Леопольд Сенгор и его проект ЕвроАфрики
55
 25636
Пусть мы ответим: «Здесь!» — когда нас позовет Возрождение мира.Пусть мы станем дрожжами, — без них не взойти белому тесту,Ибо кто внесет оживляющий ритм в этот мертвенный мир машин и орудий..?Леопольд Седар Сенгор Сенегальский стрелок — будущий президент СенегалаМного лет назад в Москве с послом Республики Мали, бывшим мини-стром образования и науки своей страны, доктором Абдуллаем Шар-лем Даниоко состоялось обсуждение одного кинематографическогопроекта. В ходе развернувшейся дискуссии неугомонный в творческих иска-ниях Ролан Быков упомянул об одном уникальном ролике. Он практическислучайно попал ему в руки во время работы в Западной Европе над задуман-ным им грандиозным фильмом о Второй мировой войне. Фильм должен былсниматься на двух главных фронтах, включая Германию и Японию, но, к ве-ликому сожалению, так и не был завершен из-за безвременной кончины ре-жиссера.Ролик, о котором рассказал Р. Быков, запечатлел Францию 1940 года.Немецкий лагерь военнопленных в городе Амьене. Крупным планомсняты африканцы в обшарпанной форме французских солдат. Онигероически сражались с фашизмом на стороне «родной» метрополии,интенсивно пополнявшей национальную армию уроженцами Француз-ской Западной и Французской Экваториальной Африки. За ними ещесо времен Первой мировой войны закрепилось название сенегальскихстрелков. Трогательный бронзовый памятник 600 тысячам африканцев,павшим на полях сражений Западного фронта Первой мировой войны,стоит сегодня в центре города Бамако — столицы Республики Мали, ра-нее носившей название Французского Судана.Вернемся к кинокадрам, обнаруженным Р. Быковым в каком-тобогом и людьми забытом архиве. Вначале неизвестный оператор показал узников-французов, деморализованных поражением и пле-ном, поникших, опустошенных, явно выбитых из жизненной колеина родной для них земле. Затем камера скользит по лицам и фигу-рам африканцев. И не верится собственным глазам! На фоне своих«цивилизованных» товарищей по оружию они выглядят неприлич-но оптимистичными. Кто-то выбивает мелодию родного тамтама накастрюле, несколько минут назад опустевшей от лагерной бурды.Другие присвистывают, пританцовывают под нее. Третьи подпева-ют. Остальные, прикрыв глаза, просто улыбаются своим воспоми-наниям.. .Среди плененных фашистами африканских защитников Франциикамера неожиданно коснулась и лейтенанта Сенгора, выпускника Сор-бонны, с 1935 года доктора наук по специальности «французская фи-лология и литература». Он добровольно пошел на борьбу с фашизмом,вместе с земляками отчаянно сражался с моторизованной армадой Гит-лера. Был тяжело ранен во время танковой атаки на плохо вооруженныхафриканских солдат. Два года провел в немецком плену. Затем — побег,борьба в одном из отрядов маки.Мы — птенцы, выпавшие из гнезда, лишенные надежды, ослабевшие телом,Звери с выдранными когтями, обезоруженные солдаты, голые люди.Вот мы, одеревенелые, неуклюжие, как слепые без поводыря.Самые честные умерли: они не сумели протолкнуть себе в горло корку позора.А мы в тенетах, и мы беззащитны перед варварством цивилизованных.Нас истребляют, как редкую дичь. Слава танкам и самолетам!Таким выглядит в устах молодого поэта-офицера трагический сюжетуничтожения и пленения остатков корпуса «сенегальских стрелков» всамом начале Второй мировой войны. Далее — описание фронтовогоконцлагеря 230. Напоминаю: Амьен, 1940 год.Вот огромный поселок из глины и веток, поселок,распятый чумными канавами.Это огромный поселок, намертво схваченный колючим ошейником,Огромный поселок под прицелами четырех настороженных пулеметов.И благородные воины клянчат окурки,ссорятся с псами из-за объедков, и ссорятся во сне из-за собак и кошек.Но все же только они сохранили простодушие смеха и свободу пламенных душ,Кто же будет плясать в воскресенье под тамтамы солдатских котлов?разве они не свободны свободой судьбы?Стихи, рожденные поэтическим гением африканца в огненномгрохоте танковой атаки противника, потрясают самобытностью иэкспрессией. Бронированные чудовища, перед которыми маленькийчернокожий солдат с непривычной для него винтовкой не может неиспытывать естественного ужаса, ассоциируются в сознании поэта состадом взбесившихся слонов-мутантов: грязных, извергающих злово-ние, с неестественно вытянутыми, уродливыми хоботами, изрыгаю-щими огонь, и со зловещими черными пауками на болотно-зеленыхбоках: «Европа меня распластала — пушечным мясом под слоновыминожищами танков.. .»Совсем другое дело — свой, сильный и великодушный слон из свя-щенной родовой рощи Мбиссель вблизи провинциального городка__Жоаль — малой родины поэта. К нему он взывает в трагическую ми-нуту, как бы подчеркивая, что слоны, как и люди, бывают разными: ес-тественными, добрыми, преисполненными гордого благородства — излобными, искусственными, огнедышащими их бронированнымиподобиями на полях бессмысленно жестоких сражений в чужой Ев-ропе.Слон Мбисселя, пусть твоими ушами, невидимыми для глаз,слушают предки меня, мою почтительную молитву.Благословенны будьте, мои отцы, будьте благословенны!Купцы и банкиры, властители золота и предместий,где лесом вздымаются трубы,Они благородство свое купили за деньги, и черной былабелая кость их матерей,Купцы и банкиры вычеркнули меня из Нации.На гордом моем гербе написали: «Наемник». Хотя онизнали: я не требую платы,Разве только десять грошей, чтоб укачать свои грезыв табачном дыму и смыть глотком молока синюю горечь.Я снова посеял зерно своей верности на полях пораженья — в час,когда Бог обрушил на Францию свинцовый кулак....Знаете, вы: я мечтал о солнечном мире, где мы побратаемсяс синеглазыми нашими братьями.Является ли африканец «европейцем наоборот»?Как поэт Сенгор прославился поэмой «Черная женщина», возвышен-но провозгласив коренную африканку идеалом красоты и эталономэстетичности, благородства, непосредственности движений и есте-ственности женских форм, превосходящих всех Афродит и Венер вме-сте взятых. Прислонившаяся к стволу баобаба чернокожая мадоннапод росчерками молний и в грохоте тропической грозы. По ее пре-красному точеному телу сбегают дождевые потоки, омывая голову,шею, грудь. На миг озорная капелька задерживается на кончике соска.Шедевр эстетики и эротики, не доступный разодетым и напомажен-ным европейкам!...Обнаженная женщина, непостижимая женщина!Спелый туго налившийся плод, темный хмель черных вин, губы,одухотворяющие мои губы.Саванна в прозрачной дали, саванна, трепещущаяот горячих ласк восточного ветра;Тамтам изваянный, тамтам напряженный, рокочущийпод пальцами Победителя-воина;Твой голос, глубокий и низкий, — это пенье возвышенной Страсти....И в тени твоих волос светлеет моя тоскав трепетном ожидании восходящего солнца твоих глаз.Обнаженная Женщина, Черная Женщина!Я пою преходящую красоту твою,чтоб запечатлеть ее в вечности,Пока воля ревнивой судьбы не превратит тебяв пепел и прах, чтоб удобрить ростки бытия.Это пишет хорошо знавший Европу человек, женой которого быласестра тогдашнего премьер-министра Франции Жоржа Помпиду! Чело-век — поистине легендарный. Великий поэт и философ Африки. Член__Французской Академии, избалованный вниманием весьма придир-чивой, капризной, мало предсказуемой публики. После войны Сенгор15 лет работал в парламентских и правительственных структурах Фран-цузской Республики. Он — руководитель депутатской группы «заморскихтерриторий» и колоний, вице-спикер Национального собрания Фран-ции. Убежденный католик с прекрасным теологическим образованием,Леопольд Сенгор в процессе начавшейся деколонизации Африканско-го континента в 1958 году был избран Генеральным секретарем Социа-листической партии Сенегала, а в следующем году стал ПредседателемФедеральной ассамблеи Мали. С 1960 года он — первый и до сих порпочитаемый народом Президент Республики Сенегал, страны с подав-ляющим преобладанием мусульманского населения. Лишь в канун 1981года 75-летний Сенгор обратился к парламенту с просьбой сменить егона посту главы государства. Чтобы, как он изящно выразился, надоевший«дипломатический паркет» не мешал ему посвятить остаток насыщеннойсобытиями жизни занятиям философией, поэзией, теоретической и по-литической деятельностью в рамках Африканского СоциалистическогоИнтернационала, созданного им для осмысления и усвоения мировогоопыта общественных преобразований.Подобно российским западникам-либералам, Сенгор поначалу пе-дантично вводил в своей стране заимствованную в метрополии мно-гопартийность, затем примерял для Африки теоретические одеждырожденной в Западной Европе социал-демократии. Не подошли… Ко-гда почувствовал эту нестыковку, осознав, что не все подходит в карди-нально отличной от Франции социальной среде и совершенно иномпсихологическом климате, стал объяснять: «Африканская демократияв основном базируется на разговорах. Разговоры — это диалог, или, ещелучше сказать, коллоквиум, в ходе которого каждый имеет право сказать,у каждого есть площадка для выражения мнения. Но раз мнение выска-зано, меньшинство подчиняется большинству для выражения единоду-шия. Затем единое мнение претворяется в жизнь без всяких отклонений.Как видите, “разговорная демократия” далека от диктатуры, равно как отанархии и вседозволенности».А по поводу «особого» отношения граждан африканских стран к своимпрезидентам Сенгор пытался разъяснить европейским социал-демокра-там особенности традиционного мышления: «Президент олицетворяетнацию, как некогда монарх — свой народ. Массы не обманываются, ко-гда говорят о царствовании Модибо Кейты, Секу Туре или Уфуэ-Буаньи,в которых они видят прежде всего избранников Бога через посредниче-ство народа». Словом, за кадром всех его размышлений о будущем странконтинента вставал один и тот же двуликий вопрос: является ли афри-канец «европейцем наоборот»?«Танцующее» мышлениеили картезианская логика силлогизмов?Имя Сенгора мир услышал вместе с резким, как хлопок выстрела, сло-вом «негритюд» и воспринял его как наиболее последовательного, тем-__пераментного и концептуального глашатая специфической доктринынегро-африканской самобытности. Негритюд на полвека стал стержнеми смыслом жизни, поэтической, теоретической и политической деятель-ности Сенгора. При всех неизбежных издержках этой дерзко полемиче-ской концепции особого «африканского мира» и язвительных ремаркахв ее адрес со стороны ряда представителей африканской интеллиген-ции, негритюд и подвижническая деятельность Сенгора останутся ве-хой интеллектуальной эволюции мировой культуры ХХ века. Особеннов контексте его размышлений о возможности бесценно оригинальноговклада Африки в сокровищницу общечеловеческого будущего. «Не стоитделить мир, — любил говорить Сенгор, — все мы под одним небом».Идея осознания представителями негроидной расы самоценностисвоей культурной оригинальности созвучна традиционному российско-му славянофильству и более поздней концепции евразийства. Под перомСенгора («африканского» европейца и «европейского» африканца) онакристаллизовалась как специфический синтез глубокой концептуаль-ности (черта западного мышления) и яркой образности (свойственнойафриканскому мировосприятию) в фокусе его мечты о грядущей Евро-Африке — предтече всемирной гуманистической цивилизации на фун-даменте единой человеческой культуры. От тезиса, что негро-африкан-ская цивилизация оригинальна, самобытна и самоценна, Сенгор пришелк концепции вырождения и неизбежного краха машиноподобного, про-питанного бизнесом и погоней за деньгами образа жизни Запада без егоорганичного синтеза с трепетной и «дышащей природой» африканскойдушой. Отсюда — размышления об ЕвроАфрике, братском союзе с «бело-лицыми, голубоглазыми, розовоухими братьями» во имя грядущего благавсего Человечества. Здесь — явное созвучие идеям Александра Блока, Ни-колая и Льва Гумилевых о судьбах Евразии, а также замечаниям Арноль-да Тойнби о важности для мировой истории древних контактов народовАфразийских и Евразийских степей и пустынь как планетарного факто-ра сближения цивилизаций, культур и менталитетов Запада и Востока.В Африке — резонирующая с биением сердца, будоражащая и спла-чивающая людей нервная дробь тамтама, импульсивные ритмы танца восвещенной костром саванне или на специально расчищенной полянев джунглях. В Европе — монотонно-размеренное тиканье «бездушных»часов. Порождающий жестокие кровавые конфликты зловещий шелестковарных хрустящих купюр, машиноподобный темп исступленно-ма-ниакального, затягивающего человека в коварную воронку «деланияденег» бизнеса, риска. В Африке — гуманизм обычая предков, идиллиягармонии с природой, коллективизм, взаимопомощь и сочувствие лю-дей. В Европе — социальные антагонизмы, агрессия, беспардонное рас-хищение природы, угнетение и дискриминация человека человеком.Африканец — поэт, лирик. Европеец — инженер, прагматик. Первыйотражает окружающий мир и выражает свое отношение к нему танцем,искусством, душой, сердцем. Второй — формулой, наукой, умом, мозгом.В Африке человек искренне наслаждается восприятием природы и лю-дей. В Европе он безжалостно эксплуатирует и природу, и себя, и себеподобных. Лихорадочно считает деньги, беспрерывно смотрит на часы,спешит, куда-то постоянно мчится. Почти все собственно человеческоев нем выжжено «крысиными гонками» за успехом, прибылью и славой,подчинено функции наживы, расчеловечивающей его самого1.Африканцев, как и россиян, на Западе поражает атомизированностьобщества, безразличие людей друг к другу за пределами очень узкогокруга родных и друзей, тотальный эгоцентризм, всесокрушающее одино-чество. Эмоционально-растерянную позицию Сенгора как бы подтверж-дают белые стихи африканца, оказавшегося во Франции на заработках:«Я песчинка в огромном своем одиночестве. Но все равно я смеюсь. Охда, я не побрился сегодня. Впрочем, неважно. На меня все равно никтоне глядит. Все в вагоне читают. В переходах бегут. В вагонах читают. Нетеряют времени даром. А я в переходе люблю постоять. Послушать, какпесни поет молодежь. Мне так хочется с кем-то перемолвиться словом.С кем — все равно. С кем угодно. Но нет. Они думают, что я нищий. Развемогут быть нищие в этой стране? Я не встретил ни одного. Люди выхо-дят, толкаются. Те, что вышли, похожи на тех, что вошли».После неудачных попыток обратить на себя внимание и найти собе-седников он делает горестный вывод о своей фатальной несовместимо-сти с бездушным окружением. С богатым, но психологически далеким ичуждым ему, дискомфортным, свернувшим контакты до уровня сугубо де-ловых, «выгодных», ставшим, по сути дела, практически не общающимсяобществом Запада. «Разве ты сумасшедший? Или просто чудак? Ты опа-сен? Да нет. Одинокий ты, вот кто. Ты прозрачный. Невидимый. Вот поче-му проходят все мимо... Вот и не о чем больше мечтать. Завод никогда неостановится. Над городом всегда будут висеть тучи. В метро — всегда рав-нодушие металла. Это грустно. Мечта должна подождать. В конце месяцая пойду на почту и отправлю деньги жене. В конце месяца на почту я непойду. Я уеду домой». Вероятно, по сходному психологическому алгорит-му принимают решение о возвращении на Родину и многие из россиян,эмигрировавших на казавшийся благословенным Запад.Чтоб не распалась цепь временВместе с тем именно в рамках поверхностной абсолютизации глу-бинной сущности негритюда идея фатально неустранимого различия__негро-африканской души и европейского характера была доведена Сен-гором (и особенно его подражателями) до наивно-абсурдной антитезы«чистых» эмоций и «грязного» разума, трепетного эмоционально-возвы-шенного духа и низменно-расчетливой, вульгарно приземленной мате-рии. Другая, откровенно экстремистская, ветвь негритюдного дерева впроцессе борьбы с куклуксклановцами в южных штатах Америки вплот-ную подошла к идее черного расизма, призыву создать «партию мил-лиарда чернокожих всего мира», с тем чтобы убедить белых и желтыхв том, что идеалом человека будущего является африканец и только онодин. Движение «черных пантер» и группировка «Малькольм Х» в США —плоды этого уродливого побега-мутанта.Тенденция идеализации милого, привычного прошлого лежит и вподтексте африканской этнофилософии. В «моральной философии»волоф, основной народности Сенегала, эта первичная социальная мо-раль выражена в ярких образах, взятых из сказок, легенд, преданий и изтрадиционных норм поведения, обычаев, ритуалов, мистифицируемыхв духе «вечной мысли». Она призвана помочь индивиду раскрыться Дру-гому в такой системе отношений, где каждый стремится к тому, чтобыЧеловек ежедневно морально обогащался и становился все более уважа-емым, приближаясь в своей духовности к Богу.Бельгийский пастор П. Темпельс, много лет проработавший в Каме-руне, назвал провозглашенную им этнофилософию магической, со-звучной мифам. Однако миф и магия есть формы мировосприятия ижизнедеятельности людей на определенной ступени социально-куль-турного развития и лишь вторично — способ объяснения действитель-ности (в большей степени художественно-метафорический, нежеликонцептуальный). Философия же есть познание, оперирующее словес-но оформленными абстракциями, а не антропоморфными образами,характерными для мифологического и магического мышления.Негритюд и этнофилософия во многом совпадают, дополняя другдруга. Но есть между ними и различия. Если негритюд делает акцент наафриканский «антимир» культуры, резко контрастный по отношениюк Западной Европе, то этнофилософия выдвигает на первый план идеюо том, что антимир — это тоже мир, включающий в себя в принципе теже компоненты. Если в Европе у истоков науки и психологии была фи-лософия, то она издревле есть и в Африке. В Греции ее воплощали именаГераклита и Зенона, Платона и Сократа, Демокрита и Аристотеля — фи-гуры во многом уникальные, ставшие символами определенного этапаевропейской культуры. В Африке безымянные мыслители такого родаимеются едва ли не в каждом селении, а их идеи — в душе любого афри-канца. Только выражены они не в философских трактатах и силлогиз-мах, а в эпосе и фольклоре, пословицах и поговорках, песнях и танцах,в преданиях и заветах мудрых и добрых предков.Известных либо неизвестных, но Африка всегда имела своих мудре-цов. Их окрестили самобытными философами. Кстати, африканскиеавторы критикуют нарочитую обращенность в прошлое, отрешенностьустной народной «философии» от современных проблем. Философ, вы-ступающий в роли хранителя музея, бесполезен для общества, а фило-софия, игнорирующая историю, будет напоминать растение без корнейили спиленный ствол древа традиционной жизни. Другое дело — огля-дываться в прошлое с целью лучше понять и оценить настоящее и темсамым подготовиться к встрече с будущим.Известный африканский ученый и поэт Окат П'Битек как бы сформу-лировал социальный заказ своим коллегам-философам:Ученый, ищущий истину,Я вижу, какСреди завалов книгБлестит от потаТвоя лишенная волос голова.Можешь ли ты объяснитьАфриканскую философию,Которая лежит в основеНаших новых обществ?Эту философию еще только предстоит создать. Как усвоить новейшиедостижения мировой культуры, науки и технологии, не принося в жер-тву комфортные для населения психологические алгоритмы жизнеде-ятельности и обычаи предков? Идти вперед, оглядываясь назад! Иногдав таком контексте используется образ двухголового африканца, видя-щего и могущего сопоставлять прошлое и будущее. Чтоб не распаласьцепь времен — как в датском королевстве у Шекспира! «Чтобы понять се-годняшнюю Африку, нужно понять Африку традиционную, причем этопоможет нам понять самих себя». К такому выводу пришел известныйамериканский африканист Колин М. Тернбул, сохранивший веру в то,что «Африка сможет создать новую форму общества, которое избежитмногих опасностей и дефектов, присущих нашему обществу, но котороене будет находиться в изоляции от современного технически развитогомира.. . Сила традиции означает силу, которая поможет Африке сохра-нить жизнеспособность и, возможно, будет способствовать благососто-янию всего остального мира».Но так же, как западный мир многое сделал для удобства и комфортаграждан «золотого миллиарда», так и традиционная среда позаботиласьо минимизации различий в пользу максимальной сплоченности родови общин, семей и этносов. Этот психологический резерв умело использо-вали Япония, молодые драконы Юго-Восточной Азии. В России тоже зре-ют идеи прихода в складывающуюся глобальную цивилизацию со своимкультурным и ментальным багажом в сочетании с отвечающим техноло-гическим возможностям эпохи уровнем благосостояния граждан.Негро-африканская философия, согласно Сенгору, гуманна, как жизньв природе. Она открыта восприятию достижений любых других циви-лизаций. Африканское общество в истоках своих — коллективистское.Его суть — общение душ, а не агрегат индивидов. Сознание африканцапронизано священным трепетом чувства, искренней верой, утонченнойинтуицией. Оно подобно объятию, соприкосновению с объектом, реа-лизуется через сопричастность к нему. Разум европейца, напротив, рез-ко дистанцируется от познаваемого мира, рассекая его бесстрастнымскальпелем науки и жесткой картезианской логики.__Кстати, акцент на различии психологии цивилизатора и туземца ухо-дит корнями в глубь веков, к концепциям первых колониальных идео-логов, людей, несомненно, талантливых и находчивых. Почти тысячулет назад они создали миф о фатальной антитезе гордого, сдержанного,рационального, благовоспитанного, почитающего христианство джент-льмена и необузданно-дикого в своих эмоциях, не способного к адекват-ному восприятию культуры и религии, а потому заведомо «второсорт-ного» туземца. Впервые после крушения греко-римской античностиотношения метрополии и колонии установились между Англией и Ир-ландией. Поэтому древнейшим джентльменом, не считая общительногогрека и воинственного римлянина, оказался хладнокровно-невозмути-мый британец, а первым бестолковым, бурно-эмоциональным тузем-цем — коренной европеец-ирландец с присущими ему богатством фан-тазии и пренебрежением к логике (колонизатора!). Спустя столетия егопотеснили в этом качестве аборигены других материков и рас: индеец,африканец, индиец, малаец, маори, папуас.Впрочем, тема континентальной специфики мышления не осталасьмонополией Леопольда Сенгора. Кеннет Каунда, экс-президент Замбии,основатель концепции «замбийского гуманизма»2, подчеркивал, чтоафриканский менталитет, в отличие от европейского подхода к реаль-ности, «переживает ситуацию» с позиции прагматического «решенияпроблемы». Африканец мыслит не по привычной европейцу модели«перебора» вариантов и исключения противоположности в духе или —или, а по традиционно-ритуальному принципу оценки прежнего опы-та: как.., так и... Это позволяет воспринимать действительность в не-расчлененном, целостном виде, как бы очищенной от присущих ей, но«мешающих» человеку противоречий. Последние рассматриваются какрезультат субъективных ошибок и издержки нарушения традиционныхстереотипов поведения и восприятия. Характерно, что в мандингском(малийском) эпосе о Сундиате и Сумаоро победитель не уничтожает по-бежденного злодея, а просто вытесняет его из спорного пространства.Он дает возможность врагу, покрытому позором поражения, лишенномуисточника сверхъестественной силы и чудесных превращений, спокой-но укрыться в отдаленной горе. Подобная житейская философия живучав джунглях и саваннах Африки.Именно поэтому на фронтах вооруженной борьбы ряда африкан-ских стран второй половины XX века сплошь и рядом возникали си-туации взаимного недоумения местных командиров и отечественныхсоветников. Доктрина наших военных академий — окружить врага,чтобы уничтожить его. Эталон — Сталинградская битва. Примернотак все произошло, скажем, в пустынной эфиопской провинции Ога-ден, где был наголову разбит сомалийский экспедиционный корпус.Напротив, традиционная логика предполагает окружение противни-ка с целью победы над ним, а вовсе не тотального его уничтожения.Она близка стратегии легендарного зулусского полководца Чаки: взявв кольцо врага, надо оставить ему тропу для отступления. С подобнойлогикой довелось столкнуться и автору этих строк. При случае прошучетырехзвездного генерала, командовавшего сенегальским континген-том во время войны в Заливе, разъяснить мне суть столь необычногогуманизма. В ответ слышу: отчаявшись от безвыходности положения иперспективы неизбежной смерти, окруженные слишком дорого про-дали бы свою жизнь. Пусть лучше противник уйдет сам, освобождаяспорную территорию, оставляя военное имущество, добычу, землю,скот и признавая фактом отступления неоспоримое превосходствопобедителя.Сенгоровский образ африканца невольно заставляет вспомнить Ге-геля, популярного в среде африканской интеллигенции3, акцентиро-вавшего внимание на жесткой интегрированности африканца в племяи в окружающую природу. Этим он объяснял трудности примененияевропейского эталона к оценке своеобразия африканского характера.Называя его диким и необузданным, Гегель здесь же отмечал кротостьи добродушие по отношению к европейцам в мирное время. Психоло-гический этюд Гегеля созвучен рассуждениям Сенгора — только с об-ратным знаком безусловного превосходства европейца над представи-телем «первобытной ступени развития духа». Гегель связывал характерафриканца с образом жизни в особых климатических условиях. Сенгоробращается к «чистой» психологии, обычаям и представлениям, уходя-щим корнями вглубь местных цивилизаций.У Гегеля Абсолютная Идея гордо витает над человечеством, реали-зуясь в конкретных событиях и структурах общественных отноше-ний. Сенгор «поселяет» дух в племени и приземляет его, ибо он живетв душе африканца от рождения до смерти и даже после нее. Выпячиваядуховность африканца, Сенгор балансирует на грани магии и постула-тов католицизма. Африканцу присущи уникальная «способность вос-принимать сверхъестественное в естественном, активная самоотдача,самоотдача любви». Стержнем «общности жизни» выступает объединя-ющая связь с общим Предком. Она зависит от кровного родства, явля-ющегося знаком более глубокой реальности — общности жизненногопламени. Вот ритуально-стихотворное обращение Леопольда Сенгора«К Маскам»:Маски, о Маски.Черные, красные, бело-черные Маски —Четыре точки лица, откуда доносится мне дуновение Духа,Маски, в молчанье приветствую Вас,И не последним тебя, мой предок с обликом Льва.Вы охраняете это священное место от бренного женского смеха,от гаснущих быстро улыбок.В этом чистом воздухе вечности я вдыхаю дыханье Отцов.Маски с лицом обнаженным, с которого спали морщины,Это Вами, в подобие Ваше, создан мой облик,склонившийся пред алтарем чистой бумаги.К Вам я взываю.Сенгор «своего» африканца и приписываемого Гегелю и Марксу в ка-честве зеркально-альтернативной модели европейца, по существу, за-ставляет смотреть на мир с разной «высоты» Истории, игнорируя мас-штабы и характер общения на тех или иных ее этапах. Под этим угломзрения гносеологическая антитеза негритюда создает ситуацию, анало-гичную тому, как если бы человека, разглядывающего прохожих черездверь хижины, считали заведомо большим гуманистом в сравнениис тем, кто смотрит на них же с крыши небоскреба. Ведь первый видитих крупным планом, отчетливее воспринимая частности, детали, нюан-сы, а спектр помех, отвлекающих его внимание, существенно уже! Еслиже перенестись из высей политического сознания на почву обыденныхпредставлений, то речь пойдет о нарочито заостренном противопостав-лении идеализированного первобытно-общинного строя и жестоко-аг-рессивного капитализма, то есть эпох и цивилизаций, а не континентови этносов. Ни на что не похожая, не имеющая исторических аналоговсугубо африканская самобытность является, по тонкому замечаниюСенгора, «продуктом особого пространства и времени, то есть специфи-ческой географии и истории, этноса и культуры». Идеализация милого,привычного прошлого и страх перед неведомым будущим лежат в эмо-ционально-смысловом подтексте и негритюда, и африканской этнофи-лософии.Иными словами, как континентально-расовая доктрина негритюдеще при жизни Сенгора израсходовал былой антиколониалистскийи антирасистский потенциал, эволюционизируя в очень специфиче-скую социал-демократию нарождающегося африканского среднегокласса. Более того, как реликт недавней концепции черного нацио-нализма и даже черного расизма, он отстал от быстротекущей жизни,а зацикленность на нем стала выступать в качестве предмета юмора.Вот один из самых едких афоризмов на эту тему известного нигерий-ского писателя, лауреата Нобелевской премии Воле Шойинки: «Тигрне нуждается в декларировании своего тигритюда — тигр простопрыгает!»«Людоеды живут на Западе»Мировые войны в Европе с участием нескольких миллионов сенегаль-ских и прочих «стрелков» из африканских колоний и протекторатов ес-тественным образом разрушили в их глазах представление о всесилиии непобедимости белого человека, подверженного тем же страданиям,пулям и смерти, что и сражавшиеся плечом к плечу с ним африканцы.Рухнули иллюзии тотального гуманизма западной культуры и цивилиза-ции, терпеливо насаждавшиеся дотошными европейскими миссионера-ми. Когда официальная Франция отвернулась от ввергнутых по ее ини-циативе в жестокую битву сенегальских стрелков, мировоззрение поэтасдвинулось в сторону неприязни к вестерн-цивилизации. Пребываниев Нью-Йорке он описал в духе симптомов глубинного кризиса человеч-ности:Нью-Йорк! Сначала меня смутила твоя красота, твоизолотистые длинноногие девушки:Сначала я так оробел при виде твоей ледяной улыбкии металлически-синих зрачков,Я так оробел. А на дне твоих улиц-ущелий, у подножья небоскребов,Подслеповато, словно сова в час затмения солнца, моргала глухая тревога,И был, точно сера, удушлив твой свет, и мертвенно-бледныедлинные пальцы лучей смыкались на горле у неба,И небоскребы зловеще грозили циклонам, самодовольно играясвоими бетонными мышцами и каменной кожей.Две недели на голых асфальтах Манхэттена, —А к началу третьей недели на вас прыжком ягуара налетает тоска.Две недели ни колодцев, ни свежей травы, и птицы откуда-то сверхуПадают замертво под серый пепел террас.Ни детского смеха, ни детской ручонки в моей прохладной ладони,Ни материнской груди, только царство нейлоновых ног,только стерильные ноги и груди.Ни единого нежного слова, только стук механизмов в груди —Стук фальшивых сердец, оплаченных звонкой монетой.Ни книги, где бы слышалась мудрость. Палитра художникарасцветает кристаллом холодных кораллов.И бессонные ночи... О ночи Манхэттена, заселенные бредомболотных огней, воем клаксонов в пустоте неподвижных часов.А мутные воды панелей несут привычную тяжесть гигиеничной любви, —Так река в половодье уносит детские трупы.Парадоксально, но тема цивилизованного «людоедства» звучит в ад-рес просвещенного Запада из глубин сознания самого дикого, по егомнению, континента. Сенгор приводит сомнения по поводу гуман-ности западного мира, одолевающие неграмотного, но мудрого од-носельчанина. Как ни странно, их взгляды совпадают по смыслу. «Всебелые — людоеды, — сказал он президенту своей страны, — у них нетникакого уважения к людям», ибо, «убив» другого, они используют егосмерть как средство достижения своих еще более «людоедских» целей.«Они гордятся приручением природы, но жизнь не приручишь. Боюсь,все это плохо обернется. Белые, одержимые страстью к разрушению,в конце концов навлекут на нас беду», — заключил с тревогой геройэтих стихов. Такова обыденная оценка неизбежного краха вестерни-зированного образа жизни, основанного на потребительстве, нако-пительстве, стяжательстве, эгоцентризме, гонке наперегонки с самимсобой. И альтернативу ему африканцы видят в стратегии выживания,становящейся все более очевидным императивом человечества. В этомсмысле бытовая мудрость неграмотного крестьянина в принципе со-впадает с выводом, который с большой натугой сделали самые про-двинутые интеллектуалы Западной Европы, объединившиеся в рамкахэлитного Римского клуба. Слышится в размышлениях доморощенногосенегальского философа нечто, созвучное призыву антиглобалистов(а точнее — альтерглобали стов): «Единство не монополий и банков,а Человечества и Природы».Сенгор, колеблясь и мучаясь, горячо стремясь к лучшему будущему,явно страдал ностальгией по «славному прошлому» и его атрибутам.В поэме «Возвращение блудного сына» чаша весов сомнений поэта скло-няется к озаренному романтикой благородству предков:Я припадаю к вашим стопам, в пыли моего уваженья,К вашим стопам, мои бессмертные предки; ваши маски здесь,В этом зале, смеются с презреньем в лицо бездушному Времени.Верная служанка моего детства, омой мои ноги,Покрытые грязью Цивилизации...Но в глубине сознания он понимает, что это — горячий порыв ноч-ной мечты наедине с любимой женщиной, мечты, которая длится до тойпоры,пока ангел Зари не вернет меня в руки твои,к твоему слепящему и такому жестокому свету,Цивилизация!Сенгор открыл остальному миру другое, внеевропейское, самобыт-но-африканское измерение духовности. Он сердцем поэта и мудростьюполитика прочувствовал исторический тупик западной цивилизации,которая тянет за собой на край экологической пропасти и антрополо-гического вырождения остальное человечество. Между тем присущаяафриканцам естественная «стратегия выживания» все более явно стано-вится реальной альтернативой техногенному Апокалипсису как импера-тив дальнейшего существования людей. В этом смысле бедная Африка«нужна» богатой Европе не меньше, а скорее больше, чем Европа ей.Ныне, когда уходит навек Африка древних империй,царица в агонии жалкой,Когда погибает Европа, — а мы связаны с ней пуповиной,Опустите взгляд неподвижный на Ваших детей,подвластных жестоким приказам,На Ваших детей, отдающих жизни свои, как нищий — последнее рубище.Пусть мы ответим: «Здесь!» — когда нас позовет Возрождение мира.Пусть мы станем дрожжами, — без них не взойти белому тесту.Ибо кто внесет оживляющий ритм в этот мертвенный мирмашин и орудий..?Российские ассоциацииЯ нахожу в творческом наследии великого африканского философа,поэта и идеолога геопсихологический формат планетарной антитезы«Север — Юг». В его трактовке она включает в себя рефлексию образаиной, чужой, непривычной, а потому «ненастоящей», ущербной циви-лизации, а также иной культуры, иных представлений о смысле жизни,институтах власти и отношениях собственности. Ему невдомек, почемунапрочь запутавшаяся в заманчивых сетях технологизма вестерн-циви-лизация под флагом благотворительности предлагает странам Африкизанять места в поезде, в ускоренном темпе катящемся в пропасть бес-человечности и неизбежных катаклизмов в отношениях с природой иостальным миром4. Кстати, в период гайдаровских реформ, нацеленныхна превращение России во «вторую Европу», респектабельная париж-ская газета «Le Monde» саркастически предостерегла об опасности ска-тывания нашей страны в случае их успеха на уровень «второй Африки»,или, как тогда говорили, «Верхней Вольты с ракетами».__Обострившееся противостояние Запада и Востока в лице мусульман-ского протеста, экстремизма и терроризма имеет под собой мощныйпласт не только геополитики и геоэкономики, но и геопсихологии. Аф-риканское видение симптомов увядания и трагического эгоцентризмавестерн-цивилизации помогает лучше понять, во-первых, свое подспуд-но-глубинное отношение к Западу как социальному феномену, энергич-но предлагаемому нам в качестве безупречного образца желанного буду-щего. А во-вторых — прочувствовать житейскую молчаливо-протест ную,порой переходящую в анархистско-агрессивную логику протеста насе-ления «третьего мира», поэтически ярко и психологически точно выра-женную Сенгором. Без учета этого, безусловно, планетарного факторачеловечество рискует встать на путь сепаратистски локального одича-ния или на безумную тропу глобального самоуничтожения. Опасностьобеих этих тенденций очевидна, но пути их блокирования подлежаттщательному исследованию, в том числе в контексте российских про-блем и державных интересов.В российские реалии, будто две нити хромосом, вплетены европей-ские и азиатские корни. Дискуссии о выстраивании отношений Россиис Западом и Востоком могут быть обогащены опытом общения Сене-гала с бывшей метрополией Францией, в котором Сенгор настойчивоискал модель будущей общечеловеческой цивилизации. В чем же заклю-чается главный вывод его полувековых теоретических размышлений иполитической деятельности, включая 20-летнее пребывание в должно-сти президента страны, не знавшей в тот период и последующее времясколь-нибудь острых политических катаклизмов? В том, что Юг и Севермогут осуществить плодотворное взаимовлияние, обогащая культуру именталитет друг друга, в условиях экономической и психологическойтолерантности как предпосылок устойчивого по отношению к внешнимпомехам социально-экономического развития.Сенгоровские идеи гуманистической стыковки присущих разнымцивилизациям структур сознания и жизнедеятельности при сохране-нии многих глубинных ментальных традиций и привычных форм по-ведения отнюдь не ушли из жизни вместе с ним. По сути, они толькотеперь начинают свою «жизнь после жизни», ибо представляют интереси нетривиальную информацию для размышления политикам и полито-логам, социологам и психологам, упорно примеряющим к российскойреальности одежды западного покроя, исключая африканские и афро-европейские, как заведомо непригодные для нас. А зря! Ведь именноРоссия сумела соединить в себе, синтезировать, сплавить в нечто единоеВосток и Запад, два континента — Европу и Азию, две расы, несколькорелигиозных конфессий. И не только географически, политически, эко-номически, но и психологически, культурологически, интеллектуальнои эмоционально. Если печальная участь «умирающей» в экономическихи финансовых объятьях цивилизованного Запада Африки для России —угроза, то пример России для Африки во многом поучителен в своих каквеличественных, так и трагических ипостасях. Об этом невольно дума-ешь, читая и перечитывая Сенгора.комментарии - 55
|
Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
Интересный подход к роли Африки в мире...