Такое неоднозначное прошлое
54
11847
Вышел в свет юбилейный сборник, посвя-
щенный 50-летию видного современно-
го историка Олега Рудольфовича Айрапетова,
чьи работы по истории России XIX — начала
ХХ века широко известны в среде его коллег.
Думаю, не будет преувеличением сказать, что
как эти работы, так и их автор никогда и ни-
кем из знакомых с ними не воспринимаются
равнодушно. Свойственная О. Р. Айрапетову
практика предельно четко и даже жестко фор-
мулировать свою позицию по любым вопро-
сам — от академических до политических и
житейских — у одних вызывает восхищение,
другими принимается в штыки. При этом
единственное, что никак не связано ни с его
личностью, ни с его работами, — так это ску-
ка и однообразие — в этом сходятся все люди,
его знающие (см. С. 5—16).
Последнее в полной мере относится и к
тому кругу друзей, коллег и учеников (вы-
пускников Исторического факультета МГУ,
где О. Р. Айрапетов преподает уже более двух
десятилетий), который сложился во круг юби-
ляра за период его академиче ской карьеры.
Эти яркие люди — от учителей Олега Рудоль-
фовича (здесь необходимо в первую очередь
назвать имя заведующего кафедрой исто-
рии южных и западных славян, профессора
Г. Ф. Матвеева) до его учеников (А. В. Ганин,
В. Б. Каширин), историки разных поколений и из разных стран, — объединили свои
усилия — и получилась книга. Читать составившие ее работы интересно даже тем,
кто далек от профессиональных занятий русской историей середины XVIII — конца
ХХ века (эти хронологические рамки, отражающие научные интересы автора, опре-
деляют и хронологию вошедших в сборник статей). Позволю себе обязывающее вы-
сказывание: книга, объемом почти в восемь сотен страниц, не содержит ни одного
(действительно ни одного!) проходного, формально написанного тек ста — ни в том,
что касается тематики, ни по уровню исполнения.
АУРОВ Олег Валентинович — доцент, кандидат исторических наук.
Величие и язвы Российской
империи. Международный
научный сборник к 50-летию
О. Р. Айрапетова:
сост. В. Б. Каширин.
М.: ИД Регнум, 2012. 768 с.
(Selecta, XVI).
212
ОЛЕГ АУРОВ
Прежде чем приступить к анализу содержания книги, позволю себе сказать не-
сколько слов в отношении ее общей концепции, которая — несмотря на отмечен-
ные выше многочисленность как авторов-участников, так и представленных ими
материалов, — прослеживается довольно последовательно. Суть этой концепции
отражена уже в названии сборника; она — в стремлении видеть прошлое во всей его
сложности и неоднозначности, не отворачиваясь ни от величия, ни от язв истори-
ческой России. Именно поэтому книгу не примут профессиональные «либералы»,
чьи попытки «непредвзято» оценивать прошлое страны по какой-то причине не-
изменно оборачиваются взглядом на это прошлое со стороны помойки. Впрочем,
и записные «патриоты» едва ли останутся довольны сборником, содержание кото-
рого мало созвучно звуку победных фанфар.
Этот подход — казалось бы, единственно возможный для профессионально-
го историка со времен Геродота — представлялся бы банальным, если бы вокруг
все громче не раздавались голоса тех, кто призывает сбросить гуманитарные на-
уки с корабля современности, оставив лишь ту их малую часть, которая приносит
непо средственную «практическую» выгоду. Фундаментальное знание предлагают
заменить прикладным — главным образом тем, которое востребуется всемогущи-
ми PR-технологиями, к концу ХХ века превратившимися в эффективное средство
контроля над современными обществами. Эти технологии, выстроенные с исполь-
зованием данных ряда социальных наук (прежде всего социологии и психологии),
востребуют гуманитарное знание лишь в качестве источника «сырых» фактов, под-
лежащих неминуемой и радикальной переработке. Роль такой «каменоломни», по-
ставщика «стройматериалов» для PR-архитекторов уготована и истории, причем
едва ли не в первую очередь. На смену исторической науке как системному взгляду
на прошлое и настоящее человечества в рамках описанного подхода должен прий-
ти ряд удобных для «кукловодов» образов прошлого, вырываемых из контекста, про-
извольно интерпретируемых и систематизируемых, а затем всей мощью PR-техно-
логий насаждаемых в массовом сознании в интересах заказчиков соответствующих
«проектов».
Естественно, в процессе подобной «сборки» неизбежно остается куча «лишних
деталей» — всего того, что обусловлено сложностью и противоречивостью процес-
сов развития социальной, культурной, экономической и всякой другой жизни обще-
ства; после же избавления от «хлама» возникает понятная и привычная обывателю
картина противостояния «наших» и «не-наших», «хороших» и «плохих» «парней».
Усиливающаяся тенденция к деинтеллектуализации культуры все более агрессивно
противостоит не только дискуссии, но и диалогу вообще как форме существования
научного знания: выражение иной точки зрения все чаще воспринимается не как
вклад в совместное движение в поисках научной истины, но как гибельное вольно-
думство, подлежащее искоренению. К сожалению, подобную позицию по отноше-
нию к восприятию российского прошлого все чаще занимают не только особенно
ретивые администраторы, но и целые учреждения, связанные с исследованием про-
шлого самим характером своей деятельности.
Тем более ценным представляется свежий научный взгляд на ряд ключевых про-
блем прошлого России, представленный в рецензируемом сборнике. Эта свежесть
проявляется прежде всего в разнообразии научных школ, в том числе зарубежных,
представители которых приняли участие в работе над книгой. Обращу внимание
на многочисленных представителей англосаксонской школы русистики, в числе
которых такие видные исследователи, как профессора Доминик Ливен (Тринити-
колледж — Кэмбридж, Великобритания), Брюс Меннинг (Университет Канзаса —
США), Джон Стейнберг (Университет Южной Джорджии — США) и Дэвид Шим-
мельпенник ван дер Ойе (Университет Брока — Сент-Катаринс, Онтарио, Канада),
историки более молодого поколения Пол Чейсти (колледж Сент-Энтони — Окс-
форд, Великобритания), Дэвид МакДональд (Университет Висконсина — Мэдисон,
США), Энтони Хейвуд (Университет Эбердина — Шотландия, Великобритания),
213
ТАКОЕ НЕОДНОЗНАЧНОЕ ПРОШЛОЕ
а также Пол А. Симмонс, лишь в прошлом году защитивший диссертацию по исто-
рии русской армии периода Первой мировой войны в Оксфордском университете.
Сербская школа изучения истории ХХ века представлена Мирославом Йованови-
чем (Белградский университет) и Гораном Милорадовичем (Институт современ-
ной истории, Белград).
Однако большую часть сборника составили статьи историков из России, Белорус-
сии и Украины, в числе которых — немало соучеников и сотрудников О. Р. Айрапе-
това по Московскому университету, ныне — видных исследователей отечественной
истории XIX—XX веков. Помимо alma mater юбиляра, они представляют универси-
теты и научные учреждения не только Москвы и Санкт-Петербурга, но и Черниго-
ва (Украина), Минска (Белоруссия). В большинстве своем представляющие среднее
поколение историков России, эти исследователи прошли непростой жизненный и
творческий путь. Преодолев «обвал» 1990-х годов и доказав — не столько обществу,
сколько самим себе, что часто было много сложнее, — обоснованность некогда сде-
ланного профессионального выбора, они многого добились в науке — как правило
(хотя и не всегда), много большего, чем в так называемой жизни.
Совсем непросто быть ученым в эпоху революции, в период глобальной смены
парадигм; но еще сложнее сохранить верность своей профессии в обществе, пере-
живающем стадию демодернизации, когда наука сплошь и рядом воспринимается
как чрезмерная роскошь, а люди, служащие ей, — как социальные паразиты. Хэппи-
энда не было и не предвидится. Но есть уникальный научный и жизненный опыт,
есть целая гамма ответов на «вечные» вопросы, неведомых тем, кто работал в ста-
бильные и спокойные эпохи. И наконец, есть рожденный этим опытом и этими от-
ветами взгляд на исследуемые проблемы. В общем, историкам нашего поколения
есть, чем поделиться, и содержание рецензируемого сборника — лишнее тому сви-
детельство.
Воздержусь от простого пересказа содержания статей, составивших книгу, — в
противном случае (учитывая объем сборника и количество представленных в нем
материалов) рецензия превратится в конгломерат кратких аннотаций. Обращу
внимание — нет, не на лучшие по качеству статьи, поскольку «проходных» текстов
в книге нет вообще, — но на те из составивших сборник материалов, которые, по
моему субъективному мнению, в наибольшей степени отражают общую концепцию
книги.
Прежде всего остановлюсь на большой публикации М. М. Шевченко, посвящен-
ной малоизвестной записке о положении в Остзейском крае, подготовленной
министром просвещения, автором теории «официальной народности» графом
С. С. Уваровым (см. С. 121—158). В блестяще написанном вступлении к публикации
(см. С. 121—135) реконструирован тот сложный социально-политический и куль-
турный контекст, в котором был создан этот уникальный в своем роде документ.
Сторонники упрощенного представления о «русификаторской» политике царизма
на национальных окраинах с удивлением узнают о том, какие трудности пришлось
преодолеть видному николаевскому чиновнику и «реакционеру», для того чтобы…
ввести для студентов Дерптского (ныне — Тартуского) университета регулярное
преподавание русского языка — что, между прочим, вовсе не ограничивало сферы
применения языка немецкого, на котором по-прежнему преподавались почти все
предметы учебного плана. При этом ни о каком «едином фронте» «реакционеров»
речи не было: генерал-жандарм А. Х. Бенкендорф, которым ныне вновь принято вос-
хищаться, открыто покровительствовал своим остзейским землякам-немцам; в этом
вопросе он стал главным даже не оппонентом, а почти врагом графа С. С. Уварова.
Ему вторил другой петербургский немец — соученик А. С. Пушкина по Царскосель-
скому лицею барон М. А. Корф. До самой своей отставки в 1853 году С. С. Уваров был
вынужден сражаться с многоголовой гидрой остзейских интриг.
Крайне интересной представляется статья Д. Шиммельпеннинка ван дер Ойе,
посвященная образам Средней Азии в картинах великого русского художника-бата-
214
ОЛЕГ АУРОВ
листа В. В. Верещагина (см. С. 159—186). Написанная с использованием исследова-
тельских методов истории и искусствоведения, эта статья ставит под сомнение одну
из «священных коров» отечественной историографии, а именно — представление
об особом, «толерантном», характере отношений между христианами и мусульма-
нами в Российской империи, будто бы резко отличавшихся от жестокой империа-
листической политики западных стран (прежде всего — Англии), проводившейся
в XIX веке.
Между тем канадский ученый, рассматривающий творчество В. В. Верещагина
в широком общеевропейском контексте, не отрицая того значительного влияния,
которое на него оказали идеи Н. Г. Чернышевского, находит в нем также и те черты,
которые в России традиционно приписывались лишь певцам «британского импе-
риализма» — прежде всего Р. Киплингу. «Ни кисть Верещагина, ни его перо не чуж-
дались выражения решительных убеждений. В том, что касается Средней Азии, они
включали в себя твердую веру в “цивилизационную” миссию России и долг всех ци-
вилизованных наций нести блага просвещенного образа жизни своим менее разви-
тым братьям». И далее: «Будучи учеником одного из самых выдающихся парижских
мастеров (Ж.-Л. Жерома. — О. А.), Верещагин не мог не воспринять шаблоны ориен-
тального искусства о восточной жестокости, фанатизме и порочности», — заключа-
ет историк (С. 186).
Видный современный славист А. Л. Шемякин аргументированно показывает сте-
пень неоднозначности личности генерала М. Г. Черняева — активного участника
завоевания Средней Азии, а затем — балканских событий 1875—1876 годов, пред-
шествовавших Русско-турецкой войне 1877—1878 годов — знаменитому Освобо-
дительному походу (см. С. 187—200). Исследователь последовательно показывает
необоснованность оценок личности генерала, данных Л. Н. Толстым (сделавшим
его прототипом своего Вронского) и Ф. М. Достоевским. Не самый талантливый
организатор и далекий от кристальной чистоты коммерсант, М. Г. Черняев пред-
стает в статье как человек, главной чертой натуры которого было «гигантское са-
момнение с вытекающим из него отсутствием хоть мало-мальски трезвой само-
оценки» (С. 199).
Статья П. Симмонса о борьбе военных властей России с дезертирством и добро-
вольной сдачей в плен в годы Первой мировой войны (см. С. 377—398) содержит
ряд значимых наблюдений, ставящих под сомнение ту лубочную картину началь-
ного этапа войны, которую ныне пытаются создать представители патриотиче-
ски-монархического направления в современной отечественной историо графии1.
В противовес представлению о «всенародной поддержке» монархического режима
оказывается, что даже в победный период осени 1914 года проблема дезертирства
стояла настолько ощутимо для властей, что к концу первой военной осени Нико-
лай II был вынужден согласиться на изменения в законодательстве, предоставившие
право проведения военно-полевых судов командирам полков (для сравнения: ранее
таким правом обладали лишь командующие фронтами и армиями), а в первом квар-
тале 1915 года для наказания за самовольные отлучки была введена практика теле-
сных наказаний (см. С. 379—380). И это еще до Горлицкого прорыва весной 1915-го,
буквально обрушившего русский фронт!
К этим наблюдениям уместно добавить вывод молодого, но уже известного уче-
ного В. Б. Каширина, чье обширное исследование о подготовке десантной операции
на Босфоре в 1914—1915 годах также включено в книгу: «…история стратегических
усилий России на черноморско-балканском направлении в годы Первой мировой
войны является одним из важных доказательств безальтернативности военной и го-
сударственной катастрофы Российской империи в 1917 году» (С. 366). Увы, об этом
свидетельствует не только история так и не состоявшегося десанта на Константи-
1 См., например: Первая мировая или Вторая отечественная. – http://srn.kharkov.ua/ru/multimedia/
video/1963-hsrn.html
215
ТАКОЕ НЕОДНОЗНАЧНОЕ ПРОШЛОЕ
нополь, о том же говорят и многие другие страницы истории Великой войны, в том
числе и не относящиеся к истории военных действий, — в частности, речь идет о сю-
жете из истории партии октябристов, представленном в исследовании Ф. А. Гайды
(см. С. 238—269). В том же смысле весьма показательной представляется биография
незаслуженно забытого русского военного деятеля генерала В. И. Селивачева, иссле-
дованная А. В. Ганиным (см. С. 411—505) и некоторые другие материалы.
Следует подчеркнуть, что в сборнике вообще широко представлены материа-
лы, посвященные Первой мировой войне, и это совсем не случайно. Более десяти
лет назад именно О. Р. Айрапетов стал одним из родоначальников нового этапа в
из учении истории Великой войны, выступив инициатором издания сборника, вы-
шедшего под его редакцией2. Следует оговориться, что отдельные эпизоды из исто-
рии войны, разумеется, никогда не исчезали из поля зрения отечественных исто-
риков, однако как единое целое та война слишком долго не исследовалась так, как
того требует не только одна из наших величайших национальных трагедий, но и
один из узловых пунктов всей отечественной истории новейшего времени. О. Р. Ай-
рапетов и его товарищи, а затем — и его ученики, стали заполнять эту лакуну, и сего-
дня, к 100-летию Первой мировой, им есть, что предъявить читателю. Шаг за шагом
складывается целостное представление о событии, в рамках которого в масштабах,
пожалуй, никогда ранее не виданных в русской истории, тесно и неразрывно пе-
реплелись героическое и трагическое. По существу, в настоящее время можно уже
говорить об отечественной школе изучения истории Великой войны и как о круге
исследователей, и как о комплексе методологических принципов и подходов к ис-
следованию означенного явления. И вклад О. Р. Айрапетова в становление этой шко-
лы представляется несомненным.
Заключительный тематический блок составляют работы, посвященные преиму-
щественно истории советского времени, чьи истоки, разумеется, не исчерпываются
Первой мировой, но и оказываются неясными без учета генетической связи с ней.
Позволю себе выделить две из них. Одна — масштабная работа А. А. Смирнова, по-
священная истории «чисток» старых офицеров в Красной армии 1920—1930-х го-
дов — явлению, которое автор метко и горько называет «социальным расизмом» (см.
С. 576—609). Привлекая огромный статистический материал, исследователь нагляд-
но показывает, как развивался процесс деинтеллектуализации командного состава.
В более же широком смысле выводы А. А. Смирнова интересны с точки зрения оцен-
ки степени преемственности государственного, политического, социального уст-
ройства СССР по сравнению с дореволюционной Россией. Скупые статистические
данные позволяют весьма наглядно представить себе степень перерождения «ста-
рого», шаг за шагом, медленно и болезненно, но неуклонно освобождавшего место
агрессивному и активному «новому».
В заключение своего вынужденно краткого обзора упомяну также вошедшее
в книгу обширное исследование М. А. Колерова (см. С. 610—711). Этот текст невоз-
можно называть статьей — по жанру он представляет собой скорее наброски пол-
ноценного монографического исследования, посвященного западным истокам ста-
линизма. Очень хочется надеяться, что у автора хватит сил закончить эту огромную
работу. Пока же, вынужденно избегая деталей, постараюсь представить лишь самые
главные его выводы.
По мнению М. А. Колерова, в современной литературе, посвященной истории
сталинского режима, ощущается явное противоречие между монбланом собранных
фактов и явно уступающим ему уровнем их осмысления (см. С. 662—663 и далее). По
существу, сложившееся понимание сталинизма как явления недалеко ушло от сво-
их концептуальных истоков, первым из которых является либеральная концепция
«тоталитаризма», роднящая сталинизм с нацизмом и фашизмом, а также (в некото-
рых случаях) возводящая его истоки к исторически враждебному Западу русскому
2 См. Последняя война императорской России / под ред. О. Р. Айрапетова. М.: Три квадрата, 2002.
216
ОЛЕГ АУРОВ
империализму рубежа XIX—XX веков (Х. Арендт, Ф. А. фон Хайек, Л. фон Мизес и др.).
Вторым же истоком оказываются идеи внутренних, марксистских противников ста-
линского режима (Л. Д. Троцкого и русских меньшевиков круга «Социалистического
вестника»). При этом западные истоки сталинизма ограничиваются лишь марксиз-
мом, суть которого (как принято считать) была полностью извращена Сталиным,
«достойным» (или, наоборот) недостойным учеником и последователем Ленина,
а также некоторыми (причем отнюдь не всеми) репрессивными и социально-эконо-
мическими практиками, получившими распространение в России и Германии в пе-
риод Первой мировой войны (см. С. 668 и др.).
Между тем, как показывает М. А. Колеров, практика и теория сталинизма глубо-
чайшим образом укоренены не только в отечественных (связанных с традициями
и представлениями исторической России), но и западных реалиях XVIII — начала
XX века. Выделяются следующие группы таких реалий:
— «промышленный переворот и капиталистическая индустриализация, опыт со-
циально-экономической организации общества и урбанизации»;
— «военно-экономический опыт Первой мировой войны, тотальной войны на
уничтожение»;
— «индустриальная “политика населения” (биополитика)»;
— «традиционная для русской государ ственной мысли задача углубления страте-
гической безопасности России — создание “второго индустриального центра” в Си-
бири»;
— «мировая политика соединения ре прессий и мобилизации принудительного
труда (концентрационные лагеря)» (см. С. 629 и др.).
Наконец, по мнению автора, место сталинизма в отечественной истории опре-
деляется прежде всего тем, что в конечном итоге «тотальная мобилизация позволи-
ла СССР победить в тотальной войне, сохранить государственность, спасти народы
СССР от биологически необратимого геноцида, приобрести вокруг своих границ
зону влияния и безопасности» (С. 710). Видимо, этим фактом и следует в первую оче-
редь объяснить ту неоднозначность образа сталинской эпохи, которую она приоб-
рела в массовом сознании.
Прерывая на этом свой вынужденно краткий обзор, хочу подчеркнуть: ни юби-
ляр, ни его коллеги, подготовившие этот сборник, вовсе не собираются останавли-
ваться на достигнутом. А значит, идеи, представленные в рецензируемой книге, по-
лучат дальнейшее развитие, воплотятся в новые, еще более глубокие и масштабные
тексты.
Во всяком случае, по прочтении сборника возникает именно такое впечат-
ление.
комментарии - 54
Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
Why do I bother canlilg up people when I can just read this!