Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
23659
|
Официальные извинения
970
98613
|
Становление корпоративизма в современной России. Угрозы и возможности
237
80116
"Воинствующий материализм"? Безусловно! 0
3006
У тех, кому доводилось знакомиться с историей марксизма, словосочетание «воинствующий материализм» ассоциируется с названием статьи Ленина «О значении воинствующего материализма», которая была им написана по просьбе редакции журнала «Под знаменем марксизма» в марте 1922 года. Созданная на «злобу дня», она ни на йоту не потеряла своей, обусловленной мировоззренческим противостоянием материализма и иде- ализма, актуальности и гносеологического значения для науки как особой формы познания, смыслом и оправданием существования которой может быть только постижение человеком объективной истины. Ко времени написания этой статьи Лениным из печати уже вышел пер- вый, сдвоенный за январь и февраль (1—2), номер этого журнала, в кото- ром были опубликованы программное заявление «От редакции», а также письмо Л. Троцкого. В заявлении редакции о журнале говорилось как органе «борьбы за материалистическое мировоззрение», как знамени «ортодоксального марксизма» и... «воинствующего материализма» [12. C. 3—4]. Положительно отозвавшись о письме Троцкого, Ленин за «точку отсчета» взял заявление редакции журнала. Отталкиваясь от декларации в нем о «защите материализма и марксизма» как общей задаче журнала, он выделил два основных направления предстоящей работы. А именно: а) «быть органом воинствующего материализма» и вести борьбу «с философской реак- цией и с философскими предрассудками так называемого «образованного общества», а также б) быть «органом воинствующего атеизма», заниматься атеистической пропагандой и просвещать народные массы, веками прозя- бавшие в темноте и религиозном невежестве [3. C. 24, 25]. Оба направления тесно связаны между собой общим для них материалистическим мировоззрением, где атеизм является частным случаем материализма, формой его бытия в вопросах религии. Присутствующее в заявлении редакции журнала словосочетание «воинствующий материализм» Ленин вынес в заголовок своей статьи, конечно, не случайно. Выдающийся, энциклопедически образованный марксист, обладавший обширными накопленными человечеством знаниями, он лучше многих знал, что вся история познания человеком окружающего его мира и себя в нем была, кроме всего прочего, историей борьбы материалистического и идеалистического воззрений. И что постижение объективной истины в виде точного, постоянно уточняемого и при существующих условиях познания предельно «точного» и потому практически значимого знания, превращающего процесс поиска истины в «науку», всегда наталкивается на противостоящие такому знанию идеалистические (религиозные, философские и иные псевдонаучные) воззрения. Он видел, как эмпирическое естествознание Нового времени, всегда стихийно, в силу материальности самой природы, опиравшееся на материализм, при пе- реходе на теоретический уровень познания порой грешило идеализмом, после чего мировоззренческие «грехи» естествоиспытателей отражались в сознании других образованных людей, становясь уже их идеалистически- ми «грехами». Все это Ленин узнавал не только из книг, но и на собственном опыте марксистского теоретика, когда ему неоднократно приходилось защищать диалектический материализм Маркса и Энгельса от своих же соратников по борьбе за социализм. В трудные для революционного движения пери- оды они проявляли неустойчивость в материалистическом миропонимании, покидали почву материализма и попадали под влияние новейших «философских спекуляций». Он хорошо знал, что между материализмом и идеализмом не может быть мировоззренческого компромисса, «мирного сосуществования», что, атакуемый со всех сторон различными теологи- ческими и философскими учениями, материализм, в свою очередь, обязан быть воинствующим. Точно так же, как и атеизм, который является материалистическим ответом богословию, нападкам теистов, требующих от всех, вплоть до «людей науки», веры в «божественное» происхождение мира. Сегодня, спустя почти столетие после написания Лениным этой статьи, задача защиты материализма от идеалистического мировоззрения стоит ничуть не менее остро. Если тогда эта задача осознанно ставилась перед марксистами Советской России, то сегодня эта задача объективно стоит перед всеми (марксистами и не марксистами) учеными-материалистами всего мира. Причем, как и тогда, эта задача предполагает защиту не материализма древних или английских и французских материалистов XVII— XVIII вв., а — диалектического материализма Маркса и Энгельса как высшей формы материалистического миропонимания. Но защита диалектического материализма одновременно и неизбежно становится теоретическим оправданием и защитой марксизма в целом, его экономического учения и социалистической теории. Вот почему в современных условиях, при глобальном господстве буржуазного «духа» в экономике, политике и общественном сознании, от официальной науки и образования до провластных СМИ большинства «цивилизованных» стран, где учение Маркса с последней трети XIX в. является мишенью для апологетов буржуазии, это предполагает точное знание предмета защиты. В первую очередь диалектико-материалистической гносеологии Маркса и Энгельса, которая до сих пор остается камнем преткновения для многих, буржуазное общество не принимающих, ученых. А также тех участников социалисти- ческого сопротивления капитализму, о которых Ленин в статье о значении «воинствующего материализма» говорил как о «якобы марксистских, а на самом деле уродующих марксизм коммунистах» [12. C. 27]. Еще раз о марксизме и его материалистической теории познания Но все миропонимание [Auffassungsweise] Маркса — это не доктрина, а метод. Оно дает не готовые догмы, а отправные пункты для дальнейшего исследования и метод для этого исследования. Ф. Энгельс, март 1895
В начале 1842 г. молодой доктор философии К. Маркс пишет «Заметки о новейшей прусской цензурной инструкции». Критикуя этот документ за «превратное и абстрактное понимание истины», когда «все объекты писательской деятельности подводятся под одно общее понятие «истины», хотя «один и тот же предмет различно преломляется в различных индивидах и превращает свои различные стороны в столько же различных духовных характеров» [4. С. 7], он ставит первостепенный для постижения объектив- ной истины вопрос: «...разве характер самого предмета не должен оказы- вать никакого, даже самого ничтожного, влияния на исследование?». И сам же на него отвечает: «Не только результат исследования, но и ведущий к нему путь должен быть истинным» [4]. Поиском «истинного пути» к объективному знанию человека об окружающем его мире и самого себя в нем, или «истине», лучшие умы человечества занимались с древнейших времен. В мировоззренческом отношении эти поиски и их результаты различались между собой в зависимости от ответа на основной «вопрос философии», благодаря чему в истории познания всегда существовали и друг другу противостояли две «партии»: мате- риалистов и идеалистов. До появления марксизма «партию материалистов», в основном, составляли естествоиспытатели, чьи успехи в Новое время дали старт современной науке. Но естественнонаучный материализм был стихийным, он вытекал не из знания истории мысли, борьбы в ней двух основных направлений и осознанного выбора ученого своего места в ней, а из материальной природы изучаемого объекта (Nature). Следовавшие всегда за естественными науками «натурфилософы», признавая материальный характер природы, в замешательстве останавливались перед историей людей, которая всегда прикрыта густым туманом различных идеалистических воззрений, от мифов и легенд до философских учений. И те, и другие оставались идеалистами и метафизиками. Даже Фейербах был материалистом постольку, поскольку «история лежит вне его поля зрения; поскольку же он рассма- тривает историю — он вовсе не материалист» [9. С. 36]. Открыть «истинный путь» к объективной истине суждено было только Марксу и Энгельсу, которые, встав на него, прошли в познании истории человечества, отдельных ее этапов, народов, различных процессов и судьбоносных событий значительную дистанцию. Диалектический и исторический материализм В 1842—1845 гг., сначала, до их исторической встречи в Париже в сентябре 1844 г., порознь, а затем уже вместе, как соратники «по оружию», Маркс и Энгельс настойчиво ищут материалистический «ключ» к познанию объективной, от субъективных предпочтений исследователя не зависящей, истины. И критически осваивают труды наиболее авторитетных представителей новейшей немецкой философии, английской политэкономии, а также французского социализма и коммунизма. К середине 1840-х гг. поиски привели этих двух великих людей, обладавших недюжинными интеллектуальными способностями и знаниями, к положительному результату, которым стала принципиально новая для всей истории человечества теория познания. О первенстве материи перед сознанием не раз до Маркса и Энгельса говорили и писали многие материалисты, но сами они понимали материю метафизически, как нечто лишенное саморазвития. В основу своего миропонимания Маркс и Энгельс положили убеждение в приоритете именно саморазвивающейся (ни в каком «Боге» или иной внешней силе не нуждающейся) материи перед отражающим ее сознанием. Из этого убеждения ими были выведены «диалектический материализм» как мировоззренческая основа «опытной науки», а также «материалистическая диалектика» как общенаучный метод познания природы и истории людей с присущим им сознанием. Имея в виду совершенный ими переворот в познании, Энгельс писал в «Анти-Дюринге»: «Маркс и я были едва ли не единственными людьми, которые спасли из немецкой идеалистической философии сознательную диалектику и перевели ее в материалистическое понимание природы и истории» [16. С. 10]. С этого момента диалектический материализм как исторически наиболее развитая форма материализма стал условием дальнейшего развития науки как способа получения новых знаний, отличающихся точностью и, следовательно, объективностью отражения действительности. Как целостное воззрение на окружающий человека мир диалектический материализм не мог состояться без распространения материализма на историю людей, материалистическое понимание которой стало историческим материализмом. По отношению к диалектическому материализму исторический материализм не является отдельным и самостоятельным феноменом сознания, как это казалось многим советским философам, которые видели в них «две части марксистской философии» [14. С. 11]. Он стал имманентной частью нового, диалектико-материалистического, мировоззрения, включающего в себя как естественнонаучный, так и исторический материализм. Исторический материализм — это тот же диалектический материализм, только применяемый к истории людей и требующий для ее изучения материалистической диалектики. Диалектический материализм не стал какой-либо новой «философией», как это считалось в СССР и утверждалось представителями «марксистко- ленинской философии». Давно пора всем тем, кого интересует объективная истина сущего, по своей природе материального, публично отнестись к точке зрения Маркса и Энгельса, заключающейся в их суждениях, что ди- алектический материализм «не нуждается больше ни в какой философии, стоящей над прочими науками» [16. С. 24-25], что он «вообще уже не философия, а просто мировоззрение, которое должно найти себе подтверждение и проявить себя не в некоей особой науке наук, а в реальных науках» [16. С. 142]. Эти суждения нужно или принять, или найти серьезные контраргументы и опровергнуть. До сих пор нет ни того, ни другого. Материалистическое понимание истории и концепция идеологии в учении Маркса Когда речь заходит о материалистическом понимании истории, обычно ограничиваются «Предисловием» к марксовой «К критике политиче- ской экономии» (1859). Описав в нем ход своих политико-экономических занятий с 1842 г. до революционных 1848—1849 гг., Маркс в сжатой форме изложил полученный им «общий результат», который в дальнейшем стал «руководящей нитью» в его исследованиях [6. С. 6—7]. Между тем этот «общий результат» впервые был изложен создателями марксизма в 1846 г. в «Немецкой идеологии», где, как писал Маркс в том же «Пред- исловии», «наша главная цель — уяснение дела самим себе — была достигнута» [6. С. 8]. «Немецкая идеология» стала первой работой зрелого марксизма, и именно в ней его создатели представили сформировавшееся у них к тому времени материалистическое понимание истории в столь целостном и систематически развитом виде, в каком позднее оно ими уже нигде не воспроизводилось. Разговоры о материалистическом понимании истории Марксом и Энгельсом без должного внимания и серьезного отношения к этой работе, особенно содержанию ее первой главы («Фейербах. Противоположность материалистического и идеалистического воззрений»)1, чреваты упущениями и непониманием материалистического «понимания истории» создателями марксизма. Материалистическое понимание истории — системно-структурное образование. Его основными звеньями являются:
Определив основные звенья в материальной жизни людей, авторы «Немецкой идеологии» выстраивают логику материалистического анализа истории людей. В рамках ее, в первую очередь, необходимо «рассмотреть действительный процесс производства и понять связанную с данным способом производства и порожденную им форму общения — т.е. гражданское общество на его различных ступенях — как основу всей истории». И лишь после этого «изобразить деятельность гражданского общества в сфере государственной жизни, а также объяснить из него все различные теоретические порождения и формы сознания, религию, философию, мораль и т.д. и т.д., и проследить процесс их возникновения на этой основе, благодаря чему, конечно, можно будет изобразить весь процесс в целом (а потому также и взаимодействие между его различными сторонами)» [9. С. 51—52]. Излагая суть и логику материалистического понимания истории, авторы «Немецкой идеологии» здесь же применяют свое открытие к анализу «сознания». В результате проводится четкая мировоззренческая граница между «опытной наукой», предметом которой является действительность, практическая деятельность людей, и «идеологией» как превратным отражением действительности. «Там, где прекращается спекулятивное мышление,— перед лицом действительной жизни,— там как раз и начинается действительная положительная наука, изображение практической деятельности, практического процесса развития людей»,— пишут Маркс и Энгельс о науке [9. С. 30]. «Спекулятивное мышление»— одно из определений идеологии Марксом и Энгельсом. В последнее десятилетие мы неоднократно воспроизводили комплекс взаимосвязанных суждений Маркса и Энгельса об идеологии, содержа- щихся в «Немецкой идеологии» и других, написанных ими позже, рабо- тах [10; 11]. В нем четыре материалистически взаимосвязанных компонента.
Комплекс суждений авторов «Немецкой идеологии» об идеологии неоднократно воспроизводился Энгельсом в работах 1870—1890-х годов. Из всех видов идеологии им больше всего внимания уделялось философии, которая в Новое время, будучи рациональным мышлением и выступая под знаком «просвещения», требуя отделения церкви от государства, заняла в буржуазном обществе место иррациональной религии, игравшей в Средние века роль официального учения феодального общества. Но суть не в именах и их различии («религия» или «философия»), а — в мировоззрении, в решении «основного вопроса» познания. С материалистической точки зрения разница между религией и философией несущественна: «Все идеалисты, как философские, так и религиозные, как старые, так и новые, верят в наития, в откровения, в спасителей, в чудотворцев, и только от степени их образования зависит, принимает ли эта вера грубую, религиозную форму или же просвещенную, философскую, подобно тому, как только от степени их энергии, характера, общественного положения и т.д. зависит, относятся ли они к вере в чудеса пассивно или активно, т.е. являются ли они пастырями-чудотворцами или их паствой, и, далее, преследуют ли они при этом теоретические или практические цели» [8. C. 538]. Целостное представление создателей марксизма о «сознании», противопоставление ими науки и идеологии как бытия материализма и идеализма на протяжении последних 170 лет, за редким исключением, упорно игнорируется исследователями прошлой и настоящей истории. Этим людям нечего противопоставить материалистическому анализу Марксом и Энгельсом идеологии, поскольку они сами являются идеологами, и любое обсуждение этого вопроса грозит им разоблачением. Им нечем опровергнуть суждения Маркса и Энгельса о философии, политике или праве как видах превратного, ложного, сознания. Поэтому большая часть обществоведов из числа философов, социологов, политологов или правоведов предпочитает вообще не «замечать» этого комплекса суждений Маркса и Энгельса; те же, кто замечает, обходят наиболее «неудобные» для них суждения авторов «Немецкой идеологии», а остальные интерпретируют превратно. В том и в другом случае, все они выступают уже не как «люди науки», а как носители «ложного» по отношению к материалистической науке сознания, как идеологи, которые, не бу- дучи способными ни принять, ни опровергнуть найденный создателями марксизма «истинный путь» постижения объективной истины, продуцируют наукообразную идеологию, псевдонауку. Буржуазная наука: "сизифов труд" и раздвоение личности «Где призраки, свой человек философ. Он покоряет глубиной вопросов. Он все громит, но после всех разносов Заводит новых предрассудков тьму» Гете. «Фауст». Идеализм и метафизика — удел буржуазной науки. Наука, как и различ- ные виды идеологии,— есть историческое явление, вместе с человечеством проходящее определенные этапы развития. Таким же историческим явлением, соответствующим эпохе капитализма, предстает буржуазная наука, представляющая собой процесс получения тех знаний и умений, которые прежде всего отвечают экономическим, политическим и теоретическим потребностям и интересам буржуазии. Наука буржуазии является «буржуазной» уже в силу того, что капиталистический строй она рассматривает метафизически, «не как исторически преходящую ступень развития, а, наоборот, как абсолютную, конечную форму общественного производства» [7. С. 14]. Это было понятно, когда буржуазия в ожидании «царства разума» штурмовала бастионы феодализма. Тогда экономические и политические взгляды ее теоретиков полностью отвечали потребностям развития человечества и были для своего времени вполне прогрессивными. Но ситуация радикально изменилась, когда, добравшись до политического трона и приступив к строительству собственного миропорядка, буржуазия столкнулась с отчаянным сопротивлением ею же самою порождаемого класса наемных рабочих в лице промышленного пролетариата. И тут стало ясно, что буржуазная наука «может оставаться научной лишь до тех пор, пока классовая борьба находится в скрытом состоянии или обнаруживается лишь в единичных проявлениях» [7]. 1830—1860-е гг. европейской истории приготовили для буржуазии и ее теоретиков неприятнейший сюрприз. В политике разгорелась открытая, так или иначе организованная и постоянно нараставшая, борьба пролетарских масс против власти капиталистов. Важнейшими вехами ее стали чартизм в Англии, вооруженные выступления немецкий ткачей в Силезии 1844 г. и парижских рабочих в революционные 1848—1849 гг., объединение национальных отрядов борющегося пролетариата в международное рабочее движение и, наконец, создание I Интернационала в 1864 г. Буржуазия оказалась в осадном положении, в каком до нее находились аристократы и духовенство феодального общества. Соответственно этому изменилось сознание ее теоретиков, чьи возможности поиска объективной истины и, соответственно, право говорить от имени науки у ее идеологов фактически стали равны «нулю». Если неотступно следовать логике материалистического понимания истории, то она неизбежно приводит к признанию существования в истории человечества различных классов и классовой борьбы между ними, пониманию необходимости замены антигуманного капитализма на бесклассовое общество социального равенства, называемого с начала XIX в. социализмом и коммунизмом. При этом, предупреждал Энгельс, при изучении «событий и цепи текущей истории никогда не удается дойти до конечных экономических причин». И тогда материалистическому методу «приходится здесь ограничиваться тем, чтобы сводить политические конфликты к борьбе интересов наличных общественных классов и фракций классов, созданных экономическим развитием, а отдельные политические партии рассматривать как более или менее адекватное политическое выражение этих самых классов и их фракций» [18. С. 529—530]. Материалистическая логика вступает здесь в противоречие с классовыми интересами буржуазии, которые разделяются и защищаются ее теоретиками. Но для познания эта защита носит вненаучный характер. «Отныне,— писал автор «Капитала» о представителях буржуазной науки,— дело шло уже не о том, правильна или неправильна та или другая теория, а о том, полезна она для капитала или вредна... Бескорыстное исследование уступа- ет место сражениям наемных писак, беспристрастные научные изыскания заменяются предвзятой, угодливой апологетикой» [7. С. 17]. Потерпев сокрушительное теоретическое поражение от гносеологии марксизма без какого-либо шанса на последующий реванш, идеологи буржуазии предпочли вообще не касаться темы диалектического материализма и материалистической диалектики как «истинного пути» к познанию объективной истины. Оказавшись в глубоком нокауте, буржуазные философы смогли оправиться от него только к концу XIX в., когда, минуя, как и ранее, действительность, снова взялись за сознание и душу человека, где впереди их ждал бесконечный «сизифов труд». В сложившейся после выхода на политическую сцену истории диалектического материализма Маркса и Энгельса методологическим фундаментом буржуазных теоретиков могла стать только гносеология предшественников марксизма, включая классиков немецкого идеализма, Канта и Гегеля в первую очередь. Новейшими «философскими предрассудками» стали неокантианство и неогегельянство. Конечно, это был путь в никуда, поскольку вместе с Гегелем, который «завершил позитивный идеализм» (Маркс), когнитивный потенциал идеалистического мировоззрения для положительных знаний и «положительной науки» был уже исчерпан. Через 40 лет после открытия материалистического понимания истории, анализируя «конец классической немецкой философии» и оценивая вклад Гегеля в теорию познания, поиск им «абсолютной истины», Энгельс подтвердил эту оценку Гегеля Марксом: «Гегелем вообще завершается философия, с одной стороны, потому, что его система представляет собой величественный итог всего предыдущего развития философии, а с другой — потому, что он сам, хотя и бессознательно, указывает нам путь, ведущий из этого лабиринта систем к действительному положительному познанию мира» [17. С. 279]. Поскольку вопрос о поиске объективной «истины» перед идеологами буржуазии уже не стоял, то к концу XIX в. в буржуазной гносеологии на первое место вышло неокантианство. Этот факт не прошел мимо Энгельса, внимательного ко всему окружающему, к «новациям» буржуазных теоретиков в том числе. Он увидел, что в университетах Германии после 1848 г. «конкурировали между собой различнейшие сорта эклектизма…что они были состряпаны из одних лишь отбросов старых философских систем и были все одинаково метафизичны. Из остатков классической философии сохранилось только известного рода неокантианство, последним словом которого была вечно непознаваемая вещь в себе, т. е. та часть кантовского учения, которая меньше всего заслуживала сохранения. Конечным результатом были господствующие теперь разброд и путаница в области теоретического мышления» [17. С. 368]. Все теоретические новации неокантианства связаны, в конце концов, со стремлением буржуазных теоретиков обосновать свое бегство от диалектического материализма и материалистической диалектики. Ими многократно предпринимались попытки отрицания материального единства мира в виде метафизического отрыва истории людей от природы. С целью опровержения «естественноисторического» характера жизни людей неокантианцы в виде антитезы материалистической диалектике, признающей существование материалистической связи между обществом и природой, решили противопоставить друг другу методы познания естественных и исторических наук. Так, Дильтей (1833—1911) отделил «предметный» («естествоведческий») метод от «описательной психологии» («понимания» и «толкования» человеческих душ), а его ученик Риккерт (1863—1936) назвал «естествоведческий» метод «генерализующим», противопоставив ему «индивидуализирующий» для исторических наук. Спрятавшись от марксизма и отвернувшись от материализма, возрождая в гносеологии субъективизм и агностицизм Канта, буржуазные теоретики перенесли акцент с объективных закономерностей истории человечества (общего) на единичное, индивидуальное, а в нем — на сознание, психику и мышление человека. «Философия жизни», как и последовавшие за ней фрейдизм или экзистенциализм, — все это так называемые «науки о духе», где жизнь людей рассматривается идеалистически, вне существующей между ними «материалистической связи», в силу чего воображение теоретиков не ограничено объективно действующими в истории законами развития. Предпосылками рассуждений здесь у многих буржуазных экономистов, не говоря уже о социологах или политологах с правоведами, являются не «действительные индивиды» и действительные условия их бытия, а ими «воображаемые субъекты» и их воображаемая деятельность. Больная «философскими предрассудками» неокантианства буржуазная экономическая наука, будучи неспособной материалистически относиться к реальной жизнедеятельности людей, впадает то в идеализм с его миром «воображаемых субъектов», то в абстрактный эмпиризм. Примером воображения экономиста-идеалиста, в чьем сознании изучение действи- тельных индивидов заменено описанием «воображаемой деятельности воображаемых субъектов», является, например, М. Вебер (1864—1920), которого другие идеологи буржуазии сравнивали с Марксом. Опираясь на «философские предрассудки» Дильтея и Риккерта и подменяя материалистические предпосылки изучения истории «идеальными типами» вроде “homo oekonomicus”, он сам признавал их «продуктами фантазии», «чисто мыслительными образованиями» [2. С. 10]. Его самая известная работа «Протестантская этика и дух капитализма» написана в духе «наук о духе» и очень далека от материализма, материалистического понимания истории. В 1980 г. англо-американский историк и методолог экономической науки, доктор философии, М. Блауг (1927—2011) опубликовал содержательную и в целом объективную книгу «Методология экономической науки, или как экономисты объясняют», где говорилось о начавшейся в 1970-е гг. самокритике «со стороны некоторых ведущих представителей экономической профессии» [1. С. 357]. Эти самокритики из мира буржуазной экономической науки признавались в том, что научное сообщество озабочено «скорее воображаемой, гипотетической, чем наблюдаемой реальностью» (В. Леонтьев). И что «основной проблемой современной экономической теории является то, что ее предпосылки о человеческом поведении всецело произвольны, буквально “взяты с потолка”» (Г. Ф. Браун). Или что «существуют целые направления абстрактной экономической теории, не имеющие связи с конкретными фактами и почти не отличимые от чистой математики» [1. С. 357—358]. Названные Блаугом три авторитетных экономиста-теоретика фактически сошлись в своих претензиях к современной буржуазной экономической теории, указав на ее оторванность от конкретной реальности и связав этот изъян с игнорированием экономистами «наблюдаемой реальности», с принятием ими нереальных (воображаемых и потому «всецело произвольных») предпосылок теоретического анализа. Противоположным «воображаемой экономике» примером абстрактного эмпиризма, представляющего собой «собрание мертвых фактов», служит книга «Капитал в XXI веке» Т. Пикетти (р. в 1971), которого журнал The Economist назвал ни больше ни меньше как «современным Карлом Марксом». На основе статистики многих стран мира Пикетти проанализировал концентрацию и распределение богатства в течение последних 250 лет и эмпирически доказал, что скорость увеличения капитала в развитых странах стабильно больше, чем темп экономического роста, что неизбежно ведет к имущественному неравенству, которое со временем лишь увеличивается. Но, словно испугавшись результатов своего анализа, Пикетти напрашивавшимся революционным выводам предпочел позицию буржуазного социал-реформатора: «Мне неинтересно обличать неравенство или капитализм как таковой… Меня привлекает идея внести свой вклад в определение наиболее адекватных и эффективных способов социальной организации, институтов и государственной политики, которые действительно позволили бы создать справедливое общество в рамках правового государства, чьи законы известны заранее, применимы ко всем и могут подвергаться демократическому обсуждению» [13. С. 49). Иллюстрацией безоговорочной капитуляции буржуазных экономистов перед гносеологией марксизма служит парадоксальность позиции в отношении автора «Капитала» того же Блауга. Как и положено «объективному» ученому, он отдает должное Марксу, его выдающемуся вкладу в познание мира, капитализма, и признает, что «его идеи стали составной частью того мира представлений, в рамках которого мы мыслим» [1. С. 207]. Но, воздав должное автору «Капитала», Блауг не нашел (!) ему места среди методологов экономического знания XIX века. Перечисляя в разделе «История экономической методологии» десятки работ разных экономистов, писавших о предмете и методе экономической науки, выделяя из них У. Сениора, Дж. Ст. Милля, Дж. Кейнса или современника Маркса Кернса, автора книги «Характер и логический метод политической экономии» (1875), Блауг начисто «забыл» об авторе «Капитала». Материалистическая диалектика Маркса, которая применена им в «Капитале»— неподъемная ноша для буржуазных экономистов, для буржуазной науки в целом. Лицемерие и софистика - атрибуты идеологов буржуазии Буржуазная наука всегда, даже в годы ее революционной молодости, грешила лицемерием и скрывающей его софистикой. Даже мечтая о «царстве свободы» и призывая к нему, буржуазные экономисты лицемерно умалчивали о том, что основой капитализма, который шел на смену феодализма, является частная собственность буржуа. Первым на это обратил внимание Энгельс, который уже в статье «Наброски к критике политической экономии» (1843) дал глубокий анализ английской политэкономии с позиции материализма и диалектики. Определив политэкономию как «естественное следствие распространения торговли», которое «на место простого ненаучного торгашества» поставила развитую систему «дозволенного обмана» и стала «целой наукой обогащения», Энгельс отметил, что ей «не приходило в голову поставить вопрос о правомерности частной собственности». В результате этого «она была вынуждена предать свои собственные предпосылки и отречься от них, взять себе на помощь софистику и лицемерие, чтобы скрыть противоречия, в которых она запуталась, чтобы прийти к тем выводам, к которым ее толкали не ее собственные предпосылки, а гуманный дух века». И что «чем ближе экономисты к нашему времени, тем дальше они от честности. С каждым прогрессом времени необходимо усиливается софистическое мудрствование, чтобы удержать политическую экономию на уровне века» [15. С. 545—547]. Лицемерие и софистическое мудрствование буржуазных теоретиков возросли в разы, когда на месте феодального общества появился капиталистический «рай». О капитализме и буржуазных нравах за последние 200 лет написано много критического, но общую объективную им оценку, применимую ко всем капиталистическим странам в прошлом и настоящем, включая постсоветскую Россию, дал все-таки Маркс. В далеком 1847 г. в «Нищете философии» будущий автор «Капитала» писал: «Наконец, пришло время, когда все, на что люди привыкли смотреть как на неотчуждаемое, сделалось предметом обмена и торговли и стало отчуждаемым. Это — время, когда даже то, что дотоле передавалось, но никогда не обменивалось, дарилось, но никогда не продавалось, приобреталось, но никогда не искупалось,— добродетель, любовь, убеждение, знание, совесть и т.д.,— все, наконец, стало предметом торговли. Это — время всеобщей коррупции, всеобщей продажности, или, выражаясь терминами политической экономии, время, когда всякая вещь, духовная или физическая, сделавшись меновой стоимостью, выносится на рынок, чтобы найти оценку, наиболее соответствующую ее истинной стоимости» [5. С. 73—74]. В таком обществе лицемерие, которое в прошлых формациях носило единичный характер и в целом «аристократическим обществом» осуждалось, приобретает черты общего и становится социальным явлением, ведущим к раздвоению личности. В первую очередь тех, кто пытается выступать от имени науки. Такое общество может принять лишь тот, кто внутренне готов согласиться с всеобщей «продажностью и коррупцией», готов расстаться с тем, что называется совестью, честью, достоинством. Но он же, чтобы внешне выглядеть образованным, гуманным и просто порядочным человеком, вынужден облекать свое лицемерие в софистику и заниматься словоблудием. Это лучше всего видно в политике, где нет необходимости в ученом теоретизировании, которым занимаются представители буржуазной науки. Оценивая состояние умов в Германии второй половины XIX в., Энгельс в 1886 г. замечал: «После революции 1848 г. “образованная” Германия дала отставку теории и перешла на практическую почву... “Образованная” Германия теряла тот великий интерес к теории, который составлял славу Германии в эпоху ее глубочайшего политического унижения,— интерес к чисто научному исследованию, независимо от того, будет ли полученный результат практически выгоден или нет, противоречит он полицейским предписаниям или нет… Что же касается исторических наук, включая философию, то здесь вместе с классической философией совсем исчез старый дух ни перед чем не останавливающегося теоретического исследования. Его место заняли скудоумный эклектизм, боязливая забота о местечке и доходах, вплоть до самого низкопробного карьеризма. Официальные представители этой науки стали откровенными идеологами буржуазии и существующего государства, но в такое время, когда оба открыто враждебны рабочему классу» [17. C. 316—317]. С тех пор эта картина буржуазной науки в Германии второй половины XIX в. стала общей для всех капиталистических стран, а туманное будущее человечества, существующего сегодня под пятой «глобального капитализма», особенно нуждается в материализме. Причем диалектическом и, как это было в 1922 г., воинствующем! Без этого ни у науки, ни у человечества не может быть ясности, а значит, и уверенности в своем будущем. Литература
2. Вебер М. Избранные произведения. М. : Прогресс, 1990. 11. Мухачев В. В. К характеристике постсоветской школы «критического марксизма» // СОТИС. 2019. № 4. 12. От редакции // Под знаменем марксизма. 1922. № 1—2. 13. Пикетти Т. Капитал в XXI веке. М. : Ад Маргинем Пресс, 2015. 14. Плетников Ю. К. Материалистическое понимание истории и проблемы теории социализма. М. : Аль- фа-М, 2008. 15. Энгельс Ф. Наброски к критике политической экономии // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. М. : Политиздат, 1955. Т. 1. 16. Энгельс Ф. Анти-Дюринг // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. М. : Политиздат, 1961. Т. 20. 17. Энгельс Ф. Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. М. : Политиздат, 1961. Т. 21. 18. Энгельс Ф. Введение к работе К. Маркса «Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.» // Маркс К., комментарии - 0
Мой комментарий
|
Подписка
|
