Государственная стабильность в системе сдерживания вызовов государственной безопасности: институциональная логика и эмпирическая оценка стратегии Российской Федерации по противодействию «цветным революциям» в период 2014–2025 годов.
Часть II. Институциональная эффективность российской стратегии противодействия «цветным революциям»: историко-сравнительный анализ, долгосрочные риски и межнациональная применимость
В первой части настоящей работы была описана институциональная защитная конфигурация, ключевыми компонентами которой выступают централизованная модель власти, механизмы идеологической мобилизации и регулятивные практики социальных интеракций. Эмпирическая апробация продемонстрировала эффективность указанной институциональной структуры при подавлении коллективных протестных действий в условиях высокого уровня социальной напряженности.
Во второй части работы проводится анализ последствий реализации данной конфигурации институтов в условиях социокультурного многообразия и определяются пределы ее применимости. Показана присущая данной модели двойственная институциональная логика, выраженную в диалектическом взаимодействии «сдерживания» и «адаптации». Эмпирически доказывается, что институциональные механизмы, обеспечивая поддержание социального порядка в краткосрочном и среднесрочном планах, в долгосрочной перспективе порождают системные дисбалансы в распределении ресурсов и снижают адаптационные возможности социальной системы.
1
В России была сформирована и реализована комплексная система институциональных механизмов сдерживания и превентивного управления, направленная на минимизацию рисков «цветных революций». Однако какие конкретные результаты были достигнуты ею?
Для ответа на этот вопрос в настоящем разделе будут решены следующие задачи. Во-первых, будет проведен анализ социальных движений, связанных с «цветными революциями» с 2014 года, что позволит дать объективную оценку эффективности российской стратегии противодействия им. Во-вторых, теория революций пятого поколения, базирующаяся на макросистемной методологии, выявляет значимую роль международных факторов в возникновении и распространении революционных движений [5].
В результате реализации стратегии противодействия «цветным революциям», осуществляемой в России с 2014 года, достигнута внутриполитическая стабильность. К 2025 году не отмечено случаев возникновения общенациональных протестных движений подрывного характера, аналогичных по масштабу и последствиям украинской «революции Майдана». Отдельные социальные протесты были оперативно и эффективно подавлены силами правопорядка, что предотвратило их перерастание в революционный кризис.
Это, с одной стороны, свидетельствует о высокой эффективности административного контроля и силовых механизмов реагирования властей в отношении политических протестов. С другой стороны, этот факт демонстрирует снижение институциональных условий для устойчивой политической мобилизации из-за глубокого структурного контроля и административного регулирования общественной активности. Российское государство достигло стратегической цели внутриполитической стабильности, основываясь на комплексной модели управления из трех фундаментальных компонентов: централизованной президентской власти, институционализированной культурно-суверенной идеологии и строгого административного контроля социальной сферы.
В ходе длительной стратегической конфронтации с Западом в российском обществе сформировалось устойчивая «усталость от политической мобилизации», сопровождающаяся общим предпочтением стабильности. Психологическое состояние общества не демонстрирует предпосылок для масштабной политической мобилизации по сценарию «цветных революций» [7].
Реакция России на политические трансформации в соседних государствах не всегда является жестким институциональным вмешательством. Она демонстрирует гибкость, варьируя свои действия в зависимости от конкретных условий и собственных интересов. Типичный пример — «бархатная революция» в Армении в 2018 году, отстранившая от власти занимавшего пророссийские позиции президента С. Саргсяна и приведшая к власти лидера оппозиции Н. Пашиняна. Хотя эти события были классической «цветной революцией», Россия не стала реагировать столь решительно, как в случаях с Украиной или Грузией. Причиной стало то, что новое армянское правительство поначалу не осуществило радикального геополитического разворота в сторону США и Запада, а продолжило придерживаться партнерства с Россией. В итоге российская сторона приняла мирную смену политического режима и использовала свое влияние для сохранения Арменией членства в региональных интеграционных институтах — Организации Договора о коллективной безопасности (ОДКБ) и Евразийском экономическом союзе (ЕАЭС).
Эти примеры показывают, что, пока власть, установленная «цветной революцией», не затрагивает ключевые российские интересы, Россия склонна использовать стратегии мягкого сдерживания и косвенного институционального влияния, избегая прямых мер вмешательства. Разумеется, общее стратегическое окружение также влияет на ее внешнеполитические установки и выбор форм взаимодействия с режимами, сформированными «цветными революциями».
Большинство попыток «цветных революций», предпринятых с 2014 года США и западными странами в государствах, сопредельных с Россией, не привели к полной реализации поставленных целей. Даже в Армении новое руководство не перешло сразу в западный политический лагерь, а Россия сохранила влияние на ситуацию в Армении. Напротив, такие стратегические союзники России, как Белоруссия и Казахстан, столкнувшиеся с масштабными протестами, смогли обеспечить устойчивость именно благодаря поддержке России.
Таким образом, Россия по-прежнему располагает значительным потенциалом институционального вмешательства и стратегического сдерживания в пределах традиционной геополитической сферы влияния, способна предотвратить или минимизировать последствия смены режимов, инициированной «цветными революциями», а созданная ею региональная система политического сдерживания сохраняет институциональную эффективность. Однако данные возможности зависят от общей стратегической обстановки. Так, с началом специальной военной операции (СВО) на Украине в 2022 году значительная часть ресурсов России связана этим конфликтом, что снизило ее возможности по стратегическому сдерживанию.
Стратегии политической стабилизации, базирующиеся на логике институционального сдерживания, сопряжены с серьезными политическими и социальными издержками. Как демонстрирует пример кризиса в Казахстане в январе 2022 года, даже относительно развитые государства могут быть быстро охвачены беспорядками. С позиции социологического институционализма долгосрочный дисбаланс распределения ресурсов, внутренняя несогласованность социальной структуры и перманентное ослабление управленческого потенциала государства — фундаментальные институциональные предпосылки и системные причины подобного кризиса [1].
Политика России по предотвращению «цветных революций», повышая централизацию и консолидацию власти, сужает институциональные возможности реализации политических свобод и функционирования институтов гражданского общества. Строгий институциональный контроль и интенсивное административное воздействие на политическое диссидентство снижают вероятность возникновения значительных социальных протестных движений, но в долгосрочном плане ведет к накоплению латентного недовольства и обострению системных противоречий, способных в перспективе подорвать легитимность правящих элит.
2
Конспирологическая парадигма, трактующая любое внутриполитическое несогласие исключительно как результат внешнего вмешательства, может вызвать игнорирование либо неверную интерпретацию правящей элитой объективных структурных противоречий и реальных управленческих дилемм. Это формирует скрытые структурные и институциональные риски, закладывающие предпосылки системной нестабильности в долгосрочной перспективе [6].
Так, если государственная политика не удовлетворяет интересы различных социальных групп, то даже при отсутствии протестов накопление латентного недовольства создает риски дестабилизации. Это особенно существенно в затяжной экономической стагнации либо кризисе, спровоцированном экзогенными шоками вроде внешних санкций. Социальные противоречия, временно купированные административно-политическими механизмами, при таких обстоятельствах могут быстро актуализироваться и проявляться в более агрессивных и менее предсказуемых формах, существенно усиливая риски и повышая уязвимость власти.
Иными словами, для долгосрочного сдерживания рисков «цветных революций» государству надо совершенствовать существующие подходы, добиваясь динамического равновесия между «институциональным контролем» и «социальной интеграцией». Это снизит риски эрозии легитимности власти и накопления структурных политических уязвимостей. В числе конкретных рекомендуемых шагов следует выделить:
Формирование многоуровневого механизма общественных консультаций и обратной связи, позволяющего систематически учитывать и оперативно удовлетворять интересы различных социальных групп, минимизируя степень депривации граждан и замедляя накопление структурных противоречий.
Внедрение эффективных механизмов перераспределения общественных ресурсов, направленных на планомерное снижение межрегиональной дифференциации и ослабление структурной сегрегации социальных групп.
Применение иерархической системы управления и оценки деятельности общественных организаций для умеренной активизации предоставления социальных услуг и стимулирования воспроизводства социального капитала. Это снизит жесткость и уязвимость системы управления, обусловленные избыточной концентрацией ресурсов.
Создание комплексной системы раннего предупреждения, оперативной обратной связи и оценки возникающих социальных кризисов на основе мониторинга данных и моделирования кризисных сценариев. Она позволяет гибко регулировать интенсивность социальных управленческих мер, предотвращая переход управления в состояние инерции и снижая долгосрочные риски.
С позиции структурного анализа предпринятые Россией меры по минимизации рисков «цветных революций» способствовали ее вовлеченности в геополитическую конфронтацию. В частности, специальная военная операция, первоначально воспринимаемая как крайняя тактическая мера по предотвращению экспансии «цветной революции», трансформировалась в затяжной военно-политический конфликт с высокими издержками. Россия подверглась международным санкциям, что ухудшило внешние условия, критически значимые для поддержания социально-экономической стабильности.
Иными словами, предотвращая разворот соседних государств на Запад (трактуемый российским руководством как «цветная революция»), Россия несет издержки, связанные с конфронтацией с НАТО и риском длительного экономического спада. Исторический опыт свидетельствует, что затяжные внешние военные конфликты неизбежно негативно отражаются на внутриполитической стабильности и социальной консолидации державы. Так, затянувшаяся военная кампания СССР в Афганистане не только подорвала институциональные основы советского экономического развития и международный политический престиж государства, но и способствовало кризису политической системы.
Несмотря на высокую консолидацию российского общества, поддерживаемую официальным нарративом и институциональными механизмами мобилизации, накопление экономических и социальных издержек ослабит эту консолидацию в среднесрочной перспективе. Если внешнее экономическое и политическое давление превысит критические пороги адаптивности российской социально-институциональной системы, внутриполитическая стабильность столкнется с серьезными вызовами.
Таким образом, с позиции диалектического анализа долгосрочной институциональной эффективности очевидно, что российская стратегия противодействия «цветным революциям» несет в себе значительные институциональные неопределенности и потенциальные структурные риски. Для их минимизации необходимо совершенствование госуправления с акцентом на:
формирование институциональной сети межрегионального экономического взаимодействия для диверсификации рынков и снижения зависимости экономики от внешних потрясений;
создание комплексной системы индикаторов оценки социальных рисков, обеспечивающей динамический мониторинг и своевременную корректировку государственной политики;
углубление перераспределения ресурсов с акцентом на поддержку неблагополучных групп населения и пострадавших от экономических шоков регионов;
содействие трансформации госуправления в сервисно-ориентированную модель с укреплением гибких механизмов координации.
3
Российская стратегия противодействия «цветным революциям» не только обнаруживает очевидную историческую преемственность, но и демонстрирует ряд существенных эволюционных тенденций. Помимо России, другие современные государства с централизованной моделью госуправления, прежде всего Китай и Иран, также осторожно относятся к рискам «цветных революций», предпринимая аналогичные меры, включающие усиление институционального контроля в идеологической сфере и жесткое регулирование организаций гражданского общества. Структурный анализ исторических и международных параллелей показывает, что перед лицом глобальных вызовов «цветных революций» системы с централизованным управлением действуют схожим образом.
Во времена холодной войны СССР проявлял аналогичную бдительность и активность в противодействии стратегиям «мирной эволюции» в социалистических государствах Восточной Европы вплоть до военного вмешательства. Между этими советскими практиками и современными трансграничными действиями России, направленными на ограничение распространения «цветных революций» в постсоветских странах, существует очевидная преемственность стратегических мотиваций, а именно стремление державы обеспечить стабильность в своих традиционных геополитических сферах влияния.
Однако с точки зрения внутренней логики и институциональной базы имеются принципиальные различия: если советские интервенции периода холодной войны характеризовались выраженной идеологической ориентацией, то современные российские интервенции подчинены реалистической геополитической логике национальных интересов. Военные интервенции СССР, хотя и позволяли временно контролировать политическую ситуацию в странах-реципиентах, в долгосрочной перспективе оказались контрпродуктивными. Так, они усиливали центробежные тенденции в странах Восточной Европы, в конечном итоге способствуя институциональной трансформации и политическим потрясениям конца 1980-х годов.
В отличие от этого, вмешательство России в дела сопредельных государств в период президентства Путина носит осторожный и прагматичный характер. В случаях с Белоруссией и Казахстаном Россия опирается на институциональные механизмы региональной коллективной безопасности и двусторонних союзнических отношений, ограничиваясь умеренной политико-военной поддержкой и избегая длительного военного присутствия. Эта модель «ограниченного вмешательства» снижает стратегическую нагрузку на Россию, но ее результативность зависит от долгосрочных возможностей управления и поддержания стабильности в странах-реципиентах.
Царская Россия, как и СССР, и современная Россия сталкивалась с задачей предотвращения и сдерживания масштабных социальных движений. После начала революции 1905 года правительство попыталось снизить недовольство ограниченными политическими реформами, включая учреждение Государственной думы, одновременно усиливая подавление революционных организаций. Сочетание ограниченных уступок с репрессиями позволило ненадолго продлить существование самодержавия.
Однако фундаментальные социально-экономические противоречия, оставшиеся без надлежащего разрешения, обусловили системный кризис и привели к революции 1917 года, завершившейся полным развалом имперской государственности.
Советская система характеризовалась высокой степенью политической и экономической централизации, что позволяло эффективно подавлять диссидентские движения как внутри общества, так и внутри партии, обеспечивая длительную внутриполитическую стабильность, особенно в период после Великой Отечественной войны. Однако искусственное ослабление и активная деконструкция этой централизованной модели управления, начавшиеся во второй половине 1980-х, быстро привели к распаду СССР.
На ранних этапах правления В.В.Путина Россия обрела политическую легитимность благодаря росту экономики и благосостояния граждан. Эта управленческая стратегия являлась «мягким сдерживающим фактором», снижавшим мотивацию населения к протесту. Но после 2014 года, в условиях замедления экономического роста и обострения внешнеполитических конфликтов, российская правящая элита постепенно перешла к строгой модели социального контроля, отказавшись от прежней практики умеренных институциональных реформ и политических уступок.
В этом отношении модель управления современной России приближается к советской высокоцентрализованной системе, отличаясь от стратегии царской власти, состоявшей в политических реформах под давлением революционных сил. Российская политическая элита воспринимает как исторический урок политику политических уступок эпохи Горбачева, приведшую к распаду СССР. В ее восприятии неспособность нейтрализовать влияние внутренних диссидентских движений и внешних сил стала одной из ключевых причин краха советского государства.
Так, британский политолог Арчи Браун подчеркивает, что реформаторские инициативы Горбачева, включая предоставление союзным республикам «права выбора», исходили из предпосылок советской федеративной модели. Горбачев верил в реальность «советского народа» как наднациональной политической идентичности, способной преодолеть этнические противоречия. Однако углубление реформ выявило сложность национального вопроса, заставив его перейти от формального федерализма к попыткам построения полноценного федеративного государства, а в конце 1991 года к проекту свободной конфедерации как последней возможности сохранить единство СССР [4].
Подобные воспоминания и опыт способствовали усилению склонности российского руководства к мерам социального контроля, нацеленным на предотвращение любых признаков социальной нестабильности. Текущие результаты этого подхода, сочетающего ограниченные реформы и строгий социальный контроль, пока не свидетельствуют о наличии институциональных сбоев. Однако исторический опыт свидетельствует, что в случае неспособности правящей элиты своевременно выявить и адекватно отреагировать на глубинные запросы общества, а также внести соответствующие точечные коррективы в свою политику, накопленное в долгосрочной перспективе социальное напряжение и латентный эмоциональный потенциал будут неизбежно высвобождаться в интенсивных и непредсказуемых формах, что в конечном счете способно породить системные риски.
4
Приведенный анализ позволил предварительно проверить гипотезы, сформулированные в начале настоящей статьи. Основная гипотеза заключается в том, что стратегия институционального сдерживания, реализуемая Россией с 2014 года посредством усиления концентрации политической власти, институционализации идеологического контроля и последовательного внедрения механизмов социального регулирования, эффективно снижает вероятность возникновения «цветных революций» в краткосрочном периоде и успешно поддерживает стабильность, но несет в себе комплекс долгосрочных рисков.
Данная гипотеза находит подтверждение в эмпирическом материале. Отсутствие значительных трансформаций политической системы России с 2014 года, а также успешные примеры содействия соседним союзникам в преодолении серьезных политических кризисов свидетельствуют об эффективности указанной стратегии. Благодаря мерам интенсивного социального контроля и политической превенции российские власти существенно усложнили организацию и деятельность потенциально деструктивных движений, реализуя стратегическую установку на предотвращение «цветных революций» на этапе их зарождения.
Тем не менее полученные результаты следует диалектически рассматривать как относительную стабилизацию, не сопровождаемую системными политико-институциональными улучшениями. С точки зрения средне- и долгосрочной перспективы российская стратегия противодействия «цветным революциям» содержит потенциальные структурные риски.
Во-первых, относительная слабость экономической базы и сохраняющиеся хронические структурные проблемы в области социальной эволюции ограничивают долгосрочную эффективность интенсивного социального контроля. При дальнейшем снижении уровня жизни, усилении социального неравенства или обострения противоречий между правящими элитными группами меры социального контроля вряд ли смогут предотвратить накопление недовольства и его концентрированные всплески в долгосрочной перспективе.
Во-вторых, резкие трансформации международной среды, включая внешние санкции, будут подрывать ресурсную базу и социальную солидарность, необходимые для стабильности России. При превышении внешним давлением критического порога устойчивости социально-психологической и политической системы страны эффективность текущей стратегии сдерживания может снизиться вплоть до системного кризиса.
Кроме того, диалектический метод исторической социологии подчеркивает, что эволюция общества характеризуется высокой сложностью и неопределенностью, исключающей возможность избегания объективно обусловленных социальных трансформаций. Текущая политическая стабильность в России в значительной мере зависит от личного политического авторитета В.В. Путина и общей приверженности общества ценностям социального порядка и стабильности. В случае смены руководства или значительных трансформаций ценностных ориентиров нового поколения риск «цветной революции» вновь станет актуальным. Следовательно, современная политическая стабильность России — не завершение эпохи «цветных революций», а скорее долговременная пауза в общем контексте их волны. Только системные институциональные преобразования создадут долгосрочный и устойчивый барьер против «цветных революций», обеспечивающий реальную стабильность политического управления.
Российское руководство сформировало триединую систему управления государственной безопасностью, центральными компонентами которой выступают высокая степень централизации власти, институционально закрепленная идеологическая мобилизация и строгий контроль социальных практик. Эта модель доказала эффективность в обеспечении внутриполитической стабильности в краткосрочной перспективе, позволяя посредством стратегической поддержки союзных государств минимизировать риск распространения неинституционализированной смены режимов в смежных регионах, что могло бы нанести ущерб интересам России.
Вместе с тем применение высокоцентрализованной модели госуправления сопровождается рядом потенциально проблемных последствий, среди которых выделяются чрезмерная концентрация исполнительной власти, тенденция к структурной ригидности механизмов управления и повышение риска втягивания в геополитические конфликты на внешнем контуре. Совокупность этих факторов ставит под вопрос долгосрочную устойчивость и стабильность системы управления, в связи с чем возникает необходимость ее дальнейшего совершенствования.
Опыт России по противодействию «цветным революциям» — важный теоретический и политический ориентир для государств с централизованными моделями управления, таких как Китай, Иран и Вьетнам. Российский опыт демонстрирует структурный изоморфизм с институциональной системой, разработанной в Китае с начала 1990-х годов для предотвращения инспирированной Западом «мирной эволюции», что отражается как в общей теоретико-концептуальной основе, так и в практических мерах. Последние нацелены на нейтрализацию рисков системной трансформации посредством укрепления государственной безопасности в идеологической сфере и строгого ограничения пространства деятельности институтов гражданского общества.
В случае Ирана протестные движения также квалифицируются властями как «бархатная революция», инспирированная внешними силами, что влечет за собой ужесточение контроля над общественным дискурсом и подавление мобилизационной активности посредством инструментов Корпуса стражей исламской революции.
Во Вьетнаме, характеризующемся социалистическим типом режима, подход к ненасильственным протестным выступлениям во многом аналогичен китайскому и предполагает институциональную квалификацию подобных движений как подрывных действий, организованных враждебными внешними силами и угрожающих государственной безопасности и социально-политической стабильности. Вновь подтвердившая консенсус по данному вопросу совместная китайско-вьетнамская декларация 2024 года стала очередным подтверждением общего подхода двух государств к предотвращению «цветных революций» [3].
Таким образом, российская стратегия противодействия «цветным революциям» обнаруживает сходство с аналогичными практиками других государств с централизованными формами правления.
5
При этом российская стратегия противодействия «цветным революциям» — уникальный исторический феномен, возникновение которого обусловлено глобальной структурной конкуренцией капиталистической и социалистической общественно-экономических формаций после развала СССР. В этом контексте данная стратегия может рассматриваться как рациональная адаптивная политика капиталистического государства, обеспечивающая собственную безопасность в условиях сохраняющегося структурного и идеологического противоборства.
Хотя Россия не относится к социалистическим странам, ее институциональные практики и управленческие механизмы, направленные на предупреждение «цветных революций», схожи с комплексом мер, предпринимаемых социалистическими государствами для противодействия западной идеологической экспансии. Общими институциональными чертами упомянутых моделей выступают ориентация на защиту суверенитета, невмешательство во внутренние дела и приоритетную защиту государственной безопасности, что обусловлено необходимостью нейтрализации политического давления США и универсалистской политической экспансии Запада.
С точки зрения исторического институционализма и мир-системного подхода развал СССР не прекратил системную конкуренцию, а лишь трансформировал ее из военно-политического в институционально-идеологическое противостояние, в рамках которого «цветные революции» выступают механизмом либерально-демократической диффузии. Хотя экономически Россия реинтегрирована в капиталистическую мир-систему, ее геополитическое положение и интересы ее безопасности обусловливают давление, аналогичное тому, с которым сталкиваются социалистические государства.
Сравнение институциональных практик России, Китая и Ирана демонстрирует выраженный структурный изоморфизм: приоритет суверенитета, идеологическая защита и институционализированный контроль социальной мобилизации образуют единую парадигму централизованного управления государственной безопасностью. Таким образом, российская стратегия противодействия «цветным революциям» может быть определена как особая, «третья» модель институциональной защиты, сформированная под влиянием глобальной конкуренции и сочетающая элементы рациональной адаптации капиталистического государства к западному политическому универсализму с частичным воспроизведением опыта социалистических стран по предотвращению «мирной эволюции».
Однако следует подойти к оценке границ российской модели противодействия «цветным революциям» с позиции строгого диалектико-материалистического анализа и теоретической осторожности. С одной стороны, институциональная неоднородность структур и механизмов социальной мобилизации в различных странах указывает, что прямое и механическое заимствование российского опыта может иметь очевидные недостатки и привести к значительным институциональным издержкам. Меры, доказавшие эффективность в российских условиях, могут не обеспечить ожидаемых эффектов в государствах с иными политическими культурами и социальными структурами.
С другой стороны, продолжительное применение мер высокой централизации управления в отсутствие адекватных политических амортизаторов способствует накоплению социального напряжения, снижению институциональной гибкости системы управления и эрозии ее легитимности, что в перспективе способно порождать значительные структурные риски.
С точки зрения марксистской философии и, в частности, диалектического материализма общественное бытие детерминирует содержание общественного сознания, которое, обладая способностью обратной связи, активно влияет на дальнейшее развитие общественного бытия. Следовательно, управление в области государственной безопасности, являясь специфической формой общественного сознания, обязано строго соответствовать объективным закономерностям развития социальных отношений и материального производства. В этой связи важнейшей задачей является недопущение идеологических деформаций и отрыва управленческих стратегий от социально-экономических условий общества. Такой подход позволяет избежать односторонности и антидиалектичности институциональной практики, обеспечивая ее долгосрочную устойчивость.
Несовместимость приоритета извлечения прибыли и долгосрочной социальной стабильности неизбежно ведет капиталистическую систему к структурному кризису. «Интересы извлечения прибыли не совместимы с прочной стабильностью и стратегической безопасностью. Уходя от общенационального планирования, капитализм закладывает мину и под собственное будущее. Он закономерно погружается в системный кризис и движется в тупик» [2].
Пример негативных институционально-экономических последствий постсоветских рыночных преобразований - деиндустриализация Украины. По состоянию на 2023 год объемы ее общего промышленного и обрабатывающего производства сократились соответственно на 70% и 60% относительно уровня, достигнутого накануне развала СССР. Доля обрабатывающей промышленности в ВВП снизилась с 44,6% до 8,2%. В результате рыночных реформ 1991–1994 годов промышленное производство совращалось в среднем на 21,6% в год, и к 1994 году достигло 37,8% уровня советского периода.[1]
Теоретические выводы исторической социологии свидетельствуют о невозможности устойчивой и долгосрочной стабильности при помощи исключительно одномерных административно-контрольных механизмов. В связи с этим центральным направлением дальнейших исследований становится задача выявления институциональных условий и механизмов политической инновации и гибкости в области социального управления, способных эффективно совмещать требования государственной безопасности с институциональными реформами. Этот подход позволит достичь баланса между обеспечением стабильности и необходимостью институционального развития в условиях глобальной конкуренции систем.
[1] Industry (Including Construction), Value Added (% of GDP) - Ukraine”, https://data.worldbank.org/indicator/NV.IND.TOTL.ZS?locations=UA.
Литература
- Бирюков С. В., Чирун С. Н., Андреев А. В., Рахимжанова Д. А.. Политический кризис в Казахстане: истоки, текущее состояние, перспективы развития и урегулирования. Вестник Томского государственного университета. Философия. Социология. Политология. № 71, 2023.
- Зюганов Г. А. Политический отчёт Центрального Комитета КПРФ XIX съезду партии. «Правда», 19 июня 2025 года.
- Министерство иностранных дел Китая. Совместная декларация Китайской Народной Республики и Социалистической Республики Вьетнам (полный текст). // https://www.mfa.gov.cn/nanhai/chn/zcfg/202412/t20241218_11497563.htm [Дата обращения: 25.07.2025].
- Суни Р. Г. (главный редактор). История России Кембриджского университета. Том 3. Шанхай: Издательство Фуданьского университета, 2025.
- Grinin L., Korotayev A. Is the fifth generation of revolution studies still coming? 2024.
- Kolesnikov A.. Eroding Consolidation: Putin’s Regime Ahead of the 2024 “Election.” Carnegie Politika. 2024.
- Smeltz D., El Baz L., Volkov D.. Three in Four Russians Expect Military Victory over Ukraine. Chicago Council on Global Affairs. // https://globalaffairs.org/research/public-opinion-survey/three-four-russians-expect-military-victory-over-ukraine [Дата обращения: 25.07.2025].
Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
