Парадокс плюрализма в культуре
Одна из главных характеристик современного культурного пространства — большое разнообразие субкультур и идеологических течений. Поскольку социум состоит из людей с разным уровнем образования, различными интересами и ценностями, закономерно рождаются всевозможные субкультуры, многообразие которых и составляет конструкт, называемый культурой в целом. Культура, включая массовую, — это архипелаг сообществ, взаимосвязанных или не воспринимающих друг друга, а иногда и враждующих между собой. Усложнение социальной организации обусловлено интенсификацией культурных связей и обменов и ростом культурного (а следовательно, субкультурного) многообразия.
Появляются новые культурные тенденции и явления, которые не сменяют предшествующие, а находят место рядом с ними, усложняя социокультурную систему и привнося в нее рассогласованность, что является источником потенциального напряжения. Многообразие субкультур указывает на гетерогенность культурного пространства, на определенный выбор. А чем богаче культура, тем разнообразнее варианты предоставляемого ей выбора, но и тем выше уровень ее рассогласованности.
Любая идеология или культурная традиция стремится стать общественной доминантой. Поэтому вполне могут существовать внутренне плюральные системы ценностей, но едва ли мы найдем возможность присутствия внешне плюральных систем; практически любая система стремится настоять на реализации собственных ценностей даже в условиях их неприятия в качестве всеобщих. Основное свойство любой идеологии — стремление ее носителей распространять идеологизированные концепты за пределы системы, которую данная идеология уже охватывает. Когда две или несколько идеологий сталкиваются, происходит конфликт.
«Славянские народы объединяет православная религия, но эта религия толкает их на бойню, — пишет Юлия Кристева. — Что мешает им объединиться с другими народами Европы в единое содружество? Православие» [7, с. 19]. Конечно, этот взгляд крайне наивен, поскольку далеко не только православие выступает барьером для такого объединения. Сами европейские народы отказываются принимать нас в свой общеевропейский дом. Однако в ином плане мысль Кристевой верна; религия или некая светская система ценностей, объединяя людей в единое сообщество, одновременно отделяет его от других сообществ.
Внутри каждой идеологии кроется зародыш экспансионизма, который может вырасти до такого уровня, что подомнет под себя конкурирующие системы идей. Под словом «идеология» в данном случае понимается содержание любого светского или духовного учения — религиозного или политического (хотя часто они выступают в нераздельном единстве). Если мы обратимся к истории любой из мировых религий, то с неизбежностью придем к выводу о ее глобализационной направленности. Все религии и религиозные учения пытались занять наиболее обширный территориальный ареал и, соответственно, завладеть умами и телами максимально большого количества людей; разница лишь в степени их экспансии. Зачастую для этой цели использовались военные средства. И по мере развития каждой из этих религий происходила консолидация не только отдельных людей, но целых этносов под флагами того или иного учения. А поскольку любое учение как совокупность различных идей и ценностей — религиозных, нравственных и моральных — потенциально хранит в себе стремление к расширению, то оно может стать мощным консолидирующим инструментом, а значит фактором глобализации.
Поэтому в некотором роде глобалистами мы можем назвать всех, кто пытался расширить горизонты бытия своего народа, своей империи, своей системы ценностей — Агамемнона, А. Македонского, Цезаря, татаро-монгольских ханов, Наполеона, К. Маркса, Ф. фон Хайека и других. Читателя может поразить такое перечисление, которое вбирает в себя не только людей, принадлежащих разным эпохам, но кардинально различных по характеру своей деятельности. Одни были завоевателями, распространяющие в мире себя и свою империю. Другие философами, философские системы которых заполнили огромные социальные ареалы. Но и те, и другие были обуянными «волей к универсальности» завоевателями (не обязательно в плохом смысле слова), использовавшими различные средства для распространения «себя», экспансии Я-присутствия (человек, создавший систему идей или империю, идентифицируется со своим детищем).
И если мы можем говорить про современный масскульт как относительно плюральный, то, оппонируя самим себе в идее его плюральности, следует обозначить некоторые очаги сопротивления демократизму и свободе слова опять же во многих явлениях китча, навязываемых культурой потребления, манипулирующей модой и рекламой, политикой правящих кругов. В то же время частичный плюрализм достигается за счет очагов сопротивления этим тотализирующим тенденциям. Каждое ядро стремится экстраполировать свою систему ценностей на максимальный ареал. Энтропия растет, и сосуществование различий предполагает разные конфигурации реальности. Наличие различных идеологий и систем ценностей указывает на как бы плюральность, но «как бы» означает здесь не эквивалент слова «псевдо», а скорее эквивалент слова «относительный».
От «плюрализма» в культуре к «плюрализму» в экономике (марксистский взгляд)
Плюрализм — внутренне конфликтная, крайне неустойчивая и шаткая система, в чем и заключается ее недостаток. Без отлаженной системы сдержек и противовесов плюрализм может смениться новым монизмом, демократия — тоталитаризмом. Эта возможность связана с тенденциями к установлению неравенства — культурного, политического, экономического. Причем как само по себе неравенство дисфункционирует систему сдержек и противовесов и приводит к монополизму, так и монополизм усиливает неравенство. Такой системы сдержек нет у неолиберализма, ратующего за неограниченную экономическую свободу и внутреннюю саморегуляцию рынка. Неолиберализм приводит к рождению монополий и росту разрыва между бедными и богатыми.
Рынок ведет к созданию монополий и, соответственно, ограничению конкуренции. Следовательно, он нуждается в регулирующей роли государства — для сохранения самого себя. Это сохранение будет частичным, неполным. Но «чистый» рынок перестает быть рынком.
Социалистическая и коммунистическая литература уделяет много внимания концентрации и централизации капитала. Еще К. Маркс отметил: «…современная монополия порождается самой же конкуренцией» [14. С. 159]. Вот другие его слова: «…Дроблению всего общественного капитала на многие индивидуальные… или отталкиванию его частей друг от друга противодействует их притяжение. Это уже не простая, тождественная с накоплением концентрация средств производства и командования над трудом. Это — концентрация уже сложившихся капиталов, уничтожение их индивидуальной самостоятельности, экспроприация капиталиста капиталистом, превращение многих мелких в небольшое количество крупных капиталов. Этот процесс …предполагает лишь изменение распределения уже существующих и функционирующих капиталов, следовательно арена его действия не ограничена абсолютным возрастанием общественного богатства или абсолютными границами накопления. Здесь, в одних руках, капитал сосредоточивается в огромных массах, потому что там он исчезает из многих других рук. Это — собственно централизация в отличие от накопления и концентрации» [12. С. 688].
В «Капитале» Маркс связывает централизацию с прогрессом накопления и с расширением капиталистического производства, которое создает технические средства для огромных промышленных предприятий. В условиях тенденции понижения нормы прибыли происходит концентрация и централизация капитала (поглощение, экспроприация мелких капиталистов крупными), поскольку производство требует использования больших капиталов [13]. Крупному капиталу намного легче обеспечивать себе пространство для маневра; сильный противник имеет больше шансов на успех, и у него больше возможностей наращивать свою силу, чем у более слабого конкурента. Мощь стремится к самовозрастанию, и чем она масштабней, тем масштабней ее потенциал. «Крупный капитал накопляется, соответственно своей величине, быстрее, чем мелкий» [16. С. 64], и «всякое накопление есть средство для еще большего накопления» [15. С. 94].
Ф. Энгельс также отмечал преимущества крупного капиталиста перед мелким, тенденцию скопления собственности в руках немногих, разорение мелкой буржуазии крупной как следствие функционирования свободы промышленности [28]. Он пишет об объединении крупных капиталистов в один трест, который регулирует производство и навязывает установленные продажные цены (реализуется ненавистное либералам планирование), и конкуренция сменяется монополией, когда целая отрасль промышленности трансформируется в одно колоссальное акционерное общество [27]. «Конкуренция покоится на интересе, а интерес снова создает монополию; короче говоря, конкуренция переходит в монополию… Крупная собственность растет значительно быстрее мелкой потому, что на издержки по владению здесь вычитается из дохода значительно меньшая доля. Эта централизация владения есть закон, …имманентный частной собственности…; средние классы должны… исчезать, пока мир не окажется разделенным на миллионеров и пауперов, на крупных землевладельцев и бедных поденщиков. Никакие законы, никакое деление земельной собственности, никакие случайные дробления капитала… не помогут, — результат этот должен наступить и наступит, если его не предупредит полное преобразование социальных отношений, слияние противоположных интересов, уничтожение частной собственности» [26. С. 559, 569].
Энгельс вел речь об отрасли, существующей в рамках одной страны. Что же говорить про существующие ныне транснациональные концерны! Позже история постоянно доказывала правоту идеи о связи между конкуренцией и монополизацией. По словам Г. Маркузе, с периода Мировых войн конкуренция порождает олигополии и монополии, насыщение внутреннего рынка капитала приводит к агрессивной империалистической политике, а рост корпоративных интересов превращает независимые предприятия в зависимые. Растет вмешательство государства, политика становится частью бизнеса и наоборот. Верховенство закона, относительное равенство конкурентов становятся препятствием для бизнеса и власти. Монополистическая конкуренция и империалистическая экспансия становятся средствами роста как на национальном, так и на международном уровнях: экономика функционирует посредством ряда конспиративных соглашений, а ее политический аналог действует посредством скрытого или явного вмешательства в зарубежные страны [35]. По словам Д. Лукача, крупномасштабная организация производства стоит в противоречии с господствующей идеей раннего капитализма — идеей свободной конкуренции [11].
Энгельс описывает концентрацию и монополизацию и на межнациональном уровне: «Чем свободнее становится конкуренция вследствие устранения всяких "монополий", тем быстрее концентрируется капитал в руках промышленных феодалов, тем быстрее разоряется мелкая буржуазия, тем быстрее Англия, эта страна монополии капитала, подчиняет своей промышленности окружающие страны. Уничтожьте «монополии» французской, немецкой, итальянской буржуазии, и Германия, Франция, Италия окажутся в положении пролетариев пред лицом всепоглощающей английской буржуазии. Тот гнет, который отдельные англий¬ские буржуа осуществляют по отношению к отдельным английским пролетариям, этот самый гнет будет тогда осуществлять английская буржуазия в целом по отношению к Германии, Франции и Италии, а от этого больше всего пострадает мелкая буржуазия этих стран» [29. С. 304].
В.И. Ленин писал о концентрации капитала и производства, о монополизации как тенденции, характерной для высокоразвитого капитализма в том числе на мировом уровне. Свободная конкуренция вытесняется монополиями, когда крупное производство выдавливает мелкое и заменяется крупнейшим. Влиятельные тресты делят мир между собой. Финансовый капитал начинает главенствовать над промышленным и подчиняет себе государства, формируя паразитический капитализм. Кризисы же только усиливают концентрацию и монополизацию, а могущественные тресты способны тормозить научно-технический прогресс в своих монополистических интересах [9]. «Побивая мелкое производство, капитал ведет к увеличению производительности труда и к созданию монопольного положения союзов крупнейших капиталистов» [10. С. 247]. «Новейший (XX века) империализм создал монопольно-привилегированное положение для нескольких передовых стран…» [8. С. 420]. По А. Грамши, международный характер капитализма не позволяет отдельным странам одновременно достигать одинакового уровня экономического развития. Конкуренция ведет к появлению в международном масштабе иерархий и к самоуничтожению, т.е. к образованию монополий. Рынки сырья и сбыта подконтрольны одному привилегированному экономическому комплексу, а другие экономические комплексы вынуждены ему подчиняться. С уничтожением свободы конкуренции капиталистическая система заходит в тупик [3].
В марксизме прослеживается идея о тенденции империалистического развития капитализма, которая создает мировой рынок. Имманентной особенностью капитализма является экспансия для взятия под контроль новых рынков. Способность общества потреблять не соответствует объему произведенных товаров, и для максимизации прибыли при низкой покупательной способности рабочих нужна устремленность капитала вовне (и не только для этого).
Монополизация как результат конкуренции (постмарксистский взгляд)
Дж. Гобсон писал: «Эпоха жестокой конкуренции, сменившаяся быстрым слиянием, привела к тому, что огромные богатства скопились в руках небольшого числа промышленных заправил. Никакой уровень роскоши, доступный этому классу, не мог угнаться за ростом его дохода, и процесс автоматического накопления приобрел небывалый размах. Вкладывание этих накоплений в другие отрасли промышленности способствовало тому, что и они попали под воздействие тех же самых концентрирующих сил...» [17. С. 499]. Экономические свободы вызывают и поддерживают расслоение, которому не видно конца.
«…Усиливающаяся централизация и укрепление отдельных предприятий ведут к тому, что соперничество крупных концернов и фирм переходит в сотрудничество, а конкуренция остается уделом отдельных мелких торговцев» [23. С. 387]. И эти торговцы в принципе не способны конкурировать с крупными концернами, сколько бы неолиберальная мысль ни провозглашала чистую конкуренцию.
По мысли С. Амина, гигантские корпорации и финансовые организации, образовав картели, низвели до уровня субподрядчиков национальные производственные системы, мелкие и средние предприятия в сельском хозяйстве, промышленности и сфере услуг (особенно в периферийных странах). Так эти олигархии присваивают себе прибыль от компаний, ставших производителями ренты. Крестьяне периферии интегрированы в торговые сети, которые ликвидировали их статус независимых производителей и превратили в подчиненных субподрядчиков, сведя их к статусу продавцов своей рабочей силы, лишенных какой-либо свободы. Так, монополии навязывают фермерам цены и этим уничтожают доход от их труда. Фермеры выживают лишь благодаря государственным субсидиям, выплачиваемым налогоплательщиками. И нет ни честной конкуренции, ни правдивости цен. Монополистический капитализм вместе с концентрацией собственности предполагает ее рассеяние и способность распоряжаться ей [30-34]. Поэтому мы видим не только выдавливание монополиями мелкого бизнеса, но и обретение ими власти над ним.
Рузвельт говорил, что способны уничтожить капитализм не коммунисты, а сами капиталисты, если государство перестанет их контролировать. «Монополия должна в конечном итоге вести к краху саморегулирующегося рынка и таким образом к крушению капиталистической экономической системы» [24. С. 337]. Как заметил М. Делягин, «рынок без регулирования не существует: без регулирования возникает сначала хаотическая, а потом все более жестоко выстроенная централизованная монополия над всеми остальными. Государство ведь существует не по чьей-то воле, а потому, что без него рыночные отношения невозможны: оно одно способно обуздать алчность монополий» [5. С. 117]. Рынок возможен только при государственном регулировании. Иначее конкурирование на рынке оборачивается конкурированием за экспансию самого рынка. Даже апологет либерализма Карл Поппер утверждал: «Свобода, если она не ограничена, аннулирует самое себя» [2. С. 131], — и рынок, если он не ограничен, аннулирует самое себя. Стоит прислушаться также к словам Джованни Арриги: «Капиталистическая власть в мировой системе не может расширяться бесконечно, не подрывая межгосударственного соперничества за мобильный капитал, на котором и покоится такая экспансия. Рано или поздно будет достигнута точка, когда союзы между властью государства и капитала, созданные в ответ на такое соперничество, станут настолько огромными, что они устранят само соперничество и, следовательно, возможность для появления новых капиталистических сил более высокого порядка» [1. С. 59]. Тут речь идет не о самодостаточном и постоянно расширяющемся капитале, а о капитале, спаянном в союз с государством. Действительно, государство зачастую выступает весомым фактором не защиты труда от капитала, а экспансии этого капитала.
Каждый бизнесмен стремится победить своих конкурентов, расширив за их счет я-экспансию на рынке, а при расширении, доходящем до монополизации той или иной отрасли или сферы услуг, объявляется война самому рынку. Лишенный влияния государства, рынок из саморазвивающейся превращается в саморазрушающуюся систему. При капитализме каждый хозяйствующий субъект борется с рынком. Крупнейшая корпорация, которая нарастила такую экономическую мощь, что может влиять на государство, не заинтересована в развитии конкурентной среды; напротив, ее интерес — подавить конкурентов и обеспечить себя монопольным положением, а ее влияние на политическую власть позволяет бороться с конкуренцией. В итоге крупные компании, расширяя свои рынки, наращивая влияние и подавлял мелких соперников, выступают против субсидий государства для всех, кроме самих себя, за конкуренцию везде, кроме своего сектора, за открытость и прозрачность в любом секторе, кроме своего. На эту лицемерную, но понятную и закономерную тенденцию указывал Дж. Стиглиц [21]. К тому же «права корпораций сегодня намного превышают права простых смертных. К примеру, в рамках «соглашений о свободной торговле» горнодобывающая компания Pacific Rim может подать иск на Сальвадор за то, что тот пытается защищать на своей территории окружающую среду, хотя физическое лицо этого сделать не может. General Motors претендует на права национальных производителей в Мексике. Нет нужды размышлять о том, что было бы, если бы какой-нибудь мексиканец приехал в США и потребовал предоставить ему права американца» [25].
Неограниченная экономическая свобода зажигает зеленый свет олигополии и олигархату, а значит, крайней концентрации капитала и увеличению имущественного разрыва — причем в транснациональном масштабе. Поэтому баланс действия и противодействия, ограничивающих односторонний волюнтаризм, необходим. Неолиберализму изначально присуща тенденция к самоуничтожению. Необходимо существование институтов, тщательно следящих за руками играющих в карты игроков, каждый из которых стремится к монопольному положению. Это необходимо для сохранения капитализма, но в условиях рынка невозможно. Национальные государства слабее сверхвлиятельных монополистов или прямо работают на них; недаром Маркс называл государство комитетом по делам буржуазии.
ТНК обеспечивают примерно 50% мирового производства в промышленности, с их деятельностью связано более 70% мировой торговли. Большие ТНК имеют бюджет, который превышает бюджет многих государств, и слабые государства вовлекаются под прессинг ТНК, становятся их жертвами, отдавая экономическое управление Западу. Руководство ТНК, стремясь к сверхприбыли, безразлично к судьбам как отдельных народов, так и человечества [18]. Никогда ранее частный бизнес не был настолько могущественным. «Инвестиционные решения крупных корпораций оказывают большее влияние на небольшие национальные государства, чем даже гегемонические амбиции более могущественных соседних стран» [20. С. 37]. Чем больше власти и ресурсов концентрируется в руках ТНК, тем сильнее падает уровень жизни и социально-политических свобод для мирового большинства.
Группа ученых Швейцарского федерального технологического института (ШФТИ) в Цюрихе подвергла компьютерной обработки информацию о 37 млн. компаний и инвесторов по всему миру. Выяснилось, что у мировой экономики есть ядро из 1318 корпораций. На него приходится около 20% доходов общемировых продаж, причем оно через свои фирмы владеет большим количеством «голубых фишек» в мире и предприятий реального сектора, которые обеспечивают примерно 60% мировой выручки. Каждая из входящих в ядро корпораций участвует в капитале примерно еще 20 компаний, наличествует факт взаимного владения. Внутри большого ядра обнаружилось малое, состоящее всего из 147 акторов, тесно связанных между собой путем взаимного участия в капиталах; гиганты владеют акциями друг друга. Его значительную часть составляют банки, страховые и финансовые компании.
«Малое ядро» включает Barclays Bank, JP Morgan Chase, UBS AG, Merrill Lynch, Deutsche Bank, Goldman Sachs. В него входят те же банки, которые являются акционерами Федеральной резервной системы США (ФРС). Входящим в «малое ядро» банкам ФРС во время финансово-экономического кризиса выделила кредиты на 16 трлн. долл. (по данным частичного аудита ФРС). «Малым ядром» контролируется 40% мировых активов и 90% активов мирового банковского сектора [6, 22]. Из этих 147, в свою очередь, выделяется «ядро в ядре»: 50 корпораций и банков. Они занимают самую вершину данной пирамиды, и среди них преобладают зарегистрированные в США. Объем находящихся под управлением топ-20 активов составляет около 20 трлн.долл.. В пятерку крупнейших инвесткомпаний США входят BlackRock, Vanguard Group, State Street Corporation, Fidelity Management and Research (FMR) LLC и Pacific Investment Management Company LLC; общий объем активов под их управлением составляет примерно 14 трлн.долл. (62,8% капитализации всех американских компаний, акции которых были в обороте во время оценки активов в управлении крупнейших инвесткомпаний) [4].
Эти данные показывают гипермонополизацию и гиперконцентрацию капитала в мире, а вместе с тем и его финансиализацию. Получается, мировая экономика (а вместе с тем и политика) находится под контролем крайне малого количества людей. Никакие антимонопольные и иные службы не могут противопоставить себя этому контролю. Неудивительно, что глобальный капитал стал практически всесильным. Похоже, он подчинил себе международные институты типа МВФ и ВТО, военные структуры вроде НАТО, создал выгодное для себя международное право, сформировал систему культурной экспансии и даже утвердил образовательную политику (болонская система). Он обеспечил себе свободу передвижения, устанавливает свои правила игры в мире, оказывает влияние на управление экономикой ряда стран, контролируя их производство, финансы и решения правительств.
Он получает возможность диктовать цены и налагать ограничения, пользуясь монопольным или околомонопольным положением. При этом проигравшие представляются несущими собственную ответственность за свой проигрыш, который является результатом сугубо их личного невезения и ничем более. Следовательно, победители им ничего не должны, ничем не обязаны, и их победа не подлежит рассмотрению в терминах эгоизма/альтруизма, нравственности/безнравственности. Как отметил И. Валлерстайн, «существование господствующих на рынке монополий… является определяющим элементом нашей системы» [19]. Неолиберализм признает свободы формально. Свобода слова и печати отнята у того, кто не держит в руках медиа. Свобода становиться политиками отсутствует у тех, у кого нет денег на избирательную кампанию и доступа к СМИ; ведь политическая гонка — прежде всего гонка кошельков, и не идей. Тем более такой свободы нет у тех, кто продвигает программу, грозящую поменять существующий — капиталистический — строй; хранители последнего не позволяют ему достичь политического веса, способного на реальную трансформацию политической, социальной и экономической системы. Свободы передвижений нет для тех, у кого отсутствуют деньги на путешествия. Свободного выбора на приобретение домов и автомобилей нет у тех, кому финансы не дают возможность осуществить покупку. Выбор остается формальным: купить теоретически можно, но практически нельзя. Тот, у кого есть право без возможности его осуществления, не свободен, ибо свобода состоит не в потенциальности (возможности), а в реальности. Неолиберальная свобода — власть и привилегия немногих над многими.
Ничем не ограниченная свобода экономической деятельности помимо актуализации экономического социал-дарвинизма приводит к развитию монополий, которые, в свою очередь, рождают сверхобеспеченную экономическую элиту, заменяющую собой власть. Получается парадокс: экономическая свобода ликвидирует условия, без которых нет свободы. Неограниченная экономическая свобода уничтожает другие виды свобод, создавая социальную незащищенность для большинства и в целом нейтрализуя возможности для общественного существования.
Поскольку неолиберализм предполагает культ денег, рыночный фундаментализм, невмешательство государства в экономику, свобода частного предпринимательства выливается именно в социально безответственный монополизм, заботящийся только о своих интересах. Неолиберализм защищает права наиболее сильного в экономическом плане и отодвигает государство, делает из него всего лишь внеэкономического «сторожевого пса», хотя государство должно быть социальным и существовать для общества, а не для отдельных выигравших в гонке людей и кланов. Неолиберализм абсолютизирует ценность прибыли, нивелируется морально-нравственные ограничители. Ведь если при частной собственности основным критерием эффективности предприятий выступает прибыль, то при общественной — развитие страны и рост благосостояния общества.
Заключение
Свобода для волков — условие смерти овец. Рыночный селективный тезис «выживает сильнейший» социально вреден. При его принятии следует поставить жирный крест на нравственности. Этот тезис требует забыть о призванности человека использовать природу (конечно, в разумных формах, а не в формах ее тотального подчинения себе); ведь раз социал-дарвинизм близок природе, то жить надо в пещерах. То есть рынок строит цивилизацию, жестоко эксплуатирует природу, ставя ее себе в услужение, и при этом декларирует «природный» тезис о справедливости выживания сильнейшего. Тем более этот тезис не относится ко всей природе, так как поведение некоторых животных носит социальный характер, и они, объединенные в стаю, дают возможность выжить своим слабым или раненым особям. Культура и экономика должны декларировать цель не борьбы за выживание, а взаимопомощи и поддержки — в том числе путем обмена результатами труда. Собственно, культура необходима для того, чтобы нейтрализовать в человеке то природное, которое является антисоциальным.
Теория неолиберализма настаивает на стремлении конкуренции к устойчивости и равновесию. Но она не предполагает методов, которые поддерживали бы экономическое равновесие. Неолибералы обходят вниманием то, что неограниченный дух предпринимательства приводит к подавлению мелких конкурентов крупными экономическими акторами, их дальнейшему усилению, получению возможности влиять на политические решения, что еще больше усиливает их (уже не только экономические, но и политические) позиции. Вроде бы парадоксальным образом капитализм рождает возможность для меньшинств быть вне рынка, над рынком. В результате освобожденный от государственного вмешательства сверхлиберальный капитализм превращается в квазирынок, противорынок и противокапитализм.
Сама идеологема «невидимой руки рынка» говорит, что, мол, неопределенность и неуправляемость процессов — это нормальное и даже хорошее явление. Она отвращает от попыток управлять, легитимирует неуправляемость и создает миф о принципиальной невозможности оказывать влияние на экономические (и в том числе на глобальные) процессы, взращивая в людях необходимые сильным мира сего фатализм и пассивность по отношению к серьезным общемировым явлениям. Только под идеей о невидимой руке рынка скрывается вполне реальный, но невидимый кулак корпоратократии и военной мощи подвластных ей государств. Впрочем, пока существует пропаганда, всегда будут находиться те, кто верит в невидимую руку рынка так, как кто-то верит в Деда Мороза. Транснациональные лобби конституируют определенные условия жизни для человечества и одновременно делают так, чтобы широкие массы людей думали, будто эти условия возникают сами по себе.
Поскольку либерализация связана со снятием институциональных ограничений на капитал, который в результате становится выше политики, вовсе не будет преувеличением определение неолиберализма как апологии глобального грабежа. И когда либералы говорят о необходимости системы сдержек и противовесов, они кривят душой, поскольку неолиберализм ее не предусматривает. Рыночник, утверждающий пользу системы сдержек и противовесов, перестает быть самим собой, он отходит от принципов неолиберализма и от собственной идеологической идентичности.
Литература
1. Арриги Дж. Долгий двадцатый век: Деньги, власть и истоки нашего времени / Пер. с англ. А. Смирнова и Н. Эдельмана. М.: Издательский дом «Территория будущего», 2006.
2. Билалов М.И. Глобальное гражданское общество как цивилизационный ориентир России // Век глобализации. 2018. №2.
3. Грамши А. Избранные произведения в трех томах. Т. 1. Ордине нуово / 1919-1920. М.: Издательство иностранной литературы, 1957.
4. Делягин М. Конец эп охи: осторожно, двери открываются! Том 1. Общая теория глобализации. Издание двенадцатое, переработанное и дополненное. М.: ИПРОГ, Книжный мир, 2019.
5. Делягин М. Преодоление либеральной чумы. Почему и как мы победим! (Коллекция «Изборского клуба»). М.: Изборский клуб, Книжный мир, 2015.
6. Катасонов В. Суперсубъект, или Комитет 147… О тех кто действительно нами управляет… // DISCRED.RU. https://www.discred.ru/news/mirovaja_politika_i_ehkonomika_o_tekh_kto_dejstvitelno_nami_upravljaet_supersubekt_ili_komitet_147/2013-01-15-2631 [Дата обращения 04.11.2025].
7. Кристева Ю. Мистическая власть православия // Логос. 1999. №5.
8. Ленин В.И. Детская болезнь «левизны» в коммунизме // Ленин В.И. Государство и революция. М.: Издательство АСТ, 2020.
9. Ленин В.И. Империализм, как высшая стадия капитализма. М.: Издательство АСТ, 2021.
10. Ленин В.И. Три источника и три составных части марксизма // Ленин В.И. Государство и революция. М.: Издательство АСТ, 2020.
11. Лукач Д. Старая культура и новая культура // Лукач Д. Политические тексты. Пер. с нем. и с венг. (серия «bibliotheca hungarica», вып.7). М.: Три квадрата. 2006.
12. Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Т. I. Кн. I. Процесс производства капитала // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. Т. XVII. М.: Партиздат ЦК ВКП(б), 1937.
13. Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Т. III. Ч. I. Кн. III. Процесс капиталистического производства, взятый в целом // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. Т. XIX. Ч. I. М.: ОГИЗ, Государственное издательство политической литературы, 1939.
14. Маркс К. Нищета философии [перевод с французского]. М.: Изд-во АСТ, 2020.
15. Маркс К. Экономическая рукопись 1861-1863 годов // К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения. Издание второе. Т. 48. М.: Издательство политической литературы, 1980.
16. Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года // К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения. Издание второе. Т. 42. М.: Издательство политической литературы, 1974.
17. Маркузе Г. Разум и революция. Гегель и становление социальной теории. СПб.: Владимир Даль, 2000.
17. Моисеев А.А. Феномен глобализации и международное сообщество // Век глобализации. 2015. №2.
18. Новиков Д.В. Монополизм в современной российской политике (каузальный анализ) // Вопросы управления. 2012. №2(19).
19. Остхоф-Мюнникс Г. Мировое правительство: потребности и реальность // Век глобализации. 2013. №1.
20. Стиглиц Дж.Ю. Ревущие девяностые. Семена развала / Пер. с англ, и примеч. Г.Г. Пирогова. М.: Современная экономика и право, 2005.
21. Танас О. Мир в паутине корпораций // Газета.ru. https://www.gazeta.ru/financial/2011/10/20/3807590.shtml [Дата обращения 04.11.2025].
22. Фромм Э. Из книги «О любви к жизни» // Фромм Э. Психоанализ и этика. М.: Республика, 1993.
23. Харви Д. Социальная справедливость и город. М.: Новое литературное обозрение, 2018.
24. Хомский Н. Кто правит миром? М.: РИПОЛ классик, 2019.
25. Энгельс Ф. Наброски к критике политической экономии // К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения. Издание второе. Т. 1. М.: Государственное издательство политической литературы, 1955.
26. Энгельс Ф. Развитие социализма от утопии к науке // К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения. Издание второе. Т. 19. М.: Государственное издательство политической литературы, 1961.
27. Энгельс Ф. Эльберфельдские речи // К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения. Издание второе. Т.2. М.: Государственное издательство политической литературы, 1955.
28. Энгельс Ф. «Kolnische Zeitung» об английских порядках // К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения. Издание второе. Т. 5. М.: Государственное издательство политической литературы, 1956.
29. Amin S. Contemporary Imperialism // Monthly Review. https://monthlyreview.org/2015/07/01/contemporary-imperialism/ [Дата обращения 04.11.2025].
30. Amin S. How to defeat the collective imperialism of the triad // MRonline. https://mronline.org/2022/12/05/samir-amin-how-to-defeat-the-collective-imperialism-of-the-triad/ [Дата обращения 04.11.2025].
31. Amin S. The Communist Manifesto, 170 Years Later // Monthly Review. https://monthlyreview.org/2018/10/01/the-communist-manifesto-170-years-later/ [Дата обращения 04.11.2025].
32. Amin S., Manji F. Toward the Formation of a Transnational Alliance of Working and Oppressed Peoples // Monthly Review. URL: https://monthlyreview.org/2019/07/01/toward-the-formation-of-a-transnational-alliance-of-working-and-oppressed-peoples/ [Дата обращения 04.11.2025].
33. Interview: Marxist thinker Samir Amin discusses demise of capitalism // AhramOnline. https://english.ahram.org.eg/NewsContent/18/0/54564/Books/Interview-Marxist-thinker-Samir-Amin-discusses-dem.aspx [Дата обращения 04.11.2025].
34. Marcuse H. Towards a Critical Theory of Society. Collected papers of Herbert Marcuse. Volume Two. Edited by Douglas Kellner. London and New York, Routledge, 2001.
Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
