Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года    7   23646  | Официальные извинения    970   98583  | Становление корпоративизма в современной России. Угрозы и возможности    236   80086 

Первый доклад второму футурологическому конгрессу

Предисловие.

Когда противник покоряется сам собою,

без войны, это искуснейшая победа.

                    (Цао Цао [10])

 

          Задачка: пять туристов пошли в лес, двое пропали. Сколько осталось?

          Легко ответить вовсе не потому, что решается в одно действие.

          Дело в другом: вопрос в задачке требует элементарной абстракции. Нам не нужно знать, что это за туристы, и что это за лес, и что случилось с двумя пропавшими. Хотя, будь мы среди этих туристов, это было бы не так.

          Эту абстракцию провести легко. Мы делаем это, не задумываясь. Мы привыкли решать такие задачи.

          Всегда ли легко провести абстракцию, то есть отвлечение от ненужных для рассмотрения условий? А как быть, если одно зависит от другого и, проводя выделение главного, мы лишаем сути предмет рассмотрения?

          Пример такой ситуации: есть красивая фарфоровая ваза. Если ее разбить на две части, она никогда не будет вазой. Ее суть потеряется.

          Однако мысленный эксперимент с разделением вазы надвое не разрушает ее суть. Наоборот, можно понять ее толщину, увидеть слои эмали и прочее. Но такой хрупкий, объект как ваза, не является сложным для изучения путем мысленного эксперимента. Берем другой пример. 

          Семья. Мужчина без семьи (как и женщина без семьи) не будет тем же мужчиной, что и семейный. Его характер, цели, задачи, поведение будет другим. Даже мысленное разделение семьи на отдельных мужчину и женщину разрушает содержание категории «семья». Любое деление системы разрушает ее. Отделив голову от туловища, не изучишь организм. 

          Как проводить абстракцию, чтобы изучить такой банальный объект, как семья? Не понятно с точки зрения подхода, к которому привык логичный и математизированный ум человека западной школы.

          По Зиновьеву [7], диалектика требуется для познания органического целого, сформировавшегося в результате естественно-исторического развития. Только диалектика способна работать с взаимообусловленными явлениями.

          Мы, конечно, изучим мужчину и женщину порознь, но этого мало: женщина одна или в женском коллективе ведет себя не так, как с мужчиной, - и то же касается противоположного пола. Поэтому изучение семьи нужно начинать с изучения взаимодействия и его динамики. И примитивное представление о людях разного пола, сведенное до разнице в физиологии, и примитивное представление об их соединения в виде исключительно полового акта очень быстро окажутся недостаточными.

          В реальной семье секс занимает небольшое место: гораздо важнее взаимная поддержка. Когда у мужа на работе неприятности, его жена лаской и теплом успокоит его и даст силы на новые свершения. А мужчина, в свою очередь, защитит женщину от опасностей извне. И такая семья, где царит взаимная поддержка, будет крепкой и счастливой. Это кажется простой истиной, но ее нельзя увидеть, глядя только на отдельные объекты. Отдельных людей: пола номер один и пола номер два. Но ведь именно к этому нас и призывают певцы толерантности и политкорректности!

          Всеми силами эта пропаганда направлена на разрушение восприятия единого и взаимосвязанного, подменяя его примитивизацией и искусственной терпимостью к другому. Кто-то назовет это обычным системным анализом, но теория систем бесплодна: она научилась формально описывать свойства систем, но не более того. «Общая теория систем не раскрывает объекты в их живой жизни, а дает лишь костяк, абстрактную структуру целого...» [11]. В диалектике же ключом является внутреннее противоречие системы,  раскрывающее ее сущность и обеспечивающее ее развитие.

          Притяжение мужчин к женщинам и женщин к мужчинам очень разное.  Именно это различие в ожиданиях и потребностях позволяет семье не просто быть, а развиваться, строить совместную жизнь, не ограничиваясь совместным решением бытовых проблем.

          Для некоторых это неприятно слышать, но, согласно диалектике, двое мужчин (или женщин) не смогут построить семью. Жить какое-то время вместе могут, а крепкую семью - нет.

          Для научного рассмотрения не менее важно следствие из обратной теоремы: навязывание ячейки общества без внутреннего противоречия будет вести к остановке в развитии, а затем к разрушению этого общества. 

          В мире есть силы, толкающие познание и научное развитие мысли в эту пропасть: стремящиеся остановить проект «прогресс», заинтересованные в повальном оглуплении и бессознательности. Они навевают глобальный пессимизм, пропагандируют магию и религиозное восприятие жизни. Они будут уничтожать диалектику, пока та слаба (а она действительно очень ослабла).

          К сожалению, высоколобые мужи, писавшие труды по диалектике в советское время, ограничивались обмусоливанием Капитала и трудов Ленина, а простые, понятные, жизненные примеры диалектики были выше их достоинства. В результате те, кто диалектику изучал, знают ее хуже тех, кто этого не делал. 

         

          Введение.

          Тот, кто хочет мира, не просто готовится к войне: он готовится к худшему сценарию. Только осознание всей глубины проблемы способно дать решение. Война уже идёт, а понимания, теории, как не было, так и нет. Выиграть войну, лишь реагируя на действия противника, невозможно. 

          Сегодня идет информационная, психоисторическая (по Азимову), ментальная война - за сознание человека.

          Наконец, стали появляться серьёзные исследования, посвящённые историческим и прогностическим агрессиям, то есть войнам за прошлое и за будущее. Но они касаются содержания; я же хочу рассмотреть более общий подход, учитывающий тенденции развития человеческого сознания и знания, как части этого сознания.

          Итак, поставим себе гипотетическую задачу: низвергнуть цивилизацию, разрушить её до уровня, когда её можно будет легко подчинить.

          Это война беспощадная и дикая, без смысла и компромиссов. Логика деструкторов в том, что оставшийся в ней последним получит шанс руководить дальнейшим.

         

          Принципы поисков и предмет исследования.

          Основные принципы стратегии просты. Чтобы победить, надо

  • атаковать не сильные стороны, а слабости;
  • найти минимум две слабости у противника (их почти невозможно защитить одновременно);
  • сделать так, чтобы чтобы цель атаки не совпадала с объектом атаки.

          Понимание последнего принципа нужно для осознания любых сложных процессов, где есть субъект. Так, в басне Крылова «Ворона и лисица» цель атаки лисы – сыр, а объект – самолюбие вороны. Гнусность лести, о которой пишет Крылов, вторична. Лиса атакует самолюбие вороны как слабость, но ей нужно не жалкое зрелище самовлюбленного выступления вороны, а сыр. Когда у вороны «в зобу дыханье сперло», процесс идет объективно: удержать сыр она не сможет ни при каких обстоятельствах.

          При атаке на цивилизацию по этому принципу слабости нужно искать не в ней и не в организации общества: это цель, а атаковать нужно что-то другое, от чего цивилизация зависит непосредственно. Мой выбор, как моделирующего стратега, – сознание человека. Объект сложный, но тем более он привлекателен для атаки.

          Предмет нашего исследования – не действительность, а картина мира в голове индивида: то, как он видит мир.

          Цель исследования – найти способ разрушения этой картины мира, ее  целостности, - а ней и психики индивида.

          Конечно, целостности как единства и непротиворечивости в человеке не бывает, но ничто не мешает это усугубить: добиться абсолютной фрагментарности, атомизации картины мира, растереть ее в порошок, сделать знания беспомощными, неприменимыми.

          Для достижения этой цели важно, что картина мира современного человека, наследника западного знания, - рациональна.

          Конструкция держится на теоретическом построении, которое скрепляется логикой.

          При поиске слабостей в системе знаний обопремся на уже известные проблемы и слабости теоретических построений и логики как таковых.

          Проблема теорий выражается наиболее ярко в теореме Гёделя о неполноте. Ее философское понимание таково: любая теория либо недостаточно полна, либо противоречива. 

          Это значит, что двумя слабостями в области теоретических конструкций, которые невозможно защитить одновременно и которые мы ищем: являются противоречия и белые пятна, не охваченные теорией, то есть «пространство между теориями».

          Противоречие тут понимается в диалектически неснятом виде: обозначающее проблему.

          Белые пятна возникают всегда на границах теории или любого построения. Пока теория развивается, они постепенно убираются, когда развитие останавливается, - становятся более острыми и заметными.

         

          Опора мышления.

          Любое рациональное мышление опирается либо на метафизику, либо на диалектику: либо  на некие первопричины, которые воспринимаются как данность, либо на развитие противоречий.

          Метафизическое мышление в масштабе картины мира в целом фрагментарно по своей природе. Отношения в коллективе требует опоры на одни представления, отношения в семье – на другие. Инженер думает о конструкции с точки зрения теории сопротивления материалов, а когда колет дрова на даче – думает, как поудобней поставить полено.

          В науке эта фрагментарность выражена в виде фасеточности представлений: каждая исследовательская лаборатория по сути является узко специализированным направлением науки, не связанным с соседним.

          Фрагментарность естественна, но по мере накопления знаний наступает слом возможности развития на ее основе. К этому слому развитие рационального знания уже подошло.

          Поэтому только теория, способная описывать качественные переходы, применима для рассмотрения объективной проблемы развития и его искусственной остановки как цели нашего исследования.

          Еще один распространённый подход – философский (позитивистский), провозглашающий опору на опыт, - является лишь уловкой ума. Ведь чистый эксперимент (опыт) без теории, в рамках которой он ставится, проделать невозможно. А значит, опыт сам по себе не может быть основой для теории. 

          Попытки без диалектики построить основания, вроде герменевтики, все равно опираются на метафизику, несмотря на отрицание ее на словах. Это вчувствование по Шлейермахеру, предрассудок по Гадамеру, невыразимость высшего и сам язык по Витгенштейну. 

          Позитивизм даже помогает разрушению сознания, так как отдельный опыт — это отдельная теория, а чем больше отдельных теорий, тем слабее вся конструкция.

          Что касается диалектической опоры, то ее значимостью можно пренебречь. Даже в Советском Союзе диалектику постигали единицы, а сегодня владеющих ей и вовсе ничтожно мало, и они не влияют ни на что.

         

          Формальная логика.

          Проблемы логики, пожалуй, лучше всего обозначены в виде апорий Зенона. Они становятся ясными при диалектическом рассмотрении: мы видим это через противоречия.

          Линейное развитие (без скачков и фазовых переходов), что бы ни твердили апологеты устойчивого развития, возможно лишь в рамках одного уровня, ограниченного неразрешенным (не снятым) пока противоречием. Любой дальнейший шаг потребует его снятия и качественного скачка. Что означает обращение к диалектике и противоречиям.

          Формальная логика с противоречиями работать не умеет. Для нее противоречие – это ошибка. Следует развеять расхожее заблуждение, что диалектика работает с утверждениями типа «A и не A одновременно», что соответствует закону исключенного третьего в логике. Диалектика работает с противоречиями другого порядка и их, упрощая, можно записать так:

 

           A и не-B (α,β,γ,…) не A и B, [12]

 

то есть с противоречиями через опосредования.

          Живые, действительные проблемы относятся к диалектическим, применение же формально-логического подхода к ним приводит к остановке в развитии и к попыткам защититься от него.

          Другая слабость логики – то, что она абстрагируется от содержания и оперирует только символами.

          У Гегеля есть пример: «дух является желтым». Если нет утверждения или следствия, что дух не желтый (то есть отрицания утверждения), то логика проблем не видит: она не чувствительна к абсурду. 

          Прием сведения к абсурду - столь же мощный, как и сведение к противоречию. Но сведение к абсурду не имеет той же строгости и четкости и чаще используется демагогами. 

          Нечувствительность логики к абсурду позволяет объяснить логикой любой бред. Заметьте: не «что угодно», но любой бред.

          Ведь бред вполне объясним. Так, существует масса убедительных, подкрепленных научными исследованиями фактов, говорящих о пользе употребления наркотиков. И я, занимая эту позицию, буду утверждать, что каждый имеет право на свое мнение, - и противоположную позицию тоже буду называть «мнением». Что и кому мы сможем доказать, какую истину найдем в споре?

          Есть и исторические примеры. Так, миф про влияние фреонов на озоновые дыры был убедителен еще в конце ХХ века, но сегодня любому интересующемуся доступна информация, что связь озоновых дыр с фреонами притянута за уши. А главное, что в прошлом те же аргументы звучали убедительно, а сегодня уже нет.

          Этот пример - хорошая иллюстрация абстрактности. Конкретизация этих же аргументов до уровня «кому была выгодна эта теория» делает ответ очевидным.

          С формальной логикой (но не только с ней) связана еще одна принципиальная трудность, касающаяся сложных теорий в неформализуемых науках: трудозатраты на опровержение бреда исключительно велики.

Представим, что некая сложная и внешне логичная теория обосновывает некое абсурдное утверждение. Одного контрпримера для разрушения теории, в отличие от математики, недостаточно. Более того, трудозатраты на опровержение требуют усилий на порядок больше! Опровержение одного утверждения требует главы не менее сложного текста. Опровержение главы – целой книги, которую мало кто прочтет. Работа опровергателя не только трудозатратна, но и маловостребована, чем и пользуются профессиональные лжецы вроде Резуна.

          Ни в коем случае не призываю отказаться от формальной логики: нет более твердой опоры. Но использующий инструмент, не зная границ его возможностей, обязательно потерпит поражение. 

          Зафиксируем: формальная логика и метафизическое представление у большинства приближает, а диалектика как единственная наука, способная работать с противоречиями, отдаляет нас от цели – разрушение картины мира в сознании.

         

          Слабости картины мира.

          Итак, мы нашли и обозначили основные слабости. Как по ним бить? Как рушить созданное? Сначала представления об этих слабостях надо сделать более конкретными, изучить.

          Для лучшего понимания построим такой образ: знание – огромная, которую нельзя охватить одним взглядом, крепость. Где-то стены крепки, где-то низки, но для нас важно другое: крепость не едина. Она состоит из множества мелких крепостей, которые соединены слабо или вообще не соединены. Более того, люди сознательно дробят ее на более мелкие и слабые. Как завоеватель, я буду бить не по крепости, а по границам – вбивать клин в зазоры знаний и дисциплин.

          Как умный стратег, я буду не только бить, но и вести активную подготовку на территории противника. Я заинтересован в усилении раздробленности и делении на как можно более мелкие рубежи обороны.

          Очертим картину театра военных действий еще раз: теперь в терминах задач:

  • Дробить знания. Возводить между ними границу.
  • Бить в границу знаний и теорий. Как Гудериан меж двух дивизий.
  • Остановить процесс понимания и систематизации знаний.
  • Создавать как можно больше ненужных знаний.
  • Вынуждать индивида вбирать в себя как можно больше информации и несистематизированных знаний.
  • Усиливать противоречия.
  • Создавать новые противоречия.
  • Мешать любым попыткам снимать противоречия.

Союзники:

  • Абстрактность
  • Узкая специализация.
  • Нерефлексивное восприятие.
  • Информационный шум.
  • Дерационализация.

Основные противники:

  • Диалектика.
  • Интегрирующее знание и восприятие.

         

          Диалектика и противоречия.

          На диалектике как основном враге разрушения цивилизации стоит остановиться отдельно. А.А. Зиновьев писал: «Нет ничего удивительного в том, что диалектика стала предметом для насмешек. Одно из величайших достижений человеческого интеллекта …было извращено и опошлено, …исключено из арсенала орудий научного познания социальных явлений». [6]

          Этому есть объективные и субъективные причины, но разбор их выходит за рамки статьи.

          В защиту диалектики нужно сказать, что дисциплина ТРИЗ [1], построенная по диалектическим принципам, весьма плодотворна в области техники и продолжает развиваться, несмотря на плачевное состояние диалектики в целом.

          В нашей повседневной жизни возникают противоречия. Они вовсе не обязательно носят фундаментальный или гносеологический характер – быть или не быть. Если их не решать, последствия могут быть серьезными. Отбрасывание диалектики, то есть умения работать с противоречиями, ведет к внутреннему конфликту либо, как заметил Э.Ильенков [8], к нигилизму или скептицизму. А именно скепсис плодит разрозненность и безволие. 

          Ключевое необходимое условие разрешения диалектического противоречия – максимальное обострение. Его нужно не прятать, не сглаживать, не откладывать на потом, а, наоборот, усиливать и обострять конфликт.

          К чему приведет попытка «подморозить», ослабить этот конфликт?

          Напомню, речь идет не о столкновении мнений или представлений, а о принципиальных конфликтах, которые основаны на объективных причинах, сформированных самой природой развития конфликтующих сторон, то есть диалектическом противоречии. Диалектика рассматривает не случайные противоречия, а только логично вытекающие из сущности самой системы или предмета. 

          Если противоречия объективны, то количество рано или поздно перейдет в качество. Если мы игнорируем выкипевшую воду в чайнике на огне, то рано или поздно в нем будет дырка, или даже чайник расплавится и перестанет им быть.

          Чем больше внимания к принципиальному, ключевому, сложному, тем быстрее проблемы можно решить. Нужна предельная острота.

         

          Абстрактное и поверхностность. 

          Абстрактное и конкретное – важнейшие категории, без которых невозможно разобраться в нашей задаче. По сути эти понятия ввел в диалектику Гегель [3], но они редко понимаются правильно. Так, ученые, мыслящие в рамках модной теории систем[1], не понимают разницу между абстрактным и конкретным – в этой теории отсутствуют эти понятия. Разумеется, процесс восхождения от абстрактного к конкретному им тоже не понятен.

          Со времён, когда Выготский стал «нашим всем» в психологии, нас учат и убеждают, что абстрактное мышление - основной признак развитости интеллекта. Есть ещё понятийное мышление, но это уже для очень умных, и оно еще более абстрактно [2]. 

          И это верно. Без умения абстрагировать познание невозможно.  Большинство инженерных и технических задач решается силой абстракции. Умение абстрагировать - характерная сильная черта западной цивилизации. Но она же её слабость. 

          Заражая все без исключения сферы деятельности человека, заявляя себя в качестве чуть ли не единственного верного научного метода, абстракция превратила все вокруг в симулякр, символ без содержания, красивую упаковку, которая убеждает в качественном содержании, - в выхолощенный ярлык.

          Обычно в оценке подхода к обучению сетуют на отсутствие системного мышления, на обучение детей набору фактов, а не теории.

          Очнитесь! В каждой главе учебника отдельная логичная теория и система. Вал «теориек» и красивых системок. 

          Авторы учебников понимают, что нелогичность и отсутствие системы бросается в глаза. Первое, для чего строят систему и теорию, – мифы. Не то что школьный учебник - любая корпорация строит для «древней истории» своего бренда стройную систему. Как прадедушка сто лет назад хорошо работал – и так родился великий бренд с миллиардным оборотом. Вера в силу системности и в абстрактный подход давно работает в противоположную сторону.

          Пример с применением науки в коммерции - ярчайший случай абстрактного подхода в науке. Основной подход предельно прагматичен: «не важно, как этого добиться, – важно, чтобы это работало». Метод, который работает, будет применяться капиталом, независимо ни от чего. Последствия капитал не интересуют. Поэтому образованные люди с удовольствием работают на капитал. Методы, которыми их вооружили, работают на одну цель – заработать деньги. А наука истончается: ей становится выгодно быть поверхностной. Она превращается в пресловутую продажную девку, не только дробя и руша фундамент науки, но и уничтожая веру людей в ее силу.

          Разрушение опоры мышления – поверхностность и абстрактность. Сюда же следует отнести выхолащивание – мышление в абстрактных категориях.

          «Конкретное» – понятие, не тождественное сложному. «Конкретность» означает конкретность представлений. Иными словами, мы в голове выстраиваем более полную, всестороннюю картину, учитывающую множество факторов. А абстрактное представление – однобокий взгляд.

          Кирпич и перышко, брошенные с одной высоты, упадут на землю за разное время. Это знание верно, но оно абстрактно в сравнении с тем, что время падения этих тел определяется не их массой или объемом, а только сопротивлением воздуха. Это элементарное знание, известное из курса школьной физики, более конкретно в сравнении с предыдущим, известным из житейского опыта.

          Поверхностность, легковесность, абстрактный подход ко всему – вот помощники разрушения сознания. Полководец не будет действовать прямо, будет давить на это косвенно.

          И первый шаг — это информационный шум. Самого по себе шума мало, чтобы добиться поверхностного восприятия: нужно, чтобы шум создавал иллюзию знания. Нужна информация, без которой индивид не сможет прожить; ее должно быть много, и она должна устаревать очень быстро. Например, где сегодня хорошие скидки на ненужные вещи.

          Даже очень развитый интеллектуально человек просто не способен объять своим сознанием усложнившийся мир.

          Чем больше информации подается в его голову, тем сложнее уйти от идеологии. Информационный прессинг выдавливает любую сложную, логичную, целостную картину мира из сознания, заменяя ее на поверхностное восприятие, не затрагивающее свою картину миру. То есть навязывает поведение, в котором рефлексия не нужна и, главное, не реализуема.

          Пока человек будет размышлять, он не успеет выгодно купить майонез и новый смартфон. Это реальность, с которой нельзя не считаться. Очень состоятельные люди точно так же вынуждены держать нос по ветру, чтобы не прогорел их бизнес, который зачастую так же зыбок, как положение на рынке труда наемного служащего.

         

          Иллюзия вседоступности информации.

          Парадоксально, но большая доступность рационального знания ведет к деградации этого знания и дерационализации сознания!

          О проблемах с долговременной памятью в результате легкой доступности информации уже заговорили. Пока эти разговоры больше похожи ретроградство: про книгопечатание говорили так же.

          Чем профессор среднего вуза отличается в эпоху Интернета от среднего пользователя социальной сети, который найдет за минуту любую информацию?

          Достоверность найденной в интернете информации вероятностна, но то, что хочет услышать профессор, – студент найдет. У найденной информации не будет фундамента и глубины, но для экзамена, особенно в виде тестов (как и для большинства бытовых задач), не нужна глубина: нужно обладать свойством магнитофона или робота.

          У старшеклассника нет оснований принимать авторитет этого профессора, да и взрослого вообще. Хороший ученый или преподаватель обязательно обладает уникальными знаниями, но они отнюдь не обязательно востребованы.

          Более того: знания двух любых человек в эпоху интернета фактически не могут ничем отличаться: у них один источник информации, не могущий отличаться принципиально. Вся разница будет на уровне вкусовщины и на уровне того, кто прочитал больше за пять минут в поисковике.

          Раз другой черпает информацию оттуда же, откуда и я (из википедии), - значит, больше знать он не может. Во всяком случае, если он не специалист в рассматриваемой области. Тогда зачем мне его слушать?

          Одному человеку больше нет причин слушать другого, как более авторитетного. Можно выполнять приказания стоящего выше в иерархии, более сильного, того кто платит, но не уважать его опыт и знания.

          А вот социальные последствия этого еще не осознаны.

          Обесценилось само знание. То самое, которое было флагманом всего модерна и прогресса.

          Уже сегодня цивилизованный человек носит в себе огромный запас знаний о том, как вставить смайлик в телефоне, на каком континенте дешевле отдыхать, как правильно запарковаться, где бывают скидки на обувь, что ела на обед популярная певица этого года. И без этой информации он просто не выживет. Этот мусор в голове и не даст даже при желании осознать себя, углубить картину мира, не разрушив социальные связи, испытывать чувство важного дела на всю жизнь вместо скоротечного адреналинового прыжка с парашютом.

          Поверхностная картина мира не была бы бедой, если бы не превращала человечество в змею, пожирающую саму себя. Некому, нечем и, главное, незачем развивать знание далее. Знание стало лишним и давящим своим объемом, вынуждая быть поверхностным.

          Поверхностная картина мира подразумевает легкость манипуляции сознанием ее носителя. Разноголосица во мнениях и желаниях связана в том числе с этим фактом.

          Интернет не столько производит информационный шум, сколько порождает автовозбуждение. Любой человек может произвести доселе невероятный по объему поток информации, - разумеется, бесполезной, вроде пресловутого селфи. Интернет, как глобальная свалка, имеет важную особенность: любая информация является одноранговой. С одной стороны, доступной стала любая информация. С другой, «Одиссея» Гомера весит (по количеству информации) столько же, сколько три девичьих поста в инстаграме. И это равенство автоматически распространяется на ценность обоих пакетов информации.

          Следующая, ключевая проблема также парадоксальна. Картина мира - не только знания, но и, обязательно, ценности. А ценности вызывают чувства. Но поверхностная картина мира вызывает только поверхностные чувства, в лучшем случае эгоистические. С уходом рацио уходят сильные эмоции. Большая цель, долгий путь не тревожит никакие струны в душах поколения информационной доступности.

          К чему стремиться? Только к лучшей связи с интернетом? Так чип в мозг не утопия и не за горами.

          Мечты все съедены. Остается стремиться к тому, что навязывает общество: к деньгам, славе, положению. Остаются только острые, скоротечные эмоции в беспробудном угаре реальности.

          Страсти и высокие чувства, с которыми защищали свою Родину советские солдаты, или романтический задор Генри Форда, воодушевленного автомобилями, — все это в прошлом. Наступает эпоха поверхностного человека, с абстрактными знаниями о реальности, дающими иллюзию понимания.

          Другое свойство мышления эпохи вседоступности информации — нечувствительность к противоречию. Поверхностное восприятие абстрактно по Гегелю. В одной ситуации яйцо круглое, в другой, когда это выгодно, — квадратное. Автор лично слышал доводы от взрослых людей, с еще советским образованием, что, мол, математики считают, что дважды два не совсем четыре. Такое абстрактное мышление — признак детского ума. Только ребенок не видит проблемы, когда игрушка исчезла в руках ловкого папы. Для него она просто исчезла.

          Только Гарри Поттер может взлететь на метле. Только бог всемогущ. Только если тебя не сглазили — все получится. 

          Меж тем именно противоречие, когда оно не ошибка восприятия или эксперимента, есть диалектическая посылка к развитию. Без него есть только застой и вырождение.

         

          Диалектическая спутанность.

          Для показа манипулятивной схемы, которой можно добиться максимума от сложившейся у индивида конструкции картины мира, обратимся к психиатрии. Ведь именно психиатры, - фашистские, а позднее американские, - занимались созданием таких схем, изучая сломанные защитные механизмы психики больных.

          Одна из выдающихся работ по психиатрии середины ХХ века (выполнена на деньги фонда Рокфеллера) - проект Грегори Бейтсона. В статье «К теории шизофрении» [4] он показывает, что болезнь формируется в результате повторяющегося воздействия внутри семьи, так называемого двойного послания (double bind). Оно заключается в одновременном сообщении ребенку противоречивого послания: говорится одно, невербально или метафорически – противоположное, а третье послание запрещает жертве покинуть поле конфликта.

          Диалектического осмысления теории нет. Противоречие в голове жертвы психиатру кажется катастрофой. Нет и обобщения, выходящего за рамки коммуникации.

          У неназванной проблемы нет шанса быть решенной. Считая, подобно Бейтсону, противоречие кашей многих не осмысливаемых посылов, воспринимаемых как команды к действию, но не осмысляемых, невозможно понять, что происходит. Я предлагаю расширенную, диалектически осмысленную картину мира человека любого возраста.

          Представим себе, что у нас есть ключевое, важное противоречие, - и мы его хорошо осознаем, что не менее важно. Оно толкает нас вперед, хоть и через неприятный конфликт, и общество движется к его преодолению, развивается. По мере продвижения мы поднимаемся по спирали.

А что нужно, чтобы закрутить спираль в обратную сторону, в сторону регресса, распада?

          Очевидно, что нужно это противоречие прятать, отводя внимание от него. Глядя на двойное послание, построим схожую схему в общественной жизни. Я называю это «диалектической спутанностью».

          Истинное, базовое противоречие затушевывается и прячется. Всеми мыслимыми способами уводится далеко от поля сознания, от остроты борьбы, от обсуждения и любого внимания вообще, то есть делается максимально неосозноваемым. Дальше обязательно наложить принципиальный запрет на рассмотрение этого противоречия. Запрет любого толка: от грубой цензуры и выведения за рамки приличия до более тонких механизмов психологического давления: очернения, высмеивания, давления общественного мнения и СМИ.

          Этого еще недостаточно для эффективности спутанности. В сознание должно быть подсунуто другое, мнимое противоречие, которое предлагается решать вместо основного, базового. Это мнимое противоречие будет двигать общество в нужном для манипулятора направлении. Оно утилизирует, канализирует недовольство, - и оно не обязательно должно быть единственным.

          Мнимое противоречие объявляется главным, ключевым. Любые общественные проблемы с точки зрения манипулятора должны рассматриваться, исходя из его определяющей роли. Мнимое противоречие обязательно носит абстрактный характер.

          Мнимое противоречие обычно не озвучивается так же, как ключевое. Оно обозначается косвенно: дискурсом, описанием, ощущением от направления движения общества. Нельзя дать осознать это противоречие легко - оно должно выглядеть как серьезная проблема. Но мнимое противоречие всегда направлено на симптом, а не на причину болезни.

          Например, заставляют терпеть (толерантность) без внутренней причины это делать. Ты будешь внутри недоволен, а снаружи будь любезен терпеть. Тебя зажимают. Твоё внутреннее недовольство дойдёт до предела, и ты взорвёшься приступом немотивированной агрессии? В зависимости от ее степени к твоим услугам стадионы, полные болельщиков, психотерапевты и тюрьмы. А если тебе посчастливилось жить в стране, где мало демократии, то даже возможность безнаказанно рушить свою страну в «цветной революции». Это как пытаться гангрену замазать тональным кремом.

          Всячески подсовываются на глаза любые решения в условиях «самоочевидности» и «подразумевания» искусственно созданного противоречия. О самом мнимом противоречии говорят заученно и чеканно, а любая дискуссия сводится к выработке решений в рамках навязанных предпосылок.

          Запрет на рассмотрение должен носить преимущественно эмоциональный характер, и часто точно так же содержит в себе противоречие. Основная канва запрета через противоречие строится по такой схеме: называть проблему – это высказывать кому-то неприязнь. Полагаю, читателю уже очевидно противоречие. Ибо, если проблему не называть, она никогда не может быть решенной.

          Искусственные противоречия: права человека, права секс-меньшинств, редкие заболевания вроде птичьего гриппа (который забыли, несмотря на истерику СМИ) или ВИЧ, терроризм и многое другое.

          Нельзя создавать искусственное противоречие на полной лжи: хорошая ложь состоит из 99% правды. Ведь все выше перечисленное действительно имеет место.

          Искусственная проблема раздувается, а базовая прячется. Изначальные масштабы проблем несоизмеримы: базовой нужно уделить 90%, а раздутой — 0,1% времени и внимания. В реальности как в СМИ, так и в оболваненных головах всё наоборот. Вернее, ключевую проблему не обсуждают вообще, любой говорящий о ней голос будет заглушен, а автор подвергнут остракизму.

          Схема диалектической спутанности не сводится к подмене одной проблемы другой. Речь не о проблемах, а о диалектических противоречиях. Их нужно уметь видеть и находить. Что не просто и требует высокой культуры мышления.

          Возьмем самый известный пример: ключевое марксово противоречие между эксплуататорами и эксплуатируемыми. Чтобы применить описанную логику к этому примеру, надо прежде всего очернить Маркса и его учение. Вульгаризировать его идеи, довести до абсурда. Относящихся к ним серьезно высмеять, прилепить ярлык «комуняки» и «оправдывающего кровавые пытки» и т. п.. Одновременно преувеличить какое-то противоречие и обсуждать его решение. Например, дискуссии должны вестись об объединении народа, несмотря на религиозные противоречия и разное отношение во внутренней политике, — на основе патриотизма. Или о выборах в США, как будто от них зависит политика такой огромной машины, как американское государство.

          Конечно, патриотизм нужен, но схема такова: я тебя обираю, но мы с тобой патриоты, и я должен тебя грабить потому, что у нашей страны есть враги. Если мы не объединимся, проиграем оба, и все, о чем тебе надо думать, – как нам объединиться. А если тебя что-то не устраивает, тебя маргинализируют любым способом, - например, объявив фашистом.

          Чем это отличается от мнимой альтернативы?

          Мнимая альтернатива заключается в том, что монополист выставил на рынке ряд разных брендов и якобы конкурирует с собой. А у покупателя есть широкий выбор при единственном производителе. 

          Диалектическая спутанность заключается в том, что тебе предлагают выбрать сорт масла, которым надо смазать колеса телеги, когда река уже подернулась коркой льда, и скоро грянет зима и метели. Можно выбирать масло, можно ароматизатор для кобылы. А кто купит два ароматизатора, получит бесплатно журнал о жизни на Багамах. Но вопрос о санях и зиме задавать категорически нельзя: кто его задаст, будет выставлен дураком и не умеющим «мыслить позитивно», с «тоталитарным» прошлым и пр.

          – Еще никогда «за всю историю» не происходило зимы, – ответят специально обученные люди. 

          Ключевой момент диалектической спутанности - время назревшего качественного перехода. «Тормознуть», «подморозить» конфликт нельзя. Это не просто прятание головы в песок: это синдром смещённой активности в масштабах цивилизации. Вся активность переведена в плоскость исключительно продолженного настоящего. Линейно продолженного, в фазу насыщения. По сути, это раскручивание вспять диалектической спирали развития. 

         

          Примеры диалектической спутанности.

          Важно показать работу этой схемы на примерах реальной информационной борьбы и этим раскрыть внутренний механизм идущего процесса разрушения сознания, общества, картины миры человека западной цивилизации.

          1. Русские солдаты всегда были известны как очень сильные воины. Сила любого солдата - в его психической подготовке, подготовке к действию в крайне жестких, экстремальных ситуациях.

          Без воспитания устойчивости психики так называемый боевой дух сводится к нулю. Эту сложную и неочевидную задачу решала срочная служба в советской армии.

Что надо сделать, чтобы разрушить главное преимущество русского солдата — устойчивость его психики?

          Решать эту задачу надо через диалектическую спутанность.

          Есть реальная проблема: очень жесткое воспитание сопряжено со злоупотреблениями, перегибами, срывами. Проблема обострилась, помноженная на перестроечный беспорядок в армии, который ослабил контроль за перегибами.

          Как сказано выше, без жесткого воспитания не будет воспитания психики бойца. То есть налицо противоречие.

          Вместо решения проблемы перегиба создаются комитеты солдатских матерей, которые под крик: «над нашими детками издеваются», - полностью стирают в порошок ценность защиты государства.

          Ведь регулярная армия за громадную цену (не только деньги, но и силы молодежи) продает ценнейший товар — боеготовность, готовность защищать интересы своего народа. Не самое лучшее и дорогое в мире вооружение, а ужас помыслить напасть на СССР. Неотъемлемой частью этой боеготовности была готовность защищать свою Родину каждого мужчины (что для него естественное чувство).

          Но каждый, кто говорил о любой ценности армии, считался «лохом» среди сверстников, «потерявших» два года жизни, и подлецом в глазах матерей. Любая мать любит своего сына и, если ей страшно за него, она будет бороться. Напугать женщину в эпоху СМИ легче простого. А дальше задача решалась просто: СМИ освещали только крики перепуганных женщин.

          Подведем итог: основное противоречие стоимости и ценности армии прячется. Подсовывается второстепенная проблема неуставных отношений в виде мнимого противоречия, которое гиперболизируется до вселенской боли. Создается запрет в виде падения ценности мужских качеств, демонстрации военных глупцами, иллюзии мирного намерения вероятного противника и пр.

          Результат: армия есть, деньги она потребляет, а боеготовности нет. Одна из сильнейших армий мира разрушена без потерь.

          И это «по странному совпадению» было сделано ровно в тот момент, когда противник стал надрываться, - как бы ни хотелось ему убедить нас в обратном.

          2. Более простой, но не менее важный пример, - короткая шутка. Смех (особенно над собой) - один из мощнейших защитных механизмов психики от проблем восприятия противоречия. Согласитесь, распространенный ответ на непонятное или неприятное — «ха-ха-ха, ты не понимаешь элементарных вещей». Дальше возможен любой аргумент, «достаточно очевидный» в данном контексте. «Очевидный» всегда, если глубинное противоречие не ясно.

          Возьмем конкретный пример из сочинений одного юмориста: «Наши люди любят улучшать обстановку для отдыха. Чтобы водку окружало что-то красивое - теплоход, Италия…» [13].

          Рассмотрим суть этой шутки, имевшей успех, с точки зрения диалектической спутанности.

          Подразумевается, что водка — автоматическая, неотъемлемая часть жизни русских, а Италия и теплоход — нечто хорошее. Контекст путешествия подразумевает взгляд на Италию со стороны туриста, что и есть основное восприятие других стран нашими соотечественниками. Подразумевается, что вся Италия – выставленные напоказ красоты. О проблемах, вклюсая иммиграцию, как-то не принято говорить.

          Итак, шутка о том, что русские —  пьяницы, Россия — страна так себе, а вот за границей, особенно в Европе, — хорошо. Ключевое слово - любят. «Наши люди любят» — это национальная черта, мы любим Европу и водку. В подсознание вносится, что не людей мы любим, а пьяное состояние.

          В этом примере мы видим: человек отказывается от себя как от носителя русской культуры, от самоидентификации, от связи с землей, на которой живут носители русской культуры. То есть человек, посмеявшийся, что в Италии хорошо, а в России не очень, — подсознательно, немножечко себя как русского человека от русской культуры оторвал. И, следуя этому пути, он постепенно перестанет себя считать русским, - и не важно, что его родители были носителями русской культуры.

          В суровые для общества, нации, государства времена такой человек не будет совершать осмысленно серьезные поступки по защите земли, культуры, ценностей. Он не захочет их улучшать даже в повседневной жизни.

          Смехом, как защитой, здесь прикрывается наглая ложь о пьянстве русских как ключевой черте характера. Накладывается непроизнесенный запрет на анализ и критику позиции о лапотной России и прекрасном Западе.

          Шутка вызывает положительную эмоцию, что усиливает принятие ситуации. Эта эмоция, пока переживается, не дает возможности сознанию переключиться на осмысление содержания шутки.

          3. Какие противоречия можно использовать для уничтожения масштабов страны и народа ? Найти внешнего врага опасно. Им не может быть США или Китай: это проблемы настоящие, а для создания хаоса нужны мнимые. Хорошо подойдут внутренние проблемы, - особенно с учетом обширности территорий и разницы идейных установок.

          Чтобы нарастить конфликт, надо дать силы всем его сторонам. 

          Будут использованы все противоречия, которые только способны привести к конфликту. Религиозные: растить и христианство, и мусульманство (это же сила духовных скреп). Национальные: поддерживать национализм и бороться за права массы маленьких народностей. Но особенно интересно рассмотреть те, что еще не являются отыгранными картами: например, конфликт патриотов и либералов.

          Нужно брать символы абстрактные, не имеющие содержания, и работать с ними, чтобы каждая сторона защищала свою правоту. Например, вместо серьезных исторических исследований и глубокого понимания эпохи ХХ века, нужно поставить посреди Москвы памятник Сталину (как вариант - Маннергейму), а потом снести под влиянием «общественного мнения». 

          Уловка в том, что понимающие заслуги и сложность руководителей прошлого не понимают, что для абсолютного большинства их фигуры – лишь фетиши, абстрактные символы, лишенные содержания.

          4. Одно из главных пропагандируемых последствий половой распущенности - педофилия. На ум читателя в первую очередь приходит сильнейшая психологическая травма маленького человека. И это действительно так, и в этом заключается опасность: от насилия нужно защищать. Но более серьезная беда связана с механизмом диалектической спутанности.

          Более массовым является не сам факт насилия, а страх перед ним. Страх заставляет гораздо большую часть людей, чем тех, кого коснулось насилие, действовать в соответствии с этим страхом.  

          Если вы или ваш близкий пережил насилие – это трагедия. Она нуждается в сочувствии, а насильник должен понести наказание. Но если вместо единичных случаев в масштабах всего общества в людях поселяется страх, то им поражается все общество.

И для общества это будет катастрофой, так как страх приводит к разрыву поколений.

          И это более пагубно, чем само насилие.

Кого дети больше всего боялись еще лет тридцать назад? Милиционера? Хулиганов? Нет: боялись взрослых. Любых.

          Курить у подъезда? - взрослые увидят. Костры во дворе? - а вдруг взрослые заметят? В общественном месте, если плохо себя вести, - взрослые увидят и обязательно накажут. Адекватно накажут.

          Сейчас этого больше нет. Родители основной задачей видят оберегание своих чад от других взрослых: ведь кто-то из них может оказаться педофилом. Этого уже боятся больше, чем уличных хулиганов.  А результат – полное отсутствие воспитания обществом. Ведь такой страх разрывает связь между детьми и обществом, между поколениями, - и не дает адаптации к взрослой жизни.

          В Советском Союзе, помимо общественного воспитания было воспитание взрослыми. Малознакомые мужчины и женщины, чужие дедушки или бабушки, соседи, показывали, учили, - и просили себе помочь, чтобы научить. Все это было искренне, и именно такое детство, уже будучи взрослым, человек вспоминает как счастливое, - а не то, где было много игрушек или гаджетов.

          Это была связь поколений на уровне не школьных понятий, а решения реальных задач, совместных дел.

          Для борьбы с этим надо пресечь широкое обсуждение проблемы маньяков, а обществу дать чувство защищенности, подкрепляя его безусловной неотвратимостью наказания. Вернуть авторитет старшего. Стремиться не к «торжеству законности», а к снижению преступности на бытовой уровень.

          Это может показаться словесной игрой: в чем разница между снижением уровня преступности и торжеством законности?

          Но ответ прост: уровень преступности – конкретная вещь. Измеримая, осязаемая не только в МВД, но и простым гражданином. А законность – понятие абстрактное, за которым можно прятать что угодно. «Законность – благо для общества» – это силлогизм из теорем в рамках массы условностей.  «Борьба за законность», «перед законом все равны» и прочие пустые лозунги – борьба с мнимым противоречием.

          Любая дискуссия о «равенстве перед законом» выльется в болтовню. Ведь смысл этой фразы сводится либо к бессодержательной банальности о том, что все должны выполнять закон, либо к обмену мнениями о том, где и как закон применяется неправильно. И за болтовней, в которой сама постановка вопроса отвлекает от проблемы, нужная борьба за низкий уровень преступности, за качество жизни гражданина, за его спокойствие и доверие окружающим будет потеряна.

          На деле же «борьба за законность» ведет к ювенальной юстиции с окончательным разрушением связи поколений.

          5. Важная особенность диалектической спутанности - абстрактность мнимого противоречия. Реальное противоречие, в силу его естественности, можно увидеть конкретно.

          Страдающие сексопатологией (так называемые «сексуальные меньшинства»), якобы должны иметь право всем демонстрировать свои отклонения, даже если это не нравится большинству.

          Иными словами, мнимое противоречие берется без учета конкретных обстоятельств. Как защищаются эти противоречия, общеизвестно.

          Итак, диалектическая спутанность позволяет не просто разрушить картину мира индивида, но и одновременно направить его в нужном направлении.

         

          Слабости диалектической спутанности.

          Хороший полководец должен понимать свои слабости. В данный момент я вижу три слабости в применении диалектической спутанности.

          Прежде всего, навязываемое противоречие всегда более абстрактно, чем естественное. Большая абстрактность позволяет взойти к более конкретному и показать, что, к примеру, терроризм во всей конкретности – это возможность бомбить чужую страну. Ведь террористы не субъект ООН, и для расправы с ними официальные процедуры не нужны.

          Другая слабость в том, что индивид, умеющий работать с противоречием, - и не только диалектик, но и носитель даосско-конфуцианской культуры, - не поддается подобной манипуляции. На него не действует диалектическая спутанность. Китаец даже проблемы в этом не увидит.

          Последняя слабость – это сам защитный механизм. Хотя, пока пропаганда находится в нужных руках, его можно постоянно изменять и подстраивать под новые обстоятельства.

          Наверняка найдётся очередной «поппер», который, не будучи способным вникнуть в суть вопроса, начнёт критиковать выхолощенный лозунг, выдавая последний за суть.

          Самая примитивная критика будет укладываться в формулу: «диалектика — это глупость, которой оправдывали свои выдумки Маркс, Ленин и весь советский проект. Получилось одно сплошное зло». Вряд ли человек с таким уровнем мышления вообще прочитает настоящую работу. Но считаю своим долгом вооружить любого желающего разобраться в диалектическом методе.  

          В силу исторических причин любая, в том числе конструктивная, критика классиков марксизма была под запретом. Допущенные ими ошибки оказались слабостями, а затем источниками заразы самой теории марксизма. 

          Хотя неправильно понятых категорий и методов диалектики ещё достаточно, хочу выделить два ключевых негативных фактора: дилетантскую работу Энгельса «Диалектика природы» и ошибочный принцип единства логического и исторического, который привёл к догматическому лозунгу о неизбежности наступления коммунизма.

Напримере СССР эти принцип и лозунг были опровергнуты. Скажу больше. Более того: сам этот лозунг расслабил советских людей. Возможно, он стал теоретической основой для работы спустя рукава и двуличного отношения к советским ценностям. Раз коммунизм неизбежен, - зачем работать, защищать мир с оружием в руках, бороться со своими недостатками?

          Но ошибки, допущенные при создании науки, не должны перечеркивать ее.

         

          Будущее за компьютерами.

          Основные надежды в плане прорывных технологий - искусственный интеллект и машинное обучение. 

          Сегодня нейронную сеть на многослойном персептроне обучают до уровня распознавания в толпе однояйцевых близнецов. И это уже сегодняшние технологии.

          Когда вы что-то ищете в поисковой системе в интернете, та обучается вашим действиям и предпочтениям. Через какое-то время поисковик будет выдавать вам то, что больше соответствует вашему ожиданию.

          А сколько замечательных вещей нас ждет в будущем, связанным с машинным обучением! Только любимая еда в холодильнике, только лучшие друзья в соцсетях, самый умный дом и многое другое. 

          Например, переводчик Google обучается на параллельных текстах: учится на оригинале и переводе, сделанным когда-то человеком.      Проанализируем эту часть петли обратной связи. 

          Автоматический, доступный всем компьютерный переводчик сделает переводчика-человека узким специалистом редкой востребованности. Все доверят машине. Для нашей модели это означает, что труд всех вместе взятых людей-переводчиков в будущем будет ничтожно мал в сравнении с уже имеющейся базой для обучения автомата. Следовательно, перевод с языка на язык застынет ровно в той форме которую выдаст машина. Более того, этот перевод станет стандартом де-факто. 

          Википедия уже стала знанием де-факто и авторитетом. Машина учится поведению у человека и считает это поведение самым удобным для него. Но тем самым индивид получает только то, что не является для него новым.

          Петля обратной связи этой модели замыкает индивида в скорлупу, из которой он никогда не вылезет. У него не будет шанса встретить что-то необычное, что-то его улучшающее, но, в то же время, неприятное. 

          Его сознание будет схлопываться до уровня, которому его научили раньше.

          Впрочем, человек еще сможет вмешаться в эту обратную связь и дать индивиду не привычное для него, а то что нужно… корпорации, владеющей соответствующим ресурсом.

          Учиться индивид будет только тому, что сочтет нужным корпорация, на которую он работает, или инфраструктурой которой он пользуется. 

          И очевидно, что его поведение будет удобно унифицировано.

          Как тут не вспомнить Фейербаха? Человек создает компьютер по разумению образа своего и подобия. Компьютер, и умная машина вообще, становится ему помощником. Затем, незаметно отдав часть своего сознания компьютеру, человек станет от него зависимым. Зависимость от своей карикатуры делает самого человека еще более убогим. Не это ли путь в цифровую диктатуру? Тотальная слежка, ставшая реальностью, цифровая зависимость молодежи, жизнь в виртуальных пространствах – только цветочки.  

          Виртуальная реальность уже здесь. 

          Ильенков [8] пишет о важности взаимодействия детей с себе подобными для их развития. Это взаимодействие, - даже то, что мы, взрослые, называем болтовней и гулянками, - заменяется. Сериалы о подростках, компьютерные игры, симуляторы общения заменяют реальный опыт и реальность вообще. Чтобы превратиться в зомби из матрицы, не нужен шлем виртуальной реальности: виртуальность уже наступила. А социальная энергия уже утилизируется в коммерческих целях.

Коммерческая утилизация социальной энергии – совершенно новый феномен сегодняшнего дня. Это актуальность и сила корпоратократии, использующей внимание в чистом виде.

          Кто-то сказал, что подростам ничего не надо? Ерунда. В интернете собирают и монетизируют (sic!) толпы школьников с неустойчивой психикой на основе тяги к самоубийству.

          Итак, желающий окончательной деградации должен приветствовать умные машины в нашей повседневной жизни без попыток осознать место, на которое машину нужно поставить. 

         

          Культура.

          Ответом на разрушение единого восприятия должна быть попытка объединить, скрепить картину мира.

          Помимо диалектики есть еще один злейший враг нашего замысла разрушения сознания. Это любое знание, которое проходит сквозь все без исключения знания и представления, входящее в каждодневные действия и привычки человека: культура.

          Исследуем это понятие и попытаемся найти в нем те слабости, которые приведут нас к нашей цели.

 

          Наука как часть культуры.

          Первый вид западного знания, проходящий через всё и скрепляющий все общим подходом, называется научным. Он состоит в научной методологии и подходе к познанию и обоснованию всего остального знания. Наука – важная часть культуры.

          Каковы же слабости научного подхода?

          Наука не может утверждать, что чего-то, – например, привидений - не существует. А любые подтвержденные феномены можно считать достоверными в неких рамках.

          Это важно понимать потому, что тезис, что чего-то не существует или не может существовать, часто используется для обвинения в лженауке, недостоверности и так далее.

          Это свойство еще не слабость науки. Проблема эта известна давно, хотя не сильно артикулирована. Научный метод нашёл выход: бремя доказательства лежит на выдвигающем тезис. 

          Французская академия наук прославилась тем, что поначалу рассматривала любые идеи. Например, такую: французы на американском континенте больше подвержены болезням и смерти на поле брани, чем люди других национальностей. Академия затратила средства и время исследователей, чтобы удостоверится в ложности этого утверждения. Вскоре французы впали в другую крайность и перестали рассматривать любые идеи, нарушающие сложившиеся научные представления.

          Как это обоснование происходит? Некто желающий получить ученую степень представляет результаты своего исследования с обоснованием и защищает эти результаты перед коллегами. Получив степень, ученый получает большую свободу в части обоснованности.

          Понятно, что проще работать не в сфере неизведанного, а там, где все почти ясно. Вот и ответ на вопрос, почему наука работает там, где понятнее, а не там, где надо. 

          Искать совершенно новое - удел отчаянных подвижников. 

          Наука закукливается не только в силу удобства существующей парадигмы по Куну, но и потому, что современные ученые такой же массовый продукт, как певцы с MTV.

Повестка науки и, до какой-то степени, представления в научной среде формируются через авторитеты. 

          Авторитеты – это фигуры прежде всего медийные, а значит, выбор этих фигур и их «раскрутка» находятся в руках, далеких от науки, но близких к власти вообще. 

          Соответственно, власть выбирает из существующего в научном питомнике богатого спектра направлений нужных представителей и определяет моду на дискурс и «перспективные» направления. Даже финансовый рычаг отходит на второй план. Яркими примерами подобных фигур могут быть Стивен Хокинг или Ричард Докинз, многие нобелевские лауреаты.

          Если рассмотреть очень строго возможности научного метода в смысле отрицания, то на настоящий момент развития науки возможны только три варианта:

  1. Утверждение принципиально непроверяемо.
  2. Утверждение противоречит нашим представлениям и теории.
  3. Утверждение выходит за рамки представления и теории.

          Первое - самый простой и легкий вариант для анализа: утверждение типа «чайника Рассела». Нечто находится так далеко, что в действительности его невозможно увидеть. То есть на практике эксперимент ставить никто не будет. Такое явление или утверждение должно быть отброшено.

          Второй вариант, когда утверждение явно противоречит теории, что вполне проверяется. Подобный конфликт заканчивается обычно объявлением ошибки или обвинением в недобросовестности, - либо сменой теории.

          Но самый интересный - последний вариант: явление выходит за рамки существующих теорий и представлений.

          Это не просто развити