1
Неолиберальная глобализация размывает культурные идентичности, стирает различия между культурами и повсеместно насаждает некую единую западообразную форму идентичности. На основе поверхностного плюрализма ожидается возникновение некоего однотипного, безликого культурного состояния общего человечества.
Все больше говорится не только об экономическом, военном и политическом, но и о культурном империализме, который реализуется с помощью «мягкой силы». Культурная экспансия не похожа на военную. Она постепенна и незаметна. Так, в национальную культуру внедряются новые ценности, язык «обогащается» иностранными словами, происходит интеграция иностранных форм массового искусства. На определенном этапе тенденция самоорганизуется. Аутентичные национально-культурные особенности в той или иной степени отрываются от социального бытия, приобретают архаичные черты, становятся рудиментами, из сферы повседневности уходят в сферу маргинальности, пополняют собой музеи.
Далеко не всегда можно говорить о целенаправленной экспансии иных культур. Порой идет относительно равноправный межкультурный диалог. Но мы наблюдаем повсеместное, пусть даже в разной степени эффективное, наступление именно западной (прежде всего американской) культуры по всему миру. Другие культуры подобным образом не приживаются, не насаждаются и не тиражируются.
В мире побеждает язык и культура страны, которая является доминирующей в политическом, экономическом и военном смыслах. Гегемонизм в политике, экономике и военной сфере рождает гегемонизм в культуре. Между этими сферами происходит взаимная конвертация, подобно наблюдаемой между областями власти и денег.
Мы мало знакомы с произведениями искусства (музыка, кино, литература и т.д.), исходящими из множества стран третьего мира. Это не значит, что там нет талантов и гениев. Дело в том, что, не имея глобалитета, будучи слабым в военном и экономическим положении, не имеешь возможность продвигать свою культуру за рубеж и делать ее всемирно известным достоянием человечества. В немалой степени известность американских фильмов, фаст-фуда, стиля одежды и т.д. основана на военной и экономической силе США.
Сколько бы ни говорили о всеобщем развитии культур, об интенсификации сотрудничества и диалога между ними, побеждают те культуры, государства-носители которых являются наиболее сильными в военном и экономическом смысле, а также обладают способностью реализовывать мягкую силу в форме навязывания выгодных для себя ценностей и установок другим народам. Если бы у США не было гегемонистского потенциала, выраженного в армии, флоте, экономике и мощных информационных силах, то продукция Голливуда и МакДональдса не завладела бы миром.
Томас Фридман, советник Мадлен Олбрайт, справедливо высказался: «Невидимая рука рынка никогда не окажет своего влияния в отсутствие невидимого кулака. МакДональдс не может быть прибыльным без МакДоннел Дугласа, производящего F-15. Невидимый кулак, который обеспечивает надежность мировой системы благодаря технологии Силиконовой долины, называется наземные, морские и воздушные Вооруженные силы, а также Корпус морской пехоты США» [14, с. 9]. Или, как пишет Ф. Джеймисон, «…вся эта глобальная, хотя и американская, постмодернистская культура является внутренним и надстроечным выражением совершенно новой волны американского военного и экономического господства во всем мире: в этом смысле, как и на протяжении всей классовой истории, оборотная сторона культры – это кровь, пытки, смерть и страх» [8, с. 91]. «В условиях, когда индустриально развитые страны всецело держат рычаги информационного воздействия в своих руках, а развивающиеся испытывают значительные трудности, говорить о пресловутом "свободном" обмене безнравственно и постыдно… Голливуд заполонил весь мир своей часто не лучшей продукцией, но зато зарубежные фильмы, допущенные к прокату в США, не дублируются, а лишь сопровождаются титрами. Естественно, избалованный американский зритель не очень-то будет стремиться их посмотреть. Чем не фильтр? Все это напоминает улицу с односторонним движением, направление которого выбирают "глобальные игроки"» [20, с. 70].
Происходит не просто вытеснение американским кинематографом национальной кинопродукции. Последняя все более движется к тому, чтобы сильнее быть похожей на американскую. Ведь культурное пространство планеты заполнено Голливудом, который разросся до уровня мира. Эта заполненность создает и поддерживает определенные стандарты кинопотребления, к которым привыкают люди из самых разных стран. Следовательно, национальный кинематограф вынужден адаптироваться к уже созданным стандартам и творить по голливудским лекалам. И продавать на экспорт свою продукцию наиболее успешно получается тогда, когда она соответствует созданным глобальным потребностям. Как только кинорынок стал американизированным, он взрастил соответствующие потребности.
США как мировой гегемон и государство-империя стремятся максимально широко распространять свое культурное влияние. Это делается в соответствии с умением американских политиков облекать свои неоколониальные интересы в пышные фразы, с их стремлением тиражировать целую романтическую доктрину об их великодушии, человеколюбии, желании везде приносить свободу и демократию. Здесь используется целый арсенал средств: голливудские фильмы, видеоклипы, новостные передачи, видеоигры. Во многих из них как бы контрабандой проносится идеология неолиберализма, прививается американоцентризм, сеются русофобские мотивы. Данные идеологические инъекции, подобно скрытой рекламе, вшиваются в контент, хотя сами предлагаемые произведения на первый взгляд посвящены вовсе не этому. Один из примеров – часто используемый (в том числе вроде бы не к месту) звездно-полосатый флаг в американских фильмах. Также нередко русские показываются как агрессивные, пьяные или глупые.
Чтобы управлять миром, следует его глобализировать как на экономическом, так и на культурном уровне. Для этого надо нивелировать национальные государства и все, что делает их национальными – суверенную экономику, культуру, правовую систему, язык. Отсюда навязывание миру разрушающей семейные ценности ювенальной юстиции в правовых системах, антипатриотического космополитизма в идеологии, рыночных порядков в экономике, а также единых образовательной модели, правовой системы, потребительской культуры. Все национальное, препятствующее логике рынка, подлежит искоренению.
«Достоинство, сопротивление, солидарность – помехи. Все, что мешает превращению человека в машину по производству и покупке товаров, – это враг, который должен быть уничтожен. Поэтому мы говорим, что противником в Четвертой мировой войне является весь род человеческий. Не уничтожая его физически, она уничтожает в нем все человеческое» [22]. Под Четвертой мировой войной субкоманданте Маркос понимает наступление империализма на человечество, национальные государства и самобытные культуры.
Интеллектуальное, творческое, духовное богатство, национально-культурное своеобразие мешают капиталу максимизировать прибыль, поэтому они становятся мишенью для мощных и безжалостных рыночных сил. Маркос отмечает: «Речь не только о материальном разрушении национальных государств, ведь кроме него (это настолько же важно, насколько малоизучено) происходит разрушение историческое и культурное. Достойное индейское прошлое стран Американского континента, блестящая европейская цивилизация, мудрая история азиатских народов, могучая и богатая древность Африки и Океании, все культуры и истории, создавшие нынешние страны, подвержены …атаке "американского образа жизни"… Н неолиберализм объявляет миру глобальную войну: разрушение стран и национальных групп, …чтобы отождествить их с североамериканской капиталистической моделью» [21].
США как мировой жандарм давно расписались в неуважении к международному праву бомбежками мирных жителей ни в чем не виновных стран: Югославии, Ирака, Ливии, Сирии. Помимо военного, они используют «революционное» оружие –госперевороты в неудобных странах. Ими применяется и экономическое оружие – принудительная неолиберализация чужих экономик, их открытие для грабежа, называемого свободной торговлей. Также используется практически незаметное культурное оружие. Они навязывают не просто свои фильмы и музыку, но также политические идеи.
Американский истеблишмент в лучших традициях расизма выдает свои ценности за универсальные и абсолютные и наделяет себя правом навязывать их всему миру. Именно американская глобалистская стратегия выражается в воинственном универсализме, говорящем, что все страны должны разделять (не разделяемые США на практике) демократические ценности. Устанавливаются правила и нормы, отход от которых декларируется американской пропагандой как угрозу демократии. С помощью культурного оружия сокращаются различия между народами. А поскольку отличия и плюрализм движут человечество в прогрессивном направлении, внешняя политика Вашингтона сдерживает прогресс.
Конечно, национальные культуры черпают из других культур, в том числе из доминирующей (западно-американской, ставшей транснациональной) не только вредные веяния. В ряде случаев происходят положительные заимствования, необходимые для национальных обществ, расширяется ареал межкультурной коммуникации. В условиях глобализации происходит более тесное сотрудничество культур, их взаимовлияние, диалог, переплетение, диффузия.
Вместе с тем идет конкуренция, в которой побеждает сильнейший. При культурном империализме осуществляется стремление насаждать глобальную (имеющую западные, в большей степени американские корни) культуру в целом, распространять ее ценности и смыслы. Глобальная культура сопряжена в основном с унификацией, стандартизацией, интеллектуальной, эстетической и этической бедностью. Она борется с уникальностью и многообразием, нивелирует фундамент самобытных национальных культур, их духовного наследия, уникальных качеств, ценностей и традиций.
Вместо богатства в многообразии и единства во множестве идет тенденция к бедности в однообразии и единства в монизме. Глобализации, оправданно понимаемая как западная экспансия, характеризуется редуцированием национальных культур, гомогенизацией условий жизни мира в целом. Экспансия глобального капитала оказывает влияние на местные формы хозяйствования и социальной организации, переформатирует и вытесняет локальные экономические структуры, обычаи и традиции. Без нее капитализм существовать не может, поскольку ему свойственно постоянно расширяться на новые рынки.
Экспансия из одной страны мировоззрения, мифов, стилей поведения, одежды, еды, языка может надламывать национальную культуру принимающей страны, демонтировать ее менталитет, трансформировать систему взглядов и поведения. Конечно, речь идет об экспансии и неоколониализме, а не о тщательно отрефлектированном заимствовании только полезных инокультурных особенностей и недопущения вредных. Именно такую экспансию претерпел с последующими катастрофическими результатами поздний СССР и ряд других стран.
Если интернационализация предполагает свободный культурный обмен и реализацию принципа «единство в многообразии», то неолиберальная глобализация, реализуемая в интересах международного меньшинства и против интересов большинства, лишь декларирует этот принцип. На деле же многообразие ликвидируется, истончается, самобытные культуры обедняются.
Нередко можно услышать о глокализации – процессе, при котором глобальное трансформируется, видоизменяется на локальном уровне, в него вносится местный колорит, и одновременно локальное влияет на глобальное. Но глокализация не отменяет культурный империализм как таковой. Всегда есть сопротивление доминирующей тенденции (как и культурный обмен), но эта тенденция может успешно абсорбировать локальные явления, как капитализм абсорбирует антикапиталистический дискурс [11, 13].
В культуры инкорпорируются новые для них элементы, привнесенные извне. Некоторые из них безобидны и даже полезны. С их помощью расширяется багаж ценностей и традиций локального сообщества. Другие же, напротив, обладают деструктивным потенциалом. Они не показывать свой разрушительный потенциал, но работать «вдолгую», трансформируя принимающую систему. Именно в силу их невидимости или внешней безобидности они не вызывают сопротивления. Становясь подобием вируса, они инкорпорируются внутрь принимающей культуры и атакуют ее. У культуры есть иммунитет, но он может ослабляться. Недаром считается, что в годы холодной войны США победили СССР не военной техникой, а жвачкой, джинсами кока-колой, голливудскими фильмами, джазом и рок-музыкой. Они успешно взрастили потребность в своих материальных и духовных ценностях у советских людей.
В наше время растет число культур, интериоризирующих однообразные культурные веяния. Последние в их совокупности можно представить как некое единство, поскольку они складываются в целостную систему. Практически все культуры мира усредняются, обедняются, чуть ли не приводятся к единому знаменателю интервенцией того, что называется культурой потребления, которая имеет западной происхождение.
Поэтому неудивительно, что ценности индивидуализма, вещизма, потребительского позиционизма становятся общенациональными, глобальными. Впрочем, они космополитичны в меру не только своей распространенности, но и своего содержания. Ведь потребительские ценности противоречат как высоким моральным и когнитивным ценностям – в широком смысле, так и ценности патриотизма – в узком.
Для потребителя важным является он сам, его дорогие модные игрушки, придуманные капиталистическими воротилами модные тренды, на которые он бездумно ориентируется. Отечество, солидарность, взаимопомощь и другие моральные ценности в глазах этого индивидуалиста являются непонятной абстракцией. «Глобализм имеет в качестве своего идейного основания крайне примитивную философию. Последняя предполагает наличие общих для всех людей ценностей, лежащих в горизонте потребительского отношения к миру. Бесспорно, такие ценности имеются, но у них значительно более скромное место в совокупном бытии человека и человечества. И когда это скромное место делают единственно значимым …, то очевидной становится подмена сущности человека в ее бесконечном многообразии, примитивное и плоское его понимание» [15, с. 49].
Гамбургер и кока-кола – не просто продукты фаст-фуда. Это символы. И таких символов очень много. В условиях международной конкуренции государства конкурируют в том числе и за символы, которые являются одной из составляющих глобалитета, упрочения влияния. Фраза советских идеологов «сегодня ты играешь джаз, а завтра Родину продашь» казалась абсурдным догматизмом, но выяснилось, что она имела под собой основание. Советская пропаганда, говорившая об экспансионистских планах империалистического Запада, была права. Сегодня имеет смысл заново переоткрыть ее для себя.
2
Сегодня в политической риторике и в научных изысканиях на пьедестал возводится диалог культур. О нем много пишут, его чествуют, он стал признаком некоей интеллектуальной моды. Огромное количество страниц исписано на тему необходимости бесконфликтного взаимодействия, равной коммуникации между представителями разных форм идентичности. Однако межкультурное общение может стать неактуальным, поскольку превратится в коммуникацию субьекта со своим зеркальным отражением. Ведь в условиях унификации культур различия могут ликвидироваться, станут доминировать единые ценности, стереотипы, моральные оценки. Единство в тождественности, без многообразия, вполне возможно. Каждый сможет понять каждого, что является плюсом. Но утратится неоценимое богатство человечества, и межкультурная коммуникация станет бессмысленной, так как каждый не сможет обогатить каждого каким-то новым содержанием.
До сих пор ведется дискуссия о том, следовало ли Петру I заимствовать европейские ценности. Одни говорят, что он обогатил Россию новыми технологиями и культурными особенностями. Другие, критикуя безраздельные заимствования, утверждают, что надо было вместо окна прорубить в Европу форточку и сбрасывать туда мусор. Как бы то ни было, мы принимали и продолжаем принимать от Запада как полезные, так и вредные новации. Неудивительно, что в российских кругах взращивается русофобия и находит место соответствующее западному отношение к себе. Распространяется неадекватное видение российской истории как истории деспотизма, варварства, отсталости, а западной – как истории демократии и прогресса.
После краха СССР и прихода «демократии» наша страна переполнилась китчевыми и потребительскими формами культуры, в первую очередь идущими из Запада. Реанимировалась тенденция безоговорочного и некритического принятия всего культурного продукта из «первого мира». Резко снизилось количество читающих людей. Искусство с функций интеллектуального и нравственного развития переориентировалось на функцию развлечения – причем антиинтеллектуальным и аморальным образом. Агрессивная реклама дерационализирует сознание, навязывает не нужные товары и услуги, заставляет оценивать себя и других по критерию наличия/отсутствия дорогих модных вещей, манипулирует системой ценностей, подменяет когнитивно и нравственно состоятельные ценности аморализмом и антикогнитивностью.
Телевизионные ток-шоу ввержены в мелкотемье, смакуют личную жизнь бесталанных поп-звезд, поднимать пошлые темы о подробностях интимной жизни. Погружение зрителя в вульгарность микромира является контрреволюционным отчуждением от макромира с его насущными глобальными проблемами. Пришла и утвердилась «культура» денег, индивидуализма и социальной безответственности, пошлых реалити-шоу, чревоугодия, стриптиза, голливудских блокбастеров, ночных клубов, попсы и «блатняка».
Реформа образования подточила его бесплатность и содержательную глубину [12]. Все это выливается в вытеснение здоровой нравственности и желания интеллектуального развития. Культурная трансформация постсоветского времени соответствует стремлению политических и экономических элит сделать народ более атомизированным, индивидуалистичным, далеким от осознания развернувшейся против него экономической войны, забывшим о классовых интересах. Весь этот масскультурный вал, получивший культурную гегемонию, – средство борьбы с истинным патриотизмом, коллективизмом и левыми настроениями.
Одно из ярких проявлений потери самобытности для русской культуры – уход в прошлое застольных песен. И таких примеров де(ре)культуризации российского общества можно привести огромное количество.
Эти изменения отразились на языке, который является неотъемлемым элементом национальной культуры. Грамотная речь – в том числе ведущих на телеканалах – становится редкостью. Сокращается количество слов, используемых в обиходе. Вместо красивых выражений используются примитивные клише типа «круто» или «клево». Образованные люди вынуждены примитивизировать свою речь, чтобы их поняли. Матерная лексика и блатной жаргон вошли в норму. Помимо этого, наша страна переживает настоящую языковую диверсию извне. Первая иноязычная экспансия в русский лексикон вызвана татаро-монгольским игом, вторая –европеизацией России в XVIII-XIX вв., а третья идет сейчас [5].
Американизированным становится не только быт и образование, но и язык. Английский постепенно замещает другие языки, не оставляя места для прежнего мультилингвизма. Под влиянием глобализации растет число владеющих несколькими языками (этим характеризуется ее прогрессивный аспект), но исчезают языки малых народов, превращаются в мертвые языки при существовании этнических групп, которые должны ими владеть [2].
Поскольку сегодня в мире господствует англосаксонская цивилизация, ее язык стал языком международного общения. Изучение английского дает новые возможности для самореализации в трудовой деятельности, для социальной мобильности, способствует межкультурному общению. Но оно способствует еще большему продвижению (насаждению) западных ценностей, расширению англосаксонского глобалитета, принижению роли родного языка и национальной культуры в целом. «Именно с расширением возможностей английского языка и англосаксонской правовой культуры влиять на мировые процессы, слиться с ними неразрывно связано превращение этого языка в глобальный» [4, с. 16].
Английский язык (который желательно знать образованному человеку) не обогащает наш язык, а наоборот, искажает, подменяет многочисленными словечками, многие из которых утратили свое означаемое, оторвались от вещи. Например, ставшее сакральным слово «менеджер». Его первозданное значение - «управленец», но сейчас спектр значений настолько широк, что само слово потеряло смысл. Так, в одной из газет было объявление: «требуется клининг-менеджер (уборщица)». Кем же уборщица управляет, если ее называют менеджером? Зато как солидно, когда в трудовой книжке написана должность не уборщицы, а таинственного, дурманящего иностранным звучанием и, соответственно, романтичностью клининг-менеджера. В реальности на фоне переизбытка менеджеров наблюдается дефицит хороших управленцев.
«Огромное количество уродливых неологизмов относятся ко всем сферам социальной, политической, экономической, финансовой жизни (саммит, листинг, кастинг, мониторинг)... При этом среди неоправданных заимствований есть и слова, романтически перекрашивающие или просто нейтрализующие преступные действия ("киллер" – вместо "убийца", "киднэппинг" – вместо "похищение людей с целью получения выкупа" и пр.)» [1]. «"Президент", "вице-президент", "спикер", "парламент", "рейтинг" и т.п. – какие чуждые для русского уха слова! Распад коммунизма и насильственное насаждение якобы западных порядков зашли в России настолько далеко, что даже русский язык поддался всеобщей эпидемии и превратился в урода» [10, с. 10-11]. Возникает «эффект добавленной значимости», в соответствии с которым привнесенным в русский язык иностранным словам придается ореол большей объективности, валидности, респектабельности.
Экспансия англоязычных слов не может не вызвать обоснованное беспокойство. Шопинг (покупательское поведение), клининг (очистка), коучинг (обучение), пиар (продвижение), инвестиция (вклад), бартер (товарообмен), сервис (обслуживание), саммит (деловая встреча), дилер (посредник), контракт (договор), эксклюзив (исключительность) – слова, которые имеют аналоги в русском языке, но мы привыкаем использовать именно эти варианты. Иностранные аналоги вытесняют русские синонимы, так как последние выглядят менее благозвучными (в соответствии с издавна взращиваемой симпатии к Западу).
Ино-термины обрели такую устойчивость в языке и массовом сознании, что представляются своими. Это влечет изменения стиля речи и системы отражения реальности. Отечественные словари не успевают фиксировать бурю иностранных лингвистических новшеств, хотя россиян, не знающих ни одного иностранного языка, по-прежнему много. Если бы аналогов в русском языке данным словам не находилось, следовало бы говорить о лингвистическом обогащении, но поскольку они есть, речь идет о лингвистическом засорении. При наличии смысловых соответствий, которые есть в русском языке, лингвистические инновации не являются целесообразными.
В России многие элементы инфраструктуры англицированы. Ряд вывесок, биллбордов содержат текст на английском языке. В некоторых вузах призывают русскоязычных преподавателей читать лекции на английском языке. Глубокая интеграция чужого языка закрепляет инокультурные нормы.
Как импортированная в нашу страну культура потребления, так и языковые заимствования напоминают карно-культ каргоАборигены, видя, как самолеты привозят белым людям полезные вещи, из кокосовых пальм и соломы строят точные копии взлётно-посадочных полос, аэропортов и радиовышек в надежде на привлечение самолетов, которые принесут блага. Помимо псевдо-построек аэропортов , аборигены строят из земли, песка и соломы сами самолеты. Так и наши заимствования потребительства и языковых средств похожи на фальшивые постройки, которые позволят нам жить, как на Западе.
Индийский автор А. Сарвал приводит следующие данные. В наше время 2473 языка мира стоят перед угрозой из-за расширяющегося употребления английского и других доминирующих языков. Примерно 25 языков ежегодно умирают и около 3000 языков рискуют исчезнуть к концу XXI в. А. Сарвал также отмечает, что индийские студенты сталкиваются с многочисленными трудностями вплоть до утраты родного языка, культуры и идентичности [19]. Эти данные показательны.
Уже давно говорят о необходимости единого языка международного общения, который бы обеспечивал взаимопонимание и взаимодействие между акторами современного глобального мира. Однакоон нужен не как полновластный хозяин языковой реальности мира, оказывающий на другие языки давление (а вместе с тем и давление на иные культуры), а «всего лишь» как единый язык международной коммуникации, применяемый только в определенных – необходимых для этого – случаях. Не настало ли время для реализации стратегии языкового имортозамещения – хотя бы в частичной форме?
Неоправданные заимствования говорят о неуважении к себе, к своей культуреИстоки его следует искать в петровских реформах, которые дали старт как необходимому, так избыточному европейскому импорту. В те времена в Россию были заимствованы не только необходимые технологии образования, кораблестроения и т.д., но и сама идея европоцентризма, от которой российский народ не может до сих пор отказаться.
Одна из причин сегодняшних языковых (и не только) неоправданных заимствований носит внекультурный, технико-экономический характер. Дело в том, что руками неолиберальных реформаторов в России были уничтожены практически вся промышленность, научно-техническая инфраструктура, производственные отрасли, – а вместе с ними идея модернизации. В итоге Россия стала перенимать продукцию и технологии – в том числе социальные – с Запада.
3
Культура языка и культура речи являются неотъемлемыми частями культуры вообще. Язык – не только основополагающая культурная составляющая, но и главный фактор национальной идентичности. Нельзя заявить, что он существует вне человека, так как человек без языка перестает быть собой. Язык вырисовывает глубинные национально-культурные процессы, а трансформация языка показывает ценностные сдвиги в национальном сознании. Народные сказки, песни и стихи, пословицы и поговорки, художественные произведения – важные для сохранения национальной культуры произведения, записанные именно национальным языком. Народ, теряющий язык, теряет себя. Учитывая роль языка для национальной культуры, борьба за языковое доминирование – это борьба культур. «…Кажущееся удобным сведение к одному языку угрожает потерей идентичности индивида и может способствовать разрушению национальной культуры …вплоть до становления …тотального единства, которое из сферы языка может перекочевать в социум» [16].
Психологи давно установили взаимосвязь между речью и сознанием. Когда речь и язык засоряются ненужными терминами, ряд которых вообще фигурируют в качестве пустых знаков, не отсылающих к конкретной вещи, на общественное сознание накладывается особый отпечаток. М. Хайдеггер называл язык домом бытия, а Л. Витгенштейн говорил, что границы языка человека определяют границы его мира. Для К. Маркса язык – «практически существующее для других людей, а значит, и для меня самого реальное сознание...» [18].
Человеку образованному надлежит знать и любить свой язык. Неуважение интеллигенции и политических элит к русскому языку стало проявляться еще в царской России. Французский язык как язык повседневного общения (и язык геополитически доминирующей в то время державы) стал чуть ли не родным для высшего дворянства. Персоны высшего света общались между собой на французском и старались приобщиться к французской культуре за счет отчуждения от своей. Они становились буквально другим народом с иным языком, уровнем потребления, образом жизни и системой ценностей. Растрачивая национальные богатства на массу европейских товаров для личного потребления, они становились компрадорским сообществом. Россия победила Францию в наполеоновских войнах, но ее элита осталась покоренной французским духом. Впоследствии статус межнационального получил английский язык, который теперь используют далеко не только интеллигенция и государственные элиты.
С одной стороны, речь может засоряться ненужным, с другой – обедняться. «…Блокирование с помощью гипноза тех или иных значений ведет к выпадению из сознания фрагментов мира, которые связаны с блокированными значениями» [17, с. 127]. В.Ф. Петренко приводит пример, когда у находящегося под гипнозом испытуемого блокировалось значение слова «курить», и он переставал «видеть» сигареты, спички, пепельницу и зажигалку. Последнюю он называл цилиндриком, возможно, из-под валидола. Обеднение языка приводит к обеднению сознания человека, его мышления и внутреннего мира. Вспоминается оруэлловский новояз, который обеднял словарный запас людей и не предоставлял терминологию, с помощью которой возможно альтернативное (оппозиционное) мышление. Нет терминологии – нет мышления.
По иному поводу С. Жижек писал: «Истинный триумф не заключается в победе над противником, но имеет место, когда противник начинает говорить твоим языком, так что твои идеи составляют основу всего поля» [9, с. 178]. Применительно к объекту нашего рассмотрения эти слова представляются особенно актуальными, если словосочетание «твой язык» понимать буквально. Следовательно, можно постулировать тезис о существовании языкового оружия, которое является элементом культурного оружия.
Неудивительна гегемония именно английского языка в языковой реальности современного мира. Мир принимает язык того, кто доминирует на геополитической арене. Как отметил А.Н. Чумаков, усиление позиций, распространение и значимость языка – следствие экономического, политического и социокультурного развития народа, которому этот язык является родным. Уровень значимости языка в системе международных отношений зависит от места, которое занимает народ - носитель этого языка. Небольшая сложность по грамматике, фонетике и лексической структуре, открытость культуры носителя языка и обладание ею хорошими адаптивными свойствами дает дополнительные возможности для расширения применения языка [23].
Общественно-культурное положение национального языка складывается из трех измерений: синтагматическое, парадигматическое и этнопсихологическое [24]. Взаимосвязь между степенью их развития не всегда однозначна. Например, человек ценит, но не знает родной язык и редко может на нем общаться. Иногда заметен низкий уровень развития всех трех параметров: 1) люди плохо владеют родным языком (синтагматический аспект); 2) он не востребован средой (парадигматический аспект); 3) нет желания использовать родной язык (этнопсихологический аспект).
Недостаток развития этих аспектов (в первую очередь этнопсихологического) свидетельствует о кризисе национального языка, когда люди не только не могут, но и не хотят продолжать традицию общения на нем. Хочется верить, что «временное пройдет, а непреходящим ценностям русской культуры, сердцевиной которой является русский язык, жить в веках» [3]. В условиях тотальных перемен в культуре меняется сам язык культуры. Остается надежда, что все когда-либо возникшее в культуре ценное не исчезнет и не поглотится антиценным, а станет частью дальнейших культурных трансформаций в измененных формах, и эти изменения не выхолостят содержания ценного, его сущностность, собственно ценность.
Согласно А.А. Гусейнову, глобализация не приведет к обеднению культур, так как уже существующий глобальный этос позволяет взаимодействовать представителям различных культур без ущерба для последних, и семья не исчезнет, поскольку она не исчезла после смены племенного быта людей народным. «Подобно тому, как астрономическое пространство не отменяет пространства географического, так глобальное культурное пространство не отменяет пространства национальных культур» [7, с. 25].
Эта логика не работает в силу игнорирования изложенных выше тенденций. Соответственно, на основе ограниченных фактов, совокупность которых выражает неполную картину реальности, строятся ложные выводы. Многие исследователи, высказывающие подобные заключения, рассматривает вместо реальных явлений некие гипотетически возможные, но представляемые как наличные. Тогда ложные выводы строятся на основе не ограниченности реальности, а изначально ложных фактов.
Непонятно также, что позволяет говорить о некоем глобальном этосе. Конечно, политики, бизнесмены, специалисты, принадлежащие различным культурам, сейчас общаются интенсивнее, чем раньше, но их в основном ситуативную коммуникацию вряд ли следует связывать с глобальным этосом. Да, астрономическое пространство не отменяет географического, а глобальное культурное не отменяет национально-культурного, но высказанная максима возможна только в мире, где глобализация ведет к равноправию и является продуктом общечеловеческого прогресса, а не режиссируется заинтересованными структурами ради воплощения их античеловеческих замыслов.
Ряд стран сопротивляются культурному империализму, другие просто утопают в его экспансии, отказываясь от своей национальной культуры. А.С.Панарин пишет: «Символическая система общества … с размытой национальной идентичностью оказывается уязвимой в настоящих и грядущих культурных сражениях стремительно глобализирующегося мира… Российская культура-цивилизация вступает в эти сражения… символически обезоруженной, с "голыми руками" и в своей деконструированной беззащитной "телесности". Шансы такого "символически разоблаченного" общества перед вызовами чужих и агрессивных символических систем выглядят … ничтожными» [6, с. 152].
Своим критическим анализом мы не уклоняемся в сторону защиты некоей консервативной версии культуры, которую недаром связывают с догматичным и лицемерным «ура-патриотизмом». Архаичная форма патриотизма, изоляционизм и необузданный национализм не являются адекватными способами противостояния культурному империализму. Противостояние должно опираться на рефлексивность, которой современным обществам (особенно после ухудшения образования) не хватает.
Мы постулируем значимость концепции «культурной целесообразности», здравого смысла, в согласии с которым предполагается необходимость иностранных нововведений в национальную культуру, но лишь тех, которые действительно ее обогащают.
Основной же вывод прост. Нецелесообразно отпускать культурную сферу страны на синергетический поток самоорганизации и саморазвития. При такой культурной политике это саморазвитие через некоторое время можно будет брать в кавычки. У государства есть определенные функции защиты своего народа, в том числе защиты от иностранного (не всего, а лишь деструктивного) культурного проникновения. Но чтобы такие функции выполнять, государство должно быть не неолиберальным, а социальным. Защитой от культурного империализма не стоит пренебрегать, и ее можно поставить по степени социальной значимости в один ряд с защитой от военного и экономического вмешательства.
Лиетратура
1. Автономова Н.В. Заметки о философском языке: традиции, проблемы, перспективы // Вопросы философии. 1999. №11. URL: http://vphil.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=469&Itemid=55 (Дата обращения 12.12.2023)
2. Ахмедова Т.Т., Гезалов А.А. Теоретические проблемы определения критерия общественного развития в условиях глобализации // Полигнозис. 2011. №2. С. 110–117.
3. Воротников Ю.Л. Русский язык: перспективы сохранения и развития // Электронный информационный портал «Русский интеллектуальный клуб». URL: http://www.rikmosgu.ru/publications/3559/4423/ (Дата обращения 11.10.2023)
4. Гарске Дж. Англосаксонская правовая культура в условиях глобализации: государство, корпорации, технологии // Век глобализации. 2017. №1. С. 3–19.
5. Глухова Т.И. Потребление как фактор изменений в социальной жизни российского общества // Журнал социологии и социальной антропологии. 2011. Т. XIV. №5 (58). С. 66–78.
6. Гранин Ю.Д. Глобализация: эрозия национальной идентичности // Век глобализации. 2015. №1. С. 142–153.
7. Гусейнов А.А. Еще раз о возможности глобального этоса // Век глобализации. 2009. №1. С. 16–27.
8. Джеймисон Ф. Постмодернизм, или Культурная логика позднего капитализма / пер. с англ. Д. Кралечкина; под науч ред. А.Олейникова. М.: Изд-во Института Гайдара, 2019. 808 с.
9. Жижек С. Событие. Философское путешествие по концепту; [пер. с англ. Д.Я. Хамис]. М.: РИПОЛ классик, 2018. 240 с.
10. Зиновьев А. Русский эксперимент: Роман. L'Age d’Homme. Наш дом, 1995. 448 с.
11. Ильин А.Н. Информация, направленная против самой себя: как инфраструктура потребления поглощает антипотребительский дискурс // Ученые записки Комсомольского-на-Амуре государственного технического университета. Науки о человеке, обществе и культуре. 2017. Т.2. №1-2(29). С. 50–58.
12. Ильин А.Н. Образование, поверженное реформами. М.: Университетская книга, 2020. 392 с.
13. Ильин А.Н. Способность консьюмеризма абсорбировать антиконсьюмеристский идеологический контент // Полис. 2017. №3. С. 92–104.
14. Кара-Мурза С.Г. Об оценке роли СМИ как политического и общественного института в научных текстах // Проблемный анализ и государственно-управленческое проектирование. 2015. Т.8. № 2(40). С. 6–18.
15. Косиченко А.Г. Глобализация и религия // Век глобализации. 2013. №1. С. 47–58.
16. Миронов В.В., Миронова Д.В.Г. Мультикультурализм: толерантность или признание? // Вопросы философии. 2017. №6. URL: http://vphil.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=1660&Itemid=52 (Дата обращения 08.02.2024)
17. Петренко В.Ф. Многополярная культура единого человечества // Век глобализации. 2016. №1-2. С. 126–132.
18. Рубинштейн С.Л. Проблемы психологии в трудах Карла Маркса // Скепсис. URL: http://scepsis.net/library/id_2041.html (Дата обращения 18.03.2024)
19. Сарвал А. Роль английского языка в глобальном мире // Век глобализации. 2018. №3. С. 72–80.
20. Сеидова Г.Н. Ислам и глобализация: за и против // Век глобализации. 2013. №1. С. 67–78.
21. Субкоманданте Маркос Семь деталей мировой головоломки // Скепсис. URL: http://scepsis.net/library/id_575.html (Дата обращения 17.12.2023)
22. Субкоманданте Маркос Четвёртая мировая война // Скепсис. URL: http://scepsis.net/library/id_576.html (Дата обращения 17.12.2023)
23. Чумаков А.Н. Язык как средство коммуникации и решения проблем в глобальном мире // Вопросы философии. 2015. №12. С. 5–14.
24. Шахбанова М.М. Этноязыковые процессы в Дагестане // Социс. 2011. №2. С. 71–77.
Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
