В 2013 году (27 сентября по ста-
рому стилю, 9 октября — по но-
вому) исполняется 200 лет со
дня рождения Николая Владимирови-
ча Станкевича (1813—1840) — фило-
софа, поэта, просветителя, создателя
и руководителя знаменитого «кружка
Станкевича» — общества молодых ли-
тераторов и философов, объединен-
ных научными интересами, любовью
к искусству и, главное, стремлением
к познанию истины, к самосовер-
шенствованию, оказавшего большое
влияние на культурную и обществен-
ную жизнь России в XIX веке. Среди
участников кружка были В. Г. Белин-
ский, М. А. Бакунин, Т. Н. Гранов-
ский, К. С. Аксаков, А. В. Кольцов,
В. П. Боткин, Я. М. Неверов, А. П. Еф-
ремов, И. П. Клюшников, В. И. Красов,
М. Н. Катков и др.
Кружок Станкевича был одним из
самых замечательных явлений в ин-
теллектуальной и духовной жизни
своего времени. Участники кружка —
в основном студенты и выпускники
Московского университета. Им были
тесны рамки «официальной» учено-
сти, они стремились по-новому ос-
мыслить литературу и искусство.
А философия для них была не только
наукой, но и, может быть, самой жи-
вой частью их жизни, проникавшей
в их эстетические взгляды и сопут-
ствовавшей им в поисках смысла все-
го происходящего и жизни человека,
в осмыслении истории, роли и места
личности в обществе и мироздании.
И это было не отвлеченным умозре-
нием, а самым насущным делом.
Здесь молодые люди обсуждали,
спорили, делились новыми знани-
ями из области философии, но не
повторяя университетскую програм-
му, а приобщаясь к последним дости-
жениям европейской философской
мысли — идеям Гегеля, Канта, Фих-
те, Шеллинга и стремясь творчески
развивать их. Кружок Станкевича
стал фактически вторым универси-
тетом для его участников, причем
образовывавшим не только их умы,
но и души. Как отмечает Ю. В. Манн,
«в двадцать лет с небольшим Станке-
вич встал вровень с лучшими умами
Европы, выражая своими запросами
и тревогой самые последние искания
научной мысли. <...> Перед русской
философией и эстетикой вставала в
то время труднейшая задача — осво-
ить все богатство гегелевской мыс-
ли, для того чтобы, преодолев ее сла-
бые стороны, двигаться дальше»1.
МОНАХОВА Ирина Рудольфовна — писатель, литературный критик, член Союза писателей России.
Ключевые слова: история России, XIX век, либерализм в России, западничество, славянофильство, об-
щественная мысль, русская философия.
1 Ю. В. Манн. Русская философская эстетика. М.,
1998. С. 280, 285.
ИРИНА МОНАХОВА
148
По словам Станкевича, преподавав-
ший ему и Т. Н. Грановскому фило-
софию в Берлине профессор Вердер
«сознался, что до сих пор он увлекал-
ся общим мнением о русских, что они
способны только одеваться в чужое
образование, — а теперь видит само-
стоятельные мысли»2.
Именно Станкевич привлек внима-
ние членов кружка к философскому
познанию действительности, считая,
что научное познание — это не само-
цель, а основа для «постройки жизни»,
по его выражению («Философия есть
ход к абсолютному. Результат ее есть
жизнь идеи в самой себе. Наука кон-
чилась. Далее нельзя строить науки и
начинается постройка жизни»3). Во
многом под его влиянием сформи-
ровался у них пристальный интерес к
философии, в том числе у В. Г. Белин-
ского и М. А. Бакунина. Станкевич сто-
ял как бы у истоков их дальнейшего
философского пути и идейного раз-
вития. Особенно их роднило непо-
средственное, жизненное отношение
к философии не только как к отвле-
ченной схеме, но и как к основе для
преобразования жизни и человека.
Станкевич на первый взгляд мог
показаться оторванным от жизни
ученым (особенно по сравнению с
В. Г. Белинским, да и с М. А. Бакуниным
тоже). Некоторые друзья даже назы-
вали его «небесным», равно как Вис-
сариона Белинского — «неистовым»
(по словам П. В. Анненкова, «Станке-
вич был служителем истины в чистой,
отвлеченной мысли, в примере своей
жизни, и никогда не мог бы служить ей
на буйной ярмарке современности»4).
Однако, по существу, им двигал во-
все не абстрактный интерес к науке,
а стремление претворить в жизнь и
передать людям плоды своего таланта.
Но путь к этому был для него слишком
сложен и не вполне ясен, и Станкевич
постоянно его искал. «Философию
я не считаю моим призванием, —
подчеркивал он. — Она, может быть,
ступень, через которую я перейду к
другим занятиям, но прежде всего я
должен удовлетворить этой потреб-
ности. И не столько манит меня ре-
шение вопросов, которые более или
менее решает вера, сколько самый
метод как выражение последних ус-
пехов ума. Я еще более хочу убедиться
в достоинстве человека и, признаюсь,
хотел бы убедить потом других и про-
будить в них высшие интересы»5.
Даже религию он пытался по-
стичь путем философии («искал еще
в философии опоры своему живому
религиозному чувству»6, по словам
П. В. Анненкова) — такова была на-
дежда на разум человека и его про-
свещенность. Поначалу осознавая
религию как нечто неосознаваемое
умом («между бесконечностью и че-
ловеком, как он ни умен, всегда оста-
ется бездна, и одна вера, одна религия
в состоянии перешагнуть ее, она одна
способна заполнить пустоту, вечно
остающуюся в человеческом знании.
Но та система хороша, которая не
мешает верованиям, составляющим
интегральную часть человеческого
существа, и содержит побуждения к
добрым подвигам!»7), он в дальней-
шем в познании этого бесконечного
явления надеется на разум («Да и чем
передается тебе религия? не умом ли?
Разве верование не есть мысль, мысль,
2 «Письмо Л. А. Бакуниной от 16 декабря 1837
года». — Н. В. Станкевич. Избранное. М., 1982.
С. 182—183.
3 «Николай Владимирович Станкевич. Перепис-
ка его и биография, написанная П. В. Анненковым».
М., 1857. С. 223.
4 Там же. С. 129.
5 «Письмо Я. М. Неверову от 2 декабря 1835
года». — Н. В. Станкевич. Избранное. С. 134.
6 «Николай Владимирович Станкевич. Перепис-
ка его и биография, написанная П. В. Анненковым».
С. 41.
7 «Письмо В. Г. Белинскому от 30 октября 1834
года». — Н. В. Станкевич. Избранное. С. 111—112.
ДЕЙСТВЕННОСТЬ ИДЕАЛИЗМА
149
одобряемая целым разумением, кото-
рое невольно и безотчетно сознает
свое единство с нею?»8; «Кто беско-
рыстно ищет истины, тот уже очища-
ет душу и приготовляет ее к принятию
божества. Царство истины — царство
Божие; оно в мире, но не от мира»9),
признавая, однако, что состояние
души — еще более верный путь к вере.
Это «невольная вера, основанная
на знании разумного начала»10, да и
знание здесь уже, по-видимому, тоже
имеется в виду «невольное» — «зна-
ние» души: «От внутренней гармонии
необходимо рождается вера в самом
даже невыгодном положении, и отча-
яние есть знак больной, разодранной
противоречием души»11. Даже в смер-
ти Станкевич боялся именно прекра-
щения мысли.
Важной идеей была и новая эсте-
тика, новое понимание сущности
искусства, включая художественную
литературу, и его отношение к жиз-
ни. Об этом шла речь в неоконченной
работе Станкевича «Об отношении
философии к искусству». Поиск Стан-
кевичем новой эстетики, способной
стать основой для понимания искус-
ства в новую эпоху, представлял на-
сущный интерес и для Белинского,
ярким результатом которого стала
его статья «Литературные мечтания».
В ней основательно запечатлелся дух
кружка Станкевича — отрицание все-
го фальшивого, напыщенного, «лож-
новеличавого» в литературе и поиск
истинной поэзии («рожденной», а не
«смастеренной») и истинной народ-
ности (выражающей дух народа, а не
внешние атрибуты его быта). Стан-
кевич во многом способствовал со-
зданию той интеллектуальной среды,
которая, с одной стороны, сфокусиро-
вала запросы и устремления молодых
ученых и литераторов, а с другой —
послужила питательной почвой для
их дальнейшего творческого роста.
Велика роль Станкевича и в судьбе
поэта А. В. Кольцова, да и вообще в том,
что в русской литературе суще ствует
это поэтическое имя и его творчест-
во. Вряд ли поэт-прасол смог бы само-
стоятельно, без участия Станкевича
преодолеть тяжелое притяжение сво-
ей среды и вырваться на столь высо-
кую орбиту всеобщего признания.
Станкевич называл своих товари-
щей — «братия», и одной из замеча-
тельных особенностей кружка было
то, что в нем легко объединялись
люди совершенно разные по проис-
хождению, имущественному поло-
жению, образованию. Они были кто
из помещиков, кто из купцов, кто из
мелких чиновников. Некоторые были
весьма обеспеченными, а некото-
рые — бедными, почти нищими. Одни
окончили университетский курс, дру-
гие — нет, а Кольцов вообще почти не
имел образования. Конечно, всем им
открыто было (не без помощи Стан-
кевича) нечто большее, что было над
сословностью и принадлежностью
к определенному роду деятельно-
сти, на которую, казалось бы, каждый
из них был «обречен» от рождения.
А. И. Герцен писал в «Былом и думах»
об этой особенности кружка Станке-
вича: «Что же коснулось этих людей,
чье дыхание пересоздало их? Ни мыс-
ли, ни заботы о своем общественном
положении, о своей личной выгоде,
об обеспечении; вся жизнь, все уси-
лия устремлены к общему без всяких
личных выгод; одни забывают свое
богатство, другие — свою бедность и
идут, не останавливаясь, к разреше-
нию теоретических вопросов. Инте-
8 «Письмо Я. М. Неверову от 21 сентября 1836
года». — «Переписка Николая Владимировича Стан-
кевича, 1830—1840». М., 1914. С. 365.
9 «Письмо Я. М. Неверову от 21 сентября 1836
года». — Н. В. Станкевич. Избранное. С. 145—146.
10 «Письмо Е. П. и Н. Г. Фроловым от 7 апреля
1840 года». — Там же. С. 215.
11 «Письмо Л. А. Бакуниной от 2 июня 1837
года». — Там же. С. 167.
ИРИНА МОНАХОВА
150
рес истины, интерес науки, интерес
искусства, humanitas12 — поглощает
всё»13.
Таким образом, кружок Станкеви-
ча (действовавший с начала до кон-
ца 1830-х годов) — это своего рода
прообраз русской интеллигенции,
которая в то время начала формиро-
ваться. И уже в середине 1840-х годов
в статье «Мысли и заметки о русской
литературе» Белинский отмечал как
развивающуюся тенденцию создание
определенного слоя общества («об-
разованной общественности» — так
он именовал тех, кого позже назо-
вут интеллигенцией) на основе об-
щности духовных и интеллектуаль-
ных запросов и устремлений людей
из разных сословий: «В наше время
уже нисколько не редкость встретить
дружеский кружок, в котором най-
дется и знатный барин, и разночи-
нец, и купец, и мещанин, — кружок,
члены которого совершенно забыли
разделяющие их внешние различия и
взаимно уважают друг в друге просто
людей. Вот истинное начало образо-
ванной общественности, созданное
у нас литературою! Кто из имеющих
право на имя человека не пожелает от
всей души, чтоб эта общественность
росла и увеличивалась не по дням,
а по часам, как росли наши сказочные
богатыри!»14
Особенно большое значение кру-
жок Станкевича — это общество лю-
бомудров и искателей истины — имел
для Белинского, для его идейного раз-
вития, для его творчества, которое в
свою очередь оказало огромное влия-
ние на самосознание и нравственное
развитие всего русского общества.
Для Белинского этот круг друзей и
единомышленников стал воплоще-
нием всего лучшего в его московской
жизни. В 1839 году в письме к уехав-
шему за границу тяжело заболевшему
чахоткой Станкевичу он ностальги-
чески восклицал: «О, если бы ты опять
стал жить в Москве, и мы, разрознен-
ные птенцы без матери, снова слете-
лись бы в родимое гнездо!»15
Действительно, он был центром и
вдохновителем созданного им круж-
ка, обладавшим какой-то необыкно-
венной силой притяжения. Белин-
ский замечал в письме М. А. Бакунину
(1838 года): «Станкевич никогда и
ни на кого не налагал авторитета,
а всегда и для всех был авторитетом,
потому что все добровольно и неволь-
но сознавали превосходство его на-
туры над своею»16. Т. Н. Грановский
вспоминал о Станкевиче: «Никому на
свете не был я так обязан: его влия-
ние на меня было бесконечно и бла-
готворно»; «Он был нашим благоде-
телем, нашим учителем, братом нам
всем, каждый ему чем-нибудь обязан.
Я больше других»17.
Личность Станкевича значила для
его друзей нечто гораздо большее,
чем просто надежный друг, наставник
и интересный собеседник. Обладая
по природе своей необыкновенным
душевным тактом и внутренней (а не
только внешней) красотой, он был
как бы нравственным камертоном
кружка. По замечанию его первого
биографа П. В. Анненкова, «Станке-
вич действовал обаятельно всем сво-
им существом на сверстников: это был
живой идеал правды и чести, который
в раннюю пору жизни страстно и не-
утомимо ищется молодостью, живо
чувствующею свое призвание», а глав-
ная наука, в которой они нуждались
и которую получали от него (наряду
12 Гуманизм (лат.).
13 А. И. Герцен. Былое и думы. Т. 2. Ч. 4—5. М.,
1973. С. 37.
14 В. Г. Белинский. Полное собрание сочине-
ний. Т. IХ. М., 1956. С. 435—436.
15 В. Г. Белинский. Полное собрание сочине-
ний.. Т. ХI. М., 1956. С. 367.
16 Там же. С. 339.
17 «Т. Н. Грановский и его переписка». Т. II. М.,
1897. С. 404, 101.
ДЕЙСТВЕННОСТЬ ИДЕАЛИЗМА
151
с философией и эстетикой и, навер-
ное, прежде них), была «доблестная
наука сбережения души, воспитания
воли, неослабного бодрствования
в благих помыслах»18, поэтому все,
знавшие Станкевича при его жизни,
«были нравственно подняты им и
были, хоть на мгновение, выше себя.
А не есть ли это настоящая и важ-
нейшая задача всякого деятеля»19.
Помимо этого Анненков также от-
мечает, что «искусство и философия
сделали Станкевича человеком, кото-
рого одно присутствие настраивало
окружающих на правду, на презре-
ние к темным деяниям грубости и про-
извола, на сохранение в моральной це-
лости души своей и на созерцание всего
миpa, как единой жизни, исполненной
смысла, поэзии и глубокого поуче-
ния»; «Поэтический элемент у Стан-
кевича <…> сосредоточился <…> внут-
ри его души, проник в характер его,
осветил его мысли, побуждения, ин-
стинкты, определил самые поступки
его и даже внешнюю форму их: Стан-
кевич, благодаря ему, обратился сам в
полное поэтическое существо. <…>
Философско-поэтический элемент,
присутствовавший в Станкевиче, был
именно тем деятелем, который вол-
новал сердца и выводил их из летар-
гии. Куда бы животворный элемент
этот ни обращался в течении сво-
ем, он увлекал за собою даже самые
упорные, самые ленивые натуры. <…>
Поэзия и мысль чувствуются попере-
менно или в одно и то же время, как
основный мотив, почти во всех его
поступках, словах и начинаниях. <…>
Одно его присутствие сообщало ок-
ружающим нечто похожее на теплое,
радостное чувство: его можно было и
тогда сравнить с подземным ключом,
существование которого узнается по
одной роскоши зелени, распростра-
няемой им в круге своего влияния»20.
Как вспоминал И. С.Тургенев, «во
всем его существе, в движениях была
какая-то грация и бессознательная
distinction21 — точно он был царский
сын, не знавший о своем происхожде-
нии. <...> Невозможно передать слова-
ми, какое он внушал к себе уважение,
почти благоговение. <...> Станкевич
оттого так действовал на других, что
сам о себе не думал, истинно интере-
совался каждым человеком и, как бы
сам того не замечая, увлекал его вслед
за собою в область Идеала»22.
«Разговор его, в сущности, был не
что иное, как искание той благодат-
ной искры, которая способна озарить
душу человека, — приводит П. В. Ан-
ненков единодушное свидетельство
близких знакомых Николая Владими-
ровича. — Разговор со Станкевичем
всегда был делом, о чем бы он ни шел,
<…> беседа его обыкновенно поды-
мала множество вопросов в глубине
сознания, и <…> после каждой такой
беседы слушатель чувствовал как
бы прибыток новых нравственных
сил»23.
И даже через десятилетия не знав-
ший его лично Л. Н. Толстой, прочи-
тав его биографию и письма, написал
о Станкевиче поразительные слова:
«Вот человек, которого я любил бы,
как себя»; «Никогда никого я так не
любил, как этого человека, которого
никогда не видел. Что за чистота, что
за нежность! что за любовь, которы-
ми он весь проникнут»24 (из писем
1858 года).
18 «Николай Владимирович Станкевич. Перепис-
ка его и биография, написанная П. В. Анненковым».
С. 119, 9, 11.
19 Там же. С. 115—116, 22, 58—59, 119.
20 Там же. С. 115—116.
21 Благовоспитанность (фр.).
22 И. С. Тургенев. Собрание сочинений. Т. 12. М.,
1979. С. 297—298.
23 «Николай Владимирович Станкевич. Перепис-
ка его и биография, написанная П. В. Анненковым».
С. 125—126.
24 Л. Н. Толстой. Письмо Б. Н. Чичерину. — Он же.
Полное собрание сочинений. Т. 60. М., 1949. С. 272;
Он же. Письмо гр. А. А. Толстой. — Там же. С. 274.
ИРИНА МОНАХОВА
152
Сам же Станкевич признавался в од-
ном из писем: «Для одних любовь — за-
бава, для других — наслаждение духов-
ное, как наслаждение искусства; для
меня она — религия; для меня она —
жизнь, жизнь такая, какою будет жить
преображенное человече ство, воздух,
которым будет дышать оно»25. Такое
удивительное свойство ощущать гар-
монию жизни несмотря ни на что —
это не только философский склад ума,
но и особенный, редкий склад души,
который так много значил для всех
даже самим своим присут ствием в их
судьбах. «Как неистребимо это суевер-
ное упование на судьбу, которая хо-
лодно и неумолимо разрушает лучшие
мечты наши! — восклицал он. — И, мо-
жет быть, в самом деле ведет она, но ее
руководством пользуются те, которые
переживают нас; ее забота в том, чтоб
мы не вырывались из звеньев этой
цепи, которую кует она от первого
человека, — и это еще лучшая участь
быть ее орудием, и за это еще должны
мы благодарить Бога!»26
Характерной чертой Станкевича
была необыкновенно высокая тре-
бовательность к себе. Имея явное
литературное и философское даро-
вание, он не стремился быть литера-
тором, вдруг перестал писать стихи в
довольно юном возрасте, не спешил
излагать на бумаге свои мысли о тех
главных философских вопросах, ко-
торые его интересовали и волнова-
ли, — не спешил перейти от научного
познания к «постройке жизни». Он
считал, что прежде всего нужно обра-
зовать себя, основательно выстроить
систему мышления («Я хочу полного
единства в мире моего знания, хочу
дать себе отчет в каждом явлении,
хочу видеть связь его с жизнию це-
лого мира, его необходимость, его
роль в развитии одной идеи. Что бы
ни вышло, одного этого я буду искать.
Пусть другие больше моего знали,
может быть, я буду знать лучше — и
тут нет лишнего самолюбия. Пришло
время. Лучше — я разумею — отчетли-
вее, в связи с одною идеею, вне кото-
рой нет жизни»27), не подозревая, что
короткий срок его жизни (неполные
27 лет) не оставит ему возможности
для того, чтобы применить на прак-
тике все свои таланты.
Правда, в последний период жиз-
ни он пришел к необходимости
продолжения своих философских
занятий уже и в виде научных публи-
каций. Следующим этапом его жизни
должна была явно стать та научная и
просветительская деятельность, к ко-
торой он готовился.
Примерно за два ме-
сяца до смерти, на-
ходясь за границей
(где он сначала учил-
ся в Берлине, а за-
тем лечился в Италии), он в письме
М. А. Бакунину пытался узнать у него
о возможностях в России таких пуб-
ликаций: «Что делается в литерату-
ре? Нет ли какого-нибудь журнала,
где б можно было, не пачкавшись,
напечатать статью? У меня их мно-
го — в голове; журнал не шарлатан и
не продажный, вот всё требование —
разумеется, читаемый, а то против-
ное хуже двух первых»28. В планах
Станкевича, кроме статей, была ра-
бота над историей философии.
25 «Письмо М. А. Бакунину от 24 ноября 1835
года». — «Переписка Николая Владимировича Стан-
кевича, 1830—1840». С. 592.
26 «Письмо Я. М. Неверову от 15 февраля 1836
года». — Там же. С. 138.
27 «Письмо Т. Н. Грановскому от 29 сентября 1836
года». — Н. В. Станкевич. Избранное. С. 149—150.
28 «Письмо М. А. Бакунину от 19 мая 1840 года». —
Там же. С. 219.
Характерной чертой Станкевича
была необыкновенно высокая
требовательность к себе.
ДЕЙСТВЕННОСТЬ ИДЕАЛИЗМА
153
Но в то же время он щедро делился
своими познаниями, мыслями, энтузи-
азмом с близким кругом людей, и это
влияние было действенно и благотвор-
но. То, что для своего кружка он был и
наставником и нравственным при-
мером, — это было уже вполне прак-
тическим делом, которое он во все не
откладывал на потом, а исполнял с рве-
нием до последних дней жизни. И от-
носился к этому своему призванию
очень серьезно и основательно. Как-то
он заметил в письмах 1836 года: «Мне
предстоит больший труд — отвечать
Грановскому на его сомнения в самом
себе, когда я сам, когда мы все так час-
то подвергаемся этому недугу»29; «Мне
надобно мужаться, встать и дать ответ
Грановскому на его сомнения в себе
и отчаяние. Никто не может отвечать
лучше того, который находится сам в
его положении»30. Но в главном он не
сомневался: «Сча стие, достойное чело-
века, может быть одно — самозабвение
для других; награда за это одна — на-
слаждение этим самозабвением»31.
Как заметил по поводу Станкеви-
ча Анненков, «на высокой степени
нравственного развития личность и
характер человека равняются поло-
жительному труду и последствиями
своими ему нисколько не уступают»,
подчеркнув, что «гораздо важнее ли-
тературной деятельности Станкеви-
ча были его сердце и его мысль. <…>
В Станкевиче отразилась юность од-
ной эпохи нашего развития: он как
будто собрал и совокупил в себе луч-
шие нравственные черты, благород-
нейшие стремления и надежды своих
товарищей»32.
Он готовил себя к значительной
деятельности, считая главными за-
дачами просвещение народа и осво-
бождение от крепостного права. По
воспоминаниям Я. М. Неверова, Стан-
кевич незадолго до смерти взял обе-
щание с него и Т. Н. Грановского по-
святить все силы и деятельность этой
высокой цели.
И. С. Тургенев, много общавшийся
со Станкевичем в конце его жизни,
вспоминал об этом в письме М. А. Ба-
кунину: «Как для меня значителен 40-й
год! Как много я пережил в 9 месяцев!
<...> В Риме я нахожу Станкевича. По-
нимаешь ли ты переворот, или нет —
начало развития моей души! Как я
жадно внимал ему, я, предназначен-
ный быть последним его товарищем,
которого он посвящал в служение Ис-
тине своим примером, Поэзией своей
жизни, своих речей! <...> Станкевич!
Тебе я обязан моим возрождением:
ты протянул мне руку — и указал мне
цель. <...> Благодарность к нему —
одно из чувств моего сердца, достав-
ляющих мне высшую отраду»33.
Благотворное и сильное влия-
ние Станкевича сказалось и на всех
участниках его кружка, и в целом на
культурной и идейной жизни России
той эпохи. «Благороднейшим и чис-
тейшим эпизодом истории русской
литературы»34 назвал кружок Станке-
вича Н. Г. Чернышевский. Он писал:
«Предмет этот имеет высокую важ-
ность для истории нашей литерату-
ры, потому что из тесного дружеско-
го кружка, о котором мы говорим и
душою которого был Н. В. Станкевич,
<...> вышли или впоследствии при-
мкнули к нему почти все те замеча-
тельные люди, которых имена состав-
ляют честь нашей новой словесности,
от Кольцова до г. Тургенева»35. Как под-
29 «Письмо Я. М. Неверову от 21 сентября 1836
года». — Там же. С. 145.
30 «Письмо М. А. Бакунину от 21 сентября 1836
года». — Там же. С. 147.
31 «Письмо Я. М. Неверову от 21 сентября 1836
года». — Там же. С. 145.
32 «Николай Владимирович Станкевич. Перепис-
ка его и биография, написанная П. В.Анненковым».
С. 4—5, 236.
33 И. С. Тургенев. Письма. Т. 1. М., 1982. С. 162—
163.
34 Н. Г. Чернышевский. Очерки гоголевского
периода русской литературы. М., 1984. С. 235.
35 Там же. С. 235.
ИРИНА МОНАХОВА
154
черкивал А. И. Герцен, «влияние его
(кружка Станкевича. — И. М.) на всю
литературу и на академическое пре-
подавание было огромно»36. В. В. Зень-
ковский выделял особенное значение
Станкевича для утверждения «эстети-
ческого гуманизма» и «действенного
идеализма» как основных черт идео-
логии русской интеллигенции37.
Ю. В. Манн отмечает, что «Станке-
вич так и не успел создать ни одного
из тех произведений, к которым упор-
но себя готовил, но сама его жизнь,
запечатленная в общественной па-
мяти, стала великим произведением.
А тот “благороднейший и чистейший
эпизод”, в который вылилась жизнь
его кружка, навсегда превратился в
неотъемлемое звено отечественной
культуры»38.
В Белгородской области в селе
Мухо-Удеровка, вблизи кото-
рого была усадьба Станкевича
и где он похоронен, создан его музей.
Здесь ежегодно осенью проходит ли-
тературный праздник «Удеревский
листопад», издается одноименный
литературно-краеведческий альма-
нах. В Воронеже 2013 год объявлен
Годом Н. В.Станкевича, запланирова-
ны посвященные ему выставки, лек-
ции, экскурсии, публикации и докла-
ды на краеведческих чтениях.
Но самая яркая часть биографии
Станкевича связана с Москвой. Здесь
он учился в университете и создал
кружок единомышленников. Кружок
Станкевича в Москве в первой поло-
вине 1830-х годов собирался на улице
Большая Дмитровка, где он тогда жил
(этот дом не сохранился), а в 1836—
1837 годах — в Большом Афанасьев-
ском переулке, в доме 8. Этот дом
является объектом культурного насле-
дия, который так и называется — «Дом
Станкевича», однако здесь нет ни ме-
мориальной доски, ни какой-либо
таблички, напоминающей об этом.
Необходимо почтить память выдаю-
щихся людей, пребыванием которых
отмечен этот дом. Это особенно ак-
туально, так как в 2010-х годах испол-
нилось (или исполняется) 200 лет со
дня рождения В. Г. Белинского (2011
год), Н. В. Станкевича (2013 год),
М. А. Бакунина (2014 год), К. С. Акса-
кова (2017 год). На мемориальной до-
ске можно было бы написать: «В этом
доме жил и работал Н. В. Станкевич,
видный философ, поэт, просветитель
первой половины XIX века. Здесь не-
однократно бывали великий русский
критик В. Г. Белинский, выдающийся
философ М. А. Бакунин, выдающийся
историк и публицист К. С. Аксаков».
Кроме того, в этом доме, одном из
немногих в Москве зданий, связанных
с пребыванием Белинского, можно
было бы создать музей великого кри-
тика и его окружения в московский
период его жизни. Экспозиция такого
музея могла бы рассказывать, в част-
ности, о Н. В. Станкевиче, М. А. Баку-
нине, К. С. Аксакове и в целом о кружке
Станкевича как выдающемся явлении
идейной, научной и духовной жизни
России XIX века.
Ранее, до 1990-х годов, в Москве не-
подалеку от улицы Белинского (ря-
дом с университетом и «ректорским
домом», где он жил в середине 1830-х
годов) была улица Станкевича, связан-
ная с его биографией, — это переулок,
идущий от Тверской улицы и распо-
ложенный рядом со зданием мэрии.
Дом № 6 по этой улице принадлежал
брату Н. В. Станкевича, и Николай Вла-
димирович здесь бывал. К сожалению,
ни того ни другого названия на карте
Москвы в 1990-е годы не стало. А зря:
беспамят ство в отношении выдающих-
ся людей не украшает ни нас всех — их
далеких потомков, ни улицы города.
36 А. И. Герцен. «Былое и думы». С. 33.
37 В. В. Зеньковский. История русской филосо-
фии. М., 2011. С. 241.
38 Ю. В. Манн. В кружке Станкевича. М., 1983.
С. 317.
155
Ad
litteram
Представленная ниже статья из «Коммуниста», опубликованная осенью
1953 года, может показаться не более чем всплеском пропагандистско-
го официоза, малоинтересного для широкого читателя. Однако если
вернуть ее в контекст той эпохи, когда она была написана, впечатление резко
меняется: между строк проступает совсем иной, много более глубокий смысл.
Для начала напомним, что 1953 год вошел в историю нашей страны как год
смерти Сталина. Последовавшие за этим месяцы были наполнены активной
подковерной борьбой, видимыми результатами которой стали арест (25 июня)
и казнь (23 декабря) Л. П. Берии, а также избрание Н. С. Хрущева Первым секре-
тарем ЦК КПСС на сентябрьском пленуме ЦК КПСС. Однако всем участникам
тех драматических событий было ясно, что, кто бы ни победил, возврат к ста-
линскому курсу невозможен.
В полной мере это касалось и области внешней политики, где к 1953 году
Советский Союз оказался в настоящем тупике. События, последовавшие за
Великой Победой 1945-го, развивались стремительно. Страна, разоренная и
обескровленная войной, была ввергнута в новый конфликт и балансирова-
ла на грани нового мирового пожара. Надежды на американские кредиты и
смягчение международной обстановки в Европе по сравнению с межвоенным
временем оказались несостоятельными. Резко увеличившие свою мощь, США
не желали терпеть конкурента за власть в Европе, и в 1947—1949 годах СССР
был вынужден уйти в глухую оборону. Не имея экономической возможности
дать адекватный ответ на американскую программу экономической помощи
Европе (так называемый План Маршалла), Советский Союз до предела «закру-
тил гайки» в Восточной Европе, отрезав ее «железным занавесом» от остальной
части континента и навязав ее народам контролируемые из Москвы комму-
нистические режимы под вывеской «народных демократий».
Однако даже «обложенный» со всех сторон, даже в условиях ядерного шан-
тажа (который не перерос в военные действия лишь из-за отсутствия у США
достаточного количества ядерных боеприпасов), СССР все еще был опасен для
Америки. Не обладавший значительным военным флотом и стратегической
авиацией, а потому не способный нанести прямой удар по Соединенным Шта-
там, он имел самую мощную в мире сухопутную армию, способную в считанные
недели сбросить в Атлантический океан американские войска в Европе вместе
с войсками союзников США по НАТО. Кроме того, как страна—победитель во
Второй мировой войне, сыгравшая решающую роль в победе над странами—
агрессорами в Европе, Советский Союз обладал огромным международным
На перепутье
ОТ РЕДАКЦИИ
156
авторитетом. И в Европе, и в самих Соединенных Штатах позитивное воспри-
ятие образа СССР и его политики было распространено достаточно широко,
причем не только в среде левых политиков и интеллектуалов.
В 1949 году произошел ряд событий, усиливших внешнеполитические по-
зиции Советского Союза. Главными из них стали успешные испытания совет-
ского ядерного оружия (август), а также победа коммунистов в гражданской
войне в Китае, следствием которой стали провозглашение КНР (октябрь) и
резкое изменение соотношения сил в мире в пользу СССР и его союзников.
В июне 1950-го была сделана попытка развить успех: войска прокоммунисти-
ческого режима Северной Кореи перешли в наступление и через несколько
дней заняли столицу страны — Сеул. Однако прямое вмешательство США и их
союзников позволило отбросить северокорейские войска и поставить их на
грань поражения, от которого они были спасены лишь своими китайскими и
советскими союзниками. К июню 1950-го линия фронта стабилизировалась;
обе стороны отказались от искушения задействовать ядерное оружие; кон-
фликт был заморожен, но не разрешен.
Военно-политическая ситуация приобрела патовый характер. В этих ус-
ловиях основной зоной борьбы стали идеология и пропаганда. Американ-
ское руководство ставило своей целью подорвать международный авторитет
СССР, уничтожить его позитивный образ, причем в первую очередь — в гла-
зах соб ственных граждан. В этой борьбе были задействованы не только серь-
езные репрессивные механизмы (достаточно вспомнить об «охоте на ведьм»
в 1950—1955 годах), но и (и именно это оказалось главным!) мощные интел-
лектуальные силы.
Имена некоторых видных интеллектуалов консервативного толка, ставших
солдатами «холодной войны», названы и в публикуемой ниже статье. Речь идет
об американском политологе и дипломате, выдающемся аналитике Роберте
Страусе-Хупе (1903—2002), творчески развивавшем на американской почве
геополитические идеи Карла Хаусхофера, английском (точнее — шотланд-
ском) историке и политологе Дэнисе Уильяме Брогане (1900—1974), амери-
канском философе, богослове и историке философии Гарольде Аткинсе Лэр-
реби (1894—1979), а также британском журналисте и публицисте, видном
парламентарии Вудро Уайте (1918—1997).
Каждый из этих людей заслуживает отдельного разговора, выходящего за
пределы краткого вступительного обзора. Отмечу лишь, что в конечном итоге
именно идеологическое оружие и оказалось наиболее действенным. Мощный
интеллектуальный ресурс плюс привычка к активной и свободной полемике
(недопустимой в закрытом обществе советского типа) стали тем весомым до-
веском к экономической и военной мощи, которому СССР оказалось просто
нечего противопоставить. И первые трещины в идеологической броне появи-
лись именно в 1953-м. Их еще можно было замалчивать (как это было сдела-
но, в частности, применительно к событиям в ГДР мая—июня 1953 года, где
непродуманная политика обернулась волнениями рабочих, подавленными с
применением танков), но уже невозможно было предотвратить.
На поле идеологии и пропаганды Советский Союз проиграл много рань-
ше, чем потерпел поражение в военно-политической сфере. И как показала
дальнейшая история, именно этот проигрыш и стал решающим. Но это — уже
предмет отдельного разговора.
Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
wh0cd6316744 [url=http://viagrasoft24.us.org/]viagra soft[/url] [url=http://synthroid247.us.org/]Where To Purchase Synthroid[/url]