1
Традиционный подход к изучению общественного развития основан на анализе интересов его участников. Понимание их нужд позволяет определить вектор их устремлений и понять, что же именно и для достижений каких именно целей они будут или, по крайней мере, будут пытаться делать.
Разумеется, интересы субъектов общественного развития столь же разнообразны, что и сами эти субъекты. Классический марксизм разделял их, как и все остальные факторы социальной динамики, на «объективные» и «субъективные» - то есть на не преодолимые волей человека, существующие помимо нее и на порожденные ею. Высшее достижение марксизма - исторический материализм в своем живом проявлении (а не выхолощенный заскорузлостью начетчиков) представляется выродившейся в искусство абсолютно хулиганской наукой о том, каким образом и при каких условиях члены общества могут изменять правила его функционирования, до последней крохи «вычерпывая» все возможные степени как личной, так и коллективной свободы.
История (включая разнообразные «штурмы неба», предпринимавшиеся отнюдь не только марксистами, а в настоящее время осуществляемые их наиболее последовательными отрицателями) весьма убедительно и многократно показала, что многие формально субъективные факторы на деле жестко детерминируются разнообразными долговременными обстоятельствами и потому являются, таким образом, вполне объективными.
В силу изложенного представляется правильным разделять факторы общественного развития не на объективные и субъективные (в соответствии с устоявшейся марксистской традицией), а по А.И.Фурсову: на «системные», то есть связанные с закономерностями развития обществ и в силу этого устойчивые (хотя и отнюдь не незыблемые), и «проектные», связанные с сознательными усилиями людей (а точнее, их организованных и потому влиятельных групп) [3].
Представляется принципиально важным осознать само собой разумеющийся, но последовательно отвергаемый (или по меньше мере отторгаемый) самыми разнообразными политическими и интеллектуальными группами влияния факт, в соответствии с которым интересы значимых факторов общественного развития, самих общественных систем и в целом общественные закономерности как таковые реализуются отнюдь не «сами собой», а исключительно через проекты, то есть через сознательную и длительно развертывающуюся, последовательно реализуемую волю организованных групп людей. Иногда (как все мы, надеюсь, хорошо помним по опыту христианства, создания США и советской цивилизации) такая проектная деятельность порождает собственные, в том числе весьма устойчивые общественные системы.
Кстати, довольно существенно, что именно осознание указанного простейшего и самоочевидного факта распространяет сферу интереса традиционной науки на специалистов по изучению непубличных структур власти (традиционно клеймимых, - как представляется, в том числе в интересах изучаемых ими лиц и структур – «конспирологами») [3].
Ни при каких обстоятельствах не следует забывать, что реализация тех или иных общественных интересов (изученная классовым подходом до фатального и вульгаризаторского возведения ее в заведомо бесплодный абсолют) ограничивается отнюдь не только противостоянием иных, противостоящих им общественных проектов и сопротивлением общественной среды (которое, как и в естественных науках, никогда не следует сбрасывать со счетов), но и внутренними особенностями самих социальных систем и организованных групп людей, непосредственно реализующих эти общественные интересы.
Надо отдать должное - современное обществоведение научилось весьма и весьма неплохо учитывать часть подобных особенностей, в первую очередь связанных с групповыми и индивидуальными культурой и психологией.
Однако фундаментальным пробелом, парализующим современные общественные науки и во многом лишающим их прогностического потенциала (а значит, и практической значимости) по-прежнему остается фактическое игнорирование обратного влияния на субъекты общественного развития целей, которые они перед собой ставят, задач, которые они для достижения этих целей стараются решать, и, соответственно, функций, которые они стремятся выполнять.
А между тем это обратное влияние, изучаемое в рамках не традиционного для современной науки (несмотря на все проклятия в адрес Маркса и его последователей) классового (вырождающегося в рамках политологических экзерсисов в элитарно-групповой, а в рамках политологических – в культурно-групповой), а до сих пор, как это ни досадно, непривычного функционального подхода, исключительно велико.
2
На закате советской цивилизации, да и в настоящее время элиты отечественной сборки (как и некоторые зарубежные, не способные, как это будет показано ниже, победить именно в силу своей функциональной ориентации) стремились к максимально возможному сохранению стабильности во всех сферах общественной жизни. Раньше это оформлялось гуманистической максимой «лишь бы не было войны», сегодня фиксируется с прямотой и искренностью, достойных лучшего применения. Весьма часто данное стремление вполне диалектически развивается до заведомого абсурда и вырождается, в том числе публично, в архаизаторскую жажду «прекрасного прошлого» - и отнюдь не только советского, но даже и феодального (в виде, например, сословного общества).
С точки зрения функционального подхода преследование стабильности как фундаментальной цели (сколько бы ни высмеивали ее формулами вроде «мамочка, роди меня обратно») является страшнейшим из возможных для системы государственного управления преступлений перед обществом. Ведь такая ориентация, как представляется в настоящее время, практически с фатальной неизбежностью обрекает управляющую систему на пассивность, добровольный отказ от сути жизни – стратегической инициативы и на в прямом смысле самоубийственное (как мы слишком хорошо имеем возможность увидеть на опыте последних десятилетий) «ситуационное реагирование».
Именно поэтому, насколько можно судить с высоты накопленного за минувшие века опыта социальных революций и трансформаций, великий Гете (обладавший, на что традиционно не обращают внимания философы и литературоведы, весьма значительным и позитивным практическим опытом государственного управления) без тени сомнения, мгновенно отправил в ад своего героя всего лишь за одно-единственное пожелание: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» - то есть за пожелание стабильности (и даже не за провозглашение ее в качестве социального идеала и тем более не за выработку и попытку реализации государственной политики, направленной на ее сохранение).
В условиях стремительных (настолько, что как минимум с начала информационной эпохи в 1991 году мы не успеваем их осознавать) драматических изменений, связанных со все более глубоким преобразованием новыми технологиями общественных отношений и даже самого человека, подобный подход может вполне заслуженно казаться совершенно нелепым, безграмотным и неадекватным (и даже действительно быть таковым). Однако его последовательно (и в краткосрочном плане порой весьма эффективно) реализуют вполне здравые и трезвомыслящие люди, в том числе и прекрасно понимающие его историческую ограниченность, плавно перетекающую в порочность.
Возникновение и практическая реализация этого подхода обусловлены тем, что он предельно жестко детерминирован фундаментальной целью, вынужденно преследуемой управляющей системой в силу самой ее природы и, соответственно, функцией данной управляющей системы.
Сосредоточенным на доживании своей социальной жизни общественным организмам и даже просто группам (в полной аналогии с отдельными индивидами, по тем или иным причинам сосредоточенным, в том числе и в относительно молодом возрасте, на доживании своей физиологической жизни) попросту странно и даже нелепо (не говоря уже о том, что это попросту невежливо) предлагать начинать ее заново.
Ведь даже в самом лучшем из вообразимых случае наличия у них интеллектуальных и физических сил для этого указанные субъекты еще далеко не реализовали свое предназначение и уже только поэтому, в силу своих сугубо внутренних свойств и обстоятельств, вопреки всем внешним факторам будут всецело сконцентрированы именно на доживании, на продлении всеми силами в сколь угодно быстро съеживающемся настоящем комфортного для них прошлого, напоминая порой персонажей песенки Карлсона: «Пусть все кругом горит огнем, а мы с тобой споем…, - и отдохнем».
На этом душераздирающем в прямом смысле слова фоне представляется все более очевидным и вместе с тем все более важным, что сила и историческое превосходство западной цивилизации над ее многообразными противниками заключается прежде всего не в могучих и всеобъемлющих финансовых и информационных механизмах, не в направляемых вовне технологиях социальной инженерии и даже не в управляющем всеми этими разнообразными инструментами жестко структурированном и непрерывно тренируемом, оснащенном всепоглощающей и несгибаемой волей интеллекте,
Сила и историческое превосходство западной цивилизации, как представляется в настоящее время, заключается прежде всего в создании надгосударственных, действующих через глобальный бизнес и потому крайне активных и слабо формализованных систем управления. Погруженные в жесточайшую конкурентную среду, в которой борьба идет в конечном счете не за деньги и даже не за власть, а за саму жизнь (не случайно А.Едрихин (Вандам) писал о политике именно как «искусстве борьбы за жизнь»), они вынуждены в силу этого поддерживать постоянно высокий уровень внутренней конкуренции, который обеспечивает им надежную способность к достаточно быстрому самообновлению перед лицом угроз и даже простой неопределенности.
Выработав возможности той или иной эффективно эксплуатируемой ими общественной системы (пусть даже сами они эту систему в своих собственных целях и создавали) - будь то финансовые спекуляции, традиционная демократия или сами рыночные отношения как механизм формирования и саморегулирования не только экономики, но и социума как такового - и оказавшись в силу этого перед лицом ее краха (а значит, и краха социальной среды своего собственного обитания), эти управляющие системы проходят в настоящее время очередной цикл обновления.
Крайняя болезненность, вызванная глубиной и масштабностью этого обновления (современная наука просто не застала подобные по масштабу процессы и потому воспринимает их как нечто беспрецедентное), не должна создавать иллюзии: гибель старого мира означает не уничтожение вместе с ним его творческой и организующей сердцевины в лице наиболее значимой группы капитала, но лишь ее перерождение в новое качество, не до конца понятное в настоящее время даже ей самой - не говоря уж о сторонних наблюдателях вроде нас.
Дряхлая, заскорузлая, нежизнеспособная часть наднациональных систем непубличного управления Запада вместе со всем своим обслуживающим персоналом (далеко не только из разного рода колоний, но и из метрополии) истово, до конца пытается гальванизировать труп отжившей общественной формы, с которой отождествляет себя, – и в конечном итоге добросовестно ложится в могилу Истории вместе с этим уже распадающимся на части трупом.
Активная же, творческая часть глобальной западной элиты, опирающаяся на прогрессивную, восходящую к власти группу капитала - в настоящее время на цифровой капитал (или капитал социальных платформ, то есть социальных сетей, используемых для массового управления), убедившись в неотвратимости драматических, фундаментальных изменений (как минимум в неотвратимости переживаемого нами в настоящее время распада единого глобального рынка на макрорегионы), стремится сама спровоцировать и возглавить эти изменения, чтобы не пасть их беспомощной жертвой, а, напротив, форсировав и овладев ими, направить их энергию и уже накопленную инерцию в своих интересах, разделаться при помощи этого с конкурентами и укрепить свою власть в новом мире, который они всякий раз пытаются строить сами и для себя.
Эта гибкость, способность принимать даже самую ужасную для себя реальность как данность, способность беспристрастно и без тени сантиментов (в том числе и в отношении себя самих) осознавать реальность, умение «менять кожу» и преображаться в соответствии с требованиями наступающей реальности, готовность продуманно (а в критические периоды и отчаянно) пробовать новое, не боясь в прямом смысле слова никаких потерь, представляется сильнейшим фактором исторической жизнеспособности западной цивилизации как таковой. Эта уникальная особенность сформирована, воспитана и впечатана в культурный код западных элит постоянной беспощадной борьбой основных групп его капиталов.
В настоящее время таковыми группами в конечном счете являются представители капиталов реального сектора, финансовых спекулянтов и цифровых технологий.
3
С точки зрения борьбы за глобальную власть (сохранение глобальной власти как таковой в условиях распадающегося мира представляется как минимум весьма и весьма проблематичным, но отчаянная борьба за нее продолжается просто в силу воспоминаний, фантомных болей уходящего исторического времени) суть сегодняшней эпохи заключается в объединении порожденных финансовыми спекулянтами «цифровиков» с капиталами реального сектора (в силу неумолимой, объективной общности системных интересов) и разрушение сначала власти финансовых спекулянтов, а затем и их самих как экономических субъектов.
В самом деле: в наступившую постинформационную эпоху, когда управление огромными массами людей все в большей степени осуществляется без некогда совершенно необходимого посредничества насилия и денег, а непосредственно – информацией и эмоциями, доставляемыми каждому человеку по отдельности через всеобъемлющие социальные сети, финансовый спекулятивный капитал становится безобразно раздувшимся и невесть что вообразившим о себе паразитом, подлежащим уничтожению просто из объективной необходимости экономить ресурсы [2].
Представители уходящего финансового спекулятивного капитала, как минимум ощущая (а весьма часто и прекрасно осознавая) нависшую над собой смертельную угрозу, отнюдь не пытаются стабилизировать, заморозить ситуацию: они не поддаются соблазнам сколь угодно естественной и «по-человечески понятной» пассивности и стратегической обороны, прекрасно видя бессмысленность и бесперспективность подобного поведения.
Напротив, они с невиданным напором, яростью и энергией разработали и последовательно реализуют всеобъемлющий проект «глобальной перезагрузки» - значительно более масштабной и глубокой, чем может позволить себе признать кто бы то ни было из их пропагандистской обслуги. Содержанием этого глобального проекта представляется в настоящее время полное, всеобъемлющее разрушение современной западной цивилизации как таковой: начиная с уничтожения семьи как общественного института ее социальной основы и заканчивая комплексным разрушением промышленности как ее основы в сфере хозяйствования, а также массовым переселением культурно и этнически чуждых ей народов для стирания ее культурной и даже этнической основы, для обеспечения полного ее переформатирования и запуска заново, с возможно более низкого уровня социально-экономического и технологического развития процесса потребления как двигателя экономического роста и инструмента извлечения прибыли.
При всей своей гротескности, фантасмагоричности и кажущейся фантастичности этот людоедский подход представляется строго логичным и с точки зрения интересов глобального спекулятивного финансового капитала совершенно естественным.
В самом деле, раз у людей (по крайней мере в развитых странах) некоторое время назад стало так много предметов потребления, что это начало останавливать дальнейший экономический рост, так как указанный рост для своего устойчивого характера требует непрерывного увеличения потребления, а люди исчерпали свои возможности наращивания потребления, в том числе и по сугубо физиологическим причинам, - значит, необходимо «обнулить» ситуацию, свести их потребление к ничтожному минимуму и затем заново пойти таким успешным путем, вдобавок ко всему столь хорошо известным благодаря трудам историков (а также скрытым до сих пор семейным хроникам представителей «старой аристократии» и глобальной элиты).
Соответственно, раз уже в совсем не отдаленном будущем, по всей видимости, попросту не останется приемлемого места финансовым спекулянтам, значит, последним для своего спасения и сохранения в качестве доминирующей общественной силы необходимо ввергнуть человечество в столь дикое, столь отдаленное, столь варварское прошлое, что полностью изжившие себя в настоящем финансисты вновь станут для него недосягаемым, завораживающим светлым будущим.
Этот проект, как и многие другие слишком радикальные проекты коренного преобразования человечества, представляется обреченным на более или менее катастрофическую неудачу. Непосредственная – и вполне очевидная для всех, кроме глобальных финансовых спекулянтов, которым жажда сохранения власти застит глаза, - причина этой неудачи заключается в том, что массовое одичание людей, их оглупление и утрата способности к техническому творчеству неминуемо разрушат сложившиеся к настоящему времени системы жизнеобеспечения. Эта техногенная катастрофа глобального масштаба сократит численность населения Земли в самом лучшем случае в разы (как произошло в Германии в результате Тридцатилетней войны), а скорее всего - даже на порядки.
Принципиально важно, что представители глобальных спекулятивных финансовых капиталов в принципе не способны понять этой самоочевидной истины не только в силу названных только что корыстных интересов, но и потому, что практически все сколь-нибудь значимые аспекты функционирования реального сектора (к которому относятся, разумеется, в том числе и все современные системы жизнеобеспечения) по вполне объективным причинам находятся вне сферы их восприятия и, соответственно, тем более понимания.
В то же время описанный глобальный проект вполне устраивает могильщиков спекулятивного финансового капитала – представителей не так давно порожденного им капитала социальных платформ (в просторечии - «цифровиков»). Ведь, лишая население частной жизни при помощи организации колоссальных по масштабам, жестокости и длительности бедствий, этот проект тем самым способствует и полному растворению жизни этого населения в социальных платформах (по-другому именуемых «цифровыми экосистемами»), пусть даже и в кажущейся нам сегодня негуманной форме «киберпанка» или «электронного концлагеря» (хотя по сравнению с физической гибелью эти социальные формы, безусловно, будут выглядеть предпочтительными).
Реально грозящий человечеству в случае даже частичной реализации этого глобального проекта крах систем жизнеобеспечения (в том числе просто из-за изживания инженеров как представителей крайне сложной и ответственной, но при этом все менее престижной профессии) также находится вне понимания «цифровиков» - по той же причине, что и глобальных спекулянтов.
В результате наблюдается парадоксальное явление: пассивное стремление к сохранению стабильности как таковой целого ряда современных управленческих элит, включая российскую, тактически обрекая их на постоянные и все более болезненные поражения, стратегически вопреки их воле и представлениям оборачивается революционной, преобразующей и спасающей современный мир функцией.
Наиболее наглядно это наблюдается в сфере противодействия уничтожению семьи и самого человечества искусственным насаждением противоестественных «нетрадиционных» сексуальных ориентаций и практик; при этом попытка возродить мало кому памятные традиции порождает, помимо чудовищных и нежизнеспособных симулякров архаичного и, как правило, весьма примитивного прошлого, и вполне жизнеспособные модели, соответствующие потребности современного общества в неуклонном развитии.
Правда, нельзя безнаказанно продолжать игнорировать тот самоочевидный факт, что для полноценной реализации данной стабилизирующей функции указанным управляющим системам в прямом смысле слова под страхом смерти предстоит научиться действовать активно (пусть даже и ради сохранения стабильности более высокого уровня), не следуя за формируемыми их конкурентами обстоятельствами, а самим создавая их.
Тот, кто хочет стабильности, в эпоху перемен должен вершить революцию.
4
Инструментом этой революции (пусть даже и «революции стабильности»), как и любой другой после начала Нового времени, объективно может быть лишь наука.
Между тем к настоящему времени глобальные монополии и практическое прекращение (с уничтожением советской цивилизации) конкуренции между государствами уничтожили традиционную массовую науку (по крайне мере, фундаментальную) как процесс поиска истины.
Конечно, глобальная конкуренция как таковая продолжается и даже обостряется. Внешне она приобрела характер описанного выше непримиримого столкновения между старым прогрессистским, цивилизаторским проектом развития человечества и новым проектом его форсированной насильственной деградации. По сути же глобальная конкуренция стала борьбой разных групп капиталов, причем активной, преобразующей силой выступают в современных условиях финансовые спекулянты, выбрасываемые из истории исчерпанием потенциала рыночных отношений, а внешне - союзом цифрового капитала и капитала реального сектора (олицетворением которого стал преемник Трампа Вэнс).
Как показано выше, они используют направляемую и поощряемую ими агрессию слегка прикрытой политическим исламизмом варваризации не только для самосохранения путем дестабилизации противников, но прежде всего для отбрасывания всего человечества в Темные века, когда финансовые спекуляции еще были «светлым будущим», а не варварским атавизмом.
Понятно, что для реализации такого, по сути своей деградационного проекта, для ведения такой борьбы массовая наука (и в первую очередь фундаментальная), в отличие от борьбы с высокоразвитой советской цивилизацией, не просто не нужна, но даже и контрпродктивна. В результате науку уже достаточно давно бросили на растерзание бюрократии и действительно объективно существующей потребности в дебилизации масс для упрощения управления ими.
Поразительно и вселяет исторический оптимизм, что даже в этих условиях наука как процесс познания истины и связанный с нею технологический прогресс (а соответственно, и порождаемый им прогресс социальный) продолжаются, хотя и далеко не в масштабах третьей четверти ХХ века.
Причиной этого является прежде всего не столько любознательность человека (как весьма убедительно свидетельствует практика, этот инстинкт крайне эффективно и достаточно легко подавляется либерализацией системы образования), сколько вполне бесспорные потребности как противоборства, так и самосохранения и в особенности экспансии различных групп капитала.
Представляется принципиально важным, что социальные сети были созданы инвестициями финансовых спекулянтов, пытавшихся в начале нулевых отсрочить срыв человечества в Глобальную депрессию отчаянным, а порой и хаотичным стимулированием всех возможных видов активности и развития всех мыслимых и немыслимых технологий. Из стремительного формирования социальных сетей вырос «цифровой» капитал – могильщик финансовых спекулянтов. Но срыв в Глобальную депрессию действительно удалось весьма существенно отсрочить.
В результате социальные сети стали третьей (после природы и техносферы) средой обитания человечества, – и наука оказалась категорически необходима для того, чтобы развивать, исследовать и осваивать их.
Поэтому, несмотря на бесспорное и крайне драматичное сужение и вырождение традиционной научной деятельности [1], познание мира не только продолжается, но и переросло в качественно новый вид деятельности - в его прямое, непосредственное создание в виде созидания новой, цифровой среды. Это революционное изменение глубоко – не менее глубоко, чем традиционное развитие информационных технологий - преобразует (и мы видим это на себе, не говоря о детях) и самого человека. Принципиально важно, что указанная трансформация является не механистичными до франкенштейновщины изменениями, которыми грезят трансгуманисты и прочие «алгоритмы» (которыми их часть вполне искренне, и возможно, не вполне безосновательно считает самих себя): происходящие с нами преобразования значительно менее грубы и нтак же значительно более глубоки, чем им грезится. Представляется принципиально важным, что, поскольку эти преобразования непосредственно затрагивают само наше сознание, мы имеем возможность осознавать (и тем более анализировать их научно) лишь с весьма существенным запозданием.
Однако тем масштабнее и сложнее становятся задачи подлинной, то есть заключающейся в познании истины, а не в плутании в дебрях бессмысленных бюрократических ритуалов, науки.
Крайне существенно, что, преобразуя себя, человек вынужден постоянно заново познавать не только себя, но и свое окружение - причем как природное, так и социальное.
Поэтому исторический критерий отличия действительно великого политика от всего лишь успешного – понимание и эффективное использование решающего значения технологий для состояния общества и для процессов борьбы за власть на глазах становится все более и более значимым.
В настоящее время представляются уже вполне очевидными три основных этапа современного и будущего технологического развития неумолимо распадающегося на макрорегионы человечества.
Первый этап в принципиальном отношении, насколько можно судить, в настоящее время в основном уже завершен. Это информационная революция, увенчавшаяся созданием социальных сетей как «третьей природы» обитания человека и социальных платформ (цифровых экосистем) как инструмента управления массами, «цифровые следы» которых служат сырьем для обучения искусственного интеллекта – ключевого фактора конкурентоспособности [2].
Ключевая часть этого этапа действительно представляется вполне завершенной: человек в основном построил себе «информационный дом» и в настоящее время всецело занят его обживанием. Где-то на чердаках таятся неведомые нам сокровища, в подвалах жаждут разорвать нас столь же неведомые чудища, дом предстоит оснастить громоотводом (а то и крышей), - но в целом он, безусловно, уже есть.
Информационный мир построен, хотя мы, безусловно, все еще можем погибнуть под его руинами (например, из-за краха систем жизнеобеспечения в силу массовой дебилизации населения и утраты необходимых для самосохранения технологий).
Следующий, второй этап развития технологий, который нам предстоит, насколько можно судить, - это Великая физиологическая революция, связанная с разработкой и применением к человеку (и в целом к живым существам) новой физики.
К настоящему времени человечество прекрасно научилось воздействовать материалом на материал, - однако мы до сих пор имеем лишь весьма слабое представление о характере и последствиях воздействия на материалы различных электромагнитных полей. Так или иначе исследуя электричество с 1600 года и с нарастающей интенсивностью используя его еще с 1812 года (когда с его помощью Шиллинг впервые взрывал подводные мины на Неве), мы до сих пор не знаем причин даже самых простейших, базовых явлений. В частности, мы не знаем даже, почему возникает привычный нам и повсеместно используемый нами электрический ток, и выдумываем в качестве объяснения причины его возникновения своим детям загадочную «электродвижущую силу» - типичного театрального «бога из машины»!
Мы сознаем (на примере хотя бы графита, графена и алмаза) значение фундаментальных различий структуры одного и того же химического элемента, - однако лишь крайне робко приближаемся к изучению влияния этих вполне очевидных различий на живые организмы. Более того: тот самоочевидный факт, что одно и то же вещество разной структуры (например, вода) может оказывать совершенно разное же воздействие на живые объекты, отрицается даже теми, у кого вполне искренне перехватывает дыхание при виде бриллиантов (или графена), но отнюдь не графита.
Точно так же отрицается (хотя и широко, а главное, совершенно открыто используется при разработке, производстве и даже популяризации как минимум некоторых вакцин) то, что в микромире - на уровне, например, вирусов – взаимодействуют друг с другом по крайней мере не только вещества, но и формы, образуемые их частицами, и характер взаимодействия или его отсутствия определяется не только составом веществ, но в том числе и геометрическими формами, которые образуют их частицы или соединения.
Тщательное научное изучение этих вопросов, как представляется, уже во вполне обозримом будущем откроет человечеству колоссальные перспективы, в том числе активного сознательного долголетия. Даже такой простой шаг, как осмысление наукой крайне примитивных и вполне варварских методов мобилизации жизненных сил организма (вроде средневековых орденских практик ритуального публичного унижения и погружения человека в состояние беспомощности) и вычленение их функционального содержания, позволит человеку эксплуатировать свой организм на десятилетия дольше, чем сейчас.
А ведь понятно, что массовое увеличение длительности полноценной жизни среднего человека кардинально преобразует все общество и весьма существенно откорректирует не только его повседневный быт и культуру, но и более глубокие закономерности его функционирования.
Наконец, третья технологическая волна, которую уже живущему в настоящее время поколению, насколько можно судить, предстоит пережить и оседлать, заключается в кардинальном удешевлении доступной человечеству энергии. Многочисленные разработки разных времен методично и достаточно эффективно блокируются монополиями (стоит вспомнить, что первый автомобиль Порше был электрическим, а в Нью-Йорке в начале ХХ века число автомобилей с электродвигателем и двигателем внутреннего сгорания было примерно одинаковым), однако в какой-то момент неизбежно вырвутся в массовое применение. Вероятно, этому поможет новая физика, исследующая в первую очередь электромагнитные поля, а не привычные и в целом весьма хорошо изученные материалы.
Понятно, что радикальное удешевление энергии – своего рода «энергетический социализм» - драматически изменит не только все виды современной человеческой деятельности (разрушив и отменив некоторые из них), но и сам образ нашей жизни как таковой.
Разумеется, социальная архаизация может в любой момент оборвать развитие производительных сил, сбросив ошметки человечества в новые Темные века. Однако, если нам удастся избежать этого, преобразование нас и нашей жизни будет не только всеобъемлющим и стремительным, но и непредставимо глубоким.
Литература
1. Делягин М. Конец эпохи: осторожно, двери открываются! В 2-х т. Том 1. Общая теория глобализации. М.: Книжный мир, 2019.
2. Делягин М. Мир после информации. Стабильность [с] той стороны. М.: Институт проблем глобализации, 2023.
3. Фурсов А. Колокола истории. М.: ИНИОН РАН, 1996.
Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
