Стандартное возражение экономических либералов (сторонников свободного рынка) против активной социальной и экономической политики левых (в том числе социал-демократов) состоит в том, что она-де ведет к упадку, поскольку ориентирована исключительно на перераспределение, а не на увеличение «общественного пирога». Несмотря на свою несостоятельность данный тезис и доныне еще не до конца развенчан. Между тем убедительный и обстоятельный ответ на него еще почти 100 лет назад был дан шведским экономистом Г. Мюрдалем и его коллегами по социал-демократии в виде идеологии и практики так называемого продуктивизма, ставшего одним из краеугольных камней «скандинавского социализма».
* * *
Хотя элементы социального государства в Скандинавии возникли еще в конце XIX в.1 [5], полномасштабным развитием оно обязано социал-демократии. Конец XIX — первая половина XX в. в Скандинавии, как и во всем мире, прошли под знаком сциентизма (признания научного знания как наивысшей ценности и упование на его благотворность в деле трансформации человека и общества) и сопряженного с ним прогрессизма (веры в эффективность социального контроля через научное управление государством).
В общественно-политической области составной частью этого широко- го движения был марксизм. Возникшие в последней четверти XIX в. в Дании, Норвегии и Швеции марксистско ориентированные организации интеллектуалов со временем подпали под влияние социал-реформистов (К. Каутского, Ф. Лассаля, Э. Бернштейна и др.) и перешли с революционных на эволюционные рельсы. Парламентский путь — завоевание большинства населения и постепенные политические и экономические реформы — представлялся более надежным способом добиться общественного переустройства [6]. К этому были и объективные предпосылки в виде ограничений, которые налагались на возможные радикальные революционные преобразования вследствие малых размеров этих стран и высокой степени их зависимости от зарубежных рынков.
Скандинавская модель социального государства, отличительными чертами которой стали компромиссность и функциональность (прагматизм), во многом стала продуктом прогрессисткой социальной инженерии, итогом усилий группы идеологов и политиков-практиков, рассматривавших свою деятельность именно как «научное управление обществом». В Швеции зачинателями такой политики были Я. Брантинг (1860—1925), Э. Виг- форсс (1881—1977), Г. Меллер (1884—1970) и др.
Отрицая марксизм, по крайней мере в части исторического материализма, Вигфорсс утверждал, что капитализм создает предпосылки собственной трансформации, но она не неизбежна и не произойдет автоматически2. Он полагал, что социализм, который ему виделся в качестве бесклассового общества с господством равенства, сотрудничества и солидарности, «никогда не может быть доказан, это — идеал, который может быть только осуществлен» [33. P. 43].
Меллер, которого в Швеции считают «отцом» тамошнего социально- го государства3, поскольку он внес значительный вклад в его развитие (в бытность с 1936-го по 1951 г. на посту министра по социальным вопросам), понимал под социализмом «замену частной собственности на ключе- вые средства производства общественной собственностью и ликвидацию всякой частной эксплуатации» [33. P. 103].
Хотя в партийной программе Социал-демократической партии Швеции (СДПШ) 1920 г. упоминание о социализации собственности присутствовало, никакой четкой и развернутой позиции по этой проблеме сформулировано не было. Бесплодно закончились и многолетние труды Комитета по социализации (1920—1935) [34]. В очередной раз вопрос о национализации дебатировался на партийной конференции 1932 г., где высказы- вались разные позиции. Советская модель социализации отвергалась по «соображениям социальной структуры» Швеции и из-за включенности страны в международное экономическое сотрудничество [5. P. 140]. В принятой в 1944 г. программе партии говорилось: «В будущем существование частного предпринимательства допустимо в той мере, в какой оно преуспеет в… предоставлении жизненных благ, насколько это технически возможно при полном и эффективном использовании рабочей силы и материальных средств производства. Однако в той мере, в какой оно окажется неспособным осуществлять эту задачу, будет необходимо вмешательство агента общества [государства] с теми планирующими экономическими мерами, которые будут наиболее подходящими в каждом конкретном случае» [5. P. 148]. Меллер очень сетовал, когда в 1944 г. из программы СДПШ были изъяты упоминания о социализации, внесенные в нее в 1920 г.
Та же судьба постигла и концепцию планирования — с течением времени относительно радикальные формулировки менялись на все более аморфные; впрочем, планирование по-советски — директивное распределение производства и потребления — изначально имело малое число сторонников. Кстати, оставивший в мировой экономической науке след Э. Хекшер (1879—1952)4 в 1925 г. побывал на праздновании 200-летнего юбилея Российской академии наук и посетил заседание Госплана5. Из этой поездки он вынес крайне неблагоприятное впечатление о планировании [7], — что понятно, поскольку ни о каком систематическом планировании тогда и речи быть не могло. Резко критиковал идею планирования и его советский стиль еще один известный шведский экономист — наставник Г. Мюрдаля Г. Кассель (1866—1945)6.
Впоследствии социал-демократическое понятие планирования стало отождествляться с набором более или менее системных мер госрегулирования. Вигфорсс утверждал, что среднесрочное планирование не должно пониматься как синоним социализации и совместимо с экономикой свободного рынка. Это не случайно, ведь, по его мнению, социал-демократическое мировоззрение имело два корня: марксизм и экономический либерализм [5. P. 141—142]. Схожей позиции придерживался рано ушедший идеолог СДПШ Н. Карлеби (1892—1926), утверждавший, что социал- демократы должны вмешиваться в отношения собственности, а не в функционирование рынков — важны «не столько экономические механизмы, сколько условия, при которых в них вступают различные группы граждан» [34. P. 151]. Он считал разделяемое немецкими социалистами представление, что социализм означал собой социализацию капитала и централизованное планирование, «доктринерской схоластикой».
Таким образом, в вопросах социально-экономической политики шведские, а за ними и другие североевропейские левые были прагматичны. «Характерная черта социал-демократов и рабочего движения то, — говорил Г. Ланге, занимавший в 1955—1970 гг. пост министра торговли Швеции, — что в выборе наших методов мы не доктринеры. Результаты — это то, что нам важно» [17. P. 97].
* * *
Политику социального компромисса, мирного сотрудничества с капиталистами исповедовали все «архитекторы» шведского «социализма» — в том числе тот же Вигфорсс и П. А. Ханссон (1885—1946), выступивший в 1928 г. в риксдаге с основополагающей концепцией «Дома для народа»: «Фундамент Дома составляют чувство общинности и солидарности. Хоро- ший Дом не знает… привилегированных или обездоленных индивидов… Там никто не смотрит на другого свысока, никто не пытается получить преимущество за счет других, сильный не угнетает и не эксплуатирует слабого. В хорошем Доме царит равенство, осмотрительность, сотрудничество и готовность прийти на помощь. Применительно к большому национальному и гражданскому Дому это будет означать стирание всех социальных и экономических барьеров, которые сейчас разделяют граждан на привилегированных и обездоленных, властителей и зависимых, богатых и бедных, состоятельных и обедневших, эксплуататоров и эксплуатируемых» [16. P. 99].
В качестве теоретиков «Дома для всех» социал-демократам удачно «под-
вернулись» Альва и Гуннар, оказавшие значительное влияние и на Меллера, по крайней мере в части семейной политики7. Отправной точкой рассуждений Мюрдалей было то, что растущая урбанизация и индустриализация шведского общества снижают рождаемость и ведут к старению населения, что грозит его существованию. Г. Мюрдаль, параллельно и независимо от Дж. М. Кейнса, подводя теоретическую основу под вмешательство государства в экономику для поддержания совокупного спроса, обосновывал ее тем, что в стареющем обществе тенденция к сбережению превалирует над тенденцией к инвестированию.
Демографическая ситуация со второй половины XIX в. в Швеции была напряженной. Начавшаяся в 1870-х гг. индустриализация обернулась обезлюдением деревни, урбанизацией и массовой эмиграцией. Развернувшийся во второй половине века исход населения из скандинавских стран побудил правящие классы стать более податливыми к социальным реформам. В ходе так называемого века миграции (1850—1920-е гг.) Скандинавия лишилась примерно четверти населения [23]. В начале XX в. (в 1910 г.) каждый пятый (!) швед (в первом и втором поколении) жил в США. В 1907—1913 гг. вопрос, как приостановить отток населения в США, изучала специально созданная для этого комиссия риксдага. Опубликованные (в 21 томе) свидетельства и выводы комиссии показывали, что сравнительная картина Швеции и США для первой была крайне неприглядной: неравенство и приниженное положение низших классов в ней были столь удручающим, что подвигли комиссию предложить вла- стям провести масштабные реформы, в том числе ввести всеобщее изби- рательное право для мужчин, перераспределить сельскохозяйственные земли, озаботиться поощрением частного жилищного домовладения, расширить обязательное бесплатное внесословное образование, поддержать экспорт [4].
Между тем возникший в том числе в связи с индустриализацией феномен относительного перенаселения пробудил к жизни неомальтузианские идеи. Ключевой фигурой нового неомальтузианского движения стал начинавший тогда свою карьеру экономист К. Викселль (1851—1926). В 1880 г. он выступил на собрании движения за трезвость, где доказывал, что причина алкоголизма — бедность (а не моральная распущенность или неверие в бога, как считали многие). Ссылаясь на опыт Франции, где, в его понимании, свою высокую действенность в качестве способа борьбы с бедностью показало добровольное ограничение числа детей в семье, Викселль пропагандировал идею рождения женщинами не более двух-трех детей [1. С. 33]. От реализации этого замысла он ожидал повышения уровня жизни всех слоев, но особенно — малоимущих. Впослед- ствии Виксель приписывал избавление страны от дополнительной сот- ни тысяч безработных своим собственным пропагандистским усилиям в среде рабочего класса и своего единомышленника социал-демократа Х. Бергегрена (1861—1936), сторонника свободной любви и легализации контрацепции8 [1. С. 41].
Но неомальтузианство не стало официальной социал-демократической доктриной. Еще в 1911 г. Р. Сандлер (1884—1964), впоследствии ставший министром иностранных дел и премьер-министром, показал, что причина бедности шведов не в перенаселении, а в неравном распределении доходов и прочих изъянах общественного устройства. Именно эта линия стала доминирующей в демографической политике социал-демократов. Однако часть их осталась при неомальтузианских убеждениях: предложенная в начале 1930-х гг. четой Мюрдалей программа широкомасштабных реформ была ими встречена с опаской, поскольку ожидаемый от ее осуществле- ния рост рождаемости грозил привести к росту предложения рабочих рук, а потому и к снижению зарплаты.
* * *
В 1932 г., когда шведские социал-демократы пришли к власти, Г. Мюрдаль в статье «Дилемма социальной политики» предложил перейти от политики сглаживания негативных проявлений болезней общества (путем оказания помощи бедным, больным, безработным и т. п.), которую до Первой мировой войны практиковали «настоянные на социализме либералы9» и «настоянные на либерализме социалисты» [1. С. 111], к решительным действиям по профилактике. Это означало бы слом консенсуса между социалистическими либералами и либеральными социалистами, основанного на представлении, что «социальная политика может затра- гивать только организацию производства, но никак не перераспределение собственности».
Предлагавшийся Мюрдалем «радикальный» подход имел целью «со- циально направленное, планируемое и организованное экономическое сообщество, которое сделало бы для подавляющего большинства людей возможным защищенное и достойное человека существование» [1. С. 113]. Превентивная, профилактическая социальная политика представляла собой «производительную инвестицию в человеческий капитал»10 [33. P. 164; P. 11—12] и не только в него. Вопреки представлениям либеральных экономистов, такая социальная политика стала бы не бременем, а облег- чением для общества, поскольку была бы доходна. Ведь «большая часть государственных расходов на здравоохранение и образование молодежи и работающего населения и в целом на благосостояние семей увеличивает не только наслаждение жизнью населения, но также его качество и произ- водительность». Эта продуктивистская (т. е. нацеленная на наращивание потенциала и повышение эффективности общественного производства) интерпретация социальной политики была положена во главу угла швед- ской и других близких к ней скандинавских моделей государства всеобще- го благосостояния [21. P. 78—79].
Несмотря на очевидное подчеркивание Мюрдалем производительной направленности социальной политики, характеристика ее, равно как и сформированного на ее основе социального государства, в качестве «продуктивистских» относительно нова. Вероятно, первым, кто в дополнение к трем ранее указанным моделям социального государства11 начал писать о существовании еще одной — «продуктивистской», был И. Холлидей, изучавший Восточную Азию [20]. Продуктивистская мо- дель социального государства многолика [9; 19; 22], но ее центральная идея состоит в предоставлении социальных услуг гражданам не столько из соображений справедливости, сколько в качестве средства экономического развития; «социальная политика жестко подчинена первооче- редной цели достижения экономического роста. Из этого вытекает все остальное» [20. P. 708].
Скандинавское социал-демократическое социальное государство имело значительный продуктивистский элемент, но, в отличие от более позднего восточноазиатского, было не жестким и избирательным, а, напротив, щедрым и универсальным. Оно демонстрировало модель «социально-инвестиционного государства благосостояния», в котором акцент ставится на социальные инвестиции и, прежде всего, на вложения в человеческий капитал. При этом подходе «социальная политика рассматривается как производственный фактор, необходимый для экономического развития и роста занятости» [25. P. 2].
Истоки этой модели — в работах Альвы и Гунара Мюрдалей. В 1935 г. они опубликовали книгу «Кризис и вопрос народонаселения», где констатировалось, что в состоятельных семьях для поддержания сложившегося образа и уровня жизни женщины воздерживаются от деторождения, все меньшее их число готовы променять работу на выращивание и воспитание детей. В то же время «низшим» классам плодиться мешала бедность. Перед страной маячила перспектива вырождения вследствие растущей бездетности, иммиграции и старения.
«Для нас проблема сводится к выбору между депопуляцией и социальной реформой. — писали Мюрдали. — То, что мы предлагаем — создать новое общество, где первенствует социальная солидарность, где вся нация признает нашу совместную ответственность за детей, которые составят следующее поколение. Только… создавая такое общество, мы порвем с узким индивидуализмом, который… отравляет все стороны нашей национальной жизни и угрожает самому ее существованию» [15. P. 112]. Чтобы побороть «излишний» и «фальшивый» индивидуализм, который порождает «атоми- зированных эгоистов», необходимо вырастить совершенно новую породу людей, заявляли Мюрдали.
«Современное общество сознательно или бессознательно развивается в одном направлении: рационализации и усложнения производства и всей человеческой жизни, тем самым повышая требования к нам и к нашим собратьям-людям, — писали Мюрдали в 1934 г. — Проблема… в том, как повысить качество человеческого материала до уровня, отвечающего за- просам современной жизни» [8. P. 41].
* * *
Изначально центральный пункт социальной стратегии шведских социал-демократов состоял в выравнивании потребления социальных классов и доходных групп. Ставилась задача усилиями государства облегчить финансовое бремя деторождения и воспитания детей для беднейших слоев. Для этого были предусмотрены меры по улучшению жилищных усло- вий (предоставление государственного жилья и дотирование его найма в частном секторе), прямое распределение продуктов здорового питания, развитие сферы бесплатного здравоохранения, меры, благоприятствовав- шие деторождению и материнству.
Социальные преобразования социал-демократы стали оценивать сквозь призму не затрат (расходов), а будущих результатов (доходов): их конеч- ной целью было осуществление целей продуктивизма — концепции, ставящей во главу угла повышение объемов и эффективности экономики. Реформы социальной политики, образования, женского вопроса, культуры, архитектуры, жилищного строительства — всех аспектов общественной жизни — имели прагматическую направленность [3]. Таким образом, ло- зунг социал-демократии (в интерпретации Р. Гудина [18]) «благосостояние и работа» оказался созвучен с принципом Лютера, согласно которому все должны добывать себе пропитание собственным трудом.
Вслед за Мюрдалем шведские социал-демократы доказывали, что неравное распределение богатства тяжким экономическим бременем ложится на общество. То, что только состоятельные слои имели возможность развивать свои таланты и способности, тогда как менее экономически благополучные этого были лишены, они полагали не только несправедливым, но и подрывающим экономическую эффективность. Неравенство, как и безработица, расточает человеческий капитал.
Г. Мюрдаль и его единомышленники ставили цель «экономической интеграции» общества, которая понималась в широком социальном ас- пекте, включая в качестве важнейшего элемента «ослабление социальной скованности, мешающей индивидам свободно выбирать условия своей работы и жизни» [2. С. 48—49]. Ослабление социальной скованности требовало не только равенства возможностей, но и большего фактического равенства12, и вся практика скандинавской социал-демократии была подчинена решению этой задачи. Уже в середине 1950-х гг. Мюрдаль пола- гал, что Швеция быстро приближается к высокому уровню национальной интеграции.
Меры по выравниванию доходов населения также имели «производи- тельную» направленность. «Равенство продвигалось не просто как совме- стимое с эффективностью… Оно было предпосылкой ее роста: более равно распределенная покупательная способность представляет собой предварительное условие успешной макроэкономической политики; семейная политика является инвестициями в будущий человеческий капитал; выравнивание ресурсов в здравоохранении и образовании закладывает основание оптимальной производительности труда; политика солидарной заработной платы и активные программы на рынке труда подстегивают промышленную модернизацию; гарантированность дохода помогает преодолеть естественное сопротивление рабочих рационализации; а превентивная социальная политика сокращает человеческие потери и экономические издержки общества», — описывал шведскую практику исследова- тель государства всеобщего благосостояния Г. Эспинг-Андерсен [12. P. 38]. В целом, согласно его характеристике, в Швеции практиковалась «продук- тивистская социальная справедливость» в том, что «социальное государст- во инвестирует в оптимизацию способности людей быть продуктивными гражданами» [14. P. 722].
* * *
Яркими примерами «научного управления обществом» и продуктивизма скандинавской социал-демократии явились трезвенническая и евгениче- ская кампании13, продиктованные стремлением повысить качество «человеческого материала».
В конце XIX в. трезвенническое движение было враждебно социалистам. Оседлавшие его либералы в силу порождения пьянством нужды и соци- ального недовольства рассматривали злоупотребление спиртным как ес- тественного союзника социализма. Поддерживавшие трезвенничество ли- беральные круги мотивировали свою позицию в том числе тем, что отказ рабочих масс от алкоголя высвободит их средства и тем самым повысит уровень благосостояния без необходимости уступок правящих классов или поддержки государства.
Трезвенничество было тесно связано с евгеникой — они перетекали друг в друга. Штейнке, бывший в 1930-х гг. главным архитектором социальной реформы в Дании, отрицательно относился к оказанию социальной по- мощи филантропическими организациями. Его неприятие основывалось на том, что они руководствовались не рациональными, а эмоциональны- ми и гуманитарными мотивами. В результате поддержка оказывалась и ан- тисоциальным элементам, не желающим внести хотя бы минимальный полезный вклад в общество. Для этих лиц Штейнке предусматривал меры перевоспитания и наказания, в том числе запрет на заключение браков и, как вариант, стерилизацию [29].
В Скандинавии при обсуждении стерилизации приглушались ее расовая и националистическая стороны, но подчеркивалась экономическая. Она рассматривалась как средство повышения качества «человеческого мате- риала» [28], позволяющее увеличить производительную силу нации по- средством отказа от издержек по содержанию «неспособных»14. «Евгениче- ская идеология была… сродни демократическому социализму… из-за своих продуктивистских черт» [31. P. 172].
«Лишенная мифических и романтико-расистских черт базисная идея евгенического социализма состояла в создании сообщества благососто- яния для “наиболее приспособленных” или “евгенику благосостояния”, основанную на “правильном образе жизни”, и исключении тех, кто попа- дал в категорию непродуктивных» [32. P. 334]. Определяющими фактора- ми исключения из общества были не раса и национальность, как в так же практиковавшей евгенику нацистской Германии, а производительная спо- собность. Непроизводительным элементам отказывалось не в социальном обеспечении, а в праве на деторождение.
Еще до наступления эпохи социал-демократии правительства иной ориентации своеобразно заботились о «здоровье» нации, вводя обязательность медицинских разрешений для заключения брака (в Швеции в 1915 г., Нор- вегии в 1918 г. и в Дании в 1922 г.) и запрет на супружество для умственно отсталых и больных (Финляндия в 1929 г.). Принудительная стерилизация была частью прогрессистcкого проекта модерна, который продвигала именно социал-демократия (в том числе чета Мюрдалей) для достижения «евгенического стандарта населения» [26. P. 740] и сокращения числа «не- полноценных»15.
Первый в Европе закон о стерилизации был принят в 1929 г. в Дании, за ней последовали Норвегия (1934 г.), Финляндия и Швеция (1935 г.)16. Стерилизация лиц с наследственными заболеваниями, замедленным развитием и «неполноценных» мотивировалась в качестве благотворной меры как для самих затрагиваемых ею лиц, так и для общества в целом [27. P. 261]. С 1936-го по 1975 г. в Швеции было стерилизовано около 63 тыс. человек, в основном женщин17.
Хотя практика стерилизации декларировалась как добровольная, она быстро перестала быть таковой. Физическое насилие к подлежащим стерилизации применялось далеко не везде, но широко практиковались обман и запугивание (помещением в лечебницы для душевнобольных, лишением родительских прав, отказом в предоставлении социальной по- мощи и т. п.). В Норвегии было стерилизовано 44 тыс. женщин (помимо 40 тыс. подвергшихся операции добровольно). В Дании эта участь ожидала 6 тыс. «умственно отсталых» и 7 тыс. «добровольцев»18 [36]. В зачина- тельнице же кампании стерилизации — Германии в 1934—1945 гг. было стерилизовано около 400 тыс. человек, или примерно 1% населения [37. P. 99].
«Эпопея» стерилизации — несмываемое пятно и незаживающая рана стран Северной Европы. В последний раз эта трагическая страница их истории дебатировалась в конце прошлого века в Швеции; дискуссия завершилась неутешительным, но неизбежным выводом. «Расовая гигиена и избавление от “ущербных” были главным образом социал-демокра- тическим проектом, — выразил мнение большинства один из дискутан- тов. — Они не были ни временной аберрацией, ни уступкой духу времени. В Швеции стерилизация составляла неотъемлемую часть самой основы построения социального государства» [11. P. 543]. (Для лучшего понима- ния реалий 1930-х гг., мотивов и целей участников стерилизационной кампании следует указать, что до конца этого десятилетия действовал за- прет на информацию о контрацептивах, а помещение лица в приют или же изъятие детей считались мерами даже менее гуманными, чем стерилизация.)
Опрометчиво утверждать, что уроки прошлого выучены. Сегодня на место осужденной и оставшейся в прошлом евгеники19 пришла ее «младшая сестра» — ювенальная юстиция. Ее Мюрдали также предвидели: «в будущем общество должно во многих случаях удовлетворяться изъятием детей у неподходящих родителей.., избавляя их от вредного влияния окружения» [11. P. 546]. Таким образом, научное управление обществом для отдельных людей и для значительной части социума может оборачиваться личными трагедиями.
Да и от продуктивизма мало что осталось. Сейчас уже на повестке дня постпродуктивизм, принцип «благосостояние без работы», т. е. политика предоставления социальных благ безотносительно к участию субъекта в общественном производстве.
* * *
Таким образом, в силу ряда исключительных обстоятельств и прежде всего менталитета народов, в котором глубоко отпечатались крестьянский уравнительный менталитет, лютеранская законопослушность и уважение к государству, а также пиетет к научным знаниям и его носителям, который питал продуктивизм (ведь он был не только верхушечным, но и низовым), скандинавская модель социального государства не может быть где-то повторена20. Да оно и к лучшему. Ведь одним из ее результатов стало складывание общества государственнического (или этатистского) индивидуализма, где люди разобщены и чуть ли не единственным прочным связующим звеном между ними остается государство. Взаимное отчуждение, рост «индивидуализации» людей в плане усиления независимости от окружающих вследствие роста благосостояния и государственной поддержки21 — не сильная, а слабая сто- рона «скандинавского социализма.
Литература
1. Карлсон А. Шведский эксперимент в демографической политике : Гуннар и Альва Мюрдали и межво- енный кризис народонаселения. М. : ИРИСЭН : Мысль, 2009.
2. Мюрдаль Г. Мировая экономика : Проблемы и перспективы. М. : Издательство иностранной литера- туры, 1958.
3. Andersson J. Between Growth and Security: Swedish Social Democracy from a Strong Society to a Third Way. Manchester : Manchester University Press, 2006.
4. Bengtsson E. The Swedish Sonderweg in Question: Democratization and Inequality in Comparative Perspective, c. 1750—1920 // Past and Present. 2019. № 244.
5. Bergström V. Party Program and Economic Policy: The Social Democrats in Government // Creating Social Democracy: A Century of the Social Democratic Labor Party in Sweden. University Park / K. Misgeld, K. Molin, K. Åmark (eds.). Pennsylvania : Pennsylvania State University Press, 1992.
6. Brandal N., Bratberg Ø., Thorsen D. E. The Nordic Model of Social Democracy. Houndsmills : Palgrave Macmillan, 2013.
7. Carlson B. Swedish Economists in the 1930s Debate on Economic Planning. Cham : Palgrave, 2018.
8. Cherrier B. Gunnar Myrdal and the Scientific Way to Social Democracy, 1914—1968 // Journal of the History of Economic Thought. 2009. Vol. 31. № 1.
9. Choi Y. J. End of the Era of the Productivist Welfare Capitalism? Diverging Welfare Regimes in East Asia // Asian Journal of Social Science. 2012. Vol. 40. № 3.
10. Coleman J. B. Foundations of Social Theory. Cambridge (Mass.) ; L. : Belknap Press, 1990.
11. Ekerwald H. The Modernist Manifesto of Alva and Gunnar Myrdal: Modernization of Sweden in the Thirties and the Question of Sterilization // International Journal of Politics, Culture and Society. 2001. Vol. 14. № 3.
12. Esping-Andersen G. The Making of a Social Democratic Welfare State // Creating Social Democracy: A Century of the Social Democratic Labor Party in Sweden / K. Misgeld, K. Molin, K. Åmark (eds.). University Park, Pennsylvania : Pennsylvania State University Press, 1992.
13. Esping-Andersen G. The Three Worlds of Welfare Capitalism. Cambridge : Polity Press, 1990.
14. Esping-Andersen G. Welfare States and the Economy // The Handbook of Economic Sociology / N. J. Smelser, R. Swedberg (eds.). Princeton (NJ) : Princeton University Press, 1994.
15. Etzemüller T. Alva and Gunnar Myrdal: Social Engineering in the Modern World. Lanham ; N. Y. : Lexington Books, 2014.
16. Etzemüller T. Rationalizing the Individual — Engineering Society: The Case of Sweden // Engineering Society. The Role of Human and Social Sciences in Modern Societies, 1880—1980 / K. Brückweh, D. Schumann, R. E. Wetzell, .Ziemann B (eds). Houndsmills : Palgrave Macmillan, 2012.
17. Fleisher F. The New Sweden: The Challenge of a Disciplined Democracy. N. Y. : McKay, 1967.
18. Goodin R. E. Work and Welfare: Towards Post-Productivist Welfare Regime // British Journal of Political Science. 2001. Vol. 31. № 1.
19. Gough I. East Asia: The Limits of Productivist Regimes // Instability and Welfare in Asia, Africa and Latin America: Social Policy in Development Contexts / I. Gough, G. Wood, A. A. Barrientos, P. Bevan, P. Davis, G. Room (eds.). Cambridge : Cambridge University Press, 2004.
20. Holliday I. Productivist Welfare State: Social Policy in East Asia // Political Studies. 2000. Vol. 48. № 4.
21. Hort S. O. E. Social Policy, Welfare State, and Civil Society in Sweden. Lund : Aktiv Förlag. 2017. Vol. 1: History, Policies, and Institutions 1884—1988.
22. Hudson J., Kühner S., Yang N. Productive Welfare, the East Asian “Model” and Beyond: Placing Welfare Types in Greater China into Context // Social Policy & Society. 2014. Vol. 13. № 2.
23. Knudsen A. S. B. Those Who Stayed: Individualism, Self-Selection and Cultural Change during the Age of Mass Migration. Discussion Paper № 19—01 // Department of Economics. University of Copenhagen. 2019. — https://doi.org/10.2139/ssrn.3321790 (дата обращения: 18.03.2022).
24. Kuhnle S., Hort S. E. O. The Developmental Welfare State in Scandinavia: Lessons for the Developing World // United Nations Research Institute for Social Development Social Policy and Development. Geneva : UN, 2004. Paper № 17.
25. Morel N., Palier B., Palme J. Beyond the Welfare State as We Knew It? // Towards a Social Investment Welfare State? Ideas, Policies and Challenges / N. Morel, B. Palier, J. Palme (eds.). Bristol : Policy Press, 2012.
26. Myrdal A. A Programme for Family Security in Sweden // International Labour Review. 1939. Vol. 39. № 6.
27. Nelson R. H. Lutheranism and the Nordic Spirit of Social Democracy: A Different Protestant Ethic. Aarhus : Aarhus University Press, 2017.
28. Nordensvard J. The Mass-Production of Quality “Human Material”: Economic Metaphors and Compulsory Sterilisation in Sweden // Critical Discourse Studies. 2013. Vol. 10. № 2.
29. Sevelsted A. Degeneration, Protestantism, and Social Democracy: The Case of Alcoholism and “Illiberal” Policies and Practices in Denmark // Social Science History. 2019. Vol. 43. № 1.
30. Sommestad L. Human Reproduction and the Rise of Welfare States: An Economic-Demographic Approach to Welfare State Formation in the United States and Sweden // Scandinavian Economic History Review. 1998. Vol. 46. № 2.
31. Spektorowski A., Ireni-Saban L. From “Race Hygiene” to “National-Productivist Hygiene” // Journal of Political Ideologies. 2011. Vol. 16. № 2.
32. Spektorowski A., Mizrachi E. Eugenics and the Welfare State in Sweden: The Politics of Social Margins and the Idea of a Productive Society // Journal of Contemporary History. 2004. Vol. 39. № 3.
33. Tilton T. The Political Theory of Swedish Social Democracy: Through the Welfare State to Socialism. Oxford : Clarendon Press, 1990.
34. Tilton T. Why Don’t Swedish Social Democrats Nationalize Industry? // Scandinavian Studies. 1987. Vol. 59.
№ 2.
35. Todd E. Ou` en Sommes Nous? L’une Esquisse de l’Histoire Humaine. P. : Éditions du Seuls, 2017.
36. Zylberman P. Euge´nique a` la Scandinave: le De´bats des Historiens // Me´dicine Sciences. 2010. Vol. 20.
№ 10.
37. Zylberman P. Les Damne´s de la De´mocratie Puritaine: Ste´rilisations en Scandinavie, 1929—1977 // Le Mouvement Social. 1999. № 187.
Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
Aus dieser Zeit existieren noch viele, auch kleinere, bürgerliche Wohnhäuser wie beispielsweise das Haus Rue de la République
30. http://mymt.kr/bbs/board.php?bo_table=free&wr_id=129554 Prinz Marcus von Anhalt
will seine Gäste mit royalem Charme begeistern, doch auch Schlagersänger Markus Becker will die Runde für sich entscheiden. http://www.michaellewisgroup.com Seit Juli 1938 wohnte
das Ehepaar im Vorderhaus der Hobrechtstraße 57.
Partnerlaw.co.Kr