На Западе происходит неуклонное изменение ценностных основ общества. Культ потребительского индивидуализма устанавливает, что ячейка общества – индивид, а не семья. Соответственно, пропагандируются жизнь «для себя» и «антисемейность». Вместо утверждения интересов и прав семьи как коллектива любящих друг друга людей утверждаются права ребенка, которые к тому же противопоставляются правам родителей.
Ювенальная юстиция (далее – ЮЮ), используя риторику демократичности воспитания и охраны прав ребенка, меняет основы традиционного воспитания созданием системы антипедагогических воздействий. По доктрине ЮЮ, ребенка нельзя ни в чем ограничивать; он наделяется правом выбора жизненных практик и самостоятельного формирования своих жизненных установок. В качестве идеологической опоры для такого нововведения разработана концепция толерантности к детям, внешне выглядящая гуманистичной, но представляющая собой идеологический симулякр, спекуляцию на гуманистических ценностях.
Ограждение родителями детей от ложных ценностей, от наркотиков и алкоголя с точки зрения ЮЮ неправильно. Родители, которые пытаются ребенка в чем-либо ограничивать, то есть «нарушать его права», рассматриваются как кандидаты на лишение родительских прав, хотя ребенок в силу своего именно детского развития не может являться самостоятельным субъектом, наделенным теми же правами, что и взрослый.
Ювенальная политика (в том числе форсайт-проект «Детство 2030») не ставит перед собой задачу повышения рождаемости, заботы о детском здоровье, нравственного воспитания детей. Традиционные подходы к воспитанию и образованию ребенка объявляются безнадежно устаревшими, ставится под сомнение идея родительской любви и необходимости воспитания детей в семьях. Выдвигается требование заботы не о воспитании детей, а об их содержании и удовлетворении их прихотей. В традиционном смысле воспитание предполагает также наказание, но ЮЮ, отменяя наказание, отменяет и воспитание.
Само воспитание с точки зрения ЮЮ – неоправданное насилие. Иерархия детей (как еще не набравшихся ума и опыта) и родителей (как более мудрых и опытных) отменяется. Вместо декларирования детских обязанностей, послушания ребенка, декларируются только его права. ЮЮ делегитимирует родителей, которые плохо обращаются со своими детьми, но отстраняет от воспитания родителей, которые любят своего ребенка, ибо родительская любовь (и связанное с ней принуждение детей к обучению и труду) объявлена помехой свободному развитию ребенка. Ювенальная идеология не выдвигает четких критериев, в соответствии с которыми родители заслуживают лишения родительских прав, что позволяет обрушить репрессии на любых родителей.
В Калифорнии введен запрет на использование детьми в сочинениях слов «мама» и «папа», так как эти слова оскорбляют людей, которые состоят в однополых браках. Вместо слов «папа» и «мама» приемлемыми терминами считаются «родитель №1» и «родитель №2».
В некоторых странах Европы началась атака на домашние задания; спускаемая «сверху» идеологическая позиция рассматривает их не как необходимые методы обучения, а как ограничение детских прав и давление на ребенка. Это способно привести к социальной деинтеллектуализации, к падению уровня образования в обществе. Требование выполнять домашние задания и уборку по дому; отказ в покупке мороженого ребенку в момент, когда он попросил; ограждение от наркотиков, алкоголя и претендующих на статус друзей представителей криминальной культуры становятся недопустимыми, нарушающими детские права и квалифицируются как насилие над ребенком.
Отказ родителей ограничивать своих детей не способствует тому, чтобы из них выросли талантливые писатели, музыканты, ученые и просто интеллектуально и морально состоявшиеся люди. Семейный контроль – залог развития как отдельного ребенка (индивидуальный уровень), так и здорового общества (социальный уровень). Но неолиберальные апологеты ЮЮ и других нормативных нововведений отказываются принимать данный тезис. Они вооружились новыми мерками здоровья и стали их предлагать человечеству, выставляя потребительский эгоизм, вещизм, гомосексуализм, абстрактные права ребенка, не менее абстрактную толерантность и прочие инверсии нормами жизни, показателями современности и «новой нравственности», пришедшей на смену традиционной – архаичной, негуманной и рудиментарной.
Во многих европейских странах все больше людей лишаются родительских прав. Главные обвинения – ненадлежащие содержание и воспитание (воспитание как таковое), «перегрузка» детей учебными занятиями (когнитивное развитие ребенка), алкоголизм, жестокое обращение с детьми и т.д. Веским аргументом является бедность родителей, помещающая их в категорию риска. Почти при любых условиях можно сконструировать аргументы в пользу обоснования неблагополучности семьи, «защиты» ребенка (его изъятия из семьи). Так, в Германии «сегодня достаточно, чтобы чиновник службы по защите детей, посещающий семью даже в первый раз, пришел к заключению, что благополучию находящегося в семье ребенка угрожает опасность… Толкование опасности оставляется на усмотрение чиновника – в результате под опасностью может пониматься грязная одежда ребенка или небольшая площадь… квартиры» [9].
Детей изымали даже из родильных отделений больниц на основании мнения чиновника, что мать не готова к материнству вследствие отсутствия знаний об этом. Чиновники, в том числе бездетные, начинают диктовать родителям, как нужно воспитывать и содержать детей. Несговорчивость и сомнение родителей – еще одно псевдооснование для изъятия детей. Доказать ошибочность изъятия ребенка из семьи почти невозможно. Так увеличивается сиротство вместо борьбы с ним. К естественному сиротству (и непониманию «отцов и детей») прибавляется искусственное.
Даже если суд оправдывает родителей, находящихся во время следствия в детских домах детей могут «перевоспитать» так, что они выскажут нежелание возвращаться к родителям. Это возможно вследствие манипуляции сознанием ребенка, а также объективных, обусловленных возрастом психологических особенностей. Бывает несложно настроить детей против родителей, внушить им миф о злых маме и папе. Родителям могут запретить контактировать с детьми, поскольку те высказались против папы и мамы. Так круг замыкается.
В Германии находящиеся в приюте «Воробьиное гнездо» дети не хотели возвращаться домой. Потом выяснилось, что руководитель приюта склонял своих малолетних воспитанниц к сексу. Его признали виновным в педофилии и приговорили к… одному году условно. В таком приговоре мы видим один из многочисленных примеров реального функционирования догмы толерантности, которая усредняет жертву с преступником, требует «уважительного» отношения к преступнику и тем самым уничтожает различие между добром и злом, десакрализирует социально необходимые моральные ценности.
2
Органы ЮЮ наделяются правом в рамках профилактического подхода самостоятельно решать, могут ли в семье происходить нарушения прав ребенка в будущем. Родителям предстоит отчитываться перед ювенальными службами о доходах, финансовых тратах на ребенка и специфике воспитания. Представители новой должности «Уполномоченный (кем?) по правам ребёнка» получают право на доступ к любой информации, включающей личную и семейную тайну. Целесообразно соблюдение презумпции невиновности, по которой следует доказать факты плохого обращения с ребенком, а не ориентироваться только на слухи, в том числе распространенные самими детьми, обиженными на родителей.
Согласно риторике, ЮЮ создана в интересах детей, но конструкт «интересы и права ребенка» можно толковать по-разному. Формируется ситуация, когда некие права ребенка (в том числе ему не нужные) реализуются путем создания родительского бесправия. С. Жижек правомерно усматривает в этом сведение семьи и родительского института к временному и расторжимому контракту между независимыми индивидами [3].
Возможность ребенка подать судебный иск на родителей – решительный шаг к юридизации семьи, сведению этого социального института к контрактным отношениям между суверенными индивидами. Возможность в США детей подать в суд на родителей, требуя денежных компенсаций за невыполнение родительских обязательств, выступает проявлением логики обмена. Обязательства между детьми и родителями приобретают форму денежного выражения, обретают право перевода на язык денег – вполне капиталистическая логика всеобщей взаимозаменяемости, распространенная на семью [8].
Впрочем, вместо взаимозаменяемости, баланса обязательств конституируется односторонний процесс, по которому у родителей есть обязательства перед детьми, а у детей перед родителями их нет (или по крайней мере, они планомерно исчезают, ведь ЮЮ сохраняет приоритет «интересов» детей над интересами родителей). Когда семья становится совокупностью независимых людей, а семейные отношения рассматриваются как контрактные, проникнутые обменной логикой капитализма, семья теряет свою аутентичность.
Поле закона (правовое регулирование семьи) может смещать поле нравственности, и собственно человеческие отношения в семье заменять на правовые; чем шире регулируемая законом область, тем уже область, регулируемая нравственностью. Необходимо, помимо правового (если это можно назвать в подлинном смысле правовым) регулирования оставлять место нравственным аспектам. Не все отношения поддаются только правовому регулированию, в некоторых областях экспансия права неуместна. Наконец, юридизация семьи способна привести к тому, что сами члены семьи будут смотреть на отношения друг с другом в первую очередь сквозь призму закона. Ювенальные реформы приводят к трансформации точки зрения общества на семью, к прагматизации, контрактизации, формализации семьи в массовом сознании.
Средства, которые тратятся на содержание ЮЮ в западных странах, целесообразней было бы использовать для реальной борьбы с беспризорностью. Но борьба с беспризорностью, похоже, теперь нетолерантна, так как ребенка нельзя ни в чем ограничивать, - и, если он находит радости в беспризорной жизни, то пусть он ею продолжает наслаждаться, интериоризируя соответствующие ценности. В согласии с новой – толерантной – терминологией, отличающегося девиантным (или даже делинквентным) поведением подростка следует политкорректно называть представителем иной субкультуры, которая наравне со всеми другими заслуживает уважения. В таком случае и малолетнее криминальное сообщество требуется уважать наравне с детской секцией по игре в шахматы.
«Если бы была подвергнута сомнению святость семьи и религии, то это… вызвало бы меньше споров, чем если бы усомнились в абсолютных достоинствах технического прогресса» [2, с. 256], – заметил американский мыслитель Дж. Гэлбрейт в середине 60-х гг. XX века. Нравы меняются (изменения навязываются «сверху», решениями государственных органов), и святость семьи подвергается сомнению; ЮЮ и потребительская культура выступают значимыми факторами десакрализации семьи.
«…Под флагом борьбы с архаичными традициями, нарушающими права отдельных членов семьи, разрушаются отношения между супругами, а правовая защита ребенка ведет к подмене института семьи институтом опекунства и к прочим эксцессам, которыми так богата практика ювенальной юстиции. Семья – ...форма единения между людьми, которая имеет наиболее ярко выраженную природную (биологическую) основу. Поэтому разрыв человеческих взаимоотношений на этом уровне является особенно болезненным» [4]. Вопрос о ювенальном разрушении семьи – это не только вопрос психологии семейных отношений или социологии семьи. Это также важнейший вопрос политологии, политической и социальной философии.
Каждому ребенку нужны родители, даже если ювенальная пропаганда его убеждает в чем-то ином. Хорошие – с традиционной точки зрения – родители по сути являются оппонентами ЮЮ. Хорошие родители и хорошая культура способствуют почтительному отношению детей к старшим.
3
Ювенальный проект создает ситуацию, когда ребенок самостоятельно доносит на своих родителей. Здесь используется спекуляция на детских слабостях, аффектах и нерациональности поступков. Детям бывает свойственно из-за некупленной им вещи впадать в истерику, которая способствует желанию позвонить по «нужному» номеру и рассказать (с чрезмерными преувеличениями) о плохом обращении родителей. Детский телефон доверия становится средством привития детям антинорм, связанных с корыстолюбием и доносительством.
Идущее в фарватере ювенальной парадигмы стимулирование доносов на родителей наносит сильный удар по семейным ценностям и семье как социальному институту. После доноса ребенка изымают из семьи, чем разрушают жизнь как его, так и его родителей. Возникает парадокс. Известно, что в детских домах и интернатах, воспитанники которых беззащитны, обычно практикуются значительно более жестокие наказания, чем в родительских семьях. Ювенальное правосудие (если его можно именовать правосудием) под флагом борьбы с нарушением прав ребенка, изымая детей, определяет их в места, где права ребенка нарушаются в еще большей степени.
Культивирование среди детей вседозволенности ставит традиционных «нетолерантных» родителей в оппозицию детям, и последние, в силу своего возраста не понимая настоящего положения вещей, оповещают органы «защиты их прав» о «нарушениях» со стороны родителей. Детей вовлекают в идеологическую обработку рассказами об их правах и об обязанностях родителей. Последние обязуются всячески угождать детям, потворствовать их капризам. Дети в духовном смысле слова перестают быть детьми своих родителей. Если дети будут думать, что не они обязаны родителям, а, наоборот, родители обязаны им, они начнут шантажировать обращением в «нужные» органы или действительно в них обращаться.
При более глубоком укоренении в массовом сознании идеалов ювенальной философии родители будут восприниматься как нечто бесперспективное и не достойное уважения. Уже идет «бунт Эдипа» против отцовства и заодно учительства. Эта идеология растит дерзкого потребителя, которому будут чужды общечеловеческие ценности. Он будет осознавать за собой право оскорблять родителей и учителей и отсутствие у них права обуздать его. В качестве аналогии вспоминается идея рассказа Стивена Кинга «Дети кукурузы». «В культуре, в которой «отцовское» понятие обязанности уступило «материнскому» императиву наслаждения, может показаться, что родитель не выполняет свою обязанность, если он …препятствует …детям в осуществлении их абсолютного права на наслаждение» [10, с. 128]. Родители десакрализуются в глазах детей, и актуализируется особый виток конфликтности между поколениями.
Трудно согласиться со следующим заявлением И.С. Кона: против ЮЮ «выступают те же самые люди, которые заблокировали в России сексуальное образование молодежи, используя ту же самую обманную риторику. Вместо обсуждения реальных проблем и трудностей ювенальной юстиции (ясно, что государство не может заменить ребенку родительскую семью) придумываются и тиражируются откровенно карикатурные антизападные пропагандистские страшилки, которые общество затем принимает на веру. А так как доверие к государственным учреждениям в России нулевое, эту риторику подчас принимают даже искренние защитники детства» [6, с. 132].
Неясно, о какой обманной риторике пишет Кон. Незачем акцентировать внимание на том, что одни и те же люди выступают против ЮЮ и сексуального образования молодежи, так как это не должно удивлять. А может, следует удивляться тому, что одни и те же люди выступают против ЮЮ и принятия новомодных европейских ценностей? И всегда ли это одни и те же люди? Да и в целом заявление Кона не является достаточным основанием для опровержения антиювенальных «страшилок». Оно просто безапелляционным способом дискредитирует их как страшилки, но даже не пытается опровергнуть их. У Кона нет содержательных аргументов: мы видим не научный, а сугубо идеологический подход.
Введение ЮЮ оправдывают защитой прав ребенка. В СМИ вещают о статистике переживших насилие детей. Этой теме специально предоставляется максимум эфирного времени. Показываются дети, подвергшиеся или якобы подвергшиеся жестокому насилию, демонстрируются семьи, в которой родители являются садистами. Могут постоянно демонстрировать одну и ту же семью, а у зрителя из-за широты тиражирования таких репортажей в соответствии с известными психологическими закономерностями возникает впечатление, будто таких семей очень много. Аналогичным образом, когда в СМИ продолжительное время по разным каналам вещают о падении одного самолета, у реципиента возникает впечатление, что речь идет о нескольких самолетах, потерпевших крушение.
Также приводится статистика, говорящая о распространенности насилия над детьми в обществе, которую чаще всего невозможно проверить. Для социальной легитимации ЮЮ требуется завышать статистику, говоря, что чуть ли не каждый ребенок подвергается домашнему насилию. В итоге так называемая статистика сводится к манипулятивной пропагандистской идеологеме, призванной вызвать возмущение и протест против нетолерантных родителей и тем самым сформировать желание утвердить «систему защиты прав ребенка». Подвергать сомнению приводимые данные становится опасно, поскольку это влечет обвинение в потворстве насилию над детьми.
Ювеналы для придания легитимности своей программы знакомят общественность с фактами о том, как один родитель долгое время издевался над ребенком, другой убил своего сына, третий изнасиловал дочь и пр. Лоббисты выстраивают разговор с привлечением такого большого количества фактов семейного насилия и акцентацией внимания на его изощренности, что у слушателей по мере их перечисления невольно создается ложный образ, будто насилие заполонило институт семьи и гнездится почти в каждом доме.
Такие апелляции создают эмоциональный фон, но не служат рациональным, обоснованным аргументом в защиту ЮЮ, которая не борется с тенденцией насилия в семьях, а под флагом защиты прав ребенка ведет к пробуждению иных форм насилия – не только над детьми, но над родителями, учителями и обществом в целом. В обществе нагнетается эмоциональность спекуляцией на сводках о разных формах насилия над детьми со стороны родителей. Традиционная (в том числе юридическая) культура была призвана решать проблемы семьи без ее разрушения, а ЮЮ делает из норм проблемы, что влечет разрушение семьи как социального института.
Антипедофильская агитация оправдывает соответствующие акции. З. Бауман отмечает внезапно проснувшуюся в Великобритании антипедофильскую эпидемию, при которой дети в принудительном порядке изымались из родительских домов, а в прессе печатались чудовищные рассказы о разврате в семьях. Это послужило десакрализации родительской любви к ребенку, представлению любой ласки и всякого жеста любви как сексуального домогательства [1].
Если в подобных акциях есть злоупотребление, если они заканчиваются такими далеко идущими выводами антисемейного характера, происходит серьезный удар по семье как главной, самой духовной из всех ячеек общества, первичной социальной группе, необходимой для полноценного развития ребенка. Этот удар не проходит бесследно. Если в прежние эпохи шла замечательно описанная М.Фуко борьба с детской сексуальностью, то теперь каток пропаганды едет по родительской сексуальности – в том числе мнимой.
4
На самом же деле не происходит увеличения реальной борьбы с педофилией. Скорее, ширится плацдарм для борьбы с любыми анти-перверсивными инициативами. В западном мире входят в силу запреты на квалификацию извращений как извращений и навязывается «воспитание» детей по принципу половой нейтральности, как существ… среднего пола, имеющих право самим выбирать пол.
Парадокс связанной с ЮЮ и со многими другими характерными для Запада изменяющими общество нововведениями выглядит так: требуется одновременно проявление толерантности как к разным практикам и точкам зрения, так и к самому факту насаждения этой толерантной линии. То есть прививается толерантность к толерантности.
Описываемые тенденции сопутствуют десакрализации традиционной системы образования и воспитания. Объявляется архаичным натуральный принцип существования общества – родственные связи. Этот принцип свойственен человечеству, и нет культур, его игнорирующих. ЮЮ опирается на антисемейную идеологию приоритета тотальной свободы ребенка над правом родителя его воспитывать. ЮЮ стремится взять под контроль родителей и легализовать свое единоличное право регламентировать их отношения с детьми. Кто контролирует институт семьи, тот контролирует общество.
Другой стороной названного проекта является сокращение рождаемости. По мере внедрения ювенальных технологий в обществе будет расти сомнение относительно того, стоит ли обзаводиться детьми. Оно будет подпитываться не только загипнотизированностью потребительским эгоизмом и гедонизмом, но и неуверенностью в своей возможности на достаточном уровне содержать ребенка. Ведь согласно ЮЮ, преследованию подвергаются родители, которые не могут обеспечить ребенку «стандарт достатка». Это выступает одним из эффективных способов изъятия детей из семьи – под видом неспособности родителей обеспечить высокий уровень жизни ребенку.
Здесь мы наблюдаем следующего рода хитрость. С одной стороны, воспитание приравнивается к насилию, родители обязуются потакать прихотям детей. А в условиях многочисленных соблазнов потребительского общества эти прихоти только растут, нанося серьезный удар по семейному бюджету. С другой стороны, уровень благосостояния должен соответствовать желаниям детей, что в большинстве случаев просто невозможно. И для потенциальных родителей возникает стимул задуматься как о том, смогут ли они воспитать ребенка в условиях институционализированной вседозволенности и десакрализации воспитания, так и о том, смогут ли они обеспечить ребенка так, чтобы не вызвать у ювенальных служб подозрений о своей несостоятельности.
Такие размышления демотивируют к созданию семьи, не говоря уже о том, что они отвращают от многодетности. Даже однодетной семье со средним достатком трудно соответствовать принятому ювенальными структурами стандарту, не говоря уже о многодетной. Для «содержания» (слово «воспитание» здесь трудно применить) нескольких детей требуется учитывать несколько (персонифицированных в каждом ребенке) постоянно растущих потребительских соблазнов, а также обширную и весьма дорогую жилплощадь.
Ювенальные технологии способствуют технологизации того, что по определению не поддается технологическому упорядочиванию. При технологизации семьи и семейных отношений наступает регресс нравственности и торжество потребительски-биологического образа жизни. Та форма семейного сосуществования, которая была призвана традиционной и в отношении которой наблюдалось общесоциальное согласие, утрачивает свою значимость. И если внутри нее существовали элементы вынужденного насилия (воспитания) родителей по отношению к ребенку, их нередко следует рассматривать как средство не распада семьи, а ее сохранения. Ювенальная система поощряет отказ мириться с этими явлениями, инициирует расшатывание прежних институциональных основ, их отрицание, приводящее к отрицанию семьи – той самой нормальной семьи, которая осуществляла нормальную социализацию.
Делегитимация семьи есть делегитимация социальности как таковой. Если на различных фронтах идет борьба с обществом, если оно проникается новой формой толерантности, а также потребительской культурой, которая разъедает его изнутри и превращает в совокупность деконсолидированных утративших чувство взаимной сопричастности и солидарности атомистических единиц, сама социализация как таковая ставится под вопрос. Так как традиционный тип семьи постепенно представляется архаичным, поддерживающие ее системы и педагогические теории также утрачивают свою силу.
5
В общем, ЮЮ облегчает восстание детей против собственных родителей. Культивируя в детском сознании идею вседозволенности и создавая нелицеприятный образ родителей, данный проект трансформирует основные нравственные устои общества. Говорится о правах детей, но умалчивается об их обязанностях, что вносит лепту в формирование инфантильного потребителя, который считает, что ему априори обязаны все, а он – никому. Социум не способен существовать без четких нравственных устоев. Когда общество отказывается от воспитания, оно рискует в будущем пожать плоды этого отказа. Ведь каково молодое поколение сегодня, таково общество завтра – в нравственном, когнитивном, профессиональном и т.д. качествах.
Именно потому, что ювенальные службы не подотчетны социуму, и потому, что их деятельность сопряжена с серьезной социальной деструкцией, данные службы следует называть антисоциальными. Но для их легитимации их отнесли к разряду социальных служб, служб по делам защиты детей. Вспоминается оруэлловский новояз, где мир – это война, свобода – это рабство, незнание – это сила.
Да и в целом мировая история знает массу примеров, когда элемент реальности именовали противоположным его истинной сути образом. Так, власти современной Украины называют террористические действия в отношении народа Донбасса антитеррористической операцией. Американский истеблишмент и подотчетная ему мировая пресса квалифицирует вероломные захватнические военные операции США гуманитарными интервенциями. Нередко диктаторы именовали свой режим демократическим. В общем, используемая ювенальными проектировщиками риторика – это совокупность превращенных форм, создающих видимость несуществующего в реальности смысла.
Философ В.К. Шохин заметил: «…не совсем нелепа конспирологическая теория о том, что все-таки есть кто-то, кто хочет окончательно доконать западный мир. Причем делается это… через управление общественными ценностями (скорее, антиценностями)» [7]. Данная теория из некогда конспирологического статуса перешла в статус реалистический, максимально приближенный к реальности, описывающий и объясняющий ход событий в мировой экономике, политике и культуре. Ее очерняют и называют конспирологической те, кому не выгодно ее распространение, но необходимо углубление антиценностей, которые сегодня овладевают западным миром. Напротив, либеральные убеждения про самоорганизацию западной культуры, а заодно ее гуманизацию сегодня выглядят нелепо. Они ничего не описывают и не объясняют, особенно когда правительства принуждают к проектам типа ЮЮ. Следовательно, по критерию приближенности к здравому смыслу «конспирология» побеждает либерализм.
Наиболее влиятельные силы, которые пытаются оседлать глобализационные процессы – западные политики, сращенные с транснациональной корпоратократией, – ставят перед собой многие задачи, деструктивные с точки зрения человечества в самом широком смысле этого слова. Они стремятся уничтожить экономический, интеллектуальный и военный потенциал различных стран и политико-экономических акторов, в которых они видят своих конкурентов.
Мы наблюдаем, как транснационалы-глобалисты совершают государственные перевороты, после которых вместо демократии и процветания в поверженных странах происходит обнищание народа. Они направляют НАТО бомбить неугодные страны в обход всякого международного права. Они расставляют для целых народов экономические ловушки с помощью МВФ и Всемирного банка, требуют проводить неолиберальные реформы, после которых экономика стран превращается в руины.
Они же пытаются насаждать глобализированную массовую потребительскую культуру и так называемые европейские ценности (подрывающие жизнеспособность обществ) в разных регионах мира. Вместо социальных государств глобальным силам необходимы социально безответственные, утратившие государственный суверенитет структуры, управляемые тем же транснациональным капиталом. Отсюда и многочисленные призывы мировых элит и их интеллектуальной обслуги к демонтажу госсуверенитетов, что якобы необходимо в условиях глобализации.
Наконец, вместо мощных гражданских обществ глобальным силам нужны слабые, атомизированные, страдающие от депопуляции псевдообщества, не способные к борьбе против транснационального капитала. Именно сплав ценностей, которые сегодня под флагом толерантности навязываются западному миру, является эффективным идеологическим стандартом для дегуманизации, депопуляции, социальной атомизации.
Одно и то же веяние не может одинаково эффективно функционировать в условиях разных обществ, каждое из которых отличается от других многочисленным количеством культурных особенностей. Где-то тенденция культурно приживается и вместо сопротивления со стороны общественности встречает понимание. Но в других обществах это же явление сталкивается с категорическим неприятием. Так, ЮЮ невозможна в традиционалистских мусульманских обществах, где немыслимо принятие идеи о том, что дети должны обладать полноценными правами, в том числе правом противопоставлять себя родителям; патернализм, характерный для этих обществ, несовместим с «ювенальным мировоззрением».
Господствующие за рубежом социально полезные культурные, правовые, экономические, технические, технологические и т.д. явления следует принимать на свою социокультурную почву. Национальная автаркия здесь неуместна. Однако заимствовать нужно только то что имеет пользу для нашего общества [5]. Если ЮЮ, пропаганда гомосексуализма и придание перверсиям статуса нормы очевидно вредны для российского общества, целесообразно отказаться от них. Однако в России, где давно сложилась поистине национально-культурная традиция инкорпорирования западных нововведений (в том числе опасных), определенными (преимущественно либеральными) силами продолжается процесс продвижения ЮЮ и многих других культурных нововведений Запада.
В России у ЮЮ мало шансов прижиться и функционировать с такой же эффективностью, как на Западе. Приведем пример, на первый взгляд далекий от обсуждаемой темы. Когда европейский водитель видит, что у его коллеги по автоделу из находящегося на ходу автомобиля течет масло, он позвонит в специальные органы и заявит, что некто загрязняет окружающую среду. В России с ее культурными особенностями такое бывает крайне редко; водитель просто посигналит «загрязнителю» о неполадке и известит о ней только его и больше никого, а в худшем случае равнодушно проедет мимо.
Наш водитель не станет извещать о происшедшем заинтересованные органы. Он, во-первых, просто не знает, куда следует обращаться. Во-вторых, у него и мысли не возникнет о необходимости рассказывать об увиденном органам власти. В-третьих, подобное извещение не ассоциируется у него, в отличие от типичного европейца, с гражданским долгом и защитой экологии. Сказанное указывает на неприятие в России практики доносительства. И это – всего лишь один пример, касающийся различий между рядом европейских культур и российской культурой. У некоторых европейских народов донесение считается не просто нормой, а правилом хорошего тона, гражданским долгом, который каждый должен исполнять ради блага общества. В России подобные практики относятся к социально порицаемым и поэтому квалифицируются термином, имеющим крайне негативную коннотацию.
Мы сейчас не говорим о социокультурном благе или вреде принятия или отвержения доносительства – как в том, так и в другом случае имеются достоинства и недостатки. Речь о другом. Учитывая отрицательное отношение к доносительству в России, вряд ли люди станут в массовом порядке извещать специальные органы о том, что увидели, как на улице мама ударила ребенка, или слышат, как в соседской семье родители кричат на детей. Более того, практика физического наказания далеко не полностью ушла в прошлое в нашей культуре. Соответственно, в России ЮЮ не будет питаться той благотворной почвой, которую можно назвать массовым доносительством.
Но, с другой стороны, подобные случаи полностью исключить из наших социокультурных реалий тоже нельзя. Дети, пусть не массово, но, если им предоставить возможность, будут шантажировать родителей доносом или действительно извещать так называемые органы опеки и службы социальной помощи о ненадлежащем поведении родителей. Некоторые люди в силу характерологической зловредности (зависть, личное неприятие и т.д.) будут доносить на соседей. Поэтому, акцентируя внимание на недоносительском характере российского народа, не стоит депроблематизировать ЮЮ, представлять ее в качестве псевдопроблемы, надеясь на некую форму круговой поруки, при которой все знают, но каждый сохраняет молчание.
Многие западные социокультурные нововведения, которые широкой пропагандой сопрягаются с демократизацией и освобождением от архаизмов, атавизмов, предрассудков прошлого, на деле служат нравственной хаотизации и освобождению человека от человеческого. Возможно, настает время писать новый «Закат Европы». Ведь толерантность к порокам автоматически оборачивается интолерантностью к добродетелям.
Список литературы:
1. Бауман З. Индивидуализированное общество / Пер. с англ. под ред. В.Л. Иноземцева. М.: Логос, 2005. 390 с.
2. Гэлбрейт Дж. Новое индустриальное общество: Пер. с англ. М.: ООО «Изд-во АСТ»: ООО «Транзиткнига»; СПб.: Terra Fantastica, 2004. 602, [6] с.
3. Жижек С. Размышления в красном цвете. – М.:. Изд-во «Европа», 2011. 476 с.
4. Зорькин В.Д. Суть права // Вопросы философии. 2018. №1. URL: http://vphil.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=1851&Itemid=52 (Дата обращения 02.12.2022)
5. Ильин А.Н. Консьюмеризм как фактор антикультурной инновационности // Вопросы философии. 2016. №4. С. 171–181.
6. Кон И.С. Телесные наказания в советской и постсоветской России // Общественные науки и современность. 2012. №3. С. 120–135.
7. Пружинин Б.И., Апресян Р.Г., Артемьева О.В., Бакштановский В.И., Гаджикурбанов А.Г., Гусейнов А.А., Зубец О.П., Кашников Б.Н., Назаров В.Н., Перов В.Ю., Прокофьев А.В., Разин А.В., Шохин В.К., Юдин Б.Г. Мораль в современном мире и проблемы российской этики. Материалы конференции – «круглого стола» // Вопросы философии. 2017. № 10. URL: http://vphil.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=1774&Itemid=52 (Дата обращения 04.11.2022)
8. Ридингс Б. Университет в руинах / пер. с англ. А.М. Корбута; Гос. ун-т – Высшая школа экономики. М.: Изд. дом Гос. ун-та – Высшей школы экономики, 2010. 304 с.
9. Сумленный С. Ювенальная юстиция в Германии. URL: http://juvenalka2010.narod.ru/index/0-56 (Дата обращения 08.01.2023)
10. Фишер М. Капиталистический реализм. Пер. с англ. Д. Кралечкина. – Ультракультура 2.0, 2010. 144 с.
Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
