1
Современному человечеству (и тем более нам, России как его мыслящему и чувствующему авангарду) как минимум на протяжении всей жизни нынешнего поколения предстоит действовать в условиях небывало (как минимум, за все время с эпохи Возрождения) высокой неопределенности.
Новые технологии творят новое общество, пусть и с болезненно большим опозданием относительно ожиданий их провозвестников и адептов [6].
Информационная революция 1991 года (когда в наиболее передовой тогда в технологическом, а значит, и социальном отношении стране - США – расходы на приобретение информации и информационных технологий впервые в истории превысили затраты на приобретение производственных технологий и основных фондов) открыла новый этап развития человечества [1]. На костях нашей, советской цивилизации, на вырванных из нас Западом технологических, людских и финансовых ресурсах человечество перешло из индустриального в информационный мир. Но уже в 2020 под прикрытием коронабесия и с его помощью произошел второй, не менее, а во многом и более значимый переход: в мир социальных платформ, то есть социальных сетей, ставших инструментом массового управления.
Оба перехода были беспрецедентно революционны, так как меняли сам характер массовой деятельности, ее направленность: с преобразования окружающего мира на изменение его восприятия (и, соответственно, сознания) с началом информационной эры и на выработку цифрового следа для тренировки искусственного интеллекта с началом эры социальных платформ.
До того на всем протяжении истории человечества характер массовой деятельности в принципе не менялся: психофизиологически мы сформированы эволюцией как инструменты преобразования окружающего мира.
Конечно, с точки зрения мироздания функции человека иные: мы инструмент его самопознания и генерирования эмоций, - но их исполнение категорически требует от нас именно изменения окружающего мира.
Точнее, требовало – до 1991 года.
С того времени мы занимаемся не свойственным себе делом, - так что рост извращений, и не только сексуальных, есть просто реакция на противоестественный для нас характер нашей жизни в целом.
Есть чего пугаться, но удивляться нечему: это диктуется самой сменой определяющих общественное устройство технологий.
До начала информационной эры основой технологической базы человечества была индустрия, организованная в первую очередь на основе конвейера (впервые примененного относительно недавно – в 1911 году). Да, сам конвейер и в США, и в Японии, и в СССР трансформировали под работу бригад, да, развились не требующие его индустрии, начиная с химии, - но принцип оставался прежним: большие коллективы промышленных рабочих, пусть и все более интеллектуальные и гибкие.
Таблица технологических базисов
| Индустриальная эпоха | Информационная эпоха | Эпоха искусственного интеллекта |
Период | До 1991 | 1991-2019 | С 2020 |
Ключевая для организации общества технология | С 10-х годов ХХ века - конвейер | Телевидение, Интернет, социальные сети | Социальные платформы как среда обучения искусственного интеллекта |
Основной предмет труда | Окружающий мир | Восприятие мира человеком | Искусственный интеллект и, вероятно, ноосфера |
Соответствие психофизиологической природе человека | В целом соответствует | Противоестественно | Разрушает природу человека; глубоко преобразует ее без гарантии сохранения |
Основной продукт деятельности человека / цель ее организаторов | Материальные блага / прибыль | Состояние сознания / власть | Цифровой след для тренировки искусственного интеллекта / эффективность искусственного интеллекта |
Основная среда обитания человека | Техносфера | Социальная платформа (цифровая экосистема) |
Основная форма организации деятельности / ключевой фактор суверенитета | Крупное конвейерное производство / развитый ВПК | Финансовая биржа / эмиссия национальной валюты по потребностям экономики | Социальная платформа (цифровая экосистема) / собственный искусственный интеллект, базирующий-ся на собственной соцплатформе |
Ключевая группа капитала | Промышленный | Финансово-спекулятивный | Капитал социальных платформ |
Ключевая форма организации капитала | Производственная транснациональная корпорация | Глобальный инвестиционный «фонд фондов» | Социальная платформа (цифровая экосистема) |
Формула основного обмена | Труд за материальные блага | Труд за состояние сознания | Эмоции за внимание |
Доминирующий тип экономики | Монополизированный рынок | Распределительная |
Ключевой тип личности | Член трудового коллектива | Спекулянт | Фрилансер (живет случайными заработками) |
Основной тип сознания | Коллективистский | Индивидуалистичный | Частичный |
Основной (движущий) общественный конфликт | Капитала и наемного труда | Глобального финансового спекулятивного капитала с национальным капиталом реального сектора | Владельцев социальных платформ с их обитателями; со временем - искусственно созданной в маркетинговых целях картины мира с реальностью |
Основные классы | Буржуазия, специалисты, пролетариат | Организаторы финансовых спекуляций и их жертвы | Хозяева социальных платформ, специалисты (салариат), люмпены (прекариат) |
Доминирующий тип управления | Административный | Направление поощряемой инициативы на решение нужных задач при разрушении остальных сфер | Самостоятельное принятие решений, детерминированных жестко контролируемой информацией |
Доминирующий тип поведения | Индивидуальное логическое | Стайное логическое | Стайное эмоциональное |
| | | | | |
Бог строго по Наполеону являл себя движением «больших батальонов».
В 1991 году этот казавшийся единственно возможным мир рухнул вместе с его носителями: главными стали информационные технологии, - тогда еще примитивные. Сначала телевидение определяло, что человек думал и как себя вел, затем главной коммуникативной средой стал Интернет, затем - социальные сети.
А в 2020 году произошла новая революция: власти потребовали от человека отказаться от разума – и в целом он подчинился, причем легко и очень часто – с энтузиазмом.
В самом деле: содержательный характер требования властей к управляемым в связи с коронабесием заключался прежде всего в требовании отказа от разума, отказа от критического мышления, даже от попытки оценить управляющие сигналы в их хаотичности и противоречивости – и в беспрекословном и бессознательном подчинении им.
По сути дела, по всему миру власть потребовала от людей стать роботами, поставить на себе совершенно непонятный эксперимент, демонстративно нарушающий все привычные нормы науки и медицины, – и, за исключением России и некоторых других мест, это не встретило сколь-нибудь заметного сопротивления.
И, раз люди массово и с охотой отказываются от главного завоевания эволюции, выделяющего их из животного мира, - от разума, - возникает вопрос: в чем причина?
Ответ прост: принципиально новая модель управления, основанная на принципиально новых технологиях и на принципиально новой среде обитания человека, созданной этими новыми технологиями.
Сделаем маленькое отступление: первобытный человек жил в природе. Создание технологий переместило нас во вторую природу - техносферу: в мир, созданный технологиями. Это наша вторая среда обитания, это почти все, что мы видим вокруг себя. Но социальные сети стали нашей третьей средой жизни: что бы мы ни делали, наши действия, - если они достаточно эффективны и, соответственно, подкреплены современными технологиями цифровизации, - отражаются в социальных сетях.
Естественно, они используются для управления нами: все, что человек видит, он использует для власти, это сильнейший рефлекс. Facebook, помнится, признался в экспериментах по управлению своими пользователями еще в 2008 году, через 5 лет после своего создания, когда он был еще в колыбели. Но в том же году Обама уже воспринимался как «президент соцсетей» [2].
Став инструментом постоянного управления большими массами людей, соцсети стали социальными платформами: это нынешний этап их развития. Это управление без насилия, без принуждения: формально человек принимает решения абсолютно свободно и самостоятельно, - инструментом управления им являются не какие-то организации, а сами информация и эмоции, которые он получает в основном в соцсетях. И он свободно и самостоятельно, без внешнего давления в целом принимает именно те решения, которые от него требуются.
Это принципиально новое управление, качественно более эффективное, потому что человек чувствует себя не объектом принуждения, а полностью свободным творцом собственной жизни. Эффективность этого управления, его специфика проявилась именно в 2020 году, когда люди массово и формально свободно, да еще и с гордостью, отказывались от способности думать, отказывались от собственного разума.
Именно поэтому 2020 год стал рубежом, этапом: мы создали принципиально новый тип общества – общество социальных платформ. Или, если угодно, «цифровых экосистем».
Их объективная задача – сбор наших цифровых следов для обучения искусственного интеллекта - главного фактора конкурентоспособности.
2
Таким образом, на одно поколение уже пришлось две революции, каждая из которых по своей глубине превзошла все, происходившее за всю историю человечества. И это, скорее всего, не конец революционного технологически-социального процесса, а лишь его начало.
До 1991 года ключевой для организации общества технологий был конвейер, до 2020 – телевидение, открытый Интернет и соцсети, а теперь – социальные платформы.
Основным предметом труда был окружающий мир, с 1991 по 2020 года – сознание человека, а теперь – вероятно, искусственный интеллект.
Если с точки зрения нашей психофизиологической приспособленности к изменению окружающего мира переориентация на трансформацию нашего сознания означала переход к противоестественному образу жизни, то жизнь в социальных сетях с ее эмоциями, сконструированными маркетинговыми алгоритмами для удержания нашего внимания, уже просто разрушает природу человека. Ну, как минимум глубоко ее преобразует без каких-либо гарантий сохранения.
И, кстати, возникла экзистенциальная проблема: для удержания нашего внимания соцплатформы создают нам максимально комфортную среду. Причем, поскольку она создана специально для нас, она намного удобней и приятней обычной среды. Не надо упрощений – в ней свои конфликты, но сами эти конфликты максимально комфортны для нас: мы видим не только тех, с кем приятно дружить, но и тех, кого нам приятно ненавидеть.
А комфорт исключает развитие: ведь оно как раз и вызывается-то дискомфортом и стремление его преодолеть. Непосредственно это ведет к психическим расстройствам, потому что человек не может жить без цели так же, как без гравитации или электромагнитного поля Земля, - а в повседневности цель задается именно дискомфортом. Но главное – мы лишены стимула к развитию, и это уже грозит гибелью самому человеческому роду.
Что, собственно, мы и видели в коронабесие: если нет дискомфорта, невозможна постановка устойчивой, значимой цели, – а тогда не нужен и разум (его самое емкое определение – «способность к целеполаганию»), и от него легко и даже приятно отказаться – просто из экономии энергии: думать – это ведь ужасно энергозатратно.
С другой стороны, нынешняя объективная, технологически обусловленная цель человечества – выкармливание своим «цифровым следом» искусственного интеллекта - впервые оказалась вне его, и он поэтому потерял ее как что-то, что ранее всегда являлось его неотъемлемой частью.
Если материальные блага до информационной эпохи как основной продукт деятельности человека создавались для прибыли, которую люди в принципе массово могли получить, а состояние сознания в эту эпоху формировалось для власти, к которой мы теоретически могли быть причастны, то сейчас мы производим «цифровые следы» для обучения искусственного интеллекта, который нам в принципе чужд и нами даже не ощущаем непосредственно.
Конечно, он необходим как главный фактор конкурентоспособности и независимости (при индустрии критерий суверенитета – ВПК, в информационную эпоху – эмиссия своей валюты по потребности своей экономики, а сейчас – свой искусственный интеллект, обучающийся на своих соцплатформах), но находится вне нас и, более того, носит принципиально внечеловеческий характер. Это порождает массовое ощущение сиротства, брошенности, усиливает отчуждение от собственной деятельности и жизни.
Да, конечно, формы организации капитала остаются материальными. Промышленный капитал индустриальной эпохи, организованный в производственные ТНК, уступил место финансовому спекулятивному капиталу, организованному в инвестиционные «фонды фондов», а те сейчас меняются капиталом социальных платформ. Все это корпорации, мы их видим, у них есть офисы и производственные мощности, - но реальная, а не провозглашаемая и даже осознаваемая цель их существования оказалась вынесена не только за их, но и за наши пределы – за пределы всего человечества.
Тем более, что основная форма обмена – эмоции из соцсетей за наше внимание – принципиально не предусматривает изменения окружающего мира, то есть ощутимого, вещественного результата. А ведь не только доинформационный обмен труда на материальные блага, но и информационный обмен труда на определенные состояние сознания, эмоции и поведение такой наглядный результат своих усилий предусматривали. Теперь же человеческие усилия, приносящие результат, как таковые просто выпали из воспринимаемой большинством людей картины повседневности.
3
В результате происходящего пусть и монополизированный, но все же рынок постепенно все более заметно сменяется распределительной экономикой. И распределение сухих пайков в карантинном Китае и пособий в карантинной Европе - не случайные флуктуации, а первые ласточки «новой нормальности», нового общественного устройства, в которой, как убеждают нас проповедники «инклюзивного капитализма», у большинства людей не будет ни сколь-нибудь значимого имущества, ни сколь-нибудь значимых прав. Для тех, кому повезет, будет распределение минимального набора дешевых суррогатов.
Уже сейчас ключевой тип личности не индустриальный член профсоюза и даже не спекулянт информационной эпохи, а фрилансер – человек, заведомо перебивающийся случайными заработками и в принципе уже не способный на организацию системного заработка. Это по сути люмпен, только с дюжиной сортов кофе, на которые ему пока, - хотя даже в развитых странах уже далеко не везде, - оставляют средства социальные платформы.
Понятно, что такой тип заработка формирует и строго определенный тип восприятия мира и себя в этом мире.
Если у заводского рабочего неизбежно, просто в силу повседневного характера его деятельности формируется коллективистский тип сознания, у финансового спекулянта и его жертв – индивидуалистический, то у личности, являющейся просто ячейкой социальных платформ, формируется частичный тип сознания. Клиповое мышление сменяется кликовым, мысли «коротенькие-коротенькие», даже не как у Буратино, а как нажатие на клавишу [1].
Но это изменение сознания лишь маскирует движущий конфликт нового общества. Это не конфликт капитала и наемного труда, как в капитализме, не конфликт глобального финансового спекулятивного капитала против национального капитала реального сектора, как в информационную эпоху, - это конфликт владельцев социальных платформ и их обитателей. Каким бы полным и эффективным ни был искусственный комфорт, он все равно неизбежно периодически будет «жать», и коррекция личности будет происходить слишком резко.
А со временем движущим конфликтом общества может стать конфликт искусственно созданной в тех или иных маркетинговых целях картины мира с реальностью, - вроде того, который мы наблюдаем у хипстеров, выломившихся в ходе агрессивной самореализации из тех социальных ячеек, в которых они вызрели.
Ведь ослабление разумности даром не проходит, как и примитивизация структуры общества. В поздней индустрии (уже эпохи НТР) основными классами были буржуазия, специалисты и пролетариат; в информационную эпоху – организаторы финансовых спекуляций и их жертвы, но даже последние в принципе могли защищаться от господствующего класса. В эпоху искусственного интеллекта и капитала социальных платформ подавляющее большинство общества составляют полностью беспомощные и потому бесправные люмпены с отключенным социальным самосознанием (прекариат); господствующий класс – хозяева социальных платформ – ничтожен количественно, а необходимые специалисты – салариат – также крайне немногочисленны.
Для сохранения, не говоря уже о развитии, необходимых даже для простого существования общества знаний может просто вульгарно не хватить людей, - и тогда знания будут потеряны, причем вместе с технологиями жизнеобеспечения. Понятно, что это вызовет внезапное массовое вымирание населения, лишенного способности к адаптации.
Ведь и индустриальная, и информационная эпоха так или иначе тренировали личные способности человека: первая – вынужденным сопротивлением административному управлению, вторая – направлением поощряемой инициативы на решение нужных управляющей системе задач, пусть даже при разрушении остальных сфер. Сейчас же человек принимает решения, детерминированные жестко контролируемой информацией; он не имеет навыков сопротивления и собственной инициативы, его самостоятельность фиктивна, причем он не в силах осознать это. В результате он в целом, несмотря на совершенно фантастический уровень самооценки, ощутимо менее жизнеспособен и более «частичен», чем даже работник конвейера, всю жизнь приворачивающий одну гайку и не способный ни на что больше: тот еще может освоить что-то новое, а нынешний люмпен не способен даже осознать потребность в этом (ведь он – такой как есть - является подлинным «венцом творения», и сам факт приспособления к обстоятельствам может стать для него морально-психологической катастрофой, так как разрушит всю его держащуюся на самолюбовании картину мира).
В результате, если в индустриальную эпоху доминирующим стилем поведения было – даже в рамках коллектива и коллективного типа сознания - индивидуальное логическое, а в информационную эпоху стайное логическое (то есть человек действовал под влиянием эмоций, сбивающих людей в стаи, но был еще способен посмотреть на себя со стороны и принять логически обусловленное решение), то сейчас мы идем к стайному эмоциональному поведению как новой доминанте. Разум отключается, люди подчиняются коллективным эмоциям, генерируемым индивидуальными гаджетами.
Резюмируя: нынешняя революция неизмеримо глубже предыдущих, так как заканчивается не просто прежний способ организации людей – выработана сама цель их существования, прибыль. А вместе с ней уходят и средства ее достижения: капитализм и в целом рыночная экономика.
4
Таким образом, новые технологии трансформируют наше общество с невероятной быстротой и калейдоскопическим разнообразием: на протяжении жизни одного поколения произошло аж две кардинальных смены технологического базиса! Между тем практически все используемые нами нормы, правила и навыки выработаны для старой реальности и как минимум нуждаются в тщательнейшей проверке и уточнении (а как максимум, могут смертельно навредить).
Категорическим условием выживания человечества (а значит, и русской цивилизации, ибо без нашего уникального сочетания гуманизма, способности к абстрактному мышлению и мессианства человечество выродится за поколение) в современных условиях являются:
- выработка русской цивилизацией (больше некому) стратегического комплексного мышления,
- выявление новых взаимосвязей общественного развития и, что исключительно важно,
- преодоление старых структур знания (относящихся не только к индустриальной эпохе, но и к информационной эпохе 1991-2020 годов, ушедшей так же окончательно и бесповоротно, как и индустриальная, но по иронии истории все еще воспринимаемой многими «вечно вчерашними» кликушами и провозвестниками случайных банальностей как манящее откровение скорого будущего).
Наиболее универсальна марксистско-ленинская диалектика (разумеется, в виде не иссохшей схоластики и начетничества, а исторического материализма, изучающего закономерности созидания обществом правил собственной деятельности), Применение ею к общественной жизни трех законов Гегеля – единства и борьбы противоположностей, перехода количественных изменений в качественные и отрицания отрицания – представляется таким же фундаментом социального прогнозирования и планирования, каким для физики являются три закона Ньютона.
Однако не вызывает сомнений, что эти законы сами по себе слишком общи и являются инструментами прежде всего осмысления реальности, в то время как непосредственная задача заключается в ее преобразовании. Поэтому реальное, практическое значение имеют не сами они, а их частные, прикладные проявления. Многие из них уже сформулированы и воспринимаются специалистами как самоочевидность, но за пределами узких кругов практиков они все еще известны недопустимо плохо, - что до сих пор довольно часто оборачивается совершенно ненужными ошибками и жертвами.
5
Из указанных прикладных законов развития и трансформации общественных систем следует выделить прежде всего закон сохранения рисков. Его суть довольно проста: при минимизации рисков отдельных элементов системы общая сумма рисков не сокращается и тем более не исчезает вовсе (как иногда кажется непосредственным участникам процесса, регулярно грезящим о Золотом веке), а возгоняется на общесистемный уровень, где может привести к качественному изменению (включая полное разрушение) системы [1].
По сути дела, это частная иллюстрация одного из механизмов перехода количественных изменений в качественные, однако объективно обусловленное стремление участников любого процесса минимизировать свои собственные риски (то есть риски отдельных элементов любой системы), как представляется, придает этому закону универсальное значение и исключительно высокую значимость.
Выдающийся отечественный историк А.И.Фурсов выделил четыре исключительно важных с практической точки зрения закона общественного управления, неуклонно реализуемых на всех социальных уровнях, - от небольшой группы до целой цивилизации [10].
Закон Винера – Шеннона – Эшби постулирует, что управляющая система для обеспечения не только эффективности управления, но и для простого самосохранения должна постоянно превосходить управляемую по мощности и по сложности. Превосходить управляемых по мощности необходимо для того, чтобы вообще иметь возможность управлять (ведь в противном случае на управление могут попросту не обращать внимания), а по сложности – для того, чтобы иметь возможность осознавать объект управления в полной мере в необходимой полноте его внутренних и внешних связей и, соответственно, управлять осмысленно.
Закон Анохина – Бира (выведенный на основе идеи опережающего отражения действительности Анохина и модели жизнеспособных систем Бира) предусматривает, что условием эффективности управляющей системы является опережающее прогнозирование развития не только управляемой системы, но и изменений внешней среды. В противном случае прилет «черных лебедей» [8], как политкорректно именуются современной образованщиной традиционные «жареные петухи», приобретет хронический характер и будет продолжаться до полного саморазрушения как управляющей системы, так и объекта ее управления.
Закон Седова – Назаретяна устанавливает, что в сложной иерархической системе необходимое для ее функционирования относительное разнообразие на верхнем уровне может обеспечиваться за счет принудительного ограничения разнообразия на нижних уровнях, то есть антиэнтропия на верхнем уровне может обеспечиваться сознательной «энтропизацией» (хаотизацией, упрощением) верхами нижних уровней. Более того - такое упрощение является наиболее простым, очевидным, комфортным и малозатратным для управляющей системы методом поддержания своего доминирующего положения.
На примере позднего Советского Союза действие этого закона предельно ярко и убедительно описано С.Е.Кургиняном [4]; в настоящее время он наглядно проявляется во всеобъемлющей и исключительно последовательной примитивизации глобальным управляющим классом практически всех наблюдаемых нами уровней общественной жизни по всему миру [2].
Важное следствие этого закона является одним из механизмов практической реализации принципа «созидательного разрушения» Шумпетера [12]: столкнувшись с чрезмерно высокой для своих познавательных способностей неопределенностью, что, как правило, имеет место в периоды качественных изменений («на переломах истории»), управляющая система сталкивается с почти неодолимым соблазном примитивизировать управляемое общество, - драматически и внезапно для сторонних наблюдателей снижая тем самым его конкурентоспособность (а значит, и свою жизнеспособность) и повышая вероятность развала и обновления (хотя отнюдь и не обязательно «созидания») через разрушение.
Наконец, четвертый прикладной закон общественного развития, неустанно напоминаемый А.И.Фурсовым, - это закон Баррингтона Мура: «Революции [в значении нового общественного устройства, а не социального катаклизма, ломающего отжившее – М.Д.] рождаются не столько из победного крика восходящих классов, как считал Маркс, сколько из предсмертного рёва тех слоёв, над которыми вот-вот сомкнётся волна прогресса» [9].
Страх смерти (а жесткость политической конкуренции такова, что эта смерть весьма часто и для многих является не только социальной, но и непосредственно физической), пробуждая инстинкт самосохранения, является могучим и вечным инструментом общественного творчества, - причем именно тех социальных групп и структур, которые в силу своего если и не доминирующего, то как минимум влиятельного положения в отживающей системе обладают необходимыми для такого творчества ресурсами, включая организационные, интеллектуальные, технологические и финансовые.
Закон Баррингтона Мура представляется частным проявлением закона отрицания отрицания: в практике общественного развития будущее рождают, создают и оформляют не его восторженные романтические адепты, а убиваемые этим будущим влиятельные социально-политические группы (разумеется, не все, а лишь своими наиболее адаптивными элементами): будущее создают умирающие и приговариваемые им к смерти, причем создают, перерождаясь в него.
Это парадоксальный и суровый урок, частное проявление которого мы имеем возможность наблюдать в последние годы в умирающем финансовом спекулятивном капитале, наиболее передовая часть которого уже создала капитал социальных платформ и весьма энергично трансформируется в него на наших глазах [3, 5, 11].
В результате прошлое (капитал реального сектора) становится верным союзником будущего (капитала социальных платформ, так как они оба заинтересованы в максимальной стабильности, а значит, и в максимально возможном укрупнении обществ) через голову и в прямой борьбе против настоящего (финансового спекулятивного капитала, заинтересованного в строго противоположном – максимальной волатильности и, соответственно, всемерном раздроблении обществ).
Важным следствием закона Баррингтона Мура, традиционно и фатально игнорируемом большинством революционеров (по вполне понятным психологическим причинам) является то, что будущее, как правило, реализуется и сражается в борьбе с отживающим общественным устройством не своими собственными, а старыми же силами и интересами. Это происходит потому, что, с одной стороны, оно еще попросту не успело развить собственные структуры и даже в полной мере осознать само себя, а с другой (и это представляется главным) – будущее созидается не «с неба упавшими провозвестниками», а именно самими старыми элитами (точнее, их наиболее адаптивными элементами), пусть даже и в ходе их агонии.
Классическим примером практической реализации этого следствия представляется Первая мировая война: финансовые спекулянты, в лице американской ФРС овладевшие глобально значимым государством второй раз после конца XVII века в Англии, сражались за уничтожение империй как таковых и максимальное раздробление мира в интересах максимальной свободы финансовых спекуляций руками прежде всего самих империй – да так успешно и малозаметно, что даже гениальный современник этой войны Ленин увидел в ней не более чем самоубийственную борьбу отживших своей империй «за передел рынков» в мировом масштабе.
Исключительно важным для понимания глобальной конкуренции (и для интеллектуальной гигиены в условиях массового распространения конспирологических фантазий и тотального мемуарного воя о всеобщем предательстве) представляется закон Смирнова [7].
Он устанавливает (на основе тщательнейшего изучения советской политической практики 60-х годов ХХ века), что для сохранения стабильности сложных конкурирующих систем необходимо их устойчивое структурированное взаимопроникновение при помощи специально выделенных коммуникаторов, которые впускают чужеродный элемент в свою систему для взаимодействия с его системой и проникают своим элементом в чужую систему для взаимодействия с ней.
Устойчивость системы таких коммуникаторов, в том числе институциональная (позволяющая обеспечивать преемственность поколений и реализовывать стратегические принципы, несмотря на смену конкретных разработчиков и исполнителей), является категорическим условием устойчивости макросистемы, объединяющей конкурирующие системы (в периоды биполярного мира это Советский Союз и США, а в настоящее время - Китай и США).
Исключительно важное практическое следствие закона Смирнова заключается в том, что конкуренция между системами ведется прежде всего за перевербовку указанных коммуникаторов: за то, чтобы чужие коммуникаторы начали служить вам, а в идеале и стали вашими по своей системе ценностей и самоидентификации. Борьба за эту «смену идентичности» представляет собой ключевой элемент, зерно, ядро всей конкуренции огромных и порой даже мало представимых по своим масштабам и сложности общественных систем, - и, соответственно, залог победы в этой конкуренции с разрушением враждебной системы и неконтролируемым переходом всей ситуации в качественно новое состояние (часто крайне дискомфортное и для счастливого лишь некоторое время победителя, как это было по завершении «холодной войны» и с началом распада Советского Союза).
Поскольку в биполярной конкуренции такая победа одной из сторон представляется в принципе неизбежной, вторым крайне важным практически (и при этом в глобальном масштабе!) следствием закона Смирнова является неустранимая, объективная неустойчивость биполярных макросистем и необходимость для достижения динамической устойчивости активного и самостоятельного третьего элемента. (Понятно, что в современных условиях это открывает России дополнительные, хотя и преходящие стратегические перспективы, которые крайне важно не упустить.)
Наконец, седьмым и важнейшим прикладным законом общественного развития является то, что главным фактором глобальной конкуренции является длительная, превышающая жизнь поколения воля управляющей системы к победе.
Как это ни прискорбно для экономиста, главное содержание этой конкуренции, являющейся сегодня конкуренцией глобальных проектов, стала конкуренция «длинных воль» - и, соответственно, (внутри)общественных организмов, способных постоянно и без перерывов вырабатывать, поддерживать и своевременно и адекватно модифицировать волю к борьбе.
Именно в создании, совершенствовании и обеспечении самостоятельности (в том числе саморазвития) таких организмов видится в настоящее время главная задача социальной инженерии, - ключевой прикладной общественной науки, находящейся, несмотря на все свои бесспорные успехи, как и в целом все обществознание нового мира, в зачаточном состоянии.
Литература
1. Делягин М. Конец эпохи: осторожно, двери открываются! Том 1. Общая теория глобализации. М.: Книжный мир, 2018.
2. Делягин М. Конец эпохи: осторожно, двери открываются! Том 2. Специальная теория глобализации. М.: Политиздат, Книжный мир, 2020.
3. Делягин М. Сортировка прошла: кто на отбраковку? Возможная смена парадигмы. / «Свободная мысль», 2021. - №6.
4. Кургинян С. Слабость силы. Аналитика закрытых элитных игр и ее концептуальные основания. М.: Экспериментальный творческий центр, 2006.
5. Некоторые объективные тенденции глобальной трансформации человечества. Римская декларация ИПРОГ. / «Свободная мысль», 2018. - №1.
6. Рюгемер В. Новая техника – старое общество: Кремниевая долина. М.: Политиздат, 1988.
7. Смирнов И. Тропы истории. Криптоаналитика глубинной власти. М.: Товарищество научных изданий КМК, 2020.
8. Талеб Н. Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости. М.: КоЛибри, 2012.
9. Фурсов А. Карл Маркс: 200 лет спустя. «Завтра», 6 июня 2018.
10. Фурсов А. Ковидоистерия была психоударом. / «Наш современник», 2021. - №10.
11. «Цифровой след» личности — новый смысл существования человечества и некоторые следствия этого. Декларация Мале. / «Свободная мысль», 2021. - №2.
12. Шумпетер Й. Теория экономического развития. Исследование предпринимательской прибыли, капитала, кредита, процента и цикла конъюнктуры. М.: Экономика, 1982.
Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
Серьезный аналитический текст системного характера,достойный самого скорого включения в общественный оборот и учебники по политологии и социальной философии.