Введение
Защитникам неолиберализма свойственно утверждать, что рынок обязательно формирует демократический порядок. Однако идеи Ф. фон Хайека и его последователей, в соответствии с которыми личная и политическая свободы возможны только при экономической свободе, а социализм предполагает лишь диктат [22], опровергнуты историей и безнадежно устарели.
Демократию нельзя реализовать без эффективного социального государства. Она невозможна при несправедливом перераспределении ресурсов, росте социально-экономического неравенства, неолиберальном попрании социальных прав трудящихся. Так, частная собственность на средства производства подразумевает эксплуатацию человеком человека, и лишь при общественной собственности реализуема подлинно демократическая мера — распределение ресурсов.
При демократии, то есть всеобщем выигрыше, едва ли осуществимо накопление капитала по принципу нулевой суммы. Для такого накопления необходимо разделение на небольшое властвующее меньшинство и огромное большинство. Обладающие максимумом статусных и финансовых благ могут использовать свои ресурсы для формирования общественного мнения, лоббирования собственных интересов в ущерб интересам других людей и огромных социальных групп. Они могут покупать медиа, суды, общественные организации, партии, кандидатов на выборы и сами выборы.
Стремительный рост неравенства и расширение бедности, отказ государства от своих социальных обязанностей и углубление общественной несправедливости не имеют отношения ни к демократизации, ни к свободе. Реальность не оставляет места идее о благости неолиберализации для всех и о равенстве шансов. «Когда говорят деньги, — все остальные обречены слушать. По этой причине демократическое общество не может допустить неограниченного накопления. Социальное и гражданское равенство предполагает по крайней мере грубо-приблизительное экономическое равенство» [16. С. 21]. Демократия — социально-экономические изменения, реализуемые общественным большинством ради общественного большинства. Неолиберализм категорически противостоит этому. Недаром наблюдается отсутствие общественного контроля (отчетности и открытости) корпоративного сектора. В предыдущей статье мы начали теоретическую разработку связи между неолиберализмом и демократией [11]. В данной работе мы расширяем начатый анализ.
Неолиберальное сужение прав трудящихся
«Для развития демократии …необходимы как минимум отсутствие бедности и социальная стабильность…, достаточно большой объем свободного времени у каждого члена общества (соответственно — невысокая продолжительность рабочего времени и условия для нерыночного использования времени досуга), общедоступность культуры и образования, практическая вовлеченность большинства членов общества в деятельность институтов гражданского общества (это формирует политическую ответственность и навыки управления)… Все это предполагает системы развитой социальной ответственности государства и бизнеса, что крайне противоречиво сочетается со свободным развитием рынка и частной собственности» [4, с. 70]. Если исходить из критериев отсутствия в СССР рождающей аполитичное потребительское сознание массированной коммерческой манипуляции и влияющего на государство капитала, наличия полной занятости, прав трудящихся и социальных гарантий, общедоступности медицины и образования, относительного равенства, можно сказать, что советская система была намного демократичней постсоветской.
При наступлении на социальное государство неолиберальной волны, когда связанные с ней коммерциализация и деиндустриализация доходят до крайностей, происходит нарушение и сужение тех самых прав, о защите которых вещают с высоких трибун лоббисты свободного рынка. Неолиберальное уничтожение общественной собственности лишает людей их социально-экономических и политических прав. Отрицаются права на труд, достойный заработок, политическое волеизъявление, жилье, пенсии, льготы, бесплатные медицину и образование, жизнь в целом. Разрушение социального государства делает невозможной реализацию ряда прав. Именно это нарушение прав совместно с потерей экономического благосостояния и политического суверенитета произошло в России в 1990-е гг. Свобода слова и беспристрастность СМИ при неолиберализме серьезно ограничиваются, а вместе с этим ограничиваются и соответствующие права. Часто, особенно в условиях борьбы трудящихся за свои интересы, неолиберальные власти ограничивают право на публичное выражение собственного мнения.
Когда государство перестает заботиться об обществе и защищать человека от неуверенности в завтрашнем дне, от страха будущего, когда оно отказывается страховать граждан от последствий их ошибок, так называемые политические права становятся декларацией. «Не следует ждать помощи …от государства, которое не является и не собирается быть социальным. Без предоставления всем и каждому социальных прав значительная и, по всей вероятности, растущая часть населения осознает, что имеющиеся политические права бесполезны и не заслуживают внимания. В то время как политические права нужны для утверждения социальных, социальные права абсолютно необходимы для того, чтобы политические стали реальными и действенными. Обе эти категории прав нуждаются друг в друге; их выживание возможно только в единстве» [3. С. 76]. Таким образом, неолиберализм и демократия несовместимы.
Демократическая повестка ставит в центр интересы общественного большинства, а неолиберальная — обеспеченного финансами и властью индивидуума, абсолютизацию частных прав по сравнению с общественными. «Родившись… из благородных целей освобождения людей от деспотизма и крепостничества, либерализм уже в XIX в. стал идеологией расчетно-денежных отношений между людьми, то есть… свелся к обоснованию свободы богатых людей/стран становиться еще богаче за счет бедных. Либерализм разрушал патриархальные консервативные отношения и привносил в жизнь общества принцип "Человек человеку — волк"» [13. С. 175]. Былые благородные цели не трансформировались в новое освободительное благородство.
Совмещение демократии и неолиберализма требует особого понимание демократии, далекого от смыслаэтого слова. В целом «демократичная» теория неолиберализма антинаучна и работает на обман масс, социально-экономическое расслоение и обогащение и так сверхбогатых. И разработана она была совсем не ради демократической цели достижения блага для большинства.
Акцент на экономической свободе удобряет поле для роста неравенства, расширения бедности и отрицания демократии [12]. Невмешательство государства в экономику, реализация принципа «рынок сам все расставит по местам» способствует монополизации, формирующейся в ходе либеральной борьбы всех против всех. Типичный для неолиберализма рост неравенства оборачивается ликвидацией демократических благ. Так, странно рассматривать положение олигарха и простого рабочего в контексте политического равенства. Олигарх, в отличие от рабочего, может использовать свое благосостояние для наращивания политического влияния через прямую покупку голосов, финансирование политических партий и других общественных организаций, подкуп отдельных чиновников, использование своих медиа как трансляторов выгодной ему идеологии. При неолиберальном капитализме волеизъявление реализуется кошельком, а не голосованием.
При широком развитии рынка в США доминирует ситуация «один доллар — один голос» вместо «один человек — один голос». Формально все могут голосовать, но способные платить имеют привилегии. Голос у каждого один, а денег у всех по-разному. Говорить о политическом равенстве тех, кто экономически дифференцирован, не приходится. Еще В.И. Ленин утверждал: «От того, что рабочий провозгласит свое равенство с Рябушинским, а крестьянин себя — равным помещику с 12 тыс. десятин земли, от этого сладко жить не будет бедным» [15. С. 299]. Избирательное право превращено в предмет купли-продажи. Так, Г. Маркузе еще в конце 1960-х годов писал, что возможность влиять на большинство слишком затратна для оппозиции, что превращает в фарс свободную конкуренцию и обмен идеями. Неравенство средств не дает левым иметь равное право голоса и равный доступ к СМИ. К тому же общественное сознание направляется в нужную сторону. Социальное большинство образуется не развитием независимой мысли, а путем монополистического или олигополистического управления общественным мнением без террора и почти без цензуры. И большинство увековечивает торжество интересов тех кругов, которые сделали его большинством. Оно отвергает перемены, которые выводят за рамки системы. Составляющие это большинство индивиды отождествили свои частные интересы со своими политическими функциями, свою волю — с волей правящих кругов. Идеология демократии скрывает отсутствие ее содержания [17]. Эта ситуация характерна для большинства стран мира.
Экономическая свобода в контексте не отдельной страны, а глобального региона способствует росту крупнейших экономических акторов, которые могут продавливать нужные им властные решения, причем не обязательно только одного государства.
Парадоксально следующее явление. Либералы выступают за расширение свободы личности, за демократические принципы, за приоритет индивидуальности над коллективностью, и в то же время за отход государства от экономики, за минимизацию его политической власти. Реализация проповедуемого либералами (а заодно и либертарианцами) ослабления государства, ограничения его влияния на общество замещает государство не самодостаточным и самоорганизующимся обществом, способным самостоятельно решать свои дела, выстраивать образ будущего и двигаться к нему. Самоустранившееся государство оставит лакуну для ее заполнения другими силами, которых не принято выбирать демократическим народным волеизъявлением и которые настроены совсем не гуманистически по отношению к широким массам. «Высочайшая ирония истории… в том, что радикальный индивидуализм служит идеологическим оправданием неограниченного могущества того, что большое число людей воспринимает в качестве гигантской анонимной власти, управляющей их жизнями без …публичного демократического контроля» [10, с. 70].
Ограниченное в своих возможностях государство замещается транснациональным капиталом. Эти внешние силы навязывают обществу выгодную им идеологию, часто чуждую и губительную для культуры и экономики этого общества, и вместе с тем осуществляют необходимую для корпораций, а не для общества систему хозяйствования. Вместо демократии приходит утрата культурного, экономического и политического суверенитета. Получившие власть внешние структуры заинтересованы в том, чтобы минимизировать конкурентный потенциал захваченных обществ и извлечь из них максимальную прибыль. Они не имеют обязательств перед объектами управления. В отличие от государства, они в принципе не подотчетны обществу и лишены социальных обязательств. Их никто не выбирает, их решения непубличны. Народы не влияют на их решения — эгоистичные и своекорыстные. Они пользуются своей безответственностью, разрушая социальные гарантии.
Сложно говорить о демократизации мира, когда руководителей ТНК и глобальных монополий, влияющих на политику в разных странах, не выбирают демократическим путем, и у них нет социальной ответственности перед какими-либо народами. Они принимают решения без опоры на мнение общественного большинства. При этом нет никаких национальных (они в принципе были бы неэффективны) или международных организаций, которые контролировали бы деятельность транснациональных и глобальных коммерческих акторов. «Если ведущий кандидат в президенты развивающийся страны терял расположение Уолл-стрит, банки могли просто вывести свои деньги из этой страны. В результате избиратели оказывались перед жестким выбором: покориться Уолл-стрит или столкнуться с серьезным финансовым кризисом. Получалось, что у Уолл-стрит было больше политической власти, чем у граждан страны» [20].
Наступление приватизации, дерегулирования и коммерциализации, сокращение общественного сектора, уход государства от решения социально-экономических проблем указывают не на углубление, а на свертывание демократии.
«Глобализация несет с собой феномен нового авторитаризма; его носителями выступают международные кредитно-денежные и торгово-экономические организации, транснациональные корпорации, фондовые биржи и другие рыночные институты. Их экономическая власть строится на принципах, отличных от демократических. Действия агентов рынка основываются на калькуляции выгод и издержек. Здесь не голосуют, а покупают и продают. Здесь не выбирают, а нанимают и увольняют. Решения транснациональных рыночных учреждений, оказывающие влияние на судьбы миллионов людей во многих странах, выносятся никем не избранными и не подотчетными демократическим институтам чиновниками, принимаются за закрытыми дверями, нередко в сговоре с коррумпированными местными элитами» [5. С. 94]. Принимаемые истеблишментом крупнейших корпораций решения влияют уже не только на общество, но и на общества, а общественность не участвуют в формировании корпоративной политики. «Когда приходит корпорация и говорит целой стране "ам", это не демократия. Это просто… другой авторитаризм — не политический, а корпоративный» [8. С. 397-398]. Те, кого люди выбирают, не имеют власти, а тех, у кого она есть, никто не выбирал.
Американский философ Джон Дьюи заметил: «Политика — это тень, которую большой бизнес отбрасывает на общество» [23. С. 318]. В условиях неолиберальной глобализации точнее сказать так: политика, в том числе охватывающая разные страны, — это тень, которую транснациональный бизнес отбрасывает на различные общества. Вспоминается фраза Б. Березовского: «капитал нанимает на работу правительство».
Независимость корпораций от государств и их неподотчетность перед каким-либо органом, представляющим общественные интересы, отмечал еще президент Чили С. Альенде на Генеральной ассамблее ООН в 1972 г. Говоря о выкачивании ресурсов из слабых стран, он отметил, что лишь за один год чистые прибыли, вывезенные ТНК из стран третьего мира, превысили1,7 млрд. долл., в том числе из Латинской Америки более 1 млрд., из Африки 280 млн., из стран Дальнего Востока 366 млн., из стран Ближнего Востока 64 млн. долл. Корпорации безнаказанно вторгаются в функционирование самого жизненно важного механизма государств и вызывают его полную дезорганизацию [1].
Деятели какого-либо правительства пусть слабо, но все-таки отвечают перед своими гражданами. Корпорации же отвечают только перед своими акционерами. Конечно, вовсе не всегда государства несут ответ перед своим населением, а корпорации — перед акционерами, но это уже другой вопрос. По меткому выражению Н. Хомского, то, что именуется неолиберализмом, «подрывает суверенитет народа, смещая полномочия принятия решений от национальных властей к "виртуальному парламенту" инвесторов и кредиторов… организованных в корпоративные институты. Этот виртуальный парламент может применять право вето в отношении государственного планирования путем бегства капитала и атак на валюты, благодаря либерализации финансовых потоков, которая явилась составной частью демонтажа Бреттон-Вудской системы, учрежденной в 1944 г.» [24. С. 267-268].
Демократия, право и мораль становятся маргинальными при господстве рынка. В отсутствие эффективного для общества госрегулирования самым влиятельным дозволено практически все. И они инвестируют деньги не в социально значимые проекты, а в наращивание личной прибыли и господства над массами.
Борьба корпоративного капитала против демократии
С определенного момента западные корпорации принялись переносить свое производство в страны с дешевой рабочей силой, снижая издержки на оплату труда и делая рабочий класс у себя на родине менее широким и менее способным к консолидации. Теперь они могли отвечать на требования рабочих: «довольствуйтесь тем, что имеете, иначе мы перенесем предприятие в страну третьего мира, и вы лишитесь работы». С другой стороны, привлечение мигрантов в развитые страны из неразвитых вызывает снижение зарплат местного населения (ведь его всегда можно наказать за высокие требования заменой на менее притязательных мигрантов) и вносит вклад в деклассирование общества, в снижение возможности для роста классового сознания и объединения рабочего класса. По сути, это отъем прав у рабочих. К тому же само существование дешевой рабочей силы, которую так любят использовать ТНК, указывает на дефицит демократии. Ведь эта сила дешева из-за отсутствия трудовых прав.
ТНК требуют от принимающих стран отказаться от всего, что будет восприниматься ими в качестве издержек. Так, выставляются требования освободить пришедший капитал от выплаты налогов, снизить пошлины, отменить ограничения на движение капитала, отказаться от социальной помощи, экологических стандартов, системы защиты прав трудящихся (в идеале — вообще от всяческих трудовых прав). Капитал с удовольствием приходит туда, где запрещены профсоюзы, стачки, забастовки и другие институты и способы защиты прав рабочих. В странах третьего мира, куда переносится производство из богатых стран, господствует незащищенность труда, упрощение процедур найма и увольнения и прочие совсем не демократические явления. Нередко там даже фабрики и заводы строятся с нарушением строительных норм, а ни о какой безопасности рабочих мест никто и не думает.
Глобальный капитал отлично себя чувствует там, где у людей ограничены права, а значит, и возможности оказывать давление на корпоративный сектор. В таких странах нередко устанавливаются жестокие военные режимы, которые репрессируют социальных активистов, даже мирно протестующих против приходящего в страну капитала. Так, в Нигерии Кен Саро-Вива организовывал кампании ненасильственного сопротивления, желая защитить народ огони от разоряющей его деятельности корпорации «Шелл». Нигерийская военная диктатура повесила Саро-Виву, обеспечив победу не демократии, а крупнейшего бизнеса.
Государства-мишени уступают требованиям капитала, теряя возможности контролировать свою экономику, обеспечивать права людей и решать социальные проблемы. Диктаторские правительства выгодны капиталу, поскольку они гарантируют отсутствие выражения социального недовольства. Капитал не гнушается устанавливать чрезмерно длительный рабочий день и эксплуатировать детский труд. В первую очередь он идет туда, где наличествует система репрессивного контроля над рабочими. Власти периферийных стран ради привлечения инвестиций нередко начинают конкурировать за выстраивание наиболее приемлемой для транснационального капитала социальной, юридической и экономической ситуации. В частности, они действуют по принципу: чем меньше у нас защищены права трудящихся, чем сильнее мы подавляем их протесты, тем лучше для нас в деле привлечения капитала. Нет прав и свобод — нет борьбы против ТНК — есть полная свобода и прибыльность для капитала. Только бурное воображение окончательно заболевшего неолиберализмом человека способно характеризовать это как экспорт транснациональным капиталом демократии.
Западным корпорациям выгодно размещать свои заводы в «мертвых зонах», где высок уровень безработицы и нет сильных организаций, борющихся за права человека. Так, в Гаити ТНК платят рабочим 11 центов в час, а в Индонезии в 1990 г. на обувном предприятии дети за 13 центов в час шили туфли, себестоимость которых составляла 2,6 долл. И которые продавали за 100 долл. При этом США отказались подписать международную конвенцию, запрещающую детский и принудительный труд [18]. В условиях неолиберализма производство опирается во многом на труд детей и рабочих-иммигрантов. В 1990-х гг. из 1.148 млн. детей 100 млн. жили практически на улице и 200 млн. работали. В частности, 146 млн. азиатских детей работали на производствах автомобильных деталей, игрушек, одежды, продуктов питания, в области металлообработки и в химической промышленности. Эксплуатация детского труда характерна и для развитых стран: 40% английских и 20% французских детей работали для пополнения дохода семьи или просто для выживания. По данным ООН, каждый год рынок сексуальных услуг пополнялся миллионом детей [21].
Н. Кляйн описывает, как в странах «третьего мира» корпорации создают зоны активной эксплуатации труда. Людям платят минимум, позволяющий только поддерживать физическое состояние. Рабочий день длится от 12 до 16 часов. Нередко назначаются ночные смены и сверхурочные работы, отказ от которых приводит к увольнению. Были случаи, когда люди умирали от таких условий труда. Рабочий день нормирован настолько жестко, что выйти в туалет запрещено. Даже беременным работницам не делают послаблений: их заставляют работать в ночную смену или сверхурочно без дополнительной оплаты, нагружают тяжелым физическим трудом, не отпускают к врачу, что приводит к выкидышам. Бывает, их принуждают делать аборты или вынуждают уволиться, а других женщин проверяют на наличие менструации. О профсоюзах говорить не приходится. Никаких гарантий труда нет, никто не защищает права трудящихся. Не соблюдаются нормы по охране труда и противопожарной безопасности (в результате бывают страшные пожары). Забастовки подавляются силовыми способами, а люди постоянно запуганы. В некоторых случаях «смутьянов», то есть тех, кто требовал изменений, просто убивают. Ряд корпораций эксплуатируют в странах третьего мира детский труд. Иные ТНК были связаны с самым жестокими и репрессивными режимами Бирмы, Индонезии, Колумбии, Нигерии [14]. Часто мы встречаем в одной стране анклавы домодерна и архаики в виде потогонного производства и анклавы постмодерна в виде использования самых современных технологий. В данном контексте домодерн и постмодерн совместимы, как совместимы архаичные феодальные порядки с постиндустриализмом.
В 2006 г. iPod продавался за 299 долл., а общие расходы на полностью перенесенное за рубеж производство составляли 144,40 долл., то есть доля валовой прибыли в цене составляла 52%. Оставшиеся 154,60 долл. распределялись между Apple, ее дистрибьюторами и — через налоги — государством. Эти 52% от конечной цены являлись добавленной стоимостью, которая образовалась внутри США и внесла вклад в их ВВП. В создании iPod и его компонентов в 2006 г. использовались 41 тыс. рабочих мест, из которых 27 тыс. за пределами США и 14 тыс. В США. Иностранные рабочие заняты преимущественно в области низкооплачиваемого производства, а рабочие места в США распределены между высокооплачиваемыми инженерами и менеджерами, низкооплачиваемыми работниками розничной торговли и неквалифицированными трудящимися. Всего тридцать человек из работавших в США были заняты в производстве (их среднегодовая зарплата составляла 47,6 тыс.долл.); 7.789 были заняты в розничной торговле и других неквалифицированных сферах (среднегодовая зарплата 25,6 тыс.долл.). Остальные 6.101 были менеджерами и инженерами, занимавшимися исследованиями и разработкой; на них приходилось более двух третей от зарплат, выплаченных в США, а их среднегодовой доход составлял 85 тыс. долл. При этом 12.250 занятых в производстве китайских рабочих получали менее полутора тысяч долларов в год, то есть всего 6% от средней зарплаты занятого в продажах американского работника, 3,2% от зарплаты занятого в производстве американского рабочего и 1,8% от зарплаты американского «профессионала». Число занятых в создании и продаже iPod работников было одинаковым в США и Китае, но в США в целом было выплачено 719 млн. долл. зарплат, а в Китае — 19 млн. [19].
Мы наблюдаем также социальную безответственность ТНК по отношению к «своим» же — западным — рабочим. Ведь перенос производства в третий мир лишает рабочих мест народы тех стран, где ТНК имеют «прописку». Огромное значение имеет и сверхэсксплуатация рабочих из третьего мира в условиях неэквивалентного обмена. Им платят намного меньше, заставляют работать дольше, держат зачастую в бесчеловечных условиях, но производительность их труда вовсе не ниже производительности труда западных рабочих. Поэтому лжива неолиберальная идея о том, что им платят меньше за меньший труд и меньшую прибавочную стоимость, которую они дают корпоративному руководству. Мобильный капитал использует сложившееся в мире неравенство для усиления конкуренции внутри немобильной рабочей силы и одновременно с этим углубляет данное неравенство.
Угнетение трудящихся в бедных странах оборачивается выгодой для жителей богатых стран. Так, большая часть кофе в мире выращивается на небольших семейных фермах, обеспечивающих занятость 25 млн. фермеров и их семей по всему миру. Однако в мировой торговле кофе удерживают гегемонию две американские и две европейские корпорации (Sara Lee, Kraft, Nestlé, и Procter&Gamble). Люди, которые выращивают кофе и собирают урожай, получают менее 2% от розничной цены напитка. В 2009 г. обжарка, продвижение и продажа кофе добавили 31 млрд. долл. в ВВП девяти главных импортеров, что более чем вдвое превышает доходы от экспорта всех производящих кофе стран. Часть цены чашки кофе, которая считается возникшей внутри страны-потребителя добавленной стоимостью, неуклонно повышалась со временем. Так происходило и с другими глобальными продуктами. Например, в Великобритании между 1975 и 1989 гг. стоимость импорта в среднем составляла 43% розничной цены, между 2000 и 2009 гг. — лишь 14% [19].
Разница между конечной ценой продукта, производимого западными корпорациями в странах третьего мира, и его себестоимостью не только увеличивает прибыли корпораций «цивилизованного» мира, но и повышает ВВП развитых империалистических стран. Империалистическая сверхэксплуатация рабочих из третьего мира западными ТНК создает огромную прибавочную стоимость, которая работает на рост ВВП Запада. Немалая часть ВВП стран Запада — это прибыль от эксплуатации трудящихся Юга. Сами же подсчеты ВВП скрывают паразитизм Запада и его корпораций, экспансионистское содержание внешних политик развитых стран, которые зависят от присвоения природных ресурсов и эксплуатации рабочих третьего мира.
Следовательно, совершенно неверно рассматривать вклад глобального Юга в мировое богатство как небольшой; на его плантациях и потогонных фабриках создается огромная стоимость, которая присваивается империалистическими странами и их корпорациями. Но неолиберальная теория стремится затушевать этот факт, предпочитая утверждать: «они там плохо работают, поэтому мало получают». Их производительность труда не ниже производительности труда рабочих из стран первого мира, но получают они меньше благодаря системе неолиберального империализма, которая лицемерно объясняет этот факт тем, что, мол, в странах третьего мира производительность труда ниже.
Когда потребитель приобретает импортные товары, только небольшая часть конечной розничной цены отображается в ВВП страны-производителя, а большая часть — в ВВП страны потребления данного товара. В 2007 г. государством с самым высоким ВВП на душу населения были Бермудские острова. Они стали значимым налоговым убежищем после того, как хедж-фондам потребовалось новое место базирования вследствие теракта 11 сентября. А из-за урагана «Катрина» произошел глобальный рост страховых выплат, и спекулятивный капитал стал перемещаться в область вторичного страхования, одним из наиболее важных центров которого являются Бермудские острова. Но, если Бермуды отличаются наиболее высоким уровнем ВВП, значит, их общество должны быть самым производительным в мире. Однако там единственной производственной деятельностью выступает туризм, а около 90% ВВП формируются финансовыми услугами. Напротив, в Доминиканской республике 154 тыс. рабочих трудятся за низкие зарплаты в 57 зонах экспортного производства. Они создают одежду и обувь в основном для США (туда экспортировано около 95% произведенного продукта в 2001 г.). ВВП Доминиканы на душу населения составляет 8% от бермудского, хотя вносит больший вклад в мировое богатство.
Экспортируемые Бермудами финансовые услуги — непроизводительные виды деятельности; их суть состоит в накоплении и распределении материальных ценностей, которые производятся в странах типа Доминиканской республики. Будь ВВП на душу населения точной мерой вклада маклеров хедж-фондов и трудящихся карибских обувных фабрик в общественное богатство, то их положение по отношению друг к другу было бы обратным. Если в результате межстрановой конкуренции падает реальная зарплата в Доминикане, делается неверный вывод, что это вызывает падение цены на ее экспортную продукцию и к падению вклада Доминиканы в мировое богатство. Также падение конечных цен на продукцию рассматривается как снижение создаваемой рабочими добавленной стоимости — показателя производительности. Однако рабочие создают то же самое количество обуви за меньшие деньги, их производительность не падает [19].
Как отмечает даже не замеченный в симпатиях к антиглобализму социолог Э. Гидденс, ТНК во многих странах мира (не только в так называемых развивающихся) активно уходят от налогов [6]. Это не реалии прошлых времен, а современный капитализм. Причем вышеназванные характеристики функционирования ТНК в третьем мире сосуществуют с либеральной риторикой о том, что ТНК там способствуют развитию демократии, создают новые рабочие места, повышают уровень жизни, платят налоги и бросают силы на развитие экономики. То есть создание рабских условий — это развитие демократии и повышение уровня жизни. Ограбление этих стран путем сверхэксплуатации рабочей силы и истощения природных ресурсов называется развитием.
Дело не столько в том, что корпоратократия шантажирует правительства возможностью бегства капиталов, подрыва валют и т.д. Самое главное — корпоратократия становится политическим актором (регулятором), более сильным, чем правительства. Социальная безответственность капитала растет, так как общество все менее его сдерживает.
Представители глобального бизнеса, в отличие от прежней буржуазии, оторвавшись от своих народов политически и экономически, оторвались от них и культурно. Ранее капиталисты в отдельной стране были солидарны с выходцами из своего класса, но сохраняли национальную идентичность. Сегодня члены наднационального гиперкласса сохраняют внутреннюю солидарность, но она не распространяется на представителей национальной буржуазии (наднациональная солидарность стоит выше национальной), и не имеют национально-государственной идентичности. Эти люди физически находятся на территории тех или иных стран, но с легкостью пренебрегают национальными интересами ради интересов глобального капитала.
Мобильность создает очередной стратифицирующий маркер, указывает на дополнительную форму социально-экономической поляризации и является условием отдаленности элит от своего народа. Наиболее мобилен истеблишмент глобального бизнеса, а простые работники транснациональных корпораций мобильностью не обладают. Руководители ТНК могут размещать капитал где угодно, не будучи обязанными никому. «Мобильность, которую обрели те, "кто инвестирует", у кого есть капитал, деньги, необходимые для инвестирования, означает новый, …беспрецедентный в своей радикальной необусловленности отрыв власти от каких бы то ни было обязанностей, от обязательств не только перед работниками, но и перед теми, кто моложе и слабее, перед еще не родившимися поколениями, от ответственности за самовоспроизводство условий жизни для всех... Новая мобильность принесла свободу от участия в воспроизводстве повседневной жизни и в сохранении сообщества. Возникает новая асимметрия между экстерриториальностью власти и территориальной по своей природе "целостностью жизни": власть, разорвав пуповину и обретя способность передвигаться тотчас и без предупреждения, получила свободу эксплуатировать жизнь, избегая последствий эксплуатации. Уход от ответственности за последствия является самым желанным и заботливо оберегаемым приобретением, которую новая мобильность обеспечивает свободно текущему, не прикрепленному к месту капиталу. Больше не нужно учитывать издержки от последствий при расчетах "эффективности" инвестиций» [2. С.101].
Э. Гидденс наивно утверждает: «Как бы огромна ни была их экономическая власть, промышленные корпорации не являются военными организациями (каковыми были некоторые из них в период колониализма) и не могут утвердить себя в качестве политических образований/юридических субъектов, управляющих данной территориально ограниченной областью» [7, с. 197]. Укрепляющаяся экономическая власть перерастает в гипервласть и позволяет корпорациям если не становиться военными организациями или политическими образованиями, то влиять на решения политиков, которые обладают военной, политической, культурной и т.д. формами власти. Экономическое влияние становится политическим, которое, в свою очередь, усиливает экономическую мощь. ТНК диктуют политикам свои (в основном неоколониальные) условия, ограничивают суверенитет государств, участвуют в определении экономического курса разных стран, агрессивно вытесняют национальные субъекты экономики.
Парадоксально, но факт: либералы называют советское государство экономическим монстром за то, что оно ликвидировало частную собственность на средства производства и держало в руках огромный капитал (и осуществляло неплохую социальную помощь в виде разных форм поддержки населения). Однако либералы не видят монструозности в наблюдающемся сегодня тотальном экономическом расслоении, в ТНК, которые наращивают до бесконечности прибыль, эксплуатируют трудящихся стран третьего мира, свои огромнейшие капиталы используют далеко не во благо простых людей, оказывают сильнейшее влияние на власть в своих интересах.
Когда же соответствующие теоретики, утверждая безальтернативность неолиберальной системы, апеллируют к ужасам, творимым их оппонентами — коммунистами, они намеренно умалчивают о преступлениях, совершенных теми, кто стоял у истоков капиталистической системы и более поздними архитекторами капитализма. Развитие капитализма запомнилось стиранием с лица земли целых народов и цивилизаций, насильственной колонизацией огромного количества стран, рабством, кровавыми гражданскими и мировыми войнами, закабалением народов в тисках корпоративных интересов.
Для либералов ТНК — это не экономическое зло, а экономическое благо, от которого следует ждать инвестиций. Любимое занятие российских либералов — вместо улучшения производственной системы страны ее планомерно ухудшать, ожидая при этом иностранных инвестиций, которые вот-вот должны поднять экономику России. Но инвестиции все не идут, а те, которые приходят, обычно представляют собой спекуляции, не создающие рабочих мест и не вносящие вклада в развитие российской экономики. Впрочем, корпоративное разграбление определенной страны на «сломанном» идеологическом языке тоже можно именовать инвестициями. Реальные инвестиции от государств, а не корпораций также не приведут производственную сферу и экономику к прогрессу потому, что государствам, их осуществляющим, выгодно экономическое сотрудничество в определенных отраслях, но им не нужно способствовать развитию действительно жизненно важных для страны-конкурента отраслей; ведь делать из конкурента крайне сильного игрока им невыгодно. Поэтому в лучшем случае иностранные инвестиции способны привести к улучшению только в некоторых, не самых значимых секторах.
Даже недемократичное государство поневоле объективно заинтересовано в стабильности и гражданском мире, а глобальным сетям, пришедшим в данную страну извне, это просто неинтересно. Они нуждаются в росте совокупного влияния и прибыли своих участников. Этих целей проще достичь не в стабильной, а в дестабилизированной ситуации, «ловя рыбку в мутной воде» кризисов, в том числе специально созданных или инициированных ими самими [9]. Экономически бедное общество со слабым государством, с отсутствием защиты прав трудящихся, низким уровнем жизни — благодатная почва для хозяйничанья глобальных сетей. Если же страна являлась по этим показателям сильной, но по тем или иным причинам стала добычей глобальных сетей, они ее ослабляют, чтобы легче было управлять (снижать вероятность сопротивления) и извлекать прибыль. Инициированные внешними силами деиндустриализация, эксплуатация, сжатие социально-политических прав и доведение страны до уровня «упавшей» на языке глобальных СМИ называется демократизацией и стабилизацией; здесь мы наблюдаем новую редакцию оруэлловской терминологии.
Выводы
Мы осветили только некоторые аспекты, указывающие на несовместимость неолиберализма и демократии. В рамках одной статьи невозможно максимально полно раскрыть данную тему, поскольку аргументация в поддержку тезиса «неолиберализм антидемократичен» исключительно широка.
Ранний капитализм выступал за ряд прав личности, и в этом смысле он оказался прогрессивным по отношению к феодализму. Еще более прогрессивным был так называемый государственный капитализм, при котором класс капиталистов был вынужден делиться с трудящимися широким ассортиментов различных благ. Позже, с крушением Советского Союза, был ликвидирован образец альтернативного пути социально-экономического развития. И мир стала накрывать волна неолиберализма, для которого характерна защита прав капитала против прав труда. Риторика в стиле «больше рыночных нововведений — больше демократии» совершенно несостоятельна.
Защита многих прав общественного большинства, воздвигнутых на пьедестал ранее и уничтоженных неолиберальной волной, остается актуальной в наше время. Это прежде всего социальные права.
Литература.
1. Альенде С. Речь на сессии Генеральной ассамблеи Организации Объединенных Наций // Скепсис. http://scepsis.net/library/id_1432.html (Дата обращения 14.11.2022)
2. Бауман З. Власть без места, место без власти. Социологический журнал.1998. №3-4.
3. Бауман З. От агоры к рынку — и куда потом? Свободная мысль. 2010. №8 (1615).
4. Бузгалин А.В. Политико-идеологическое манипулирование и его альтернативы: от подрыва демократии «классической» к развитию демократии базисной. Вопросы новой экономики. 2010. №1.
5. Гамзаев А.А. Неолиберальная глобализация и современное мировое развитие. Полигнозис. 2011. №3-4.
6. Гидденс Э. Неспокойный и могущественный континент: что ждет Европу в будущем? М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2015.
7. Гидденс Э. Последствия современности. М.: Издательская и консалтинговая группа «Праксис», 2011.
8. Делягин М. Преодоление либеральной чумы. Почему и как мы победим. М.: Изборский клуб, Книжный мир, 2015.
9. Делягин М. Реванш России. М.: Яуза: Эксмо, 2008.
10. Жижек С. Год невозможного. Искусство мечтать опасно. М.: Европа, 2012.
11. Ильин А. Антидемократичный характер неолиберализма. Свободная мысль. 2024. №1.
12. Ильин А. Неолиберализм как фактор роста неравенства и развития спекулятивно финансового сектора. Известия высших учебных заведений. Социология. Экономика. Политика. 2022. №1.
13. Кара-Мурза С., Аксененко С. Советский порядок. М.: Эксмо: Алгоритм, 2010.
14. Кляйн Н. NO LOGO: Люди против брендов. М.: Добрая книга, 2003.
15. Ленин В.И. Чрезвычайный Всероссийский железнодорожный съезд 5-30 января (18 января — 12 февраля) 1918 г.. Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Издание пятое. Т. 35. М.: Изд-во политической литературы, 1974.
16. Лэш К. Восстание элит и предательство демократии. М.: Издательство “Логос”, Издательство “Прогресс”. 2002.
17. Маркузе Г. Критическая теория общества. М.: ACT: Астрель, 2011.
18. Прибыткова Л. МВФ — обыкновенная экономическая удавка // Объективная газета. http://www.og.com.ua/pribytkova_MVF.php (Дата обращения 03.12.2021)
19. Смит Дж. Иллюзия ВВП: присвоенная стоимость как «добавленная» // Скепсис. http://scepsis.net/library/id_3795.html#_ftnref5 (Дата обращения 11.01.2023)
20. И Дж. Конец неолиберализма — рождение истории // Лiва. https://liva.com.ua/konecz-neoliberalizma-i-novoe-rozhdenie-istorii.html (Дата обращения 08.12.2022)
21. Субкоманданте Маркос. Семь деталей мировой головоломки // Скепсис. http://scepsis.net/library/id_575.html (Дата обращения 22.01.2023)
22. Хайек Ф. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005.
23. Хомский Н. Несостоятельные Штаты: злоупотребление властью и атака на демократию. М.: СТОЛИЦА-ПРИНТ, 2007.
24. Хомский Н. Секулярное священство и опасности, которые таит демократия. М.: КомКнига, 2005.
Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
