Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
23659
|
Официальные извинения
970
98612
|
Становление корпоративизма в современной России. Угрозы и возможности
237
80116
В контексте фактора Афганистана. Россия и Китай в постсоветской Средней Азии 57
5474
Двадцать лет назад – 16 июля 2001 г. между Российской Федерацией и Китайской Народной Республикой был подписан Договор о добрососедстве, дружбе и сотрудничестве. Пролонгация этого документа, скрепляющего базовый союз России и Китая, состоялась досрочно – 28 июня 2021 г. – по итогам беседы в формате видеоконференции президента РФ В. В. Путина и Генерального секретаря ЦК КПК, Председателя КНР Си Цзиньпина. В подписанном главами государств России и Китая «Совместном заявлении» отмечалось: «Руководствуясь Договором, Россия и Китай сформировали модель межгосударственных отношений нового типа, отвечающую коренным национальным интересам двух стран и чаяниям их народов, а также играющую важную роль в продвижении многополярного миропорядка, обеспечении международной и региональной безопасности и стабильности» [11]. Примечательно, что и в увидевшей свет в 2021 г. новой «Стратегии национальной безопасности Российской Федерации» специально оговорено, что с Китаем Россию связывают отношения «всеобъемлющего партнерства и стратегического взаимодействия» [12]. Рассмотрение региональных стратегий России и Китая в Средней Азии в связи с многосоставной афганской проблемой приобретает особую значимость для восприятия глобальных трансформаций, параметры которых все больше определяются активным формированием в недрах условно однополярного мира полицентричной международной системы.
Параметры стратегического партнерства Модель однополярного мира, культивируемого США со времени распада СССР, обнаружила пределы своих возможностей на фоне возвышения Китая в качестве второй экономики мира и стремительного роста России как глобального военно-стратегического фактора. Важной приметой складывающегося полицентричного миропорядка становятся тесные российско-китайские партнерские отношения, демонстрирующие за два истекших десятилетия поступательный рост по самым разнообразным направлениям. Это и торгово-экономическое сотрудничество, по итогам которого Китай стал с 2020 г. крупнейшим торговым партнером России; и сфера энергетики, где важную роль в развитии российско-китайского партнерства (а также и мировой энергетики) призван сыграть трансконтинентальный магистральный газопровод «Сила Сибири». Это такие объекты в сфере атомной промышленности, как Тяньваньская атомная электростанция и АЭС «Сюйдапу». Это и российско-китайский космический проект, в рамках которого запланировано создание Международной научной лунной станции. Это и тесное взаимодействие двух стран в области исследований и разработок медикаментов и вакцин. Успешно развиваются контакты по линии двусторонних дипломатических связей, а также и в многосторонних форматах – в рамках ООН, Шанхайской организации сотрудничества (ШОС), БРИКС (Бразилия–Россия–Индия–Китай–ЮАР), АТЭС, «Группы 20». Успешно действует механизм регулярных встреч глав государств и правительств двух стран. Функционируют парламентский комитет по сотрудничеству и межправительственный комитет по взаимодействию на уровне вице-премьеров двух стран. Регулярно проводятся встречи министров иностранных дел Китая и РФ. Объединяет страны и необходимость противостояния внешним угрозам. Характеризуя в этой связи особенности взаимодействия в рамках «российско-китайского тандема», глава МИД РФ С. Лавров обратил внимание на то, что такая модель двусторонних отношений совершеннее классических военно-политических союзов времен «холодной войны». «В отличие от последних, - подчеркнул министр, - взаимодействие между Москвой и Пекином не сковано идеологическими ограничителями, строится на равноправных началах, не направлено против третьих стран и устойчиво к влиянию внешних факторов. Будучи самоценным, наше партнерство характеризуется высокой степенью координации действий, в том числе по стратегически значимым сюжетам» [17]. В свою очередь, официальный представитель МИД КНР Чжао Лицзянь заявил: «Китайско-российские отношения всеобъемлющего партнерства и стратегического взаимодействия в новую эпоху стали прочными, как скала» [4]. В важное направление российско-китайского взаимодействия превращена в последние годы военная сфера. Китай активно закупает российскую боевую технику и вооружения (истребители Су-35, системы С-400), получает помощь от России в создании современных систем предупреждения о ракетном нападении. Помимо военно-технического сотрудничества, у Вооруженных сил РФ и НОАК (Народно-освободительная армия Китая) существуют давние связи и контакты на уровне проведения совместных учений. Они регулярно организуются с 2005 г. – как на двусторонней основе, так и через многосторонние форматы. Это, например, состоявшиеся в мае 2015 в восточной части Средиземного моря российско-китайские военные учения «Морское взаимодействие – 2015», маневры ВМФ РФ и КНР в июле 2017 г. в Балтийском, а в декабре 2020 – в Восточно-Китайском море. Более 3 тыс. китайских военнослужащих приняли участие в масштабных учениях «Восток-2018» в Забайкальском крае. Примечательны состоявшиеся в августе 2021 г. в Нинся-Хуэйском автономном районе КНР масштабные совместные учения вооруженных сил РФ и КНР «Запад. Взаимодействие-2021», на которых присутствовали главы двух Министерств обороны – Сергей Шойгу и Вэй Фэнхэ. Учения, явившиеся совместным ответом России и Китая на новый афганский кризис, продемонстрировали высокий и всеобъемлющий уровень стратегического сотрудничества двух стран, их стремление своими силами поддерживать региональную безопасность в Азии, противостоять террористической угрозе. О формализации союзнических отношений заключением военного союза речи пока не идет, а высказывания на эту тему российских и китайских представителей скорее выглядят как направляемые Западу сигналы о бесперспективности его давления на Россию и Китай. Оба государства к тому же могут – в отсутствие формального военного союза – избегать обсуждения сюжетов (Крымский вопрос, Восток Украины, уйгурская проблема, статус Тайваня, ситуация в Гонконге/Сянгане), не представляющих интереса для одной из сторон. Это не исключает дальнейшего углубления на двустороннем уровне военного и военно-технического сотрудничества. Принципы внешней политики Китая мало чем отличаются от постулатов, на которых зиждется позиционирование современной России на международной арене – противостояние политике грубой силы и давления на другие страны; следование принципам взаимного уважения, равенства, справедливости и взаимовыгодного сотрудничества; поддержка международного порядка на основе принципов ООН. Обращает на себя внимание высказывание члена Госсовета КНР, министра иностранных дел Ван И на открытии в июле 2021 г. в Университете Цинхуа в Пекине девятого Всемирного форума мира: «Позиция Китая предельно ясна: общепризнанной системой может быть только международная система, ядром которой является Организация Объединенных Наций; порядком, который все страны защищают вместе, может быть только международный порядок, основанный на международном праве; правилами, которых придерживаются все страны, могут быть только базовые нормы международных отношений, основанные на целях и принципах, закрепленных в Уставе ООН» [2]. Такая направленность внешней политики РФ и КНР способствует тому, что обе глобальные державы стали основным фактором обеспечения безопасности в мире. Как отмечает китайское издание «Global Times», фокусирующееся на международной тематике и отражающее официальную позицию правительства КНР, «Китай и Россия являются крупными ядерными державами и постоянными членами Совета Безопасности ООН, обладающими уникальным влиянием и обязанностями по защите мирового порядка, мира, по повышению справедливости для международного сообщества и уравновешиванию гегемонии США» [24]. В качестве постоянных членов Совета Безопасности ООН РФ и КНР внесли ощутимый вклад в политическое решение многих «горячих» глобальных и региональных проблем, по которым их позиции во многом совпадают. Речь идет о кризисах на Украине, в Южно-Китайском море, Иране (в связи с его ядерной программой), Сирии, Мьянме и др. Сотрудничество России с КНР активизировалось с 2014 г., – после того, как Крым воссоединился с Россией, и она оказалась под санкционным прессом Запада, конфронтации с которым не избежал и Китай. В 2021 г. внимание России и Китая привлекли проблемы, возникшие в связи с выводом войск США/НАТО из Афганистана и потребовавшие координации действий России и Китая на сопредельных с Афганистаном территориях – в том числе в постсоветских республиках Средней Азии. Там Россия и Китай имеют давние и во многом совпадающие интересы.
Интересы РФ и КНР в Средней Азии Тесные связи России и Китая с новыми независимыми государствами Средней Азии длятся не один десяток лет: в 2022 г. будет отмечаться 30-летний юбилей установления с ними дипломатических отношений РФ и КНР. Разнообразными контактами России, Китая, среднеазиатских республик (Казахстан, Киргизия, Таджикистан и Узбекистан[1]) отмечено их взаимодействие в рамках действующей с 2001 г. Шанхайской организации сотрудничества, включающей с 2017 г. Индию и Пакистан [5]. Средняя Азия представляет для России и Китая ценность как с точки зрения возможности прохождения стратегически важных коммуникаций, так и в силу богатого энергоресурсного потенциала. Она занимает важное место в формирующейся российской стратегии «Поворот на Восток», которая предполагает и усиление политической и экономической роли России в Азии. Расширяя связи со среднеазиатскими странами, в том числе и за счет инвестиций в их экономику и социальную сферу, РФ привлекает их к участию в евразийской экономической интеграции в рамках функционирующего с 2015 г. Евразийского экономического союза (ЕАЭС), где Казахстан и Киргизия являются полноправными членами, а Узбекистан в 2020 г. получил статус наблюдателя. У России имеется серьезный потенциал для реализации своих интересов в Средней Азии. Во-первых, РФ связывают важные двусторонние договоры или стратегические союзы с государствами региона. Во-вторых, России принадлежит центральное место в международной структуре, поддерживающей региональную безопасность – в Организации Договора о коллективной безопасности (ОДКБ), куда, помимо самой России, а также Армении и Белоруссии, входят Казахстан, Киргизия и Таджикистан. В-третьих, Россия наряду с Китаем лидирует в ШОС. В-четвертых, Россия является самым влиятельным участником ЕАЭС. В-пятых, культурно-цивилизационные связи Средней Азии с РФ сохраняются через русский язык, который остается там (как и на всем постсоветском пространстве) средством межнационального общения. Роль РФ в поддержании безопасности в Средней Азии растет ввиду необходимости противодействия наркотрафику, угрозе исламистского радикализма, непрекращающейся нестабильности в афганской кризисной зоне. Поэтому сохраняет свою актуальность военно-политическая составляющая российской стратегии, а сама Средняя Азия рассматривается в России как важный стратегический буфер, ограждающий ее от внешних вызовов и угроз. Их реальная оценка побуждает РФ активнее формировать новую стратегию, нацеленную на достижение безопасности в Средней Азии и на купирование афганского кризиса. Внешним проявлением ее военного компонента являются базы РФ/ОДКБ в Таджикистане и Киргизии, развивающееся военно-политическое сотрудничество со странами региона, регулярные боевые учения. Что касается Китая, то его партнерства со Средней Азией основано на совпадении интересов в отношении продвижения различных инфраструктурных проектов в рамкахинициативы КНР «Один пояс, один путь» (ОПОП), развития в ее рамках новых транспортно-логистических маршрутов в регионе, достижения стабильности и безопасности в Средней Азии. Торгово-экономическому и политическому сотрудничеству среднеазиатских стран и Китая благоприятствуют географическая сопредельность; взаимодополняемость экономических структур; налаженные торговые связи; проложенные Китаем в регион новые транспортные коммуникации; благоприятный политический климат в странах региона; культурная близость этносов (казахи, уйгуры, узбеки, таджики и др.), проживающих в среднеазиатских республиках и Китае. Особую значимость для КНР представляют энергетические ресурсы Средней Азии и ее роль эффективного транспортного коридора, обеспечивающего Китаю выход в Россию и далее – к товарным рынкам Евросоюза. Китай, развивая транспортную инфраструктуру Средней Азии, открывая новые инвестиционные возможности региона, способствует повышению его геополитической и геоэкономической значимости. Серьезного соперничества России и Китая в экономической сфере Средней Азии не наблюдается, хотя продвигаемая Россией в рамках ЕАЭС программа евразийской интеграции по ряду параметров конкурирует, а порой и входит в противоречие с инвестиционными и инфраструктурными проектами Китая в Средней Азии, активно включаемой в ОПОП. Сближение же внешнеполитических позиций РФ и КНР в отношении региона идет главным образом на основе противостояния внешним вызовам: их в регионе, как и за его пределами, генерируют преимущественно США. Примечательно, что подходы России и Китая к нахождению этой мировой сверхдержавы на пространстве Евразии претерпели эволюцию. На начальном этапе (с 2001 г.) афганской военной кампании США[2] в Москве и Пекине не возражали против американского военного присутствия в Средней Азии: прокладывания через ее территорию важного для снабжения войск в Афганистане маршрута под названием Северная распределительная сеть и учреждения в Узбекистане и Киргизии военных баз США. Провозглашенный США курс, нацеленный на борьбу с террористической угрозой, совпадал с интересами России и Китая, ставившими во главу угла своей международной повестки задачу противодействия терроризму и исламистскому радикализму. Со временем, однако, масштабы военного присутствия США в регионе стали выходить далеко за рамки борьбы с терроризмом. Участились и попытки американского вмешательства во внутренние дела стран, где были размещены их военные контингенты. Разочарованные итогами политики США в Афганистане и Средне Азии, в то время как и в самих США интерес к региону падал, Китай и Россия убедили среднеазиатских лидеров ускорить закрытие американских баз. Вашингтон всемерно ускорил в первые десятилетия XXI в. процесс милитаризации своей политики с явной целью сдерживания России и Китая, оспаривания их влияния в Центральной и Восточной Европе, Азии, Азиатско-Тихоокеанском регионе. Там развертывались новые военные контингенты США, организовывались многочисленные военные учения, формировались военно-политические альянсы (например, антикитайский QUAD – Quadrilateral Security Dialogue в составе США, Австралии, Японии, Индии) Китайские аналитики, фиксируя сопряжение российско-китайских интересов в свете сохраняющегося отчуждения от проводимого США недружественного курса в отношении России и Китая, подчеркивали: «...чем больше западные страны укрепляют свой антагонистический союз против Китая и России, тем больше эти две страны будут склоняться к совместной борьбе. Это основное правило политики. Несомненно, стратегическое единство Китая и России будет в первую очередь направлено против гегемонии США» [20]. Согласно оценкам американских исследователей, «администрации президента Байдена будет непросто справиться с поведением КНР, не учитывая поддержку, которую Москва оказывает Пекину… Вашингтон должен просчитывать, как его реакция на действия одного противника повлияет на поведение другого» [3]. Не скрывают в Китае и России своего крайне негативного отношения к возможности возобновления военного присутствия США в Средней Азии после вывода международного воинского контингента из Афганистана. Российский МИД ссылается при этом на то, что для входящих в ОДКБ России и трех среднеазиатских стран (Казахстана, Киргизии и Таджикистана) Средняя Азия – это «общее пространство безопасности», поэтому предполагается «согласие всех союзников по вопросам размещения иностранных вооруженных сил на их территории». Для них, а также для Узбекистана и Туркменистана, не входящих в ОДКБ, разместить на своей территории американских солдат, «которые прямо продекларировали цель держать под прицелом Афганистан и при необходимости бомбить его, – это значит мгновенно превратить себя в мишень» [1]. В Средней Азии перспективу второго пришествия США в регион также воспринимают настороженно. И дело здесь не столько в страхе «авторитарных режимов» (так на Западе обычно именуют легитимных руководителей среднеазиатских стран) утратить власть и привилегии в случае установления на этих территориях столь приветствуемых в США и ЕС «демократических порядков», – разумеется, с опорой на «мягкую»/»умную» силу (финансирование через неправительственные организации), потенциал армии и спецслужб США. Ошибочно также сводить деятельность РФ и КНР в Средней Азии к стремлению единолично распоряжаться здесь своими сферами влияния – именно в этом Вашингтон постоянно обвиняет российских и китайских политиков и военных. Хотя в том, что Россия и КНР преследуют собственные национальные интересы, нет ничего зазорного, на этом строят свою внешнюю политику все, включая и США. Дело в ином – в восприятии в российской, китайской, среднеазиатских столицах внешней политики США, которая стала ассоциироваться с дестабилизацией, конфликтами, разрухой. Именно об этом говорит опыт пребывания США в Ираке, Ливии, Сирии, а также вмешательство «коллективного Запада» во внутренние дела других стран (Венесуэлы, Грузии, Молдавии, Украины, Белоруссии), которое неизбежно наносило прямой ущерб их экономике, подрывало территориальную целостность и суверенитет. Не секрет, что и в Средней Азии США покровительствуют политическим и общественным деятелям, СМИ, выступающим с русофобских или антикитайских позиций, разжигающим межнациональную и межрелигиозную рознь, от которой рукой подать до пожара «цветных революций» (что неоднократно демонстрировала Киргизия, пережившая за свою недолгую историю ряд насильственных – и отнюдь не «бархатных» – переворотов). Но одно дело, как строят свои стратегии Россия и Китай, а другое – внешнеполитические интересы самих среднеазиатских государств. Они, столкнувшись с растущим китайским влиянием, часто склонны рассматривать Россию в качестве геополитического противовеса Китаю, а «коллективный Запад» – как силу, способную в теории создать некий контрбаланс гипотетической экспансии Китая и России. Таким способом страны Средней Азии и формируют основы своей внешнеполитической «многовекторности», в рамках которой в регионе охотно откликаются на любые инициативы, направленные на содействие его развитию, на поддержание безопасности –от кого бы они ни исходили. Потенциальные разногласия между среднеазиатскими странами, с одной стороны, и добивающимися влияния в регионе Россией и Китаем – с другой, отодвинуты в сторону кризисом в Афганистане, откуда на излете августа 2021 г. США и НАТО поспешно вывели войска. Разоренный многолетними конфликтами, расколотый по линиям этнополитических, клановых, религиозных противостояний, управляемый утвердившимся в Кабуле Движением Талибан (террористическая организация, запрещенная в РФ, КНР и ряде других стран), Афганистан может стать источником региональной напряженности.
Афганистан и региональная безопасность Ситуация в Афганистане после установления контроля над его территорией Талибаном остается мало предсказуемой, а потому вопросы влияния афганского фактора на сферу всей региональной безопасности и на дальнейшую стратегию в этом регионе России и Китая можно рассматривать только в формате прогнозных сценариев. Политики, представлявшие катарский Политический офис Движения Талибан (ДТ), на различных этапах переговоров и консультаций официально заверяли об отсутствии намерений нарушать границы государств Средней Азии [8]. Этой же позиции ДТ придерживалось и после вывода иностранных войск. Будут ли новые власти верны своим миролюбивым заявлениям, покажет время. Но, вне зависимости от планов лидеров Талибана, никуда не делись угрозы, способные подорвать развитие среднеазиатских государств, создать серьезные проблемы России, а также и Китаю. Обеспокоенность вызывает возможность возобновления боевых действий, их эскалация в ряде граничащих со странами Средней Азии северных провинций. Там проживает до 3 млн. узбеков (из 35-миллионного населения Афганистана) и 11-13 млн. таджиков (вторая по численности после пуштунов этническая группа Афганистана), позиции которых всегда были сильны и в Кабуле (таджики составляли до 50% его населения). Обе эти этнические группы – традиционные соперники Талибана, который получил благодаря договоренностям с США большие дивиденды и делиться ими с кем бы то ни было не собирается. Поэтому нельзя исключить в будущем возможности вооруженного противостояния с Кабулом этносов северных провинций. Уже в августе 2021 г. в Панджшерской долине заявил о себе как о противнике победившего ДТ сформированный в июле-августе 2021 г. Ахмадом Масудом-младшим «Фронт национального сопротивления», который поддержал Амрулла Салех, занимавший пост вице-президента в администрации сбежавшего перед наступлением талибов на Кабул президента Ашрафа Гани. Примкнули к «Фронту» отдельные подразделения афганской армии и спецназа. Как и в период функционирования в 1996–2001 гг. Северного альянса, к мятежникам Севера могут присоединиться проиранские хазарейцы, имеющие с Талибаном особые счеты. В случае обострения междоусобицы в Афганистане, боестолкновений с некоторой частью бывшего Северного альянса отрядов Талибана и их ситуационных союзников из числа радикальных исламистов, Таджикистану и Узбекистану трудно будет самоустраниться от поддержки, – если даже и не напрямую, – родственных этносов в Афганистане. Нельзя исключить и массированного притока беженцев и мигрантов из Афганистана в страны Средней Азии[3], что ляжет дополнительным бременем на их неокрепшие и нестабильные экономики. Существует также риск инфильтрации в регион под видом беженцев боевиков. Другой комплекс угроз представляет нелегальный оборот оружия и наркотиков, что традиционно служит важным источником доходов радикальных и террористических группировок. В сегодняшнем разоренном войнами Афганистане с его разрушенной экономикой реальной альтернативы дальнейшему процветанию наркобизнеса просто нет. Своеобразным образом дополнили «вклад» в возможное погружение Афганистана – и, по умолчанию, его соседей: – в неуправляемый хаос американцы, оставившие Талибану огромные арсеналы военной техники и современного оружия на сумму свыше 85 млрд долл. США, что вдвое больше оборонного бюджета РФ на 2021 г. и в тысячу раз – годовых военных расходов Таджикистана [6]. Не приходится сомневаться, что эти «богатства» в разы увеличат незаконный оборот оружия, оседающего и в Средней Азии. Угрожает региональной безопасности и перспектива экспансии за пределы Афганистана радикального исламизма и международного терроризма. В различных частях Афганистана находится большое число боевиков запрещенных в РФ, а также в КНР и Средней Азии иностранных террористических формирований – «Аль-Каиды», «Исламского государства» (ИГ), «Исламского движения Узбекистана» (ИДУ), «Исламского государства Хорасан» (ИГ-Хорасан) и других. Многие из них установили неафишируемые контакты с отдельными подразделениями ДТ, представляющим собой неоднородную и разветвленную структуру. Количество таких экстремистских ячеек и их численность оценивается по-разному – от 8 до 10 тыс.чел. Но то, что в них широко представлены выходцы из Средней Азии, Северного Кавказа РФ, Синьцзян-Уйгурского автономного района Китая – печальная реальность. Важно, что радикальным исламистам удалось, по данным ООН, создать во всех странах Средней Азии «спящие ячейки» [23]. В отличие от ДТ, ИГ и ИГ–Хорасан не признают этнической или национальной принадлежности, государственных границ, объявляя себя транснациональными организациями. Поэтому возможности этих экстремистских структур по привлечению в свои ряды представителей различных этнических групп шире, чему ДТ, являющегося в основном пуштунским движением (куда вовлекаются, правда, и другие этнические группы Афганистана). Способствовать распространению влияния радикального исламизма в Афганистане и Средней Азии могут для продвижения своих геополитических интересов и внешние силы. В их числе – крупные региональные державы Ближнего Востока, долго спонсировавшие религиозно-экстремистские движения Афганистана. Подтолкнут ли афганские угрозы страны Средней Азии к преодолению противоречий и созданию работающей схемы взаимодействия, от которой регион только выиграет? Среднеазиатские государства принимали до недавнего времени участие в обсуждении проблем национального примирения в Афганистане в рамках разнообразных диалоговых площадок (Стамбульский процесс, Московский формат консультаций по Афганистану, состоявшаяся 14 июля 2021 г. в Душанбе первая встреча министров иностранных дел государств-членов ШОС и Афганистана в формате Контактной группы «ШОС-Афганистан» и пр.). Имеется и специфика в двустороннем взаимодействии с представителями ДТ отдельных среднеазиатских государств. Узбекистан является активным участником всех переговоров с ДТ, а Таджикистан избегал до недавнего времени прямых контактов с ним. Туркменские власти, ссылаясь на свой нейтральный статус, старались не вовлекаться во внутриафганские дела. Но в целом среднеазиатские республики дальше поддержки международных усилий по переводу Афганистана на мирные рельсы, пойти не смогут и не будут играть решающей роли в стабилизации обстановки в нем. Наоборот: негативные процессы, которые будут происходить в Афганистане, способны легко дестабилизировать Среднюю Азию. Некоторые ее страны (такие, как Таджикистан и Киргизия) сами нуждаются в помощи – экономической, финансовой, военно-политической, военно-технической. И такую помощь они могут получить только от России и Китая.
Стратегии России и Китая в Афганистане Высокий уровень конфликтности в Афганистане вызывает озабоченность всех соседних государств. Ведь в случае обострения конфликта дестабилизация грозит не только постсоветским среднеазиатским государствам, но и Китаю, Индии, Ирану. Россия как стратегический союзник государств Средней Азии также может быть вовлечена в дестабилизацию, чреватую срывом евразийской экономической интеграции в рамках ЕАЭС. Для Китая такая дестабилизация опасна нарушением статус-кво в Синьцзян-Уйгурском автономном районе, где могут активизироваться «спящие» сепаратистские и террористические ячейки, и ударом по грандиозному транспортно-экономическому проекту КНР ОПОП, в рамках которого страны Средней Азии рассматриваются в качестве важного звена для транзита в Европу китайских товаров. В России максимально серьезно воспринимают угрозы, исходящие с территории Афганистана, в связи с чем тщательно отслеживается обстановка в Средней Азии. Приоритетными целями РФ в ее взаимодействии с ДТ остаются следующие: Россия надеется, что ДТ выполнит взятые на себя обязательства в плане прекращения наркотрафика, и новые власти Афганистана не допустят использования в антироссийских целях территории этого государства другими террористическими организациями. Если с представителями Политического офиса ДТ контакты установлены, и от этой фракции ДТ – по крайней мере, вербально – угроз в адрес России не следует, то в отношении других запрещенных в РФ террористических и экстремистских организаций дело обстоит сложнее. Особую тревогу в этой связи в России, а также и в Средней Азии, вызывает деятельность базирующейся на севере Афганистана – в основном в среде этнических узбеков и таджиков – транснациональной джихадистской группировки ИГ-Хорасан. Она, как следует из недавнего доклада Мониторинговой Группы ООН, намерена установить свое влияние в Центральной и Южной Азии, включив в сферу своей пропагандистской и террористической активности – вкупе с Афганистаном, Бангладеш, Индией, Пакистаном, Мальдивами, Шри-Ланкой – все пять среднеазиатских республик [23]. Имея тесную аффилиацию со своей корневой структурой – ближневосточным «Исламским государством», группировка враждует с Талибаном (в отличие от антикитайского «Исламского движения Восточный Туркестан», также нашедшего убежище в Афганистане)[4]. В этом плане тактически ИГ-Хорасан – общий враг как для Талибана, так и для России, учитывая решающую роль последней в разгроме ИГ в Сирии [21]. В Средней Азии ИГ-Хорасан запрещена и ее последователи преследуются, но нельзя исключить существования скрытых симпатизантов группировки. Активизировавшиеся с изменением в августе 2021 г. ситуации в Афганистане двусторонние российско-китайские контакты, плотная координация двух стран по линии внешнеполитических ведомств, регулярный обмен мнениями по афганскому вопросу между российским и китайским лидерами, – все это проявление того, что Китай и Россия выступают вместе в содействии восстановлению мира, стабильности и развития в Афганистане на основе уважения воли и выбора афганского народа. Так, в ходе состоявшегося 25 августа 2021 г. телефонного разговора с Си Цзиньпином Владимир Путин призвал «к согласованным усилиям, чтобы побудить все фракции в Афганистане построить открытую и инклюзивную политическую структуру путем консультаций, проводить умеренную и осторожную внутреннюю и внешнюю политику, полностью дистанцироваться от всех террористических групп и поддерживать дружеские отношения с остальным миром, особенно с соседними странами» [21]. Россия, как и Китай, полагает необходимым привлекать к внутриафганскому урегулированию прежде всего региональные государства, для чего предполагается «максимально задействовать и потенциал Шанхайской организации сотрудничества» [14]. Прилагает Россия значительные усилия к принятию в рамках ОДКБ практических коллективных мер, призванных обеспечить безопасность стран–членов этой международной организации, а также и других стран Средней Азии. Особое внимание в этой связи уделяется мерам по предотвращению пограничных инцидентов. С этой целью ряд совместных военных учений был проведен на таджикско-афганской границе. В августе 2021 г. в Сурхандарьинской области Узбекистана состоялись российско-узбекские маневры, продолжившиеся затем на таджикско-афганской границе с участием военнослужащих Таджикистана. Запланирована к проведению в Средней Азии серия масштабных учений Коллективных сил ОДКБ («Поиск-2021», «Эшелон-2021», «Взаимодействие-2021», «Кобальт-2021»). Учения на южных рубежах СНГ должны повысить готовность Средней Азии к отражению угрозы проникновения террористических формирований из Афганистана. Да и в целом осуществляемое при деятельном участии России спешное укрепление в Средней Азии границы с Афганистаном означает: Москва и ее региональные партнеры готовятся к возможному неблагоприятному сценарию. Стратегия КНР в отношении Афганистана и его влияния на региональную безопасность во многом совпадает с российской и существенно отличается от позиции КНР в период нахождения в Афганистане в 1980-е годы ограниченного контингента советских войск. Тогда Китай поддержал афганских моджахедов, воевавших против СССР. Но не только по причине, как это официально декларировалось, опасений за судьбу Синьцзяна в связи с советской военной операцией в Афганистане. Действовать там на стороне США и моджахедов побуждали тогдашнее китайское руководство другие значимые для него мотивы – страх перед мнимой «советской угрозой», которая могла бы усилиться, по расчетам китайских политиков, в случае военного успеха СССР в Афганистане; надежда получить от Запада в обмен на союз против СССР новейшие технологии. Примечательно, что и с ДТ, захватившим в 1996 г. власть в Кабуле, КНР (в отличие от РФ) плотно контактировал. Потому Китаю не так сложно было возобновить свое участие в межафганских переговорах. Формально они стартовали в 2019 г., когда в Пекине прошла встреча делегации катарского Политического офиса ДТ со спецпредставителем КНР по Афганистану. Активизировавший свои контакты с ДТ после того, как США подписали с Талибаном в феврале 2020 г. в Дохе известное «Соглашения о мире» [18], Китай постарался играть конструктивную роль в продвижении политического урегулирования афганской проблемы. Заинтересованность Китая в позитивном исходе этого процесса очевидна. Она, во-первых, связана с экономическим фактором и стремлением к тому, чтобы в Афганистане установилась относительно благоприятная среда для китайских инвесторов. Ведь вероятная дестабилизация Афганистана может подорвать широкомасштабные цели Китая в регионе – по прокладке «Китайско-пакистанского экономического коридора», других проектов в рамках ОПОП. Уход США из Афганистана открывает Китаю «окно стратегических возможностей» [25], тем более что и переговорщики со стороны ДТ, базировавшиеся в катарском офисе, неоднократно заверяли Пекин в отсутствии намерений вмешиваться во внутренние дела Китая и приветствовали участие последнего в восстановлении и развитии Афганистана, пообещав также обеспечить безопасность китайских вложений в экономику прогнозируемого Эмирата Афганистан [22]. Китай, во-вторых, заинтересован в том, чтобы потенциальная нестабильность не распространилась за пределы Афганистана, и эта страна не стала бы пристанищем террористических группировок, в особенности тех, что связаны с этническими уйгурами СУАР. Этот автономный район отделяет от Афганистана восьмикилометровая граница, в то время как вся китайско-афганская граница в совокупности составляет 76 километров. Ключевым в отношениях КНР и Талибана становится вопрос об отношении новых властей Кабула к базирующемуся в основном в афганском Бадахшане «Исламскому движению Восточного Туркестана» (группировка известна также как «Исламское государство Восточного Туркестана» и «Исламская партия Туркестана»): оно считается в КНР террористической организацией, угрожающей безопасности СУАР. Примечательно, что Россия и КНР воздержались при голосовании 30 августа 2021 г. в Совете Безопасности ООН резолюции по Афганистану, так как в этом документе (принятом в конечном итоге в редакции Британии, США и Франции) проигнорированы «принципиальные озабоченности» РФ и КНР в отношении деятельности группировок «Исламское государство» и «Исламское государство Восточного Туркестана» [13]. Талибан неоднократно заверял Китай, что Афганистан не станет базой для террористических группировок и ни в каком виде не будет использован против Китая и китайских интересов. Но, хотя представители Талибана и рассматривают Китай в качестве торгового партнера и инвестора, который будет вкладываться в восстановление страны, в строительство ее транспортной и социальной инфраструктуры, больших потоков средств из Китая в Афганистан, если и можно ждать, то разве что в долгосрочной перспективе. В целом же переговоры, которые ведет Талибан как с Китаем, так и с Россией, могут свидетельствовать о его стремлении к формированию имиджа респектабельного и надежного партнера по переговорам, что обеспечит ему международное признание, а главное – поможет исключить ДТ из числа террористических организаций. Тесное российско-китайское взаимодействие на афганском направлении не исключает подспудного соперничества и в Афганистане, и в Средней Азии, где Китай активно продвигает альтернативные форматы, предусматривающие двусторонние и многосторонние (без РФ) уровни сотрудничества. Таким стал, например, созданный в 2016 г. в составе Афганистана, Китая, Пакистана и Таджикистана «Четырёхсторонний механизм по сотрудничеству и координации» (ЧМСК) с целью «объединения усилий по борьбе с терроризмом... дальнейшего продвижения сотрудничества в области безопасности» [19]. ЧМСК предполагает партнерство четырёх государств в военной сфере и в области взаимодействия спецслужб, регулярно проводит встречи рабочих групп. ЧМСК включен в увидевшую свет в январе 2017 г. «Белую книгу» КНР, посвящённую международному сотрудничеству в сфере безопасности в Азиатско-Тихоокеанском регионе, где он обозначен как новый формат содействия стабильности в АТР [16. С. 44]. Тесные военные контакты завязаны Китаем и с Таджикистаном: в этой республике Китай возвел в районе Бадахшана военный объект в целях противодействия утвердившейся там экстремистской группировке «Джамаат Ансаруллах» (организация признана в РФ и Таджикистане террористической). Предполагается, что она, будучи связана с «Исламским государством», вербовала молодых таджикских граждан для участия в боевых действиях в Сирии, что не помешало ДТ поручить боевикам группировки охрану отдельных участков таджикско-афганской границы в Бадахшане [7]. Наконец, Китай, запустив с 2020 г. новый диалоговый формат «Центральная Азия+Китай» (С+С5) – встречи министров иностранных дел пяти среднеазиатских стран с главой китайского МИД, стал разрабатывать совместные с ними меры по содействию политическому урегулированию в Афганистане. В документе, принятом на второй встрече в формате «5+1», состоявшейся в мае 2021 г. в китайском Сиане, отмечалась «безальтернативность политического урегулирования ситуации в Афганистане» и подчеркивалась заинтересованность государств Средней Азии и Китая «в том, чтобы Афганистан стал мирным, стабильным и процветающим государством, поддерживающим добрососедские и дружественные отношения с соседними странами» [10]. Могут ли Россия и Китай обеспечить стабильность и мир в Афганистане, интегрируя его в разрабатываемые в ШОС, ЕАЭС, других структурах региональные планы по модернизации экономики и поддержанию безопасности? Пока перспективы этого туманны, если учесть, во-первых, степень разобщенности в Афганистане (а также и в ряде стран Средней Азии) этносов, элит, внутренних регионов и, во-вторых – разнонаправленность интересов государств, стремящихся влиять на афганскую ситуацию. Китай и Россия займут, скорее всего, выжидательную позицию в отношении Афганистана, продолжив политико-дипломатическое взаимодействие с целью разрешения кризиса в этой стране со своими региональными партнерами – Пакистаном, Ираном, Индией. В России и Китае видят риски, созданные поспешным и во многом неподготовленным уходом США из Афганистана. Но и из такой ситуации оба государства готовятся извлечь определенные геополитические преференции, продолжив нести бремя держав, на которых лежит ответственность за поддержание безопасности в регионе.
Литература
[1] Туркменистан, ссылающийся на признанный ООН статус нейтрального государства, участвует в заседаниях ШОС на правах гостя. [2] В ноябре 2001 г. введенная в Афганистан армия США свергла при поддержке Северного альянса правительство Талибана (запрещено в РФ) после его отказа выдать лидера «Аль-Каиды» (запрещенная в РФ террористическая организация) Усаму бен Ладена, обвиненного в США в организации терактов 11 сентября 2011 г. Наряду с США и интернациональной военизированной структурой «Международные силы содействия безопасности», «освященной» авторитетом ООН, но сформированной в основном усилиями США/НАТО, во внутриафганский политический процесс включились крупные сопредельные азиатские державы – Китай, Индия, Иран, Пакистан, каждая из которых преследовала в Афганистане собственные интересы, связанные не только и не столько с антитеррористической борьбой [15]. [3] По данным, которые приводил афганский посол в Таджикистане Мухаммад Захир Агбар, в Таджикистане попросили убежище около 10 тыс. человек, бежавших из Афганистана [9]. [4] Все перечисленные организации запрещены в РФ как террористические. комментарии - 57
<a href="https://geo-sz.ru/razrabotka-tehnicheskogo-plana">технический план здания цена</a> Браво, это просто отличная мысль <a href="https://avenue17.ru/zapchasti-dlja-evropejskogo-oborudovanija">качественные запчасти panasonic</a> <a href="https://baikal-nord.ru/excursions/leto_irkutsk">экскурсии на байкал из иркутска лето 2023</a> <a href="https://specbalkon.ru/zamena-ostekleniya">замена холодного остекления на теплое СПБ стоимость</a> <a href="https://fod38.ru/">фабрика окон иркутск</a> <a href="https://fod38.ru/">купить пластиковые окна</a> <a href="https://heating-film.com/elektrycheskyj-teplyj-pol/">электро полы с подогревом</a> <a href="https://heating-film.com/elektrycheskyj-teplyj-pol/ynfrakrasnaya-plenka/teplyj-pol-4-go-pokolenyya-ru/">инфракрасная пленка купить</a> <a href="https://teplapidloga.com.ua/ua/g102359950-kabelnyj-elektricheskij-teplyj">електрична тепла підлога під плитку ціна</a> <a href="https://teplapidloga.com.ua/g102359956-greyuschie-nagrevatelnye-maty">купить нагревательный мат</a> <a href="https://hot-film.com.ua/g22195715-plenochnyj-teplyj-pol">пленочный теплый пол</a> <a href="https://prazdnik38.ru/">аниматоры для детей</a> <a href="https://prazdnik38.ru/">аниматоры в иркутске с выездом</a> <a href="https://venro.ru/">накрутка лайков по ссылке инстаграм</a> <a href="https://venro.ru/">накрутка лайков вк без заданий</a> <a href="https://remont-kofemashin38.ru/">ремонт кофемашин в иркутске</a> <a href="https://remont-kofemashin38.ru/">ремонт кофемашин на дому</a> Супер клас!!! Мой комментарий
|
Подписка
|
<a href="https://geo-sz.ru/razrabotka-shemy-planirovochnoj-organizatsii-territorii-zemelnogo-uchastka-spozu">разработка схемы планировочной организации земельного участка</a>