В октябре 2019 г. большинство аналитиков и наблюдателей были поражены стремительным развитием политического кризиса в Боливии и крушением, казалось бы, прочного режима популярного и во многом успешного правительства президента Эво Моралеса. Есть смысл проанализировать путь, пройденный Боливией при его президентстве, понять причины кризиса и его приводные ремни, запустившие не только фатальный механизм падения власти Моралеса, но и крах надежды на альтернативную модель общественно-экономического развития, которую представляла собой Боливия последние 14 лет. Впервые происходит падение левого режима в условиях безусловных, никем не оспариваемых экономических успехов и растущего благосостояния, позволявшего говорить о «боливийском экономическом чуде», особенно диковинного в условиях левого политического режима, не скрывавшего своей оппозиции капитализму и его бастиону – США.
Культурная и демократическая революция
Эво Моралес пришел к власти в 2006 г. в результате глубокого общественно-политического кризиса, когда все старые партии полностью дискредитировали себя, и общество желало решительных, революционных перемен. Эво и его партия Движение к социализму (МАС) в 2005 г. шли на выборы с программой, включавшей в себя закрепление права на землю за индейскими народами, национализацию природных ресурсов, защиту коки как традиционного продукта, реформу государства и вооружённых сил, доступность образования и здравоохранения, антиглобализацию и латиноамериканскую солидарность. Цель — общинный социализм, экономический суверенитет, противостоящие неолиберализму, прямая, партисипативная демократия и многонациональное государство [2, C. 307–308]. Выборы 18 декабря 2005 г. вполне ожидаемо принесли победу Эво Моралесу с абсолютным большинством в 53,7% голосов. Впервые радикальные левые пришли к власти не на волне экономического кризиса, а, напротив, на подъёме, в условиях экономического роста и стабильности.
Вступлению в должность президента предшествовала неформальная, но очень символическая церемония, которую 21 января 2006 г. провёл Моралес на руинах Тиауанако, которые всегда были символом индейского сопротивления и величия доиспанской андской цивилизации. Первый кабинет министров отражал соотношение сил победившей мега–коалиции антинеолиберальных сил. В целом он был демонстративно революционен.
Было объявлено о начале демократической и культурной революции, деколонизации страны. Вице-президент Альваро Гарсия Линера заявлял: «Мы пока не видим возможности построения коммунизма... Коммунизм – это дальний горизонт. И этот коммунизм следует строить на основе самоорганизации общества, процессов создания и распределения общественных благ, общинности и самоуправления. Но… это не непосредственная цель, не ближайший горизонт событий, а речь идет о завоевании равенства, перераспределения богатств, расширения прав. Главное — равенство, ибо оно разрывает пять веков структурного неравенства... Надо добиться расширения автономии рабочего класса, возникновения коммунитарных экономических форм через сети, взаимосвязи и общие проекты. Но без контроля на ними. Не будет ни кооптации, ни поощрения сверху коммунитаризма. Этого мы не будем делать никогда... Социализм не появится ни декретом, ни простым желанием... Будет меняться соотношение капиталистических и некапиталистических форм в экономике, усиление некапиталистических форм со временем приведёт к большей коммунитаризации, общинности, и тогда мы сможем говорить о посткапиталистической стадии» [6, P. 79-81].
Для закрепления новой институционности было созвано Учредительное собрание. 137 мест в Собрании из 255 достались представителям МАС и их союзникам, крестьянским и индейским организациям, профсоюзам. Их концепция новой конституции под названием «За Многонациональное государство и самоопределение коренных и крестьянских народов и наций» была принята МАС за основу, что и привело к бесконечным конфликтам с оппозицией. В ноябре 2007 г. оппозиция перестала посещать заседания Собрания. В декабре 2007 г. текст конституции был принят голосами одних правительственных делегатов.
Чтобы выйти из политического кризиса из-за отказа оппозиции признать легитимность конституции, в конгрессе в ходе переговоров было принято более 100 поправок, сильно изменивших текст и смысл многих положений основного закона. Родился некий гибрид нового типа децентрализованного, почти анархического образования и унитарной, президентской республики. Это закладывало неизбежные противоречия в юридическую и политическую ткань будущего государственного устройства [8, P. 26–27]. Из-за уступок, сделанных оппозиции, в новом тексте основного закона содержались противоречащие друг другу положения. На референдуме 25 февраля 2009 г. новая конституция была принята 61% голосов.
Боливия была провозглашена Многонациональным государством. Это была новая форма государственности в противовес старой республике. Конституция признавала социально-экономические и культурные ценности, традиции и общинные институты 36 индейских языковых групп, проживающих в стране, провозглашала права индейских народов «на автономию, самоуправление, собственную культуру, на свои институты, на территорию». Признавались коллективные права индейских народов: за индейскими общинами и территориями признавались права на юридическую автономию, основанную на традиционном праве и обычаях, что противоречило принципу юридического единства всей территории страны [3, P. 212–213]. Однако фактически только 5% муниципалитетов стали управляться в соответствии с обычаями и традиционным правом общин [8, P. 39].
После принятия конституции Моралес смог одержать серьезную победу над автономистами востока страны, креольского Санта-Круса. В условиях конфронтации он согласился провести референдум о доверии президенту и губернаторам. Голосование 10 августа 2008 г. подтвердило популярность Моралеса, который увеличил свою электоральную базу, завоевав 67% голосов. Постепенно правительство смогло дискредитировать оппозицию, а губернаторы Санта-Круса и Тарихи бежали из страны. Сепаратисты были обезглавлены и деморализованы, а правительство стало проводить политику умиротворения буржуазии и предпринимателей Санта-Круса, стараясь убедить их, что успех их бизнеса связан именно с успехом центральной власти. Надо сказать, что Моралесу это вполне удалось.
После принятия новой конституции, которая отныне предусматривала переизбрание президента, 6 декабря 2009 г. состоялись выборы, на которых Эво Моралес получил 64,22% голосов. В конгрессе МАС получил две трети мест, что позволяло принимать конституционные законы. Однако авторитарный стиль Моралеса ослабил единство проправительственных сил: возникли конфликты с индейскими, городскими и рабочими организациями, недовольными отдельными действиями правительства и отсутствием обратной связи между властью и общественными движениями, входившими в МАС.
Успех в экономике – не панацея
В первые годы своего президентства Моралес предпринял важные акции в экономической сфере, направленные на укрепление суверенитета страны. 1 мая 2006 г. военные демонстративно заняли все предприятия нефтегазовой отрасли. Правительство объявило все контракты с иностранными инвесторами недействительными, ссылаясь на то, что в своё время они не были утверждены конгрессом. Это была уже третья (после 1937 г. и 1969 г) национализация нефти и газа, но и самая мягкая по форме, хотя пропагандистски представлялась окончательной победой над империализмом. Дело в том, что всем иностранным компаниям предлагалось подписать новые договоры с боливийским государством, которые в большей степени, чем ранее обеспечивали интересы страны. Отныне все предприятия продавали всю нефть государственной компании ИПФБ, которая затем уже торговала ею на внутреннем и внешнем рынке. Также резко выросли налоги. Эта мера, в отличие от предыдущих национализаций, не нарушила производственный процесс, но передавала в руки государства огромные ресурсы.
Второй задачей государства ставилось развитие микропредприятий, малого бизнеса, сосредоточенного в основном в маргинальных районах, например, Эль-Альто, населённых городскими индейцами. Гарсия Линера назвал это «андским капитализмом»: «Развитие индейских предприятий подчиняется очень гибкой логике. Она делает ставку на накопление, но никогда не ставит на кон все во имя накопления. Сначала индеец работает сам с опорой на семью, которая является его главным и не подвергаемым риску ресурсом. Если все идёт хорошо, нанимаются работники, при этом работает и сам индеец. Если все идёт ещё лучше, нанимаю ещё работников и перестаю работать сам. Если дела идут плохо, возвращаюсь в мир семейной экономики, где можно пережить любые невзгоды. Никогда индеец не порывает с логикой семейного хозяйства… Когда число работников возрастает до 10-15 человек, то индейцы останавливаются и не нанимают до 30, 40, 50, а создают ещё одно микропредприятие для сына, кума, племянника. У них своя логика - не делать ставку на одно предприятие. Эта логика отличается от веберианского рационализма, накопления и расширения через технологическое обновление. В индейском мире своя логика, но она не противостоит «западной», а сочетается с ней» [6, P. 77–78].
Это были теоретические объяснения, а на практике эти идеи сводились к поддержке новой индейской буржуазии, которая постепенно интегрировалась с государственным капитализмом и вытесняла метисную и креольскую, что создавало серьезное социально-психологическое напряжение в креольско-метисных городах. Новая элита подталкивала правительство не к движению к социализму, а к закреплению своего нового статуса, к индейскому национализму вместо общинного эгалитаризма.
Эта концепция развития («три модернизации» по Гарсии Линере) с трудом сочетались с официальной доктриной режима sumaj qamaña, то есть «жить хорошо», декларирующей защиту окружающей среды, Матери Земли (Пачамамы), антиконсьюмеристского образа жизни. Поборником этой концепции «пачамамистов» был министр иностранных дел Давид Чокеуанка, который контролировал большинство индейских общественных организаций, от поддержки которых в немалой степени зависело правительство Эво Моралеса.
Д. Чокеуанка так объяснял концепцию sumaj qamaña: «В 90–е годы мы, аймара, собираясь, говорили: мы хотим вновь стать быть, так как мы перестали быть и не хотели быть, а теперь снова хотим быть. Что это значит? Мы снова хотим стать camiris. На аймара это означает человека, который живёт хорошо. На языке аймара нет слов богатый и бедный. Кечуа говорят: мы хотим вновь стать kapac, что означает человека, который хорошо живёт... Мы хотим гармоничную жизнь не только для людей, но и для человека и природы, но когда мы говорим об обществе и о человеке, то это исключающий других подход, не учитывающий все остальное... Так как для нас самым важным является жизнь, для социализма главное — удовлетворение потребностей человека, как материальных, так и духовных. В этом суть социализма, его экономический закон — удовлетворение потребностей человека. При капитализме главное — это получение прибыли, дохода, капитала. Мы не согласны ни с тем, ни с другим. Более того, человек для нас находится на самом последнем месте. На первом же — птицы, бабочки, муравьи, горы, реки, звезды на небе, — все, среди чего человек лишь малая часть мира. Мы ищем гармоничную жизнь человека в природе» [13, P. 266–267]. Пачамамисты называли свои взгляды «биоцентристским эгалитаризмом», предпочитая говорить не о правах человека, а о правах Матери-Земли (Пачамамы).
Идеи пачамамистов, хотя и противоречили этатизму и десаррольизму технократов и А. Гарсии Линеры, тем не менее, идеологически дополняли их и создавали идейный фон, обеспечивающий антинеолиберальную преемственность всего движения и «культурной и демократической революции» Э. Моралеса, хотя и сильно раздражали своей риторикой креолов и метисов городов, даже поддерживавших правительство. Эти противоречия Гарсия Линера назвал «креативными напряжённостями, порождаемыми революцией».
В течение всего периода правления Моралеса экономическая практика дала прекрасные результаты: контроль государства над природными богатствами в сочетании с монетаристской ортодоксией в сфере финансов привели к росту доходов и успешному развитию. Бюджет впервые стал исполняться с профицитом, а рост экономики составил от 4 до 7 % в год. За годы правления Моралеса ВВП страны утроился. Экспорт Боливии увеличился в 5 раз, валютные резервы достигли гигантских 50% ВВП, бюджет вырос с 6 до 20 млрд. долларов. Правительству удалось контролировать инфляцию, что стимулировало инвестиции и постоянный рост доходов населения [9, P. 7]. Прогресс страны был заметен невооруженным взглядом для любого, посещавшего в те годы Боливию.
Мягкая национализация нефти и газа на фоне роста мировых цен на сырье в эти годы позволила правительству Эво Моралеса проводить активную социальную политику ликвидации бедности, поддержки самых обездоленных слоев населения. Впервые пенсия по старости стала выплачиваться всем боливийцам независимо от их участия в пенсионных накоплениях — получателями так называемой «ренты достоинства» стали 900 тыс. граждан пенсионного возраста. Для снижения детской и материнской смертности при родах было введено пособие за каждое посещение врача в период беременности. Социальные программы позволили снизить крайнюю бедность в городах с 24% до 14%, а в сельской местности с 63% до 43% [1, P. 601]. Важным результатом активной инвестиционной политики государства было исчезновение безработицы. Социальная политика Эво Моралеса не вступала в противоречие с макроэкономической стабильностью, проводилась в соответствии с финансовыми возможностями страны, что контрастировало с опытом левых правительств прежних лет.
Расширение позиций государства в экономике привело к огромному росту числа госслужащих: с 38.258 человек в 2001 г. до 297.039 в 2013 г. [11, P. 135–136]. Этот значительный отряд новой бюрократии рекрутировался в основном в городах, увеличивая ряды средних слоев, которые рассматривались властями как основа своей поддержки, в то время как на деле в этих слоях росли психологическое недовольство авторитаризмом управления и усталость от индеанистской риторики, имевшей мало общего с реальной политикой властей.
С ходом времени идеи коммунитарного социализма, «андского капитализма» стали лишь частью риторики, а в экономической сфере стал преобладать этатизм, или, как его называл тот же Гарсия Линера, якобинский централизм как орудие построения «интегрального государства» [5, P. 416–424]. В ходу были десаррольистские рецепты, предполагавшие ведущую роль государства в развитии экономики. Государство стало инвестировать в новые отрасли, которые считало стратегическими. Помимо инфраструктуры, создавались центры развития новых отраслей, таких как добыча лития. Как водится, на этом пути было немало препятствий и неожиданных результатов, диспропорций: в добычу лития было вложено гораздо больше средств, чем ожидалось дохода, а развитие электроэнергетики под лозунгом превращения страны в энергетический центр всего континента привело к перепроизводству электроэнергии (втрое больше, чем могла потребить страна, не создав ни технических условий для экспорта, ни договоренностей с потребителями за рубежом).
Деформация системы и партии МАС, первые признаки кризиса
Идеолог режима Гарсия Линера от идеологического плюрализма постепенно перешел на более жёсткие позиции «демократического централизма», что он объяснял «робеспьеровским моментом», необходимостью якобинской или ленинской политической решимости [12, P. 67–68]. В 2013 г. он заявил, что избранные от МАС, но критикующие власть политики должны быть исключены из партии. Жёсткой позиции Гарсии Линеры на словах противостоял Моралес, призвавший вернуть ушедших товарищей, возродить былое единство, основанное на плюрализме идей, а на практике одобрявший централизацию. От режима отворачивались бывшие соратники, создававшие оппозиционные движения. Многие члены группы «Коммуна», представлявшее интеллектуальное ядро МАС, перешли в оппозицию Моралесу, которого обвиняли в создании режима, подобного национал-реформистскому, существовавшему после революции 1952 г.
Главной проблемой, которую Моралес и его круг старались не замечать, надеясь на личную популярность президента, была утрата связи с массами, а точнее - с общественными движениями, составлявшими саму правящую партию. Особенностью МАС являлось постоянное обновление кадров при ничтожной зависимости верховного руководства от электоральной базы. По уставу партии (2009) предусматривалось членство активистов и массы сторонников, которые могли подтвердить свою приверженность партии через непосредственное членство в профсоюзных или общественных организациях, поддерживающих правительство.
Гарсия Линера в 2009 г. так определил особенности партии: «МАС можно рассматривать как временную, договорную, но прочную конфедерацию общественных организаций. МАС действенен, когда обращается к уже организованной части общества, при этом не может воздействовать на неорганизованные в профсоюзы слои, которых много в городах Санта-Крус, Кочабамба, Ла-Пас. Существует ограничитель: мы добиваемся гегемонии в корпоративном секторе общества, а в неорганизованном не удаётся добиться влияния. В этой особенности сила и слабость партии. МАС — это конфедерация общественных движений, чем-то похожая на старую европейскую социал-демократию, но она совсем не похожа на политические партии в Латинской Америке. В Латинской Америке обычно создаются партии, которые формируют общественные движения, а здесь мы имеем конфедерацию общественных движений, которые создают свою партию» [6, P. 53–54].
Придя к власти, МАС определило своё правление как власть представителей общественных движений. И, действительно, лидеры общественных организаций заняли большинство политических постов. По мере укрепления власти верхушки МАС возникали неизбежные противоречия между представительством общественных организаций, защищавших свою автономию, и стремлением правительства контролировать их, кооптируя своих ставленников в руководство движений.
Гарсия Линера ставил задачу создания нового государства, вырастающего снизу из общественных организаций, следовательно, не было необходимости существования партий, но при этом сами общественные организации нуждались в силе государстве для реализации своих целей. На деле это означало вмешательство государства во внутренние дела профсоюзов и индейских организаций, что неизбежно порождало конфликты. В результате главами местных общественных движений назначались лояльные лидеры, которые поддерживались финансовыми ресурсами, создавая новую клиентелистскую базу[1]. Но в реальности произошло нечто неожиданное – те самые преданные Моралесу массы ориентировались на неформальных, лидеров, а официальные руководители оказались генералами без армии. Логика противостояния на местах подтолкнула неформальных лидеров в объятия оппозиции, а за ними ушли и так называемые массы.
Самая непримиримая оппозиция режиму Моралесу преобладала среди старой креольско–метисной элиты. Представители старой элиты были фактически полностью вытеснены из государственных структур. Среди оттесненных от источников власти и финансов элитных групп преобладали настроения реванша.
МАС эволюционировало от антисистемной силы к доминирующему политическому образованию в системе, где её режим делал маловероятным развитие других партий, то есть в системе без партий вообще [7, P. 178]. Это ослабляло и саму правящую партию и делало все более вероятным для оппозиции неинституционный выход из возможных кризисов. При господстве МАС исчезли крупные оппозиционные партии, которые возникали и сходили со сцены после каждого избирательного цикла. Одновременно проявились новые проблемы с былыми союзниками. Конфликт с профсоюзами и индейскими организациями вспыхнул уже в первый год второго президентства Моралеса, когда 26 декабря 2010 г. были подняты цены на топливо, что привело к удорожанию транспорта и продовольствия. Профсоюзы и массовые организации резко выступили против правительства, заставив его отменить свое решение уже через несколько дней.
Рубежом в отношениях Моралеса с ядерными группами поддержки был конфликт с индейцами Национального парка Исиборо Секуре. Правительство решило построить дорогу через этот парк, что было воспринято индейцами как покушение на их территорию. Дело дошло до массового насилия и столкновений с полицией. Индейцы были поддержаны оппозицией, а также бывшими союзниками МАС и левыми группами. Впервые индейцы решительно выступили против «индейской власти».
Одним из факторов утраты массовой поддержки Моралеса, в том числе и в его бастионах боливийского Альтиплано, и прежде всего в городах, была психологическая усталость и раздражение от официальной риторики индеанизации всех сторон жизни, что вызвало с самого начала бурные дискуссии о том, что такое Боливия и как понимать национальную идентичность. Для всех служащих становилось обязательным изучение одного из официальных индейских языков, что вызвало всеобщий ропот. В официальное обращение вводились новые символы, связанные с индейской идентичностью — радужный флаг whipala, Тиауанако стал своего рода индейским Иерусалимом, был учреждён новый праздник — индейский новый год 21 июня. Неудивительно, что во время восстания против Моралеса эти символы стали объектами ненависти противников режима, а самопровозглашенный президент Ж. Аньес назвала индейский новый год языческим извращением.
Преобладающей идеей в стране стал плюрикультурализм, что выразилось в отсутствии понятия единой идентичности, идее «богатства в разнообразии». Объяснялось это необходимостью преодолеть «символическое насилие» со стороны старых господствующих классов и идей. Релятивизм в оценке культуры и истории, вытекавший из идеи «социального и культурного разнообразия», предполагал коррекцию старой идеи национальной идентичности [4, P. 220].
Доминирующий индеанистский дискурс, обращаясь к корням и вычёркивая содержание креольской исторической памяти, попадал в ловушку противоречий между универсальностью, декларируемой инклюзивности идентичности (креолы, метисы, коренные индейские народы), и партикуляризмом, претензиями на особенную идентичность крестьянско–индейской нации, разрывая единую ткань нации и исключая формирование общей идентичности. Отсюда новая форма государственности — Многонациональное государство, где сосуществуют различные идентичности в одном социальном и физическом поле. Подобное положение содержало в себе угрозу разрыва и столкновения с иными представлениями о своей идентичности и своих правах, что, собственно, и произошло.
Декларируемая властями политика «внутренней деколонизации» вызвала сложные чувства у многих социальных групп и сообществ в отношении истории той страны, которую они всегда называли Боливией и считали своей собственной. Индеанисты заявляли, что государство в Боливии всегда оставалось колониальным, а весь период после завоевания независимости характеризовался как «внутренний колониализм». Креольско–метисное меньшинство, в основном горожане, враждебно воспринимало это послание властей, опасаясь нарастания конфликта по линии подлинных боливийцев и «колонизаторов и их союзников». Результаты интенсивной пропаганды оказались контрпродуктивными: если при переписи 2001 г. большинство жителей причисляло себя к потомкам индейских народов, то в 2012 г. их число неожиданно снизилось с 62% до 42%. Оппозиция заявила о метисной сущности нации, а противники правительства слева стали называть власть Моралеса неоколониалистской и антииндейской [10, P. 8–10].
В 2013 г. на фоне экономической стабильности и успехов правительства в социальной сфере Эво Моралес решил переизбираться в третий раз. Между тем конституция недвусмысленно запрещает избрание президента более двух раз. Более того, оппозиция в свое время настояла на внесении в текст новой конституции переходной статьи, по которой все предыдущие сроки избрания президента засчитывались, что не позволяло использовать аргумент, что страна ныне живёт по новой конституции, и по ней Моралес избирался лишь один раз. Эво Моралес обратился в Конституционный суд, аргументируя свой запрос тем, что в 2009 г. он пошёл на досрочные выборы уже по новой конституции, тем самым сократив свой законный срок пребывания на посту президента. Конституционный суд удовлетворил запрос Моралеса, разрешив ему вновь выдвигаться кандидатом на пост президента. Оппозиция в тот раз, как и позднее на выборах 2019 г., приняла этот вердикт.
На президентских выборах 12 октября 2014 г. Моралес получил 61,36% голосов. На этот раз страна голосовала не за его революционную программу, а одобряла успехи прошедших девяти лет. Казавшаяся безмятежной политическая ситуация в марте 2015 г. омрачилась грандиозным проигрышем МАС в своём электоральном бастионе Эль-Альто и в Ла-Пасе на местных выборах, что было серьезным ударом по правящей группе, которую сотрясали коррупционные скандалы. В этих обстоятельствах правящая верхушка МАС решилась пойти на референдум для внесения поправок в конституцию, дававших Моралесу право избираться еще раз. Главным тезисом правительственной пропаганды стал вопрос: зачем менять Эво, если при нем так хорошо?
21 февраля 2016 г. большинство (51,3%), пусть и небольшое, высказалось против изменения конституции. Это стало первым серьезным поражением Моралеса, преддверием будущей катастрофы.
Выборы 2019 г. и крах
По мере приближения выборов росла напряженность в политической жизни. С одной стороны, избирательный трибунал (аналог центризбиркома) по-прежнему утверждал, что решение референдума 21 февраля обязательно к исполнению, а с другой, Моралес публично никак не проявлял своего решения о перевыборах, келейно добившись от «ручного» Конституционного суда решения, что статья конституции, запрещавшая переизбрание, противоречит международным договорам о гарантиях прав человека и ущемляет права, и Моралес может вновь выдвигать свою кандидатуру. Оппозиция вяло протестовала, но приняла вердикт, решив дать бой на выборах.
Главным оппонентом Моралеса стал представитель старой элиты, видный интеллектуал, журналист, а главное, в прошлом вице-президент (2002 – 2003) и даже президент республики (2003-2005) Карлос Меса. Весь период президентства Моралеса он находился в неявной, умеренной оппозиции, и даже был официальным представителем Боливии по время процесса против Чили в связи с морской проблемой страны в международном суде в Гааге. Меса не харизматичный политик, - казалось бы, идеальный противник. Тем не менее, вокруг него объединились оппозиционеры справа и слева. Другим серьезным оппонентом оказался боливиец корейского происхождения, евангелический пастор Чи Хён Чунг, опиравшийся на крайне правые силы и протестантские общины на востоке страны.
По мере приближения выборов в октябре в ходе опросов стало ясно, что Эво не наберет абсолютного большинства, как в прошлые годы. Усталость от несменяемости власти, социальный застой и старение правящей группы, помноженное на раздражение горожан индеанистской риторикой, создало мощную поддержку оппозиции, которая не смогла выдвинуть яркого лидера, но по необходимости сплотилась вокруг Месы. По закону президентом мог стать кандидат, получавший большинство голосов, даже если в первом туре он набирал менее половины, но и если за него отдавали более сорока процентов при наличии разрыва более 10% с его ближайшим соперником. В противном случае следовало проводить второй тур, в котором вся оппозиция объединилась бы вокруг противника Моралеса и в этом случае побеждала. Таким образом, Эво мог остаться в президентском кресле, только победив в первом туре при разнице в 10% с результатами Месы.
20 октября подтвердило все опасения правящей группы. Пока шел подсчет голосов через систему быстрого подсчета, когда в центр присылались данные в электронном виде, а бумажные протоколы затем долго шли с мест для окончательного итога, стало очевидным, что второго тура не избежать. И тогда власти ринулись во все тяжкие. Вдруг произошел сбой электричества и система отключилась. Когда же «дали свет», результаты чудесным образом изменились в пользу Моралеса, который теперь опережал Месу на 10% и побеждал в первом туре. Конечно, нашлись аргументы в пользу такого кульбита: якобы подоспели данные из сельской местности, где поддержка Моралеса действительно была массовой. Однако с этого момента веры избиркому не было: вне зависимости от правильности подсчета никто уже не верил властям. С этого момента пошел обратный отсчет для Эво.
По всей стране прокатились мощные акции протеста, требовавшие аннулирования результатов выборов и немедленной отставки Моралеса. В большинстве городов были созданы Гражданские комитеты, мобилизовавшие протестующие массы. Среди комитетов выделялись комитет в Санта-Крусе, где оппозиция даже по официальным данным получили более 60% голосов, и в прошлом бастионе Моралеса Потоси. Если от Санта-Круса иного и не ждали, то Потоси отличался именно тем, что там в прошлом проправительственные движения отвергли лидерство назначенных сверху руководителей и объединились вокруг своих, местных вождей. К тому же в Потоси царило убеждение, что правительство обирает их регион, оставляя в нем слишком мало средств от экспорта местного лития. Во главе комитета Санта-Круса встал быстро набравший популярность ультраконсерватор, расист, антифеминист Луис Фернандо Камачо, а в Потоси его поддержал Марко Антонио Кумари, с которым оппозиция обрела креольско-индейское лицо. Протестующие выходили на марши под старым национальным флагом, противопоставляя индейской whipala.
Ввиду разваливавшейся системы управления и под напором протестов Моралес предложил обратиться к ОАГ, которая могла бы проверить достоверность подсчета голосов. Накануне выборов генсек ОАГ Луис Альмагро посетил Боливию и удостоил Моралеса самых лестных эпитетов, что контрастировало с его заявлениями в отношении Венесуэлы, давнего союзника Моралеса. Однако эта мера не могла успокоить граждан, и протесты продолжались. Страна становилась неуправляемой. Моралес же дал указание военным и полиции не применять насилия к протестующим.
Когда вердикт ОАГ был оглашен, и выборы были признаны сфальсифицироваными, протесты достигли апогея. Их единственным требованием была отставка Моралеса. Президент вынужден был аннулировать результаты прошедших выборов и объявил о подготовке новых. Однако это не остановило протестов, к которым в Кочабамбе присоединились полицейские, потребовавшие отставки президента. МАС и президент не смогли мобилизовать своих сторонников. 9 ноября, обнаружив, что никто не защищает его в столице, Моралес вместе с вице-президентом и главой конгресса бежали из Ла-Паса в Чапоре, район выращивания коки, откуда он сам происходил, и где находились самые стойкие его сторонники. События развивались стремительно: военные выступили с заявлением, советуя Моралесу уйти в отставку. Обвинив полицию и гражданских политиков в осуществлении государственного переворота, 10 ноября Моралес, его вице-президент Гарсия Линера и председатель конгресса Габриэла Монтаньо подписали заявления об отставке (затем к ним присоединились председатель сената, заместители председателя конгресса и сената от МАС).
Моралес и другие беглецы получили убежище в Мексике и были с некоторыми приключениями вывезены из страны мексиканским военным самолетом. Прочие министры и видные фигуры МАС бежали, укрылись в посольствах, просто скрылись. Тем временем меньшинство конгресса (около 20% депутатов) под охраной военных собрались в Ла-Пасе и ввиду отсутствия кворума не смогло принять законных решений. Единственной, обладавшей хоть какой-то легитимностью, фигурой во власти осталась заместитель председателя сената от правой оппозиции Жаннет Аньес, которая в условиях ацефалии (отсутствии главы государства) была единственным возможным кандидатом на пост временного президента, так как по конституции председатель сената мог возглавит страну (она автоматически становилась во главе сената после отставки всех лидеров палаты от МАС, но это не было одобрено сенатом из-за отсутствия кворума). Это был провал тактики МАС создать полный властный вакуум и заставить военных взять власть, что превратило бы политический кризис с элементами народного восстания в банальный переворот и давало бы в руки бывших властей основание для внешнего давления и внутреннего сопротивления. Права Аньес подтвердил Конституционный суд, и она стала временным президентом.
Последовавшие затем мобилизации сторонников Моралеса быстро выдохлись, и ему не удалось разыграть главную козырную карту в борьбе за власть – блокаду Ла-Паса жителями Эль-Альто, где преобладали сторонники МАС, в основном городские индейцы-аймара. Даже лидеры Рабочего центра (профсоюзы) согласились войти во временное правительство Аньес. Перемены оказались более серьезными, чем полагали вначале, ибо, если бы они опирались только на военную и полицейскую силу, то новое правительство было бы сметено народной волной. Но волна не пришла…
Вернувшиеся в конгресс депутаты МАС, имевшие конституционное большинство, несмотря на всю риторику, приняли состоявшиеся изменения. Все силы, том числе и МАС, стали готовиться к новым выборам, и каждая сторона этой драмы страдает от похожих проблем. Правые, оппозиция Моралесу, объединённые в борьбе с ненавистным левым режимом, даже не обсуждают единой кандидатуры. Камачо объявил о своем решении идти на выборы, его сподвижник из Потоси Пумари говорит о том же, но уже оскандалился требованием 250 тыс.долл. и поста главы таможни как условии поддержки Камачо. Сама Аньес подумывает об участии в кампании, о чем свидетельствует увольнение с поста главы правительства Х. Хустиниано, который представлял интересы Камачо. О Месе почти никто и не вспоминает, но за ним стоят умеренные круги столицы, в том числе и часть левых.
МАС, оправившись от шока первых недель, наконец, смогло собрать свой «расширенный пленум» и развернуло кампанию по выдвижению кандидата на пост президента. Им может стать популярный министр экономики Луис Арсе Катакора, или лидер крестьян из района выращивания коки Андронико Родригес, или новый председатель сената Эва Копа Мурга (её не жалуют самые непримиримые за то, что она согласилась сотрудничать с новым режимом), или бывший глава МИДа, представитель индеанистов Давид Чокеуанка. МАС по-прежнему самая популярная силы в стране: за ней идет 20% электората[2]. Да и Моралес не собирается быть вне политики: 12 декабря он перебрался из Мексики в Аргентину, за ним последовали Гарсия Линера и Г. Монтаньо. Боливийско-аргентинская граница полностью прозрачна, и быть на севере Аргентины равносильно нахождению в самой Боливии. Но повлияет ли это на изменение настроений? Всеобщее разочарование в левых, несмотря на разобщенность правых и центристов, не оставляет им шансов.
* * *
Особенно болезненно восприняли боливийские события левые на континенте. Боливия была редким примером успешного леворадикального проекта. Процветающая экономика, оригинальная политическая система, инклюзивная политика в отношении меньшинств и бедных, политические свободы и выборы были редким сочетанием для левых правительств. И вот этот режим рушится под гражданским натиском, и, хотя левые называют это переворотом, все видят, что главной силой перемен был гражданский протест и глубокий раскол боливийского общества. Боливия – плохой урок, показывающий, что расово-культурное и социальное разделение трудно преодолеть даже мирной революцией, а нужны годы и десятилетия упорного созидания и воспитания, к чему пока никто не готов.
Библиография
1. История Боливия с древнейших времён до начала XXI века. М.: Наука, 2015.
2. Моралес Айма Э. Моя жизнь. От Ориноки до дворца Кемадо. Тула: Аквариус, 2015.
3. Сальмон Х. Индейцы в новой конституции Боливии // Латиноамериканский исторический альманах. 2015. № 14.
4. Fiesta cívica. Construcción de lo cívico y políticas festivas / Bridikhina E. coord. La Paz: IEB–UMSA, 2009.
5. García Linera А. La potencia plebeya. Acción colectiva e identidades indígenas, obreras y populares en Bolivia. La Paz: CLACSO, 2010.
6. García Linera A. Biografía política e intelectual. La Paz: Archipiélago ediciones, 2009.
7. Machado F. Descripción y análisis del Movimiento al Socialismo (MAS) como fenómeno político en Bolivia // Decursos. Revista de Ciencias Sociales. No.23. Junio de 2011. Cochabamba, 2011.
8. Mayorga F. Movimientos sociales y participación política en Bolivia // Ciudadanía y legitimidad democrática en América Latina. Buenos Aires: Prometeo, 2011.
9. Molina F. ¿Por qué Evo Morales sigue siendo popular? Las fortalezas del MAS en la construcción del nuevo orden // Nueva Sociedad. No.245. Mayo-junio de 2013.
10. Rivera Cusicanqui S. Mito y desarrollo en Bolivia. El giro colonial del gobierno del MAS. La Paz: Plural, 2017.
11. Soruco X. La nueva burocracia plurinacional en Bolivia. Entre la democratización y la institucionalización // Nueva Sociedad. No. 257. Julio – agosto de 2015.
12. Stefanoni P. La potencia plebeya… seis años después. // La Migraña. No.11. 2014.
13. Svampa M., Stefanoni P., Fornillo B. Debatir Bolivia. Perspectivas de un proyecto de descolonización. Buenos Aires: Taurus, 2010.
[1] Инструментом привлечения союзников стало финансирование проектов, выгодных тем или иным группам и лидерам, но ресурсы получали не из бюджета, а из Венесуэлы (к 2013 г. на это было потрачено около полумиллиарда долларов).
[2] Возможно гораздо больше, так как опросы мало отражают настроения в деревне, где большинство за сторонниками Моралеса. В любом случае МАС выходит во второй тур и получает сильное представительство в парламенте.
Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
viagra • cialis • <a href=" https://tadalafilusi.com/# ">generic version of cialis</a>