Введение
Из всех существующих определений понятия региона, связанных с различными сферами общественной жизни и областями научных исследований, нас интересует регион как административно-территориальная единица государства. Другие трактовки, например, используемые в отраслях географической науки — физической географии, социально-экономической географии и даже политической географии, могут рассматриваться в контексте настоящего исследования как сопутствующие и только для выявления особенностей политико-правового статуса рассматриваемого региона — Крыма (в виде двух его административно-территориальных единиц — города федерального значения Севастополя и Республики Крым).
Определения региона в военном деле или в сфере энергетики даже опосредованно невозможно отнести к проблемному полю исследования, так как они имеют сугубо прикладное значение, связанное с областями их применения.
Не включаются в понятийный оборот исследования определения статистического региона, в соответствии с которыми области государства рассматриваются, исходя из нужд планирования и статистики, и также культурно-исторических земель, связанных с этнографическими и географическими особенностями территории. В ряде случаев историческая область, понятийно коррелируемая с определением культурно-исторического региона, может лежать в основе административно-территориального деления государства (к примеру, в Федеративной республике Германия или Королевстве Испания), в других случаях, как в Латвии, культурно-исторические области и административно-территориальные единицы не совпадают.
Понятие региона определяется с позиции формирования инструментальной базы исследования данной темы, ибо «попытки сформулировать универсальное определение региона наталкиваются на своеобразные интерпретации в смежных отраслях знания» [17].
В мире насчитываются порядка 30 государств и территорий в составе государств, в которых термином «регион» обозначается административно-территориальная единица с особым политико-правовым статусом. В Англии, как административно-политической части Великобритании, Италии, Франции, Новой Зеландии, Венгрии, Квебеке, как провинции в составе Канады, регионы являются административно-территориальными единицами высшего (верхнего) уровня. В Марокко, Республике Конго, Чили, Филиппинах в качестве региональных уровней высшего уровня выступают области, департаменты и провинции. Эта практика регионализации не предполагает особого политико-правового статуса и, допустим, регионы Англии или Франции в этом отношении очевидно уступают федеральным землям Германии, которые образовывались на основе культурно-исторических особенностей. Таким образом, субъектные признаки региона определяются не его прямым наименованием — регион и обозначением в уровне административного устройства — высший или верхний, а функциями в системе государствообразования — федеральные земли в Федеративной республике Германия и автономные сообщества (автономные области) в Королевстве Испания обретают статус полноценной политико-правовой региональной субъектности.
Процесс образования регионов в современных государствах может быть инициирован и реализован как ими, так и центральным правительством. На это обращал внимание М. Гуннарсон ещё в начале нынешнего века [17]. Так, по правительственной инициативе регионообразование произведено в Англии — в 1994 г., в Венгрии — в 2013 г., во Франции — в 2014 г.: а региональная субъектность Германии и Испании стали следствием их исторического развития.
Регионообразование, находящееся в стадии формирования, может раскрыть свой потенциал в недалёкой перспективе и стать таким же действенным фактором государственного строительства, как исторические земли.
Российская Федерация и Федеративная республика Германия: сравнительный анализ регионализма
Наиболее полно за рубежлм раскрытие политико-правового статуса происходит в Федеративной республике Германия (из сравнения исключаются США и Швейцария, где региональное структурирование осуществляется с конфедеративными признаками). В силу установок на федеративное государственное устройство в Германии и России следует сравнить их государственные системы.
«Германский федерализм, — отмечает С.Н. Чернов, — представляет собой одну из устойчивых и эффективно работающих государственных моделей. Он вырос из общей потребности в нём всей Германии и каждого из субъектов федерации, в которых… сохраняются различные политические и культурные традиции, а также демократические институты, опирающиеся на развитую систему местного самоуправления» [16]. Российская Федерация не обладает такой историей федерализма. По сути, она начинается только в постсоветский период, причем, несмотря на субъектный статус всех административно-территориальных единиц — республик, краёв, областей, городов федерального значения, автономных округов и автономной области, — отмечается асимметрия государственно-правового статуса этих субъектов. «В Федеративном договоре заложен целый ряд принципиальных расхождений в объёме прав субъектов Федерации различного типа. Наиболее ярким является признание республик суверенными государствами... Исходя из анализа текста Договора, можно сделать вывод о том, что Российская Федерация состоит из субъектов, являющихся суверенными, и субъектов, суверенными не являющимися… Разнотипность российских регионов подразумевает их конституционно-правовое неравенство» [16].
О.Р. Спрыгина отмечает «фактическое отсутствие унифицированного научного и законодательного подходов к толкованию понятий «статус субъекта Российской Федерации», «правовой статус субъекта Российской Федерации», «конституционный статус субъекта Российской Федерации» и «конституционно-правовой статус субъекта Российской Федерации». На основе анализа положений Конституции Российской Федерации она делает вывод, что «используемые в отношении субъектов Российской Федерации понятия «статус» и «конституционно-правовой статус» не являются идентичными». Также «обращается внимание на заложенное Конституцией Российской Федерации противоречие в статусе республик в составе Российской Федерации и особенностей статуса иных субъектов Российской Федерации» [8].
Суть рассуждений о статусе субъектов Российской Федерации сводится к следующему:
- исходное политико-правовое равноправие субъектов вне зависимости от их разновидностей — республик, краёв, областей, городов федерального значения, автономной области и автономных округов (правда, существует некоторая статусная неопределённость автономных округов, ибо три из четырёх — Ненецкий, Ямало-Ненецкий и Ханты-Мансийский номинально входят в состав Архангельской и Тюменской областей, что ведет к наложению субъектности);
- равенство законодательного регулирования на региональном уровне — возможность законодательно-представительными органами власти республик, краёв, областей, городов федерального значения, автономных округов и автономной области принимать законы, не противоречащие действующим законам и Конституции Российской Федерации, регулирующие жизнь регионального сообщества в соответствии с местной спецификой, при формальном разночтении названий этих органов — Законодательное собрание, Областная дума, Государственный совет, Государственное собрание, Парламент, Хурал, Народное собрание, Собрание депутатов, Совет депутатов.
В плане определения методологического подхода интерес представляют исследования политико-правовых проблем пограничных регионов. Так, политолог из Ульяновска О.В. Цветкова, изучая особенности социально-политического и экономико-культурного функционирования пограничных регионов Российской Федерации, отмечает их специфику в государственно-административной структуре, связанную и вытекающую из их территориального расположения. Исходя из этого, она предлагает наделять их особым политико-правовым статусом и отражать его в действующих региональных основных законах — конституциях и уставах, а также закреплять на федеральном законодательном уровне, вплоть до Конституции Российской Федерации [15].
При этом отмечается различие в положении приграничных регионов РФ, т.к. некоторые располагаются на месте бывшей границы СССР, а другие на границах между бывшими советскими республиками. В первом случае правовое оформление осуществлено и закреплено, в большинстве случаев, международными договорами и договорами с сопредельными государствами (за исключением, возможно, положения Сахалинской области, граничащей с Японией, с которой у Российской Федерации нет полномасштабного политико-правового договора по делимитации границ, который бы осуществил правовую имплементацию международного права, принятого по итогам Сан-Францисского мирного договора 1951 года). Во втором случае, остаётся много вопросов, вызванных тем, что административное деление между союзными республиками в период образования СССР иногда происходило произвольно и зачастую нарушало права граждан и этно-культурных сообществ, которые были незаметны во время существования единого государства и которые стали очевидны после его распада.
Уравнивая права разновидных субъектов Федерации в международных и внешнеэкономических связях, закон регламентирует сферу компетенции каждого субъекта. Федеральный закон N 4-ФЗ «О координации международных и внешнеэкономических связей субъектов Российской Федерации» указывает, что в своей международной и внешнеэкономической деятельности субъекты РФ:
- действуют в пределах полномочий, предоставленных Конституцией Российской Федерации;
- руководствуются федеральным законодательством;
- не могут выходить за рамки договоров между федеральными органами государственной власти и органами власти субъектов Федерации о разграничении полномочий;
- реализуют право на осуществление международных и внешнеэкономических связей с субъектами и административно-территориальными образованиями иностранных федеративных и унитарных государств;
- могут устанавливать и осуществлять международные и внешнеэкономические связи с центральными органами государственной власти иностранных государств только с согласия правительства Российской Федерации [11].
В то же время ряд социальных характеристик позволяют прослеживать тенденции регионализации и регионообразования, свойственные для Германии. В современной Российской Федерации, как и в ФРГ, федеративный договор сложился из социально-исторической традиции совместной государственности различных регионов, в том числе с разными этнокультурными общностями. Это позволяет говорить, что все субъекты Российской Федерации, несмотря на различия в государственно-правовом статусе, являются равноправными в политическом отношении и обладают равными возможностями участия в процессе государственного структурообразования. Во многом правовое равенство субъектов Федерации достигается тем, что в каждом из них, вне зависимости от разновидности — республика, край, область, город федерального значения, автономный округ или автономная область, — формируются органы законодательно-представительной и исполнительной власти с равнозначными функциями и полномочиями [9].
Вектор развития правосубъектности всех разновидностей субъектов Российской Федерации прослеживается на примерах их международной деятельности. Она свидетельствует о равных возможностях всех разновидностей субъектов Российской Федерации — от республик до автономной области — и, с другой стороны, здесь наблюдается сам процесс расширения возможностей субъектов как структурных элементов государства. Эти выводы возникают в целом ряде исследований: Г.Л. Мурадова [5], Г.П. Мальцевой [3], И.М. Бусыгиной и Е.Б. Лебедевой [1], И.В. Логвиновой [2].
В плане внешнеполитической активности регионов-субъектов Российской Федерации, они, несмотря на статусные различия с землями Федеративной республики Германия, обладают схожими правами и полномочиями во внешнеполитической деятельности. Так, «согласно положениям Основного закона ФРГ, земли обладают правом проводить международную деятельность, а также с согласия федерального правительства заключать международные договоры, участвовать в подготовке межгосударственных договоров… Координация осуществляется Министерством иностранных дел ФРГ, разрабатывающим документы для регулирования сотрудничества земель с иностранными государствами, региональными образованиями, международными организациями и т.д. Но, помимо этого, значительная координация обеспечивается Европейским союзом из-за членства в нем Германии» [10].
В результате Крым в своих двух статусах субъектности в Российской Федерации — Республики Крым и города федерального значения Севастополь — пользуется самыми широкими правами, как в области внутреннего самоуправления (права законодательной инициативы в рамках Федерации и принятия местных законов), так и международных отношений. Это положение Крыма качественно отличается от того, что имела Автономная республика Крым и Город со специальным статусом Севастополь в составе Украины, которые были лишены права законотворческой деятельности, даже на местном уровне, и существенно ограничены во внешних связях.
Крым сквозь призму исторического права
На политико-правовой статус региона влияет так называемый фактор исторических прав, который рассматривает в своей публикации А.В. Мельцов А.В. [4. С. 153]. Исследуя международно-правовую концепцию положения Арктики, которая строится на основе фиксации интересов арктических государств и вытекающих отсюда специфических прав с сопутствующей им ответственностью, он указывает, что регулирующая международные отношения арктических регионов соответствующих государств — России, США, Канады, Дании, Норвегии — концепция полярных секторов складывалась исторически, начиная с XIX в. в результате ряда двусторонних соглашений: «Одним из проявлений этой концепции было признание права прибрежных арктических государств устанавливать границы полярных владений в секторах, вершиной которых является Северный полюс, основанием — их арктическое побережье, а боковыми границами — меридианы, проходящие через крайние точки северного побережья указанных стран» [4, с. 153].
Для нас данная оценка значима в качестве одного из инструментов методологического подхода к исследованию политико-правовых проблем не только регионов как таковых, но и непосредственно применительно к статусу Крыма в контексте «исторических прав», в том числе с учётом существующих притязаний на его территорию со стороны нынешнего украинского государства. Известно, что историческая Русь / Россия, существующая ныне в формате Российской Федерации, свои интересы, сначала политические, затем экономические и социокультурные, стала обозначать ещё с Х в., времени существования Тмутараканского княжества. В этот же исторический период Русь делает выбор в пользу византийской культурно-цивилизационной традиции, знамением чего становится принятие Великим князем Владимиром христианства от Византийской Империи. И в этом выборе Крым, тогдашняя Таврида, становится основной площадкой, где разворачиваются важнейшие исторические события цивилизационного развития Руси / России.
В дальнейшем Россия позиционирует себя как наследницу Византийской цивилизации, государство-носитель которой прекращает своё существование в середине XV века. В первой трети XVI в. именно в России формулируется цивилизационная концепция «Москва — Третий Рим». И начавшаяся в конце того же XVI века борьба России с Оттоманской Портой, вначале в Северном Причерноморье, а впоследствии и на Балканах была именно борьбой за византийское наследство. Оттоманская Порта, в отличие от России, не претендовала на статус цивилизационной наследницы Византии, и отсюда у России было гораздо больше исторических прав, в частности, на Крым, нежели у Порты. Что было подтверждено самим ходом исторических событий и, пусть косвенно, признано самой Османской империей в конце XVIII в. в форме признания независимости Крымского ханства, которое до 1774 г. (Кючук-Кайнарджийский мирный договор) было подвластно султанам, хотя и с определённой внутренней автономией [12, 13 С. 79-85).
Другим важнейшим показателем, обеспечивающим обоснование исторических прав России на Крым, является факт существования Крымской АССР в составе РСФСР. Крымская Автономная Советская Социалистическая Республика (до 1929 года Автономная Крымская Советская Социалистическая Республика), являвшаяся частью Российской Советской Федеративной Социалистической Республики с 1921 по 1945 гг. в составе СССР являлась русским эксклавом.
Такой статус этнического автономного эксклава Крыма во времена СССР не был единичным: этническим автономным эксклавом Азербайджанской ССР была Нахичеванская АССР, отделённая от своей национальной республики территорией другой союзной республики — Армянской ССР. В случае с Крымом эксклав возникал в период существования КрАССР вследствие отделения территорией Украинской ССР и водами Керченского пролива.
Этот факт полностью опровергает попытки трактовать Крымскую АССР как сугубо крымско-татарскую автономию, которая используется различными антироссийскими и русофобскими организациями (и не только крымско-татарскими) для продвижения сепаратистских движений, направленных на разрушение исторически сложившегося российского культурно-цивилизационного пространства.
Сепаративный вектор этнокультурной ориентации крымских татар усиленно внедрялся в этом сообществе последние три с половиной десятка лет, чему способствовал и ряд псевдонаучных исследований. Следствием стало и то, что крымские татары в массе своей перестали связывать свою историю с Золотой Ордой, государствами Чингизидов и самим Чингиз-ханом. В различных крымско-татарских этнических изданиях и политических заявлениях обозначалась ориентация на культурное наследие древних крымских этносов — тавров, скифов, готов [6].
Во многом такая трактовка этногенеза стала доминирующей в крымско-татарской среде в силу стремления добиться этнической государственности или, как минимум, автономии в Крыму. Эта политическая цель могла быть обоснована статусом коренного народа. Правда, зачастую сторонники крымско-татарской этнической автономии на территории Крыма обращались в поисках обоснования своих намерений к периоду существования Крымской АССР[1] 1921-1945 гг. в составе РСФСР. Иногда подобные ссылки можно встретить и у поборников образования крымско-татарского этнического государства на территории Крымского полуострова и юга Херсонской области, в частности у представителей т.н. «меджлиса крымско-татарского народа», признанного в 2016 году экстремистской организацией и запрещённого в Российской Федерации. Однако такие притязания имеют не больше оснований, чем попытки найти социокультурную связь современного крымско-татарского сообщества с таврами, скифами, готами и понтийскими греками. И дело тут не только в названии автономной Советской Социалистической Республики — Крымская, которое не несло в себе этнического смысла, а имело сугубо территориальную привязку.
Основной аргумент в пользу того, что Крымская АССР была не просто территориальной, а русской автономией мы находим при анализе существования национальных районов в СССР в 20-30-е годы ХХ века. Они создавались в национальных республиках для нетитульных этнических групп. Русские национальные районы, например, создавались в союзных и автономных национальных республиках и округах — УССР, Каз.ССР, Татарской АССР, Башкирской АССР и т.п. Украинские национальные районы были на территории РСФСР (на Урале). На территории Крымской АССР существовало несколько национальных районов, среди которых не было ни одного русского. Было два еврейских (Лариндорфский и Фрайдорфский), два немецких (Биюк-Онларский и Тельмановский), один украинский (Ишуньский / Красноперекопский) и шесть (!) крымско-татарских (Алуштинский, Балаклавский, Бахчисарайский, Куйбышевский, Судакский, Ялтинский). Русских национальных районов в Крымской АССР не было по той же причине, что и в Оренбургской или Воронежской областях, которые входили в состав РСФСР, которая рассматривалась как союзная республика с титульной русской нацией.
Ещё одно сходство с Крымской АССР как русской территориальной автономии мы находим в существовании с 1923 по 1991 гг. Нагорно-Карабахской автономной области как армянского этнического анклава на территории Азербайджанской ССР. 4 июля 1921 г. Нагорный Карабах решением Кавказского бюро ЦК РКП (б) был передан состав Социалистической Советской Республики Армения, а на следующий день, 5 июля, ЦК РКП (б) изменил это решение и включил его в состав Азербайджанской ССР. И пусть Нагорный Карабах был в статусе эксклава Армянской ССР всего день, этот статус был такой же, как статус КрАССР в течение 1921 — 1945 гг. — русского эксклава РСФСР. А вот восстановление статуса Крымской АССР в результате референдума в январе 1991 года сделала его (статус) таким же с политико-правовой точки зрения, как статус Нагорно-Карабахской автономной области в составе Азербайджанской ССР — армянского этнического анклава. Крымская АССР с января 1991 года стала русским анклавом в составе Украинской ССР и оставалась им до 2014 года вначале как Республика Крым, а затем как Автономная республика Крым в составе Украины.
В СССР основная часть этнических образований, существовавших в виде автономных республик, областей и округов, обозначались как этнотопонимы, т.е. в соответствии с этническими признаками титульного этноса. И лишь названия Крымской АССР, Нахичеванской АССР, Нагорно-Карабахской АО и Горно-Бадахшанской АО были хоронимами, т.е. образовались от названия географической местности. Например, Горно-Бадахшанская АО была образована как анклав памирцев в составе Таджикской ССР, а своё название получила от географической и исторической области Бадахшан на Памире. Такой аргумент со всей очевидностью следует рассматривать также в пользу определения статуса Крымской АССР как русского этнокультурного образования, существовавшего в качестве эксклава РСФСР (1921-1945 гг), а затем (также в статусе Республики Крым и Автономной республики Крым) как анклава в составе УССР и Украины.
Собственно, Украинская ССР тоже названа хоронимом, возникшим применительно к пограничным областям Московского и Рязанского княжеств, а затем переместившимся к окраинным землям Русского государства на юго-западе и Польши на востоке. Но это уже другая история.
Кроме оснований из советской истории, у Российской Федерации, безусловно, наличествуют прежде всего исторические права на Крымский регион — в отличие от Украины, которая как формально полноценное государство начинает своё существование в 1991 г., причём сама оформляется на территории, являющейся частью исторической Руси / России. Если, как было отмечено выше, Русь / Россия обозначает своё смысловое и знаковое присутствие в Крыму начиная с Х века, то Украина как квазигосударственный топоним появляется только в 20-х годах ХХ века, а Крым в её составе оказывается только в 1954 г. и то по решению, носящему сугубо внутриадминистративный характер в рамках единого государства, каковым был тогда СССР. Акт передачи Крыма из состава РСФСР в состав УССР не нарушал политической целостности государственного образования и не создавал оснований для исторических прав Украины.
Историческое право для Крыма применительно к России в определённой степени обеспечивает его нынешний статус — республиканский для основной части и город федерального значения для Севастополя. Мы можем говорить об исторических истоках, начиная с периода существования Тмутараканского княжества, своеобразной автономии Древней Руси; сюда же возможно отнести и недавний период существования Крымской АССР в составе РСФСР и СССР, но основополагающими являются законодательные акты и Конституция Российской Федерации, устанавливающая политико-правовые статусы для всех субъектов федеративного государства. Именно отсюда проистекают функциональные особенности всех регионов РФ в статусе федеративных субъектов, включая и Крым, представленный двумя субъектами — Республикой Крым и городом федерального значения Севастополем.
Относительно статуса и функций регионов в составе украинского государства в период его независимости с 1991 г. на примере Крыма можно определённо сказать, что он понижался, а функции ограничивались. Крым оказался в составе независимой Украины в декабре 1991 года в статусе Крымской Автономной Советской Социалистической Республики и до середины 90-х годов пытался свой политико-правовой статус укрепить и даже усилить вплоть до государственной самостоятельности. Уже 26 февраля 1992 г. по решению Верховного Совета Крыма наименование республики было изменено с Крымской АССР на Республику Крым. Это не было простой формальностью: через два с небольшим месяца — 5 мая того же года — Верховный Совет принял «Акт о провозглашении государственной самостоятельности Республики Крым» и Постановление «О проведении общекрымского референдума», на который выносились вопросы о независимости и государственной самостоятельности Крыма. Однако данные решения не были реализованы в результате в том числе противодействия со стороны Украины.
30 июня 1992 г. Верховный Совет Украины принимает Закон «О разграничении полномочий между органами государственной власти Украины и Республики Крым», в котором декларировалась определённая правосубъектность крымских органов государственной власти, например, в плане «определения порядка организации и деятельности республиканских (Республики Крым) и местных органов власти, местного самоуправления и объединений граждан» [7]. Этот закон стал всего лишь редакцией ранее принятого (22 апреля 1992 г.) Закона Украины «О статусе автономной Республики Крым» с изменением его названия. К тому же Верховный Совет Крыма добивался заключения Договора о разграничении полномочий, а не одностороннего Закона, принятого законодательным органом и главой исполнительной власти метрополии. В первом случае обе стороны договорных отношений выступают равноправными политическими партнёрами, где одна из сторон — регион — отдаёт часть полномочий другой — центру. Во втором, украинском случае вторая сторона — регион — просто отсутствует и центр, по сути, дарует некие права, которые может потом забрать (что и произошло менее чем через три года). Кстати, именно в этот период в Российской Федерации между субъектами и центром федерации заключались договора о разграничении полномочий, что было оформлено 31 марта 1992 года Федеративным договором.
Действие Закона Украины «О разграничении полномочий между органами государственной власти Украины и Республики Крым» было прекращено 17 марта 1995 г. (как и Закона «О статусе автономной Республики Крым» от 29 апреля 1991 г.). Вместо них Верховный Совет Украины принял Закон «Об Автономной Республике Крым», в соответствии с которым ликвидировалось само определение крымских государственных органов. Затем продолжился процесс ограничения полномочий Крыма.
Принятая летом 1996 г. Конституция Украины вывела Севастополь из состава Автономной Республики Крым, наделив его специальным статусом административной единицы первого уровня (таким же как Киев, но с назначаемым центральной украинской властью главой администрации города).
Окончательное оформление утраты механизмов реализации региональной самостоятельности в структуре действующего государственного образования (Украины), хотя и при сохранении некоторых атрибутивных признаков автономии (парламент, назначением им главы исполнительной власти), произошло в октябре 1998 г., когда Верховный Совет Автономной Республики Крым принял Конституцию, полностью вытекающую из сугубо украинских законов и Конституции Украины. Теперь автономия на части полуострова мало чем отличалась от обычной украинской области в условиях жёстко унитарного государства. Верховный Совет Крыма по своему статусу и функциям был низведён до уровня городских, районных и сельских Советов, т.е. стал обычным органом местного самоуправления. [14].
Заключение
Таким образом, мы можем отметить несколько значимых моментов применительно к характеристике и оценке функций региона в системе государственного строительства и функционирования государственного организма.
Во-первых, существуют различия в политико-правовом статусе регионов в федеративном и унитарном государствах. В федеративном государстве регионы обретают функции субъектов, а в унитарном могут быть лишены субъектности. При этом федеративная форма может по-разному в различных государствах наполнять уровень политико-правовой субъектности регионов.
Во-вторых, унитарная форма государственного устройства может также обеспечивать возможности региональной субъектности (пример — Испания). И здесь видится проявление так называемых исторических прав. Государствообразование Испании и политико-правовые статусы и функции её регионов определяются комплексом исторических прав и традиций, имеющих глубокие социогенетические истоки; для Украины историческое право пытаются сформулировать в лучшем случае в течение последних ста лет, причём в основном за счёт мифологем и социально-исторических манипуляций (отсюда вместо исторического права государственное устройство обосновывается мифическими конструкциями, для удержания которых требуется жёсткая унитарная модель, лишающая регионы субъектности). Кстати, наличие у ряда украинских регионов исторического права — у Крыма до 2014 г., у Донбасса до 2022 г. (в прообразе Донецко-Криворожской республики), у Новороссии в целом — вело к различным степеням конфликта с центром государства.
В-третьих, юбая форма государственного устройства — унитарная или федеративная — предполагает региональное структурообразование. Основное отличие состоит в наличии и степени субъектности. Отсюда определяются функции региона в процессе государствообразования и его политико-правовые возможности в рамках действующего государственного механизма и во внешних связях.
Проведённый анализ показывает, что формализация субъектности не обязательно обеспечивает реальную субъектность региона в государствообразовании. Так, Автономная Республика Крым в составе Украины в период с 1995 по 2014 гг. была лишена правосубъектности, в отличие от любого региона Российской Федерации, наделённого правом законотворчества на своей территории и законодательной инициативы в масштабах всего федеративного государства, вне зависимости от его разновидности.
Литература
1. Бусыгина И.М., Лебедева Е.Б. Субъекты федерации в международном сотрудничестве // Аналитические записки Научно-координационного совета по международным исследованиям МГИМО (У) МИД России. — Вып. 3 (32). — М.: МГИМО(У) МИД России, 2008.
2. Логвинова И.В. Осуществление международных и внешнеэкономических связей как элемент конституционно-правового статуса субъекта Российской Федерации // Экономико-юридический журнал «Бизнес в законе». — № 6, 2016.
3. Мальцева Г.П. Политико-правовые основы участия субъектов Российской Федерации в международных связях: автореферат диссертации на соискание степени кандидата политических наук: 23.00.04 / Российская академия государственной службы при Президенте Российской Федерации. — Москва, 2000.
4. Мельцов А.В. Политико-правовой статус арктических пространств // Вестник РГГУ. Серия: Политология. История. Международные отношения. — № 4(47)/10. — Москва, 2010.
5. Мурадов Г.Л. Международные связи регионов Российской Федерации: Диссертация на соискание степени канд. историч. наук: 07.00.02. — Москва, Московский педагогический государственный университет. — 2006.
6. Мустафаев Ш.Е. Некоторые моменты этногенеза крымских татар // История и современность. 2007, № 1.
7. Про внесення змін і доповнень до Закону України «Про статус автономної Республіки Крим» // «Законодавство України». — https://zakon.rada.gov.ua/laws/show/2523-12/ed19920429 (дата обращения 17.11.2024).
8. Спрыгина О.Р. Субъекты Российской Федерации с территориями с особым статусом: правовые основы и опыт административно-территориального устройства. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата юридических наук, Москва-2017. // http://www.agprf.org/userfiles/ufiles/dis_sovet/avtoreferat/sprygina.pdf (дата обращения 11.11.2024).
9. Степанов А.Г. Конституционно-правовой статус субъекта Российской Федерации (на примере Камчатского края) // Молодой ученый. — 2010. — №1-2. Т. 2. .
10. Тихонова Е.В. Институциональное и законодательное обеспечение международной деятельности земель ФРГ. // Русская политология — Russian political science. — 2020. — № 4 (17) .
11. Федеральный закон от 4 января 1999 г. N 4-ФЗ «О координации международных и внешнеэкономических связей субъектов Российской Федерации» // Гарант. Информационно-правовое обеспечение. –http://ivo.garant.ru/#/document/179963/paragraph/55:0 (дата обращения 28.11.2024)
12. Филатов А.С. Россия в 310-летней войне с Оттоманской Портой за Византийское наследие. Возвращение Крыма в конце XVIII века // Русская народная линия. Информационно-аналитическая служба. 20.05.2014. — http://ruskline.ru/analitika/2014/05/20/rossiya_v_310letnej_vojne_s_ottomanskoj_portoj_za_vizantijskoe_nasledie/ (дата обращения 20.08.2024).
13. Филатов А.С. Геополитика России в культурно-цивилизационном измерении. Крымский аспект // Сборник трудов III Научной конференции профессорско-преподавательского состава, аспирантов, студентов и молодых учёных «Дни науки Крымского федерального университета им. В.И. Вернадского», Симферополь, 1-3 ноября 2017 г. // Крымский федерал. Ун-т им. В.И. Вернадского, 2018. — http://science.cfuv.ru/studencheskaya-nauka/studencheskie-publikacii/sbornik-trudov-iii-nauchnoj-konferencii — (дата обращения 20.08.2024).
14. Филатов А.С. Автономия Крыма: проблемы социальной интеграции, статуса и территории // Сборник материалов III научно-практической конференции «Крым в контексте Русского Мира: общество и культура», посвященной 207-й годовщине со дня рождения А.С. Пушкина / Редактор выпуска: к.ф.н. А.С. Филатов. — Симферополь: Таврия, 2006.
15. Цветкова О.В. Политико-правовые проблемы пограничных регионов // Общенациональный научно-политический журнал «Власть», 2015. — Том. 23, № 10.
16. Чернов С.Н. Сравнительная характеристика конституционно-правового статуса субъектов Российской Федерации и Германии. // Казанский центр федерализма и публичной политики. — http://www.kazanfed.ru/actions/konfer5/doklad2/ (дата обращения 24.11.2024)
17. Gunnarsson M. Regionalism and security — two concepts in the wind of change // — URL://http://www.umu.se/cerum/publikationer/pdfs/NSB_1_00_6_1.pdf (дата обращения 14.11.2024).
[1] До 1929 г. Автономная Крымская ССР в составе РСФСР.
Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
