимаемой в условия капитализма), ресурс, без которого невозможно ничего. Следовательно, деньги становятся наивысшей ценностью.
НЛ и КП не приемлют высоких гуманистических ценностей – ведь они, будучи социально необходимыми, низко конвертируются в условиях всеобщего рынка и монетизации. Государство, в подчиненном которому обществе начинают править бал эгоизм и тотальный индивидуализм, едва ли может называться социальным (несмотря на положение Конституции). Оно соответствует неолиберальным «традициям».
Индивидуализм рискует обернуться также против его апологетов и создателей соответствующей общественной системы. Ведь тот, кто был в обществе зверей сильным и пользовался своим преимуществом для подавления остальных, может в одночасье стать слабым и разделить участь своих прежних жертв (или жертвами могут стать его потомки).
Эгоистическая идея НЛ «если каждый будет спасать только себя, то все спасутся» не работает, особенно в кризисных ситуациях; когда каждый гребет по-своему, лодка перестает двигаться, а в худшем случае тонет. Да и вне критических ситуаций эта максима либерального эгоизма крайне ущербна. Ведь спасение себя нередко конвертируется в совсем неблагородное стремление сыграть в игру с нулевой суммой, когда индивидуальный выигрыш связывается с проигрышем «других». Индивидуализм превращается в стремление обмануть других, в желание разными манипуляциями завладеть чужими ресурсами. Финансовые спекуляции, эксплуатация труда с нарушением ряда норм, продвижение заведомо некачественного товара под видом качественного, – эти и многие другие примеры показывают, как индивидуальное спасение реализуется за счет утопления других. «Включается» типично неолиберальное оправдание в стиле «если я смог их обмануть, это их проблемы, а я – успешен». Дело в том, что в данной парадигме успех воспринимается не с позиций социальной пользы от деятельности человека, а с позиций индивидуальной выгоды.
Возобладала буквально животная (живодерская) конкуренция, при которой каждый рассматривал другого как недоброжелателя. На смену добрым отношениям сограждан пришел жуткий индивидуализм. Только зараженное неолиберализмом сознание убеждено в том, что такая трансформация – культурный прогресс.
Потребкульт, будучи максимально, до неприличия коммерциализирован, проповедует взгляд на жизнь и других людей сквозь призму рыночной выгоды. Ценность личного обогащения ставится превыше всего, а ценность всеобщего блага воспринимается и осмеивается как всего лишь идеологический симулякр. Но «ценности общего блага являются необходимым условием осуществления прав человека и гражданина… Человек как член общества жизненно заинтересован в сохранении нравственного и физического здоровья общества, членом которого он является, поскольку в безнравственном и больном обществе невозможно …обеспечить права человека. А гражданин как член государства заинтересован в сохранении государства, а значит, в защите основ его конституционного строя, в обеспечении его обороны и безопасности» [4]. И в целом частные интересы не могут обеспечить необходимую базу для морального, экономического и политического развития общества.
2
В «нормальной» культуре принято одобрять честных, трудолюбивых, создающих общественное благо. В «ненормальной», то есть КП, заслуживающим одобрения признается тот, кто приловчился извлекать пользу именно для себя, даже если это происходит в ущерб другим. Все остальные, даже если их труд бесценен для страны, но низко оплачивается, воспринимаются как неудачники. Вот и получается, что Тимати, Собчак или Бузова значительно успешней, чем преданный своему труду хирург, спасающий жизни людей, или хороший учитель, вносящий неоценимый вклад в формирование новых поколений.
В условиях НЛ и КП наиболее почитаются те, кто не столько заработал состояние, сколько его эффективно экспроприировал, – вспомним пропагандируемое в СМИ изменение нравственных категорий в период рыночных реформ. Нам постоянно показывают в качестве успешных людей, на которых следует равняться, не честных тружеников, а звезд шоу-бизнеса, пиарщиков и рекламщиков (по сути манипуляторов), «светских львиц», олигархов, прочих представителей «непосильной» и «общественно нужной» деятельности, которую по недоразумению называют трудом. Финансисты, маркетологи, бесталанные звезды эстрады и прочие представители симулятивного социально вредного сектора в таких культурных условиях вызывают больше уважения, чем простые труженики. И при главенстве рынка они намного более успешней тех, чья деятельность действительно полезна для общества, без которой социум не способен ни развиваться, ни даже поддерживать свое существование.
Проникнутый соответствующим контентом потребитель не фокусирует внимание на том, что миллионы людей трудятся за низкую зарплату, находясь за пределами телекартинки. Их не показывают, в их цеха и другие пространства не проникает телекамера, хотя они трудятся для существования страны, экономики, производительных сил. В том числе их трудом поддерживаются сами масс-медиа, производители симулякров, рекламы и гламура. Без армии индустриальных производителей не было бы потребительской инфраструктуры, «постиндустриальной» симулятивно-паразитической надстройки. Примечательно, что потребитель – один из этих трудяг, который мечтает не о лучшей жизни для всей страны, а о лучшей жизни для себя. Вместо классового сознания он охвачен его противоположностью, активно распространяемой в условиях общества потребления в кругах низших классов.
Медиа зомбируют аудиторию фамилиями Собчак, Бузовой, Багдасарян, Шурыгиной, Поклонского и т.д.. Периодически их критикуют, но антиреклама – тоже реклама, создающая культ. Однако никто не демонстрирует биографию высококвалифицированного инженера, производственника-новатора, самоотверженного врача, прогрессивного ученого или лучшего учителя. В итоге имена своих действительных героев страна не знает, и они остаются героями невидимого фронта, уступая дорогу до неприличия растиражированным анти-героям.
Страну методом медийной «мягкой силы» заставили выучить имена целого ряда отличившихся крайнем аморализмом персон. В жизнь входит новое поколение с соответствующими ценностями, идеалами и нормами. Его представители не озабочены тем, чтобы их деятельность и труд были отягощены общественной пользой.
Идеология, исходя из чьих-то интересов, влияет на господствующие в обществе идеи. В этом – и не только в этом – заключена колоссальная моральная инверсия современных масс-медиа. Здесь мы видим тотальную деформацию как культуры, так и общественно-экономических условий, явно указывающую на господство социальной несправедливости. Впрочем, НЛ-экономика и социальная справедливость – явления взаимоисключающие.
Для КП труд – негативная ценность, а демонстративные развлечения – позитивная. Труд – лишь средство обретения широких потребительских возможностей. Он не рассматривается как ресурс, важный для общественного развития. Сами трудовые отношения претерпели серьезную трансформацию. Теперь рабочие все меньше противопоставляют себя как коллективного субъекта своему руководству в борьбе за достойные условия труда. Напротив, работники противопоставляют себя друг другу, вовлекаясь во внутриклассовую конкуренцию.
3
КП, центрируя внимание человека на вещах и подчеркивании с их помощью собственного статуса, формирует интеллектуальное невежество, моральную тупость, когнитивную атрофию. Она, как и НЛ, превозносит абстрактную личную свободу, жизнь «в кайф», вседозволенность, забывая, что свобода обязательно сопрягается с ответственностью. Материальные ценности выше интеллекта и нравственности, личные неурядицы важнее любых национальных и глобальных проблем. Гуманистические идеалы размениваются на утробные процессы.
КП и НЛ как формы идеологии содержательно очень близки. Обе абсолютизируют эгоизм, делегитимируют общечеловеческую мораль, воспитывают равнодушие к страдающим, препятствуют солидарности и сочувствию, нивелируют само понятие социальной справедливости. Рынок и рыночная идеология подчиняют себе или даже заменяют собой различные формы солидарности, равно как и системы подлинно человеческих ценностей. Другой человек из разряда «ближний» переводится в разряд «дальний», на него не распространяется моральное сознание, которое, как и понятие «ближний», дезавуируется данной идеологией. НЛ и КП противопоставляют себя взаимопомощи, сопричастности, социальной ответственности, гражданственности, коллективной увлеченности общественными проблемами и методами их решения. Перечисленное уступает место увлеченности индивидуальными проблемами; мир скукоживается до микроскопического мирка. Потребкульт превращает человека в раба денег и гламура, готового на любое деяние ради личного обогащения.
НЛ и КП не предполагают социально значимых идей. Вместо идеологии личного успеха посредством социально полезной деятельности они постулируют личный успех любой ценой. Главным критерием достоинства человека выступает его материальное благосостояние, полученное независимо от сопряженной с ним общественной пользы. Потребитель оценивает окружающих по их кошельку, а не по интеллектуальным и моральным качествам. В терминах Э. Фромма потребкульт принцип «быть» заменяет принципом «иметь». Учитывая стремление консюмера предстать посредством своих вещей в глазах окружающих успешным и крутым, он реализует также принцип «казаться».
Именно в условиях рынка (экономический аспект) и консюмеризма (социокультурный аспект) доминируют мещанские ценности, образующие аксиологический корпус под названием «индивидуализм». Из сферы ментальной они перетекают в сферу практическую, воплощаясь в реальность.
Одновременно смягчается социальное отношение к тем экономически и культурно вредным явлениям, которые в СССР заслуженно квалифицировались общественным мнением как скверна. Так, деструктивные для экономики финансовые спекуляции и ломающие рациональное сознание формы рекламной пропаганды воспринимаются некритично, становясь нормой жизни. Аналогичным стало отношение к брачному контракту, то есть к ожиданию от супруга делового партнерства в сфере получения и использования дохода и собственности. Мало кого удивляет позиционирование детей исключительно как выгодное вложение капитала для обеспечения старости. Уже привычно слышать, что деньги и власть важнее действительных гуманистических ценностей. При соответствующем «воспитании» закономерен расцвет беспринципности, коррумпированности, различных форм проституированности. От «всё продается» недалеко до «все продаются».
Общество при такой этике посредственности уже не предъявляет индивиду претензию быть социально полезным, а любая экзистенциальная вина, раскаяние и чувство социального долга порицаются. Само понятие «общество» вымарывается из массового сознания (в соответствии со знаменитой фразой М. Тэтчер): есть лишь Я. Кто занимается бесполезной достоевщиной и морализаторством, тот не зарабатывает денег и остается неудачником. Удача связывается не с личным вкладом в развитие общества и даже не с личным вкладом в (эстетическое, когнитивное или этическое) развитие самого себя, а с личным вкладом в самообогащение. В гонке за личным обогащением возрождается наиболее дикая конкуренция и, соответственно, низводятся до минимума солидарность и взаимопомощь.
А. Тарасов еще в 1994 г. писал: «насаждаемые сегодня в России "культура" и "образ жизни" имеют неприкрытый ярко выраженный классовый характер: это "культура" богатых, агрессивных в поведении, спортивных, милитаризованных, эгоистичных, ориентированных на потребление, ханжески религиозных и не любящих интеллектуалов ограниченных буржуа, которые как своих кровных врагов рассматривают наемных рабочих, бедных, больных, пацифистов, коллективистов, свободомыслящих, независимых творцов и интеллектуалов – наследников классической европейской культуры VIII–XIX веков и левого авангарда начала ХХ века. Притом в России активно насаждаются консервативные стереотипы "американского образа жизни", которые в самих США сегодня рассматриваются как устарелые и реакционные и вытесняются с общественного и культурного горизонта. Например, реклама спиртного и американских сигарет, запрещенная на TV в США, заполонила телеэкраны в России. В развитых западных странах вводятся ограничения на пропаганду насилия и порнографии – в России наоборот (как можно – это же часть "цивилизованного" западного образа жизни!)» [10].
4
Потребительская пропаганда упрощает личность, примитивизирует, деинтеллектуализирует и дегуманизирует ее. Потребитель мыслит рекламными штампами, у него отключены критическое мышление и самосознание. Он не желает напрягать мышление и волю. Необоснованно считая себя уникальным и являясь эгоистично ориентированным, он составляет элемент толпы, растворяется в антропном массиве, хотя не отдает себе в этом отчета. А толпа податлива для манипуляций. Применительно к толпе потребителей стоит забыть о концепте «манипуляция сознанием», поскольку речь идет о манипуляции, ориентированной на недостаток сознания. Вот к чему ведет господство рынка.
В условиях неолиберального реализма теряется само Бытие. Ведь капиталистические отношения, выраженные в идее, по которой все можно продать и купить, совершают экспансию в те сферы, где традиционно такой подход неуместен. Все становится частью рынка и существует в режиме калькулироемости. Бытие, принимающее абсолютизацию отношений количественной эквивалентности, перестает являться Бытием, теряет свой бытийственный статус, уничтожает само себя и трансформируется в совокупность симулякров. Оно размывает действительные ценности, аннигилирует народ, общество, культуру и нравственность. В нем уходит место для мышления в категориях не-продажности.
НЛ с его культом денег и индивидуальной свободы создает определенный антропный тип – экономического человека, убежденного потребителя, нравственность которого также коммерциализирована. В его ментальном пространстве редко находится место для чести, социальной ответственности, достоинства, долга, совести, подвига, самопожертвования, честности, самоотверженности, героизма, товарищества, патриотизма и других общественно полезных ценностей. Он полностью индивидуализирован и «освобожден» от этих «атавизмов». Индивидуалист руководствуется императивом «я так хочу», то есть во главу моральных приоритетов ставит свое Я, считая, «что хорошо для меня, хорошо в принципе». Ограничений поведения для него не существует, поскольку «все продается» и «деньги не пахнут». Другие люди воспринимаются в качестве конкурентов. Неудивительно, что в либерально-лихие 90-е уровень преступности (в том числе детской и подростковой) в России был крайне высоким, и до сих пор общество не достигло достаточного нравственного состояния. Как верно заметил И.А. Гобозов, «в современном мире часть (индивид) победила целое (общество)» [2, с. 71].
Все наносимые потребкультом удары по общественной морали, профессионализму, здоровью и культуре не смущают рыночных акторов, поскольку их приоритетом выступает накопление капитала любыми способами. Если говорить про транснациональный бизнес, для него значимым является также обеспечение глобальной власти – и распространение потребительства стало одним из способов достижения этой цели.
НЛ обеспечивает культурный диктат, так называемую макдоналдизация мира, когда транснациональный тип культуры (или бескультурья) получает все большее влияние и оттесняет подлинные (в том числе национальные) культуры. Это явление называют культурным империализмом. Примитивные, легко понятные, но бессодержательные продукты культуры завоевывают культурное пространство, становятся транснациональными.
В глобальном смысле происходит упрощение и унификация вкусов и правил жизни, приведение национальных культур к единому знаменателю, которым выступает даже не высокая культура Запада (тогда западоцентризм неолиберальной глобализации был бы хотя бы частично оправдан), а его именно КП. Наблюдается усреднение национально-культурных качеств посредством насаждения транснациональной КП. Вместо культурного многообразия, плюрализма, взаимной открытости на авансцену выходит товарность, при которой достояния национальных культур приобретают вид товара, а сами ТНК с выпускаемыми ими брендовыми продуктами становятся частями культуры – только уже глобальной. «…Именно в сфере тиражирования определенных стандартов потребления глобализация максимально активно воздействует на рядовых членов любого общества, в том числе – и российского» [11, с. 42]. НЛ - рупор глобализма, оправдания тотально растущего социально-экономического неравенства, крайне эгоистических ценностей и безудержного потребительства.
Руками бизнеса (в том числе ТНК) создан плацдарм для насаждения искусственных потребностей и унификации культур. Национально-культурное богатство, которое создавалось тысячелетиями, обменивается на гамбургер и хотдог в условиях потребительской вестернизации культуры и неолиберального открытия рынков. Для усиления возможности корпораций (к примеру, МакДональдса) успешно реализовывать свой продукт, да еще продавать его людям тех социумов, чья культура не нуждается в таких приобретениях, необходимо создать потребность путем снижения культурного богатства и разнообразия, которые являются сильным барьером для процветания глобального бизнеса. Причем происходит не просто навязывание фиктивных потребностей, не согласующихся с выработанными национальной культурой. Вместе с этим осуществляется насаждение меркантильно-материалистичных, бездуховных представлений и систем ценностей в самом широком смысле этого слова.
В быт народов вторгается КП, представляемая как наиболее современная, прогрессивная и отвечающая требованиям времени альтернатива традиционной культуре. Она сковывает протестную активность, сужает кругозор, подрывает мышление, делает подлинно моральные и когнитивные ценности неуместными, отворачивает внимание от важных проблем современности в сторону бездушной инфраструктуры вещей. С помощью КП поддерживающие в прошлом этнографическое своеобразие обычаи, ритуалы и стили поведения постепенно исчезают, обмениваясь на новые «продвинутые» стандарты.
Потребительские мифы, говорящие о необходимости приобретения модных товаров от мировых брендов, оправдывают разрыв с национальным прошлым, который дал толчок к установлению существующего порядка вещей, к приведению культур к единообразию. Как заметил американский военный исследователь Ральф Петерс, «оккупация иностранных государств в идеале должна начинаться с Голливуда и МакДональдса, а уже за ними могут следовать американский флаг и автоматные очереди» [1, с. 44]. Тут сложно однозначно судить, что первично – МакДональдс или автомат. Но факт остается фактом: ряд народов, которые ранее гордились своей национальной кухней и всячески ее оберегали, становятся заложниками американизированного фастфуда. И речь идет далеко не только о кухне как области национальной культуры.
Для ноосферы цветущее многообразие культур настолько же необходимо, как разнообразие биологических видов – для биосферы. Без национальной самобытности может существовать большой народ, но не может существовать великая нация. Но силам, пытающимся оседлать глобализацию и перекроить человеческий мир в соответствии со своими интересами, не нужны глубоко культурные и высокообразованные массы, эстетический вкус которых не позволяет им питаться в фастфуде и приобретать товары мировых брендов. Корпоратократии не нужны свободолюбивые люди, понимающие суть происходящего, ценящие свою свободу и национальное достояние, сопротивляющиеся неолиберальной глобализации, желающие защитить культурный, экономический и политический суверенитет своих стран. Распространение КП играет на руку транснациональным апологетам НЛ, заинтересованным в разрушении солидарности и коллективизма среди эксплуатируемых слоев, в формировании феномена социальной атомизации, чтобы раскрошившийся социум, лишившийся классового сознания, не мог сопротивляться корпоративному грабежу. Потребительство – не продукт российской культуры, а результат ее обесценивания.
5
Для космополитично мыслящего неолиберала и проводника ценностей глобализма все, что связано с народной культурой и любовью к Отечеству, является устаревшим наследием, по которому следует бить «общечеловеческими» ценностями. Здоровый патриотизм преступным образом отождествляется с агрессивным национализмом и просто делегитимируется.
Консюмеры, армию которых взращивает агрессивная и порой циничная реклама и потребительская инфраструктура в целом, не понимают, что такое подвиг и героизм, не считают их ценностями, и вследствие соответствующего дефицита духа не видят в истории своего народа ни героизма, ни подвига. По меткому замечанию В.Ю. Даренского, «ради ego, то есть ради личной корысти и комфорта подвиг невозможен в принципе; но именно ради ego совершаются все подлости, предательства и прочие злодеяния» [3, с. 140]. Для потребителей новая модель смартфона важнее победы в Великой Отечественной войне, а покупка вещи от кутюр ценнее космических достижений Советского Союза. А о великих деятелей российской политики, культуры, науки они ничего не знают. Зачем им «лишняя» информация, когда потребительская ситуация требует заниматься материальным самопозиционированием?
Трудно представить себе исход Великой Отечественной войны, если бы в обществе господствовали неолиберальные и потребительские ценности. Вряд ли страна могла похвастаться большим количеством героев. Патриотизм был бы «не в тренде», ведь для последовательного неолиберала и потребителя мир сводится к индивидуальному Я, и при гибели Я мир уничтожается. Для него понятие «мир» не распространяется на общество в целом и страну, которая требует защиты, на будущие поколения.
КП требует всегда отличаться от других людей самыми новыми, модными и потому дорогими «игрушками». Но мода и стандарты постоянно меняются, реклама продолжает проповедовать идеал потребления и вместе с тем предлагать все новые поколения вещей. Чтобы идти в ногу со временем и постоянно адаптироваться к перманентно меняющимся стандартам «крутизны», требуются немалые финансовые ресурсы. В том числе поэтому в потребителях растет неприязнь к своей стране, которая не может их обеспечить тем уровнем комфорта, какой проповедует КП. Этот феномен атрибутивен для российской либеральной оппозиции.
Конечно, желание быть модным совместимо с патриотизмом, нравственностью, любовью к знаниям. Но индивидуалистичный и космополитичный потребкульт способствует ценностному крену, при котором одни ценности становятся сверхценностями, а другие превращаются в малозначимые или вовсе нейтрализуются. Сведение мира человека к потреблению не усилит патриотизм, даже если человек удовлетворен жизнью. Тем более, если учесть, что НЛ и КП сконцентрированы на лоббировании эгоистических воззрений, противоречащих патриотизму. Консюмеризм не имеет национальности и глубокой духовной связи с той или иной страной и народом.
Особенно опасно, когда потребительским антипатриотизмом проникается политическая элита. От решений политика зависит очень многое для судьбы страны, поэтому и ответственности на нем лежит значительно больше.
Проникнутая потребительством элита в лучшем случае служит государству и стране, лишь когда это действительно выгодно, а про духовные ценности тут и речи нет. Потребитель у власти заинтересован в обеспечении себя максимальным количеством материальных благ, даже если это обеспечение сопряжено с изменой родине. Для него качество индивидуального потребления выше любых надличностных ценностей, их просто не существует в скудном универсуме личных ценностей. Цена этого потребления не имеет значения, даже если она катастрофична для общества. Соблазн максимизации личных благ вступает в противоречие с обязанностью служить родине, обеспечивать достойную жизнь для народа, действовать в интересах укрепления государственного суверенитета. Все эти обязанности рассматриваются как бесхозяйственность и расточительность.
Такие политики обычно с пиететом смотрят на Запад, идентифицируют себя с ним и/или с наднациональным управляющим классом, но не со своим народом. Ведь там потреблять комфортней, чем в России. От западных элит можно получить весьма ощутимые блага за сдачу национальных позиций перед транснациональным капиталом. Народ для таких политиков остается своим лишь формально, а не духовно. Поэтому в каждой стране необходима действенная система сдерживания потребительского антипатриотизма элит. Как минимум эта система не должна позволять им иметь недвижимость и счета за рубежом, поскольку данные активы являются эффективным рычагом давления, принуждения к предательству в угоду тем, на чьей территории находится собственность данного политика. Вспомним известное адресованное России изречение Збигнева Бжезинского о том, что если ваша элита держит свои активы у нас, то стоит задуматься, ваша ли она на самом деле.
6
Либеральные политики России, работающие в интересах транснационального бизнеса, перед собой ставят задачу сделать народ более управляемым, лояльным и пассивным, превратить в не способную осмысливать социальные реалии массу. Для этого требуется реформировать систему образования так, чтобы она стала выхолощенной, содержательно бедной (что и происходит). Для этого требуется воспитать потребителя-мещанина с крайне бедным внутренним миром, с ограниченным кругом интересов, безразличного к общественным проблемам, центрированного только на личную выгоду, аполитичного, не имеющего волевых ресурсов к солидарности и консолидации, не способного анализировать происходящие явления и сопротивляться власть имущим. Недаром Г. Греф прямо заявил о том, что народ должен быть манипулируемым и дезинформированным. Экс-министр образования А. Фурсенко утверждал, что образование должно готовить «квалифицированного потребителя». Видимо, квалифицированный производитель стране не нужен [8].
Для типичного потребителя нет ничего сакрального. Он считает, что у всего есть цена – в том числе у долга и Родины. Он из человека превращается в постчеловека, учитывая философскую моду на приставку «пост-». И такие постчеловеки – далеко не только обычные рядовые потребители. К ним относится огромное количество людей, которые управляют крупным бизнесом, влияют на решения государственных деятелей, выводят капиталы за границу и разменивают Родину на личный комфорт и максимизацию своей прибыли. Именно такие постчеловеки - серьезный фактор риска для самого существования суверенной страны. Свою реальную, а вовсе не потенциальную вредоносность для страны они проявили в 1990-е гг., создав на общественном обнищании огромный олигархический капитал, влияя на решения власти (приводящие к еще большему распространению нищеты и десуверенизации страны), участвуя в деиндустриализации инфраструктуры и переводя активы за рубеж. Недаром С.Е. Кургинян задается вопросом «быть или не быть России», отмечая, что элиты стоят перед дилеммой «Родина или бабки», и вызов «иметь» называет вызовом количества, антибытийности и постжизни [9].
Невозможно связывать развитие культуры с рыночными ценностями. Культура и рынок несоединимы. Высокая культура формирует иные нравственные императивы, чем те, которые нужны для вписывания в рынок. НЛ заставляет постоянно думать о заработке, о завтрашнем дне, о выживании, и не остается времени на приобщение к культуре. Поэтому не имеют культурного смысла правительственные программы, в которых речь идет об адаптации культуры и образования к рыночным условиям. К тому же без специальных программ культурного развития, без социально полезного реформирования системы образования (а не того, которое проводится в РФ уже долгие годы), без соответствующей цензуры в СМИ у людей не появится интерес к чтению, к высокому искусству. Не будут сформированы и действительно подлинные нравственные ценности. Хороший вкус, любознательность, этическую позицию следует формировать специально созданными условиями, чтобы человек потом самостоятельно и сознательно стремился приобщаться к высокой культуре. Это приобщение – тяжелая работа, к тому же в рыночных условиях зачастую не вознаграждаемая; рынку нужны исполнители или предприниматели, а не высококультурные люди, культурный капитал далеко не всегда конвертируется в финансовый капитал.
Рынку требуется адаптированный к условиям капитализма узкий культурный сектор, чтобы он мог продавать свой продукт. Обществу, а не рынку, необходима отлаженно функционирующая система, в которой работают люди с высокой культурой, не отбитой неолиберальными реформами. Культурный сектор должен быть крайне обширным и делать намного более широкое предложение, чем то, которое соответствует рыночному спросу. От него не требуется соответствовать критерию рентабельности, вписанности в рынок.
Культура – принципиально немонетарная сфера, на которую критерии рынка оказывают губительное воздействие. Они только извращают культурные интересы людей. Вполне ожидаемо, что в условиях игры на понижение многие люди интересуются продуктами, низкопробными в моральном, интеллектуальном и эстетическом смысле. Получается, отход государства от культурного регулирования вызвал соответствующий спрос, и культурный сектор его теперь удовлетворяет. Не удивительно, что многие студенты стремятся вместо знаний и навыков получить дипломы, а преподаватели, снижая свои требования, только подыгрывают им. А что, если студенты потребуют вводить в учебный план хиромантию, космоэнергетику, уфологию, парапсихологию, энергоинформатику и прочие «науки»? Надо будет следовать спросу – в соответствии с рыночной идеологией? Это приведет к рыночно регламентированной трансформации образования в шоу, носящее только развлекательный и антиобразовательный потенциал.
НЛ, проповедующий отход государства от социальной сферы, не может быть средством формирования высоких культурных ценностей в обществе. Наоборот, он способен их только разрушать. Без регулирующих культурных механизмов самодостаточное, хорошо развитое общество невозможно. Но неолиберальному режиму и стоящему за ним транснациональному капиталу оно не нужно.
Список литературы:
1. Батчиков С. Путин и хаос глобализации // Путин: в зеркале Изборского клуба (Книга вторая). («Коллекция Изборского клуба). М.: Изборский клуб, Книжный мир, 2015. С. 39-61.
2. Гобозов И.А. Неолиберализм и глобализация // Век глобализации. 2017. №2. С. 66–76.
3. Даренский В.Ю. Русский патриотизм и «русофобия» как детерминанты политической культуры (экзистенциальный аспект) // Гуманитарный вектор. 2015. №3(43). С. 138–146.
4. Зорькин В.Д. Суть права // Вопросы философии. 2018. №1. URL: http://vphil.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=1851&Itemid=52 (дата обращения 14.02.2020).
5. Ильин А.Н. Культура, стремящаяся в никуда: критический анализ потребительских тенденций: монография; науч. ред. Д.М. Федяев. Омск: Изд-во ОмГПУ, 2012. 266 с.
6. Ильин А.Н. Культура общества массового потребления: критическое осмысление: монография. Омск: Изд-во ОмГПУ, 2014. 208 с.
7. Ильин А.Н. Наше потребительское настоящее: монография. Омск: Изд-во ОмГПУ, 2016. 332 с.
8. Ильин А.Н. Образование, поверженное реформами. М.: Университетская книга, 2020. 391 с.
9. Кургинян С. Модернизация после модерна: векторы современной политики // Россия XXI. 2008. №6. С. 4–31.
10. Тарасов А. Постскриптум из 1994-го / А. Тарасов // Скепсис. URL: http://scepsis.net/library/id_2577.html (дата обращения 18.03.2020).
11. Тихонова Н.Е. Особенности «российских модернистов» и перспективы культурной динамики в России. Статья 1 // Общественные науки и современность. 2012. №2. С. 38–52.
Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
