Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
23457
|
Официальные извинения
968
98137
|
Становление корпоративизма в современной России. Угрозы и возможности
236
79548
Журнал на фоне общественных потрясений. 100-летие «Большевика/Коммуниста/Свободной мысли» 0
105
Апрельским утром 1924 г. в газетных киосках страны появилось новое издание - политико-экономический журнал ЦК ВКП(б) «Большевик», созданный, чтобы давать широким массам «руководящий информационный материал». Главная задача заключалась в освещении текущей жизни с точки зрения теории и практики большевизма. В составе редакции утверждены Н. Бухарин, Ил. Вардин, Л. Каменев. СССР еще не пришел в себя после невосполнимой утраты – совсем недавней кончины В. И. Ленина. Народ осваивал жизнь в условиях нэпа. В партии шли жаркие дискуссии о путях дальнейшего развития. Крайне противоречивой была обстановка в мире, таившая в себе угрозу безопасности нашему Отечеству. Как раз в апреле в Италии в ходе явно подтасованных выборов укрепила свои позиции фашистская партия Муссолини. Тогда же впервые попадают в парламент национал-социалисты в Германии, начал отбывать срок за тюремной решеткой участник провалившегося «пивного путча» Гитлер. В том же апреле в Великобритании после поражения на выборах консервативной партии к власти впервые пришли лейбористы, вскоре установившие отношения с СССР. Объявил о признании СССР Китай. В Турции ликвидирована веками существовавшая Османская династия. В Дании впервые членом правительства стала женщина. Журнал из номера в номер пропагандировал, анализировал достижения и недостатки в строительстве нового, социалистического общества, вскрывал ошибки, разоблачал их виновников, отслеживал и старался дать справедливую оценку событиям на международной арене. В ноябре 1952 г., после XIX партсъезда, когда ВКП(б) была преобразована в КПСС, переименован был и журнал, ставший теоретическим и политическим журналом ЦК «Коммунистом». В нем освещались вопросы марксистско-ленинской теории, истории международного рабочего и коммунистического движения, строительства коммунистического общества в СССР. Печатались статьи по философии, экономике, литературе и искусству. К сожалению, не сохранилось документов и воспоминаний о деятельности журнала на протяжении первых десятилетий его истории, о жизни и творчестве работников редакции. Старейшим из ныне живущих его сотрудников неожиданно оказался автор этих строк, посвятивший работе в журнале ровно половину своей жизни, но заставший лишь последние четыре десятилетия его векового существования. На мою долю выпала счастливая возможность собственными глазами наблюдать за тектоническими сдвигами, которые происходили в стране на рубеже веков и тысячелетий.
* * * …1 июля 1983 г. стало первым днем моей работы в редакции журнала «Коммунист». Как было принято, тогдашний главный редактор Р. Косолапов на заседании редколлегии представил меня коллективу и пожелал удачи на посту зам. редактора отдела истории. Сотрудников редакции было в то время много – человек 70, если не больше. Присутствовать на редколлегии к моменту ее открытия считалось необходимым. После объявления организационных решений члены редколлегии приступали к обсуждению представленных статей, и можно было покинуть зал заседания, если предметом обсуждения не были подготовленные тобой материалы. Редколлегия собиралась в кабинете главного редактора – огромном зале на втором этаже одного из крыльев трехэтажного особняка на ул. Маркса-Энгельса, расположенного за высоким кирпичным забором и тенистым садом за зданием Музея изобразительных искусств им. Пушкина. В центральной части особняка помещался тогда Музей К. Маркса и Ф. Энгельса. Сам особняк и окружающая территория когда-то были усадьбой князей Голицыных. В 1921 г. здание передали Институту Маркса и Энгельса (с 1956 г. – Институт марксизма-ленинизма – ИМЭЛ. После его переезда в новое здание на ул. Вильгельма Пика в двух крыльях особняка разместились редакции всех партийных журналов – «Коммуниста», «Партийной жизни», «Политического самообразования» и «Агитатора». В международном отделе одного из них, «Политсамообразования», мне довелось работать после перехода из Иновещания Гостелерадио СССР. Так что здание было для меня хорошо знакомым. Я как бы вернулся в то же место, откуда несколько лет назад отправился в командировку в Прагу, в редакцию международного журнала коммунистических и рабочих партий «Проблемы мира и социализма». Правда, теперь в этом здании оставался один лишь «Коммунист». Остальные редакции к этому времени переехали в здание издательства «Правда» на одноименной улице. В центре территории, занятой особняком, бил фонтан, радовали глаз полные цветов клумбы. За левым крылом располагалась небольшая волейбольная площадка, за правым – уютный домик, представлявший собой точную копию владения Энгельса в Лондоне. Тишина, покой, благоухающие цветы настраивали на умиротворенный, даже благостный лад. Можно было не сидеть целый день в кабинетах, а выйти прогуляться, подышать редким для центра Москвы свежим воздухом. Но в целом обстановка в стране и в столице показалась мне после длительного пребывания за границей далекой от покоя и благостности. Прошло чуть больше полугода после смерти Л. Брежнева, 18 лет правившего партией и государством. Выросло поколение, не знавшее иной власти, кроме брежневской. Система управления, сложившаяся в условиях экстенсивного роста экономики, с ее чрезмерной централизацией и жесткой регламентацией, пришла в острое противоречие с возросшими потребностями народа и императивами научно-технической революции. Принимавшиеся в хрущевские времена полумеры явились слабой попыткой преодолеть диктат центральных экономических ведомств. После смещения Хрущева вновь укрепилось централизованное начало, усилилось административное давление, приказные методы руководства. Акцент по-прежнему делался на директивное планирование, административное давление центра. Министерства и их ответвления росли как грибы, а вместе с ними разрастался бюрократический аппарат. В стране воцарилась атмосфера духовной и интеллектуальной затхлости, усиливался нажим сил, мешавших всякой свободной мысли. А. Черняев, тогда заместитель заведующего Международным отделом ЦК и непосредственно наблюдавший деятельность высших эшелонов партийно-государственной власти, подробно описал нараставший упадок брежневского режима. По его словам, идеология, необратимо утратившая к концу 60-х – началу 70-х годов свой былой революционный, вдохновляющий и мобилизующий потенциал, окончательно слилась в это время с лживой «пропагандой успехов». Оторванная от реалий, она перестала уже использоваться в практических делах, но нужна была для сохранения имиджа альтернативы «империалистическому Западу» и служила демагогическим прикрытием партийно-государственного контроля за духовной жизнью общества. Падение материального уровня большинства населения, набившие оскомину официальщина, бесконечная ложь и фарисейство власти стали вызывать все большее возмущение и активный протест. «Реакцией, - пишет Черняев, – было ожесточение идеологических чиновников, включая ортодоксов официальной науки. Борьба шла уже не за идеи, а за сохранение социальных и властных привилегий. Соответствовало такой цели и “качество” средств – наглая демагогия, запугивание, шовинизм, черносотенство, антисемитизм. Это не было официально оформленной, “утвержденной” политикой. Но отражало настроения и уровень “культуры” многих членов Политбюро, секретарей ЦК, аппаратных бонз, обкомовских и министерских начальников. Ими и поддерживалось» [10. С.14]. По мере загнивания режима в обществе расцвели лицемерие и показуха. На работе, на собраниях люди говорили одно, дома, на кухне – противоположное. Все от мала до велика знали, что власть на каждом шагу нагло лжет, выдает желаемое за действительное, сама не верит в то, что провозглашает и в чем клянется. В этой извращенной атмосфере не могло не нарастать стремление людей не просто к переменам, а к сбрасыванию в мусорную яму истории всего, что связывалось в сознании с лживым и фарисействующим режимом. Именно здесь надо искать корни того массового озлобления, утраты доверия к власти, которое после неудач перестройкипривело к катастрофе 1991 г. Печать и телевидение создавали искусственный (как сейчас сказали бы, виртуальный) мир, не имевший общего с реальной жизнью, служили выхолащиванию любой самостоятельной мысли и вообще всего, что выходило за рамки убогих представлений чиновничества. Это приближало крах страны – моральный, политический, идейный, экономический. И в то же время, как верно замечают социологи, была геронтократическая закупорка в партийно-государственных кадрах, были преследования и высылки немногочисленных диссидентов при полном равнодушии к ним советской “общественности”. Но это же время отмечено великими научными достижениями, духовной активностью, замечательной литературой и кинематографом, выдающимися экономическими]6 социальными и внешнеполитическими достижениями. Однако идеологи упустили момент, когда застой перешел в стагнацию и завершился стремительным развалом. А пропаганда продолжала нагло врать, славословить надуманные заслуги генсека. Только в атмосфере брежневского правления могли начаться не прекратившееся и по сию пору разложение госаппарата, органов внутренних дел, повсеместное распространение коррупции, взлет преступности, сращивание чиновничества и криминала. Появились и достигли чудовищных масштабов все последующие уродливые явления, до слез знакомые нам по событиям конца 1980-х - 1990-х годов. Журнал, в который я пришел работать, не мог не отражать всех присущих советскому обществу противоречий. Особое положение позволяло ему отбирать работы наиболее подготовленных, высококвалифицированных кадров, приглашать к выступлению на своих страницах лиц любого ранга. Отказ от предложения опубликоваться в «Коммунисте» был тогда немыслимым, шла ли речь о членах ЦК, министрах, академиках или писателях. Как и всякий журнал, он был богат, в первую очередь, своим авторским составом. Сотрудники редко имели возможность помещать в нем свои материалы. Главная задача редактора – согласовав с руководством тематику и основные направления статьи, приглашать наиболее интересных, компетентных авторов, договариваться о сроках подготовки текста, контролировать его прохождение на всех стадиях редподготовки. Она включала в себя политическое и литературное редактирование материала, обсуждение его на редколлегии, внесение поправок с учетом высказанных замечаний, вычитывание верстки, сверки, чистых листов. В наши дни с развитием техники все это предельно упростилось. Большую роль тогда играла служба корректуры и проверки. В ней было занято более десятка сотрудников. Автор и редактор обязаны были представить аргументированные источники или ссылки на них, подтверждающие абсолютно все факты, цифры, цитаты, приводимые в статье. Опубликованный в «Коммунисте» материал приравнивался к официальному документу или статье энциклопедии. Никакого искажения фактов, каких бы то ни было данных, имен и фамилий не могло быть по определению. Ответственность за это лежала на редакторе и службе проверки. Если после выхода номера в свет обнаруживалась ошибка, это расценивалось как ЧП и строго наказывалось, что резко отличается от нынешнего положения дел, когда многие СМИ грешат чудовищными ошибками, искажениями, массой недостоверных, никем не проверенных утверждений. И, как правило, никто за это не несет ни малейшей ответственности. Несмотря на привлечение талантливых, высокообразованных, в высшей степени компетентных авторов, тщательнейшее редактирование представленных ими статей, материалы журнала, пользовались интересом лишь довольно узкого числа читателей, в основном специалистов в определенной области. Но публикация в «Коммунисте» сама по себе считалась большой честью, доказательством политической лояльности, особо ценилась диссертационными советами, ВАК, открывала перспективы новых публикаций в других органах печати, издания книг. А тираж во многом обеспечивался за счет разнарядки обязательной подписки на партийные издания, средства от которой шли в бюджет КПСС. На завершающем этапе «брежневского безвластья» лживость режима достигла, по выражению того же Черняева, «гомерических размеров». В экономике царили застой и развал, финансовое положение находилось на грани краха, повсюду и во всем ощущался дефицит, люди по всей стране часами простаивали в очередях за самым необходимым. А печать, радио и телевидение бодро рапортовали о фиктивных успехах, в Кремле продолжали награждать друг друга неизвестно за какие заслуги. ….В ноябре 1982-го завершилось утомившее всех 18-летнее правление Брежнева. К власти пришел Ю. Андропов, были предприняты попытки поиска новых путей. И сразу даже далекие от политики люди почувствовали, что наступает новое время. Впервые за долгие годы возникла перспектива реального решения назревших проблем. Особые надежды были связаны с публикацией в «Коммунисте» стратегической по своему значению статьи, которую по заданию Андропова и под его руководством в конце года готовила в Москве большая группа разных по своим идейным воззрениям ученых-обществоведов. Одним из них был Л. Степанов, руководитель Группы консультантов журнала «Проблемы мира и социализма», в составе которой трудился и я. Статью эту первоначально предполагали опубликовать в «ПМС», но потом изменили решение в пользу «Коммуниста». По словам Степанова, основная задача, поставленная Андроповым, заключалась в следующем: тщательно продумать, как провести нэп без нэпманов. Правда, никто так и не понял, как это можно осуществить. Одновременно Андропов выдвинул и еще одну исключительно важную задачу: познать общество, в котором мы живем. Надежды на начало перемен заставили меня поторопиться с возвращением на Родину. В «ПМС» можно было спокойно трудиться годами, что и делали многие мои коллеги. Но теперь гораздо интереснее становилось то, что происходило и готовилось в Москве. В мае 1983 г. меня пригласили на работу в отдел истории «Коммуниста». Я с радостью принял это приглашение.
* * * Об опасениях Ленина в отношении будущего страны написаны горы бумаги. Они оправдались, страна была обречена на долгие годы тяжелых испытаний. Чего же опасался, какие грядущие беды предвидел Андропов, ставший наследником одряхлевшей системы, как он намеревался действовать, какие цели ставил? Сам он не оставил никаких документов, раскрывающих его видение проблем и путей их решения. Поэтому приходится довольствоваться свидетельствами близких к нему людей. Одно из них – воспоминания его сына Игоря. «Андропов, - рассказывал он в интервью «Независимой газете» 26 июня 1999 года, - в целом соглашался, что партия утрачивала свой идеологический потенциал, а марксизм необратимо терял творческое начало, превращаясь в выхолощенную схему, которая все менее отвечала реалиям эпохи… Каждое новое поколение относилось к научному коммунизму все более начетнически. Сталин ведь не только физически уничтожил и разгромил грамотные, творчески мыслящие марксистские кадры. Как выражался мой отец, Сталин загнал марксистскую теорию, как речку Неглинку, в бетонные трубы, создав две очень вредные книги: “Вопросы ленинизма” и “Краткий курс” истории ВКП(б). Книги эти напрочь отучили рядовых членов партии от самостоятельного постижения марксистских источников». Очевидно, Андропов опасался, что утрата не только рядовыми членами партии, но и руководством страны способности к самостоятельному мышлению, к творческому постижению и развитию марксистской теории создает труднопреодолимое препятствие возвращению к истокам социализма. А это, в свою очередь, может помешать преодолению пережитков прошлого, глубоким преобразованиям, возрождению страны на социалистических началах. Поэтому он начал с осторожных призывов к познанию общества, которое возникло в результате полувековых экспериментов над нашим народом. И только после тщательного изучения доставшегося наследия, определения во всех деталях путей и последствий намечаемых реформ, их социальной цены он, очевидно, намеревался приступить к назревшим переменам. Бывший помощник Андропова А. Вольский отмечал в декабре 2000 года в «Независимой газете», что «проницательный прагматик, Андропов… шел бы к реформации медленно, обдуманно, взвешивая риск каждого шага. Недуги, которые стали лечить хирургически, тупой пилой, руками алчных эскулапов “демократии”, Андропов пытался бы излечить терапевтически. Возможно, мы пришли бы к тому же, но спокойнее и заплатив меньшую цену за счет народа». В упомянутой выше статье, опубликованной в «Коммунисте» по случаю дня рождения К. Маркса в самом начале 1983 г., Андропов писал: «Нам надо разобраться, в какой стране мы живем». Автор утверждал, что советские люди, включая партийное руководство и идеологические кадры, не знают, в каком обществе они живут., что вообще вкладывается в понятие «социализм», а наш исторический опыт убеждает в необычайной сложности таких проблем, как уровень жизни трудящихся, характер распределительных отношений, экономическая и социальная политика, вопросы общественного самоуправления. и всемерного развития демократии. Выступая вскоре во Дворце съездов, он развил эти мысли: «Нам надо …серьезно проанализировать ситуацию в СССР и понять, как можем из нее выйти». Это было главным в его подходе: не спешить, не рубить с плеча, а разобраться в ситуации, всесторонне проанализировать возможные варианты перемен, взвесить все их последствия и лишь потом действовать. Это качества настоящего политика, а не политикана-временщика. В этом разительное отличие Андропова от его слабой, беспомощной тени – Горбачева… А. Вольский свидетельствовал в интервью «Московскому комсомольцу» 19 ноября 2002 года: «У Андропова было свое понимание коммунизма. Он …соглашался с …высказыванием Дэн Сяопина: “Не важно, какого цвета кошка, лишь бы ловила мышей”… Если бы Андропов остался жив, то были бы большие экономические преобразования по китайскому сценарию… Они шли бы не такими быстрыми темпами и с меньшим количеством глупостей, чем при Горбачеве и Ельцине. Андропов хотел провести коренную реформу госустройства СССР. Мечтал о межрегиональных рынках. О том, чтобы экономические отношения не были связаны с политикой и разделением по национальному признаку». Рассказывая о поручениях Андропова подготовить материалы о концессиях и совместных предприятиях, тогдашний глава созданного по инициативе нового генсека Экономического отдела ЦК Н. Рыжков в том же «Московском комсомольце» подтверждает, насколько далек был тот от догматизма: «Андропов думал о реформировании экономики … Была создана команда, и мы начали работать. Выслушали огромное количество ученых… Мы сидели с ними вечерами и ночами, проводили совещания, устроили …свободный конвейер идей и мнений, …обсуждали, что хорошо, что плохо, приглашали директоров заводов… Когда …определились, … что надо делать, мы пришли со своими предложениями к Андропову. Он, как мудрый человек, посоветовал сразу все не ломать, а подготовить решение Политбюро о проведении широкомасштабного экономического эксперимента на базе наших предложений. И начался эксперимент в пяти министерствах, пяти отраслях. Потом он сказал: “Ладно, анализ состояния дел вы подготовили, но надо же показать, куда мы все-таки идем… Что будет лет через пять с экономикой?” И мы составили концепцию социально-экономического развития страны… Были достаточно смелые предложения. Утверждали эту концепцию уже при Черненко, при этом из нее пришлось выкинуть самое главное…». Вопреки мифам либеральной пропаганды, Андропов вплоть до занятия поста генсека не был причастен к окончательной выработке политических решений. В последние годы жизни больного Брежнева это являлось прерогативой «всесильного трио» – М. Суслова, А. Громыко и Д. Устинова. Ситуация изменилась лишь со смертью в январе 1982 г. «серого кардинала» Суслова. Хорошо осведомленный о расстановке сил в высших эшелонах власти академик В. Афанасьев, многолетний главный редактор «Коммуниста», писал: «Андропов, в отличие от других, по ряду важных вопросов имел собственное мнение, держался от “трио” на …заметной дистанции. Он был против введения …войск в Афганистан. Он ворошил муравейник краснодарской и сочинской мафии, “медуновщины” (по имени первого секретаря Краснодарского крайкома КПСС Медунова), подбирался к узбекской мафии. Попортил нервы и кое-кому из московских заправил. Вывел на “чистую воду” генерала армии Щелокова – министра внутренних дел... Посадил за решетку его первого заместителя генерал-полковника Чурбанова. Первый – друг Брежнева, второй – его зять» [1. С.32]. Как генсека, замечает В. Афанасьев, Андропова особенно беспокоили неурядицы в экономике, упадок трудовой дисциплины, коррупция, которая, как он сам публично заявлял, зацепила и часть правящей верхушки. Тревожило его состояние национальных отношений, о которых он, бывший шеф КГБ, знал больше кого-либо другого. Близких к Андропову людей всегда подкупало то, что он – в отличие от своего предшественника - терпеть не мог подхалимов и угодников. Мудрость, порядочность, осторожность, здравомыслие – таковы, по словам В. Афанасьева, его человеческие качества. «При этом генсеке укрепилась трудовая дисциплина, существовало уважение к закону, коллективу, государству. Без помпезности, громких речей и пышных заграничных вояжей генсек … наводил порядок в огромной державе. Андропов – человек, вселивший в умы и сердца людей надежду на лучшие времена. И кто знает, проживи он еще пять лет, может быть, страна была бы сейчас великой, единой, могучей» [1. С.52]. Вместе с тем нет оснований рассматривать Андропова как безошибочного политика. Преследования инакомыслящих, высылки за границу и лишение гражданства тех, кто осмеливался мыслить и высказываться невпопад с официальной линией, создание «спецпсихушек» - характерные черты периода пребывания Андропова в КГБ. Неверно полагать, что Андропов как наиболее информированный человек в стране обладал способностью видеть «насквозь» каждого сколько-нибудь крупного деятеля. Будь так, он не подпустил бы Горбачева к верховной власти. По словам ветерана-разведчика и дипломата Г. Корниенко, «Андропов допускал большие ошибки в оценках людей. Даже в своем аппарате он выдвигал вовсе не тех, кто того заслуживал. Крючкова, который ни одного дня не служил в поле, был всегда помощником, он сделал начальником разведки… Я знаю десятки примеров, когда Андропова обманывали его …работники. Поэтому удивляться, что он не разглядел Горбачева, не приходится» [7]. С первого дня активно включившись в работу редакции, я сразу почувствовал, как быстро меняется атмосфера в журнале. Более деловыми, конкретными, острыми становились статьи. Авторы, хоть и с трудом, начали понемногу избегать набивших оскомину пропагандистских штампов и ликований по поводу мнимых «достижений», стали всерьез поднимать вопросы, которые замалчивались предыдущие годы, смелее говорить о необходимости перемен. Конечно, оставалась масса тем, закрытых для освещения. Но все же появилась возможность обсуждать такие раздражавшие народ проблемы, как коррупция или дефицит товаров. Работать стало намного интереснее. А главное – у всех у нас впервые появилась тогда надежда на поворот к лучшему и расставание с брежневским наследием. …Ни одной из задумок Андропова, увы, не суждено было осуществиться. Он слишком рано ушел из жизни. Пришедший ему на смену К. Черненко, – точнее, окружавшие его аппаратчики из старой брежневской команды, поскольку он в последний год жизни был почти недееспособен, - предпринял последнюю попытку исключить саму возможность каких-либо перемен. Все инициативы Андропова были свернуты, воцарилась прежняя затхлая атмосфера. «За время пребывания Черненко на посту генсека, - писал В. Афанасьев, - я не помню, чтобы он принял какое-нибудь крупное, затрагивающее коренные интересы страны, решение… Ставленник Брежнева (вместе работали в Молдавии), он стал верным продолжателем «застойных» дел. А что было ждать – типичный партаппаратчик, не прошедший суровой школы жизни, плохо знавший экономику, не говоря уже о науке, технике, культуре… Несколько лет Черненко был главным канцеляристом партии – заведующим Общим отделом ЦК КПСС… Последние месяцы жизни он … пребывал в прострации и начисто отрешен от земных дел… От его имени действовала умная, до предела энергичная, настырная команда помощников и советников: Прибытков, Печенев, Лаптев и другие. Они делали все, что хотели. Пользуясь болезнью шефа, они вершили головокружительные карьеры, подозреваю, что рвались в кресла секретарей ЦК» [1. С.53-54]. Журнал в те 13 месяцев, что судьба уготовила правлению К. Черненко, тоже стал напоминать годы брежневской эпохи. Опять те же славословия в адрес генсека, рапорты о трудовых свершениях, заверения, что все в стране идет в правильном, единственно верном направлении. В декабрьском номере 1984-го была опубликована пространная статья за подписью Черненко – «На уровень требований развитого социализма». Кроме дифирамбов «развитому социализму» и тривиальных рекомендаций по идеологической работе в статье ничего не просматривалось. Но ажиотаж вокруг нее был поднят страшный. В огромных рецензиях в центральной печати она расценивалась как высочайшее достижение марксистско-ленинской мысли. Смерть Черненко завершила то, что в народе окрестили ППП – «пятилеткой пышных похорон». Никто тогда не мог себе представить, что мы приближаемся к повороту в истории страны.
* * * Помню, какие настроения царили 11 марта 1985 г., когда мы с друзьями и коллегами сидели по кабинетам «Коммуниста» и с замиранием сердца ждали сообщения радио об избрании на Пленуме ЦК нового генсека. Можно было догадаться, что победа будет за М. Горбачевым: из опыта было известно, что преемником становится председатель комиссии по похоронам своего предшественника. Но до последнего момента сохранялось опасение: а вдруг его противники консолидируются и к власти прорвется Г. Романов или В. Гришин? Ведь тогда, как нам казалось, продолжатся застой и загнивание общества. И какая у всех нас была искренняя радость, когда по радио объявили об избрании Михаила Сергеевича. Мы даже обнялись с друзьями и единомышленниками. Эту радость, вероятно, разделяли многие люди в стране, понимавшие, что больше жить так, как мы жили, нельзя. Понадобилось немало времени для избавления от иллюзий, которые умело создавал новый генсек… На властном Олимпе страны, граждане которой десятилетиями, – кто сознательно, а кто инстинктивно, – ждали перемен, появился совсем молодой на фоне кремлевской геронтократии человек. О нем почти никто ничего не знал, но одним своим видом, позабытой всеми способностью высших руководителей произносить слова не по бумажке он порождал надежду на лучшее. Известно было лишь то, что в 1978 г. он стал секретарем ЦК по сельскому хозяйству, а потом введен в состав Политбюро. Лишь впоследствии стало очевидно, что Горбачев оказался случайной личностью на высочайшем посту КПСС и, соответственно, СССР. Трюизм, однако, заключается в том, что элемент случайности в истории играет далеко не случайную роль. Как правило, он определяет все последующее развитие. В данном случае налицо была целая цепочка случайностей: сначала смерть секретаря ЦК по сельскому хозяйству (и бывшего секретаря Ставропольского крайкома) Ф. Кулакова, на место которого и был переведен в Москву из Ставрополя его двойной преемник Горбачев… За этим последовала гибель такого вполне возможного - в силу своего авторитета и широко известной порядочности - преемника Брежнева, как белорусский партийный лидер П. Машеров… Уход из жизни или одряхление одного за другим многих старцев из брежневского руководства, которые могли если не претендовать на пост генсека, то оказать влияние на выбор его кандидатуры… Ослабление таких кандидатов на этот пост, как секретари горкомов Москвы и Ленинграда В. Гришин и Г. Романов… Доверие, которое, если верить активно распространявшимся слухам, почему-то демонстрировал к Горбачеву Ю. Андропов… И в то же время - явная неприязнь к нему К. Черненко и многих других членов прежней брежневской команды… Отсутствие на заседании Политбюро, где решалась судьба Горбачева, таких влиятельных руководителей, как В. Щербицкий и Д. Кунаев… Наконец, выдвижение всегда державшим нос по ветру А. Громыко кандидатуры Горбачева на пост генсека в обмен на обещание для себя почетной, представительской должности председателя Верховного Совета СССР… Все это ведь действительно случайности или, по меньшей мере, частично - хорошо организованные случайности… Выполнение властных полномочий требуют ежедневной, черновой, до кровавого пота работы, чтобы сначала познать, как функционирует система, а затем удержать, улучшить, сделать ее более эффективной. Осваивать, познавать сложнейшую систему, учиться управлять ею, очевидно, показалось Горбачеву слишком хлопотным. Гораздо проще – объявить о начале реформ, инициировать новый процесс, о котором никто ничего не знает и которым можно самому управлять. Это было в духе давних и хорошо знакомых ему по работе в крайкоме традиций «почина» за «почином» и комсомольского задора. К тому же лучшая, да, по существу, и большая часть общества, давно живет ожиданием перемен. Реформы – это вообще всегда хорошо, они – признак смелости, мужества, таланта. Так надо провозгласить их и широко распропагандировать… Правда, реформы оказались сырыми и непродуманными, скоро над ними стали откровенно потешаться и внутри страны, и за рубежом. Тем не менее, с большой помпой они были объявлены историческими, вокруг них была развязана шумная кампания. Конечно, советское общество изначально было обречено на крупные преобразования. Вопрос стоял только о компетентности и политической воле реформатора, о том, какие именно задачи выдвигаются в ходе реформирования, какими силами его собираются проводить? Не поставив эти задачи, горбачевское руководство с самого начала обрекло реформы на провал. Важнейшая задача, которую выдвинул Андропов – сначала познать общество - была забыта, никто ее так и не решил. В результате партия и вся страна шесть лет метались от одной задачи к другой, от попыток найти решения то в одной сфере экономики, то в другой, от политики к экономике и обратно. Потеряли драгоценное время, довели народ до нехваток всего и в итоге угробили страну. Система мстила за непонимание того, как она действует и как с ней следует обращаться. Здесь, конечно, огромна вина самого Горбачева. Как свидетельствует крупный советский дипломат, а позднее заведующий Международным отделом ЦК и секретарь ЦК КПСС В. Фалин, «Горбачев считал, что …главное достоинство политика – это импровизация. Что не нужно иметь систему, программу, когда приходишь к власти» [7]. Емкую характеристику Горбачеву дает бывший первый зам. министра иностранных дел СССР, а затем первый зам. заведующего Международным отделом ЦК КПСС Г. Корниенко, в годы перестройки неизменно находившийся рядом с ним: «Будучи неспособным родить никакой концепции, кроме антиалкогольной, Горбачев … не признавал команды единомышленников, способной разработать стратегию реформ. Его сверхэгоцентризм вел к тому, что он отрицал необходимость иметь концепцию… На совещаниях он прямо говорил: “Бросьте вы эти концепции – решили делать, надо начинать делать, а там жизнь подскажет, что правильно”. Мог ли быть великим реформатором человек без стратегического мышления?» [7]. Начальная стадия демократизации, предоставление свободы слова и печати, попытки преодолеть заскорузлую систему, существование которой старались продлить престарелые ортодоксы, первые (и, увы, последние в стране действительно свободные) выборы 1989 г., шаги по направлению к открытому обществу, инициативы по разоружению – все это, несомненно, представляло собой достижения Горбачева. Вспомнить можно и немало другого. Но все это было оторвано повседневной жизни десятков миллионов людей, представляло интерес в основном для тонкого слоя интеллигенции. В разгар реформ я получил от руководства редакции задание заказать писателю Е. Носову статью о перестройке. Позвонил ему в Курск. Через месяц звоню опять. «Пока думаю», - отвечает он. Еще через месяц высказывается уже более определенно: «Вот, - говорит, - смотрю в окно. Баба с ведром идет. Вот петух закукарекал. А вот ворона пролетела. О чем писать-то? Где тут перестройка?» В этих незамысловатых словах честного, не конъюнктурного курянина –суть отношения народа к перестройке. Вся шумная болтовня о ней и ее благотворном воздействии на жизнь граждан не выходила за стены кабинетов кремлевских чиновников и всевозможных служак рангом пониже. А народ как жил своей жизнью, так и продолжал ею жить – только хуже и хуже. В отличие от Запада, где Горбачева превозносят, в памяти страны он остается не реформатором отработавшей свое системы, а главным виновником всего негативного, что произошло за шесть лет его правления. Виновником пустых прилавков и длинных очередей, роста стоимости жизни и первых ростков классового расслоения, техногенных и даже природных катастроф (начиная с Чернобыля). Виновником ослабления вооруженных сил, кровавых событий в Карабахе, Тбилиси, Баку, Риге и Вильнюсе, компрометации партии, брошенной им в итоге на произвол судьбы, и как кульминации - развала СССР.
* * * Тогдашнее руководство журнала без энтузиазма восприняло намеченные новым генсеком реформы. Р. Косолапов, его первый заместитель Е. Бугаев не были близки к горбачевской команде. В декабре 1985-го Косолапов, позволив мне ознакомиться с еще секретным тогда проектом новой редакции Программы КПСС, в порыве не свойственной ему откровенности с горечью сказал, что в руководстве партии одерживают верх правые силы. Весной следующего года Политбюро сместило его, отправив на преподавательскую работу на философский факультет МГУ. Новым главредом был назначен известный своим свободолюбивым нравом философ И. Фролов, с которым мне довелось работать еще в «ПМС», где одно время он был ответственным секретарем. В «Коммунисте» он пробыл недолго, до весны 1987 г., перейдя затем в помощники Горбачева по идеологии. Но менее чем за год успел обновить творческий состав редакции больше чем наполовину. Преобразился и сам журнал, качественно иным стало его содержание. Он был полностью поставлен на службу перестройке. Резкий, чрезвычайно требовательный к материалам, Фролов, сравнивавший прежний «Коммунист» со стариком во фраке с цилиндром на голове и при этом в домашних тапочках, на каждом заседании редколлегии крайне нелицеприятно отзывался о нерадивых авторах и редакторах, призывая актуализировать тематику статей, менять их стиль, выдвигать свежие идеи. Обновление пошло на пользу журналу. Статьи стали более живыми, читабельными и, главное, отвечавшими духу времени. В каждом номере помещались теперь острые материалы по вопросам истории советского общества, по животрепещущим экономическим и социальным проблемам. Бурные перемены затронули и меня. После конфликта И. Фролова с редактором отдела истории Ю. Афанасьевым последнему пришлось покинуть журнал. Он стал ректором Историко-архивного института, на базе которого вскоре был создан РГГУ. А меня назначили вместо него редактором отдела. Освобождение от кадрового балласта благоприятно сказалось на журнале. Работа новых сотрудников стала заметно эффективнее. Вместе с тем некоторые новые сотрудники принесли веяния и идеи, грозившие значительными коррективами в политической ориентации журнала. Первым замом главного редактора стал известный либеральными взглядами экономист и публицист О. Лацис. Он добился назначения редактором отдела экономики завлаба с экономического факультета МГУ Е. Гайдара. А тот немедленно окружил себя своими столь же либерально настроенными единомышленниками вроде А. Улюкаева, впоследствии занявшего пост министра экономразвития. Это определило на несколько последующих лет политику журнала. Отдел экономики, вокруг которого группировались многие будущие радикал-реформаторы, стал лабораторией, где под маской совершенствования социализма вырабатывались контуры будущих либеральных реформ и его ликвидации. Этот вектор работы журнала, как выяснилось позднее, соответствовал эволюции взглядов и деятельности генсека и его окружения. После апрельского Пленума 1985 г. им активно пропагандировался лозунг «ускорения» экономического развития. В июне в Киеве Горбачев заявил, что «для решения задач ускорения необходима перестройка в деятельности всех, каждого работника. Не рынок, не стихийные силы, а план должен определять основные стороны развития народного хозяйства». В январе 1986-го он заговорил уже о «коренной перестройке всех сфер жизни общества, о перестройке в мышлении, психологии, организации, стиле и методах работы. Перестройка должна охватить всех – каждое рабочее место, каждый коллектив, орган управления, партийные и государственные органы». Полгода спустя генсек призывает усилить ответственность Советов за ускорение социально-экономического развития, обеспечить научно обоснованную внутреннюю политику, включение в работу всего народа, требует раскрыть потенциал Советов, дать им возможность управлять на подведомственной территории. Сам М. Горбачев признавал в своей книге «Перестройка и новое мышление для нашей страны и для всего мира» (1987): «Мы еще не смогли или не сумели понять в полном объеме всю остроту и масштабы происходящих процессов». Действовал он наобум, не представляя последствий собственных действий. При всей актуальности и востребованности принятых решений нельзя было не видеть торопливости, с которой они готовились, что привело к далеко не адекватному учету многих процессов развития. Поспешность присутствовала в антиалкогольных мероприятиях, в законах о госпредприятии, кооперативах, качестве и других, которые еще до выхода в свет нуждались в совершенствовании. Сказалась старая привычка действовать исключительно политическими, силовыми приемами, свойственными всему предшествующему периоду советской истории. О том, до какой степени не просчитывались последствия принимаемых в спешке решений, свидетельствуют хаотичные мероприятия 1986-1987 гг., не только вызвавшие развал в экономике, но и содействовавшие криминализации общества и ускоренному превращению партхозноменклатуры в новый класс собственников. Анализируя их последствия, А. Фурсов отмечал, что «номенклатура (главным образом среднего уровня), вобрав в себя частично криминалитет, частично – иностранный капитал, превратилась в класс собственников. История словно вернулась в эпоху 1861-1917 гг.» [9]. Начавшиеся политические реорганизации стали отвлекать внимание людей от экономических реформ. Непоследовательность действий, нарастающая нестабильность, упадок экономики, отсутствие правовой и хозяйственной базы – все это вело к разрыву устоявшихся десятилетиями горизонтальных и вертикальных связей, обрушению государственных и экономических структур. Экономика становилась заложницей неопределенной, туманной политики. Ухудшалось финансовое положение, росла денежная масса, товарные ресурсы все больше отставали от этого роста, увеличивалась эмиссия, падали темпы экономического роста. Это оказывалось самой благоприятной средой для роста недовольства масс, обострения межнациональных конфликтов, усиления среди правящих элит сепаратистских тенденций. Горбачев убаюкивал всех демагогией о том, что все преобразования нужно осуществлять только в рамках социализма. Но под пропагандистскую шумиху вел дело к отходу от социализма, убирал из партаппарата сначала противников, потом бывших союзников, окружая себя радикально настроенными ставленниками А. Яковлева и шаг за шагом предавая всех тех, с кем начинал перестройку весной 1985-го. С сентября 1986 г. фактически зазвучал призыв «бить по штабам» – партийным, хозяйственным, советским органам, которые, мол, «не поняли перестройки», «дискредитируют ее». Отправным пунктом окончательного отхода от ленинских принципов обновления социализма стал январский Пленум 1987 г., хотя формально он и провозглашал ленинские принципы кадровой политики, лозунги демократизации и гласности, укрепления роли Советов. Как отмечал член Политбюро ЦК В. Воротников, «стремление развить успехи, а они действительно были и в 1985, и в 1986, и даже в 1987 годах, желание быстрее «пробежать» переходный этап перестройки, «оправдать надежды народа» …брали верх над …наукой и опытом. Именно они потом поставили политику впереди экономики. И локомотивом такого «пробега» выступал именно Генеральный секретарь ЦК. Он очень торопился… И лишь после его высказываний в 1992 г. стало ясно, куда ... Он с самого начала задумал радикально изменить не только экономику, но и общественно-политический строй. Однако в то время нам, его коллегам, еще казалось, что слова «демократия и социализм» неразделимы. И мы верили ему… Демократия и гласность вышли из-под контроля. Они уже не столько стимулировали, сколько возбуждали общественное мнение, направляя его … на противостояние правительству, КПСС… Действия прессы, …основанные на полуправде, домыслах, лишь дезориентировали общественное мнение» [4]. А. Яковлев, ставший настоящим «серым кардиналом» перестройки и поставщиком кадров в ближайшее окружение Горбачева и на ключевые посты в партаппарате и в 1992 г. признавал, что сам не предполагал разрушительной силы гласности. Во второй половине 1987 г. прозападно настроенные «демократы», продолжая возбуждать и дезориентировать людей, стали открыто провоцировать массовые антиправительственные выступления. А Горбачев в многочисленных и продолжительных речах, начинавших уже вызывать аллергию, все чаще переходил от лозунгов «обновления социализма» к туманным призывам «нового видения идеологического обеспечения перестройки», старался уйти от анализа усложнявшихся общественных проблем, «заговорить» их пустопорожними, «обтекаемыми» фразами. Наблюдавшие за кульбитами Горбачева партийные руководители того времени единодушно указывают: он не желал замечать, что, разгромив в промышленности, сельском хозяйстве, общественной жизни хоть и консервативную, но более-менее исправно функционировавшую систему, тем самым породил разброд, неразбериху, полную неуверенность и в самом народном хозяйстве, и в массе занятых в нем людей. При этом Михаил Сергеевич отказывался прислушиваться к тем, кто убеждал его: нельзя ломать все сразу, нужно различать этапы преобразований и следовать от одного к другому, реформировать комплексно, меняя не только структуру, но и экономические отношения. В 1988 г. Горбачев окончательно встал на путь переориентации перестройки. Упор делался почти исключительно на политические преобразования, реформы госструктур. Социалистические лозунги исчезали, подменялись расплывчатыми категориями «нового мышления». Стала все более явственно обозначаться угроза провала всего перестроечного процесса, краха надежд народа на улучшение условий жизни. На определенном этапе перестройки отстранили от работы партию. Лишили власти Советы, спонтанно создавая и упраздняя различные госструктуры: Президентский совет, Совет Федерации, Совет Безопасности. Заумными, хлесткими лозунгами была умышленно завуалирована подлинная концепция перестройки – смена социалистического строя.
* * * Журнал занимался тем, чем и призван был заниматься – осмыслением советского прошлого и научной, теоретической разработкой новых социально-экономических и политических проблем, которые порождал курс партии на постоянное «углубление перестройки». И. Фролова весной 1987 г. на посту главного редактора сменил опытный партийный работник, ученый-философ Н. Биккенин, который привнес в работу спокойный, творческий дух. Как мог, он сдерживал все сильнее навязывавшиеся журналу либеральные концепции О. Лациса и Е. Гайдара. Но делать это становилось все сложнее, учитывая их возрастающую поддержку со стороны курировавшего работу СМИ А. Яковлева. Большую роль в поддержании высокой научной планки журнала сыграл в те годы замечательный литературный критик и блестящий публицист, энциклопедически образованный И. Дедков. По окончании журфака МГУ в хрущевские времена за смелые и независимые взгляды он был отправлен из столицы в Кострому, где прожил около трех десятков лет, пока Биккенин через Горбачева не добился его переезда в Москву и зачисления в «Коммунист». В целом в редакции царила здоровая, творческая атмосфера. Мы не использовали свалившуюся на нас свободу в конъюнктурных целях, не занимались грубыми «разоблачениями» советской действительности и коммунистической идеологии. Активно, буквально в каждом номере занимались «стиранием белых пятен истории» - восстановлением десятилетиями искажавшейся исторической истины, возвращением забытых, оклеветанных имен. Делалось это на основе переосмысления прежде находившихся под запретом документов, перепечатки материалов, томившихся в спецхранах. Большой заслугой следует признать то, что даже во времена разгула антикоммунистической истерии, несмотря на нажим либералов, журнал не встал на путь охаивания революционного прошлого, истории Великой Отечественной войны. «Перестроечный “Коммунист”, - вспоминал впоследствии Н. Биккенин, - смог завоевать популярность в интеллигентской среде, хотя… не в такой степени, как “Московские новости” и “Огонек”, ибо отличался от них… по ряду принципиальных позиций: оценки Ленина и Октябрьской революции, советского периода ... Ельциным не восхищался (но и не травил его), отставки Горбачева не требовал. Марк Захаров писал тогда мне: “Раньше я выписывал журнал “Коммунист”, но никогда не читал. Теперь не выписываю, но покупаю и читаю”. На страницах журнала появились авторы, которые прежде в нем не печатались» [2]. Если составить список авторов «Коммуниста»/«Свободной мысли» за последние три десятилетия, то он будет включать имена огромного числа светлых умов страны, принадлежащих к самым различным научным школам и политическим направлениям. Исключение составляли только радикалы слева и справа. Настанет день, когда подшивки номеров журнала будут рассматриваться и изучаться как настоящая энциклопедия советской и российской общественной жизни на рубеже тысячелетий. Ведь он был в те сложнейшие годы не только интеллектуальным центром, где коллективными усилиями вырабатывались новые подходы и оценки прошлого, советской и мировой экономической, социальной и политической действительности, но и теоретическим «локомотивом», подтягивавшим за собой «поезд» общественных наук, публицистики, СМИ. Как только что-то новое появлялось на страницах «Коммуниста», мыслящим людям становилось понятным: значит, снято табу с еще одной темы, и ее можно разрабатывать дальше. Именно под влиянием «Коммуниста» осмелели и другие органы печати. Правда, многие из них преодолели страхи не только перед цензурными ограничителями, но и перед требованиями нравственного характера, перед ответственностью за фальсификации и откровенное вранье, спутав свободу с вседозволенностью. Позиции журнала, ответственное отношение его авторов к обсуждаемым в обществе проблемам явно импонировали запросам и интересам читателей. Тираж «Коммуниста» достиг исторического максимума – более миллиона экземпляров. На нас обрушился колоссальный поток писем читателей. А поскольку мы были обязаны давать исчерпывающий ответ на каждое письмо, это стало занимать у сотрудников всех отделов огромную часть рабочего времени. Но честно отвечать на острейшие вопросы читателей, касавшиеся хода перестройки и ситуации в стране, становилось нелегко…
* * * В течение 1990 г. и особенно отчетливо летом 1991-го экономическую и политическую систему охватывал коллапс. Всюду ощущались развал, всеобщее разочарование, казалось, никто уже ни во что и никому не верил и, главное, не ждал ничего хорошего. Массы людей испытывали материальные трудности. В республиках набирали силу центробежные тенденции. Налицо был раскол общества. Из логики действий Горбачева не вытекало ничего определенного. Хотя обновленческая линия, переориентация в сторону социал-демократизации КПСС возобладала с опубликованием проекта новой партийной платформы, подготовленного в редакции журнала «Коммунист» и отредактированного советником генсека Г. Шахназаровым. Эта линия давала какой-то шанс. Затеплилась слабая надежда на выход из кризиса. На то, что все-таки удастся довести до конца решения о политических реформах, что еще чуть-чуть – и начнется хоть и запоздалое, но необходимое обновление партии. Кое у кого сохранялась иллюзия, что под давлением обстоятельств Горбачев перестанет забалтывать экономическую политику, а предпримет что-то разумное, давно назревшее и способное отодвинуть надвигавшуюся катастрофу. Но сам генсек подавал и партии, и большей части народа, противостоявшей натиску либералов, совершенно невразумительные сигналы. Это завершилось его окончательным предательством партии и полным уходом от нее в самый трудный момент. Он был совершенно равнодушен к тем, кто его окружает и не за страх, а за совесть трудится на него, держал их за дворовых слуг. Легко перешагивал через прошлые связи, через своих прежних товарищей, никого из них никогда не поддержав и не защитив в трудную минуту. Не проявляя уважения и заботы о самых близких соратниках и сотрудниках, он был чрезвычайно угодлив и внимателен к своим оппонентам и откровенным противникам; стараясь заслужить их симпатию и расположить к себе, готов был на самые неожиданные уступки, компромиссы и даже унижения. Беспрецедентный случай: в ближайшем окружении Горбачева, кроме немногих сотрудников его фонда («двора вдовствующей королевы», как его именовали острословы), не оказалось почти никого, кто бы не отшатнулся от него - вице-президент, премьер-министр, министры обороны и внутренних дел, начальник аппарата. Их измене предшествовало то, что он сам последовательно обижал, отталкивал и предавал других. Начал с того, что не поддержал и ни разу не защитил от нападок армию и органы госбезопасности. Потом оттолкнул от себя интеллигенцию, которая поначалу так тянулась к нему. А затем оттолкнул и бросил на произвол судьбы массы населения – рабочих, крестьян, пенсионеров. На выборах генсека ЦК ХХVIII партсъездом (1990) из 4683 делегатов против Горбачева проголосовало 1116 человек. Горбачев был отправлен в политический нокдаун только потому, что людям надоели его пустословие, суетливость и непоследовательность. Они дали понять, что ждут от него хоть какой-то определенности и четкости мысли и действий. Но Михаил Сергеевич затаил обиду на всю партию, так никогда и не поняв, что она была его единственной базой, а без нее он представлял собой абсолютный ноль. С самого начала именно партия была его опорой, поддавшись несомненному обаянию и артистическому дару Горбачева, его демагогии и напускному демократизму. Он, кажется, так и не оценил доставшегося ему несметного богатства – мощной, прекрасно организованной партии, которая была каркасом, «державшим» единое государство, обеспечивавшим дисциплину и сплачивавшим людей в масштабах всей страны. Не смог воспользоваться особенностью этой партии, сохранившейся со сталинских времен: даже сомневаясь и возмущаясь деятельностью Горбачева, партийные организации и комитеты продолжали оставаться послушными воле ЦК, Политбюро и лично лидера партии; миллионы рядовых коммунистов до последнего часа сохраняли преданность ему, ожидая только обращения к себе своего руководителя. Объяснялось это просто: прерогативы и официальный авторитет генсека всегда рассматривались как последний редут советского строя, а потому на его волю очень долго никто посягать не смел и просто не мог. Будь Горбачев решительнее, мужественнее, просто чуть умнее и дальновиднее, он мог не потерять ни партию, ни страну, ни власть. Но и здесь он проявил свою несостоятельность, предпочтя сложить с себя обязанности генсека, а не бороться за выживание и действительное обновление возвысившей его партии. Редчайший в мировой истории случай политического самоубийства по собственной непростительной глупости. Партийно-государственный аппарат, не понимавший и инстинктивно опасавшийся курса Горбачева, был сбит с толку его бесконечными шараханьями и импровизациями, а затем и вовсе деморализован. Повсеместно ощущалась слабость власти, оказавшейся в состоянии конфронтации с невесть откуда взявшейся оппозицией, а также с лидерами вдруг поднявших голову националистических движений в республиках. Единственным результатом неверно начатых и лишенных стратегии перестроечных реформ стало расшатывание всех устоев власти. Г. Мирский точно охарактеризовал перестройку: «Она была благородной по замыслу, смутной по концепции и бездарной по исполнению». Опереточный «путч» и крах режима в августе 1991 г. можно поэтому считать закономерным итогом правления Горбачева. Проявленные Горбачевым в Форосе в канун «путча» обычные для него неспособность или нежелание ясно выражать свои мысли и планы, закрытость и интриганство сыграли с ним злую шутку, погубив его карьеру, а заодно и разрушив руководимое им государство. Двусмысленности, недоговоренности (а может, и сознательное провоцирование) привели к катастрофическому исходу. Зная обо всех предшествовавших форосскому разговору подготовительных мероприятиях, а также об особенностях характера Горбачева, его соратники могли просто неверно истолковать его витиеватые изъяснения и туманные намеки. Р. Пихоя пишет: «Подготовка к возможности введения чрезвычайного положения осуществлялась в марте 1991 г., накануне III Съезда народных депутатов СССР. После провала этой попытки в апреле Совет безопасности вновь вернулся к разработке документов о чрезвычайном положении. Работа велась… впрок. Горбачев сам нередко говорил о необходимости “чрезвычайных мер”» [8. С.654]. Так чего же удивляться, что будущие гэкачеписты приехали к нему с документами, предусматривавшими именно такой набор мер. Но и здесь Михаил Сергеевич, очевидно, решил на всякий случай напустить тумана, рассчитывая вновь перехитрить всех, чтобы при любом раскладе остаться в выигрыше, ни за что не неся ответственности. Просчитался: на сей раз выйти сухим из воды не удалось… Не занимал он четкой позиции и во многих других случаях. Горбачев так и не решился на введение частной собственности и масштабный передел госсобственности, чего ждали от него правые, но и не выступил открыто против самих этих идей, на чем настаивали левые. Он все время юлил, стараясь переиграть всех и оттянуть время решений. Стремился заниматься политикой, реформированием в белых перчатках, избегая любых решительных мер, которые, как показывает весь опыт истории, неизбежны на ее крутых поворотах. Горевший желанием нравиться всем (особенно на Западе), Горбачев пытался добиваться консенсусов и компромиссов даже тогда, когда обстановка требовала от него проявить бойцовский характер, стукнуть кулаком по столу, надеть наручники на самых ретивых смутьянов и подстрекателей к беспорядкам, проиграл, отсиживаясь в Форосе и выжидая, чем закончится авантюра в Москве. А если что-то и предпринимал, так только чтобы потом иметь возможность оправдаться за свое бездействие и избежать обвинения в сговоре с путчистами. В итоге он в очередной раз предал всех – и потерпел сокрушительное поражение. Неожиданным образом характеризует Горбачева – руководителя социалистической державы, лидера крупнейшей в мире компартии, неустанно провозглашавшего свою верность идеям социализма, – дипломат, профессор Колумбийского университета, бывший посол США в СССР Дж. Мэтлок, в годы перестройки постоянно общавшийся с ним: «Некоторые вещи он вообще не понимал или понимал очень плохо… Он плохо понимал экономику, у него было какое-то, я бы сказал, упрощенное понимание социализма. Он изначально отрицал социалистические идеи только потому, что они социалистические, и приветствовал капитализм, не осознавая, что… в экономиках развитых капиталистических стран, где основами являются идеи частной собственности, …сильны и многие идеи социализма… Как… в Швеции, где государство … поддерживает высокий уровень жизни… Мы в США не называем это социализмом, потому что у нас это отрицательный термин, но и для нашей экономики характерны такие черты, взятые из учения социализма, как… значительная социальная поддержка... Удивительно, что Горбачев этого не видел… В результате ваша страна оказалась в водовороте дикого капитализма…» [6]. По меньшей мере, забавно (а вообще-то – позорно и страшно), что посол крупнейшей капиталистической державы упрекает лидера державы социалистической, руководителя коммунистической партии в недостаточно уважительном отношении к социалистическим ценностям и излишнем преклонении перед капитализмом…
* * * Трагические события августа 1991 г., положившие начало организационному распаду партии, расколу приверженцев социалистического движения и открытому выходу на арену политической борьбы сторонников радикального либерализма, поставили журнал перед решающим в его истории выбором – с кем быть, какую линию проводить. Через несколько дней после августовского переворота журналистский коллектив редакции решил учредить новое издание и назвать его «Свободной мыслью». Ведь после ельцинского указа о запрете КПСС журнал просто не мог выходить под прежним названием. Под новым названием и вышел следующий номер журнала за 1991 год. На первых его страницах было опубликовано краткое, но исключительно емкое «Слово к читателям». Оно раскрывало идейные позиции и содержало программу дальнейшей деятельности, которая сохраняет свою актуальность и поныне[1]. «Мы не принадлежали и не будем принадлежать к тем, - говорилось в «Слове», - кто в изменившихся обстоятельствах готов сжигать и предавать все, чему – иногда с избыточным усердием – поклонялся совсем недавно. Тем более непристойно делать это из страха или корысти… В отличие от других, мы не можем и не хотим заявлять о своей полной независимости. Мы открыто признаем, что зависимы: от нашего исторического прошлого (его не сжечь даже вместе с партбилетом), от законов нравственности, от требований добросовестности и объективности. Мы зависим от нашей убежденности, что насилие, ненависть, нетерпимость, национальный эгоизм и националистическая спесь губительны для свободного союза республик, для России, для ее эволюционного, постепенного развития. Мы зависимы, потому что хотим всегда помнить об ответственности, без которой и свобода, и независимость – опасны… Естественно, что журнал, избирающий новое имя, выбирает его не случайно. Мы намереваемся стать открытой трибуной демократических левых сил и будем рады, если поможем их взаимопониманию и согласию. Мы не собираемся быть ничьим рупором и ретранслятором; опыт показал, что это малоблагодарное занятие; но дать выход разным голосам, представляющим демократическое, республиканское, социалистическое крыло общественной мысли, мы готовы всегда. Мы также готовы к воспроизведению других оттенков интеллектуального спектра, не только политического, но прежде всего научного, то есть философского, исторического, экономического и т.д., полагая единственным условием сотрудничества – доказательность и добросовестность мысли, ее непредвзятость. Этому правилу мы старались следовать и раньше, но, может быть, не так последовательно, как желалось бы. Если мы и хотим изменить свое лицо, то не настолько, чтобы его не могли узнать. Тем более мы не хотим ни прятать свое лицо, ни отрекаться от него. Перелицовываться – занятие не для нас. Но новое лицо журнала предполагает все-таки свободную мысль, и никакую другую..., и значит, отличие от предыдущей идейной установки журнала очевидно… Наш сегодняшний выбор, – писали в заключение авторы «Слова», – неотделим от выбора народа: демократия, а не диктатура; свобода слова, а не подавление инакомыслия; здравый смысл, а не фанатическое доктринерство; власть труда, таланта, социальной справедливости, культуры… Путь нашего журнала – всесторонний анализ политических и социально-экономических процессов, происходящих в стране и мире, восстановление исторической конкретной правды (в частности, в документах и свидетельствах) о нашем прошлом, поддержка всего талантливого в науке, культуре, искусстве, популяризация и сбережение духовного наследия, защита демократии и социальных завоеваний нашего народа» [10]. На протяжении всех последующих лет журнал, несмотря на утрату большей части прежних сотрудников и смену руководителей, в целом оставался верен поставленным задачам. Определив себя как международный общественный журнал, посвященный актуальным проблемам политики, экономики, истории и культуры в освещении ведущих российских и зарубежных учёных, он активно включился в освещение и критическое осмысление проблем, которые обрушились на Россию в результате политики оказавшегося у власти ельцинского режима. Конечно, в стране имелось немало оппозиционных изданий, которые с разных позиций, порой в резкой форме разоблачали антинародный курс правящей верхушки. Но только в «Свободной мысли» российские и зарубежные ученые, общественные и политические деятели имели возможность делиться с широкой аудиторией результатами серьезного, научного исследования процессов, развивавшихся в России и за ее пределами, подвергать скрупулезному анализу опаснейшие для нашей страны и ее народа тенденции, важнейшие события и явления в политической, экономической, культурной жизни. В первые январские дни 1992-го принявший на себя бразды управления экономикой гигантской страны Е. Гайдар, никогда до этого никем и ничем не руководивший (если не считать отдела экономики из трех человек в журнале «Коммунист», а затем аналогичного отдела в «Правде»), подготовил постановление о переходе на свободные рыночные цены. К концу года цены в среднем выросли в 26 раз, а хлеб подорожал в 43 раза. В целом за 1992-1996 годы индекс потребительских цен вырос в 2177 раз! Когда те, кому выпала доля пережить то время, вспоминают о нем, в их памяти всплывает картина безграничного, бескрайнего либерализма – всеобщие хаос и анархия, массы людей, бросившихся на улицы продавать все, что у них есть, чтобы хоть как-то прокормиться, трескучая демагогия власти о «невидимой руке» рынка, которая, мол, одна только способна спасти страну, и быстрое формирование класса крупных собственников. Ничего, кроме неслыханной нестабильности и почти физически ощущаемого страха за завтрашний день, разгула бандитизма на память и не приходит. Гайдаровский отпуск цен и лишение народа всех сбережений были лишь началом. За этим последовали растаптывание Конституции, ставшей результатом подъема масс конца 1980-х - начала 1990-х гг., и замена ее новой, по сути монархической. Расстрел парламента, мешавшего разграблению госсобственности, разжигавшей аппетиты новых правителей. А потом начались и сами реформы: захват горсткой лиц, оказавшихся поблизости от власти, национальных ресурсов, принадлежавших всему народу, и созданных его руками заводов, шахт, портов, нефтепромыслов. Ни одна из таких «реформ» ни к чему бы не привела, если бы коррумпированный госаппарат сам не участвовал в этом «хапке» и сознательно не закрывал глаза на каналы перекачки капиталов за границу. Российским «ноу-хау» стало присвоение общенародной собственности с помощью «залоговых аукционов». Скрупулезное расследование аудиторов Счетной палаты РФ признало практически все эти аукционы «притворными сделками»: собственность «покупалась» не за счет средств их участников, а за счет денег, которые Минфин, то есть государство, само передавало специально отобранным банкам, - то есть бесплатно. Все эти невероятно тяжелые годы небольшой коллектив «Свободной мысли» отдавал свои силы и знания всестороннему разоблачению порочного социально-экономического и политического курса ельцинского режима. Не было ни одного номера журнала, в котором не публиковались бы статьи и заметки с аргументированной критикой деятельности либеральной «элиты», обрекавшей на нищету и вымирание миллионы людей. На конкретных фактах, примерах из реальной жизни авторы показывали, что страна провалилась в своего рода «черную дыру», в которой время течет вспять. И специалистам остается спорить лишь о том, на сколько десятилетий назад Россия оказалась отброшенной по уровню жизни, промышленному, сельскохозяйственному производству, каковы масштабы катастрофы, переживаемой наукой, культурой, образованием, здравоохранением и т.д. Гадать о том, во что обошлось стране невежество радикал-либералов, твердо зазубривших постулаты американских учебников по «экономикc», но не знавших и не желавших знать реалий российской жизни, основ политэкономии. Вознамерившихся совершить буржуазную революцию, не имея в наличии буржуазии, и построить рынок - лишив большинство народа денег. Годами расхищавших национальные богатства и деливших госсобственность, но в большинстве своем так и не научившихся управлять этой собственностью, предпочитая заниматься финансовыми махинациями. Как показывал журнал, те, кто искренне доверял обещаниям Ельцина, отдавая голоса за него, оказались самыми одураченными. Горстка предприимчивых дельцов выжала из народа все, что только можно было выжать для "первоначального накопления капитала". Дальше произошло сращивание денег и власти, при котором деньги рождают власть, а власть рождает еще большие деньги. Вершителями судеб стали криминально-олигархические кланы, которым, как и власти, нет дела до жизни граждан. О них вспоминают лишь в канун очередных выборов и забывают сразу же после подсчета голосов. Ссылаясь на констатацию профессора Гарвардского университета Н. Эбершадта, согласно которой "никогда прежде ни одна индустриально развитая страна не переживала столь суровый и длительный кризис в мирное время", журнал убедительно демонстрировал результаты разрушительной деятельности альянса либералов, олигархии и коррумпированной власти. Они шумели на весь мир о грядущем экономическом подъеме - и добились развала хозяйственной системы, успев проесть то, что было создано 70-летним трудом поколений наших соотечественников. Кричали о борьбе с привилегиями и неравенством – и создали для себя условия, дозволяющие возводить целые замки со сворой челяди и охранников, переводить миллионы долларов за рубеж и сохранять едва ли не тридцатикратный разрыв в доходах самых бедных и самых богатых граждан. Клялись, что обеспечат по паре "Волг" на каждый ваучер, – а в итоге оказались не в состоянии объяснить, что же дала стране приватизация, кроме идеальной питательной среды для процветания коррупционеров и откровенных бандитов, контролирующих огромную долю экономики. Вселили в души людей надежды на лучшую жизнь, – и столкнулись с невозможностью преодолеть апатию и недоверие народа к политикам, справиться с безнадежностью, ожесточением и отчаянием большинства. Провозгласили мерилом счастья и успеха одни лишь деньги, превратили погоню за материальными благами в смысл жизни - и привели к тому, что общество утратило духовные идеалы. Начинали с красивых фраз о демократии, правах человека, ценностях западной цивилизации - пришли к грязным скандалам вокруг квартир и дач, взяток за незаконные сделки и операций по отмыванию денег. Требовали свободы слова - довели дело до того, что денежным мешкам было дозволено прибрать к рукам СМИ в центре, а местным полновластным князькам - установить над ними тотальный контроль в регионах. На все лады трубили о необходимости для российских граждан по капле выдавливать из себя раба - в итоге превратили их в своеобразных зомби, в объект непрерывных манипуляций общественным сознанием со стороны ангажированных СМИ. Объявляли о намерении присоединить Россию к "цивилизованному миру", покончить с «коммунистической угрозой» - и, разрушив СССР, обрекли страну на немыслимое унижение, сделали ее объектом жесточайшего давления, ставящего целью заставить нас принять западные правила игры, согласиться на второстепенную роль в мире. Но главное, страну не только не вывели на качественно новый уровень развития, но и обрекли на разорение, упадок и одичание. Как однажды заметил Ф. Искандер, "у нас не просто дикий, у нас дичайший капитализм. И свобода диковатая..." Естественно, что последовательная позиция журнала вызывала доверие и укрепляла авторитет у не отравленной либеральной идеологией, самостоятельно мыслящей части общества. Вот как оценивал роль и значение журнала в идейно-политической жизни новой России крупный историк и политолог К. Брутенц: «Биккенину и его товарищам по редакции российская общественная жизнь обязана существованием журнала «Свободная мысль» - едва ли не уникальным феноменом в мире российской прессы. Высокоинтеллектуальное, но свободное от элитарного снобизма, острокритическое в отношении прошлого, но далекое от злобного хуления, патриотичное, но лишенное «третьеримских» притязаний, интернационалистическое, отвергающее раболепное и слепое подражание Западу, последовательно демократичное, но не сводящее, подобно российским либералам, демократию к ничем не стесняемому индивидуализму и неограниченной власти денег – это издание стало одной из трибун инакомыслия в современной России» [3. С.77-78]. Редакция оказалась в те годы в очень сложном положении. Чтобы как-то выжить и решить материальные проблемы, пришлось сдавать в аренду уж не помню какому банку первый этаж здания. Но тут же вызов журналу был брошен с совсем неожиданной стороны: неизвестно откуда взявшиеся люди, объявившие себя потомками дореволюционного дворянства, облюбовали наше здание для реанимации того, что они именовали «Дворянским собранием». Поскольку Ельцин со своим охранником Коржаковым на всякий случай (вдруг режим окончательно рухнет!) тайно разыгрывали в то время «монархическую карту», приглашали в Москву самозваных наследников императорского семейства, противостоять попыткам рейдерского захвата здания становилось все сложнее. Несмотря на наличие всех необходимых документов, на стороне «неодворян» оказалась и прокуратура. В один из осенних дней 1993 г. сотрудников редакции попытались не пустить в принадлежавшее нам по закону здание. Только поддержка, оказанная нам местным отделением милиции и хорошим другом журнала, корреспондентом итальянской газеты «Стампа» в Москве (впоследствии депутатом Европарламента) Дж. Кьезой, пригрозившим захватчикам известить об их действиях всю европейскую общественность, помогла нам войти в здание и занять свои рабочие места. Пришлось ускорить поиски другого помещения. В сентябре 1994 г. редакции была выделена небольшая комната в Горбачев-фонде, занимавшем тогда два этажа одного из зданий Финансовой академии на Ленинградском проспекте. Ненадолго сотрудников журнала даже зачислили в штат фонда. Кое-кто из его руководства пытался в то время склонить нас к переименованию «Свободной мысли» в «Горбачев-журнал». Это предложение было отвергнуто, после чего фонд потерял к нам интерес. Вынужденный переход журнала под крыло «отца перестройки» дорого стоил имиджу журнала. Именно по этой причине мы потеряли тогда значительное число читателей и подписчиков. Отмываться от клейма «горбачевского рупора», каковым мы на самом деле никогда не были, пришлось долго. Переезд фонда в новое здание, построенное для себя Горбачевым, закончился тем, что нас, даже не попрощавшись, бросили на произвол судьбы. Возникшее лужковское движение «Отечество» на какое-то время приютило нас в «Московском доме общественных движений» на Мосфильмовской улице. Вопреки всем трудностям, журнал продолжал выходить в свет (многомесячный перерыв в издании произошел только после дефолта в 1998 г.) и с приходом к власти президента В. Путина не изменил своей независимой, взвешенной позиции. Летом 2003 г. сотрудники журнала узнали, что за их спиной Биккенин ведет переговоры о передаче «Свободной мысли» партии «Единая Россия» и превращении ее в теоретический орган этой партии. Журнал в то время принадлежал на правах собственности сотрудникам, и закулисные действия главреда вызвали единодушное осуждение коллектива, не желавшего утраты независимого положения журнала и превращения в рупор новой правящей партии. В конце июля в результате голосования Биккенин был освобожден от своих обязанностей, а новым главным редактором избран много лет сотрудничавший с журналом и какое-то время трудившийся в его редакции экономист и политолог В. Иноземцев. В распоряжение редакции был предоставлен кабинет в здании Московско-Парижского банка в Милютинском переулке, где работал новый главред. Ни в коей мере не отказываясь от своей политической ориентации, продолжая критически анализировать складывающуюся в России политическую и экономическую ситуацию, журнал стал уделять большее внимание вопросам международных отношений, исследованию проблем глобализации, различных аспектов постиндустриального общества. К сожалению, эволюция мировоззрения В. Иноземцева, его смещение на праволиберальные позиции со временем стали наносить ущерб репутации журнала, да и сам он утратил прежний интерес к издательской деятельности[2]. Новый этап в жизни журнала связан с приходом в январе 2012 г. на пост главного редактора и издателя «Свободной мысли» известного экономиста, публициста и политика М. Делягина. Благодаря его систематическим выступлениям в различных СМИ широкие круги российской общественности были давно и достаточно хорошо осведомлены о его взглядах и оценках нынешней ситуации в стране. М. Делягин разделяет негативное отношение журнала к идеологии и практике либералов, установивших контроль над финансово-экономическим блоком во властных структурах России. Либеральная макроэкономическая теория, с уничтожением СCCР восторжествовавшая в большинстве государств на постсоветском пространстве, не имеет отношения к стремлению человека к свободе и ответственности, которое понимается под либерализмом в политике. Суть экономического либерализма, три десятилетия назад сформулированного в догмах Вашингтонского консенсуса, состоит в ином: государство должно служить не своему народу, а глобальному бизнесу. «Противоестественность этого, – отмечал М. Делягин, – завела мир в тупик чудовищного глобального кризиса; Вашингтонский консенсус же выродился в устарелый идеологический конструкт, навязываемый слабым странам для удержания их в состоянии ресурса, но не участника глобальной конкуренции. Уникальность России и в том, что ее руководство… отдало социально-экономическую политику в руки либералов» [5]. Такая принципиальная позиция и определяет подход журнала к оценке внутренней и внешней политики правящего ныне режима, лежащей в основе его деятельности идеологии, к освещению актуальных проблем внешнеполитического курса РФ и международной жизни, систематическому анализу положения в различных странах мира. А это содействует более активному привлечению внимания читателей к журналу. За счет притока новых, свежих сил, не только маститых, титулованных ученых, но и молодых специалистов, аспирантов и даже студентов старших курсов заметно расширился круг и география авторов, регулярно выступающих на страницах журнала. Более острыми и глубокими по содержанию стали публикуемые материалы. Изменился даже внешний облик журнала. Он стал более крупным по формату, с прекрасной, красочной обложкой и легко читаемым шрифтом. Опираясь на свой многолетний опыт редакционной работы, могу с полной уверенностью и ответственностью утверждать, что никогда еще за всю известную мне историю журнала в нем не работалось так хорошо, комфортно, свободно, как в последние годы. Никто сверху не ставит перед нами никаких обязательных к выполнению задач, не требует проведения какой-либо навязанной сверху идейно-политической линии. Коллектив следует только повелениям своей совести, собственным представлениям о добре и зле и борьбе между ними, а главное, видя перед собой единственную цель – честное, объективное исследование российской и мировой действительности, происходящих повсюду глубоких общественных перемен. И - служение по мере своих сил и возможностей делу мира и прогресса, утверждению левых идей, идей социальной справедливости. Продолжая и развивая лучшие традиции своего 100-летнего прошлого, постоянно расширяя тематику публикуемых статей, «Свободная мысль» по праву может гордиться тем, что пользуется высоким авторитетом в научных и политических кругах, среди широкой массы читателей, проявляющих интерес к качественной аналитике и серьезной публицистике.
Литература 1. Афанасьев В. Четвертая власть и четыре генсека. М., Кедр, 1994.
[1] Интересно заметить, что в том же первом номере обновленного журнала была помещена статья молодого экономиста М. Делягина, который через два десятилетия станет его главным редактором и издателем.
[2] В 10-е годы постепенно занял либеральную, последовательно враждебную России позицию, и в 2023 году был признан иностранным агентом. комментарии - 0
Мой комментарий
|
Подписка
|
