Ближний Восток - один из важнейших узлов современных международных отношений. При этом политические границы этого региона, равно как и конфигурация его внутренних процессов, определяется расстановкой сил между региональными «тяжеловесами», среди которых принято выделять прежде всего Иран, Саудовскую Аравию, Турцию и Израиль [20. C. 36]. Однако Израиль, будучи одним из мощнейших игроков ближневосточной арены, занимает маргинальное положение, т.к. в сознании большинства обывателей преимущественно мусульманской части света обладает выраженной спецификой «форпоста западной цивилизации» [32]. Поэтому в качестве основных претендентов на региональное лидерство и ведущую роль в формировании идейно-ценностного ландшафта Ближнего Востока следует рассматривать Саудовскую Аравию, Иран и Турцию, которые обладают наибольшим (по соотношению военной, экономической и политической силы) влиянием на современном этапе.
Под идейно-ценностным ландшафтом Ближнего Востока подразумевается конфигурация этноконфессионального фактора, базовых идеологем и ключевых нарративов во внешнеполитических курсах государств, определяющих вектор развития основных региональных процессов. В рамках данного подхода предлагается анализ концептуального пространства рассматриваемой подсистемы международных отношений, что имеет особую актуальность в условиях трансформации глобальной политики, обусловленной переходом от того, что Чарльз Краутхаммер назвал «однополярным моментом» [31. P. 23–33], к полицентричному миропорядку, который должен учитывать не только объективные интересы государств, но и культурно-историческое разнообразие народов мира с целью преодоления западоцентричного универсализма [4. С. 78].
В этом контексте влияние Ирана, Саудовской Аравии и Турции на идейно-ценностный ландшафт Ближнего Востока имеет значение и за пределами региона, т.к. вопрос о «стержневом государстве» исламского мира остаётся открытым, а перечисленные страны обладают достаточными мощью и авторитетом внутри глобальной уммы, чтобы претендовать на эту роль [24. С. 258].
Тегеран, Эр-Рияд и Анкара транслируют три самостоятельные модели развития современного мусульманского государства, на которые накладываются национально-государственные интересы и этно-конфессиональная специфика персидской, арабской и турецкой традиций, что проявляется в поведении данных акторов как в регионе, так и на мировой арене.
Иран
Революция 1979 г. в Иране, совпавшая по времени с терактом в Мекке и началом Афганской войны 1979–1989 гг., оказала колоссальное влияние на Ближний Восток, сделав религиозный фактор «очевидностью для мирового сообщества» [27. C. 11]. Свержение шахского режима и провозглашение Исламской Республики кардинально изменило вектор развития страны, которая перешла от вестернизации «Белой революции» 1963–1978 гг., проходившей под лозунгами «единой иранской нации» и «детей иранской земли», к религиозному традиционализму «Исламской революции» 1979 гг., видевшей в шахском национализме проявление «западной бездуховности» [7. C. 219–220].
На уровне политической системы основополагающим принципом была провозглашена «власть факиха» («вилаяет-е факих»), т.е. установление единовластия духовенства над всеми сферами жизни государства, что следует расценивать как реализацию концепции «третьего, исламского, пути», а не многовековой шиитской традиции, предполагающей невозможность справедливого правления в мусульманском обществе до прихода Махди [10. С. 196–197]. Упразднение монархии Рухолла Хомейни обосновывал тем, что «единственным монархом является только Аллах, и Он не нуждается в партнёрстве», а «Коран, Сунна и законы нужны людям, чтобы достичь счастья и совершенства их государства» [25. С. 21–30].
Фундаментом гражданского самосознания полиэтнического Ирана, где проживает более 40 народностей, должна была стать религия. Аятолла полагал, что иранцы являются носителями не только собственной культуры, но и шиитско-исламской идентичности, а также был убеждён, что истинные духовные ценности страны определились, когда «Иран оформился, прежде всего, как страна шиизма» [6. С. 103]. Говоря иначе, если после «Конституционной революции» 1906–1911 гг., закрепившей за персами на законодательном уровне господствующий статус, иранское нациестроительство опиралось на этноцентризм, то после «Исламской революции» в его основу был заложен религиозный принцип, суть которого один из ближайших сподвижников Хомейни Муртаза Мутаххари изложил так: «Мы, иранцы, будучи мусульманами, верим в исламское учение, поскольку это наша религия, и любим Иран, поскольку это наша родина. Следовательно, мы очень хотим получить чёткое представление о проблемах, связанных, с одной стороны, с тем, во что мы верим, а с другой стороны, с тем, что мы любим… У нас есть религиозные чувства по отношению к исламу и патриотические чувства по отношению к Ирану» [16. С. 3].
Что касается внешней политики, то основной задачей нового режима здесь было превращение Ирана в третью силу мировой политики через активное использование религиозного фактора [22. С. 298]. Так, в период 1979–1989 гг. основой внешнеполитического курса ИРИ был доктрина «экспорта Исламской революции», предполагавшей распространение хомейнистской идеологии и установление аналогичных шиитских режимов, что расценивалось как необходимое условие для сохранения новой власти.
Примечательно, что данная доктрина получила своё богословское обоснование через концепцию «призыва к исламу», которая, как отмечал Джалалоддин Фарси, опирается на соответствующие эпизоды Корана и имеет широкое распространение в исламской традиции [41. С. 402]. В рамках пропагандистской деятельности в 1982 г. была создана Организация исламской пропаганды. С того же периода в государствах Ближнего и Среднего Востока посредством военно-политических и дипломатических методов при содействии Корпуса Стражей Исламской революции (КСИР) велась активная работа по созданию проиранских движений вроде ливанской «Хизбаллы» и «Верховного Совета исламской революции в Ираке», а также по поддержке уже существовавших групп («Палестинский исламский джихад», «Партия исламского призыва» и т.д.).
Тем не менее, в 1990-е гг. внешняя политика Ирана заметно смягчается. Во многом переход к более гибкому с точки зрения идеологии и прагматичному с точки зрения целеполагания курсу был обусловлен необходимостью стабилизации внутренней обстановки после затяжной войны с саддамовским Ираком 1980–1988 гг. [22. С. 306]. Важным событием здесь стала конституционная реформа 1989 г., которая имела не только практическое, но и большое символическое значение, т.к. в период её проведения Рухолла Хомейни был смертельно болен, а референдум по принятию поправок состоялся уже после его кончины, став «финальной точкой» десятилетнего правления лидера революции.
Среди основных изменений в Конституции ИРИ следует отметить упразднение поста премьер-министра и добавление статьи 176, предусматривавшей создание под началом президента и контролем со стороны рахбара Высшего совета национальной безопасности (ВСНБ), задачами которого являются: 1) определение оборонной политики, 2) координация деятельности в областях, связанных с политикой, разведкой, социальной, культурной и экономической сферами, в отношении национальной безопасности и 3) использование материальных и интеллектуальных ресурсов страны для противостояния внутренним и внешним угрозам [29]. И хотя Глава X, посвящённая внешней политике, осталась без изменений, создание ВСНБ позволило высшему руководству Ирана корректировать базовые концепции и основные задачи, чтобы избежать буквального следования установкам государственной идеологии.
Таким образом, с момента прихода к власти Али Хаменеи в идейно-ценностной ориентации Тегерана в качестве замены «экспорту Исламской республики» в качестве основных стали утверждаться такие идеологемы, как «ни Восток, ни Запад» и «религиозное народовластие». Последняя концепция позиционируется Верховным лидером в качестве альтернативы западному понятию демократии. Под ней понимается модель власти, базирующаяся на духовно-этической мотивации принимаемых решений с опорой на собственную исламскую традицию, а не «универсальные» ценности либерализма, навязываемые извне [19].
Что касается идеологемы «ни Восток, ни Запад», то изначально она работала через противопоставление нового режима сверхдержавам периода холодной войны. Е.Л. Калинин отмечал, что один из самых популярных лозунгов на стенах домов иранской столицы в период волнений 1979 г. гласил: «Китай, Советский Союз и Америка – враги нашего народа!» [11. С. 234]. Однако в период правления Хаменеи «ни Восток, ни Запад» стало предполагать, прежде всего, обеспечение «полной независимости государства и пресечение любого иностранного вмешательства во внутренние дела» [15. C. 181]. Такой подход, наряду с принципами «защиты прав всех мусульман» и «поддержки справедливой борьбы угнетённых против угнетателей во всём мире», закреплён в статьях 152–155 конституции ИРИ [29]. После иракского кризиса 1990-х – 2000-х гг. Иран окончательно перешёл от «экспорта Исламской революции» к финансовой и политической поддержке шиитских и дружественных сил, что доказывают примеры Сирии, Ирака, Палестины (ХАМАС), Ливана («Хизбалла» и «Амаль») и Йемена («Ансар Аллах»).
Важным элементом идейно-ценностного пространства иранской политики стала доктрина «диалога цивилизаций», выдвинутая в 1997 г. президентом Мохаммадом Хатами для преодоления внешнеполитической изоляции, возникшей из-за антииранского курса Запада и навязанной конфронтации с Саудовской Аравией, которую принято рассматривать в контексте т.н. «шиитско-суннитского конфликта». Во многом данная доктрина является антитезой теории «столкновения цивилизаций» С. Хантингтона, т.к. концепция Хатами, хоть и соглашается с тем, что в постбиполярный период «современный мир ищет новую основу для регулирования человеческих и социальных отношений», постулирует, что для предотвращения конфликтов в условиях глобального «возрождения культурного и религиозного плюрализма» необходимо создать и поддерживать постоянный диалог между цивилизациями [15. C. 202–203].
Иран, несмотря на продвижение нарратива о «Диалоге цивилизаций», не отказывался от базовых установок хомейнистской идеологии и продолжал преследовать свои. Так, для компенсации издержек санкционного давления со стороны США и регионального противостояния с Саудовской Аравией Тегеран проводил активную политику в Средней Азии, Закавказье и Каспийском регионе [15. C. 190–192]. Для укрепления имиджа Исламской Республики в 2010-е гг. иранское руководство стало формулировать концепцию «исламо-иранской модели прогресса», которая смогла бы стать всеобъемлющим планом развития страны, сочетающим социально-экономический и научно-технический прогресс с сохранением религиозной и культурно-исторической специфики.
Позже, 11 февраля 2019 г., Али Хаменеи в своём послании по случаю 40-летия Исламской Революции озвучил идею «второго этапа революции», изложив принципы дальнейшего развития страны [37]: 1) «наука и исследования» (обеспечение технологического суверенитета), 2) «духовность и мораль» (защита традиционных и религиозных ценностей), 3) «экономика» (ориентация на внутреннее производство и частичная либерализация рынка), 4) «справедливость и борьба с коррупцией» (социальная справедливость и усиление контроля со стороны надзорных органов), 5) «независимость и свобода» («ограничение политики и экономики страны в пределах её границ» и защита суверенитета), 6) «национальное достоинство, международные отношения, определение границ в отношениях с врагом» (борьба с западным универсализмом и гегемонией США), 7) «образ жизни» (продвижение модели развития ИРИ).
Примечательно, что на текущем этапе речь Хаменеи носит программный характер и позиционируется иранским руководством в качестве практического руководства по достижению стратегических целей [30].
Саудовская Аравия
Одним из важнейших элементов политического развития и имиджа Саудовской Аравии на мировой арене является ислам, т.к. сама государственность крупнейшей арабской монархии возникла благодаря заключённому в 1744/45 г. союзу между эмиром Мухаммадом ибн Саудом и богословом Мухаммадом ибн Абд аль-Ваххабом [8. С. 88]. Именно ваххабитское учение было идеологическим базисом объединения разрозненных частей Аравийского полуострова, вошедших после провозглашения 23 сентября 1932 г. в состав королевства, которое его же основатель воспринимал как «конфедерацию племён, объединённых общей верой» [23. С. 34–35]. По сей день династии Аль Сауд и Аль аш-Шейх являются своеобразным правящим «тандемом», где первым принадлежит вся полнота политической власти, а за вторыми закреплена ведущая роль в богословии и религиозных делах.
Особое положение ислама в государственно-правовой системе Королевства Саудовская Аравия (КСА) определено законодательно. Первая статья первой главы Основного низама правления, принятого в 1992 г., гласит, что королевство является государством, «религия которого – ислам, а конституция – Коран и Сунна» [39]. Однако в рамках идейно-ценностного подхода больший интерес вызывает не содержание, а исторический контекст документа. Работа по его созданию была начата в марте 1980 г. по указу короля Халида (1975–1982 гг.) об учреждении Комитета по выработке Основного низама на основе исламских ценностей. Принятие же результатов произошло спустя 12 лет, и утверждал их уже следующий король – Фахд (1982 – 2005 гг.), при котором в 1986 г. был утверждён титул правящего монарха – Служитель Двух Святынь [8. С. 553].
Отправным моментом для начала последовательного усиления религиозного фактора на институциональном уровне послужило два события 1979 г. – Исламская революция в Иране под началом шиитского духовенства и захват Мечети аль-Харам в Мекке группой радикальных салафитов. После этого для региональных процессов Ближнего и Среднего Востока периода 1970-х – 1980-х гг. характерной чертой стали два параллельных процесса «исламизации сверху» (использование исламского фактора в политике правящими кругами мусульманских стран) и «исламизации снизу» (политизация религии оппозиционными и антисистемными мусульманскими движениями в своих целях) [18. С. 3].
Саудовская Аравия реагировала на это так:
- Во внутриполитической сфере «исламизации сверху» извне (шиитская революционность Ирана) и «исламизации снизу» (радикализация салафизма) саудиты противопоставили политизацию ислама на институциональном уровне.
- Во внешнеполитической сфере Эр-Рияд совершил поворот от относительно сдержанного курса страны «третьего мира» в сторону концепции «живого сочетания морали и реализма» [14. С. 15].
Первая тенденция нашла своё отражение в развитии государственно-правовой системы и следующего этапа модернизации саудовского ислама, выражающейся в постепенной трансформации «классического ваххабизма» в «умеренную интерпретацию ханбалитского мазхаба» [13. С. 7]. Вторая же привела к активизации региональной политики Саудовской Аравии, основной задачей которой стало сдерживание Ирана с целью утверждения лидерства королевства на Ближнем Востоке.
Важным этапом здесь стало учреждение 25 мая 1981 г. по инициативе Саудовской Аравии Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива (ССАГПЗ), куда вошли все арабские страны Залива, кроме саддамовского Ирака. Несмотря на публичную риторику стран-участниц о том, что организация создана исключительно для развития экономических отношений, первоочередной задачей Совета являлась координация совместных усилий по борьбе с оппозиционными и революционными движениями, основными спонсорами которых монархии Залива считали Багдад и Тегеран. При этом «живое сочетание морали и реализма» в политике Эр-Рияда ярко проявилось в период ирано-иракской войны 1980–1988 гг., когда саудиты, несмотря на имеющиеся противоречия с режимом Саддама Хусейна, оказали поддержку иракской стороне. Расчёт здесь был сделан не только на сдерживание Исламской Республики силами баасистского Ирака, но и на демонстрацию арабской солидарности.
Война между двумя основными конкурентами Саудовской Аравии за гегемонию в зоне Залива позволил королевству усилить свою политику в мусульманском сообществе. Знаковым эпизодом стал третий саммит на уровне глав государств Организации исламской конференции (после 2011 г. – Организации исламского сотрудничества), состоявшийся в Мекке 25–28 января 1981 г. под названием «Сессия Палестины и Благородного Иерусалима». Египет и Афганистан не были приглашены на встречу по причине приостановленного членства, а Ливия и Иран отказались от участия из-за конфликта с принимающей стороной. Эр-Рияд, воспользовавшись отсутствием своих оппонентов на саммите, смог воспользоваться саммитом для продвижения собственной повестки. В шестом пункте раздела финального коммюнике под заголовком «Исламская солидарность» было заявлено, что «сессия постановила полностью посвятить себя принципу невмешательства, прямо или косвенно, во внутренние дела других государств; воздерживаться от провоцирования мятежа и посева семян раздора, которые не соответствуют исламским принципам, лежащим в основе Организации» [38].
Таким образом, можно говорить об окончательном оформлении в период 1980-х гг. двух векторов внешней политики Саудовской Аравии – регионального (позиционирование королевства как лидера арабского мира и ведущего государства зоны Залива) и религиозного (укрепление имиджа «родины ислама» и главного поборника общемусульманских ценностей в мире) [17. С. 215]. На первом направлении в 1990-х – 2000-х гг. основными инструментами реализации внешнеполитических интересов КСА, прежде всего, был ССАГПЗ. После оккупации Кувейта и второй войны в Заливе 1990–1991 гг. Совет интенсифицировал сотрудничество в сфере безопасности, что привело к значительному увеличению контингента «Щита полуострова» в 2002 г., а в 2003 г. накануне вторжения США в Ирак совместные силы арабских монархий были передислоцированы в Кувейт с целью отражения «потенциальной агрессии» со стороны Багдада.
Что же касается религиозного вектора, то после терактов 11 сентября 2001 г. в США Эр-Рияд был вынужден проявлять максимальную сдержанность. После публикации американскими спецслужбами данных, по которым из 19 террористов, угнавших самолёты, 15 имели саудовское подданство, участились нападки на саудитов. Руководство КСА сосредоточилось на защите имиджа «ваххабитского государства» и «родины ислама», т.к. ассоциации с джихадистами и радикальными салафитами из «Аль-Каиды» и «Талибана»[1] грозили серьёзными репутационными издержками. Правительство Саудовской Аравии опубликовало 26 сентября 2001 г. заявление о разрыве всех отношений с талибами, что позже позволило им присоединиться к антитеррористической коалиции под руководством США. Также Эр-Рияд стал инициатором чрезвычайной сессии Организации исламского сотрудничества (ОИС) по проблеме международного терроризма, которая прошла в столице Малайзии Куала-Лумпуре 1–3 апреля 2002 г. По итогам встречи была принята, как гласит первый пункт документа, «во имя исламской солидарности», Куала-Лумпурская декларация о международном терроризме.
Борьба с терроризмом занимает одно из центральных мест в политическом дискурсе КСА. В 2000-е гг. это оформилось в рамках декларируемого принципа «умеренности» [14. С. 143–144], который стал дополнением концепции «живого сочетания морали и реализма». Однако после «арабской весны» и прихода к власти короля Салмана ибн Абд аль-Азиза 23 января 2015 г. внешняя политика Саудовской Аравии заметно активизировалась. Сирийский и йеменский кризисы побудили Эр-Рияд пересмотреть некоторые из своих приоритетов. Негативные процессы, запущенные «арабской весной», продемонстрировали саудитам нецелесообразность разделения регионального и религиозного векторов.
Одним из первых результатов стало создание Исламской военной антитеррористической коалиции (ИВАК), о чём наследный принц КСА Мухаммад ибн Салман заявил 15 декабря 2015 г. [40]. В состав ИВАК вошло 41 государство из числа членов ОИС, но, несмотря на декларируемый «общемусульманский» характер Коалиции, отсутствие в ней Ирана сигнализировало, что Эр-Рияд тогда, как и раньше, воспринимал политику Тегерана в регионе в экспансионистском ключе. Тем не менее, рассматривать ИВАК в качестве полноценного «суннитского блока», противопоставленного проекту «шиитской солидарности» ИРИ, нельзя, т.к. данная организация нигде, кроме учений и нескольких саммитов, себя не проявила.
Возвышение наследного принца, ставшего фактическим лидером Саудовской Аравии, привело широкомасштабным реформам в королевстве, которые некоторые исследователи обозначают как «перестройку» [21. С. 74]. Изменения во внешней политике начались параллельно с решением многочисленных внутренних проблем. Важнейшим инструментом стала опубликованная 25 апреля 2016 г. стратегическая программа «Видение: 2030», включающая, помимо обширного экономического блока, элементы, касающиеся образа будущего и современной саудовской идентичности, которая должна сочетать приверженность традиции с развитием технологий, экономики и общества.
Особый акцент был сделан на молодёжи и борьбе с религиозным экстремизмом, что Мухаммад ибн Салман неоднократно подтверждал в своих речах [35]. В целом же сама стратегия предполагает создание нового прогрессивного имиджа королевства в соответствии с задачей «обретения ведущей роли в окружающем мировом пространстве», сформулированной ещё Абд аль-Азизом ибн Абд ар-Рахманом на заре нефтяной эры Саудовской Аравии.
Турция
В своем внешнеполитическом дискурсе Турция активно формирует собственные идейно-ценностные нарративы, проецируемые не только на региональном уровне, но и на глобальном. Анкара выстраивает свою внешнюю политику, активно используя собственные концепты. Турция смогла выработать целый набор идеологем, применяемых на разных направлениях внешнеполитической деятельности.
Основным тезисом, озвучиваемым на уровне международного сообщества, является «мир больше пяти». Р. Т. Эрдоган в своих публичных выступлениях активно призывает к реформе Совета Безопасности ООН. Подробно эта идея была изложена в его книге «Более справедливый мир возможен» [43]. В представлении Турции Совет Безопасности ООН является олицетворением международной системы, которая несправедливо дает привилегии лишь пяти постоянным членам. Используя право вето, эти страны используют Совет для удовлетворения своих интересов и избежания наказания за свои деяния. Эти привилегии распространяются и на их союзников.
Анкара заявляет, что данный институт не справляется с возложенными на него обязательствами по обеспечению мира и стабильности в мире. В современной конфигурации Совета Безопасности ООН, если не считать ротации 10 временных членов, не представлены Африка, Латинская Америка, т.н. «мусульманский мир» и большая часть Азии. Поэтому Совет, по мнению турецкого руководства, не может представлять интересы всего мира и решать глобальные вопросы, и постоянные члены либо должны взять ответственность за современное состояние всей системы, либо провести коренные реформы организации.
Подобное рвение Турции в деле реформирования главного международного института направлено на повышение собственной роли в рамках международной системы. В видении турецких политиков Турция как «стабилизирующая держава» [42. P. 25-27], чья деятельность направлена на достижение мира и справедливости, решение глобальных вызовов и разрешение различных конфликтов, должна стать постоянным членом СБ ООН.
Анкара претендует на особую роль в мировой политике. «Турция больше чем Турция», «наши физические границы отличаются от наших границ в нашем сердце»: именно так турецкие политики описывают внешнюю политику своей страны. Данный подход основан на исламской концепции предопределённости будущего государства отведенной ей географией. В случае Турции под географией судьбы рассматриваются территории не только в рамках современных границ государства, но и все постосманское пространство [26. С. 139]. В турецком видении нет проблемных точек, в которых не может быть интересов Анкары. Поэтому Турция активно включается в региональные конфликты в Сирии, Ливии, Ираке, Нагорном Карабахе, создает военные базы в Сомали и Катаре, стремится сомкнуть на себе различные дипломатические треки, называя это «дипломатическим трафиком» и предоставляя площадки для переговоров [9. С. 10-11].
Помимо вышеперечисленных идей, большую роль в формировании идейно-ценностной базы турецкой политики играют два фактора: конфессиональный и этнический. Тюркское и исламское пространства являются частью идеологии «хаба», в рамках которой Турция стремится реализовать потенциал не только своего географического положения, но и исторического наследия [3. С. 118].
Турция выступает в защиту интересов мусульманского мира, стремится стать его рупором на международной арене, традиционно уделяя внимание этой части населения мира во время своих выступлений на международных событиях, что снова вписывается в концепт «справедливости». Р. Т. Эрдоган поднимает вопросы роста исламофобии в мире, кризисов и гражданских войн в мусульманском мире, незначительной представленности данной части земли в международных организациях, особенно в ООН.
Особо акцентируются преступления против мусульман: события в Мьянме, теракт в новой Зеландии, действия Израиля с подчеркиванием отсутствия реакции на них со стороны европейских государств [43. Р. 93-101]. Турция же на фоне бездействия остальных государств представляется страной, делающей максимальный вклад в международную стабильность. По словам Р. Т. Эрдогана, Турция – государство с самыми большими затратами в международную гуманитарную сферу по отношению к ВВП. Турецкие организации ТИКА, Красный полумесяц, Афад работают в каждой точке земного шара, предоставляя помощь миллионам нуждающимся, а на Ближнем Востоке Турция участвует в борьбе с террористическими группировками [2].
Исламский дискурс - одна из отличительных черт современной внешней политики Анкары [1. С. 118]. Турция представляет собственную модель развития исламских государств: синтез ислама и демократической республики. Как пишут турецкие эксперты, реформы, которые проводились исходя из требований ЕС, превратили страну в единственное демократическое мусульманское государство с работающей рыночной экономикой [33. P. 13]. Издание The Economist и вовсе характеризовало Турцию как «источник вдохновения для мусульман всего мира», который смог добиться этого благодаря своей светской демократии, развивающейся экономике и международному влиянию.
В условиях, когда в ряде арабских странах религиозные движения чаще всего находились в оппозиции, а секуляризация воспринималась как неотъемлемая часть процесса демократизации, Турция при правлении Партии справедливости и развития стремилась продемонстрировать, что исламское движение в условиях демократии может оставаться умеренной силой. Турция прошла большой путь в процессе примирения религии с современностью и демократией, что и способствовало тому, что Турция рассматривалась исламским миром как пример государственного развития [28. P. 46]. Симпатии Анкаре добавляли выступления Р. Т. Эрдогана, который подмечал, что его политическое движение не будет использовать религию в качестве политического инструмента, потому что есть очень большая разница между партиями, придающими большое значение религии, и партиями, стремящимися превратить религию в идеологию [34. P. 140-141].
Ссора Р. Т. Эрдогана и премьер-министра Израиля Ш. Переса на полях Давосского форума в 2009 г. привела к тому, что турецкий президент стал героем «арабской улицы» [36]. Лидера Турции встречали как народного героя во время его визитов в арабские страны, а руководство Египта и Туниса и вовсе характеризовали Турцию как пример развития для их государств. В ряде стран Ближнего Востока и Северной Африки появились партии «Справедливости и развития», созвучные с названием партии Р. Т. Эрдогана.
Однако Турция не смогла реализовать весь потенциал в исламском мире. Неудачи движения «Братьев-мусульман»[2] в ряде стран арабского мира, разногласия со странами Аравийского полуострова, ливийский и сирийский кризисы снизили возможности Анкары по проекции своего влияния на регион через религиозную сферу.
Если в религиозном плане действия Турции стали носить популистский характер и дальше речей и выступлений не заходили, то этнический фактор во внешней политике Турции находится в практической плоскости. Анкара стремится к формированию туркоцентричной подсистемы международных отношений. Основным в данном ключе является политика на тюркском пространстве.
С преобразованием Совета сотрудничества тюркоязычных государств в Организацию тюркских государств (ОТГ) и принятием «Видения тюркского мира – 2040» Турция перешла к формированию туркоцентричной подсистемы международных отношений. В ОТГ помимо Турции входит Азербайджан, Казахстан, Узбекистан, Киргизия, а Венгрия и Туркменистан имеют статус наблюдателя.
Политика Турции на тюркском направлении предполагает формирование структур и институтов, которые способствовали бы универсализации общественной сферы на основе турецкого примера. В рамках ОТГ формируется площадка для создания общего тюркского пространства. При этом турецкий вариант пантюркизма не учитывает культурные и исторические особенности тюркских народов, что обусловлено чувством исключительности у турецкой элиты [5. С. 294].
Турция смогла выработать различные идейно-ценностные нарративы, которые охватывают различные направления внешнеполитической деятельности страны. Можно выделить три направления деятельности: глобальный (трансформация международной системы), исламский мир и тюркский мир. Сейчас наиболее результативна деятельность в тюркском направлений. Этнический фактор начинает все больше преобладать в политике Анкары, что в дальнейшем может негативно сказаться на деятельности в направлении исламского мира.
* * *
В заключение целесообразно обобщить изложенное о конфигурации этноконфессионального фактора, базовых идеологем и ключевых нарративов в политических курсах Ирана, Саудовской Аравии и Турции в формате таблицы, отражающей ключевые факторы влияния этих государств на идейно-ценностный ландшафт Ближнего Востока.
Таблица 1
Соотношение факторов влияния Ирана, Саудовской Аравии и Турции на идейно-ценностный ландшафт Ближнего Востока
|
|
Этнический фактор
|
Религиозный фактор
|
Политический фактор
|
|
Иран
|
персидская компонента
|
шиитская компонента
|
республика
|
|
«исламо-иранская модель прогресса»
|
«власть факиха»
|
«второй этап революции»
|
|
Саудовская
Аравия
|
арабская компонента
|
суннитская компонента
|
монархия
|
|
региональный вектор внешней политики (лидерство в арабском сообществе, ССАГПЗ и пр.)
|
религиозный вектор внешней политики («суннитская солидарность», ИВАК и т.д.)
|
проект «Видение: 2030»
|
|
Турция
|
турецкая («тюркская») компонента
|
суннитская компонента
|
республика
|
|
формирование туркоцентричной подсистемы международных отношений (ОТГ, «Видение тюркского мира – 2040» и пр.)
|
«исламский дискурс» (внутренняя исламизация, «защита интересов мусульманского мира» и т.д.)
|
турецкая модель развития («Турция больше, чем Турция», концепт «справедливости» и т.д.)
|
Разумеется, каждое из трех государств обладает национальными стратегическими интересами, которые выходят за пределы Ближнего Востока, охватывая как соседние с ним регионы Северной Африки, Африки южнее Сахары, Южного Кавказа, Средней Азии и др., так и глобального уровня, оказывая воздействие на трансформирующуюся систему международных отношений. Среди прочего и Исламская Республика Иран, и Королевство Саудовская Аравия, и Турецкая Республика претендуют на роль «стержневого государства» в исламском мире.
Тегеран видит достижение подобного лидерства благодаря идеологеме «диалога цивилизаций» и продвижении модели развития «ни Запад, ни Восток», которая в условиях постбиполярного мира является альтернативой либеральному проекту глобализации, который активно навязывается Западом. Эр-Рияд нацелен на «обретение ведущей роли в окружающем мировом пространстве», в том числе за счет идеи «поборника общемусульманских ценностей в мире». Анкара продвигает идеологемы «хаба», «Мир больше пяти», «Турция больше чем Турция», «наши физические границы отличаются от наших границ в нашем сердце». Таким образом, несмотря на единую цель, подходы и способы её реализации различны у всех трех исследуемых государств Ближнего Востока, что создает серьезный потенциал конфронтации в будущем.
Внешнеполитические устремления Ирана, Саудовской Аравии и Турции пересекаются с традиционными сферами интересов России. Это оказывает влияние на характер и перспективы двустороннего взаимодействия между Москвой и ближневосточными партнерами (Тегераном, Эр-Риядом и Анкарой). Идейно-ценностный фактор в этих отношениях играет одну из ключевых ролей, поскольку определяет направления и концептуальное содержание внешнеполитических векторов государств, их интересы и цели.
В этой связи вопрос исследования идейно-ценностного ландшафта регионов стратегических интересов, включая анализ идей, ценностей и идеологем ведущих государств-партнеров, становится крайне актуальным для России, поскольку расширяет поле прогнозирования и стратегического планирования развития двусторонних и многосторонних отношений, с учетом сильных и слабых сторон, возможностей и угроз, которые государства представляют или могут потенциально представлять на глобальном и региональном уровнях.
Литература
1. Аватков В. А. Идейно-ценностный фактор во внешней политике Турции. Вестник МГИМО. 2019. № 4 (67).
2. Аватков В. А., Крылов Д. С. Рефлексивное управление при осуществлении Турецкой Республикой кроссрегиональной политики «мягкой силы». Вопросы истории. 2020. № 8.
3. Аватков В. А., Останин-Головня В. Д. Идейно-ценностное измерение мировой политики и дихотомия Восток–Запад./ Свободная мысль. 2022. № 3.
4. Аватков В. А., Останин-Головня В. Д. Идейно-ценностный ландшафт постбиполярной эпохи: этноконфессиональный фактор и проблема экстремизма. Вестник Российской нации. 2022. № 6.
5. Аватков В. А., Сбитнева А. И. Новый национализм Турецкой Республики. Вестник РУДН. Серия: Политология. 2022. № 2.
6. Богачева А. С. Исламская Республика Иран: итоги долгого пути // Ближний Восток: Политика и идентичность. Москва: Издательство «Аспект Пресс», 2021.
7. Вартумян А. А. Исламский фактор в политическом процессе шахского Ирана и Ирана после революции 1978–1979 гг.: компаративистский анализ. Социально-гуманитарные знания. 2011. № 8.
8. Васильев А. М. История Саудовской Аравии (1745 г. конец ХХ в.). Москва: «Классика плюс», 1999.
9. Гузаеров Р. И. Новая эпоха политики добрососедства Турции. Международные отношения. 2022. № 2.
10. Дружиловский С. Б. Иран // Ислам в государственной и общественно-политической системах стран Востока. Москва: МГИМО-Университет, 2018.
11. Калинин Е. Л. Исламская революция 1979 года в Иране. Записки очевидца. Москва: ИВ РАН, 2010.
12. Кожанов Н. А. Иран: в поисках своего места в международных отношениях. Ближний Восток: Политика и идентичность. Москва: Издательство «Аспект Пресс», 2021.
13. Косач Г. Г. Саудовская Аравия: «религиозное государство» или «государственная религия»? Религия и общество на Востоке. Москва: ИВ РАН, 2017.
14. Косач Г. Г., Мелкумян Е. С. Внешняя политика Саудовской Аравии. Приоритеты, направления, процесс принятия решения. Москва: «АСТИ-ИЗДАТ», 2003.
15. Манучихри А. Политическая система Ирана. Санкт-Петербург: Петербургское Востоковедение, 2007.
16. Мутаххари М. Иран и ислам: история взаимоотношений. Санкт-Петербург: «Петербургское Востоковедение», 2008.
17. Останин-Головня В. Д. Поворот на Ближний Восток: фактор «исламского пробуждения». Контуры глобальных трансформаций: политика, экономика, право. 2022. Т. 15, № 2.
18. Примаков Е. М. (ред.) Современный ислам: проблемы политики и идеологии. Москва: ИВ АН СССР, 1985.
19. Религиозное народовластие // Исламская революция: Вчера. Сегодня. Завтра. 2019.02.11. – https://iran1979.ru/mardomsalari-ye-dini/ (дата обращения: 01.12.2023).
20. Стрельцов Д. В. (ред.) Политика безопасности стран современного Востока. Москва: Издательство «Аспект Пресс», 2021.
21. Сурков Н. Ю. Саудовская Аравия: этнорелигиозный национализм. Ближний Восток: Политика и идентичность. Москва: Издательство «Аспект Пресс», 2021.
22. Тегин Ю. Л. Политика экспорта Исламской революции как специфическая форма военно-политической деятельности. (ИРИ – 80-е годы). Ближний восток и современность. Москва, 1999.
23. Уолд Э. SAUDI, INC. История о том, как Саудовская Аравия стала одним из самых влиятельных государств на геополитической карте мира. Москва: «Альпина Паблишер», 2021.
24. Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. Москва: АСТ, 2021.
25. Хомейни Р. Исламское правление. Алматы: Издательство «Атамура-Казахстан», 1993.
26. Цибенко В. В. Конструирование идеологического дискурса о воображаемой географии в Турции. Международная аналитика. 2022. № 13 (3).
27. Яковлев А. И. Религиозный фактор в мировой политике в эпоху глобализации: от секуляризации к фундаментализму. Вестник Московского университета. Серия 25. Международные отношения и мировая политика. 2013. № 4.
28. Altunisik M. B. The Turkish model and democratization in the Middle East. Arab Studies Quarterly. 2005. № 1/2 (27).
29. Iran (Islamic Republic of)'s Constitution of 1979 with Amendments through 1989 // Comparative Constitutions Project. 2022.27.04. – https://www.constituteproject.org/constitution/Iran_1989.pdf?lang=en (дата обращения: 01.12.2023).
30. Iran’s Khamenei moves to usher in new generation of revolutionaries // Al-Monitor. 2019.21.02. – https://www.al-monitor.com/originals/2019/02/iran-khamenei-second-step-revolution-youth-new-generation.html (дата обращения: 01.12.2023).
31. Krauthammer C. The Unipolar Moment. Foreign Affairs. 1990. Vol. 70, No. 1.
32. Kumar C. Herzl’s Vision Realized: Israel as “Outpost of Western Civilisation in Asia” // The Palestine Chronicle. – 2014.12.12. –https://www.palestinechronicle.com/herzls-vision-realized-israel-as-outpost-of-western-civilisation-in-asia/ (дата обращения: 20.06.2023).
33. Onis Z., Kutlay M. The dynamics of emerging middle-power influence in regional governance: the paradoxical case of Turkey. Australian journal of international affairs. 2016. № 2 (72).
34. Özbudun E. Secularism in Islamic Countries: Turkey as a Model // Constitutionalism in Islamic Countries: Between Upheaval and Continuity. New York: Oxford Academic, 2012.
35. Saudi Crown Prince pledges elimination of ‘what is left of extremism’ in near future // Arab News. 2017.26.10. – https://www.arabnews.com/node/1182831/%7B%7B (дата обращения: 01.12.2023).
36. Telhami S. Annual Arab Public Opinion Survey // University of Maryland. – 2011. –https://moked.it/unione_informa/111206/Annual%20Arab%20Public%20Opinion%20Survey%202011.pdf (дата обращения: 01.12.2023)
37. The “Second Phase of the Revolution” Statement addressed to the Iranian nation // Khamenei.ir. 2019.11.02. – https://english.khamenei.ir/news/6415/The-Second-Phase-of-the-Revolution-Statement-addressed-to-the (дата обращения: 01.12.2023).
38. Third Islamic Summit Conference // Organization of Islamic Cooperation. 1981.25.01. – https://ww1.oic-oci.org/english/conf/is/3/3rd-is-sum.htm (дата обращения: 01.12.2023).
39. Ан-низам аль-асаси ли-ль-хукм [Основной низам правления] // Джами'а аль-малик Са'уд. – https://faculty.ksu.edu.sa/sites/default/files/lnzm_lssy_llhkm_0.pdf (дата обращения: 01.12.2023).
40. Ташкиль тахалюф ислями 'аскари ли-мухараба аль-ирхаб макаррух ар-Рияд [Создана Исламская военная антитеррористическая коалиция со штаб-квартирой в Эр-Рияде] // Русья аль-йаум. 2015.14.12. – https://arabic.rt.com/news/803945-واس-تشكيل-تحالف-إسلامي-عسكري-لمحاربة-الإرهاب-مقره-الرياض/ (дата обращения: 01.12.2023).
41. Фарси Д. Фальсафи-е энгелаб-е эслами [Философия Исламской революции]. Тегеран: «Амир Кабир», 1989.
42. Altun F. Küresel belirsizlik çağında istikrarlaştırıcı güç Türkiye [Турция как стабилизирующая сила в эпоху потрясений]. İstanbul: Paradigma yayınları, 2022.
43. Erdoğan R. T. Daha adil bir dünya mümkün [Более справедливый мир возможен]. İstanbul: Turkuvaz kitap, 2021.
[1] Организации запрещены в РФ.
[2] Организация запрещена в РФ.
Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
