Накрывшая обширный ближневосточный ареал «Арабская весна» породила на короткое время надежды на демократический транзит Ближнего Востока (БВ) – построение на месте низвергнутых (в Тунисе, Египте, Ливии) авторитарных режимов либерально-демократических систем. Тем более что и сама ближневосточная турбулентность, особенно ее начальная и относительно «мирная» фаза 2010–2011 гг., которую сами арабы, а также и некоторые российские исследователи, предпочли именовать «Арабским пробуждением» [3], выглядела как едва ли не новая волна демократизации, важный элемент пробудившегося национального самосознания. Реальность, однако, оказалась иной, и запущенные «пробуждением» процессы приняли деструктивный характер. Он проявился в разбалансированности государственных институтов, ожесточении клановой и религиозной борьбы, перекройке границ и многих других негативных явлениях.
Кое-что на Ближнем Востоке, впрочем, не претерпело особых изменений. Все таким же оазисом относительного внутриполитического спокойствия и экономической стабильности посреди бушующих в арабском мире бурь остаются аравийские монархии Персидского залива. По-прежнему отчаянную и лишенную реальной перспективы борьбу за создание собственной государственности ведут палестинские арабы. Сильные позиции сохраняет радикальный исламизм, сумевший оттеснить на обочину политического процесса влиявших на него в 1960-1970-е гг. носителей умеренно-религиозных взглядов и светской идеологии – националистической и даже социалистической, имевшей хождение в арабских странах, вставших в тот исторический период на путь некапиталистического развития.
И все же происходящие в регионе перемены изменили привычные представления о «старом Ближнем Востоке», который, несмотря на постоянные конфликты, был геополитически сбалансирован.
Произошло переформатирование прочерченных в свое время турками-османами и европейцами географических контуров Ближнего Востока, и он вступил в фазу новой геополитической реконструкции. Перемены затронули и три крупнейших «бастиона» арабизма – Египет, Ирак и Сирию, которые вышли из обрушившихся на них испытаний ослабевшими, политически фрагментированными, социально разобщенными, уязвимыми для террористических атак. Небывалого масштаба достигла угроза терроризма и радикального экстремизма, усилилась межрелигиозная вражда – шиитов и суннитов друг с другом и радикальных салафитов со всеми остальными – мусульманами и немусульманами, арабами и неарабами. Но ключевым драйвером ближневосточных перемен оставалась сирийская война, где столкнулись самые разные международные интересы.
Промежуточные итоги сирийской военной кампании
Волнения, вспыхнувшие 15 марта 2011 г. – формально из-за затянувшейся засухи – в одном из древнейших городов Сирии Дераа, быстро разрослись до масштабов гражданской войны. И она, с учетом трансформировавшихся под влиянием выбравшихся из подполья «Братьев-мусульман» социальных требований в антиправительственные и антиасадовские [6], имела все предпосылки, чтобы «снести» правящий клан Асадов по такой же схеме, по какой в Ираке, Тунисе, Египте, Ливии были насильственным путем отстранены от власти утвердившиеся там еще в период деколонизации светские, авторитарно-националистические режимы.
При таком сценарии включался «зеленый свет» действиям местных исламистских группировок и джихадистских организаций транснационального типа. Среди них наибольшую известность приобрела рожденная в 2006 г. в недрах «Аль-Каиды» радикально-исламистская организация суннитского толка «Исламское государство Ирака и Леванта» (ИГИЛ)[1]. Она-то с 2011 г. и приняла (вместе с «Братьями-мусульманами» и другими исламистскими боевиками, а также светской антиасадовской оппозицией) деятельное участие в поддержанной Западом войне в Сирии. Развязав кровопролитный конфликт с правительством Ирака, его религиозными общинами (шииты, христиане, езиды), этническими меньшинствами (курды, армяне) и быстро захватив значительную часть страны, ИГИЛ провозгласило 29 июня 2014 г. на подконтрольных территориях в Ираке, а также и в Сирии, «Исламский халифат» и стало именовать себя «Исламским государством» (ИГ) [9].
В свою очередь, лоббировавшаяся Турцией идея создания в Сирии «зон безопасности» и «бесполетной зоны», безоговорочно поддержанная США и их стратегическими партнерами – аравийскими монархиями, нужна была, чтобы осуществить военное вторжение в Сирию, свергнуть правительство этой страны и дальше действовать по схеме, ранее апробированной западной коалицией во главе с США в Ираке и Ливии.
Но реализовать в Сирии сценарий насильственной «смены режима» не удалось. Во-первых, Асаду остались верны армия и силовые структуры, укомплектованные в числе прочих и суннитами. Во-вторых, оппозиция (светская и религиозная), оставаясь разобщенной и зависимой от иностранных спонсоров, не способна была вытянуть страну из пучины распада и гражданской междоусобицы, предложить программу, которая смогла бы устроить все слои сирийского общества. И, наконец, в-третьих, определяющую роль в защите Сирийской Арабской Республики (САР) от неминуемого краха, который наступил бы в случае приведения в действие реально нависших над Сирией угроз – нашествия террористов и международной агрессии, сыграли проиранские силы (ливанская «Хезболла», шиитские отряды из Ирака) и Россия. Российские вооруженные силы, по просьбе президента САР Башара Асада и согласно распоряжению Верховного главнокомандующего РФ президента В.В.Путина, приступили 30 сентября 2015 г. к длящейся и поныне военной операции.
Подведя 22 августа 2018 г. ее итоги, Министерство обороны России сообщило об освобождении «сирийскими военными силами при поддержке сил России от террористов» свыше 96% территории, которая находится теперь «под контролем правительственных войск и отрядов народного ополчения. И это при том, что на 30 сентября 2015-го года под контролем правительственных сил находилось лишь 8% территории» [5]. Было прекращено также существование запрещенного в России «Исламского государства» как организованной военной структуры. По данным международной коалиции во главе с США, к концу декабря прошлого года число активных бойцов ИГ в Сирии и Ираке составляло 1 тыс. человек. По другим данным, количество лояльных ИГ боевиков может составлять от 6 до 9 тыс. человек [2].
Крах ИГ как квазигосударственного образования повлек за собой снижение интенсивности конфликтов, как в Сирии, так и в Ираке. Но до полного завершения конфликта еще далеко. В то время, когда готовится эта статья, на очереди стоит освобождение сирийского Идлиба, являющегося одновременно главным логовом террористов и местом, где пересекаются интересы турок, курдов, израильтян, американцев.
Ключевыми политическими моментами сирийской политики «после ИГ» остаются выборы, конституционная реформа, курдская проблема. Развилкой для Сирии в плане ее будущего политического устройства может стать углубленная федерализация, которая позволит курдам и другим этническим и религиозным группам Сирии развивать без предварительных условий и внешнего вмешательства собственную идентичность в рамках единого и суверенного государства. Нельзя исключить при этом и другой сценарий – отказ сирийских властей от идеи федерализации и взятие курса на силовое решение национально-этнической проблемы для установления авторитарного контроля над территорией Сирии или подконтрольной Дамаску ее частью.
Поиски политического урегулирования сирийского конфликта ведутся на международной площадке в Женеве, где проблемы политико-дипломатического решения сирийской региональной проблемы легитимированы резолюцией Совета Безопасности ООН 2254. Международные переговоры ведутся и в так называемом астанинском (по названию столицы Казахстана Астаны, где в основном и была проведена большая часть переговорных раундов) формате – межсирийских переговорах под патронажем стран–гарантов (России, Турции, Ирана). В этом формате и решается вопрос о послевоенном устройстве Сирии.
На проведенном 30 января 2018 г. в Сочи заседании Конгресса сирийского национального диалога, представлявшем, как было сказано в его Заключительном заявлении, «все сегменты сирийского общества, его политические и гражданские силы, этнические, конфессиональные и социальные группы», было принято решение о создании конституционной комиссии («с участием делегации Правительства Сирийской Арабской Республики и широко представительной делегации оппозиции») по подготовке конституционной реформы «в качестве вклада в процесс политического урегулирования под эгидой ООН в соответствии с резолюцией 2254 Совета Безопасности» [7].
30–31 июля 2018 г. в Сочи на 10-й встрече высокого уровня по Сирии в астанинском формате были обсуждены военные вопросы и темы, связанные с возвращением в страну беженцев и созданием конституционной комиссии. А 7 сентября в Тегеране прошло заседание на высшем уровне астанинской «тройки», которая обсудила вопрос о судьбе оппозиционных Асаду сирийской группировок, находящихся под турецким патронажем [16].
В целом стратегию России в сирийской войне следует признать эффективной: Россия помогла правительству Асада установить контроль над территорией Сирии, вытеснить оттуда оппозицию, некоторых региональных и нерегиональных игроков. Трудно в этой связи не согласиться с оценкой, которую дает итоговым результатам стратегии России в Сирии председатель президиума Совета по внешней и оборонной политике Федор Лукьянов: «Если мы посмотрим на действия России за последние три года, то можно снять шляпу перед целеустремленностью и продуманностью всех этих действий. Это не только применение военной силы и работа с Дамаском, который партнер сам по себе очень тяжелый, но и кропотливое дипломатическое сопровождение, решение массы тонких и скользких вопросов с Турцией, Израилем, Ираном и арабскими государствами Персидского залива. Это образцово-показательный комплексный подход по решению сложнейшего международного кризиса» [12].
Стратегические планы США, Израиля, Саудовской Аравии, Катара и Турции потерпели крах, и они, начиная с 2016 г., вынуждены подстраиваться в Сирии и в ряде других стран Ближнего Востока под условия, которые были созданы российскими дипломатическими и военными усилиями.
Стратегия мировых держав
С начала 2000-х гг. Россия активизировала свою ближневосточную политику. Москва попыталась реанимировать свою роль в арабо-израильском урегулировании, отстоять национальные интересы в Ираке, Иране, Египте, а позднее – в Сирии и расширить круг партнеров на Ближнем Востоке, в том числе по линии военно-политических, торгово-экономических и энергетических связей. Благодаря своей осторожной и продуманной дипломатии, накопившимся за многие десятилетия знаниям ближневосточных реалий, Россия стала единственной из великих держав, которая может теперь поддерживать одновременно хорошие отношения с самыми разными ближневосточными государствами, включая Саудовскую Аравию, Катар, Иран, Турцию, Израиль – страны, имеющие непростые, а порой и враждебные отношения друг с другом.
Имеющие в регионе разнообразные интересы США и их европейские партнеры, осознавая всю глубину проблем, с которыми столкнулись арабские страны, также стремятся встроиться в мейнстрим происходящих на Ближнем Востоке перемен, действуя с расчетом обратить в свою пользу возникшие осложнения: потворствуют амбициям своих союзников (Израиля, в первую очередь); разжигают в странах, где идут гражданские войны (Ирак, Ливия, Сирия, Йемен), межфракционную, межклановую борьбу; оправдывают различные исторические претензии и мотивируют корпоративные интересы, не гнушаясь для достижения поставленных целей как прямым вооруженным вмешательством в дела региона, так и ведением там гибридных войн.
Поскольку приоритетом политики США становится Азиатско-Тихоокеанский регион, где внимание Вашингтона будет концентрироваться на глобальном конкуренте – Китае, некоторые сферы своей деятельности на БВ американцы, возможно, сузят. Однако заявления Дональда Трампа, сделанные им в ходе предвыборной кампании 2016 г. относительно намерений придать больший прагматизм политике США на БВ, могут быть реализованы лишь частично – из-за давления на американскую администрацию влиятельного еврейского лобби, Израиля и военно-промышленного комплекса США.
Так, решение Трампа признать Иерусалим столицей Израиля и перевести из Тель-Авива в Иерусалим американское посольство создало новый очаг напряженности в зоне палестино-израильского конфликта. Поддержанная Трампом идея сдерживания Ирана нашла свое воплощение в выходе в 2018 г. США из заключенного в 2015 г. политического соглашения между Ираном и группой государств (5+1) относительно ядерной программы Ирана. И это грозит БВ таким же острым политическим кризисом, как и решение американского Белого дома по Иерусалиму [11].
Антитеррористическая стратегия действий США сохранит свои основные параметры ввиду того, что ИГ признано действующей администрацией наибольшей террористической угрозой безопасности США. В то же время предстоит постепенное сокращение военной поддержки группам, борющимся с ИГ в Ираке и Сирии, и США не будут связывать это с масштабами своего военного присутствия на БВ. Сохранение там американского военного контингента должно обеспечить контроль над нефтяными месторождениями, но объясняется оно также необходимостью поддержания безопасности в регионе. При этом численность американских сил и временные рамки их пребывания определить теперь сложнее после оглашения Трампом 21 августа 2017 г. новой доктрины («Стратегия в Афганистане и Южной Азии»), по которой в общественное пространство не будут выноситься конкретные данные по количеству американских военнослужащих–участников заграничных операций, объявляться даты начала или завершения таких операций [15].
Цели американской политики в Сирии, где США и их союзники без разрешения САР и Совета Безопасности ООН проводят с августа 2014 г. военную операцию, могут несколько модифицироваться под воздействием российских усилий по сирийскому урегулированию. Большинство американских политиков сохранит отрицательное отношение к сирийскому президенту Башару Асаду. Но может произойти и некоторое смягчение американской позиции, которая будет заключаться в том, чтобы допустить нахождение Асада у власти до следующих президентских выборов в Сирии в 2021 г.
Евросоюз, хотя и остается важным рынком сбыта для стран БВ и основным донором для менее развитых стран региона, в силу недостаточного военного потенциала так и не стал самостоятельным гарантом безопасности БВ. Продолжающиеся в этом регионе конфликты и их непосредственное следствие – беженцы создают самые большие проблемы именно для Европы, которой придется полагаться исключительно на себя при решении миграционной проблемы и в борьбе с террористической угрозой: она в ближайшем году сохранит масштабы своего деструктивного воздействия на весьма уязвимую сферу безопасности ЕС.
Значение БВ для Китая определяется нефтегазовым потенциалом этого региона, а также перспективами подключения стран БВ к реализации амбициозной китайской инициативы «Один пояс, один путь», соединяющей морское и сухопутное начала, направленной на совершенствование существующих торговых путей, транспортных и экономических коридоров, прокладку новых магистралей. Китай может начать более активно вовлекаться в сферу безопасности БВ, что обусловлено его озабоченностями возникновением террористической угрозы в Синьцзяне, населенном преимущественно уйгурами, часть которых примкнула к ИГ и ряду других радикальных группировок на БВ. Китай уже закрепился на стратегически важной военно-морской базе в Джибути; он поддержал астанинские переговоры по Сирии и миротворческие инициативы РФ в ООН и готов подключиться к процессу мирной реконструкции разрушенной войной Сирии [8, 14].
Крупные региональные государства в международно-политических процессах на БВ
Активно продвигают на БВ собственные интересы крупные региональные игроки, стремящиеся доминировать в процессах регионального взаимодействия.
Королевство Саудовская Аравия (КСА), являющееся ведущим мировым экспортером нефти, вынуждено реагировать на нежелательные для него внешнеполитические вызовы – расширение влияния шиитов в Ираке; затянувшийся и изматывающий саудовскую казну конфликт в Йемене; поражение просаудовских «прокси» в Сирии и крах там суннитско-саудовского проекта; укрепление позиций «Хезболлы» в Ливане в противовес саудовским ставленникам; нестабильность нефтяного рынка; отстраненность США от саудовских проблем и нежелание администрации Трампа оказать поддержку Эр-Рияду в случае внутриполитических потрясений.
Вероятность серьезных перемен на внутреннем фронте КСА будет связана с решимостью правящей династии сделать ставку на лидерство по темпам модернизации и экономического роста [4, с. 55-69 ]. Верхушечный переворот, в результате которого энергичный кронпринц, «лидер нового поколения семьи» и автор амбициозной программы «Видение Королевства Саудовская Аравия: 2030» Мохаммед бин Сальман сосредоточил в своих руках огромную власть, может открыть для КСА новые возможности в сфере экономического реформирования – избавиться от нефтяной зависимости, заменить доходы от нефти доходами от инвестиций, развить ненефтяной сектор, сократить государственные расходы и пр. Помимо преобразования саудовской экономики важной, но не афишируемой целью реформ Сальмана, станет сдерживание соперников КСА на мировых энергетических рынках – Ирана и США.
Возможные риски могут быть связаны с негативным отношением к реформам населения, которому грозят последствия экономических экспериментов. Сопротивление реформам могут оказать и влиятельные религиозные консерваторы, радеющие за сохранение в незыблемости традиционных устоев Саудовской Аравии, «хранительницы священных мест ислама». Часть политического истеблишмента королевства также не заинтересована в переменах, поскольку они неизбежно затронут политическую сферу – пошатнут авторитет и без того не слишком популярного монархического клана, выведут на поверхность политической жизни наболевшие вопросы социального неравенства, обострят суннитско-шиитские противоречия и пр. Могут активизироваться и давние оппоненты монархии – религиозные радикалы.
В настоящее время вызов доминированию Саудовской Аравии в экономической и военно-политической сфере БВ исходит от крупнейших экспортеров газа – Катара и Ирана. Заключенное ими и Турцией в Тегеране в конце ноября 2017 г. соглашение может стать предвестником зарождающегося геополитического альянса, иметь последствия для глобальных энергетических рынков.
В то время как главной задачей Саудовской Аравии в регионе БВ остается вытеснение Ирана и проиранских сил, изменение позиции Катара по ряду затрагивающих Сирию вопросов откроет новые возможности для будущих политических договоренностей. Нельзя поэтому исключить возможность подключения Катара в том или ином формате к трёхсторонним усилиям России, Ирана и Турции, чему будут способствовать достаточно ровные (и союзнические в случае с Турцией) отношения Катара с тремя странами–гарантами сирийского урегулирования.
Что касается еще одного серьезного регионального оппонента Ирана и Сирии – Израиля, то он постарается не допустить выстраивания Тегераном наземного коридора (через Ирак, Сирию и Ливан) к Средиземному морю, а также усиления военно-политической роли Ирана, связанного союзническими отношениями с ливанской «Хезболлой».
В целом Израиль крайне встревожен расширением военного присутствия Ирана на сопредельных территориях – в Ливане и Сирии, а также перспективой появления иранских военных непосредственно вблизи своих границ на Голанских высотах[2]. И потому Тель-Авив постарается помешать Ирану создать постоянные военные базы в Сирии или вооружить ливанскую «Хезболлу» современными ракетами. Но если Израиль почувствует угрозу своей безопасности со стороны Ливана и поддерживаемой Ираном «Хезболлы», он вполне способен прибегнуть к военным средствам, и в этом вопросе он получает безоговорочную поддержку США.
Вместе с тем ситуация с израильско-саудовско-иранским противостоянием может разрешиться мирно, поскольку слишком опасны прогнозируемые риски новой войны – реакция Ирана, которая может оказаться весьма жесткой и болезненной по отношению к стране, решившейся напасть на это достаточно сильное в военном отношении государство; окончательное разрушение Ливана как самостоятельного государства; дестабилизация всего региона БВ; очередное обострение конфликтов в Сирии и Ираке; катастрофическое сужение ареала христианства на БВ; бегство в Европу миллионов беженцев.
Ирану и Турции война в Сирии позволила повысить свою роль в международно-политических процессах в регионе, принять непосредственное участие в его трансформации. Так, в августе 2018 г. в Сирии с двухдневным визитом побывал министр обороны Ирана Амир Хатами, который подписал ряд соглашений о военном сотрудничестве и об участии Ирана в послевоенном восстановлении Сирии [13].
Особую стратегическую выгоду Иран извлек из новой расстановки сил в Персидском заливе, где противостояние Саудовской Аравии с Катаром привело в 2017 г. к межгосударственному кризису. Недовольство КСА было вызвано внешнеполитической самостоятельностью Катара, его попытками противодействовать региональному влиянию и доминированию саудовского королевства, а также и тем, что Катар без оглядки на арабский бойкот развил экономические связи с Ираном и Израилем, поддерживая одновременно ХАМАС и палестинское сопротивление [Подробнее: 10, с. 110-114].
Углубила взаимодействие с Катаром и Турция, отправившая в заблокированный арабскими соседями полуостровной эмират грузы с продовольствием и товарами первой необходимости. А после того, как турецкий парламент в рамках заключенного еще в 2014 г. соглашения о создании турецкой военной базы в Катаре одобрил серию законов, позволяющих правительству расширить военный контингент, дислоцированный в эмирате на базе к югу от Дохи, Турция форсировала размещение здесь своих воинских подразделений.
Приоритеты Турции меняются и на других направлениях ближневосточной политики, что в значительной мере обусловлено стремительно трансформирующимся международно-политическим ландшафтом Ближнего Востока и, конечно же, возросшими «неоосманскими» амбициями самой Турции. Немалое значение имеет и общее разочарование турок политикой США, а также ЕС, куда дорога Турции фактически заблокирована. В то же время и с Россией при всем многообразии векторов взаимодействия (сирийская проблема, торгово-экономические и энергетические отношения и пр.) отношения Турции носят характер ситуативного сотрудничества, поскольку сохраняются быстро не разрешаемые разногласия (крымская проблема, курды).
Катализатором экономического и политического кризиса в Турции, которая приняла на своей территории свыше 3 млн сирийских беженцев, остается сирийский конфликт, и важной задачей для турецких властей в этой стране является ослабление тыла «Рабочей партии Курдистана» и недопущение создания Сирийского Курдистана под руководством связанных с РПК курдских организаций.
Время покажет, смогут ли крупные региональные государства БВ – их при всех разногласиях и взаимных подозрениях объединяет необходимость борьбы с террористической угрозой – наладить конструктивный широкий диалог и о политическом будущем региона, и о Сирии «после ИГ», и о том, как преодолеть перманентную турбулентность региона и подвести народы стран, вовлеченных в кровопролитные конфликты, к действительному национальному примирению на базе разумных компромиссов.
Регион столкнется с обостряющейся внутриполитической борьбой за национальную идентичность и, возможно, с перекройкой границ, а происходящие в отдельных его странах дестабилизационные процессы будут тормозить развитие. Политические перспективы большинства государств БВ не подразумевают радикальной демократизации местных обществ: реальная власть останется в ведении влиятельных политических или военно-бюрократических кланов. Вместе с тем неоавторитарный стиль правления в сочетании с внешними атрибутами демократии (выборы, разделение властей, политические партии, оппозиция и т.п.) способен будет в ряде случаев обеспечить контролируемое проведение давно назревших экономических реформ [1].
Сохранится популярность радикальных исламистских партий и движений, и уменьшение их влияния будет зависеть не столько от эффективности и решительности силовых структур (хотя и этот фактор важен), сколько от того, удастся ли властям решить социальные проблемы, предложить народам своих стран более привлекательную, нежели исламистско-экстремистскую утопию, идейную и духовную альтернативу.
Литература
- Аксенёнок А.Г., Звягельская И.Д., Кузнецов В.А., Наумкин В.В., Сухов Н.В. Ближний Восток: тьма перед новым рассветом? Региональные конфликты и будущее глобального мира. Доклад международного клуба "Валдай". Москва, июнь 2017.
- Атасунцев А., Басисини А. Теракт-напоминание: что атака в Сирии говорит о состоянии ИГ. / РБК, 26.07.2018. URL:
https://www.rbc.ru/politics/26/07/2018/5b598c759a7947312c10a2c2 (дата обращения: 26.07.2018). - Ближний Восток, Арабское пробуждение и Россия: что дальше? Сборник статей. Наумкин В.В. и др., ред. Москва: Институт востоковедения РАН, 2012.
- Внутренние дисбалансы крупных развивающихся государств и специфика их взаимодействия с сопредельными странами. Кузнецов А.В., Малышева Д.Б., ред. Москва: ИМЭМО РАН. С. 55-69.
- Военная операция ВС РФ в Сирийской Арабской Республике – итоги в цифрах. / Министерство обороны России, 22.08.2018 URL: https://www.youtube.com/watch?time_continue=27&v=viCiwbJG5Pk (дата обращения: 28.08.2018).
- 6. Долгов Б.В. Феномен «Арабской весны» 2011–2016 гг. Причины, развитие, перспективы. Москва: ЛЕНАНД, 2017.
- Заключительное заявление Конгресса сирийского национального диалога, Сочи, 30 января 2018 года. / МИД РФ [официальный сайт]. 30.01.2018. URL: http://www.mid.ru/web/guest/maps/sy/-/asset_publisher/9fcjSOwMERcf/content/id/3046246 (дата обращения: 05.02.2018).
- Караев З. Наводить порядок в Сирии идет Китай. / Свободная пресса, 05.08.2018. URL: https://svpressa.ru/war21/article/207143 (дата обращения: 05.08.2018).
- Конфликты и войны XXI века (Ближний Восток и Северная Африка). Наумкин В.В., Малышева Д.Б., ред. Москва: Институт востоковедения РАН, 2015.
- Малышева Д. Дестабилизация в Персидском заливе. / Запад-Восток-Россия 2017. Ежегодник. Москва: ИМЭМО РАН, 2018. С. 110-114.
- Наумкин В. «Двойной тулуп» Дональда Трампа. / Российский совет по международным делам, 09.12.2017. Режим доступа: http://russiancouncil.ru/analytics-and-comments/analytics/dvoynoy-tulup-trampa (дата обращения: 09.12.2017).
- Почему Идлиб стал точкой столкновения политики России и США. / Взгляд. Деловая газета, 30.08.2018. URL: https://vz.ru/politics/2018/8/30/446950.html (дата обращения: 30.08.2018).
- Iran, Syria Sign Military Cooperation Deal. / Tasnim, 27.08.2018. URL: https://www.tasnimnews.com/en/news/2018/08/27/1812995/iran-syria-sign-military-cooperation-deal (accessed 27.08.2018).
- Morris H.China extends helping hands to rebuild Syria/ China Daily, 10.02.2018. URL: http://www.chinadaily.com.cn/a/201802/10/WS5a7e4f48a3106e7dcc13bee2.html (accessed 14.02.2018).
- Remarks by President Trump on the Strategy in Afghanistan and South Asia. Fort Myer Arlington, Virginia. The White House, August 21, 2017. Available at: https://www.whitehouse.gov/the-press-office/2017/08/21/remarks-president-trump-strategy-afghanistan-and-south-asia (accessed 21.08.2017).
- Turkish President to Visit Tehran on Sept. 7 for Syria Summit. / Tasnim, 28.08.2018. URL: https://www.tasnimnews.com/en/news/2018/08/27/1813533/turkish-president-to-visit-tehran-on-sept-7-for-syria-summit (accessed 28.08.2018).
[1] Международная организация ИГИЛ решением Верховного суда РФ от 29 декабря 2014 года признана террористической организацией, и ее деятельность на территории России запрещена.
[2] Эта имеющая для Израиля исключительную стратегическую важность территория отошла от Сирии к Израилю по итогам Июньской войны 1967 г., и хотя в декабре 1981 г. израильский Кнессет (парламент) принял закон о распространении юрисдикции Израиля на Голанские высоты, его суверенитет над этой территорией, которую Сирия считает своей, не признало ни одно государство, включая и США.
Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
cialis dosage recommend <a href=" https://tadalafilusi.com/# ">tadalafil 20mg</a>