ПОСТФОРДИСТСКИЙ ПОВОРОТ: Глобальная альтернатива или проект для избранных?

Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года

23660 | Официальные извинения

970

98634 | Становление корпоративизма в современной России. Угрозы и возможности

237

80128

ПОСТФОРДИСТСКИЙ ПОВОРОТ: Глобальная альтернатива или проект для избранных?

Петр КОНДРАШОВ

135

57609

Fordism, capitalism, feudalism, information society, modern, post-Fordism, информационное общество, капитализм, модерн, постфордизм, феодализм, фордизм

Постфордизм?! Что это за такое? Если просто, очень просто, то: мы живем в мире информационных технологий, нами управляют технократы и яркий, креативный продвинутый менеджмент; наша экономика – это не индустрия советского типа, а инновационная экономика знаний; основной сектор нашей экономики – это не пресловутые нефтедоллары брежневской эпохи, а новейшие HighTech, которые бурно разрабатываются нашими компьютерными мозгами в «Сколково»; у нас теперь нет (ну… по крайней мере в самом скором времени точно не будет) отупляющего конвейерного производства, все рабочие места у нас компьютеризированы и автоматизированы, наше производство – это не производство массового ширпотреба, а производство уникальных вещей: каждому – эксклюзивную машину, куртку, зажигалку, точилку для карандашей [6. C. 37]; в сегодняшней революционной ситуации надо будет брать не «телефон и телеграф», а iPhone и iPad; самое главное в жизни, говорит нам реклама – будь креативным, «живи на яркой стороне».

Все это – постфордизм.

Однако в сторону шутки! Что же такое постфордизм, как научное понятие?

Фордизм и постфордизм

Постольку, поскольку постфордизм непосредственно связан с фордизмом, то надо сначала вспомнить, что такое фордизм. Под последним понимают разработанную и воплощенную в жизнь Генри Фордом модель массового производства стандартизированных товаров на сборочных конвейерах, с использованием неквалифицированных или полуквалифицированных работников, занятых простыми операциями и объединенных на крупных фабриках. В силу того, что подобное индустриальное производство массово и обладает низкой себестоимостью продукции, доступной массовому потребителю, то оно с необходимостью нуждается в крупных рынках сбыта, а значит, и в государственной поддержке высокой покупательной способности населения и защите национальных рынков. Стало быть, естественным спутником фордизма является государство всеобщего благосостояния. В таких условиях формируются индивиды с усредненными потребностями и массовая культура, рассчитанная на людей, пользующихся одинаковыми товарами. Собственно говоря, в этой диверсификации нет ничего особенного, ибо, как справедливо замечает С. Кропотов, «каждый новый формат капитализма для своего утверждения вырабатывает свою идеологическую логику оправдания принудительнойформы наступающего уклада с его системой ценностей и иерархиейлюдей» [6. C. 225].

Обратим внимание на то, что фордизм – это в первую очередь – способ производства, его организации и управления этим производством, способ, который с необходимостью повлек за собой структурные изменения во всем социальном организме вплоть до духовной культуры. «Несмотря на то что первоначально идеи Форда касались исключительно реорганизации процесса производства и использования трудовых ресурсов на его собственном заводе, – пишет Т. Каминер, – влияние фордизма впоследствии оказалось намного глубже и охватило весь цикл производства ипотребления» [6. C. 137]. Более того, «логика планизма в том виде, в каком он был разработан и внедрен в различные сферы жизни, – пишет далее Т. Каминер, – может быть описана как превращение общества в завод-гигант или огромный сборочный конвейер, то есть создание общества максимальной эффективности и стандартизации. Следовательно, фордизм означает нечто гораздо большее, чем простая реорганизация заводов, и в послевоенном обществе его влияние оказалось значительно более весомым» [6. C. 139].

Под постфордизмом в этом отношении понимают новую систему организации промышленного производства, появившуюся в 1980-е гг., и заключающуюся в переходе от массового конвейерного производства к мелкосерийному выпуску широкого ассортимента товаров, которые постоянно модифицируются с учетом запросов потребителей. Основой таких производств теперь являются не индустриальные заводы, на которых используется труд рабочих, а программируемое автоматизированное оборудование, позволяющее на одном и том же рабочем месте производить совершенно разные изделия, в то время как фордистские станки были «заточены» на производство только одного вида изделий. Безусловно, конвейерный принцип при этом сохраняется, но «там, где это возможно, конвейер модернизируется за счет включения программируемых, контролируемых компьютером транспортеров» [5].

В различных странах и регионах, в различных секторах экономики переход от фордизма к постфордизму осуществляется разными темпами. Например, если производства электроники и бытовой техники уже функционируют по принципам постфордизма, то сектор металлургии или «fast food» продолжает развиваться на принципах фордизма. Постольку, поскольку предприятия, организованные на постфордистских принципах, нацелены на производство специализированных (мелкосерийных) товаров и услуг для рынков сегментированных, но уже включенных в рынки глобальные (эксклюзивные товары «от Dior» сегодня могут купить не только парижские модницы), то и потребности потребителей от массовых начинают переходить к индивидуализированным – теперь каждому хочется иметь нечто «оригинальное». Неудержимая эскалация этой мании уникальности и эксклюзивности приводит к появлению постмодерного массового человека. Более того, постфордистская организация производства мобильна, а потому и не требует ни жесткого контроля, ни национально-государственной поддержки, она распыляет небольшие предприятия по всему миру, создавая эффект, которые постмодернистские философы назвали ризомой.

Таким образом, постфордистская система производства в результате тотальной диверсификации должна через глобальную информационную революцию внедрить новые «высокие» технологии не только во все сектора экономики, но и охватить социальную, политическую, культурную и другие сферы жизнедеятельности сначала развитых капиталистических стран, а затем и всего мира в целом. Стало быть, отныне мир развивается совершенно по иной логике, нежели ранее. Ф. Джеймисон назвал это «постмодернизмом, или логикой позднего капитализма» в противоположность логикам капитализма «империалистического» и «раннего» [10; 1. С. 86-98; 2].

Постфордистский поворот: разнообразие измерений

Итак, разобравшись с основной терминологией, можно приступить и к критическому анализу самой монографии. Однако тут я, как рецензент, столкнулся с весьма непривычной для меня ситуацией. Сознаюсь, сначала хотелось «разгромить» авторов этого сборника, а это и отечественные, и зарубежные исследователи: Д. Гартман, В. Мартьянов, Т. Каминер, С. Сассен, П. Гилен, М. Ильченко, М. Меерович, С. Кропотов, Н. Черняева, Т. Круглова. Но начав читать – не смог остановиться. Со многими мыслями, высказанными в монографии, я согласен, с некоторыми хотелось бы поспорить, а с некоторыми идеями я не согласен в принципе. Но знаю одно – книга замечательна. Она ее содержание настолько интересно и многогранно, что кратко пересказывать его не имеет никакого смысла. Поэтому захотелось просто поразмышлять над некоторыми важными моментами, связанными с прочитанной книгой. Первый и самый насущный вопрос: в каких пределах и масштабах существует сегодня и мог бы существовать в будущем постфордизм?

И этот вопрос не случаен. Следует обратить внимание на тот немаловажный факт, что несколько глав и вторая часть монографии имеют названия в форме вопросительных предложений. Это говорит о многом. Прежде всего о том, что сами авторы не дают однозначных ответов о сущности постфордизма, а больше размышляют о его проникновении, «диверсификации» в самые разные области человеческого бытия. Собственно говоря, все авторы рецензируемой монографии как раз и пытаются показать, что если постфордизм сегодня и не существует в тотальности, то по крайней мере имеют место его спорадические проявления. Например, П. Гилен обнаруживает постфордизм в формах организации современного музея [6. C. 156–170], а Т. Круглова находит постфордистские моменты в современном российском искусстве, например, в фильмах Н. Михалкова [6. C. 259–275]. Т. Каминер выявляет моменты постфордизма в планировании современных городов [6. C. 137–155], С. Сассен видит постфордистские зерна в географии современной рабочей силы [6. C. 79–136]. Для С. Кропотова российская гиперрегуляция системы образования представляется несомненным признаком формирования постфордистской модели образования [6. C. 223–237]. М. Меерович рассуждает о советской индустриализации и о том, как за нее боролись США в лице А. Кана и Германия в лице Э. Мая в сфере планирования промышленных гигантов и рабочих поселков – соцгородов [6. C. 171–222]. Наконец, Н. Черняева анализирует индустрию детства и постфордизацию родительства и семейной сферы в России [6. C. 238–258].

В связи с таким междисциплинарным разбросом книга носит больше проблематизирующий характер, нежели дает читателю однозначные «рабочие» понятия, концепции и теории. Проблемность самого понятия «постфордизм» обнаруживает себя в том, что авторы единой монографии порой радикально расходятся в оценке не столько самого феномена постфордизма, сколько в вопросе онтологическом: вариант: является ли постфордизм нашим будущим?

В книге можно найти три основных ответа на этот вопрос: положительный (представленный Д. Гартманом), промежуточный (М. Ильченко) и скорее отрицательный (В. Мартьянов). Именно эти три автора представили собственно теоретико-методологические дискурсы о постфордизме. Что касается перечисленных выше авторов, исследующих различные формы проявления постфордизма в самых разных областях социального бытия, то a priori предполагаем, что они являются сторонниками положительного ответа на вопрос о существовании и перспективах постфордизма.

1. Экспансия (расширение) постфордизма. Эту линию в рецензируемой монографии представляет Дэвид Гартман в интереснейшей главе, направленной против идей, высказанных Ф. Джеймисоном и Д. Харви. Однако Д. Гартман, в отличие от критикуемого им Ф. Джеймисона, считающего посмодернизм/постфордзм «культурной логикой позднего капитализма», обнаруживает первые ростки постфордизма не в 1973 году, а уже в эпоху расцвета фордизма: «эпоха [фордистской] простоты была недолгой, поскольку на рубеже 1920-х и 1930-х годов массовое единообразие уступило место индивидуализму» [6. C. 35]. Более того, отождествляя постфордизм и постмодернизм, Гартман считает, что «именно постмодернизм определяет те важные изменения, которые происходят в культуре развитых капиталистических обществ в настоящее время» [6. C. 50].

Более радикальную позицию занимает Н. А. Черняева [6. C. 9], которая сразу же, с ходу, цитирует И. Гетц, согласно которой «постфордистская модель труда, экономики, а также коммодификация социальнойсферы оказывают глубокое влияние на все стороны жизни современного общества» [6. C. 238]. Это означает, что постфордизм отмечается не только в организации производства и экономики, не только в изменении моделей занятости и потребления в западных странах начиная с конца 1980-х годов, но и в глубоких сдвигах в социальных отношениях, системах ценностей, жизненных стратегиях, нарративах, моделей частной жизни и даже в «постфордизации эмоциональной сферы и моделейтелесного устройства человека» [6. C. 238]. Короче говоря, «сегодня категории фордизма и постфордизма претендуют на статус универсальных объяснительныхпринципов, демонстрирующих значительный эвристический потенциал в интерпретации всех элементов жизни социума» [6. C. 238], ибо имеет место «тотальная постфордизация работы и жизни» [6. С. 239].

2. Перспективы постфордизма различны в разных областях общественного бытия: «Было бы преувеличением считать, – пишет М. Ильченко, – что понятие постфордизма отличается излишней четкостью и само по себе дает действенный инструмент для анализа. Однако в общем ряду других громоздких понятий с приставкой “пост” оно все же выглядит методологически более определенным и ясным» [6. C. 4]. Анализируя дебаты о постфордизме в конце 1970-х – начале 1980-х гг. (С. Холл, Д. Харви, Ф. Джеймисон, Дж. Пек, П. Андерсон, М. Жак), исследователь справедливо отмечает, что участники этих дискуссий «не стремились возвестить начало новой эпохи, очертить контуры будущего и объявить о разрывес прошлым. Они, напротив, старались сосредоточиться на текущеммоменте и понять глубину изменений, происходящих “здесь и сейчас”, через их непосредственное наблюдение в социальной, экономической и культурной жизни» [6. C. 5]. Именно в этой нацеленности на анализ наличной фактичности, а не на построение неких глобальных образов грядущего будущего, М. Ильченко видит преимущество теории постфордизма.

Та же тенденция прослеживается и в содержании большей части других текстов, вошедших в состав рецензируемой монографии: авторы не пытаются обрисовать футуристические контуры глобального постфордизма, но стремятся выявить те «семена», из которых впоследствии с высокой вероятностью может взойти такое будущее: «это процесс, в ходе которого возникновение принципиально новых элементов в экономике, политике, социальных отношениях совершенно не означает исчезновения прошлого,а, напротив, предполагает сложные формы взаимодействия с ним.Появление новых акторов и способов коммуникации вовсе не ведетк тому, что прежние уходят в небытие, а мир в одночасье становится другим. Мир действительно меняется, но меняется постепенно. И самое главное – мир значительно усложняется, дифференцируется, сегментируется» [6. C. 8–9].

А поскольку мир в отдельных своих сегментах меняется в постфордистском направлении, то, стало быть, «понять логику этих изменений сегодня можно,лишь разобравшись в логике возникновения и развития отдельных“деталей” и элементов глобальной системы, рассматривая их в самых различных проявлениях – например, через анализ новых рыночных ниш, практик трудовых отношений, форм образовательноймобильности, принципов застройки городского пространства илиорганизации работы художников и новых арт-институций» [6. C. 9].

Подобная взвешенная и консолидирующая позиция М. Ильченко, выступившего редактором монографии и автором 1-ой главы, во многом позволила если не объединить, то существенно сблизить дифференцированные точки зрения на существование постфордизма, имеющие место внутри книги: «безусловно, настоящая книга лишь обозначает общие контуры проблем постфордистского общества и старается наметить примерные пути их решения. В этом смысле ее можно рассматривать как своего рода введение в общую теорию постфордизма» [6. C. 17].

3. Вариант: Пределы постфордизма, или будущее для немногих. Наиболее радикальную позицию относительно перспектив постфордистского общества занимает В. С. Мартьянов [6. Гл. 2]. Рассматривая тезис о том, что постфордистское общество представляет собой общество информационное, постиндустриальное, креативное, он предлагает проанализировать «проблему осуществимости перехода к постиндустриальности в глобальной перспективе» [6. C. 59]. Оказывается, что в современном мире господствует радикальнаямногоукладность. Причем речь идет не только о многоукладности культурной, религиозной или некоей «ментальной»: исследователь приходит к выводу о том, что бóльшая часть мира сегодня вовсе не находится на стадии постиндустриального, пост-модерного или постфордистского общества, а – на деле, – даже не дотягивает до уровня общества индустриального (модерного). Де-факто миллиарды людей живут еще в условиях до-модерна, в обществах традиционного или раннеиндустриального типа.

Конечно же, признает В. Мартьянов, в мире господствуют не локализованные до-модерные, модерные и пост-модерные социально-экономические уклады, а синтез последних, с доминированием того или иного из перечисленных типов, причем «основное отличие этих укладов состоит вовсе не в образе жизни населения и характерных товарах для этих укладов, а прежде всего в норме прибыли, которую позволяет получить тот или иной сегмент мироэкономики» [6. C. 59].

О каком постфордизме или его нарождении можно говорить, например, в России, если сейчас мы наблюдаем деиндустриализацию страны? Ага! – скажем внимательный читатель: ведь постфордизм как раз и означает деиндустриализацию. Однако, – возражает В. Мартьянов, – деиндустриализация бывает разных типов и причин: «если в развитых странах деиндустриализацию еще можно искусственно перенаправить в постиндустриализацию, то есть в развитие конкурентоспособных сегментов “индустрии знаний”, то проблема полупериферийных для глобальной экономики стран заключается в том, что подобное решение для них не срабатывает. Поэтому кризис фордистского общества во многих случаях превращается в инволюцию, переход к предшествующему, доиндустриальному состоянию. Например, в условиях России декапитализация и деиндустриализация экономики не могут быть компенсированы инфраструктурной перестройкой, создающей постиндустриальную экономику, в силу отсутствия достаточного капитала и эффективного государственного управления. Наиболее яркими провалами таких попыток являются проекты “Роснано” и “Сколково”» [6. C. 67].

В той же логике оказывается выдержано исследование глобальных рынков труда Саскии Сассен [6. Гл. 4]. Она показывает, что доминирование «креативного» класса в трудовой структуре даже больших городов – миф: «В ходе своих исследований, проведенных в Нью-Йорке и других городах, я обнаружила, что от 30 до 50 % работников в ведущих отраслях экономики на самом деле являются низкооплачиваемыми» [6. C. 116–117].

Исходя из представленного анализа, В. Мартьянов делает весьма пессимистический вывод относительно постфордистского характера глобального будущего: «представляется, – пишет он, – что постиндустриальный сегмент глобальной экономики в настоящее время является не историческим этапом, к которому неизбежно эволюционирует все человечество, но скорее довольно ограниченной по своему удельному весу отраслью мировой экономики, извлекающей сверхприбыль из ряда монополизированных секторов этой экономики» [6. C. 73]. И в этом смысле «в настоящее время теории постиндустриализма, постфордизма, информационного или сетевого общества во многом являются скорее желаемым образом будущего, чем реальным состоянием даже самых передовых обществ» [6. C. 74].

А что же существует, если не постфордистская тенденция в рамках глобализации? «Основной чертой глобального Модерна, – считает российский политолог, – является тот факт, что большинство населения Земли за пределами Запада вступило в результате ряда форсированных модернизаций в современность, которая предстает перед ними именно как индустриальное общество, освобожденное от европейских культурных традиций» [6. C. 76].

Как видно из этого краткого обзора представленных в рецензируемой монографии точек зрения, постфордизм является весьма противоречивым явлением. А можно ли представить постфордистское грядущее как нечто более наглядное? Думается, это можно сделать, опираясь на тексты, представленные в рецензируемой книге.

Возможные постфордистские перспективы

Думается, что прав М. Ильченко, который в предисловии отмечает, что понятие постфордизма обладает более эвристическими и продуктивными силами, нежели концептуально размытые и ризоматические^¹ «постмодернизмы» [6. C. 4]. Дело в том, что идя по пути логики развертывания фордизма (организация производства как конвейера – поддержка рынков государством и формирование государства всеобщего благоденствия, – переход конвейера и массовости в сферу архитектуры, в область массовой культуры, формирование общества потребления), мы можем гипотетически пойти и по имманентной логике развертывания постфордизма.

Давайте попробуем представить себе некоторое гипотетическое, утопическое постфордистское будущее, так, как будто бы постфордистские принципы реализовались в основных развитых странах и стали господствующими. Для этого привлечем два метода из марксистского арсенала: во-первых, метод движения анализа от экономического базиса к социальной и духовной надстройке; во-вторых, попытаемся взглянуть на развертывание логики постфордизма сквозь гегельяно-марксистскую триаду, нарисовав некоторую фантастическую картину будущего постфордистского общества.

в период феодализма создаются индивидуальные товары для каждого конкретного заказчика, тут господствует тотальный эксклюзив;
в период фордизма имеет место производство массовых обезличенных товаров широкого спроса;
в постфордистскую эпоху осуществится переход к производству индивидуальных (эксклюзивных) товаров на основе современной техники и массового производства.

Аналогичную триаду мы можем построить и относительно динамики систем управления в означенные три эпохи:

в период раннего капитализма существует полная свобода, либерализм в системе управления предприятием (несмотря на то, что в эпоху феодальных цехов существовала весьма суровая система), которая, однако, уже после промышленной революции начинает постепенно упорядочивать трудовые отношения в соответствии с технологическими и производственными целями. Как писал Маркс: «фабрика дисциплинирует», сравнивая фабричный организм с оркестром, а капиталиста – с дирижером;
в период фордизма в связи с введение конвейерного производства всякая свобода пропадает, «контроль над производственным процессом, ранее осуществлявшийся квалифицированными рабочими, переходил к администрации» [6. C. 23], а также государственный контроль над трестами, кейнсианство и т.д. Более того, конвейерная линия, позволяя значительно повысить заработную плату рабочим, не только их дисциплинирует, но и делает их «более надежными и лояльными сотрудниками предприятия» [6. C. 137–138], превращает в конформистов;
в постфордистскую эпоху происходит возвращение свободы в форме мобильности и гибкости производства, свободы поиска своих ниш в глобальном рынке, но свобода при этом более жестко подчиняется разного рода глобальным рыночным механизмам.

Еще один важный аспект исторической динамики, рассматриваемой с точки зрения вызревания и формирования постфордизма, связан с диалектикой центра и стандартизации:

в период раннего капитализма существует децентрированность производства и отсутствие стандартов, хотя появление парового двигателя дало значительный толчок к началу промышленной централизации и вызвало к жизни развитие городов как промышленных центров;
в период фордизма, в связи с введение конвейерного производства появляется высокая степень концентрации производства и возникает система детальнейшей стандартизации;
в эпоху постфордизма происходит децентрация производства, но под контролем ТНК, снова возвращается индивидуализация, но при глобальной стандартизации, т.е. по сути дела эксклюзивность достигается за счет качества и элементов декора [6. C. 38, 43, 47–48].

В антропологическом плане очень важно учитывать историческую динамику взаимоотношений между пространством «рабочего места» и «домашней обстановкой», на которую обращает внимание Д. Гартман [6. Гл. 2]:

в период феодализма человеческое существо в своей массе влачило самое жалкое существование, однако, оно об этом не догадывалось. Крестьяне традиционного общества были по-своему счастливы, их бытие было целостным, ибо и дом, и работа были не отделены друг от друга;
в период раннего капитализма все еще сохранялась былая целостность жизненного пространства, но со времен промышленной революции и развития товарного производства, рынка и превращение денег в тотальность постепенно, но верно нарастало отчуждение. «Основной целью фордистского массового производства было превращение человека из субъекта в абстрактный, легко просчитываемый объект (винтик), существующий в полностью рационализированной системе, контролируемой другими людьми в своих собственных интересах» [6. C. 25]. В тоталитарных режимах, ставших радикальной формой воплощения фордизма, этот принцип «винтика» был доведен до логического конца. Однако и общество потребления, также являющееся результатом фордизма, сделало людей рабами навязанных им потребностей, т.е. теми же «винтиками». Тем не менее, как считает, Д. Гартман, в повседневном быту, «дома», человек эпохи фордизма оставался полноценной личностью: «С одной стороны, люди, зажатые рамкамирационализированного фордистского производства, ощущали себякак объективные фрагменты системы, регулируемой чужеродной логикой капиталистической рациональности. С другой стороны, системамассового потребления давала людям иллюзию неприкосновенностичастной жизни, сосредоточенности на самом себе и изолированностиот внешнего мира в окружении своей семьи и имущества» [6. C. 27], «в которой американцы могли уединиться и забыть о рационализированном производстве, лежащем в основе всей системы» [6. C. 43];
в постфордистскую эпоху произошел тотальный синтез: дом превратился в рабочее место (удаленная работа, возможность выполнять работу дома вне рабочего времени на компьютере и передавать результаты по Интернету и т.д.). Казалось бы, должно было произойти долгожданное возвращение к подлинной человечности, особенно с учетом того немаловажного факта, что подобная работа на дому, как правило, является работой творческой. На самом же деле, конвергенция «дома» и «работы» означала, что отныне вся жизнь человека превратилась в рабочее время: «размывается граница между работой и не-работой, размытой и проницаемой становитсяграница между рабочим и свободным временем, досугом и занятостью, приватным пространством семьи и публичным пространствомработы» [6. C. 249].

Продолжим наш анализ и перейдем от базисных структур к структурам надстроечным, рассмотрев вероятный синтез типов мышления и социальной психологии:

в период феодализма в ментальной и эмоциональной сфере господствовали романтизм, несистемность, экзальтированность;
в период раннего капитализма для городского населения была характерна ломка феодальных стереотипов мышления и эмоционального восприятия мира, характерных для традиционного общества. Фордизм конституировался новой рациональностью, системностью, логической упорядоченностью, позитивистским типом мышления, расчетливостью и меркантилизмом;
в постфордистскую эпоху произошел синтез, проявившийся, с одной стороны, в децентрации, номадизме [6. C. 162], асистемности, ризоматичности мышления, которые, однако, с другой стороны, были встроены в жесткую логику: логику не диалектическую, а примитивную – логику бинарных оппозиций [4. С. 107-122].

Совсем неслучайно много места в книге уделено исследованию процесса и принципов планирования городов, и в этом аспекте мы можем зафиксировать своеобразную триадичность: в период раннего развития капитализма происходило становление промышленных городов, пик истории которых пришелся на XIX век. Далее, «для установки конвейерных систем требовалось строительство больших одноэтажных зданий, которые должны были заменить собой многоэтажные корпуса заводов, существовавших до начала1900-х годов. Поэтому фабрики начали переезжать из центра городов на периферию, где земля была более доступна и дешева. Многиекомпании также построили здесь дома для своих сотрудников… Следовательно, фордизм привел к субурбанизации, то есть выведению основных отраслей промышленности из городов и переселению квалифицированных рабочих на окраины, что фактически означало конец развития промышленного города XIX века» [6. C. 138]. Наконец, «постфордистский город – это глобальный центр, ориентированный на привлечение финансового капитала» [6. C. 154]. Исходя из этого неиндустриального начала «был создан имидж нового постфордистского города, отличительнойчертой которого стало появление центра, застроенного башнямииз стекла и бетона» [6. C. 146]. Но ведь именно в Средневековье город и являлся торговым и финансовым (и религиозно-культурным) центром.

Тройственную ступенчатую динамику мы наблюдаем и в сфере изменения социальной стратификации:

в период феодализма большинство населения представляло собой «дно», «низы», из которого не было никакой возможности выбраться в силу полного отсутствия вертикальных лифтов социальной мобильности;
в ходе развития капитализма появилась возможность оторваться от сельского дна и попасть в город, где, правда, образовывалось свое собственное дно. Фордизм породил общество благосостояния, в рамках которого (особенно после Второй мировой войны) рабочие по уровню жизни мало чем отличались от мелких буржуа и служащих. Более того, в классических индустриальных обществах сложилась вертикальная социальная мобильность;
в постфордистскую эпоху произошла странная вещь: в результате новых структурных преобразований, характерных для экономического роста, возник массовый городской маргинальный слой. Эта особенность конституирования социального «дна» связана с процессом прекаризации. Через расширение постфордистской модели мобильного и распыленного производства работодателю оказывались не нужны постоянные трудовые договоры с работниками; он ориентируется на краткосрочные договоры подряда, которые не обеспечивают работникам пенсий, социальных гарантий и защиты. Эта тенденция превращает классический пролетариат в прекариат^², и в ближайшем будущем ведет к радикальной социально-экономической поляризации [6. C. 86–87], а в глобальной долгосрочной перспективе – к новым формам рабства [6. C. 126]. Сложатся условия, в которых конкретные индивиды не смогут контролировать свою собственную судьбу, но будут тотально зависеть от внешних условий своего существования, причем условий абсолютно, до непредставимости отличных от существующих ныне.

Интересная особенность современного рынка труда, в каком-то смысле характеризующая его как возврат к феодальному образу жизни на новой ступени развития, состоит в том, что «современный образ жизни высококвалифицированныхспециалистов привел к появлению совершенно нового спроса на услуги домашнего персонала, в частности, горничных и нянь… Это привело к тому, чего уже давно не наблюдалось в обществе:к появлению обслуживающих классов в условиях современных обеспеченных домашних хозяйств. Женщина-иммигрантка, обслуживающая белую женщину-специалиста, принадлежащую к среднему классу, заменила “черную рабыню, прислуживающую “белой госпоже”» [6. C. 117]. Другая сторона постфордизма в этом отношении состоит в том, что растем число социальных рантье, т.е. тех, которые «однажды получив доступ к льготам “по бедности”… не видят никакого смысла в том, чтобы устраиваться на временные, низкооплачиваемые рабочие места» [7].

Можно представить себе картину постфордистского будущего, подобную нарисованной в футуристических боевиках типа «Терминатора» или «13 района»: стены, отделяющая неблагополучный пригород от столицы, целые городские районы, погруженные в нищету, отчаяние, войну банд: «Переезд населения западных городов (и в первую очередь среднего класса и квалифицированных рабочих) в пригородные зоны опустошил городские центры, которые стали заселяться низкоквалифицированными работниками, а после автоматизации производства в 1950-х годах также и безработными, что превратило центр и пригороды в полную противоположность друг другу. Появление гетто, безработица, массовые беспорядки, постепенное обветшание зданий и сооружений, падение стоимости недвижимости – все эти черты сегодня характерны для многих городских районов^³. И главная роль в этом принадлежит фордизму, который показал, что с выводом заводов за городскую черту и переселением рабочих в пригороды сам город как таковой становится ненужным… Неразрешимые противоречия Нью-Йорка нашли свое отражение в таких фильмах, как “Таксист” и “Полуночный ковбой”, где город предстает в виде пустыни, в которой царят заброшенность и страдания» [6. C. 142].

Интересно отметить в этом отношении такой важнейший аспект индивидуального бытия, как наличие своеобразных ритмов, определяемых трудовыми буднями и днями отдыха. В феодальном обществе, почти тотально крестьянском, эти ритмы определялись сменой посевных и уборочных сезонов, временем кормления животных, выпаса и доения коровы. В фордистском обществе ритмы бытия определяются рабочими сменами, непрерывностью металлургического производства, потребностями сборочного конвейера. В постфордистском обществе, в котором большое распространение получает свободный график работы, работники трудятся в то время, в какое им удобно. Начинает доминировать проектная форма работы, а временный характер такого рода предприятий приводит к тому, что работники «готовы жертвовать личным временем, работать ночами напролет или соглашаться на долгий рабочий день» [6. C. 165]. Стало быть, если в до-постфордистском обществе господствовала трудовая рутина [3. С. 132–137], то все проектные работники «в буквальном смысле испытывают недостаток в рутине» [6. C. 167].

И опять-таки интереснейшая закономерность: вопреки господствующим представлениям, в структурах феодального общества люди жили будущим, а не прошлым в виде традиции, ибо всегда ждали либо урожая, либо дождя, либо царства Божия. Все европейское Средневековье прошло под чудовищным гнетом этого щемящего сердце тоскливого ожидания, прерываемого тревожным звоном колоколов, возвещавших о том, что кто-то уже дождался своего часа…

Рабочие же в капиталистическую эпоху всегда жили настоящим, ибо их будущее (если таковое действительно возникало) было беспросветным. Отчуждение, открытое и всепоглощающее, полагало существование не человека, а человека-товара (Маркс), человека-винтика [6. C. 25]. Будущее – момент целеполагания, выбора – в фордистском обществе тотально детерминировалось потребностями физического выживания; исчезла свобода выбора деятельности, ее спонтанность: она стала несвободной и вынужденной, а ее содержание переживалось индивидом как безысходность в смысле отсутствия выхода из тотальной предзаданности целей, ибо последние навязывались ему социальными структурами отчужденного общества. Настоящее оказывалось деятельностью, несущей в себе неподлинность, которая экзистенциально «схватывалась» в виде тошноты (Ж.-П. Сартр). Внутреннее переживание такого рода темпоральности оборачивалось экзистенциальной пассивностью. В конечном итоге, деятельность в капиталистическом обществе (работа) характеризовалась «однообразием, бессодержательностью и подчинением машине», воспринималась как «мертвящий труд». Именно пассивность этой повседневной, рутинной деятельности и конституировала экзистенциальную пассивность вообще.

В постфордистском обществе креативные индивиды ориентируются только на результат, «они не попадают в ритм дня и не живут в настоящем времени» [6. C. 167], живут будущим. «Это превращает их в одиночек, постоянно пребывающих в поисках будущего,в поисках новых, лучших и более амбициозных проектов» [6. C. 167]. Собственная мастерская художника, позволявшая ему уединиться для творчества, сменилась тотальной мобильностью. «“Мобильность”, “номадизм”, “путешествия”, “планетарный дрейф”, “массовый исход”, “транспорт”, “линки”, “цепи”, “петли”, “нейроны”, “в контакте”, “реляционный”, “связь”, “коммуникация”, “распределение”, “перераспределение” – это всего лишь малая часть тех понятий, которые повсеместно используются при описании деятельности в мире современного искусства» [6. C. 162].

Однако в отличие от средневековой ориентации на будущее (урожай, царство Божие), постфордистский футуризм «обогащен» капиталистическими формами отчуждения. Во-первых, проектная работа, ради которой люди жертвуют своим свободным временем, ибо знают, что проект когда-нибудь закончится, «действительно резко повышает производительность и интенсифицируеттворческий характер труда, но в то же время она является удобнымспособом психологической, социальной и физической эксплуатации. Вдохновленные идеей проекта участники воображают, что нашлидля себя рай на земле, поскольку им кажется, что их коллективноетворчество безгранично. Но те, кто скачет от проекта к проекту, постепенно осознают, что такой способ работы питается только их интеллектуальной и физической энергией, в конечном итоге приводяк истощению. Проект выжимает вас до последней капли»[6. C. 165–166].

Во-вторых, «проектная работа порождает инструментальные отношения, которые исчезают по завершении проекта» [6. C. 165], «сетевая конфигурация инструментальна и ориентирована на достижениецели, а социальный аспект в этом смысле – всего лишь способ добиться конечного результата. В конце концов главной целью является именно реализация… проекта или концепции, а не взаимные отношения» [6. C. 167]. Более того, самым страшным во всех этих процессах является, то что происходит инструментализация интимной сферы, как, например, превращение семьи в постфордистский «успешный проект», когда воспитание детей начинает напоминать системы управления качеством на предприятиях, когда «современные модели родительства,предлагаемые в ориентированных на средний класс глянцевых изданиях, конструируют мать и отца как успешных предпринимателей,грамотно и эффективно организующих бизнес-процессы в своей небольшой фирме – семье» [6. C. 251].

Наконец, в-третьих, «ментально и физически мобильный человек постепенно утрачивает свои характерные черты или устойчивое “Я”» [6. C. 168], к тому же «Капитализм стремится втянуть саму личность рабочего, его субъективность в производство ценности» (М. Лазаратто), используя в качестве «нематериального труда» те виды человеческой деятельности, «которые прежде не считались “работой”: созданиеэстетических стандартов, вкусов, культурных норм, формированиеобщественного мнения» [6. C. 253]. Т. о., «постфордистская экономика порождает особый тип нематериального труда – эмоциональный труд» [6. C. 253], а значит, происходит коммерциализация человеческих чувств и эмоций. «Маркетизация практик родительства, – пишет Н. Черняева, – произошедшая в последние десятилетия в России и захватившая не только товары, обучающие пособия, гаджеты и приспособления, но также и прежде немонетизируемые вещи, такие как забота и внимание к ребенку, создала и пространство нового обмена – обмена эмоциями и заботой. Этот обмен не всегда монетарно выражен, но всегда существует возможность его перевода в монетарный план, поэтому он довольно тщательно калькулируется» [6. C. 257]. На фоне таких процессов мы теперь можем уже с полным правом воскликнуть не только «По чем опиум для народа?», но и «По чем экзистенция?».

Еще 30 лет назад подобные перспективы выглядели фантастикой. Но сегодня они – реальность: мы действительно наблюдаем синтез феодализма, фордистского капитализма и постиндустриальных информационных технологий в виде, например, боевиков Аль-Каиды или ИГИЛ, одетых в средневековые одежды, отрезающих головы пленным, проповедующих самый мрачный средневековый ислам, но с автоматами Калашникова и спутниковыми телефонами в руках…

Заключение

Итак, мы видим, что постфордизм уже существует на уровне институтов, технологий и практик во многих сферах общественного бытия и общественного сознания, социальной психологии и индивидуального бытия от быта до ментальных и эмоциональных особенностей людей. Стало быть, постановка вопроса о существовании или несуществовании постфордизма представляется слишком жесткой и редукционистской. Суть проблемы состоит в другом: в том, чтобы из анализа уже существующих частичных форм обнаружения постфордизма увидеть перспективу его динамики и показать, оказывается ли постфордизм…

… тотальной и равновеликой альтернативой парадигме Модерна и индустриальному обществу, которая со временем вытеснит последние во всех областях общественной жизни (точка зрения Д. Гартман);

… предпочтительнее фордизма не во всех областях человеческого бытия. Тогда мы будем наблюдать разные варианты синтеза базовых индустриальных технологий, например, в сфере тяжелой промышленности, и постфордизма в сфере легкой, и в сфере услуг и т.д. В общем постфордизм здесь превращается в что-то типа апгрейда фордизма, что частью наблюдается в современных развитых странах, где постфордистские элементы существуют в структурах фордизма (М. С. Ильченко);

…соотносимым с постиндустриальной экономикой, креативными технологиями, постматериальными ценностями и т.п. Тогда он в глобальном измерении может оказаться уделом немногих социальных слоев и обществ, так как во многом является зависимым от наличия жесткого фордистского фундамента, в отношении которого может действовать лишь в логике дополнительности, либо в более резких оценках – паразитирования. Чем-то это похоже на практики постмодернизма в интеллектуальной сфере по отношению к Модерну. Иными словами, постфордизм как будущее для всего человечества превращается в очередную технологическую утопию (В. С. Мартьянов).

Мы видим также, что постфордистская перспектива развития очень хорошо вписывается в логику синтеза феодальных и индустриальных (фордистских) моментов, но привносит при этом весьма интересные системные новшества в бытие людей, а именно:

– постфордистская экономика расширяет номенклатуру эксклюзивных товаров, производство становится мелкосерийным и мобильным, за счет чего возвращается свобода, но при этом она контролируется глобальными рыночными институтами, индивидуальность товаров достигается за счет элементов декора и подавляется тотальной стандартизацией;

– в постфордистскую эпоху в результате новых структурных преобразований (мобильность и распыленность производства) возникает новый социальный слой – прекариат, социально незащищенный класс временных работников, существенно меняющий социальную стратификацию; появляются новые миграционные потоки, охватывающие миллионы людей, и напоминающие средневековые орды; появляется невиданная маргинализация городского населения, когда целые районы городов превращаются в трущобы;

– в связи с этими процессами основной формой работы становится работа проектного типа, дом превращается в рабочее место, а все время жизни человека превращается в рабочее время (т.е. вырастают эксплуатация прибавочного труда и абсолютная прибавочная стоимость);

– в постфордистскую эпоху происходит децентрация и социального пространства, и мышления, возникают такие феномены, как номадизм, асистемность, ризоматичность мышления, наиболее ярко выраженные в постмодернизме;

– культура, под воздействием постфордистских практик, превращается в коммерцию, проектный подход проникает во все сферы, появляется эмоциональный труд, а значит, происходит коммерциализация человеческих чувств и эмоций вплоть до «маркетизации практик родительства»;

– в итоге отношения между людьми инструментализируются, все превращается в бизнес-проекты, вместо простой человечности отношений люди нацелены на «успех» и «креативность» т.е. наступает тотальное отчуждение, в котором просто-напросто исчезает все человеческое, и в первую очередь – само человеческое Я.

Литература

1. Вахрушева Е. А. Постмодернистский неомарксизм Фредрика Джеймисона // Научный ежегодник Института философии и права УрО РАН. 2015. Т. 15. Вып. 2. С. 86-98.

2. Кондрашов П. Н., Вахрушева Е. А. Наброски к истолкованию диалектики Фредерика Джеймисона // Vox: философский журнал. 2015. Вып. 19.

3. Кондрашов П. Н., Любутин К. Н. Диалектика повседневности: Попытка марксистского анализа. М.: ЛЕНАНД, 2015.

4. Любутин К. Н., Кондрашов П. Н. Социальные основания постмодернизма: попытка марксистского анализа // Научный ежегодник Института философии и права УрО РАН. Вып. 9. 2009.

5. Постфордизм // http://voluntary.ru/dictionary/874/word/postfordizm (дата обращения: 08.02.16.).

6. Постфордизм: концепции, институты, практики / под ред. М. С. Ильченко, В. С. Мартьянова. М.: Политическая энциклопедия, 2015.

7. Стэндинг Г. Прекариат: новый опасный класс // http://poslezavtra.be/dictionary/2012/09/10/prekariat---novyy-opasnyy-klass.html (дата обращения: 08.02.16.).

8. Стэндинг Г. Прекариат: новый опасный класс // http://admarginem.ru/books/5812/ (дата обращения: 08.02.16.).

9. Стэндинг Г. Прекариат: новый опасный класс. М.: Ad Marginem, 2014.

10. Jameson F. Postmodernism, Or, the Cultural Logic of Late Capitalism. Durham: Duke University Press. 1990.

1 Понятием ризома (фр. rhizome – корневище, запутанная корневая система растения) в постмодернизме фиксируется отсутствие системности, четкой структурированности, «стержня» в бытии и мышлении: ризома абсолютно нелинейна, а современный мир «потерял свой стержень» (Ж. Делез, Ф. Гваттари).

2 Ср. социальную стратификацию Гая Стэндинга: «На самом верху располагается плутократия: несколько крайне богатых “суперграждан”, которые и дергают за ниточки в политике и других аспектах общественной жизни. Сразу под плутократами и элитами находится “салариат” (от англ. salary – зарплата) – люди с долгосрочными гарантиями занятости, пенсиями, медицинской страховкой и всем остальным; но их число сокращается. Еще ниже – старый пролетариат. Под пролетариатом возникает и растет прекариат (от англ. precarious – рискованный, нестабильный). Ниже прекариата – только беднота, люмпенизированные люди, живущие и умирающие на улицах без связи с обществом» [8; 9. С. 21–22].

3 Так, в связи с намечающейся летней олимпиадой 2016 г. в Рио-де-Жанейро началось строительство трехметровых бетонных стен, которые должны отгородить городские трущобы (фавелы) от расположенных рядом престижных районов.

комментарии - 135

Anthonygow 19 мая 2018 г. 7:23

<a href="http://canadianonlinepharmacyhd.com/">mexican pharmacies shipping to usa</a>
http://canadianonlinepharmacyhd.com/
[url=http://canadianonlinepharmacyhd.com/]canadian pharmacies online[/url]

canadian pharmacies top best 23 мая 2018 г. 16:15

<a href="http://canadianonlinepharmacyhd.com/">online pharmacies</a>
http://canadianonlinepharmacyhd.com/
[url=http://canadianonlinepharmacyhd.com/]online pharmacy[/url]

taxi-vovrema.info 27 июня 2018 г. 21:15

такси томилино минутка

https://vk.com/taxi_vovrema
.

Gepatit_Incow 1 июля 2018 г. 22:29

сколько в индии стоит софосбувир в

https://vk.com/sofosbuvir_i_daklatasvir

orewufeneoro 23 июля 2018 г. 4:58