История для президента
6
 16541
Задача написания если не единого, то хотя бы единообразного,
учебника по истории страны для России не нова. Решение этой
задачи не удавалось, например, еще царским историкам, по по-
воду чего А. С. Пушкин не без иронии шутил: «У нас есть три Истории
России: одна для гостиной, другая для гостиницы, третья для гостиного
двора». Шутка поэта отражала реальную ситуацию, сложившуюся в ре-
зультате издания в те годы заметно отличавшихся друг от друга «Исто-
рии государства Российского» Н. М. Карамзина, «Истории российской»
С. Н. Глинки и «Истории русского народа» Н. А. Полевого. Отличие этих
трех «историй» между собой отчасти было обусловлено различием уже
в самом предмете изучения, ибо за словами «российское государство»,
«российская история» и «русский народ» стоят понятия с разным объ-
емом и содержанием.
Сегодня российской общественности и ответственным за образова-
ние и воспитание подрастающего поколения лицам уже не до шуток, так
как в стране изданы десятки различных учебников по отечественной
истории, которыми пользуются миллионы школьников. По некоторым
подсчетам, только для 10-го класса в стране таких учебников более 60,
многие из которых, различаясь трактовками и оценками одних и тех
же событий или персонажей, являются, по сути, субъективистскими вер-
сиями истории России. Все это говорит лишь о том, что «объективная
истина», являющаяся целью научного познания, отечественным истори-
кам сегодня, как и во времена Пушкина, неведома.
Проблема субъективистского характера авторского «плюрализма» в
понимании и толковании отечественной истории обсуждалась на пер-
вом и втором Всероссийских съездах учителей истории и обществоз-
нания (Москва, 2011 и 2012 годы), где настойчиво звучало требование
написания единого учебника по истории России. Но историки-ученые,
включая представителей академической науки, руководствуясь одним
профессиональным долгом, без команды сверху не спешили навести здесь порядок, что в общем-то понятно: писать историю человеческих
отношений объективно, без оглядки на власть всегда трудно. Особенно
это трудно на переломных этапах исторического развития, когда в со-
знании многих еще живы старые догмы, а отрицающие их новые мифы
лишь запутывают и удлиняют дорогу к истине.
В конце концов дело дошло до того, что в «историю» написания оте-
чественной истории вынужден был вмешаться Президент РФ В. В. Пу-
тин. Поставив в феврале 2013 года задачу выработки единой концеп-
ции истории России, он сделал тем самым соответствующий «госзаказ»,
организаторами выполнения которого были назначены Минобрнауки
(Д. Ливанов) и возглавляемое доктором исторических наук В. Медин-
ским Минкультуры. К делу было подключено Российское историческое
общество (РИО) во главе со спикером Госдумы С. Нарышкиным. Сама
же работа по выполнению президентского госзаказа была возложена на
специально созданную «рабочую группу» во главе с директором Инсти-
тута всеобщей истории РАН А. Чубарьяном.
Поставив задачу создания единой концепции истории России, при-
званной заменить разброд и шатания в мыслях как самих историков, —
от академиков до учителей — так и их учеников, президент заявил о
необходимости включения в нее официальной оценки исторических
событий. Сказать иначе президент не мог, хотя «официальные оценки» и
истина, как всем хорошо известно, из собственной истории в том числе,
зачастую друг с другом расходятся. Министр культуры дополнительно
разъяснил суть «официальной» точки зрения: новые учебники по исто-
рии должны воспитывать в учениках патриотизм и прививать им «соци-
ально приемлемые взгляды»1.
С «госзаказами» президента страны не шутят, и уже после своего лет-
него обсуждения в октябре 2013 года была опубликована и представлена
В. В. Путину единая концепция истории России, включающая в себя «ис-
торико-культурный стандарт». В последующем было намечено провести
конкурс среди претендентов на подготовку новых, соответствующих «ис-
торико-культурному стандарту» учебников и приступить к их написанию.
Окончание работы над госзаказом президента запланировали на конец
2014-го — начало 2015 года. Когда появятся первые новые учебники, госза-
каз президента, видимо, будет считаться выполненным. Но станет ли это ре-
шением поставленной В. В. Путиным задачи изложить историю объектив-
но, без субъективных оценок и выводов? Скорее нет, чем да. И вот почему.
* * *
Во время обсуждения проектов единой концепции истории страны
и «историко-культурного стандарта» было высказано немало разных
предложений и пожеланий. Но, как ни странно, ни те, кто был назначен
ответственными за выполнение президентского госзаказа, ни те, кто
откликнулся на предложенный проект единой концепции российской
истории, ни сами его разработчики не ставили и не обсуждали всерьез вопроса о том, что писаная история, для того чтобы быть «объективной»
и излагать жизнь людей такой, какой она была и есть на самом деле, без
утайки и прикрас, должна быть, прежде всего, научной.
Правда, в «Пояснительной записке» к единой концепции ее авторы за-
верили заинтересованную общественность в том, что разработанный ими
историко-культурный стандарт представляет собой «научную основу» как
школьного исторического образования, так и углубленного уровня изуче-
ния истории и гуманитарных дисциплин. Но никаких веских аргументов
в пользу декларации о научности результатов своей работы авторы еди-
ной концепции и «историко-культурного стандарта» не привели. И тому
есть свои причины, о которых у нас не принято говорить вслух.
Любая «концепция» есть некое теоретическое представление, завися-
щее от развития и состояния обществознания, которое включает сего дня
целый ряд дисциплин (экономическая наука, социология, политология,
правоведение и пр.). Но не всякая теория носит научный характер. Совре-
менная историческая наука, как и все обществознание в целом, в концеп-
туальном, теоретическом отношении до сих пор не дотягивает до того,
чтобы быть настоящей, способной производить точное знание наукой.
На словах все и всегда выступают за объективное изложение истории,
но почему-то почти каждый раз дело заканчивается произвольными ин-
терпретациями «объективного», на деле означающими победу субъек-
тивных точек зрения, личных симпатий или антипатий над объективной
истиной. Причина этого в том, что обществознание в целом сегодня, как
и 100, 200 или 500 лет назад, пользуется ненаучной — по отношению
к марксизму донаучной — теорией познания, страдающей или идеализ-
мом, или метафизической, ограничивающейся знанием частного, одно-
сторонностью, или тем и другим одновременно.
За приведенной выше шуткой Пушкина о «трех историях» одной стра-
ны, кроме всего прочего, скрывалась проблема метода познания исто-
рии людей, господства той ненаучной гносеологии, какой пользовались
авторы существовавших тогда учебников. История общественной мысли
убедительно демонстрирует, как в отсутствие научного метода познания
изложение истории жизни людей оборачивалось лишь горой неупоря-
доченных и искусственно (совсем не диалектически) связанных друг
с другом эмпирических фактов.
От этого всегда, оказываясь перед «Монбланом» не поддающихся си-
стематизации эмпирических фактов, страдали историки разных стран,
включая Россию. Об этом писал В. О. Ключевский, в 1884 году прочитав-
ший спецкурс «Методология русской истории», первый раздел которо-
го был озаглавлен: «Отсутствие метода в нашей истории». Поясняя свой
тезис, Ключевский честно признавал: «Нашу русскую историче скую
литературу нельзя обвинять в недостатке трудолюбия — она многое от-
работала; но я не возведу на нее напраслины, если скажу, что она сама
не знает, что делать с обработанным ею материалом; она даже не знает,
хорошо ли его обработала».Вся история рационального познания мира (религия как иррацио-
нальное отношение людей к миру не в счет) от Платона и Аристотеля
через Бэкона и Декарта вплоть до Канта, Гегеля и Фейербаха была, пре-
жде всего, поиском «правильной», достигающей объективной истины,
теории познания. Этот поиск, в котором на протяжении двух тысячеле-
тий участвовали крупнейшие умы наиболее развитых народов, в конце
концов завершился созданием Марксом и Энгельсом в середине 1840-х
годов общенаучного метода познания в виде диалектического материа-
лизма, органически включившего в себя открытое ими и многократно
с успехом к объяснению различных процессов и событий обществен-
ной жизни примененное материалистическое понимание истории. Но
с тех пор никем, по существу, не опровергнутый, этот метод ныне мало
кем используется.
Многовековая задача научной обработки накопленных ранее и зано-
во получаемых знаний была решена Марксом и Энгельсом в масштабе
всемирной истории гносеологически. Но в конкретных реалиях, изме-
ряемых онтологическим масштабом новой и новейшей истории второй
половины XIX — начала XXI века и имеющих прямое отношение к капи-
талистическому способу производства, их великое научное достижение
«не пришлось ко двору» буржуазного общества.
Казалось бы, материалистическое понимание истории опирается на
самоочевидные истины. Так, признавая, что общество есть многоуров-
невая и многосторонняя система отношений между людьми, оно в ка-
честве системообразующего элемента выделяет в ней производ ство
материальных благ, имеющее всеобщее значение. Дело в том, что оно
обеспечивает удовлетворение жизненно важных потребностей и, сле-
довательно, само физико-биологическое существование всех членов
общества — от раба и крестьянина до монарха, патриарха или прези-
дента.
Констатируя тот факт, что основным элементом (базисом) всего об-
щественного развития, его фундаментом является решающий задачу
производства материальных благ «способ производства», который (в ко-
нечном счете!) определяет политическое и духовное бытие индивидов
и их социально-экономических групп (классов), материалистическое
понимание истории соответственно этому факту утверждает, что науч-
ное объяснение истории людей предполагает познание экономических
законов изучаемого общества. В отличие от духовной жизни людей, где
немалую роль играют эмоции и иные психические процессы, вплоть до
бессознательного, знание экономики, которая по своему содержанию
является обменом человека с природой, может быть точным, аналогич-
ным естественнонаучному и математически вычисляемым.
Иными словами, Марксом и Энгельсом было доказано, что наука об
обществе как разновидность особой формы познания, обращенной
к истории человечества, может существовать лишь на основе диалек-
тико-материалистического отражения экономической реальности, без
чего отдельные обществоведческие дисциплины (социология, полито-
логия, правоведение и пр.) в их теоретической части повисают в воздухе
и обречены на догматические спекуляции. Но именно такое отражение объективной реальности наталкивается в реальной жизни на объек-
тивные трудности, основными из которых являются: а) наличие в обы-
денном и теоретическом сознании огромного (объем его существенно
преобладает над данными науки) массива ненаучного, используемого
порой с помощью государства существующей властью знания и б) офи-
циальная наука, организуемая в виде целого социального института и
так или иначе контролируемая той же «властью—государством».
Все гносеологически противостоящее науке знание Маркс и Энгельс
рассматривали как идеологию, или «превратное» и «иллюзорное» зна-
ние. К ней, вслед за религией и моралью, они относили (что замалчива-
ется и никак не обсуждается в исследовательской литературе) филосо-
фию, а также политику, право и… само государство (!). Будучи «одной из
сторон истории» (Маркс), идеология объективно стоит на пути научно-
го познания истории людей, что каждый раз требует от представителей
науки ее критического преодоления3.
Преобладание ненаучного знания над научным легко объяснимо.
Во-первых, наука возникла значительно позже всех прочих форм по-
знания; во-вторых, такие формы идеологии, как мораль и религия иг-
рают не только и не столько познавательную, сколько адаптивную роль
в жизни современных людей, что попросту эксплуатируется церковью и
государством в собственных интересах; и, в-третьих, основные формы
превратного (иллюзорного) сознания с помощью государства, которое
Энгельс считал «главной идеологической силой»4, используются власть
предержащими в качестве духовных скреп для склеивания постоянно
трескающегося под напором социально-экономического неравенства
социума как внутренне противоречивого сообщества определенного
множества реальных (живых) индивидов.
О существовании ненаучных представлений, их противостоянии на-
учному поиску и необходимости борьбы с ними на заре современной
науки, обретшей себя как особой формы познания только в Новое время,
хорошо знал один из ее основателей — Ф. Бэкон. Задумав грандиозный
план «Великого восстановления наук» после столетий господства сред-
невековой схоластики, он выдвинул и развил тезис о препятствующих
научному познанию ложных идеях, которые именовались им «призра-
ками» и «идолами». Спустя более четырех столетий после Бэкона совре-
менная наука сталкивается с той же самой проблемой, о чем в наши дни
пишет в своей книге известный физик, математик, профессор Оксфорд-
ского университета Р. Пенроуз5.
Объективное противостояние ненаучного (идеологического) знания
науке зачастую принимает субъективную форму, когда, например, представители церкви или официальной, государственной властью исповеду-
емой идеологии осознанно выступают против устанавливаемых наукой
фактов и ее аргументов. Поэтому отношение науки и идеологии — это
всегда борьба идей, за которой стоит противоположность материализма
идеализму и диалектики метафизике.
Причина того, что самоочевидные истины марксистской гносеоло-
гии большинством исследователей современного общества либо иг-
норируются вообще, либо всячески ими обходятся, имеет, конечно,
свое, вполне материалистическое объяснение. Формула «бытие оп-
ределяет сознание» дополняется в нем положением Маркса о том, что
в обществе, атрибутом которого является социальное неравенство,
«мысли господ ствующего класса являются в каждую эпоху господству-
ющими мыслями»6. С точки зрения науки вопрос здесь заключается
лишь в том, что кто-то готов бездумно, или осознанно и небескорыст-
но, следовать господствующим мыслям, а кто-то готов всячески про-
тивостоять им.
Господство мыслей господствующего класса в общественном сознании
обеспечивается, прежде всего, государством как особым органом управ-
ления «делами общества», находящимся в руках все того же господству-
ющего класса. Организуя с помощью государственной машины и казны
процесс познания и образование, буржуазия с самого начала подчинила
развитие того и другого собственным интересам. По поводу состояния
академической науки во Франции и Италии в XVII—XVIII веках критично
высказывался еще наблюдательный Сен-Симон. В Германии с этим стал-
кивались Кант, а также Гегель, который писал: «…у нас, в отличие от греков,
…философия имеет публичное, касающееся публики существование, на-
ходясь преимущественно или исключительно на службе у государства»7.
Разумеется, что с этим уже в начале своего жизненного пути при-
шлось столкнуться Марксу и Энгельсу, которые никогда не вступали в
какие-либо трудовые отношения с официальной наукой и не состояли
на службе ни у одного государства. Уже в «Святом семействе» (1844), вы-
ступив вместе с К. Марксом против Б. Бауэра и его единомышленников,
теоретизировавших в рамках официальной науки, Ф. Энгельс отмечал,
что «наука как источник дохода и свободная наука, свобода преподава-
ния и факультетские статуты противоречат друг другу»8.
В последующем оба они не раз разъясняли, что, пока буржуазия бо-
ролась против разваливавшегося феодального строя, ее теоретические
представители, нередко заблуждаясь в отношении природы капита-
листического способа производства, были свободны и смелы в поиске
объективной истины. Но после того, как буржуазия завоевала себе гос-
подствующее положение в обществе и утеряла революционную роль,
ее официальные теоретики — университетские профессора и прочие —превратились в откровенных апологетов существующего строя и
той власти, которая обеспечивала им возможность заниматься за чужой
счет интеллектуальным трудом, а также политики этой власти и, соответ-
ственно, государства как казначея, ожидающих от этих литераторов за
получаемые ими деньги соответствующего «товара».
Классовая ограниченность теоретиков буржуазии в период ее рево-
люционного подъема проявлялась у них в теории познания в основном
в виде игнорирования диалектической идеи развития, признающей
преходящий характер всего сущего, включая капиталистический способ
производства, в их иллюзиях о «вечности» законов капитализма. Но по-
сле того как буржуазия сама оказалась в роли свергнутой ею феодальной
аристократии, ее теоретики отказ своих предшественников от диалек-
тики дополнили собственным «бегством» от материализма как мировоз-
зренческой основы научного познания. Политэкономия капитализма
со временем превратилась у них в оторванный от действительности и
потому абстрактный «экономикс».
Отказ от служения истине давно стал нормой официальной науки
буржуазного общества, что признается не только его противниками, но
и честными, искренне преданными своему профессиональному долгу
либеральными теоретиками. Сошлемся на откровенные слова крупного
нидерландского либерального историка ХХ века Й. Хейзинги, который
в 1939 году с горечью писал: «Самое досадное — это заметная повсюду
indifference a la verite (безразличие к истине), достигающая своей куль-
минации в открытом публичном восхвалении политического обмана»9.
* * *
К началу XXI века ситуация с обществознанием в этом отношении
лучше ничуть не стала. По-прежнему фундаментальные мировоззрен-
ческие принципы научного познания, каковыми являются материализм
и диалектика, открыто, а чаще — молчаливо игнорируются многочис-
ленными исследователями, аналитиками или экспертами. Если кто-то
думает и уверяет, что все это не про нас, не про нашу официальную на-
уку, то он — или большой невежда, или лицемер.
Даже в советское время наше теоретическое обществознание под на-
званием «марксизм-ленинизм», начиная с так называемой политэконо-
мии социализма, носило в основном псевдонаучный характер. Матери-
алистическое понимание истории, признаемся, не пришлось ко двору и
советского общества, официально жившего под знаменем учения Марк-
са и Энгельса, а на практике следовавшего догмам псевдомарксистского
«марксизма-ленинизма».
После 1917 года с проблемой «обработки материала», о которой писал
Ключевский, постоянно сталкивалось советское обществознание, кото-
рое, декларируя верность материализму Маркса, но испытывая идео-
логическое давление власти, оказалось неспособным последовательно
провести материалистическую точку зрения и показать советскую дей-
ствительность такой, какой она была.А все началось с плохого знания марксистской теории всеобщей исто-
рии, ее диалектического характера некоторыми вышедшими во внутри-
партийной борьбе на ведущие роли руководителями страны. С непони-
мания ими того, что социализм, идущий на смену ставшему всемирной
общественно-экономической формацией капитализму, не может быть
по отношению к своему предшественнику частным явлением, и что по-
этому «социалистическое общество» не может быть построено «в одной,
отдельно взятой стране», усилиями одного народа.
Первым тезис о такой возможности сформулировал и выдвинул Н. Бу-
харин, чьи теоретические взгляды, по признанию Ленина, сделанному
им в конце 1922 года, «очень с большим сомнением могут быть отнесе-
ны к вполне марксистским», поскольку тот «никогда не понимал вполне
диалектики»10. Поддержанная Сталиным, а вслед за ним и большинством
ЦК, точка зрения Бухарина, превратившись в генеральную линию пар-
тии, задала логику этапов «строительства социализма» в СССР: пост-
роение «основ социалистического общества» (XVII съезд ВКП(б), 1934
год); построение «социализма в основном» (XVIII съезд ВКП(б), 1939
год); построение «социализма полностью и окончательно» (XXI съезд
КПСС, 1959 год); «переход к развернутому строительству коммунизма» и
построению «основ коммунистического общества за 20 лет» (XXII съезд
КПСС, 1961 год).
Но сама жизнь, практика восставали против этой пропитанной идеа-
лизмом и метафизикой, оторванной от объективной реальности «логи-
ки» и соответствующих ей догм «марксизма-ленинизма». То, что являлось
субъективизмом в теории и волюнтаризмом в политике руководства
партии и страны уже с середины 1920-х годов, в 1964-м было приписано
одному Н. Хрущеву за его желание и обреченную на неудачу попытку
построить основы коммунистического общества за 20 лет.
Между прочим, срок в 20 лет был определен Хрущевым и его окруже-
нием отнюдь не случайно. По этому поводу из уст обществоведов, вклю-
чая историков, до сих пор вместо рационального объяснения этого фак-
та раздаются достойные обыденной журналистики насмешки. Но задача
историка и других исследователей общества не в том, чтобы проявить
себя на поприще сатиры и юмора, а в том, чтобы всякому, в том числе
нерациональному, поступку и волюнтаристскому решению любого по-
литика дать точное, рациональное объяснение.
Если внимательно прочесть стенограмму XVIII съезда ВКП(б), то
все становится на свои места. Именно тогда, в 1939 году, подводя итог
пройденному пути и принятому съездом решению о построении в СССР
социализма «в основном», В. Молотов, который как председатель СНК
выступал с отчетным докладом, а также ряд других участников съез-
да говорили: «…нам хватило 20 лет, чтобы построить социализм. Еще
20 лет — и мы построим коммунизм». На одном из заседаний съезда, где
в очередной раз прозвучала эта фраза, председательствовал Н. Хрущев,
в памяти которого не могли не отложиться и сохраниться эти декларации участников XVIII съезда ВКП(б). Когда в соответствии с «логикой»
ВКП(б) — КПСС пришло время «строить коммунизм», срок в 20 лет для
его «строителей» уже был задан.
После смещения Хрущева новое политическое руководство страны
в заданной когда-то утопической логике вынужденно сделало шаг на-
зад, и в 1971 году, на XXIV съезде КПСС, по-прежнему оставаясь на пози-
циях субъективизма и волюнтаризма, оно в своих прожектах и планах
«строительства социализма и коммунизма» оказалось скромнее своего
предшественника. Тогдашнее состояние советского общества было оп-
ределено как период «развитого социализма», при котором «строители
социализма и коммунизма» прожили еще 15 лет, вплоть до горбачев ской
«перестройки», в результате которой оторванная от реальной жизни ло-
гика построения социализма «в одной, отдельно взятой стране» потер-
пела окончательное фиаско.
Стоять в советское время на материалистической точке зрения было
крайне трудно, почти невозможно уже потому, что «политэкономия
социализма», многократно повторяя тезис об общественной собствен-
ности на средства производства, понятия не имела о том, как между от-
дельными слоями и группами населения партийно-государственная бю-
рократия распределяет произведенный в стране общественный продукт
труда и, соответственно, кто и как им пользуется.
Основой экономической науки всегда была и остается добротная ста-
тистика, на что обращал внимание еще автор «Капитала». Однако совет-
ская статистика, тщательно оберегая от глаз беспартийных и рядовых
коммунистов привилегированное положение партийной и хозяйствен-
ной бюрократии в стране, попросту не предоставляла для теоретиче ской
обработки нужного материала. В перестроечное время этому вопросу
была посвящена заслуживающая считаться классикой отечественной
экономической науки статья экономистов В. Селюнина и Г. Ханина «Лу-
кавая цифра»11.
Поскольку в отсутствие полной и ясной статистической картины ре-
альная экономика СССР не могла быть научно осмыслена, постольку те-
оретическая «политэкономия социализма», находившая себе выражение
в академических журналах, монографиях и учебниках, сводилась к на-
бору малосодержательных догм и абстракций, возвещавших о сущест-
вовании двух форм общественной (социалистической) собственности
и ее превосходстве перед капиталистической. О «негативе» в реальной
экономике и других областях общественной жизни как «наверху», так и
«внизу» умалчивалось или говорилось весьма скупо. Поэтому о том, что
среди населения страны, в том числе рабочего класса, не только в систе-
ме общественного питания, но на заводах и стройках пустило корни и
разрасталось племя «несунов», чаще узнавали от соседей, чем из офици-
альных источников.
Провозглашенная в середине 1980-х годов М. Горбачевым «эпоха глас-
ности» привнесла в жизнь советских людей разноцветный плюрализм политических взглядов и столь же безответственную, сколь и безгранич-
ную свободу слова, которые стали проявлением «демократии толпы»,
когда каждый, не очень заботясь о приобретении необходимых знаний
и собственной компетенции, не предъявляя в пользу своего мнения до-
статочно серьезных аргументов, вслух может говорить что угодно и о
чем угодно. Последний генсек отчасти сам был олицетворением подоб-
ной «свободы слова».
Но у «демократии толпы», известной еще древним грекам под именем
«охлократия», век короткий. Получив от нее и за ее счет высший госу-
дарственный пост, президент Ельцин и его единомышленники осенью
1993 года расстреляли остатки того, что называлось «Советской влас-
тью», инициировали введение буржуазной конституции и тем самым
официально открыли дорогу реставрации капитализма в России.
Отныне свобода слова, а вместе с тем легкомыслие и словоблудие
стали конституционным правом каждого. Правда, с одним изъятием. На
все разговоры об эксплуатации наемного труда капиталом, классовой
борьбе эксплуатируемых и эксплуататоров или исторической необходи-
мости смены капитализма обществом социального равенства было на-
ложено либерально-демократическое табу. Говорить об этом «наверху»
стало почти невозможно, а «внизу» — неприлично. В зависимой от го-
сударственного финансирования и потому идеологически податливой
среде ученых-обществоведов, которые ранее, во времена СССР, под ру-
ководством дирижеров из партноменклатуры наперебой соревновались
в дифирамбах Марксу, Энгельсу и Ленину, воцарилась мода на критику
марксизма.
При этом если ранее взгляды великих вождей международного про-
летариата XIX — начала XX века воспринимались и усваивались у нас
большинством исследователей общества превратно через идеологиче-
ские «очки» псевдомарксистского «марксизма-ленинизма», то в пост-
советской России лишь единицы из армии обществоведов попытались
увидеть и провести то полное противоречий, принципиальное разли-
чие, которое сложилось между учением создателей марксизма и его дог-
матической интерпретацией советскими «марксистами-ленинцами»,
обосновывавшими историю СССР как практику строительства социа-
листического общества.
Остальные предпочли побыстрее забыть о теоретическом наследии
Маркса, Энгельса и Ленина, которое в самой его сути они так и не по-
стигли. И примкнули к доморощенным идеологам капитализма, по-уче-
ному доказывая всем и самим себе преимущества рыночной экономики
перед плановой, демократии — перед тоталитаризмом и авторитариз-
мом и, конечно, частной собственности — перед общественной.
Более того. Отвернувшиеся от марксизма и присягнувшие официаль-
ной либеральной науке, ставшей источником их собственного сущест-
вования, эти теоретики выбросили за борт своей исследовательской де-
ятельности не только учение Маркса и Энгельса о классовой борьбе или
эксплуататорской сущности капиталистического способа производства,
но и саму суть марксизма, его метод познания, а вместе с ним и всю историю поиска истинной гносеологии крупнейшими умами человече-
ства на протяжении двух с лишним тысячелетий. В работах отечествен-
ных экономистов, социологов, политологов и правоведов сегодня либо
вообще отсутствует гносеологическая проблематика, либо обсуждение
вопросов теории познания обходится без обращения к марксизму, без
постановки того, что Энгельс называл «основным вопросом филосо-
фии», и тем более — материалистического ответа на него.
В постсоветской России легковесная критика марксизма дошла до
того, что некоторые очень ученые, обремененные научными степеня-
ми люди всерьез стали призывать к отказу от материализма и диалек-
тики как фундаментальных принципов научного познания. Ситуацией
в обществознании, его идеологизацией и внутренней связью с идеали-
стическим мировоззрением поспешила воспользоваться Русская пра-
вославная церковь, которая в 2007 году потребовала, чтобы в перечень
научных (!) специальностей ВАК внесли теологию. Тогда в защиту мате-
риализма как необходимого для существования науки мировоззрения и
методологического принципа выступили 10 академиков РАН, которые
в условиях торжествующего легкомысленного плюрализма мнений и
безответственного словоблудия обратились с письмом к Президенту РФ
В. В. Путину.
Со стороны академиков это был жест отчаяния, направленный, ко-
нечно, не по адресу: президент — гарант Конституции, а значит — «все-
го и всех», не только материалистов, но и идеалистов. К тому же в Кон-
ституции РФ про материализм ничего не сказано; и Путин, естественно,
академикам не ответил. Но в истории с «письмом 10 академиков» пока-
зательно другое — среди его подписантов были исключительно предста-
вители естествознания. А ученые-обществоведы отметились «письмом
других академиков», где поддержали инициативу РПЦ и тем самым еще
раз публично открестились от материализма.
К этому остается добавить, что Уставы РАН, включая последнюю ре-
дакцию, о материализме и диалектике как общенаучных методологических принципах ничего не говорят. Представителей естествознания
здесь спасает их естественная, обусловленная самим объектом познания
тяга к материализму — то, что Энгельс называл «стихийным материализ-
мом». Что же до теоретиков от обществознания, чей объект познания
включает в себя огромный мир идеологии — как традиционной, так и
заново производимой, то они чаще всего пасуют перед идеализмом и от
имени науки изобретают идеологизированную псевдонауку.
В экономической науке, которая должна быть фундаментом научно-
го объяснения социальных и политических процессов в обществе, у нас
сохраняются разброд и шатания. Наряду с попытками возрождения по-
литэкономии процветают либеральные «экономикс» и институциональ-
ная экономика, где экономические явления рассматриваются сами по
себе, в отрыве от производственных отношений между трудом и капи-
талом и противоречий между собственниками предприятий и наемны-
ми работниками. Мало кто из отечественных экономистов реагирует на
признания западных авторитетов в этой области знания, которые уже
лет 40 пишут о кризисе экономической науки, ее оторванности от ре-
альной экономики. Наоборот, под флагом плюрализма мнений у нас на
экономическом факультете МГУ учат «философии хозяйства». Именно
так называется одна из кафедр и издаваемый ею журнал. И происходит
это тогда, когда даже сами авторы современных учебников по филосо-
фии вынуждены признавать, что философия — не наука.
В постсоветской России, где существуют «коммерческая тайна» и вме-
сте с тем «теневая» экономика и невиданная для СССР коррупция, дело
с экономической статистикой обстоит столь плачевно, что это вынуди-
ло уже упомянутого Г. Ханина в соавторстве с Д. Фоминым выступить
год назад со статьей «Лукавая цифра против экономики России»12. Ждать
же при отсутствии добротной статистики верных, теоретически точных,
а не иллюзорных представлений об экономике и, соответственно, соци-
альных и политических процессах, повторим, не приходится.
Российские историки постсоветского времени, как и их предшествен-
ники, пишут историю таким же образом, каким она писалась до откры-
тия Марксом материалистического понимания истории, требующего
«историю человечества всегда изучать и разрабатывать в связи с исто-
рией промышленности и обмена»13. Они пишут ее не материалистиче-
ски, а идеалистически. Игнорируя прозу жизни, идеалистический взгляд
на бытие людей задает ограниченный масштаб изучения прошлого и
настоящего. Вот почему до сих пор актуальны слова Маркса о таком спо-
собе писания истории: «Эта концепция могла видеть в истории поэтому
только громкие политические деяния и религиозную, вообще теорети-
ческую, борьбу, и каждый раз при изображении той или другой истори-
ческой эпохи она вынуждена была разделять иллюзии этой эпохи».Большинство учебников по новой и новейшей истории излагают да-
лекое или близкое прошлое прежде всего в виде политической деятель-
ности, деяний императоров, президентов, государственной власти вооб-
ще и тех, кто борется с политикой этой власти и отвечает на нее войнами,
бунтами или революциями. Экономические же причины, порождающие
вместе с социальным (между индивидами, их группами, классами и це-
лыми народами) неравенством определенную «государственную поли-
тику», остаются за бортом этих учебников.
Вот в такой для науки об обществе сложной мировоззренческой и со-
циальной ситуации перед российскими историками в рамках офици-
альной науки была поставлена задача подготовки единой концепции
отечественной истории. По большому счету, решение такой задачи тре-
бовало от ее исполнителей осознанного разрыва со всякой идеологи-
ей, официальной в том числе, и самоутверждения на методологических
принципах диалектического материализма. Материалистического по-
нимания истории — в первую очередь.
Однако разработчики концепции не предприняли попытки уйти от
господствующей в официальном обществознании идеалистической и
метафизической методологии, чтобы встать на материалистическую
точку зрения, в силу чего их концепция и «историко-культурный стан-
дарт», которые они предложили считать «навигатором» для написания
новых учебников, по-прежнему идеологизированы. Созданные ими по
заказу президента теоретические продукты отнюдь не освобождают до-
рогу к научной истине от завалов превратного сознания, не ведут к еди-
ному взгляду на историю, а, наоборот, становятся новым барьером на
этом пути.
О теоретических воззрениях авторов концепции можно судить по
«Пояснительной записке» к «историко-культурному стандарту». Она раз-
бита на несколько небольших тематических разделов, где содержатся
рассуждения о «многоуровневом представлении об истории», ее «мно-
гоаспектном и многофакторном характере», о «человеке в истории», об
«историко-культурологическом подходе» и пр.
Открывается «записка», как это принято, изложением «Основных по-
ложений», среди которых выделяются те, где разработчики концепции
присягают не целям и задачам научного познания, не истине, а — «царю
и отечеству». Услышав и учтя пожелания власти о наличии «социаль-
но приемлемых взглядов», исполнители госзаказа определили свою
цель как «формирование общественно согласованной позиции», пред-
усматривающей «сохранение плюрализма оценок и суждений в рамках
исторических исследований», а подготовленную ими новую «концеп-
цию-стандарт» охарактеризовали как «общественный договор», предла-
гающий «взвешенные точки зрения на дискуссионные вопросы».
Между тем любой «плюрализм суждений» в науке оправдан, если он
способствует продвижению к объективной истине, а концептуальное
единство в понимании и объяснении исторического процесса возмож-
но только на определенной, как доказывает вся история науки, матери-
алистической методологической базе исследований, которая не может быть получена путем «общественного договора», а является результатом
постоянной борьбы двух противоположных мировоззрений — материа-
лизма и идеализма. Истина и консенсус — совершенно разные явления,
принадлежащие различным видам человеческой деятельности и суще-
ствующие независимо друг от друга.
Послав «наверх» знак о своей готовности к выполнению госзаказа та-
ким, каким он видится существующей власти, авторы новой концепции
изучения российской истории в старой традиции советского общество-
ведения дополнительно заверили своего работодателя и заказчика в
собственной лояльности и благонадежности: «Основу разработки кон-
цепции составляют положения действующей Конституции Российской
Федерации… Наряду с Конституцией, в основу разработки новой кон-
цепции положены также Послания Президента РФ Федеральному Соб-
ранию РФ и Поручения Президента РФ Правительству и другим органам
государственной власти и управления…»
Ну, а где же наука? Где поиск объективной, не зависящей ни от власти,
ни тем более казенных профессоров истины? Где материалистическое
понимание истории, обеспечивающее этот поиск? В новой концепции
отечественной истории, конечно, присутствует экономическая сторона
жизни людей, но в сравнении с политикой крайне скупо, отрывочно и
главное — в виде побочного, а не системообразующего фактора, что,
как и во времена СССР, связано с отсутствием объективной политэконо-
мической картины новейшей истории России. Ими нигде не говорится
о материалистическом понимании истории и первенстве экономики
над другими сторонами жизни людей, зато утверждается, что «произ-
водство духовных и культурных ценностей — не менее важная задача,
чем другие виды человеческой деятельности».
Авторы концепции-стандарта сетуют, что «препятствием для совер-
шенствования образовательного процесса служит сохраняющееся до-
минирование в программах и учебниках политической истории». Но
предложенная ими концепция-стандарт сама по большей части является
точно таким же «препятствием», а именно — историей российской поли-
тики. Названия большинства разделов дооктябрьской истории России в
«новой концепции истории» говорят о «правлении» царей и императо-
ров: «От Древней Руси к Российскому государству», «Россия в XVI—XVII
веках: от великого княжества к царству», «Россия в конце XVII—XVIII ве-
ках: от царства к империи», «Российская империя в XIX — начале XX вв.».
Большинство понятий и терминов, которые предлагаются для изучения
истории, также относятся к политике, а не экономике.
Это происходит именно потому, что в «новой» концепции отечествен-
ной истории отсутствует отражающая диалектику развития самой соци-
альной действительности материалистическая логика, где в конечном
счете определяющую роль играет признание производства материаль-
ных благ и связанных с ним экономических интересов людей как ос-
новы и потому системообразующего фактора всего исторического раз-
вития. В ней, как и прежде, повсюду просматривается идеалистическая,
гуляющая по полям истории без опоры на системообразующий фактор и фокусирующая свое внимание на политических и духовных процес-
сах логика «чистого мышления» (Маркс), которая представляет действи-
тельный исторический процесс превратно.
Поскольку, в отличие от всякого «общественного договора», наука как
процесс изучения объективной реальности предполагает наличие впол-
не определенной, хотя и не всегда декларируемой, методологии позна-
ния, постольку, как бы ни пытались авторы концепции уйти от «основ-
ного вопроса философии» и тем самым как бы подняться над ним, они
все равно обязаны были что-то сказать на тему методологии собствен-
ного творения. Получилось занятно.
Сначала ими было заявлено: «Методологической основой концепции
является определение базовых принципов ее разработки». Затем весь
процесс определения этих «базовых принципов» свелся к перечисле-
нию неких постулатов, которые по большому счету не имеют никакого
отношения к процессу познания, а относятся к работе учителя и явля-
ются принципами обучения, преподавания. К «базовым принципам» и
одновременно «методологической основе» единой концепции отече-
ственной истории исполнителями президентского госзаказа были от-
несены:
— базовые ценности гражданского общества — социальная солидар-
ность, безопасность, свобода и ответственность;
— исторический подход — как основа формирования межпредмет-
ных связей, прежде всего, с учебными предметами социально-гумани-
тарного цикла;
— формирование требований к каждой ступени непрерывного исто-
рического образования на протяжении всей жизни;
— многофакторный подход к освещению истории всех сторон жизни
российского государства и общества;
— толерантность как необходимое условие взаимодействия госу-
дарств и народов в новейшей истории;
— воспитательный потенциал исторического образования, его ис-
ключительная роль в формировании российской гражданской идентич-
ности и патриотизма.
Что это как не набор дидактических требований к работе учителя?
Вся методология познания у авторов концепции сведена здесь к мето-
дике преподавания, а гносеология заменена дидактикой. Таким путем
авторам концепции удалось, обозначив наличие методологической
проблематики, обойтись без ее обсуждения по существу. Впрочем, и
сформулированные методические требования к преподавателю исто-
рии небезупречны. Чего стоит только такой принцип, где «социальная
солидарность, безопасность, свобода и ответственность» названы «базо-
выми ценностями гражданского общества»?
И чего стоит такая «методология»?
Если брать так называемое гражданское общество, являющееся про-
дуктом буржуазного развития, в том числе борьбы буржуазии против
сословного деления общества за свои политические права, то при-
писанные ему «ценности» во многом как были идеалами и лозунгами Французской революции конца XVIII века, так до сих пор в большинстве
буржуазных стран ими и остаются. А идея «социальной солидарности»,
или, что почти одно и то же, «социального мира», возникла в умах бур-
жуазии и ее теоретиков уже в ходе классовой борьбы пролетариата за
социальное равенство.
Ничуть не лучше дело обстоит с другим предлагаемым авторами кон-
цепции принципом преподавания, согласно которому толерантность
есть «необходимое условие взаимодействия государств и народов в но-
вейшей истории». Как, спрашивается, руководствуясь таким «базовым
принципом», должны объясняться ученикам приведший к госперево-
роту на Украине Евромайдан в Киеве или начавшийся после этого про-
тест населения Крыма и Новороссии против националистической, ру-
софобски настроенной и служащей геополитическим интересам США
и их европейских союзников нынешней государственной власти в этой
стране? Если следовать этому принципу, то ополченцев Луганска и Дон-
басса вслед за сегодняшними киевскими политиками и их западными
покровителями следует считать террористами.
Оба эти принципа, сформулированные авторами концепции как «ме-
тодологические», иллюзорны и потому отдают фальшью и псевдонауч-
ностью. Противоречивая социальная действительность со всеми ее эко-
номическими и политическими кризисами и конфликтами остается «за
бортом» сочиненной ими дидактики, хотя именно эта действительность,
составляя «ядро» человеческого бытия, реально, а не словесно воспиты-
вает и развивает людей и, в зависимости от различий индивидуального
бытия, делает это каждый раз по-своему, а всех нас — разными.
Отказавшись сознательно встать на точку зрения материализма и,
следовательно, принять общие, многими исследователями давно усво-
енные положения марксовой теории общественного развития, авторы
концепции лишили себя возможности решить ими же самими сформу-
лированную задачу — вписать историю России в общемировой истори-
ческий контекст.
Как известно, в теории Маркса вся история докапиталистических
формаций предстает как процесс разложения родовой, общинной соб-
ственности и высвобождения из нее «чистой» частной собственности,
или капитала. Развитие же самого капитализма начинается с первона-
чального накопления капитала, чаще всего в форме торгового капитала,
после чего следуют стадии мануфактурного и машинного производства,
на основе которого развиваются промышленный и, позднее, финансо-
вый капитал. Этой дорогой, в разное время и с разной скоростью, про-
шли все цивилизованные народы и страны. Россия в том числе. Поэтому
на основе этих и только этих, марксизмом давно установленных и исто-
рией многих стран подтвержденных закономерностей всемирно-исто-
рического процесса, являющихся его «осью», можно и нужно увязывать
судьбу России с судьбой других стран.
С этой точки зрения реформы Петра I дали толчок первоначальному
развитию капитала в России, после чего в Российской империи, где до
1861 года сохранялось крепостное право, появились мануфактура, а затем промышленность. Отмена крепостничества полностью не решила
«аграрный вопрос», к которому с развитием капиталистических отно-
шений добавился «рабочий вопрос». Политическая палитра страны, где
к буржуазно-либеральному движению и мелкобуржуазному народни-
честву добавилось социалистическое движение, стала сложнее, а отно-
шения самодержавной власти и «народа» — взрывоопасными.
В 1917 году временно был прерван «естественный» (эволюционный)
ход исторического развития в России; хотя то, что стало нарушением
этого хода для истории отдельной страны, было вполне закономер-
ным для всемирной истории человечества. Обострившиеся противо-
речия между трудом и капиталом буржуазных стран в условиях Первой
мировой войны превратили Россию в самое слабое звено империа-
листических государств и вытолкнули ее в авангард международного
социалистиче ского движения, после чего страна, решая во многом за-
дачи буржуазного движения (индустриализация, образование и куль-
тура), более 70 лет прожила под идеологическими знаменами социа-
лизма и коммунизма.
На рубеже 1980—1990-х годов в России, где, как и во всем СССР, суще-
ствовали два основных социально-экономических уклада — мелкобур-
жуазный и господствовавший над ним бюрократический госкапита-
лизм, произошла реставрация частнокапиталистических отношений.
Совершив под знаменами социализма и коммунизма исторический
зигзаг и внеся благодаря этому значительную лепту в общий ход миро-
вой истории, от победы над фашистским германским империализмом
до крушения колониальной системы мирового капитализма, постсовет-
ская Россия вернулась в обремененный внутренними противоречиями,
кризисами и конфликтами мир буржуазной цивилизации.
На эту «ось» всемирной истории и особенности прохождения по
этому пути России в концепции нет и намека. Там даже нет слов ни о
реставрации капитализма, ни о том, что нынешняя Россия — капита-
листическое общество. Лишь однажды в ней встречается выражение
«олигархиче ский капитализм» — словно другого капитализма у нас нет.
О том, что у нас, наряду с «олигархическим» и иным капитализмом, рас-
тет и укрепляется в виде крупных акционерных госкомпаний «чистый»,
освобожденный от социалистической фразеологии и разбавленный
частными акционерами госкапитализм, не говорится ничего.
Сегодня не только сами российские собственники капиталов назы-
вают себя «капиталистами», не только некоторые экономисты изучают
экономику страны как капиталистическую, но даже высшее руковод-
ство страны, много лет избегавшее слов «капитализм» и «буржуазия»,
вынужденно говорить об акционерном и ином капитале. Но похоже,
российские школьники все это узнают из других источников, напри-
мер от теряющих работу родителей или из передачи С. Лисовского
«Капитал» на телеканале РБК, но только не из новых учебников по ис-
тории своей страны, где говорится о «коммерческом секторе», «рыноч-
ной экономике», «частном предпринимательстве», но только не о ка-
питализме.Конечно, разработчикам единой концепции истории России и «на-
вигатора» для авторов новых учебников, а заодно этим авторам и
школьным учителям можно посочувствовать. Не вина, а беда их,
что официальное обществоведение, включая знание истории, является
предметом политического интереса со стороны государственной влас-
ти, всегда ждущей от казенной науки оправдания своей политики.
Но авторам новых учебников и школьным учителям значитель-
но труднее, чем разработчикам концепции и «историко-культурного
стандарта», поскольку им не только сегодня, но и в будущем придется
считаться с любым кстати и некстати озвученным мнением основного
госзаказчика. Как, например, тем и другим освещать сегодня в новых
учебниках и преподавать ученикам советскую историю России, если
накануне 97-й годовщины Октябрьской революции на встрече с моло-
дыми историками президент страны заявил: «Они (большевики) высту-
пали за прекращение войны, правда, они «надули» общество. Вы сами
знаете: земля — крестьянам, фабрики — рабочим, народу — мира. Мира
не дали, началась Гражданская война, фабрики и землю отобрали. Так
что надувательство полное»15.
Из этой ситуации два пути: или, вопреки историческим фактам, согла-
ситься с мнением главы государства; или, храня верность научной исти-
не, начать его опровергать и объяснять, что землю и фабрики отобрали
не у крестьян и рабочих, а у помещиков и капиталистов. Объяснять, что
мира большевики обещали взамен участия России в империалистиче-
ской, никому не нужной войне и это обещание выполнили; а Граждан-
ская война, как и интервенция стран Антанты, от их желания и воли не
зависели.
Конечно, ждать от новых, следующих изобретенному «стандарту»
учебников подлинной, освещенной научной истиной исторической
правды не приходится, и об этом вправе знать российское общество.
Как оно вправе знать и о хроническом гносеологическом кризисе все-
го официального обществознания, представители которого вынуждены
разделять и защищать мысли экономически и политически господству-
ющего в современной России либерально-буржуазного класса.комментарии - 6
|
Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
Хорошая статья. Правда, автор уклонился от ответа на вопрос - в чем именно номенклатурный социализм советского образца отличался от научного, марксистско-ленинского социализма. В статье такого объема можно было бы выделить хотя бы один абзац на этот счет.
Научный принцип социализма исчерпывающе сформулирован В. И. Лениным: "Все общество будет одной конторой и одной фабрикой с равенством труда и равенством платы". Это означает интегрирование всей экономики в ЕДИНЫЙ плановый народнохозяйственный комплекс, в котором все РАВНО трудятся (равный по продолжительности рабочий день для всех), все РАВНО получают (именными "деньгами"), все РАВНО обеспечено живут. Никаких "оплат по труду", "социалистических товарно-денежных отношений", никаких касс и бухгалтерий по месту работы, никаких "премий", никакого "материального стимулирования", никакого экономического обособления предприятий, никаких льгот, привилегий, статусных "малиновых штанов". Никаких приседаний и "Ку" ни перед кем. РАВЕНСТВО. Разумеется, такой социализм не мог устроить партийную бюрократию, вкусившую сладость безраздельной власти и не желавшую снижать свой "завоеванный" в карьерной борьбе статус до уровня простого рабочего. Отсюда и весь "теоретический" околомарксистский блуд...