Сталкиваясь с ростом социокультурных противоречий, вызывае-
мых глобализацией и «столкновением цивилизаций», «рыноч-
ным фундаментализмом» и медийным манипулированием, де-
гуманизацией и гегемонией масскультуры, мир ищет пути выхода из
ловушек XXI в.: не только экономических, но и социальных, культурных.
Ловушки глобализации
Процессы глобализации поглощают нас, с одной стороны, открывая
новые формы сетевой интернет-цивилизации, а с другой — вовлекая
в неразрешимые (в рамках этого типа глобализации) противоречия.
И для западного, и для российского сообщества все более значима
проблема даже не модернизации (этот «поезд» давно ушел), а пере-
загрузки самой основы дальнейшего развития. Такой основы, которая
исходила бы из утверждения идеи Человека как субъекта социально-
исторического и культурного развития общества — левой идеи. А это
возможно, только когда индивид изменяет сами общественные отноше-
ния, в которых он существует.
Идея Маркса о том, что «в революционной деятельности изменение
самого себя совпадает с преобразованием обстоятельств» [7. С. 201], по-
лучила свое развитие в работах ведущих марксистов как России (Г. Пле-
ханов, В. Ленин), так и Европы. Но одной политической воли для осу-
ществления общественных преобразований недостаточно, необходимо
вызревание объективных предпосылок («подземных толчков истории»,
говоря словами Ю. Тынянова). Удержать же диалектику этих двух начал
возможно лишь в рамках марксистского подхода. В связи с этим Эрих
Фромм писал: «Маркс видел, что никакая политическая сила не может
вызвать к жизни ничего принципиально нового, если только это новое
не вызрело в недрах общественного и политического развития данного
общества» [10].
Вот почему идея субъектного бытия индивида — важнейшая предпо-
сылка той грядущей перезагрузки российского общества, которая может
нести альтернативу глобализации отчуждения. Ведь само понятие субъ-
ектного бытия индивида уже есть альтернатива современному представ-
лению об индивиде, которому отведена роль лишь функции (капитала
и рынка, бюрократии и политических технологий, фетишизма правил
и масс-культуры).
Необходимость сущностного обновления общественной системы как
Запада, так и России связана с поиском и нового вектора исторической
перспективы.
Безальтернативность порождает попятную диалектику
Сто лет назад, в 1917 г., большевики, заявив в разгар Первой миро-
вой войны социалистическую альтернативу, бросили революционный
вызов, вызов прогресса всему мировому империализму. В постсовет-
ской же России, в 1991 г., свершилось обратное. Был выбран не просто
либеральный вектор — вектор регресса. Этот выбор (сколько в нем
было свободы и сколько принуждения — отдельный вопрос) обернул-
ся пристраиванием страны к системе отношений капиталистической
глобализации. Ценой стало уничтожение социально-культурного по-
тенциала, унаследованного от СССР. А этот ресурс был значительным:
и производственные возможности интегрированного экономическо-
го пространства (второго в мире), и одна из лучших в мире систем
образования, и высококвалифицированные кадры, и высокий уровень
культуры, и международные социально-культурные связи с социали-
стическими странами, и, наконец, энтузиазм позднесоветского об-
щества, стремившегося качественно модернизировать (но не уничто-
жать!) советскую систему.
Отказ от поиска альтернативы как неолиберальному капитализму, так
и советскому бюрократизму привел к тому, что после распада СССР «раз-
витие» российской системы пошло в русле реверсивной, или попятной,
логики. Это приводило, с одной стороны, к распаду всего, что составляло
потенциал действительного развития, а с другой — к усилению старых
(советских) форм отчуждения и появлению уже новых, мутантно-капи-
талистических.
Примеры этому мы встречали и встречаем постоянно. Так, идеоло-
ги российского либерализма уверяли, что альтернативой советскому
бюрократизму может быть только рынок, — но в результате «рыночных
реформ» получили коррумпированную бюрократию как результат си-
мулятивного синтеза худших черт советской и капиталистической си-
стем. Эта «негативная конвергенция» и есть суть попятной диалектики.
Не случайно «вписывание» социалистических стран (в том числе Рос-
сии) в глобальный капитализм даже на роль охвостья стало возможным
только благодаря распаду собственной самобытности.
Так неразрешенность внутренних противоречий социалистических
стран стала главной предпосылкой попадания их в ловушки капита-
листической глобализации. Это привело к качественным изменениям,
а по сути — мутации того, что составляло пусть и небольшой к концу
1980-х гг., но все же реальный потенциал альтернативного капитализму
вектора развития.
Это ценный урок, поэтому изучение утраченного потенциала являет-
ся условием выработки стратегии левых. Вот почему дальнейший ана-
лиз мы посвятим одному из важнейших и наименее исследованных его
аспектов — социокультурной альтернативе левых.
От СССР к России: шесть уроков деградации культурного потенциала страны
Набирающий обороты в постсоветской России реверсивный капи-
тализм втягивает в воронку своей деградации все живое, сохраняюще-
еся в производстве, науке, культуре. Это поглощение больно ударило
по всем, но по левым — в особенности. Причина проста: уничтожение
в ходе либеральных «реформ» культурного потенциала России подо-
рвало возможность формирования левой альтернативы даже как куль-
турного проекта, не говоря уже о ее практическом воплощении. Уро-
ки этого страшного процесса важны, и потому выделим его реперные
точки.
1. В процессе «реформ» общественный интерес вытеснен господст-
вом частного интереса, реализация которого стала главной задачей
всех основных социально-экономических институтов: рынка, госу-
дарства, политических партий и даже церкви. Вот почему проводимые
в пост советской России реформы до сих пор остаются безымянными.
А ведь идеи любой модернизации, как правило, проговариваются хотя
бы на языке лозунгов, проявляющем вектор развития общества и чело-
века. Правда, один лозунг идеологи либеральных реформ повторяли ча-
сто: «Только не назад — в СССР!» (как будто такое было возможно).
Лозунгов же программного содержания на протяжении всех 25 лет
«реформ» так и не появилось. Это не случайно: подать идею частного
обогащения любой ценой как идею общественного прогресса и «блага
для всех», особенно в стране, в которой общественные идеалы и куль-
тура всегда были преисполнены презрения к принципу обогащения, —
невозможно.
2. За годы реформ произошла качественная смена фундамента си-
стемы, детерминирующей развитие: если в основе советской системы
(при всех ее противоречиях) лежал принцип практического преобра-
зования действительности («Мы наш, мы новый мир построим!»), то ос-
новой современной российской системы стали отношения тотального
рынка («Все на продажу!»).
Распад СССР обернулся для его граждан, с одной стороны, самосозна-
нием исторической катастрофы и личной трагедией, с другой — откры-
тием потребительских достижений западной цивилизации (в той мере
и только для тех, у кого были или появились деньги), что превратилось
в смысл существования. С наступлением рынка мечта о потреблении
сменилась духом потребительства. Постоянное обновление рыночного
ассортимента делает возможность потребления (при наличии средств)
неиссякаемой, создавая видимость постоянного обновления, а в дейст-
вительности, рождая, говоря словами Гегеля, «дурную бесконечность»
как симулякр развития.
Коварство современного рынка состоит в том, что, будучи продук-
том глобальной гегемонии капитала и базируясь на информационных
технологиях, он становится некой тотальностью, которая проникает
во все сферы жизни человека и общества. В результате человек сегодня
живет в условиях рыночного тоталитаризма, за которым стоит абсо-
лютное господство частного интереса, утверждающего отношения ку-
пли-продажи уже и в культуре, и в искусстве, и даже в межличностных
отношениях.
В СССР советский человек жил в мире, в котором одновременно име-
ли место самые разные явления, сплетенные в одну противоречивую
реальность: трудовой энтузиазм — и сталинские репрессии; вечера поэ-
зии, собиравшие целые стадионы ее любителей, — и казенные партий-
ные собрания; дискуссии физиков и лириков — и мещанство советского
обывателя. Человек жил в системе острейших социальных противоре-
чий, но не диктатуры денежного фетиша. И даже партийно-государст-
венная пропаганда не подчиняла себе самосознание и ценности чело-
века тогда так плотно и тотально, как рынок и золотой телец — сегодня.
Одно только принуждение к медийной рекламе чего стоит.
И вот это рыночное по форме и мертвенное по содержанию сущест-
вование идеологи либерализма преподносят нам в качестве идеала со-
временной западной цивилизации, к которому мы непременно должны
стремиться. Но погоня за рыночным счастьем —симулякр движения, ко-
торый способен рождать лишь смысловую пустоту.
3. Отказ от субъектности: от Нового человека к мещанину.
Новый человек — это прежде всего человек, преодолевающий границы
старого мира (мира социального отчуждения). Это субъект преобразо-
вания окружающего мира на основе разрешения тех его противоречий,
которые порождают господство разных форм отчуждения (автор назы-
вает это разотчуждением). Но это отнюдь не Сверхчеловек (Ubermensch).
«Новый человек» — это субъект творчества истории и культуры. В отли-
чие от него, «Сверхчеловек» утверждает свою силу не в творческой пра-
ктике, а в системе властных отношений своим безраз дельным господ-
ством над массами. Но даже абсолютная власть не способна превратить
«Сверхчеловека» в субъект истории и культуры, в лучшем случае — в ка-
зенно-идеологический символ мирового господства. На бессубъект-
ность он обречен имманентно, в силу своего отчуждения от творчески-
преобразующей деятельности.
Если «Новый человек» есть конкретно-всеобщая форма революцион-
ного индивида, то «Сверхчеловек» есть квинтэссенция той конформист-
ско-мещанской массы, над которой он утверждает свою власть.
Именно то, что «Сверхчеловек» отчужден от (1) реальности, (2) кон-
структивной деятельности и (3) критического мировоззрения, делает
его феноменом отчуждения.
Суть же «Нового человека» состоит в том, что его жизнедеятельность
нацелена на то, чтобы, выявив общественные противоречия (советской)
реальности, найти способ их действительного разрешения. «Новый че-
ловек» сумел провести культурную революцию в 1920-е гг., осуществить
индустриализацию в 1930-е, победить мировой фашизм в 1945-м, пер-
вым в мире выйти в космос в 1961-м и творить новую всемирную куль-
туру, советскую, на протяжении всех десятилетий жизни СССР. И все это
в непрерывной борьбе не только с откровенными внутренними и внеш-
ними врагами, но и с мещанином от революции («контрой»), равно как
и с советской бюрократией.
Это не означает, что «Новый человек» был неким идеалом. Вскрывая
отчуждения, он тем самым обнажал и свои собственные противоречия,
которые ему также надо было разрешать. «Новый человек» не только нес
в себе противоречия своей эпохи, не только «выламывался» из нее, но
и выражал противоречия того будущего, которое создавал и за которое
сам платил — нередко своей жизнью.
Противоположность такой жизнедеятельности — отказ от принци-
па субъектности — превращает индивида в мещанина, для которого
рыночное пространство купли-продажи становится органичным, что
происходит сегодня повсеместно. Те, кто противостоит мещанству или
не совсем омещанился, уходят в формы консервативно-патриархальной
жизни, в те или иные маргинальные субкультуры или же в анонимность
виртуальной (цифровой) реальности Интернета. Те же, кто ищет альтер-
нативы глобальному неолиберальному капитализму в рамках мира от-
чуждения, попадают в ловушки консерватизма, национализма разного
окраса, фундаментализма и даже фашизма.
4. Элиминация человека как личности.
Практики современного бытия доказывают, что в глобальной ге-
гемонии капитала индивид обречен на абстрактное существование
в качестве не более чем функции капитала, власти, религии, политиче-
ских технологий, игрового бизнеса или, на периферии, патриархаль-
ных традиций. В силу этого человек обречен существовать анонимно,
т. е. не как личность, а лишь как носитель того или иного абстрактного
знака: серии разных номеров (банковских и кредитных карт, страхо-
вок и т. п.) либо придуманного для виртуального существования в Ин-
тернете ника.
Когда-то в XIX в. молодой либерализм заявил свою позицию и идеа-
лы, подняв в русской литературе проблему «лишнего человека». Через
два столетия реанимированный российский зомби-либерализм безапел-
ляционно и цинично сказал: «Человек — лишний!» И тем самым поста-
вил точку в истории российского либерализма. Дальше — некуда.
Эта точка, в отличие от «Черного квадрата», не имеет даже цвета. Точ-
ка — знак того, что Гегель назвал «ничто».
А если человек является лишним, то о какой актуальности его лично-
сти может идти речь? Да и где она, личность, сегодня востребована?
В экономической сфере? — Но там человек — функция капитала и то-
тального рынка.
В политике? — Но здесь он не более, чем единица (а в иных странах —
вообще ноль) электорального планктона.
В культуре? — Не герой и не автор, в лучшем случае — интерпретатор
чужих и чаще даже непрочитанных текстов, на худой конец — частный
комментатор новостных лент.
И это закономерно: глобальная гегемония капитала, утверждающая
господство частного интереса, способна порождать лишь частного
индивида, анонимного по форме, несущего отчуждение по содержанию.
Все это в сочетании с ростом личной зависимости от расширяющейся
сети бюрократических институтов, жестким дрейфом культурной поли-
тики в «ситуацию ноль» и сужением коридора личной перспективы заго-
няет индивида в реакционно-консервативные формы частного бытия,
превращает в разносчика отчуждения, эпидемия которого становится
едва ли не страшнее средневековых эпидемий чумы.
5. Отчуждение индивида от культуры.
Мы как бы смирились с тем, что потребительские массы довольству-
ются симулякром культуры, которая в мире массового производства и
потребления становится все более отчужденной от индивида. Причем,
чем она подлиннее, тем больше степень этого отчуждения. Казалось бы,
это закон массового общества, реальность, которая не поддается изме-
нению. Но это отнюдь не так. Альтернативные миру отчуждения со-
циальные практики ставят на повестку дня вопрос альтернативного
культурного пространства в практическую плоскость. Это актуаль-
нейшая проблема левых XXI в.
Индивид, с одной стороны, становится все более атомизированным,
с другой — все более зависимым от глобализирующихся рыночно-бю-
рократических сетей. И отчуждение индивида от культуры становит-
ся также все более тотальным.
Он все более полно поглощается масс-медийными культурными сетя-
ми, становясь их функцией, начиная работать на воспроизводство этих
сетей и в конечном счете на производство симулякров культуры, как это
происходит, например, с мобильными и планшетными геймерами или
киберспортсменами. Число этих игроков-производителей постоянно
растет. Лишь в Азиатско-Тихоокеанском регионе их аудитория состав-
ляет 740 млн человек (рынок Android), и это с учетом того, что в Китае
заблокирован доступ к Google Play [6].
А если принять во внимание то, что масс-медиа, превращаясь в один
из «локомотивов» мирового бизнеса, становятся и доминирующей фор-
мой современного глобального рынка, объективно возрастает и значе-
ние потребителей, работающих на воспроизводство этого вида бизнеса.
Не случайно профессиональные геймеры становятся объектами все бо-
лее серьезных инвестиций.
Потребление симулякров культуры делает симулятивным уже и саму
жизнь человека. Вот почему альтернатива жестка как никогда: либо ин-
дивид сознательно выстраивает деятельность на преодоление отчужде-
ния от культуры, либо он обречен на необратимую мутацию, после ко-
торой обратной дороги нет.
6. Отчуждение индивида от творческой деятельности.
Парадоксом современного капитала, провоцирующего рост так на-
зываемого креативного класса, становится все большее отчуждение че-
ловека—деятеля от творчества. Оно вытесняется из всех сфер жизнеде-
ятельности индивида, подменяясь «профессиональным» производством
симулятивной новизны. Засилье технологизма разного рода превращает
человека-творца в функцию, обслуживающую заказ рыночных и поли-
тических институтов (отсюда массовая занятость наиболее талантливых
работников в таких сферах производства симулякров, как реклама, пиар,
финансовое посредничество и т. п.).
Но даже когда творчество имеет место, оно оказывается во власти
превратных форм. Современный индивид связывает творчество с чем-
то конечным, преходящим, изменчивым. А вот превратные формы дей-
ствительности, властвующие над ним, он воспринимает уже как некую
трансценденцию, неизменную во времени и пространстве и потому не
подлежащую критике.
Такое положение порождено отчуждением индивида от реального
мира — равно как и от возможности его творчески преобразовывать
в соответствии с задачами своего развития. Вот почему, будучи закупо-
ренным в мире (а точнее — в клетке) превратных форм и симулякров,
человек-творец сам становится их продуктом и потому уже не может
с позиции конструктивной критики воспринимать эту реальность: она
определяет его бытие, но от него никак не зависит. Не будучи социаль-
но деятельностным субъектом в силу своего отчуждения от реальности,
индивид лишен возможности диалектически схватывать ее противо-
речия и тем более их анализировать. И поэтому к действительности
он относится иррационально, исходя из веры в трансцендентальный
императив, который, по его мнению, должен определять основу миро-
устройства.
Набор этих трансценденций по своему идейному содержанию может
быть самым разнообразным: частная собственность «естественна» для
человека; религия есть носитель нравственного начала; рынок — един-
ственно эффективный и универсальный механизм развития; государст-
во есть социальный патрон и т. д. В России к этому добавляется немало
«своеобычного»: «русская идея» есть символ Русского мира, который яв-
ляется носителем соборного духовного начала, противостоящего эго-
изму и бездуховности Запада; Сталин — символ сильного государства;
права человека — теодицея современного либерализма и т. д.
Таким образом, неразрешенность внутренних противоречий СССР,
идейно-политическая мутация бюрократии, срощенной с олигархи-
ческим капиталом, идейно-этическое омещанивание общества стали
предпосылкой вытеснения общественного интереса частнособствен-
ническим. Но реставрация исторически снятых форм (например, отно-
шений частной собственности, снятых в революционной России еще
в 1917 г.) возможна лишь на основе именуемой автором попятной диа-
лектики и превратных форм.
Криминально-бюрократический генезис российского олигархиче-
ского капитализма стал причиной того, что идеал «Нового человека»
как субъекта исторических преобразований стал вытесняться мелкобур-
жуазным идеалом мещанина, суть которого — комфортное и рыночно-
престижное существование. Первым и главным шагом на этом пути стал
отказ от принципа субъектного и творческого преобразования действи-
тельности.
Эта мещанская тенденция имела место и в СССР (пьесы Маяковско-
го — о ней); но постсоветский реверсивный капитализм ее интенсивно
развил и главное — идейно и этически легитимировал. Это определило
потребительский принцип отношения к культуре в целом; пришедший
на смену настоящему искусству рынок эпатажных эффектов стал отве-
том на потребительский запрос обывателя.
Итак, капиталистическая глобализация для постсоветской России,
в которой еще не до конца был убит СССР, обернулась лишь симулякром
исторической перспективы, а рыночная комфортность бессубъектно-
го существования — основой развития современных форм самоотчуж-
дения.
Каковы же уроки этих отнюдь не специфически российских про-
блем, что могут извлечь из них современные левые при формирова-
нии своей социокультурной альтернативы? Противоречия современ-
ных практик ставят требующие ответа вопросы: можно ли вообще
вырваться из клеток симулякров и превратных форм; и если да, то на
какой основе? и как нам теперь «выруливать» из исторических тупи-
ков мира отчуждения? как нам формировать социалистическую аль-
тернативу в пространстве культуры (экономику и политику мы остав-
ляем за пределами этого текста — о них пишут гораздо больше, чем
о культуре)?
Прорыв из мира отчуждения: вызовы
Если говорить о прорыве из мира отчуждения, о левой альтернати-
ве, то прежде всего важно принять кажущийся простым на абстрактном
уровне, но в действительности радикальный вывод: нельзя быть даже
попутчиками тех, кто утверждает господствующие «правила игры», от-
стаивая тем самым интересы глобального капитала. А это требует отказа
от основных постулатов современного либерализма:
— тотальная коммерциализация человеческой жизни вообще и куль-
туры — в частности;
— культ частного человека и его аlter еgo — индивидуализма частного
собственника;
— отказ от субъектности и омещанивание Человека;
— элиминация Человека как личности;
— отчуждение человека от культуры и творческой деятельности.
Эти императивы выглядят едва ли не очевидными, но превраще-
ние в практические лозунги сделает их неоднозначными для мно-
гих левых Запада. Ведь они предполагают отказ не только от мето-
дологии, но и от практики постмодернизма, более того — требуют
восстановления «больших нарративов», причем не только в теории
и политике, но и в идеологии, этике и эстетике. Но главное, они
подразумевают определенность позиции по критериям прогресса,
а значит, и конкретно-историческую определенность фундамен-
тальных понятий, которые стараются либо обходить стороной,
либо рассматривать в качестве абстракций («добро» и «зло», «красо-
та» и «безобразное»).
Сразу возникает вопрос: кто и как будет определять, какой посту-
пок или художественное явление соответствует критериям прогресса,
а какой нет? Этот и другие вопросы требуют принципиальной пози-
ции, утверждающей: критерии прогресса есть (!), как есть и диалекти-
ческий подход, определяющий меру этой прогрессивности.
Именно субъектно-деятельностная сущность индивида может быть
отправной точкой для определения, какие его поступки и в какой мере
соответствуют критерию добра (не только формальным и неформаль-
ным правилам буржуазного государства и общества), и в какой мере
он может нести персональную нравственную ответственность за эти
поступки перед обществом и собой.
Это позволяет художнику решать, служит ли его свободное от тре-
бований бюрократии или рынка творчество прогрессу красоты (уже
одна эта формулировка способна вызвать негодование «свободо-
любивой» интеллигенции) и снижению эстетического отчуждения
в обществе. И какой идеал — красоты и прогресса или безобразия и
деградации — несут его произведения, созданные в угоду конъюнкту-
ре рынка и модным трендам. И за это он волей-неволей также не-
сет и нравственную, и художественную ответственность перед миром
культуры и историей.
Эти рассуждения могут быть восприняты как устаревшие выспрен-
ние отголоски «тоталитарного сознания».
Однако на поле постмодернистского безразличия всего ко всему без
определенной политики в социальных вопросах культуры левые будут
всегда проигрывать неолиберализму. Следуя в хвосте неолиберальной
политики, они будут проигрывать и крайне правым, которые имеют
реакционную, но зато определенную позицию, — а для уставшего от
мороков постмодернизма большинства любая определенность лучше,
чем ее отсутствие.
Соответственно, встает вопрос: может, пора предложить определен-
ность самого принципа прогрессивности? Без опоры на деятельность
массового общественного субъекта такое невозможно в принципе. Но
откуда взять этого субъекта, если исходная «клеточка» современной
реальности, частный индивид, как в социальной, так и в культурной
сфере существует пассивно и анонимно? Как, во-первых, сделать так,
чтобы он стал полноценным субъектом общественного самоуправле-
ния, причем в разных сферах (социальной, экологической, производст-
венной, образовательной)? И во-вторых, как преодолеть его отчуждение
от культуры, понимая под этим приобщение не только к ее наследию
и ценностям, но и к процессам ее сотворения, о чем писал советский
марксист Н. С. Злобин [4. C. 245]? Проблему общественного субъекта не-
обходимо решать на основе деятельностного подхода, а не на основе
использования политических технологий и приемов манипулирования
массовым сознанием.
Другой важный вопрос: на какой основе сегодня возможна интег-
рация общественных сил, которые смогут заявить альтернативу гло-
бализации отчуждения, все сильнее и сильнее вовлекающей и людей,
и культуру в смертельную воронку жесткой борьбы за геополитическое
доминирование?
Может быть, национальным государствам (в частности, России) сто-
ит закрыться, отгородиться, спасаясь от молоха «оглобления»? Эта «ох-
ранительная» тенденция становится все более популярной среди кон-
серваторов. И здесь важно вспомнить вновь про позитивные практики
и уроки СССР, обобщенная суть которых состояла в том, что принцип
всемирности был одним из несущих остовов трех достояний советско-
го опыта: Революции, Культуры и противостояния фашизму. Именно
в этих трех взаимосвязанных ипостасях советского наследия проя-
вилась суть интернационализма в культуре. Именно на этой основе
(а не политтехнологической) и рождалось великое братство народов
мира в целом.
И наконец, едва ли не самый сложный вопрос: на какой основе вы-
страивать отношения между разными народами с их разными культу-
рами, религиями, традициями, обычаями? На основе административно-
правовых светофоров «международного права» и деятельности НАТО
в качестве мирового полицейского? По правилам «свободного» движе-
ния капиталов и товаров, устанавливаемых ВТО и МВФ? Практики пост-
советских войн и кризисов доказали, что ничего хорошего из этого не
получается.
Нужна альтернатива, нужен межкультурный диалог. Капитализм же
исключает принцип диалога. Вот почему альтернативу глобализации
отчуждения искать можно только в рамках не капиталистического,
а именно социалистического пути развития. И здесь критический ана-
лиз прошлого может немало «подсказать» настоящему и будущему.
Всматриваясь в будущее через анализ прошлого
Может быть, поэтому в России, стране, где сконцентрированы проти-
воречия глобального капитала, все чаще обращаются к анализу практик
СССР? Но разные общественные силы сегодня в этом ищут разное.
Можно условно выделить три основных взгляда на СССР:
— сталинско-имперский;
— социально-патерналистский;
— субъектно-деятельностный.
Что стоит за ними: ностальгия по социальным и экономическим га-
рантиям? Да, это имеет место, что подтверждают социологически опро-
сы [3], но дело не только в этом. Обращение к идее СССР связано еще
и с тем, что за ним стоит та логика развития, которая, несмотря на все
противоречия, выводила общество и индивида на магистраль мировой
истории всего XX в.
В свое время Ренессанс развернулся — не оглянулся (!) — в сторону
Античности. Было ли это ностальгией? Нет. Ностальгия — это попыт-
ка загнать реальность в формы, которые в прошлом, возможно, и были
прогрессивными, но являются уже исторически снятыми. Ренессанс же
развернулся к Античности, чтобы схватить и понять те закономерности
развития культуры и человека, без которых был невозможен прорыв
в будущее.
Обращение к практикам СССР и других экс-социалистических
стран — это попытка понять, какой вектор прорыва из ловушек рыноч-
ной глобализации ориентирован на снятие современных форм самоот-
чуждения индивида во всем их разнообразии. Эти ловушки несут угрозу
самой жизнедеятельности человека, ибо отрицают ее важнейшие осно-
вы: систему понятий и художественных образов, которыми человек мо-
жет критически оценивать действительность; социальные формы, в ко-
торых происходит становление индивида как субъекта общественных
преобразований; систему целеполагания, ориентированную на разви-
тие сущностных сил человека.
Другими словами, обращение к практикам СССР — это попытка по-
нять классику законов развития человека.
Кроме того, критический разворот в сторону исторических практик
СССР продиктован объективной потребностью понять, какие приори-
теты общественного развития обусловливают выход индивида на маги-
страль всемирной истории.
Так что сегодняшний интерес к советскому — это, помимо носталь-
гии, попытка «навести мосты» в будущее через критический анализ
прошлого. Отсюда императив выработки культурной политики совре-
менных левых: не ностальгия, но ренессанс, критическое наследование
советского опыта, в первую очередь — культурного.
Своего рода провокацией к такому обсуждению может послужить
обращение к социальным и культурным практикам СССР 1920-х гг. —
периода, когда сталинские деформации еще не играли определяющей
роли, а ростки социального освобождения, как и противоречия нового
мира и новой культуры, были относительно прозрачны.
Социальное творчество: прорыв в культуру
Это был период генезиса советской системы: формировалась, проби-
валась к жизни, зеленела свежими всходами реальная альтернатива миру
отчуждения (и это в условиях Гражданской войны!) Вот как передал его
атмосферу С. Эйзенштейн: «Кругом бурлит великолепная творческая на-
пряженность двадцатых годов. Она разбегается безумием молодых по-
бегов сумасшедшей выдумки, бредовых затей, безудержной смелости.
И все это в бешеном желании выразить каким-то новым путем, каким-то
новым образом переживаемое» [12. С.103].
При этом все острее проявлялось противоречие между объективной
необходимостью включения широких масс в процесс социальных пре-
образований и отсутствием у них необходимого для этого культурного
потенциала. Ценой собственных жизней и трагических потерь револю-
ционные массы завоевали свое право в том числе и на культуру; но она
для них оставалась непостижимой.
Как сделать возможным соединение социального энтузиазма про-
летариата и культуры? Этот вопрос был предметом острых дискуссий,
начавшихся еще до революции4. Подход большинства интеллигенции
(сначала поднять культурный уровень пролетариата, и только потом он
может браться за революцию) вел в исторический тупик.
Позиция большевиков была по-марксистски диалектична: только
через непосредственное включение революционных масс в практику
социальных преобразований можно сформировать у них потребность
в культуре, причем в тесной связке с их материальными интересами
(ибо все, что делается в обход их, рискует рассыпаться при первом же
изломе социальной реальности). За понятием «социальные преобразо-
вания» стояла практика решения самых разных проблем (строительство
железнодорожной узкоколейки; ликвидация детской беспризорности;
налаживание школьных занятий, прерванных из-за саботажа учителей;
ликвидация снежных заносов на дорогах; организация театральных
студий для рабочих в клубах и т. д.), порожденных социально-экономи-
ческой разрухой, вызванной Первой мировой и Гражданской войнами,
с одной стороны, и созданием форм Нового мира, с другой.
Именно необходимость включения революционного индивида
в решение конкретных социальных проблем рождала у него потреб-
ность в культуре. Она диктовалась тремя обстоятельствами. Во-пер-
вых, необходимостью материального обустройства мира, разрушен-
ного кризисами и войнами. Во-вторых, стремлением сохранить
политические завоевания тяжелой классовой борьбы. В-третьих,
задачей понять, как обустраивать этот мир в соответствии со своим
классовым интересом.
Это превращало культуру в насущную необходимость не только как
инструмента общественных преобразований, но и как той формы иде-
ального, которая позволяла пролетариату осмыслить и понять свой
классовый интерес. Именно это стало классическим выражением одно-
го из законов снятия отчуждения революционных масс от культуры.
Практика социального преобразования не только рождала у рево-
люционного индивида потребность в культуре, но и требовала от него
культуры в широком смысле этого слова: понимания социально-поли-
тического контекста; творческой организационной смекалки; управлен-
ческих способностей и навыков; знания существа решаемого вопроса;
умения вступать в диалог с представителями разных социальных групп
и классов, причем в условиях острой политической, а нередко и воен-
ной конфронтации…
Одним словом, утверждение субъектности революционного инди-
вида было следствием коренных преобразований общественной систе-
мы и «социального творчества» — созидания самими индивидами но-
вых общественных отношений, снимающих господство над человеком
внешних сил отчуждения (власть рынка, капитала, государства и т. п.)5.
Подчеркивая огромное значение социального творчества 1920-х гг.,
в то же время надо понимать, что революционные массы творили но-
вые общественные отношения противоречиво и зачастую примитив-
но — в меру всего того «культурного богатства», которое им даровал цар-
ский режим, оставивший большинство населения Российской империи
неграмотным. Вот почему снятие отчуждения от культуры становилось
первостепенной задачей, позволяющей не только дать мощный импульс
развитию индивида и общества, но еще и стать важнейшим фактором
укрепления политической власти пролетариата.
Только большевики сумели связать идею развития общества с прин-
ципом деятельностного преодоления отчуждения. И в какой мере инди-
вид становился субъектом этого процесса, в такой мере он обеспечивал
потенциал не только собственного, но и общественного развития. Боль-
шевики, благодаря революционной диалектике разотчуждения, сумели
превратить такой мертвенно-реакционный феномен, как отчуждение,
в основу развития и общества, и человека.
Именно диалектика этого прорыва выявила идейную и методологиче-
скую ограниченность современного либерализма — на такое он не спо-
собен в принципе. Исходя из идеи приоритета частного над всеобщим,
он тем самым отчуждает себя и от культуры, и от человеческого измере-
ния социальных отношений, превращая мир в пространство тотального
отчуждения.
Заявив себя субъектом революционных преобразований (социально-
го творчества), пролетариат поставил вопрос и о своем субъектном бы-
тии в культуре. Так субъектное бытие индивида в истории диалектиче-
ски оборачивается его субъектно-творческой деятельностью в культуре.
А это уже другой классический закон социализма.
Вот почему социальное творчество 1920-х несло в себе не только ло-
гику разрешения общественных противоречий, но и являлось формой
развития личности революционного индивида во всем богатстве его
конкретных проявлений и потенциальных возможностей. И этот опыт
СССР показал, что именно совместная практика преобразования ре-
ального мира, а не просто некая абстрактная идея (национальная, ре-
лигиозная, политическая) была материальной основой возникновения
подлинного интернационализма в советской истории и принципа все-
мирности в советской культуре.
Может, как раз в этом и заключена неугасаемая притягательность
идеи СССР, сохраняющая свою силу до сих пор? Чем интенсивнее раз-
ворачиваются процессы глобализации, проводимые ее основными ин-
ститутами (ВТО, МВФ, НАТО, Всемирный банк и др.), тем более тотально
утверждает свою власть диктатура общего (рыночных стандартов, об-
щих правил и политических технологий и т. д.) над всем и вся, без учета
культурно-исторической особенности народов и стран. И чем прочнее
утверждает себя диктатура общего, тем более объективным сегодня ста-
новится запрос на конкретно-всеобщее измерение человека и его дея-
тельности, равно как и самих общественных отношений.
* * *
Мир трудно, мучительно идет к пониманию того, что прорыв из лову-
шек неолиберального глобального капитализма, мира отчуждения воз-
можен только в русле левой (социалистической) перспективы.
Но для этого необходим общественный субъект, обладающий высо-
ким культурным потенциалом, Человек, являющийся субъектом Куль-
турного творчества. Только такой Человек способен освобождать мир
от власти отчуждения, творя новую реальность не в одиночку, а совмест-
но с другими, ибо, как сказал один из героев Эрнеста Хемингуэя, «все
равно человек один не может ни черта».
Это и будет реализацией принципа субъектного бытия Человека
и в культуре, и в истории. Отказ от этого означает конец и истории,
и культуры, а в конечном счете — и самого человека. Когда-то об этом
предупреждал Франц Кафка:
«Густав Яноух: …Вы считаете, что человек больше не является сотвор-
цом мира?
Франц Кафка: Вы опять не поняли меня. Напротив, человек отказался
от участия в созидании мира и ответственности за него. <…> Но боль-
шинство людей живут без сознания сверхиндивидуальной ответствен-
ности, и в этом, мне кажется, источник всех бед» [5. С. 564].
Литература
1. Бузгалин А. В., Колганов А. И. Глобальный капитал : в 2 т. М. : ЛЕНАНД, 2015. Т. 1: Методоло-
гия: По ту сторону позитивизма, постмодернизма и экономического империализма (Маркс reloaded).
2. Всемирный обзор индустрии развлечений и СМИ: прогноз на 2012—2016 гг. Ключевые тен-
денции мирового и российского рынков. — http://www.pwc.ru/en_RU/ru/entertainment-media/assets/
entertainment-and-mediaoutlook_2012_ru.pdf (дата обращения: 07.09.2016).
3. Жители 11 стран оценили жизнь до и после распада СССР. — http://vz.ru/news/2016/8/17/827269.
html (дата обращения: 07.09.2016).
4. Злобин Н. С. Культура и общественный прогресс. М. : Наука, 1980.
5. Кафка Ф. Замок. Новеллы и притчи. Письмо отцу. Письма Милене. М. : Политиздат, 1991.
6. Короткин А. Видеоигры догоняют спорт. Доходы индустрии компьютерных игр растут в разы
быстрее спортивного рынка. — https://www.gazeta.ru/tech/2015/07/30/7662185/computer-gamesgrowth-
exceeds-sports-market.shtml (дата обращения: 07.09.2016).
7. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2. М. : Политиздат, 1955. Т. 3.
8. Официальный статус киберспорта в России: мнения игроков рынка. — https://logincasino.
com/article/oficialnii-status-kibersporta-v-rossii-mneniya-igrokov-rinka8103.html (дата обращения:
07.09.2016).
9. Пастернак Б. Собрание сочинений : в 5 т. М. : Художественная литература, 1992. Т. 5.
10. Фромм Э. Марксова концепция человека. — https://www.litmir.me/br/?b=9200&p=1 (дата об-
ращения: 07.09.2016).
11. Черепнин Л. В. Русская революция и А. А. Блок как историк // Черепнин Л. В. Исторические
взгляды классиков русской литературы. М. : Мысль, 1968.
12. Эйзенштейн С. Как я стал режиссером // Эйзенштейн С. Избранные произведения : в 6 т.
М. : Искусство, 1964. Т. 1.
Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
Oчень жаль, чтo в пoследнеe время кoмментарии к статьям, oпубликoванным в СМ, станoвятся вcе бoлее и бoлее редкими. Личнo мнe данная рабoта oчень пoнравилась, задела за живoе и былo бы интреснo oбсудить ее с кoллегами. На мoй взгляд, oна сoдержит глубoкий анализ насущных глoбальных прoблем и ставит важные живoтрепещущие и вoпрoсы, требующиe ширoкoгo oбсуждения. Некoтoрые из них с трудoм oсoзнаются oбществoм - настoлькo oни рoтивoестественны .Cкажем, станoвящаяся oчевиднoй апoкалиптическая перспектива уже не oтдельнoгo «лишнегo челoвека», а «лишнегo челoвечества» в целoм.
B тo же время, на мoй взгляд, идея статьи нe лишена лoгических прoтивoречий и иcтoрических заблуждений, xoтя, вoзмoжнo, некoтoрoй идеoлoгическoй ангажирoваннoсти. Былo бы интереснo oзнакoмиться хoтя бы с парoчкoй oткликoв на нее, не гoвoря уже o пoлемикe, нo увы их нет. Этo oгoрчает.