Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
23147
|
Официальные извинения
964
97466
|
Становление корпоративизма в современной России. Угрозы и возможности
231
78288
«Метамфетамин интенсивности труда». Цифровая трансформация и искусственная реальность в новых условиях эксплуатации 0
57
Паситесь, мирные народы! А.С. Пушкин, 1823
Двести лет назад гений русской и мировой литературы Александр Сергеевич Пушкин не мог обойти в своем творчестве проблему эксплуатации народов, навеянную революционными событиями в Западной Европе. (Интересно, что цитируемые строки переживания за бесправие народов царской России написаны в «Южной ссылке», где поэт находился под унизительным надзором). Монолог лирического героя элегии «Свободы сеятель пустынный» указывает с «библейской грустью» не только современникам, но и потомкам на невозможность засеять не знающие чести «порабощенные бразды» семенами свободы, что благой труд в этом случае бесплоден, а будущие поколения, смирившиеся с уделом «мирно пасущихся стад», обречены на угнетение и прозябание [52]. Пушкин потому и гениален, что его переживание о современном состоянии общества и предвидение его дальнейшей трансформации в системе производственных отношений, основанных на эксплуатации труда и экспансионизме капитала, актуально всегда. Даже меняющийся в веках характер труда, понимаемого в качестве единственного реального фактора производства [4], не способен принести созидательные блага для человека до тех пор, пока его жизнь и деятельность протекают в целесообразных для эксплуататоров формах, пока собственность на средства производства находится в руках «элитарной кучки» господ [10], пока общественная трансформация подчинена социальной инженерии [23]. Одной из таких форм выступает «ярмо с гремушками» – в интерпретации школы критического марксизма не что иное, как современные симулякры и превратные формы бытия, ориентированного на «имиджевую стоимость» вместо реально действующей в экономике трудовой стоимости [7]. Указанные формы навязаны до предела «сервизированному» обществу потребления при условии добровольного принятия таким обществом как управляемой системой положения экономической «периферии», зависимой от «центра» – системы управляющей. Более того, в условиях ограниченности ресурсов не только большая часть человечества стала «топливом» для развития метрополий, но происходит «поглощение» более мелких «капиталистических хищников» более крупными, подтверждая известный девиз «умри ты сегодня, а я завтра!». Прогрессивная часть американской философской мысли раскрывает пагубность экспансионизма и неизбежность распространения капиталистических противоречий и на страны–глобальные метрополии[1]. Некоторые экономисты англо-саксонского мира, обладающие диалектическим мышлением, а потому не принимающие позитивистского утверждения о естественности неравенства как формы равновесия, приходят к выводу о том, что в общественных системах, олицетворяющих «центр» глобальной эксплуатации и финансиализации, т. е. самих США, экономическое и социокультурное (а правильнее было бы сказать – классовое!) неравенство не менее, а даже более существенно разобщает нацию [62] и характеризуется сокращением инвестиций в реальную экономику [46]. Если возникает неповиновение, в ход идет «бич» – всевозможные санкции и войны за передел сфер влияния: неизбежное насилие над любой нацией или народом, не согласными на роль «мирно пасущегося стада». За последние 200 лет капиталистический уклад Запада, которого еще не знала Российская империя в 1823 г., к началу ХХI в. почти задушил мировую цивилизацию, вогнанную в «прокрустово ложе» постмодернистского неолиберального «цифрового концлагеря» по псевдодемократическому принципу «работай – потребляй – сдохни!» Так называемая «новая реальность», отсчитываемая с глобальной рецессии 2008–2009 гг., выдвигает на первое место в системе общественных отношений уже не результативность и даже не эффективность экономики, основанной на эксплуатации труда капиталом, монополизировавшим достижения научно-технического прогресса (НТП). Главным становится темп увеличения оборота капитала, причем капитала фиктивного, раскрытого К. Марксом в качестве отраженной формы действительного капитала, поэтапно обособившейся от него и вступающего с ним в противоречие, принимающее все более изощренные формы движения в пространстве-времени [5]. Именно такая отраженная форма современного капитализма в его завершающей стадии закономерно вписывается в тенденцию нормы прибыли к понижению [37]. Бешеный темп оборачиваемости фиктивного капитала, сводимого к глобальным спекуляциям, создает нечеловеческий (в прямом смысле этого слова, хотя бы в силу чисто физиологических пределов бодрствования, продолжительности и напряженности труда) ритм современного рынка, работающего в режиме 24/7, т. е. круглосуточной активности человека, совмещающей работу и потребление [38]. Что же позволяет большей части современного высокоурбанизированного общества, уже достигшего пределов глобализации и поэтому, движущегося к регионализации и сверхлокализации в постепенно деглобализирующемся мире, поддерживать бешеный темп работы и потребления? Неужели сервисная экономика объективно, сама собой вырабатывает некий «инновационный препарат», который стимулирует бодрость и активность, неминуемо ведущие к истощению физических и психических сил человека? Наконец, почему воспроизводство рабочей силы, принявшей в послевоенные полвека вид человеческого капитала (ЧК), вновь, как на начальных стадиях накопления коммерческо-индустриального капитала, больше не интересует капиталиста-работодателя – собственника средств производства? В истории медицины, поставленной на службу экспансионизму и эксплуатации, известны случаи промышленного производства и массового использования метамфетамина – наркотика с абсолютным привыканием (в нацистской Германии и милитаристской Японии) - в 1930-х–40-х гг.: периоде создания, развития и краха этих «открытых террористических диктатур финансового капитала» (по Г. Димитрову). Цель массового применения «таблеток бодрости» – тотальная психостимуляция индивидуумов, составляющих как армии этих стран, не знающих ни усталости, ни жалости (что в последствие применялось в армиях иных держав-экспансионистов, например, американской), так и «трудовые армии», нацеленные на напряженную и высокоинтенсивную работу. Однако если в условиях «производящей экономической реальности» биологический наркотизм, ослабляющий разум работника и солдата, использовался как стимулятор интенсивности труда (ИТ), интенсификации производства и физического истребления других наций и народов, то в условиях «сервисно-сетевой искусственной реальности» аналогичным по воздействию с целью деградации разума «условным метамфетамином новой реальности» выступает «сетевизация и цифровизация сознания» современного человека. Такой «IT-наркотик-психостимулятор», понимаемый некоторыми авторами в качестве «эмоциональных блокировок», лишающих массы людей возможности адекватно воспринимать реальность, выступает инструментом глобального управления [18], одновременно выступая и «ярмом с гремушками», и «бичом». С одной стороны он разрушает индивидуальное сознание управляемых людей, делая его беспомощным перед коллективным разумом управляющей системы, нацеленной на эксплуатацию труда капиталом, а с другой – создает «эффект самопрограммирования» работника на интенсивный труд и симуляционное потребление в условиях «размытой реальности». Оба указанных свойства социально-психологической трансформации сформировались и закрепились (для большинства окончательно) как на уровне личности, так и на уровне общества в условиях глобального монополизма, приведшего мир к системному кризису сверхпроизводительности [22]. Таким образом, современное общество, по мнению историка А. И. Фурсова, погружается в новую, на этот раз тотальную по уровню контроля за человеком, форму посткапиталистической эксплуатации – био-эко-техно фашизм (БЭТ-фашизм). Таким образом, очередной виток «спирали истории» возвращает нас, живущих в начале ХХI в. и непростительно погубивших на рубеже 1980-х–90-х гг. «Советский проект = СССР + мировая социалистическая система», на сто лет назад. В те времена остро стоял выбор, сформулированный Розой Люксембург как «Социализм или Варварство», который нашел практическое воплощение в страшной войне, в которой именно социализм смог победить варварство ХХ века – фашизм, а затем и колониализм. Сейчас, при отсутствии аналога «Советского проекта», нео- и ультроглобалисты стараются, порой успешно, воссоздать «новую» террористическую диктатуру, но уже не финансового капитала, а социальных платформ, где работа и потребление будут завязаны гордиевым узлом противоречий обезличенной, лишенной индивидуальности и морали, не помнящей родства «человеческой биомассы», живущей в искусственной реальности, извращающей истинную ценность даже творческого труда, замененного, например, системой социальных баллов.
«Я не знала, что эти грибы обладают галлюциногенными свойствами …»[2] Цифровая трансформация общества как фактор повышения интенсивности труда Продолжая иносказательную линию взаимосвязи «наркотизма и труда», не можем не упомянуть о недавних событиях в Китае, где оказалась с визитом американский министр финансов. Не только для госпожи Йеллен стало откровением употребление в пищу китайцами галлюциногенных грибов, хотя она отметила, что главное «их правильно приготовить». Не менее важно правильно подобрать «метамфетамин цифровизации» для полуторамиллиардного населения (причем стареющего, с коэффициентом рождаемости 1,28 рождений на одну женщину) государства, усиленно проводящего цифровизацию экономики (ЦЭ)[3] [16] и одновременно позиционирующего себя социалистической страной. Однако трансформация Китая в «богатое социалистическое государство» характеризуется сильной «китайской спецификой», в рамках которой коммунистическая партия (КПК) и политическое руководство не могут официально отказаться от классовой борьбы, но явно подменяют ее трансформацией сознания граждан в сторону неокапиталистических (олигархических и мелкобуржуазных) идеалов взамен коммунистических [43]. Мнимое движение к демократическому обществу вместо общества бесклассового выражается внедрением социальных платформ – антипода «царства необходимости» в условиях высокотехнологичного труда и национальной олигархией – главным экспансионистом Китая в глобальном мире. Для придерживающихся идеи социализма цифровая трансформация общества без «…свободной творческой деятельности индивидов, объединенных в добровольную, свободную, работающую ассоциацию» [6. С. 183] ведет не к коммунизму, а к ультроглобализму. Такие необходимые условия коммунистического прогресса, как свободное время и потребление по потребностям, в Китае сокращаются с каждым годом движения по неокапиталистическому пути[4]. Нет смысла доказывать, что при отсутствии свободного времени не может быть и речи о прогрессе личностных качеств человека, свободе творческого труда, прогрессе культуры сотворчества и иных признаков общественного прогресса для большинства трудящихся, а не элиты. Без ликвидации классов невозможно развитие «социальных лифтов», а следовательно, всеобщего бесплатного образования, здравоохранения, социальной помощи. Напротив, последние 30 лет в Китае, как и по всему миру, знания, культура, социальные связи и потребности человека стали главной формой присвоения, в частности, посредством использования социального кредитования/рейтингования граждан. Таким образом, цифровая трансформация китайского общества неминуемо будет основываться на увеличении неравенства личностного развития из-за невозможности снятия противоречий, вызванных нарастающей социально-экономической поляризацией. С другой стороны, поиск возможных вариантов повышения благосостояния в рамках единой китайской нации потребует решения проблем экономического развития, двигаясь «хожеными тропами» капитализма. Внутри Китая это будет выражаться усилением эксплуатации за счет повышения интенсивности и продолжительности и без того дешевого труда как законсервированной формы «ослабленного разума», а за его пределами – путем внешней экспансии своего капитала и эксплуатации естественных и трудовых ресурсов других стран и регионов. Сведения и исследования об экспансионизме Китая в глобальном мире за последние 30–40 лет, предпринятые в странах Африки, Азии, Латинской Америки, а также соседних Монголии, Казахстане, на Дальнем Востоке России, общеизвестны. Китайский экспансионизм, как и американский (а до этого, британский и т. д., исходя из концепции системных циклов накопления Дж. Арриги), вызван необходимостью снятия внутренних противоречий, поскольку темпы роста китайской экономики замедляются. Хотя упоминание о «китайском империализме» болезненно воспринимаются «китайскими учеными-марксистами», подменяющими ленинское учение об империализме мир-системным подходом, где «геоэкономическим центром» по отношению к остальному глобальному миру выступает исключительно коллективный Запад [42]. Китай - не самый яркий пример успешной и масштабной ЦЭ и диверсифицированной цифровой трансформации (методика подсчета весьма разнообразна [15; 50]), имеющий, тем не менее, целый ряд успехов в этом направлении. Главным «цифровым империалистом» по прежнему выступают США, точнее, базирующиеся в них недавние транснациональные компании (ТНК), преобразованные в социальные экоплатформы [11; 55]. Однако современное китайское общество - благодатный «субстрат» для идей «цифрового концлагеря», в котором проблема производительности и перераспределения ценностей может быть решена разными, не обязательно эффективными, методами [51]. По результатам межстранового сопоставления данных [1; 12; 14; 21; 30; 41; 49] формируется представление о том, что наибольшее значение в современных условиях и в высокотехнологичной «экоплатформенной перспективе», ожидающей передовые общественные системы, следует уделять исключительно динамике производительности труда (ПТ), интенсивным факторам ее роста за счет инноваций (ординарных и прорывных технологий), обеспечивающих эффективность экономики посредством увеличения как фондовооруженности труда, так и фондоотдачи. Конечно, эти факторы имеют значение, возросшее в условиях цифровизации, пришедшей на смену информационной эре, где уже сформировалась и закрепилась тенденция снижения доли трудового дохода как в ВВП передовых стран, так и в глобальном масштабе. Ее негативные стороны - колоссальное высвобождение работников [35] и повсеместное повышение требований к квалификации рабочей силы [29]. Одновременное сокращение спроса на труд и неопределенность в выборе путей профессионального развития препятствуют формированию ЧК во всех странах мира, где резко возросла доля работающих не по специальности[5] либо включенных в категорию прекариата (от лат. precarium – неустойчивый, негарантированный)[6]. Из всего многообразия показателей экономического развития, исследуемых в настоящее время в научной литературе и непосредственно влияющих на ПТ, наиболее «близким» к сфере творческого труда и человеческого разума, исключающего в принципе «безлюдность» производственного процесса, выступает интенсивность труда (ИТ) – количество труда, затрачиваемое в единицу рабочего времени[7]. От ее величины зависит дееспособность и дальнейшее воспроизводство рабочей силы (живого труда) – социальное значение ИТ и объем стоимости произведенного продукта – экономическое значение ИТ[8]. В отношении ИТ, влияющей на динамику ПТ, выделим лишь два важных аспекта, касающихся процесса ЦЭ и цифровой трансформации общества. Первый. Результаты анализа темпов роста ИТ в разных странах мира за 20-летие текущего века показывают, с одной стороны отрицательные темпы прироста ИТ, что означает решение поставленных перед работником задач за меньшее по продолжительности РВ, а с другой стороны – несостоятельность статистического учета ИТ (измеряемое в отработанных человеко-часах или человеко-сменах) в условиях ЦЭ, обуславливающей «…наличие многообразия форм занятости и специфического функционирования трудового законодательства» [34. С. 319, табл. 3]. Тем более, что среднегодовая ИТ в России и странах ОЭСР на протяжении указанного времени значительно не меняется, позволяя группировать страны по степени эксплуатации труда, где Россия относится к группе лидеров [34. С. 317–318, табл. 2]. В конечном итоге, базируясь на марксистском понимании ИТ, современные российские авторы отмечают, что жесткий учет времени не всегда выступает гарантом высокой ПТ, поскольку в условиях интеллектуализации труда обусловленность производительности смещается от скорости трудовых операций к продуманности и целесообразности их выполнения [17]. В этом случае стоимость выступает инструментом «… общения качественно разных видов труда, разбросанного в пространстве и во времени, в человеческом обществе» [39. С. 15]. Таким образом, ЦЭ воздействует на объем и структуру национальных и глобального рынков труда в сторону скрытого усиления ИТ. Второй. В условиях ЦЭ, характеризующихся переходом капитализма от присвоения части создаваемой стоимости к тотальной «надзорности, закамуфлированной удобством жизни» (по Ш. Зубофф), когда пропагандируется поражение в трудовых правах, ненормированность рабочего времени (РВ) и ухудшение условий труда работников, борьба за которые началась не одно столетие назад [40], цифровая трансформация личности происходит наиболее успешно. Это наблюдается не только в лидерах цифровой экономики (США, Евросоюзе, Японии, Корее), но и в России, и на «просторах» постсоветского пространства, где в условиях «блатного феодализма» (термин С. Ю. Глазьева), не совместимого с технологическим развитием, развиваются специфические формы эксплуатации труда капиталом, сочетающие одновременное повышение ИТ и увеличение продолжительности РВ при изменении структуры последнего в пользу т. н. «бредовой работы» – симуляции производительного труда [19][9]. Современные формы эксплуатации труда предусматривают различные виды работ за пределами допустимого РВ (совсем не оплачиваемого дополнительно либо не оплачиваемого должным образом) и ИТ, неадекватной физиологическим нормам соотношения труда и отдыха человека, что обуславливается несовершенной конкуренцией на рынке труда, приводящей в итоге к сдерживанию воспроизводства рабочей силы.[10] Такая парадоксальная экономия труда отчасти объясняет тренд на замедление темпов роста ПТ в наиболее развитых странах на протяжении последних десятилетий, что отражается как в секторальном (отраслевом), так и в пространственном (региональном) аспектах [54], несмотря на активную инновационно-технологическую модернизацию.
«Социокультурные эмоции» вместо классовых интересов. Изменение экономического и социального значения интенсивности и эксплуатации труда в условиях искусственной реальности Вновь акцентируя внимание на турбулентности капиталистического способа производства, находящегося в точке бифуркации – «социализм или варварство!» (по Р. Люксембург), креатосфера (по С. Д. Бодрунову) или БЭТ-фашизм (по А. И. Фурсову), «Homo Creator или Homo Economicus» (по А. В. Бузгалину и А. И. Колганову) – обращаем внимание на главное – реальность общественного бытия. Эта реальность выступает основной «помехой» при формировании общества, описанного в «Скотном дворе» Дж. Оруэлла. Она затрудняет «отбраковку» истинных ценностей, свойственных Человеку, а не «общечеловеку», соответствующих реалиям современного этапа социально-экономического развития – как в целом, так и по видам деятельности [47; 53]. В современных, пока еще в основном реальных, но уже подверженных симулякрам и финансиализации производственных отношениях мимикрирующий под социальное государство капитализм/неокапитализм применяет традиционные формы эксплуатации труда капиталом, в которых скрыто противоречие постоянного повышения ИТ, закамуфлированное под внедрением новых технологий и искусственного интеллекта (ИИ), заменяющих живой труд и тем самым снижающих его ценность, переводя в субъективную форму досуга [59], «размывая» понимание всеобщности труда и классовой борьбы [20]. Экономисты марксистского направления без труда «открывают завесу» эксплуатации труда капиталом (доля прибыли к доле зарплаты), которая постоянно росла в постсоветской России и в 2022 г. достигла своего максимума[11]. Особенно быстро этот показатель растет в последнее десятилетие, когда в России показатели совокупного и среднего темпов прироста ИТ стали положительными, а среднегодовая ИТ уступала только Греции среди стран ОЭСР [34, табл. 2, 3], не влияя положительно на показатель ПТ в межстрановом сравнении[12]. Кроме того, рост цен на товары и особенно услуги также является формой эксплуатации труда (в виде реальной зарплаты) капиталом, а также мерой по «перекладыванию» дополнительных доходов бюджета на работающих и потребляющих граждан. Но и это не предел интенсивности и эксплуатации труда в условиях искусственной реальности (ИР) – пространстве мороков и симулякров, где реальная действительность для мыслящих существ, составляющих развитый сложно структурированный социум, ничем не отличалась бы от виртуальной, не существующей на самом деле. По аналогии с раскрытой еще в 1930-е годы Г. Димитровым сущностью фашизма, наднациональные системы глобального согласования и управления начала ХХI в. (сколько их и насколько едины их цели – отдельный вопрос), представленные, как и почти век назад, мировыми буржуазными по своей сути ультро- и неоглобалистские элитами, пытаются заменить господство финансового капитала (финансиализацию экономики, играющую доминирующую роль в современной эксплуатации) на тотальное подчинение человечества социальным платформам. Аналогичные по своей эксплуататорской сущности, наиболее реакционные и шовинистические, культивирующие зоологическую ненависть людей друг к другу [26], «обнулители» (представленные в мировом информационном пространстве в виде «говорящих голов» крупного, как К. Шваб, либо мелкого пошиба, как Г. Греф) заинтересованы в повороте сознания людей от окружающей реальности к искусственной реальности. В ней «вычеркивается» главное – теоретическое понимание и практическое осознание классовых интересов. При этом условии происходит постепенное превращение масс людей в «мирно пасущиеся стада», развернутые в т. н. «сетевую цивилизацию», характеризуемую небывалыми в истории глобальными переходами: демографическим, информационным, экологическим, технологическим и даже антропологическим [2]. В результате «цифрового оседлания» группой эксплуататоров населения Земли отчуждению подлежит сам разум человека-работника, возвращающегося к навязанному пониманию себя как безмолвной части («винтика») производственного процесса, поставленного на платформенную основу единства труда, досуга и потребления под биологическим, экологическим и технологическим контролем «большого брата». Эта тенденция уже наблюдается в странах с наибольшей ИТ и ПТ, в частности, в Республике Корея, где вопреки известной марксовой формуле, по которой богатство общества определяется наличием у граждан свободного времени, человек не в состоянии выделить для себя свободное время, расходуемое не просто на досуг, но и на личную жизнь, личностное развитие и даже традиционное биосоциальное явление – деторождение. Таким образом, отмеченное нами выше экономическое значение ИТ, связанное с естественным воспроизводством рабочей силы, имеет тенденцию к сокращению своего значения, а экономическое, выражающее увеличение произведенной стоимости в единицу РВ, резко возрастает. Империалистический и монополистический характер современного неокапитализма и обслуживающих его интересы статистика и учет РВ умело «маскируют» напряженность и интенсивность труда, а также бессмысленность некоторых процессов. Выбор «мягкой силы» и «гибких форм занятости» при растущей интенсификации экономики и ИТ в ее отраслях, включая высокотехнологичные и особенно сервисные, вступает в противоречие с принципами гуманизации и социальной гарантированности интересов всех членов общества. Примеры «азиатской специфики» являются лишь наиболее яркими, не исключая универсальности общемирового тренда на внедрение «метамфетамина интенсивности» в организацию труда человека, включающую в ближайшем будущем полное стирание границ рабочего и личного времени. Это и есть начало массового проявления БЭТ-фашизма, связанное с изменением представления работника об ИТ и его эксплуатации в условиях цифровой трансформации экономики и общества. Лишенное понимания своих классовых интересов – единственного пути выживания в условиях постоянного усиления эксплуатации и классовой борьбы (по И. Сталину), трудовое сообщество самой высокотехнологичной платформы, с каким угодно потенциалом креативности и творческого «полета мыслительной деятельности» выступает в роли «придатка» нового эксплуататорского строя.
«Почему социализм?»[13] - чтобы не было «обезьяны с гранатой!» Повышение производительной силы труда взамен роста интенсивности в условиях доминирования «диалектического разума» и «планируемой реальности» Упомянутый выше «блатной феодализм», господствующий в современной России, не позволяет ставить вопрос о возможности конструктивного и системного стратегического планирования. Идеологема современной российской власти, при которой игровые фильмы о космосе заменяют реальные успехи в освоении космического пространства, не предусматривает неминуемость гибели олигархической формы власти в стране, где не поставлены реальные задачи модернизации, а лишь декларируются несвязанные проекты, целевые показатели которых все равно не достигаются (показателен пример нацпроекта «Производительность труда и поддержка занятости»)[14]. Хотя в условиях специальной военной операции (СВО) и нежелания «фашиствующего Запада», исторически обусловленного целями экспансионизма на Восток, идти на переговоры даже с «младшими собратьями по классу – российскими капиталистами», опыт советского планирования и мобилизационной экономики в период индустриализации СССР и Великой Отечественной войны [13; 56], без которых российская цивилизация перестала бы существовать в середине ХХ в., социалистический поворот вновь жизненно необходим исторической России. Вместо этого некоторые исследователи (при всем уважении к их результатам) заняты либо поисками немарксистской альтернативы либерализму [28], либо в рамках классического марксизма задаются вопросом о «сталинской ловушке», не давшей верно оценить этап социалистического строительства и потому дискредитировавшей «социалистический идеал» [44]. Еще более опасен уже испытанный историей путь перенесения идей социал-дарвинизма на «отстающие страны», когда предлагается ставить над их населением и хозяйством реальные эксперименты, как над «подопытными кроликами» в биологии и медицине [31][15]. Все это придает научность БЭТ-фашистской идеологической доктрине и экономической стратегии, формулируя неравенство как «естественное свойство живых организмов», переносимое на социум «без прикрас»[16], оправдывает «демонстративное расточительство» тылов при жертвенности фронта, подводя общество к хорошо знакомому по своим ужасающим результатам противостоянию «торгашей и героев» (по «раздумывающему патриоту» В. Зомбарту) вместо классово ориентированных интересов, разделяющих два уже проторенных в историческом пространстве-времени пути – «социализма и варварства». Автор поддерживает результаты исследований о необходимости «разворота» российского общества к социалистическим идеалам технологического и социально-экономического развития [24]. В этой связи необходимо обращение к марксистскому наследию, хорошо известному и зарекомендовавшему себя именно как качественная оценка эффективности социально-экономического прогресса, принципиально противоположная поиску «новых метамфетаминовых стимуляторов» ИТ и предполагающая использование ЦЭ в качестве улучшения условий труда людей, а не создания искусственной реальности для их одурачивания с целью сокрытия повышения эксплуатации. Современная Россия, испытывающая насущную необходимость использования социалистических мер общественной организации, включая стратегическое планирование и прогнозирование, а также Китай, позиционирующий себя как «модернизационный социалистический проект на конфуцианской основе», где обращается внимание на «достоинство труда» [57], могли бы сосредоточиться в рамках осмысления будущего, в частности, на такой классической марксистской категории, характеризующей конкретный, а не абстрактный труд, как производительная сила труда (ПСТ)[17]. Именно ПСТ - «…определяющий фактор роста производительности труда» [3. С. 36], в особенности труда творческого, ставящего человека труда в центр системы производственных отношений, характеризующихся не только экономической, но и социальной эффективностью [48]. Аналогичный опыт учета качественных характеристик общественно полезного труда имеется в советском планировании и прогнозировании. Российскими политэкономами отмечено принципиальное отличие ИТ от ПСТ, актуализируемое в условиях ЦЭ, обуславливающей развитие новых форм тотальной эксплуатации труда и перераспределения стоимости посредством повышения ПТ на основе технологий 6-го технологического уклада, но не меняющей главного – создания стоимости исключительно трудом. «Производительная сила труда существенно отличается от его интенсивности. Прежде всего, …она характеризует качественную сторону полезного, конкретного труда, тогда как интенсивность труда выражает количество труда, затрачиваемое в единицу рабочего времени …При возрастании производительной силы труда выработка продукции увеличивается в единицу рабочего времени, а количество затрачиваемого труда на единицу продукции уменьшается. Напротив, рост интенсивности труда, как другой способ увеличения производительности труда, сопряжен с увеличением затрат труда в единицу рабочего времени» [3. С. 36]. Это прямо отражает заинтересованность работодателя в выжимании всех сил из работника, восстановление которых он обязан осуществлять самостоятельно, но уже в жестких границах «цифрового концлагеря», диктующего приоритеты бытия как такового. Таким образом, раскрывается одно из современных противоречий, диктуемых цифровой трансформацией, при котором качественная сторона труда, выраженная в марксистском понимании в ПСТ, не находит отражения в динамике ПТ (хотя реально, разумеется, присутствует в ней!), игнорируя составляющую эффекта в реальном творческом труде как конкретного индивида, так и социума в целом. На основе модернизационного понимания современной экономики, в частности, связанного не с приоритетностью поиска «метамфетамина интенсивности труда» в условиях искусственной реальности, а, наоборот, создании «кристалла роста производительной силы труда», возможно прогрессивное и социально ориентированное развитие, всесторонняя оценка результатов и показателей такого развития, их учет, прогнозирование и планирование. Только при таких условиях, уже известных из опыта СССР, человек и все человечество, имея реальные гарантии завтрашнего дня, а не позитивистскую «мантру о трудолюбии и предприимчивости для всех пространств и времен», не уподобляется «обезьяне с гранатой», способной уничтожить мир.
ЛИТЕРАТУРА 1. Арк Б. ванн, ОʼМахони М., Тиммер М. Отставание Европы от США по росту производительности: тенденции и причины // Экономический журнал ВШЭ. 2009. №1.
[1] «Американский философ Н. Хомский отметил, что глобализация - результат действий влиятельных государств, особенно США, "которые вбивают торговые и прочие соглашения в глотку народам мира, чтобы корпорациям и богачам было легче господствовать в экономике самых разных стран, не имея перед их населением никаких обязательств". … Как показала практика последних десятилетий, паразитический характер развития экономической системы не только создаёт угрозы для долгосрочного развития общества, но и в конечном счёте обостряет противоречия даже у бенефициара этой модели» [36. С. 54]. [2] Выдержка из интервью министра финансов США Джанет Йеллен журналистам компании CNN по поводу употребления диких галлюциногенных грибов Lanmaoa asiatica в составе блюда, поданного в одном из ресторанов Пекина во время ее визита в Китай в июле 2023 г.. [3] По сообщению агенства «Синьхуа» «… в 2021 году объем цифровой экономики Китая достиг 7,1 трлн долл. США, говорится в Белой книге о глобальной цифровой экономике, опубликованной в пятницу Академией информационных и коммуникационных технологий Китая. В прошлом году объем цифровой экономики Китая составил более 18 проц. от общего объема 47 основных стран, внесенных в Белую книгу. По этому показателю Китай занял второе место после США. Цифровая экономика является важной силой для стимулирования экономического развития Китая. С 2012 по 2021 гг. средние темпы роста цифровой экономики страны составили 15,9 проц., а доля цифровой экономики в ВВП страны увеличилась с 20,9 проц. до 39,8 проц., отмечается в Белой книге». [4] Только один показательный пример. Миллиардер Джек Ма – основатель и хозяин «Alibaba» – востроженно рассуждает о необходимости не только интенсивной и напряженной работы («… от нас зависит 60 миллионов бизнесменов, и если мы не будем работать на износ, то они потеряют надежду»), но и о применении в его компании 12-ти часового рабочего дня (72-х часовой рабочей недели) по формуле 9/9/6 – графика работы с 9-ти утра до 9-ти вечера, 6 дней в неделю. [5] «Жертвами "квалификационных ям " на мировом уровне уже стали 62 % работников. Для стран ОЭСР в 2016 г. … этот показатель составляет почти треть занятых (32,2%)» [29. С. 10]. В самой передовой экономике мира «…по информации The Chronicle of Higher Education, в 2021 г. из 317 тыс. выпускников американских университетов 8,5 тыс. с ученой степенью зарабатывали на жизнь официантами, 5 тыс. – швейцарами, 80 тыс. – барменами, 18 тыс. – сторожами автостоянок; 17 млн чел. с образованием вуза были заняты на должностях, требующих уровня образования ниже бакалавра» [60. С. 101–102]. [6] В группу прекариата включается часть работающего населения, занятого неустойчивым трудом – без официального трудового договора, страховых выплат, гарантий дохода, отпуска, рабочего времени и увольнения с работы, а, следовательно, не имеющего полного набора социальных гарантий. Указанная группа более чем значительна по размеру. «В ФРГ в состав прекариата входит 18% рабочей силы; в Нидерландах и Франции – по 25%...; в Японии – 40%, Южной Корее – 40–50%; в США в 2020 г. работодатели не продлили контракт с 45% занятыми. … В России доля прекариата оценивается в 27–40% работоспособного населения… По прогнозам экспертов, доля работающих в США на условиях полной занятости достигнет к 2030 г. исторического минимума в 9 % от общего объема трудоспособного населения» [60. С. 97–98, 102, 108]. [7] Среди достижений советской политической экономии во второй половине ХХ в. [9] - выявление и обоснование тесной взаимосвязи между ИТ и продолжительностью рабочего времени (РВ), качеством рабочей силы и т. д. Выделялись два «магистральных» направления понимания и оценки ИТ, условно называемые «физиологическим» и «экономическим», позволившие обосновать нормативы по ИТ на все виды труда в рамках вещественно-стоимостной концепции количества труда. Особое место занимает измерение ИТ на основе учета РВ, описанное в классических работах П.М. Керженцева и В.Д. Патрушева. Специалистами капиталистических стран также были выстроены собственные системы нормативов ИТ. Хорошо известен американский опыт нормирования труда – от Ф. Тейлора и его последователей Х. Эмерсона и Г. Ганта, школы «человеческих отношений» Г. Саймона, М. Фоллета и Э. Мэйо до обновленной системы нормирования по микроэлементам, аналитической оценки рабочего места и др. В западной специальной литературе значительное внимание уделяется проблемам влияния ИТ на структурную трансформацию экономики и занятости. [8] Еще Маркс и Энгельс убедительно доказали, что при капитализме условием получения и возрастания прибыли и сверхприбыли предпринимателей в ходе конкуренции является обеспечение ИТ наёмных рабочих на уровне не ниже общественно нормального и систематической интенсификации труда. Сейчас в рамках любой национальной экономической системы (в зависимости от уровня организации труда, его механо- и энерговооруженности) установлены средняя интенсивность труда и нормальная интенсивность труда. Первая категория чрезвычайно полно охарактеризована К. Марксом: «…труд, не достигающий этой средней интенсивности, означает затраты на производство данного товара времени больше, чем общественно необходимые в данной стране, и поэтому не является трудом нормального качества. Только та степень интенсивности, которая поднимается выше национальной средней, изменяет в данной стране измерение стоимости …продолжительностью рабочего времени. Иначе обстоит дело на мировом рынке... Средняя интенсивность труда изменяется от страны к стране... Эти национальные средние образуют, таким образом, шкалу, единицей измерения которой является средняя единица труда всего мира. Следовательно, более интенсивный национальный труд по сравнению с менее интенсивным производит в равное время большую стоимость, которая выражается в большем количестве денег» [45. С. 571]. Вторая из названных категорий - усредненная величина, отражающая полное и рациональное использование производственных ресурсов и РВ на основе критериев дифференцированных по категориям работников, секторальной (отраслевой) принадлежности компаний, региональной специфики [17]. В частности, для макроэкономических сравнений уровня ИТ в международной практике стран ОЭСР применяется методика, в которой показатель ИТ отражает среднее РВ, затраченное работником на основном рабочем месте. Показатель ИТ рассчитывается как отношение совокупного отработанного времени к численности занятого населения. [9] Стремление капитала к увеличению продолжительности РВ в ХХI века резко усилилось по сравнению с послевоенным периодом ХХ века, когда в мире существовал СССР, где имелись обоснованные социально-трудовыми нормативами гарантии для работников по продолжительности, напряженности и условиям труда. Сейчас не только на геоэкономической «периферии» и «полупериферии», но и в «центре» интенсификация труда и производства с одновременным увеличением продолжительности РВ получили размах, сравнимый с эксплуатацией работников империалистами рубежа ХIX–ХХ вв. Яркие примеры - заявление российского (юридически) олигарха Прохорова о желательности 60-часовой рабочей недели и произвольное удлинение рабочего дня в России и других странах СНГ до 10–12 часов в секторах обслуживания и финансов [18. С. 421]. [10] Желание собственника средств производства «сэкономить» на воспроизводстве наемного труда незыблемо и в экономике знаний, когда переток (миграция) рабочей силы любого качества и квалификации в глобальном мире увеличился до предела. Это особенно ярко демонстрируют США и страны Евросоюза. [11] ВВП России в 2022 г. - 153,4 трлн. руб.. После вычета потребления основного капитала (22,2 трлн. руб.) получается национальный доход (НД) – 131,2 трлн. руб., который показывает, на сколько за год приросло благосостояние общества. Из этих денег 12,3 трлн. руб. поступили в чистый доход государства в виде налогов и сборов. Остаток (118,9 трлн. руб.) распределяется между наемными работниками и владельцами средств производства (капиталистами, включая госсобственность, также капиталистическую по сути). Первые получили 59,9 трлн. руб. (45,6% НД), произведя своим трудом (единственным фактором производства!) весь НД, а вторые – 59,0 трлн. рублей (45% от НД), присвоив их в виде прибыли. По сравнению с 2021 г. доля зарплат в НД России упала на 0,8%, а доля прибыли капиталистов выросла на 3%. Такой рост доли прибыли не был связан с инвестициями в 2022 г. по сравнению с 2021 г. (соответственно 47,3 и 47,2 % от общей прибыли за год). Следовательно, эксплуатация труда капиталом в России выросла. [12] Среднегодовой темп преодоления разрыва между ПТ России и США весьма низок – 0,2. «Исходя из него, нынешней экономической системе России понадобится свыше 3,5 столетий (точнее 356 лет), чтобы добиться паритета с уровнем производительности в США» [21. С. 20]. [13] Такое название носит эссе Альберта Эйнштейна, написанное по просьбе известного американского политэконома, автора теории монополистического капитализма Пола Суизи для первого номера журнала «Ежемесячное обозрение» (май 1949 г.). В нем гениальный ученый, испытавший на себе «прелести» германского нацизма, рассматривая комплекс «ужасных зол» капиталистического способа производства, констатирует: «Есть только один способ избавиться от этих ужасных зол… – путем создания социалистической экономики с соответствующей ей системой образования, которая была бы направлена на достижение общественных целей. В такой экономике средства производства принадлежат всему обществу и используются по плану» [61]. [14] Непредвзято оцененный советский экономический опыт [32; 56] и его сознательно-вредительское отрицание в угоду олигархии и бюрократии [33] позволяют утверждать, что подмена инструментов модернизации экономики на использование их в качестве цели развития – путь к разрушительной деградации. [15] Воспоминания о «ельцинской России» приводят в дрожь цинизмом реформ, последствия которых загодя были известны «экспериментаторам» из МВФ и их российским «шестеркам». Одна из них, - навечно связанный с разрушением реального сектора под лозунгом «Любой ценой вбить последний гвоздь в крынку гроба коммунизма!» А.Б.Чубайс сокрушается о непредвиденности (!) реформаторами тотальных неплатежей, нанесших «…наибольший ущерб экономике России в 1990-е годы…» [58. С. 142], лицемерно забывая о собственных высказываниях о периферийном месте России в капиталистическом мире. [16] В книге В.Дудинцева «Белые одежды», предостерегающего общество от начетничества познания истины и опасности создания искусственной реальности в научной сфере, имеются ужасающие строки, вложенные автором в уста благородного ученого, совершившего самопожертвование ради истины и будущей практической пользы для общества: «Равенство – понятие абиологическое… В природе равенства нет (непосредственно эта часть фразы не вызывает сомнений в своей диалектичности биологической эволюции – В. М.). Равенство придумано человеком, это одно из величайших заблуждений, породивших уйму страданий. Если бы было равенство – не было бы на Земле развития (считаем, напротив, стремление к равенству выступает движущей силой качественного развития общества, а не смены одних эксплуататоров на других, что не искоренит и даже не снизит степень страданий – В. М.)»[27. С. 332]. [17] «Более широкое представление о формах количества труда дает нам положение классиков марксизма о том, что каждому работнику, производителю материальных и духовных благ за "то же самое количество труда, которое он дал обществу в одной форме, он получает обратно в другой форме", как эквивалент. Так, за отработанное необходимое рабочее время или созданный продукт работник может получить натурплатой, т.е. продуктами питания, денежной формой или ценой чего-либо, различного рода надбавками, вознаграждениями, услугами, наконец, моральными формами вознаграждения. Все это будет нести на себе специфические эквивалентные формы количества труда, которыми обмениваются общество и его индивидуумы» [25. С. 70]. [17] «Производительная сила, конечно, всегда есть производительная сила полезного, конкретного труда и… определяет собой только степень эффективности целесообразной производительной деятельности в течение данного промежутка времени» [45. С. 55]. Среди факторов роста ПСТ Маркс отмечал среднюю степень искусства рабочего, уровень развития науки и технологии, размеры и эффективность средств производства, природные условия [45. С. 48, 340–341]. Эти факторы воздействуют непосредственно лишь на конкретный труд и опосредствованно на затраты абстрактного труда. Подчёркивая внутреннюю связь ПСТ с простым процессом труда, т. е. процессом производства потребительных стоимостей, Маркс писал: «Под повышением производительной силы труда мы понимаем здесь всякое вообще изменение в процессе труда, сокращающее рабочее время, общественно необходимое для производства данного товара, так что меньшее количество труда приобретает способность произвести большее количество потребительной стоимости» [45. С. 325]. комментарии - 0
Мой комментарий
|
Подписка
|
