Во второй половине XIX в. британская интеллектуальная элита решала задачи теоретического обоснования территориальной экспансии и активизации аннексий как главного условия сохранения глобального доминирования. В условиях начинавшейся экономической стагнации коронные колонии в Азии и Африке становились основными источниками минерального и сельскохозяйственного сырья, позволявшими сохранить конкурентоспособность промышленных предприятий. Многочисленное местное население позволяло сформировать в колониях огромный потребительский рынок для товаров, экспортируемых из метрополии. Индия была не только источником материальных и человеческих ресурсов, но и главной «имперской лабораторией», в которой отрабатывались технологии колониального управления и эксплуатации.
Квалифицированные кадры, подготовленные в Индийской гражданской службе, разъезжались по новым колониям Тропической Африки и Юго-Восточной Азии. Они организовывали плантации и налаживали добычу минерального сырья, строили дороги и ирригационные системы. Англо-индийская армия поддерживала порядок и обеспечивала безопасность имперских рубежей от Сингапура до Каира. В условиях обострения борьбы европейских держав за источники сырья и рынки сбыта товаров развитие британских коронных колоний потребовало увеличение эффективности управления, научного и идеологического обоснования экспансии. Одной из важнейших теоретических категорий в концепции «нового империализма» стал «контроль тропиков» [10].
Социал-дарвинизм Б. Кидда являлся одним из важнейших идейных узлов в формировании британской имперской идеологии. Он осмысливал экспансию как один из главных механизмов обеспеченияэкономического, политического и культурного лидерства Великобритании. Введя фактор христианской религии в теорию прогресса, Кидд обосновал право европейских народов на подчинение азиатов и африканцев. В его теоретической модели Великобритания являлась лидером в концерте европейских наций, сформировав самую эффективную модель колониального управления. Британские историки отметили важную роль Кидда в формировании концепции «нового империализма», но сейчас предпочитают не вспоминать этого автора, категорически не вписывающего в теории деколонизации, патернализма и толерантности [5; 8; 13]. В отечественной литературе концепция Кидда удостоилась только отдельных эпизодических упоминаний [3]. При этом теория «контроля тропиков» в бывших метрополиях до сих сохраняет роль идейного фундамента западного «джинго-империализма», радикального расизма и ксенофобии.
Коронные колонии
Британская бюрократия управляла колониями в Азии и Африке на основании хорошего знания местных условий и динамики имперских интересов. «Контроль тропиков» требовал гибкого варьирования технологий прямого и косвенного управления. Во второй половине XIX в. в «старых», относительно хорошо освоенных и защищенных колониях в Ост- и Вест-Индии, в Южной Африке применялась система прямого административного управления. Гражданская служба формировала центральные и локальные штаты, оставляя местным кадрам только низшие технические должности. В «новых», недавно захваченных колониях в Тропической Африке и Азии, где не было развитой транспортной инфраструктуры и негде было размещать имперские войска, население активно сопротивлялось пришельцам, а границы были неопределенными и уязвимыми, более оптимальным считалось косвенное управление. В начальных фазах экспансии резиденты ограничивались контролем границ и узлов коммуникаций, но обычно не имели возможности для проникновения во внутренние районы. Они обеспечивали лояльность местных традиционных элит, выдавая им финансовые субсидии, но не вмешивались в самоуправление.
«Толкающие» мотивы экспансии правительства и корпораций из метрополии взаимодействовали с «притягивающими» мотивами колониальных элит на периферии. Коммерческие интересы британских деловых кругов органично сочетались с политическими амбициями губернаторов в центрах и резидентов на периферии. Стратегии официальных лиц и неофициальных агентов влияния привилегированных компаний создавали механизм самоподдерживающейся экспансии, причудливо переплетаясь с альтруистическими мероприятиями миссионеров, ученых-исследователей и непредсказуемыми действиями одиночек-авантюристов. В Британской неформальной «империи парадоксов» министерство колоний выполняло функции арбитра и медиатора, координирующего действия государственных институтов и частные инициативы [4. P. 166–199].
В процессе управления коронными колониями британские администраторы часто синтезировали римскую (централизаторскую) и китайско-монгольскую (дифференцированную) модели. В зависимости от местных условий имперские «проконсулы» изменяли пропорции инкорпорации/дифференциации традиционных элит в экономическом и политическом пространстве. Британские коронные колонии в первую очередь различались по типам ресурсов и экономическим функциям. Индия обладала практически всеми видами сельскохозяйственного и минерального сырья, консолидируя Восточную Африку, Южную и Юго-Восточную Азию. Меньшие по масштабу коронные колонии были более специализированными. Основой экономики Южной Африки были месторождения золота и алмазов, Вест-Индии — плантации сахарного тростника. Но даже малые колонии могли выполнять комплексные функции. Например, Северный Борнео являлся территорией для выращивания каучуконосов и одновременно охраняемым тылом военно-морской базы в Сингапуре.
В условиях развития индустриализации и урбанизации во второй половине XIX в. в Европе постоянно возрастал спрос на продовольствие и сельскохозяйственное сырье. Это повышало экономическую рентабельность плантаций, организованных в Тропической Африке, т.е. в непосредственной близости от рынков сбыта. Плантационные хозяйства требовали использования местной рабочей силы, которую можно было получить, только подчинив местные племена методами косвенного управления и разрушив традиционную культуру с ее ориентацией на природные циклы и ограниченным потреблением. Внедрение институтов рыночной экономики было возможным только при условии формирования у местного населения потребностей в промышленных товарах, импортированных из Европы.
Теоретики «нового империализма» и «цивилизационной миссии» Великобритании критиковали эксцессы ранней стихийной колонизации Черного континента. Вседозволенность авантюристов и искателей приключений из Европы и стран Ближнего Востока приводила к разрушению традиционных обществ, порождала военный хаос и работорговлю, приводила к опустошению огромных территорий. В Тропической Африке организация планомерной и целенаправленной экспансии требовала блокировать рейды арабов-работорговцев из Северного Судана в бассейн Белого Нила и Великих озер, прекратить контрабанду огнестрельного оружия и спиртных напитков. На северных рубежах Индии и в Юго-Восточной Азии главной задачей становилось прекращение междоусобиц племен, набегов кочевников на мирные земледельческие деревни.
Блокируя нежелательный импорт, британские администраторы стремились развивать местные потребительские рынки, формируя спрос на фабричные ткани и бытовые металлоизделия. На начальных фазах экспансии в Тропической Африке британское государство возлагало самые трудные и опасные задачи на привилегированные компании. После ликвидации в 1858 г. Ост-Индской компании подобные «венчурные предприятия» были восстановлены в 1880-е гг. для участия Великобритании в «схватке за Африку». Кабинеты либерала Гладстона и консерватора Солсбери были вынуждены снизить уровень прямого имперского контроля, а иногда и качество колониального управления. В экстремальных условиях Черного континента во время определения направлений, темпов и методов экспансии часто возникали конфликты экономических и политических интересов. Администрация на местах в первую очередь ориентировалась на интересы своих работодателей — директоров и акционеров. В то же время привилегированные компании всегда находились под строгим парламентским и общественным контролем. Министерство колоний постоянно получало отчеты о взаимодействии агентов компаний с местным населением и в случае неудач или злоупотреблений сразу же их отзывало [7. PP. 3–4, 15–18].
Привилегированные компании в первую очередь были коммерческими организациями. Они часто не имели ни людей, ни материальных средств для эффективного контроля имперской периферии, но играли решающую роль в качестве «пионеров прогресса». В имперском пространстве формировалась иерархия уровней контроля: от максимального в условном «лондонском парке» до минимального на границе Конго или Афганистана. На Берлинской конференции 1885 г. для территорий с условным имперским контролем было специально введено понятие сфер интереса и влияния. Эти территории трансформировались в полноценные колонии уже после Первой мировой войны [9. V. 2, P. 182; 1. C. 89–91].
«Контроль тропиков» как важнейший элемент управления Британской империей был невозможен без привлечения местных кадров. Самые высокие оклады и пенсии не могли привлечь квалифицированных управленцев в африканские или азиатские джунгли, которые часто превращались в «могилы белого человека». Кадровый дефицит вынуждал организовывать обучение местной молодежи, а затем проводить ее кооптацию в административный аппарат на низшие технические должности. Но на периферии местные лидеры были равноправными партнерами британских агентов. Пришельцы всеми способами стремились завоевать доверие вождей и их помощников, не жалели денег на дорогие подарки, тщательно изучали тонкости местного этикета, генеалогии, детали отношений между племенами. В азиатских и африканских колониях, где еще не было социальной и транспортной инфраструктуры, практиковалась «евразийская» политика предельно мягких компромиссов, хорошо отработанная в Российской империи. Эта управленческая технология позволяла британцам использовать авторитет, знания и навыки местных вождей в качестве посредников в контактах с местными обществами. Как в централизованном, так и в дифференцированном вариантах социально-экономическая модернизация сочетала технологии военного контроля, дисциплинирования (в понимании М. Фуко) и материального стимулирования.
Укрепление имперской власти, создание городов и транспортной инфраструктуры, развитие образовательных учреждений становились предпосылками формирования новой элиты, оторванной от местных культурных корней. Эти коллаборационисты в ходе смены поколений все сильнее привязывались к пришельцам, ощущая зависимость от их покровительства, переживая сильнейшие кризисы идентичности и психоэмоциональные стрессы. Образование в новых школах, знакомство с достижениями британской и европейской цивилизации помогали найти выход. Выравнивание уровней развития колоний и метрополии становилось главной предпосылкой институционализации центробежных тенденций, генезиса в коронных колониях национально-освободительного движения. Местные лидеры переходили от стихийных бунтов к организованному сопротивлению и сознательному заимствованию инноваций. Это формировало естественный предел модели «контроля тропиков» [2. Р. 62–64].
«Контроль тропиков» Бенджамена Кидда
Во второй половине XIX в. под влиянием работ этнографов и антропологов в Великобритании линейный социальный эволюционизм Дж. Мак-Леннана, Эд. Тэйлора и Дж. Леббока (лорда Эвбери) активно вытеснялся функционализмом Б. Малиновского и А. Рэдклиффа Брауна. Накопление и осмысление эмпирических фактов позволило ученым отказаться от иерархии «передовых» и «отсталых» народов, считавшейся нормой в эпоху Просвещения XVIII в. Исследователи постепенно приходили к выводам о равнозначности культур и комплексов социальных функций, возникших в различных природно-климатических условиях. Но выводы ученых сталкивались с политическими интересами сторонников «нового империализма», с расистскими стереотипами идеологов колониальной экспансии.
Одним из последних мастодонтов и защитников социал-дарвинизма Г. Спенсера стал Бенджамен Кидд. Он родился в семье констебля в Ирландии, в 1877 г. поступил на службу в Департамент внутренних доходов, а в 1895 г. успешно дебютировал в научном сообществе с работой «Социальная эволюция». В 1898 г. Кидд совершил поездку в США и Канаду, но свою серию статей в «Таймс» в этом году посвятил не проблемам переселенческих колоний, а «контролю тропиков» как модели управления афро-азиатскими обществами [8, 14. Р. 148–154].
В своей теории общественной эволюции Кидд опирался на социал-дарвинистский критерий линейного прогресса в европоцентристской системе категорий. Главный закон прогресса заключался в борьбе за существование, победе сильных и гибели слабых. Кидд понимал развитие как повышение социальной эффективности в процессе перехода от обществ, ориентированных на войны с соседями, к гражданским ассоциациям, заинтересованным в мирном производительном труде. Кидд считал главным вектором социальной эволюции развитие религии как основы этики, идеологии и права. Прогресс цивилизации основывался на замене первобытных инстинктов сочетанием рациональных и религиозных форм сознания, комбинированием индивидуальных и общественных интересов. Все этические системы в своей сущности — это модели подчинения индивидуальной деятельности общественным целям и задачам.
В обосновании своей концепции исследователь опирался на авторитет предшественников и современников. Г. Гегель определял абсолютные религиозные ценности как познание, приобретенное конечным разумом в своей сущности, а Т. Гексли как уважение и любовь к главной этической идее, подчинению личных интересов общественным. Для либерала Дж. Милля это стремление к этическому идеалу, стоящему выше эгоистических желаний. Консерватор Т. Карлейль определял такой идеал как веру, воплощенную в практических делах и общественных обязанностях, а его последователь Дж. Фруд как чувство ответственности перед Творцом. Сам Кидд писал: «Назначение религиозных верований… [в том, чтобы] давать сверхрациональную санкцию образу действий человека при условиях, необходимых для прогресса». И далее: «религия есть форма верования, оправдывающая со сверхрациональной точки зрения действия личности, когда интересы индивида и общественного организма противоречат друг другу, и подчиняющая первые последним в интересах эволюции» [11. РР. 92–96, 107–111; 6. Р. 321–335].
Кидд считал, что возникновение и гибель Римской империи стали апогеем эпохи конкуренции народов и государств, породившей всеобщий военный хаос. После Средних веков, «эпохи веры и посева для современного мира», на мировую арену вышли англосаксы. Они заменили силу оружия властью разума, воплощенного в научных знаниях, капиталах и технологиях. В революциях Нового времени европейская буржуазия уничтожила власть военной аристократии и создала условия для научно-технического и экономического прогресса. Естественным результатом такого развития стала имперская экспансия и подчинение «отсталых народов».
Мыслитель отрицал определение Британии как «империи лавочников». Он полагал, что, в отличие от других «торговых наций»: евреев, итальянцев, армян и греков, — для англосаксов коммерция была формой производительной деятельности, а не паразитической спекуляции. Экономическая экспансия стала следствием протестантской Реформации и индустриальной революции, накопления капитала, экономического роста и необходимости продавать новые товары на глобальных рынках. Поэтому, в отличие от испанских и португальских рейдов XVI в., британские завоевания не были грабежами. По мнению Кидда, они основывались на альтруистических моральных системах, ставших основой западной цивилизации.
Кидд подчеркивал важнейшую роль христианства в британской имперской идеологии. Британцы вышли на мировую арену в эпоху религиозных войн, когда их главным мотивом была «экзальтированная преданность благу общины, аналогичная преданности патриота своему Отечеству… суровый, наступательный и в то же время дисциплинирующий энтузиазм». Главным результатом Реформации стала эмансипация личности, после чего закономерным образом последовала Английская буржуазная революция, уничтожившая сословные привилегии и создавшая предпосылки для перехода к индустриальной экономике [11. Р. 47, 133].
На рубеже XVIII–XIX вв. Великая Французская революция, наполеоновские войны и Венский конгресс завершили эпоху династических конфликтов и в целом оформили политическую карту Европы. В следующем столетии европейские державы перешли к конкуренции за территории в Азии, Африке и Южной Америке. Начальный период колониальной экспансии в XVI–XVII вв. отличался «инстинктивным соперничеством» за территории, на которых европейцы могли жить и работать, т. е. за переселенческие колонии. В XIX в. территориальные захваты сместились в тропические зоны, непригодные для колонистов с севера по своим природно-климатическим условиям. Новые модели имперской экспансии стали более сложными и опирались на предварительное научное исследование ресурсного потенциала территорий. Британские захваты обязательно требовали обоснования рентабельности новых колоний на основании политэкономии А. Смита и Д. Рикардо. Для Кидда сущность этого периода «империализма фритреда» заключалась в простейшем экономическом законе: «обмен продуктами между народами и регионами, обладающими различными природными возможностями, ведет к взаимной выгоде» [12. Р. 7–15].
Кидд выделил три основные модели западного колониализма как базовые идеи управления афро-азиатскими обществами. В XVI–XVII вв. испанцы в Вест-Индии и голландцы в Юго-Восточной Азии создавали «владения», т.е. плантационные хозяйства, основанные на государственной собственности на землю и принудительном труде. Плантаторы отправляли «колониальные товары» на европейские рынки, но не заботились о развитии местных экономик. Испанцы вывезли из Южной Америки огромные богатства, но использовали их для финансирования войн ради династических интересов Габсбургов в Европе и для потребления паразитической аристократии. В понимании Кидда эта модель безнадежно устарела и уже не соответствовала уровню развития современной цивилизации.
Второй моделью стала французская колониальная экспансия, начавшаяся после преодоления революционных кризисов 1830–1871 гг., обоснованная Полем Леруа-Болье и осуществленная в III Республике правительствами Леона Гамбетты и Жюля Ферри. Они считали, что для Франции, зажатой в Европе между англосаксонским и русским мирами, экспансия — это вопрос жизни и смерти. III Республика должна стать великой африканской державой, установив власть от Марокко до Месопотамии, или превратиться во второстепенное европейское государство. Поэтому французы должны расходовать свои силы и средства ради захватов любых свободных территорий, не имея людей и материальных средств для их освоения, но рассчитывая на выгоды от их эксплуатации в будущем.
Германия заимствовала французскую модель, в результате чего в тропиках возникли «колонии без колонистов», населенные только чиновниками и солдатами. Для Кидда схватка за Африку стала «мрачнейшим спектаклем» мировой политики. Соперники Великобритании в 1880–1890-е гг. захватили территории, превышавшие по площади Европу в ожидании колонистов, которые не приехали. Европейские державы окружили свои колонии «стеной законов и тарифов», выведя их из мировой экономики, не заботясь о развитии торговли и об эксплуатации сырьевых ресурсов. Для Кидда главными негативными примерами такой модели были французские Алжир и Мадагаскар, а также германская Намибия с их жесткими протекционистскими барьерами и стагнирующими экономиками.
После жестокого геноцида испанцев в Южной Америке, португальцев в Южной Азии и Восточной Африке, после серии глобальных конфликтов с Нидерландами и Францией британцы создали третью модель как систему рациональной экспансии и комплексного освоения новых территорий. Кидд полностью замалчивал «пиратский период» противоборства Британии с ее соперниками в XVI в., но не мог игнорировать истребление индейцев Северной Америки в следующих столетиях. Он доказывал, что это были не стихийные войны ради грабежей, а закономерная конкуренция, в которой англосаксонская «цивилизация» победила «варварство». Новые переселенческие колонии стали локомотивами развития на всех континентах и взяли на себя ответственность за соседние «отсталые территории». Британские колонисты распространили в глобальном масштабе законы индустриальной рыночной экономики, одинаковые для всех народов. Новой основой конкуренции стал принцип честной игры, т. е. справедливого равенства условий для всех соперников. Кидд писал: «Туземцы должны исчезнуть или они должны работать, чтобы доставить процветание стране, и работать так же усердно, как мы сами готовы работать» [11. Р. 48–50, 58; 12. Р. 22–31].
Одним из главных законов развития мировой экономики стал рост взаимосвязи государств Севера и Юга. В XVIII–XIX вв. постоянно увеличивался список товаров, импортируемых европейскими государствами из Азии и Африки: от пряностей и продовольствия, сахара, кофе и чая до промышленного сырья, хлопка, джута, гуттаперчи и т. д. Глобализация экономики стала основой совершенствования технологий и роста уровня жизни. Но в развитии Британской империи синтез рациональных экономических интересов и иррациональной альтруистической этики часто приводил к негативным результатам. В 1792–1834 гг. в британских колониях произошла непродуманная и поспешная отмена рабства. Одновременно в результате национальных революций страны Центральной и Южной Америки освободились от испанской и португальской власти.
В итоге, по мнению Кидда, в этих тропических зонах начался «кошмар коммерческой стагнации», деградация плантационного хозяйства, снижение производства и экспорта сельхозпродукции. Новые общества в соответствии с критериями социальной эффективности и альтруистической морали «провалились» по линейной шкале эволюционного развития. Кидд писал о негативных последствиях национального освобождения: «При конституциях самого отменного характера... обнаружилось полное отсутствие чувства личного и общественного долга… Подкупность администрации, банкротство и политические революции сопровождались отсутствием энергии и предприимчивости, общим застоем торговли».
Независимость Бразилии стала для Кидда «одним из наиболее неестественных и неудачных экспериментов нашего времени». Страна, равная по площади США и наделенная огромными природными богатствами, продемонстрировала такой же «мрачный спектакль», как и европейские «колонии без колонистов» в Африке. Большинство пятнадцатимиллионного населения европейцев и метисов сосредоточились в портовых городах, а внутренние районы остались во власти индейских племен, ведущих традиционный образ жизни. Правительства превратились в «европейские касты» и «сатрапии», изолированные от населения, не способные создать эффективную администрацию, переживающие непрерывные политические кризисы, анархию, рост преступности и финансовые банкротства.
В Центральной Америке возникли «дезорганизованные военные лагеря, называемые свободными республиками». Первое независимое государство в Вест-Индии — Гаити — стало самым ярким примером хаоса и упадка. Портовые сооружения разрушались, плантации и рудники поглощались тропическим лесом. По мнению Кидда, в этом регионе единственными «очагами цивилизации» были североамериканские и европейские транспортные и аграрные компании с приезжим персоналом. Местное население осталось «полу-варварами в прекрасно обставленном доме, в котором они не могут понять возможностей ни его комфорта, ни его использования».
Кидд видел возможность возобновления экономического развития только в восстановлении западного «контроля тропиков». Кидд был уверен в том, что, «несмотря на все наше уважение к правам низших народностей, западные народы и их цивилизация являются господствующими в мире. Европейские народы могли бы… разделить между собой все экваториальные области… распоряжаться их богатствами» [11. Р. 334–335; 12. РР. 38–45, 73–76]. Автор считал, что бизнесмены и благотворители-аболиционисты должны прекратить конфронтацию и убедиться в единстве их интересов. В конце концов «европейцы… убедятся, что тропическими странами следует управлять из стран умеренных… [Это] зависит от глубины сознания, что в моральном смысле это необходимо. Это сознание возникнет… когда наиболее энергичные народы земного шара, заселившие все умеренные страны, увидят картину расхищения естественных богатств богатейших в мире пространств вследствие плохого управления ими» [11. С. 340].
Кидд критиковал французские и немецкие «колонии без колонистов», созданные ради организации плантаций, но не обеспеченные рабочей силой. После провала экспериментов по акклиматизации европейцев в условиях тропического климата и «варварского» окружения для мыслителя стало очевидно, что они могут оставаться в колониях так же недолго, как ныряльщики под водой. Новые плантаторы неизбежно деградировали в физическом и моральном смыслах, как это произошло с их испанскими, португальскими и голландскими предшественниками. Опираясь на теорию географического детерминизма Ш.-Л. Монтескье, Кидд доказывал, что первые цивилизации возникли в тропиках, где были легче условия для ведения сельского хозяйства, но в дальнейшем прогресс индустриальной цивилизации происходил по мере сдвига на север, в зоны умеренного климата.
В Азии и Африке британцы оказались отделенными от «туземцев» тысячелетиями общественного развития. В таких ситуациях Кидд считал самой оптимальной модель британского управления Индией и Египтом, предполагавшую постепенную кооптацию местных элит в имперскую бюрократию. Лучшим представителям «туземных обществ» был открыт доступ в англоязычные школы и колледжи, а после их окончания на основании открытых равных экзаменов и конкурса с европейскими соперниками они могли претендовать на должности в колониальной администрации или заниматься бизнесом. Взяв под контроль природные богатства Индии, «сахибы» направили значительную часть собранных налогов на развитие сельского хозяйства и промышленности, общественные работы, строительство железных дорог, ирригацию и улучшение санитарных условий.
Кидд доказывал, что индийская экономика на равных условиях вошла в имперское экономическое пространство. В режиме косвенного управления британцы должны отказаться от принудительного форсированного изменения местных институтов и обычаев, отделенных от британских идеалов и стандартов длительными интервалами развития. Кидд предпочитал длительное воздействие примером и престижем высокого социального и морального порядка, а не грубыми методами принуждения и насилия. Но «цивилизованные» европейские державы не могут терпеть хаос «варварства». В 1856–1858 гг. Великобритания была вынуждена самыми решительными средствами подавить Великий мятеж в Индии, а в 1882 г. оккупировала Египет. Кидд подчеркнул контраст успешных британских реформ в Индии и банкротство экстравагантных «амбициозных и сладострастных правителей» Страны пирамид (Саида и Исмаила). Подавление Национальной революции и применение военной силы было оправдано необходимостью решения «одной из наиболее безнадежных, трудных и неблагодарных задач» в британской экспансии. Оккупация Египта была осуществлена исключительно ради восстановления его платежеспособности, выхода из финансового кризиса, административной реформы, увеличения производства главных экспортных культур — хлопка, зерна и фруктов [12., РР. 48–57, 88–92].
Ведя упорные арьергардные бои на позициях линейного эволюционизма и социал-дарвинизма, Б. Кидд оказал существенную поддержку идеологам «нового империализма» в обосновании активизации экспансии и контроля новых колоний в Азии и Африке. Анализируя историю европейского соперничества в Южной Америке, он доказывал преимущества британской колониальной модели в сравнении с ее соперницами. В отличие от Ч. Дилка, Дж. Фруда, Дж. Сили он даже теоретически не допускал возможного успеха национально-освободительного движения и создания полноценных суверенных государств в Азии и Африке.
Жесткий и архаичный англосаксонский расизм Кидда является интеллектуальным пределом, прекрасно демонстрируя возможные негативные результаты в логике развития британской имперской идеологии и сохраняя влияние на современные формы ультра-радикального империализма и национализма.
Литература
1. Богомолов С.А. Имперская идея в Великобритании в 70–80-е годы XIX века. Ульяновск: УлГУ, 2000.
2. Бурбанк Дж., Купер Ф. Траектории империи // Ab Imperio. 2007. № 4.
3. Парфенов И.Д. Колониальная экспансия Великобритании в последней трети XIX в. (Движущие силы, формы и методы). М.: Наука, 1991.
4. Benyon J. Overlords of Empire? British «proconsular imperialism» in comparative perspective // The Journal of Imperial and Commonwealth history. 1991. 19(2).
5. Bodelsen C.A. Studies in mid-victorian Imperialism. N.Y.: A. Knopf, 1925.
6. Grunlee J.G. Imperial Studies and the Unity of the Empire // The Journal of Imperial and Commonwealth History. 1979. 7(3).
7. Cromer Earl. The Government of Subjects Races // Cromer Earl. Political and Literary Essays. 1908–1913. L.: Macmillan and Co, 1914.
8. Crook D.P. Benjamen Kidd: portrait of social Darvinist. Cambridge: Cambridge University Press, 1984.
9. Dilke C.W. Problems of Greater Britain. L.: Macmillan, 1890. Vol. 1–2.
10. Havinden M., Meredith D. Colonialism and development: Britain and Its Tropical Colonies, 1850–1960. N.Y., L.: Routledge, 1993.
11. Kidd B. Social Evolution. L.: Macmillan, 1895.
12. Kidd B. Control of the Tropics. L.: Macmillan, 1898.
13. Koebner R., Schmidt H. Imperialism. The story and significance of a Political Word. Cambridge: Cambridge University Press, 1964.
14. Porter B. The critics of Empire: British Radical Attitudesto Colonialism in Africa, 1895–1914. L.: Macmillan, 1968.
Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
