Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
23659
|
Официальные извинения
970
98619
|
Становление корпоративизма в современной России. Угрозы и возможности
237
80122
Формирование «российской нации». Проблемы и перспективы 29
13804
Вопрос о формировании «нации» был и остается ключевым вопросом внутренней политики любого полиэтнического государства. До недавнего времени о необходимости формирования «российской нации» предпочитали не вспоминать, но на заседании Совета по национальным отношениям 31 октября 2016 года бывший министр по делам национальностей Вячеслав Михайлов предложил разработать "закон о российской нации". Президент В.В. Путин поддержал эту идею, предложив параллельно доработать и многострадальную стратегию национальной политики РФ. Однако рабочая группа по разработке закона "споткнулась" о нежелание политических и интеллектуальных элит национальных республик менять текст Конституции РФ и лишаться статуса "наций". Общественности этого не пояснили, аккуратно сообщив, что, якобы, "общество не очень подготовлено к восприятию такого понятия, как единая нация, объединяющая все национальности". И перевели разговор в правовую плоскость. Как пояснил новый руководитель рабочей группы академик РАН Валерий Тишков, проблема в том "как в одном правовом акте записать вещи, связанные с формированием российский нации (или с утверждением этого концепта), и в то же время сохранить конституционное положение многонационального народа Российской Федерации. Здесь есть какое-то смысловое, терминологическое противоречие" [9]. Поэтому решено было изменить название законопроекта на «О государственной национальной политике» (или «Об основах государственной национальной политики»), один из разделов которого будет посвящен "российской нации". Текст любого федерального закона начинается с формулирования "Общих положений", в состав которых входят "предмет регулирования закона" и "основные понятия, используемые в настоящем федеральном законе". К числу последних относятся понятия "нация", "этнос", "народ" и, конечно, "российская нация". Каждое из них формулируется с опорой на общепризнанное научное понимание абстрактно фиксируемого социального феномена. Но единой точки зрения о содержании указанных понятий в отечественной и зарубежной науке до сих пор нет. Нет и единства мнений о способах существования и строительства "наций". * * * Теоретически отличить нации от этносов почти невозможно. Ни общность антропометрических характеристик и языка, ни общность территории и экономической жизни, ни общие культура, самоназвание и самосознание, связывающие людей в одно антропосоциокультурное целое, не позволяют надежно отличить нации от этносов. Лишь наличие собственного государства или стремление его обрести («национализм») – есть то, что эмпирически действительно отличает нации от этносов. По всем остальным атрибутивным признакам они совпадают. Из этого обстоятельства становится понятным, почему в России "нациями" считаются только те "этносы", которые имеют свою государственность, а "русский народ" (не имеющий своей "республики") вроде бы нацией не является. Помимо прочего, этот парадокс - свидетельство того, что «нация» - категория конвенциональная. Констатация этого позволила еще в 1964 г. британскому обществоведу Эрнесту Геллнеру заявить, что «нации это изобретение националистов», благодаря которому они проводят в жизнь свои политические идеи. В значительной мере это действительно так. Нация – цель любого национализма, а национализм – средство формирования, развития и экспансии наций [5,7]. Принцип осознанного политического и социокультурного конструирования основных европейских наций, подкрепленный анализом истории становления «национальных государств» в Западной, Центральной и Восточной Европе, получил развернутое теоретическое обоснование в работах Б. Андерсона, Дж. Бройи, М. Манна, Ч. Тили, М. Шадсона, Э. Хобсбаума, М. Хроха и других авторов. Обобщение их выводов дает следующую картину образования наций и национальных государств в Европе XVIII – XIX веков. Вне зависимости от того, понимаем ли мы «нации» как культурно или политически интегрированные общности, их формирование было связано с развитием гражданского общества и европейского капитализма XVII-XIX столетий. Их мотором была ускоренная модернизация всех сфер жизни европейских стран, а следствием – развитие рыночных отношений, науки, техники и возникновение европейского рационализма [8]. Однако ведущим фактором в интеграции этнически, конфессионально, культурно и лингвистически разнородных групп людей в гомогенное целое (нацию) оказывалось новое, современное государство, «бюрократическая машина» которого «перемалывала» многочисленные этносы, столетиями жившие на территории европейских стран. Успех этой работы был обусловлен коалицией протестантизма и «печатного капитализма», использовавшего дешевые массовые издания Библии и светской литературы: романов, газет и журналов. Эта коалиция быстро создала широкую читающую публику и мобилизовала ее для политико-религиозных целей. Помимо этого, она принципиально изменила языковую ситуацию. Разнообразные "диалекты" поддавались слиянию в механически воспроизводимые «печатные языки», пригодные для распространения посредством рынка. Так, помимо официальных "административных" языков, обслуживавших делопроизводство, под влиянием интеллектуалов стали возникать "печатные языки", позже трансформировавшиеся в "литературные". Именно печатные языки создали унифицированные поля обмена и коммуникаций, менее обширные, чем на латыни, но шире, чем на разговорных диалектах. Если печатные и административные языки стандартизировали основной способ массовой коммуникации, то развитие общедоступных систем образования в XVIII – XX вв. стандартизировали культуру как ведущий способ национальной интеграции. Распространяясь по схеме «центр – периферия», общая культура шаг за шагом охватывала всю территорию стран Западной Европы, превращая их полиэтническое мультикультурное население («гасконцев», «бретонцев», «валлийцев», «пьемонтцев» и т.д.) в культурно гомогенное целое – в людей, принадлежащих одной «нации». Этот процесс продолжался не одно столетие, требуя постоянных усилий и контроля со стороны государства. Но по-настоящему государство взяло на себя роль «воспитателя нации» лишь в XIX в., когда массовое начальное образование стало нормой в большинстве стран Западной Европы. Связано это было с осознанием государством необходимости социокультурного закрепления гражданского единства, обусловленного унифицированностью правовой системы, и, главное, - военно-патриотического единства, рождённого в борьбе за возможность самостоятельного существования нации. В гражданском (государственном) национализме осуществлялся сплав военно-политической и социокультурной составляющих национального единства. Сама армия становилась мощным символом национального единения. Как замечает И. Валлерстайн, национализм заключался в воспитании патриотического чувства привязанности к своему государству, что достигалось систематической деятельностью двух институтов, обязательных для граждан: начальных школ и службы в армии, - а также повсеместным распространением коллективных националистических ритуалов [3]. Вся совокупность государственных ритуалов служила укреплению веры в приоритетность для человека принадлежности к национальному сообществу и идентификации себя с ним. Таким образом, в XIX в. правительства ведущих европейских государств осознали, что реальная интеграция мультикультурного населения может быть осуществлена социокультурными, а не юридическими средствами. Началось целенаправленное создание национальной культуры, в ходе которого существующие культурные механизмы дополнялись государственным воздействием. Государство стало контролировать фабрикацию культурных идеалов и символов, которые могли обеспечивать общую идентификацию представителей различных социальных групп, находящихся между собой в конфликтном состоянии. Одновременно эти идеалы и символы призваны были интегрировать людей с разными этническими корнями таким образом, чтобы возникшее у них чувство общей идентичности совпадало с границами государства. Для этого создавались разветвленные культурные инфраструктуры, куда входили официальный язык, школьное образование, национальная почта и общедоступная ("копеечная") пресса. Очень важно, что государство стало держать под контролем трактовку истории. Само создание «национальных историй» стало относительно произвольным сочетанием реконструкции прошлого с конструированием пути развития, цель которого задана изначально и опрокинута в прошлое. Таким образом, государство укрепляло себя не только в экономическом и военном отношении, но и культурно. Этот процесс З. Бауман удачно назвал «мобилизацией культурных ресурсов, достаточных для поддержания идентичности и своеобразия государства через своеобразную идентичность его подданных» [2]. Образованные в результате многочисленных войн государства Западной Европы являли собой новый тип государства, одной из важнейших задач которого было легитимное принуждение к национальному единству. Ни в дореволюционной России, ни в СССР процесс образования нации не был завершен, главным образом, из-за непоследовательности государственных действий.
* * *
В отличие от либерально-демократических Англии и Франции, которые «владели империями» и пытались привить свою культуру этническим элитам колоний, Россия сама была империей. И первоначально даже не ставила цели формирования одной нации как политической общности, основанной на «суверенитете народа». Разумеется, в России существовало то, что Э. Геллнер, Ю. Хабермас и др. обозначили как «протонациональные связи», основой которых были православие и общее историческое прошлое древнейших родов империи. Но здесь, вплоть до известного Указа Екатерины II о дворянских вольностях, не было «так называемого свободного дворянства, живущего на определенной территории и готового участвовать в политической жизни» [4]. Ю. Хабермас обозначил данное явление как Adelsnation — «нация знати», описав следующий механизм ее возникновения: «правящие сословия, которые встречались друг с другом в «парламентах» или в других «представительных собраниях», представляли страну или «нацию» перед лицом двора» [14 (курсив Хабермаса)]. Аналогом европейских представительных собраний в России XVI-XVII столетий были Земские соборы и Боярская Дума, которые были упразднены Петром I, подчинившим церковь государству и взявшим курс на «европеизацию» не общества, а дворянства и формирование космополитичной имперской правящей элиты из иноверных иноземцев. Тем самым, несмотря на появление газет, журналов и университетов, разрыв между русской «народной культурой» (не говоря уже о десятках других) и «высокой культурой» правящего слоя к концу XVIII столетия был не сокращен, а увеличен. Да и сама представленная в столичных салонах так называемая «высокая культура» знати была лингвистически гетерогенной, являя собой причудливое смешение языков: «французского с нижегородским». Вплоть до начала XIX в. многих предпосылок для формирования «нации знати» и «нации народа» в империи не существовало. Необходимо было появление «истории государства российского» и «русского литературного языка», ставших основой представлений о «русском народе». Так благодаря усилиям великих русских историков (Татищева, Карамзина и др.), славянофилов и великих русских поэтов, прежде всего, А.С. Пушкина, в первой трети XIX в. в России возникает русский «лингвистический национализм», способствующий «натурализации» династии Романовых, которая, собственно, и привела к появлению российского «имперского национализма». Однако российский государственный (имперский) национализм принципиально отличался от современного ему европейского национализма, который, по мнению Ю. Хабермаса, пытался связать национальную «более абстрактную форму общественной интеграции» с демократическими «структурами принятия политических решений» [15]. Взамен него в николаевской России была провозглашена доктрина «официальной народности», признававшая деспотию и рабство атрибутами православной России. «Да, - заявлял Николай I, - деспотизм еще существует в России, ибо он составляет сущность моего правления, но он согласен с гением нации». Ему вторил министр образования граф Уваров, считавший лозунг «Православие. Самодержавие. Народность» «политической религией России»: «У политической религии, как и у веры в Бога, есть свои догматы. Для нас один из них крепостное право. Оно установлено твердо и нерушимо. Отменить его невозможно, да и ни к чему» [11]. Мало того. Стремясь сохранить полиэтническую империю, власть не только не создала продуманного «национального проекта», но и упустила тот момент, когда в 1840-1860 гг. на ее западных границах под определяющим влиянием польской интеллигенции стали реализовываться украинский, белорусский, литовский и другие периферийные «нацпроекты», заложившие основы будущих «наций». По мнению А. И. Миллера, именно из «соперничества русского национального проекта и польского национального проекта постепенно появляются украинский и, насколько он сформировался, белорусский проекты, а также литовский» [12]. Но это спорное утверждение в той его части, где речь идет о русском национальном проекте. Ведь так называемый «имперский национальный проект» так и не был до конца продуман, конкретизирован в системе последовательных бюрократических действий по интеграции населения и не был возведен в ранг государственной политики. Как и в других странах, идеологию российского государственного национализма разрабатывали интеллектуалы, расхождения между которыми по вопросу «что делать?» не способствовали делу национального строительства. Прежде всего, в той его части, которая связана с культурной гомогенизацией населения, которая должна проходить под «российскими», а отнюдь не «русскими» лозунгами. Между тем именно идеология русского этнонационализма, замешанного на обосновании превосходства «русского племени», стала (особенно накануне Первой мировой войны) доминировать на страницах большинства, в том числе и либеральных, российских газет и журналов. Вместо идеи формирования российской нации как согражданства возникает идея «православной империи русской нации», в числе активных пропагандистов которого, помимо откровенных черносотенцев, были выдающиеся умы российской интеллигенции: А. Белый, В. Брюсов, Н. Бердяев, В. Розанов, А. Изгоев, Н. Устрялов, М. Меньшиков и много других. Как писал В. Розанов, «русская империя есть живое царствование русского племени, постоянное одоление нерусских элементов, постоянное и непрерывное подчинение себе национальностей, враждебных нам» [10]. И это рождало культурный и политический этнонационализм. Этнический и государственный «национализмы» в полиэтнических государствах - две стороны одной националистической «медали»: они обусловливают друг друга, провоцируя межэтническую конфликты. Смягчить их можно только за счет предоставления равных политических прав и культурной ассимиляции сначала этнических элит, а затем и всего народа, плавно приобщив их (через СМИ и систему образования) к «высокой культуре» государствообразующего (в нашем случае – великорусского) этноса. Но именно этого в царской России сделано не было. Формально признав равные политические права за всеми «инородцами» (выдав им паспорта), частично инкорпорировав знатные роды Польши, Малороссии, Прибалтики (остзейские немцы), Кавказа и Туркестана в «правящий класс» империи, самодержавие так и не выработало программы культурно-лингвистического национализма и для русского, и для других народов России. Фактически империя строилась и расширялась помимо населяющих ее народов, которые, будучи неграмотными, не могли даже вообразить такую социокультурную общность, как «нация». Разделяя своих «подданных» на «великороссов» и «инородцев», не отделив православие от государства, империя так и не создала светской системы обязательного начального образования на русском языке на всем пространстве империи, в котором даже почти поголовно неграмотное население русских территорий продолжало делить себя на «псковских», «калужских» и «тутошних». В этих условиях о формировании российской нации как социокультурной общности и согражданства и речи быть не могло. К началу Первой мировой царская Россия не была интегрирована ни экономически, ни культурно, ни конфессионально. В итоге Российская империя, так и не ставшая «национальным государством», распалась.
* * * Пытаясь восстановить себя в прежних границах, советская Россия из конъюнктурных соображений провозгласила «право наций на самоопределение, вплоть до отделения», и Конституция РСФСР, принятая на V Всероссийском съезде Советов 10 июля 1918 г., объявила страну федерацией национальных республик. Но образование на территории бывшей империи ряда независимых государств, сепаратистские устремления внутри самой РСФСР вновь актуализировали проблему самоопределения народов, вызвав к жизни дискуссию о принципах создания СССР в 1921-1923 гг., завершившуюся выработкой политики «коренизации» и «территориализации» народов союзных и автономных республик. То, что эта политика, в конечном счете, окажется взрывоопасной для нового государства, руководство страны в тот период явно не осознавало, полагая, что классовая и советская солидарность возьмут верх над «национальными» идентичностями. В действительности политика «коренизации» (украинизации, белорусизации и т.д.), круто замешанная на критике «великорусского шовинизма», вызвала подъем массового национального самосознания даже в тех регионах, где его до революции почти не было. Так, например, перед Первой мировой войной и революцией украинцы были народом, который еще не выработал национального сознания, и государственность которого выглядела далекой целью. Но после «советской украинизации» (1921-1935) национальное самосознание у половины населения советской Украины, в особенности у ее партийно-хозяйственного аппарата и интеллигенции приобрело отчетливые формы, способствуя росту сепаратистских настроений в среде республиканской этнократии. Аналогичные процессы развития «коренных языков», «национальных школ» и высших учебных заведений, учреждений науки и культуры активно шли в других республиках и автономиях, объективно способствовали укреплению этнической самоидентификации многих народов Союза, что явно противоречило курсу политической консолидации народов на базе ленинско-сталинской идеологии. Фактически СССР занимался формированием новых народностей и новых наций. В республиках коренизация шла под лозунгами борьбы с «русским колонизаторством», сопровождавшейся «зачисткой» партийного и хозяйственного аппарата «от великорусской швали» (Ленин), почти повсеместной дискриминацией русскоязычного населения, его грабежами и вытеснением с давно обжитых территорий [13]. Ситуация усугублялась территориальным формотворчеством. С легкостью манипулируя судьбами миллионов людей, Центр инициировал создание новых административных образований за счет территорий, население которых тяготело к разным социокультурным моделям жизни. В ряде случаев эти новообразования создавались за счет передачи им русских земель. Так в 1921 г. в процессе оформления Горской республики к ней присоединили 17 казачьих станиц и хуторов, в которых проживало более 65 тысяч русских. Итог был предсказуем: насильственно присоединенные казачьи территории и их население подвергались постоянным нападениям, заканчивавшимся переделами казачьих земель в пользу горских народов. В 1924-1925 гг. было проведено национально-государственное размежевание в Средней Азии. Единое, по мнению академика В. В. Бартольда, цивилизационное пространство, регион с этнической чересполосицей рассекли путем административной реформы, подгоняя под «типовую модель» национальной государственности. Аналогичная волюнтаристская политика осуществлялась и в отношении Каракалпакстана (в Казахстане), где в 1929 г. вспыхнуло мощное восстание, Киргизии, а также малочисленных народов Севера, традиционно занимавшихся охотой, рыболовством, оленеводством. Их насильно переводили с кочевого на оседлый образ жизни, через колено ломали традиционный экономический и духовный уклад. Итогом стал ряд восстаний в Якутии, на других северных территориях. Начиная с 1930-х гг. разрабатываемая под идеологическим прикрытием «интернационализма» реальная политика государства была переориентирована на формирование новой политически интегрированной «исторической общности». В русле стратегии ее формирования происходило стирание территориальных границ компактного проживания этносов (изменение границ территориальных и национально-территориальных образований), различий в социальной стратификации населения (коллективизация, индустриализация), увеличение миграционных потоков (в том числе за счет насильственного переселения) и, конечно, формирование общего относительно гомогенного культурного, образовательного и информационно-коммуникативного пространства Советского Союза. Формально это открывало возможность решения «национального вопроса»: формирования новой политической общности - «советского народа». Важная, а быть может и ведущая, роль в этом процессе отводилась архитектуре, литературе, театру, кино, печати, радиовещанию, а позже телевидению. Они создавали новое «символическое поле», в котором теперь оказывалось и новое «государство рабочих и крестьян»: его начинают воспринимать как «отечество», во имя которого можно не только убивать, но и добровольно умирать. Границы этого символического поля неуклонно расширялись: государство искало и создавало свои исторические корни, постепенно включая в пантеон исторической памяти выдающихся царей, полководцев и борцов «за народное дело», великих ученых, художников, прозаиков и поэтов, которые с точки зрения власти составляли гордость нового Отечества. Слава и мощь которого многократно увеличились после войны с гитлеровской Германией, не случайно названной Великой Отечественной войной. Войны, и тем боле войны победоносные, играли важную роль в формировании и эволюции всех наций. Защищая нацию, государство формирует у своих граждан национальное самосознание; в результате происходит ослабление групповых идентичностей, в том числе этнических. Для обретения идентичности необходима дифференциация по принципу «мы – они», невозможная без формирования национальных стереотипов и идеи превосходства. Превосходство нуждается в подтверждении, а стереотипы способствуют демонизации других в качестве врагов. Поэтому С. Хантингтон даже постулировал невозможность продолжительного мира между нациями и проблематизировал саму возможность поддерживать национальную идентичность в мирное время [16]. С подобным приговором об эрозии патриотизма во время отсутствия войн трудно согласиться. Но верно то, что монументы и могилы павшим героям являются его культурным источником, укрепляют национальное единство, создают новую ответственность уже ушедших поколений, тех, кто превратился в памятники-символы: с их помощью страна, даже совершая ошибки, всегда остается права. Разумеется, эта новая ответственность и общая «историческая память» должны быть закреплены идеологически, информационно и культурно-лингвистически через государственную систему образования. Но это произошло лишь к началу 1960-х, когда в кабинетах ЦК КПСС была, наконец, сформулирована идея формирования аналога нации – «советского народа». Именно тогда в школах союзных республик с преподаванием на родном языке утвердилась модель двухкомпонентного содержания образования. Она апробировалась с середины 1960-х гг. и обеспечивалась в полном объеме учебниками, подготовленными и изданными республиканскими издательствами. Такая модель при безусловном идеологическом единстве содержания позволяла реализовывать принцип унификации содержания школьного образования в Советском Союзе через внедрение единых учебников, изданных для русскоязычных школ РСФСР и выстроенных на русской и мировой культурах. Поэтому, несмотря на жесткую критику и отказ от этой модели в 1990-е гг., она объективно может рассматриваться как инструмент реализации в рамках социалистической модернизации на базе идеологии интернационализма политической программы формирования из разнородного полиэтнического социума единой гражданской нации – «советского народа». Но этот процесс, как известно, не был завершен, и в итоге, споткнувшись о сопротивление многочисленных республиканских этнобюрократических элит и руководства РСФСР, Советский Союз распался.
* * * Юридически формула «преференции в обмен на лояльность» была закреплена в Федеративном договоре 1992 г., росчерком пера превратившем РФ из централизованной в «договорную» асимметричную федерацию, где Центр и субъекты поменялись ролями. Теперь уже бывшие автономии стали ограничивать компетенцию центральной власти. Особенно ярко эта тенденция воплотилась в законах «О языках народов РСФСР», «О языках народов РФ» (1991/1998), «Об образовании в Российской Федерации» (1992/1996/2002) и соответствующих подзаконных актах, которые дезинтегрировали единое образовательное и культурно-лингвистическое пространство страны. Интеллигенты из числа так называемых «титульных» этносов приняли в этом самое живое участие. Показательна и динамика роста построения собственной системы национального (этнического) образования, свидетельствующая о настойчивости и последовательности республик. В общей сети образовательных учреждений Республики Саха (Якутия) школы с родным языком обучения составляют более 40%, Республики Башкортостан – 45%, Республики Татарстан – 53%, а Республики Тыва – 80%. Мало того. Вслед за провозглашением политического суверенитета почти всеми «национальными» республиками в составе Российской Федерации были приняты законы о языках. Которые (вместе с декларациями о суверенитете) в 1990-е гг. стали юридической основой для проведения дискриминационной этнической политики на территории национально-государственных субъектов РФ и спровоцировали процессы, ведущие к разрушению единого коммуникативного пространства России. В этих, по сей день не отмененных, законах «государственными» на территории субъекта Федерации провозглашаются, как правило, два языка - язык «коренной нации» и русский язык. До начала 2010-х в большинстве случаев республиканские законы о языке включали статьи, легитимизирующие льготы и преференции по этноязыковому принципу для представителей так называемых «титульных» этносов. Фактически было осуществлено новое издание «коренизации», повлекшее за собой кадровые чистки в госструктурах, школах и вузах Татарстана, Башкирии, Якутии, других бывших автономиях. В 2012-2015 гг. ситуация улучшилась: под давлением Центра в законы о языках были внесены серьезные коррективы, обеспечивавшие всем этническим группам республик документооборот, судопроизводство и обучение на родных языках. Однако за прошедшее с начала 1990-х время, благодаря усилиям этнонационалистов, оформились и укрепились тенденции регионализации и партикуляризации высшего образования, повлекшие за собой серьезные изменения в образовательных программах и курсах гуманитарных наук (история, политология, социология, философия) многих республик России. Эти изменения касаются, прежде всего, так называемого регионального компонента образования, под видом которого зачастую проводится псевдонаучное обоснование верховенства того или иного «титульного» («коренного») этноса. Этнонационализм, источником и распространителем которого была и остается, прежде всего, местная интеллигенция, препятствует строительству в России национального государства. Как же быть? Прежде всего, надо перестать использовать двойные стандарты. Мы можем сколько угодно возмущаться национальной политикой правительств Украины, Литвы, Латвии, Эстонии, Грузии, других государств, ущемляющих права «русскоязычного» населения. Но при этом должны понимать, что иначе (без «переписывания истории», создания национальных мифов, аккультурации иноязычного населения, создания содержательно единого коммуникационного пространства и т.п.) «нацию» построить нельзя. В той же Франции, например, силою, заставившей миллионы своих граждан в XIX в. говорить на французском, преподавание на этнических диалектах было выборочно разрешено только в 1951 году. А у нас Министерство образования и науки РФ не только в свое время положило под сукно Концепцию государственной этнонациональной образовательной политики, но и попыталось исключить обязательное преподавание русского языка и литературы в старших классах. И это бездумное реформирование средней и высшей школы осуществляется в условиях, когда в национальных республиках РФ выросло целое поколение ученых и педагогов, сделавших карьеру на обосновании тезиса об исторической, политической, этнической исключительности «своего» народа и противопоставлении местной истории, местных традиций и обычаев российскому государству, русскому и другим народам. Не случайно, как только в 2008 г. было объявлено об обязательном введении ЕГЭ на русском языке, а сейчас - о разработке проекта закона о "российской нации", интеллектуалы из национальных республик интерпретировали эти инициативы как покушение на языки и культуры народов России. Озабоченность республиканских культурных элит понять можно: они боятся насильственной русификации, боятся потерять свои языки и культуру. И либо не понимают, либо не хотят понимать, что в демократических федеративных «национальных государствах», помимо «нации сограждан», связанной общими системами культурных и политических ценностей, могут сосуществовать и развиваться нации иного – неполитического – типа: так называемые «этнонации», суверенитет которых определяется их лингвистической и культурной автономией. Именно этот суверенитет следует поддерживать, не забывая о формировании «российской идентичности», которая, прежде всего, связана с политическими ценностями и политическими стандартами совместной жизни народов России. Разумеется, высокая степень культурной стандартизации также необходима. Должен быть общий государственный язык (остальные языки должны получить статус региональных) и единая национальная символика, общая - надэтническая - культура, общие традиции и главное – общее положительное отношение к надэтническому институту сограждан - государству. «Мы - граждане российского государства» - этот уровень политико-культурной идентификации людей разной этнической принадлежности в одно «воображаемое сообщество» - «российскую нацию» должен стать доминирующим. Пока этого нет, но этого можно добиться. Что же необходимо, на наш взгляд, сделать?
* * * В настоящее время в основополагающих документах национальной политики РФ (Федеральная целевая программа укрепления единства российской нации и этнокультурное развитие народов России (2014-2020 годы) и Стратегия национальной политики РФ на период до 2025 года) нет строгого определения (и, как следствие, понимания) термина и фиксируемого ими самого исторического феномена "российская нация". Она интерпретируется как издавна существующий "многонациональный российский народ": то есть как "нация наций", гражданское единство которой, тем не менее, надо укреплять. С точки зрения науки такое тавтологическое определение некорректно. Кроме того, в нем имплицитно содержатся два понимания термина нация: "гражданско-политическое" и "этнокультурное". Предполагается, что "российская нация" - это некая гражданская общность, включающая в себя иные (этнокультурные) "нации" (этнонации). Однако различие этих двух типов наций следует выявить и юридически зафиксировать. При этом необходимо учитывать, что в истории не было устойчивых национальных сообществ людей, связанных только узами общего гражданства. СССР и распадающаяся Украина тому примеры. Полноценное национальное государство - государство одной нации, в котором составляющие ее многочисленные "этносы" связаны между собой в сообщество не только общим гражданством, но и общей исторической памятью, общим языком, и общей культурой. Во-вторых, следует пересмотреть тексты упомянутых документов, изъяв из них положения, выдающие желаемое за действительное. В частности, в п. 11 Стратегии государственной национальной политики говорится, что "современное Российское государство объединяет основанный на сохранении и развитии русской культуры и языка, историко-культурного наследия всех народов России единый культурный (цивилизационный) код, который характеризуется особым стремлением к правде и справедливости, уважением самобытных традиций населяющих Россию народов и способностью интегрировать их лучшие достижения в единую российскую культуру" (курсив мой - Ю.Г.). Что означает этот, заимствованный из семиотической концепции термин (Э. Кассирер, Ю. Лотман и др.), интерпретирующей "культуру" как совокупность знаков и символов, которые, собственно, и следует "декодировать", в тексте, конечно, не разъясняется. Но, разве, кто-то из тех, кто вписал эту мало осмысленную фразу (представляя собой "культурное бессознательное", которое требует "дешифровки", "культурный код", не способен что-либо "интегрировать"), занимался "расшифровкой" кода "единой российской культуры", не говоря о культурных кодах других народов России? Думаю, нет. Хотя дешифровка культурных кодов чеченского, калмыцкого, татарского и др. народов, очевидно, поможет эксплицировать "культурное бессознательное" этих этносов - неосознаваемые смыслы и запечатленные (в индивидуальном и массовом сознании) образы прошлого и чаемого будущего. Для этого, считают некоторые специалисты, нужны не социологические исследования, а специальные психоаналитические процедуры "импринтинга" (запечатления), выявляющие эти эмоционально окрашенные "следы прошлого". Помочь могут и работы по символике многочисленных этнических культур, зафиксированных, в первую очередь, в языках этих народов. Но они свидетельствуют о вполне естественном различии культур, которые, повторю, пока не входят в "единую российскую культуру". Однако они могут туда войти, если государство озаботится переводами на русский язык эпоса и современных произведений литературы народов РФ, их внедрением в массовое сознание через русскоязычные школы и СМИ, как это было в советское время. В подавляющем большинстве республик объемы изучения русского языка и русской литературы много меньше, чем в средних школах других субъектов РФ. Вместо того, чтобы увеличивать эти объемы, их сознательно снижают, заставляя русскоязычных детей (вопреки желанию их родителей) изучать татарский, башкирский и др. языки, которые им не нужны. От всего этого следует решительно отказываться. И от нынешней децентрализации образования, когда учебные планы отданы в ведение образовательных учреждений, необходимо перейти к централизованному федеральному планированию учебных планов и программ. Надо исследовать и "историческую память" народов России. Она делится на "естественную" (зафиксированную в фольклоре) и "сконструированную" этноинтеллектуалами - в том числе через этнические литературы и исторические сочинения, где доминируют интерпретации царской России как "тюрьмы народов" и выдуманные обоснования верховенства того или иного «титульного» («коренного») этноса. Разумеется, никакой "дружбы народов" в Российской империи и СССР никогда на деле не было. Нет ее и в современной России. Историческая память хранит воспоминания о многочисленных войнах имперской России на Кавказе, в Центральной Азии, о погромах, восстаниях и насильственных переселениях. Стереть эти воспоминания в обозримом будущем вряд ли удастся. Но их можно смягчить за счет актуализации эпизодов сотрудничества, положительной деятельности государства в области развития материального и культурного бытия многих народов: создания для них письменности, ликвидации неграмотности, развития систем образования, этнонациональных литератур, музеев, театров и др. видов искусства. Продолжая вести борьбу с осознанными фальсификациями российской истории, вместе с тем пора перестать спорить о "канонических" и альтернативных историях России, апеллируя к их "истинности/ложности". Надо понимать, что все исторические исследования «ценностно нагружены», представляют собой более или менее удачные исторические реконструкции прошлого, ни одна из которых не имеет полного эмпирического подтверждения, и к их содержанию не применима классическая концепция истины. В той или иной мере все они являются результатом научных конвенций, созданных в пределах тех или иных исторических "парадигм", сменяющих друг друга, главным образом, по мере того, как адепты прежних просто уходят из мира сего (М. Планк). Поэтому государство, озабоченное построением и укреплением «российской нации», имеет право выбирать и поддерживать те научные работы, которые способствуют реализации этой задачи. Это же относится и к учебникам истории, задача которых в национальных государствах состоит не только в передаче неких "объективных" исторических знаний (таковых просто нет), но и в создании "национального мифа": движения исторического процесса к предзаданной цели, в нашем случае - "российской нации". Такой учебник "История России" следует просто заново создать и обязать к изучению во всех школах и вузах России. Стратегия формирования "российской нации" связана с развитием в России политической демократии, институтов гражданского общества, и, конечно, общенациональной системы образования. Сохраняя в своем составе «национальные школы», эта система должна быть содержательно единой и выстраиваться на основе «образовательных округов», территориальные границы которых не должны совпадать с границами субъектов Федерации. Образовательное пространство России, на наш взгляд, надо унифицировать. И, наконец, - осуществив этнически независимую экспертизу, привести в соответствие с федеральными образовательными стандартами учебные пособия и программы образования национальных республик России, где на протяжении последних лет явно доминируют националистические тенденции и сюжеты. Одновременно следует увеличить процент передач и программ на русском языке на республиканском теле- и радиовещании, насытив их информацией и сюжетами из истории сотрудничества народов России, русской и мировой культуры. То же самое следует сделать и федеральным телеканалам, радиокомпаниям и печатным СМИ. Ключевую роль здесь должно сыграть государство, формируя госзаказ на создание общего символического пространства для всех народов. Без этих и других мер нам не удастся воспитать патриотов России.
ЛИТЕРАТУРА 1. Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма. М.: «КАНОН-пресс-Ц», «Кучково поле», 2001. 2. Бауман Зигмунт. Глобализация. Последствия для человека и общества. М., 2004. 3. Валлерстайн И. Конец знакомого мира. М., 2003. 4. Геллнер Э. Нации и национализм. М.: Прогресс , 1991. 5. Гранин Ю. Д. Национальное государство. Прошлое. Настоящее. Будущее. СПб. 2014. 6. Гранин Ю. Д. Проекты грядущего мирового порядка: между «национальным» и «космополитическим» // Вестник РАН. 2012. Т. 82, №9, сентябрь. С. 807-813. 7. Гранин Ю. Д. Станет ли Россия «национальным государством»? // Вопросы философии. 2011. №1. С.15-26. 8. Гранин Ю. Д. Модернизация России: в колее «зависимого развития» // Вопросы философии. 2014.№4. С.14-24. 9. Закону "О российской нации" подобрали новое название. 03 марта 2017 года // http://adi19.ru/2017/03/03/zakonu-o-rossijskoj-natsii-podobrali-novoe-nazvanie/ 10. Империя и нация в русской мысли начала ХХ века. М.: Изд. Дом «Пресня», 2004. 11. Лемке М. Николаевские жандармы и литература. 1826-1855. Спб., 1918. 12. Миллер А. И. Национализм и империя. М.: ОГИ, 2005. 13. Национальная политика России: история и современность. М.: Русский мир, 1997. 14. Хабермас Ю. Европейское национальное государство: его достижения и пределы. О прошлом и будущем суверенитета и гражданства // Нации и национализм. М.: Праксис, 2002. 15. Хабермас Ю. Вовлечение другого. Очерки политической теории. СПб.: Наука, 2001. 16. Хантингтон Самюэль. Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности. М.: Транзиткнига, 2004. комментарии - 29
https://stromectolgf.online/# ivermectin price comparison ivermectin australia <a href=" https://stromectolgf.online/# ">ivermectin cream 5%</a> Awesome info. Regards! You expressed it terrifically. Effectively voiced of course! . This is nicely said. ! Whoa quite a lot of valuable knowledge! Kudos, Numerous forum posts! Мой комментарий
|
Подписка
|
ivermectin 1 <a href=" https://stromectolgf.online/# ">stromectol drug</a>