Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
23833
|
Официальные извинения
970
99053
|
Становление корпоративизма в современной России. Угрозы и возможности
238
80456
«Вторая скрипка» Маркса (к 200-летию со дня рождения Фридриха Энгельса) 478
15395
28 ноября 1820 г. в прусском городе Бармене в семье потомственного текстильного фабриканта родился Фридрих Энгельс, которому было суждено стать единомышленником, соратником и ближайшим другом Карла Маркса. Когда Маркс ушел из жизни, многие деятели международного рабочего движения те заслуженные почести, которые ранее воздавались обоим вождям пролетариата, стали адресовать одному Энгельсу, которого, человека исключительной скромности, честности и порядочности, это крайне смущало. Давая возвышенные оценки Марксу, вместе и рядом с ним борясь 40 лет «пером и мечом» за одно, общее им, дело, он всегда говорил о себе буднично. В письме к И. Беккеру, с которым во время революции 1849 г. в одних рядах участвовал в сражениях против Пруссии, Энгельс в 1884 г. писал: «Беда в том, что с тех пор, как мы потеряли Маркса, я должен его заменять. Всю свою жизнь я делал то, к чему был предназначен, - я играл вторую скрипку, - и думаю, что делал свое дело довольно сносно. Я рад был, что у меня такая великолепная первая скрипка, как Маркс» [31. С. 188]. Когда же не стало и Энгельса, его самооценка как «второй скрипки» в истории марксизма прочно закрепилась в сознании осиротевших приверженцев этого учения. Со временем это представление стало общим местом во всей литературе о марксизме. Между тем «вторая скрипка» и сама по себе также была великолепна. Она не только никогда не портила их дуэта, но при выборе репертуара или наиболее точного звучания отдельных тем и нот, случалось, опережала первую. После 20 лет совместной революционной деятельности и прочной как сталь дружбы Маркс писал Энгельсу: «Ты знаешь, что, во-первых, у меня все приходит поздно и что, во-вторых, я всегда следую по твоим стопам» [14. С. 342]. Работая над собственными композициями, «вторая скрипка» с огромным успехом исполняла сольные партии. Когда же первой «скрипки» не стало, то, следуя ранее выработанным ими обеими правилам научного исследования, именно Энгельс (других способных на это не было) придал неоконченным частям великой политэкономической симфонии Маркса завершенный вид. У Энгельса была своя история, которая никак не исчерпывается данной им самому себе оценкой в письме И. Беккеру. Еще до его встречи с Марксом осенью 1844 г. в Париже, которая положила начало их политическому и теоретическому сотрудничеству, Энгельс в мировоззренческом, духовно-нравственном и теоретическом отношении развивался в том же направлении, что и Маркс. «Сформировавшись под влиянием идей великих мыслителей и поэтов, Гегеля и Руссо, Шекспира и Сервантеса, Лессинга, Шиллера и Гете, и получив закалку на берегах Вуппера, гуманизм молодого Энгельса был обращен к трудящемуся народу, к тому, чтобы способствовать прогрессу и совершенствовать человеческое существование», - говорится в подготовленной историками ГДР добротной биографии Энгельса [20. С. 37]. В 1859 г. в «Предисловии» к «К критике политической экономии», ставшей прологом к монументальному «Капиталу», Маркс, описав ход собственных политико-экономических занятий с 1842 г. до революций 1848-1849 гг. и изложив полученный им «общий результат», который стал «руководящей нитью» в его дальнейших исследованиях, отметил, что тот же результат одновременно с ним был достигнут Энгельсом, хотя и «другим путем». Поэтому, оказавшись вместе весной 1845 г. в Брюсселе, они решили сообща разработать свои взгляды и «свести счеты с прежней философской совестью». Этот замысел был осуществлен ими в рукописи «Немецкой идеологии» (1845-1846), где, по словам Маркса, «наша главная цель — уяснение дела самим себе — была достигнута» [9. С. 6-8]. Этим «общим результатом» стало новое для всей истории познания, целостное и всеохватывающее миропонимание, возникшее из синтеза коммунистического мировоззрения и диалектического, опирающегося на материализм, метода. Именно так в 1885 г. в «Предисловии» ко второму изданию «Анти-Дюринга» Энгельс описал сложившееся у них с Марксом в 40-х гг. XIX в. миропонимание [25. С. 8-10]. В нем коммунистическое мировоззрение – «сердце», а материалистическая диалектика - «ум». Материалистической основой этого миропонимания стал диалектический материализм, который, признавая первичность движущейся «материи» по отношению к «сознанию», видит, вопреки метафизике, диалектический характер ее движения. Признание Маркса в том, что его соавтор по «Немецкой идеологии» своим путем пришел к тому же, что и он, результату, обязывает с должным вниманием относиться к деятельности Энгельса, оставившего глубокий след не только в истории создания марксизма, науки о коммунизме в том числе, но и развитии этого гениального учения.
РОЛЬ ЭНГЕЛЬСА В СОЗДАНИИ ПРОЛЕТАРСКОЙ НАУКИ О КОММУНИЗМЕ. В немногих словах заслуги Маркса и Энгельса перед рабочим классом можно выразить так: они научили рабочий класс самопознанию и самосознанию и на место мечтаний поставили науку Ленин
При всей схожести духовного и умственного развития у каждого из Учителей мирового пролетариата была личная история, свой жизненный путь, на котором они сталкивались с различными условиями и обстоятельствами, от политических до бытовых. Среди последних было одно, которое смолоду существенно ограничило личную свободу Энгельса и вплоть до 1870 г., висело на нем тяжелым грузом. Им было решение отца, потомственного фабриканта Энгельса Фридриха-старшего (1796-1860), сделать из своего первенца наследника семейного бизнеса. Фридрих-младший был щедро одарен от природы умственными и физическими способностями. Обучаясь в 1834-1837 гг. в гимназии он, сказано в выданном ему свидетельстве, достиг «отрадных успехов» при изучении литературы, истории, философской пропедевтики, математики, физики и иностранных языков. Однако до окончания гимназии юный Фридрих по воле отца вынужден был ее оставить, чтобы начать обучение коммерческому делу. Все остальное, что превратило Энгельса в одного из образованнейших людей своего времени – редкостного полиглота, владевшего более чем двадцатью языками; крупнейшего энциклопедиста, приобретшего широкие и прочные знания во многих областях, от истории и теории познания до естественных наук и политэкономии, а также военного дела и лингвистики; соавтора Маркса при создании ими диалектико-материалистической гносеологии, открывшей дорогу к получению точного, постоянно уточняемого и при существующих условиях познания предельно «точного» знания и позволившей им превратить учение о социализме и коммунизме из утопии в науку; самобытного исследователя, оставившего образцы развития марксизма с использованием материалистической диалектики - было достигнуто им путем непрерывного систематического самообразования. За всем этим стояла его неиссякаемая жажда знаний и колоссальная, данная немногим, работоспособность. Через 10 лет после начала их совместной работы и великой дружбы Маркс писал об Энгельсе: «... он – настоящая энциклопедия, работоспособен в любое время дня и ночи, трезвый и навеселе, пишет и соображает быстро, как черт...» [13. С. 505]. Такую работоспособность Энгельс сохранял на протяжении всей жизни. В письме Лауре Лафарг в декабре 1894 года на просьбу дочери Маркса «дать себе отдых» после окончания работы над третьим томом «Капитала» 74-летний, уже зачастую недомогавший, Энгельс отвечал: «Мне нужно следить за движением в пяти крупных и во многих мелких европейских странах, а также в Соединенных Штатах Америки. Для этой цели я получаю три немецких, две английских, одну итальянскую и с 1 января также одну венскую, а всего семь ежедневных газет. Из еженедельных получаю: две из Германии, семь из Австрии, одну из Франции, три из Америки (две на английском языке, одну на немецком), две итальянских и по одной на польском, болгарском, испанском и чешском... Помимо этого, самые разнообразные посетители... и все возрастающая масса корреспондентов – больше, чем во времена Интернационала! – причем многие из них рассчитывают получить пространные разъяснения, и все они отнимают время» [32. С. 286.]. Оставляя за рамками статьи исключительно интересный материал о духовно-нравственном и умственном развитии молодого Энгельса, приведшего его сначала в ряды революционных демократов, а затем – пролетарских революционеров, сосредоточимся на его роли в создании (пролетарской) науки о коммунизме и ее всестороннем обосновании. Грандиозная теоретическая задача превращения социализма и коммунизма из утопии в науку, которая встала перед ним и Марксом в 1842 г., требовала найти выход из многовековых блужданий человеческого разума в поисках надежного метода познания, указывающего верный путь к объективной истине. Ставя перед собой в это время такую задачу, Маркс писал: «Не только результат исследования, но и ведущий к нему путь должен быть истинным» [8. С. 7]. Задача эта была остро поставлена немецкой классической философией, в первую очередь, неудачными попытками найти такой метод познания Гегеля и Фейербаха. Марксу и Энгельсу предстояло установить органическое единство диалектического метода познания с материализмом. Открытие материалистического понимания истории - воззрения, что «экономические факты», в конечном счете, определяют жизнь людей, их сознание, - а также разоблачение «тайны» капиталистического производства посредством прибавочной собственности, благодаря которым социализм был превращен из утопии в науку, - Энгельс, как известно, ставил в заслугу Марксу [25. С. 26-27]. И, если в случае с учением о прибавочной стоимости это бесспорно, то в отношении материалистического понимания истории уже не столь безоговорочно. Оба эти открытия не были «делом одного дня». Материалистическое понимание истории, или «последовательное продолжение, распространение материализма на область общественных явлений» [4. С. 57], было органической частью более общего процесса мышления создателей марксизма, о котором Энгельс в «Анти-Дюринге» сказал: «Маркс и я были едва ли не единственными людьми, которые спасли из немецкой идеалистической философии сознательную диалектику и перевели ее в материалистическое понимание природы и истории» [25. С. 10]. Иначе говоря, основным содержанием, сутью движения теоретических поисков Маркса и Энгельса был «перевод» сознательной диалектики идеалиста Гегеля в материалистическое понимание «природы и истории». Разумеется, приоритет был отдан поиску материалистического понимания «истории». К решению этой, достойной лишь немногих титанов мысли, задачи каждый из них до исторической встречи в Париже осенью 1844 г. шел своим путем. Сопоставление результатов теоретической работы создателей марксизма в 40-е годы XIX в. дает основания полагать, что Энгельс в «переводе» диалектики Гегеля в материалистическое понимание истории порой шел впереди Маркса, поскольку, живя в 1842-1844 гг. в Англии, находился ближе будущего автора «Капитала» к капиталистической действительности, реалиям буржуазного общества и рабочему движению этой страны. Материалистическая аксиома «бытие определяет сознание» верна и в отношении самых могучих умов. Критикуя в 1841-1842 гг. позднего Шеллинга за его реакционно-идеалистические взгляды, Энгельс уже тогда, пользуясь диалектическим методом Гегеля [23], одновременно испытывает материалистическое, от гегелевского идеализма отрезвляющее, влияние сочинения Фейербаха «Сущность христианства» (1841). Однако поначалу его материализм, как и у Маркса, носит незавершенный характер. Лишь когда они оба осенью 1844 г., убедятся в мировоззренческой близости своих нравственных принципов, а также экономических и социально-политических взглядов, они вместе придут к новому для всей истории познания – диалектико-материалистическому – мировоззрению и уложат в основание (пролетарской) науки о коммунизме краеугольный камень в виде материалистического понимания истории. На первых порах материалисту Энгельсу не хватает приобретаемого эмпирическим путем знания действительности. Его сознание пока излишне зависит от мыслей известных теоретиков, которые, в свою очередь, изучали и анализировали «продукты сознания» других писателей, в силу чего важным источником собственных размышлений ему служит классический тип идеалистической литературы, о которой, постигнув «суть дела» и сводя счеты со своей прежней философской совестью, авторы «Немецкой идеологии» скажут: «литература о литературе», «фразы о фразах». Но вскоре, когда по делам фирмы, совладельцем которой был его отец, он отправляется в Манчестер и сталкивается с разгулом «свободного» капитализма, ситуация коренным образом меняется в пользу материалистического воззрения. Пробыв в Англии с декабря 1842 по август 1844, Энгельс уже не заочно, по литературе, как это было в Германии, а воочию, на примере наиболее развитой в капиталистическом отношении страны, лицом к лицу сталкивается с проблемой коммунизма как неотъемлемой частью объективной реальности. Если во время первого и краткого пребывания в Англии в 1840 г. он смотрел на эту страну через романтические очки революционного демократа и призывал всех приветствовать «свободную Англию радостными криками и полными стаканами» [22. С. 78-79], то теперь проблема свободы человека видится ему совсем по-другому. Он видит невыносимые условия жизни и труда английских рабочих, внимательно присматривается к социально-экономическим и политическим отношениям этой страны, устанавливает связи с руководителями чартистского движения и тайным рабочим обществом «Союз справедливых», сотрудничает с социалистической и демократической прессой. Отныне его воинствующий в отношении к любой несправедливости гуманизм, нравственные принципы соотносятся с положением пролетариата и им определяются. В это время он окончательно становится материалистом и коммунистом, выразителем и защитником интересов пролетариата. Вспоминая в 1885 г. историю «Союза коммунистов», он скажет: «Живя в Манчестере, я, что называется, носом натолкнулся на то, что экономические факты, которые до сих пор в исторических сочинениях не играют никакой роли или играют жалкую роль, представляют, по крайней мере для современного мира, решающую историческую силу...» [28. С. 220]. В 1843 г., когда Маркс сводит свои счеты с Гегелем и, подвергая материалистическому анализу его «Основы философии права», приходит к выводу, что «анатомию гражданского общества следует искать в политической экономии» [9. С. 6], Энгельс делает свой значительный шаг по направлению к диалектико-материалистическому пониманию истории. Он приступает к изучению социально-экономической структуры английского общества и экономической литературы, в результате чего появляется статья «Наброски к критике политической экономии» - первый в истории марксизма анализ английской политэкономии с позиции диалектического, над антропологической метафизикой Фейербаха возвышающегося, материализма. Определив политэкономию как «естественное следствие распространения торговли», которое «на место простого ненаучного торгашества» поставила развитую систему «дозволенного обмана» и стала «целой наукой обогащения» [24. С. 544], Энгельс материалистически описывает меркантилизм как политэкономическое выражение купеческого капитала. Покончив с меркантилизмом, он от отдельного переходит к более общему и подвергает диалектической критике политэкономию эпохи Просвещения: «XVIII век, век революции, революционизировал и политическую экономию. Но подобно тому, как все революции этого века были односторонними и оставались в рамках противоположности, подобно тому, как абстрактному спиритуализму был противопоставлен абстрактный материализм, монархии — республика, божественному праву — общественный договор, — точно так же и революция в политической экономии не преодолела противоположностей. Всюду остались те же предпосылки; материализм не затронул христианского презрения к человеку и его унижения и только вместо христианского бога противопоставил человеку природу как абсолют; политика и не подумала подвергнуть исследованию самые предпосылки государства; политической экономии не приходило в голову поставить вопрос о правомерности частной собственности. Поэтому новая политическая экономия была лишь наполовину прогрессом; она была вынуждена предать свои собственные предпосылки и отречься от них, взять себе на помощь софистику и лицемерие, чтобы скрыть противоречия, в которых она запуталась, чтобы прийти к тем выводам, к которым её толкали не её собственные предпосылки, а гуманный дух века» [24. С. 545-546]. Давая нравственную оценку буржуазной классической политэкономии, он пишет: «Новая политическая экономия, система свободы торговли, основанная на «Богатстве народов» Адама Смита, оказалась тем же лицемерием, непоследовательностью и безнравственностью, которые во всех областях противостоят теперь свободной человечности» [24. С. 546] – Энгельс тут же дополняет ее диалектическим анализом «смитовской системы» с материалистической точки зрения: «Необходимо было ниспровергнуть меркантилистскую систему с её монополиями и стеснениями торговых сношений, чтобы могли обнаружиться истинные последствия частной собственности; необходимо было, чтобы все эти мелочные местные и национальные соображения отступили на задний план..., чтобы теория частной собственности покинула чисто эмпирический, голо-объективистский путь исследования..., чтобы заключавшаяся в старой политической экономии безнравственность была доведена до высшей точки попыткой её отрицания и привнесением лицемерия как необходимым следствием этой попытки» [24. С 546]. Еще более строг и одновременно материалистически-диалектичен пролетарский гуманист Энгельс к либеральным экономистам своего времени: «Наш приговор должен быть тем суровее, чем ближе к нашему времени те экономисты, о которых нам предстоит высказать своё суждение. Ибо в то время, как Смит и Мальтус застали в готовом виде лишь отдельные элементы, новейшие экономисты уже имели перед собой целую законченную систему; были сделаны все выводы, достаточно чётко выявились противоречия, и всё же они не дошли до исследования предпосылок... Чем ближе экономисты к нашему времени, тем дальше они от честности. С каждым прогрессом времени необходимо усиливается софистическое мудрствование, чтобы удержать политическую экономию на уровне века» [24. С. 547]. Обращая внимание на экономические кризисы перепроизводства как неизбежное следствие господства частнособственнических отношений, он предупреждает, что «каждый последующий кризис должен быть универсальнее, следовательно – тяжелее предыдущего... наконец, все это должно вызвать такую социальную революцию, какая и не снится школьной мудрости экономистов» [24. С. 561]. «Наброски к критике политической экономии», которые Маркс позднее оценил как «гениальный набросок к критике экономических категорий» [9. С. 8], были им опубликованы в «Немецко-французском ежегоднике» в феврале 1844 года. Следовательно, «Экономическо-философские рукописи 1844 года» Маркс писал уже после знакомства со статьей Энгельса, и Ленин имел все основания сказать: «Общение с Энгельсом бесспорно содействовало тому, что Маркс решил заняться политической экономией, той наукой, в которой его труды произвели целый переворот» [3. С. 10]. Продвигаясь теоретически к общему для него и Маркса результату, Энгельс продолжает собирать разнообразный эмпирический материал для книги «Положение рабочего класса в Англии». Осенью 1844 г. в Париже Маркс и Энгельс пришли к решению совместно выступить с критикой левого гегельянства и тут же приступили к работе. Выполнив свою часть запланированного труда, Энгельс уехал в Бармен писать «Положение рабочего класса в Англии», где вскрыл классовые противоречия капиталистического общества и создал яркие, точные и одновременно сочные, портреты насквозь пропитанного лицемерием нравственного облика буржуазии. Раздумывая над согласованными друг с другом принципами нового миропонимания, в письме от 19 ноября 1844 г. Энгельс излагает Марксу свое представление о методологии изучения человека, которое в общих чертах предваряет первую главу «Немецкой идеологии», где эти «принципы» представлены в систематически развитом виде. Он пишет: «Фейербаховский «человек» есть производное от бога, Фейербах пришел от бога к «человеку», и потому его «человек» еще увенчан теологическим нимбом абстракции. Настоящий же путь, ведущий к «человеку», - путь совершенно обратный. Мы должны исходить из «я», из эмпирического, телесного индивида, но не для того, чтобы застрять на этом, как Штирнер, а чтобы от него подняться к «человеку». «Человек» всегда остается призрачной фигурой, если его основой не является эмпирический человек. Одним словом, мы должны исходить из эмпиризма и материализма, если хотим, чтобы наши идеи и, в особенности, наш «человек» были чем-то реальным; мы должны всеобщее выводить из единичного, а не из самого себя или из ничего, как Гегель» [29. С. 12]. В этих рассуждениях Энгельса хорошо просматривается фундаментальное положение авторов «Немецкой идеологии» о предпосылках материалистического понимания истории: «Предпосылки, с которых мы начинаем, они – не догмы; это – действительные предпосылки, от которых можно отвлечься только в воображении. Это – действительные индивиды, их деятельность и материальные условия их жизни, как те, которые они находят уже готовыми, так и те, которые созданы их собственной деятельностью. Таким образом, предпосылки эти можно установить чисто эмпирическим путем» [7. С. 22]. При всей серьезности отношения к теории в поиске «истины» земной жизни людей и исследовательской добросовестности Энгельс никогда не был «кабинетным ученым». Прежде всего, он был человеком действия, а правильная, ведущая к «истине объекта», теория всегда была для него средством, методом, инструментом получения точного знания действительности в интересах революционной практики. Это хорошо видно из того же письма Марксу от 19 ноября 1844 г., где, продемонстрировав точность и тонкость мысли при анализе критики младогегельянцем Гессом философии Фейербаха, Энгельс скажет: «Впрочем, вся эта теоретическая болтовня мне с каждым днем все больше надоедает, и всякое слово, которое еще приходится говорить о «человеке», всякая строка, которую приходится писать или читать против теологии и абстракции, а равно и против грубого материализма, раздражают меня. Совсем другое дело, когда, вместо всех этих призраков... занимаешься действительными, живыми предметами, историческим развитием и его результатами. Это, по крайней мере, лучшее, что нам остается, пока мы вынуждены прибегать только к перу и не в состоянии непосредственно воплощать наши идеи в действительность, пуская в ход руки, а если это необходимо, и кулаки» [29. С. 12-13]. Весной 1845 г. Маркс пишет «Тезисы о Фейербахе», где (вслед за Энгельсом) окончательно освобождается от фейербаховского антропологизма. Осенью того же года они приступают к работе над «Немецкой идеологии», в которой в систематической форме изложат «общий результат» их интенсивных теоретических занятий в 1842 - 1844 годах. Подводя итог многовековому диалогу материалистов с идеалистами, они скажут, что «Гегель завершил позитивный идеализм» [7. С. 16]. Материалистическая критика «чистого» идеализма для них в 1845 г. уже была пройденным этапом. На первый план вышла критика Фейербаха как самого значительного ученика Гегеля, который, выступив с материалистической критикой своего учителя, не смог пройти этот путь до конца: «Поскольку Фейербах материалист, история лежит вне его поля зрения; поскольку же он рассматривает историю – он вовсе не материалист. Материализм и история у него полностью оторваны друг от друга» [7. С. 36]. Переведя идеалистическую диалектику Гегеля в материалистическое понимание истории, авторы «Немецкой идеологии» подняли познание мира на невиданную ранее высоту, где открылась возможность получения наиболее точного, способного служить практическим задачам людей, знания действительности. Раскрывая суть материалистического понимания истории, они поэтапно изложили логику диалектико-материалистического анализа общественной жизни людей, требуя при рассмотрении действительного процесса производства и связанного с данным способом производства гражданского общества исходить «из материального производства непосредственной жизни» прежде, чем изображать «деятельность гражданского общества в сфере государственной жизни» и объяснить «все различные теоретические порождения и формы сознания, религию, философию, мораль и т.д. и т.д.». Лишь такая логика исследования позволяет «проследить процесс их возникновения на этой основе, благодаря чему, конечно, можно будет изобразить весь процесс в целом (а потому также и взаимодействие между его различными сторонами)». Эта логика «не разыскивает в каждой эпохе ту или иную категорию, а остается все время на почве действительной истории, объясняет не практику из идей, а идейные образования из материальной практики и в силу этого приходит также к тому выводу, что все формы и продукты сознания могут быть уничтожены не духовной критикой..., а лишь практическим ниспровержением реальных общественных отношений, из которых произошел весь этот идеалистический вздор, - что не критика, а революция является движущей силой истории, а также религии, философии и прочей теории» [7. С. 51-52]. Не будет преувеличением сказать, что ставивший Марксу в заслугу открытие материалистического понимания истории Энгельс был в этом деле его полноправным партнером и соавтором.
РАЗВИТИЕ МАРКСИЗМА ЭНГЕЛЬСОМ «Этот суровый борец и строгий мыслитель имел глубоко любящую душу» Ленин
Основным, системообразующим, элементом целостной структуры марксизма является материалистическая диалектика, которую следует рассматривать как общенаучный метод изучения природы, истории и мышления людей [18, 19]. Именно таким было отношение Маркса и Энгельса к своему учению. В последний год жизни Энгельс со всей определенностью предупреждал проявлявшего интерес к марксизму мелкобуржуазного критика капитализма В. Зомбарта, что «все миропонимание Маркса - это не доктрина, а метод», и что эта теория «дает не готовые догмы, а отправные пункты для дальнейшего исследования и метод для этого исследования» [33. С. 352]. В этом суждении подчеркнута особая, для марксизма в целом определяющая роль «метода Маркса», каким стала материалистическая диалектика. В «Послесловии» ко второму изданию «Капитала», отметив, что его метод исследования «был плохо понят», Маркс сам назвал этот метод «диалектическим, имеющим материалистическую основу» [10. С. 19-21]. Именно с помощью материалистической диалектики, в том числе путем восхождения от абстрактного к конкретному, Маркс обрабатывал гигантский массив эмпирических фактов прошлой и современной ему истории капиталистического способа производства, создавая и развивая тем самым свое великое экономическое учение. Его многолетний друг и соратник писал, что, в «Капитале» был применен диалектический метод «к фактам определенной эмпирической науки, политической экономии» [26. С. 371]. «Капитал» - логическое следствие и результат диалектико-материалистического миропонимания и его метода познания. В свою очередь, экономическое учение автора «Капитала», будучи «главным содержанием марксизма» (Ленин), стало строго научным обоснованием всемирно-исторического движения человечества к социализму. Неизбежность превращения буржуазного общества в социалистическое Маркс, считал Ленин, «выводит всецело и исключительно из экономического закона движения современного общества» [4. С. 73]. Между открытием материалистического понимания истории и выходом первого тома «Капитала» в развитии марксизма, по словам Энгельса, пролег «более чем двадцатилетний инкубационный период», после чего их коммунистическое миросозерцание, носившее поначалу форму гипотезы, приобрело твердую научную основу. Будучи осознанным отражением диалектического характера движущейся материи, материалистическая диалектика как наука об общих законах движения внешнего мира и человеческого мышления представляет собой, отмечал Энгельс, «...два ряда законов, которые по сути тождественны, а по своему выражению различны лишь постольку, поскольку человеческая голова может применять их сознательно, между тем как в природе, - а до сих пор большей частью и в человеческой истории, – они прокладывают себе путь бессознательно, в форме внешней необходимости, среди бесконечного ряда кажущихся случайностей» [27. С. 302]. С помощью материалистической диалектики в середине 40-х гг. XIX в. Маркс и Энгельс создавали свое учение и, опираясь на нее, развивали его во всех направлениях. Без материалистической диалектики нет марксизма. Именно ею обеспечивается органическое единство и целостность его структуры, составных частей и отдельных концепций. Она же остается теоретическим оружием для Энгельса во всех, по тематике очень разных, работах, ставших его бесценным вкладом в развитие марксизма. Кроме открытия материалистического понимания истории, велика роль Энгельса также в судьбе экономической теории марксизма. Так, с 1850 по 1870 гг., когда он вынужден быть служить приказчиком и помощником руководителя фирмы «Эрмен и Энгельс» в Манченстере, Энгельс регулярно оказывал помощь Марксу, чья семья многие годы жила в Лондоне на краю финансового краха, под угрозой выселения из арендуемого помещения и продажи за долги личного имущества. «Капитал» мог написать только Маркс. Он сам это осознавал и потому, оказавшись перед нравственным выбором – думать о личном благополучии, или все свободное от практического участия в международном рабочем движении время посвятить диалектико-материалистическому анализу капитализма – без колебаний выбрал второе. Уже после выхода первого тома «Капитала» Маркс писал Кугельману: «...для меня не могло быть и речи, чтобы взяться за какое-нибудь доходное дело, прежде чем будет окончена моя книга» [17. С. 486]. В этом нравственном выборе его полностью поддерживали жена, дочери и, конечно, Энгельс. Неизбежным следствием такого выбора стала хроническая нужда семьи Маркса. При чтении некоторых полных отчаяния его писем, прежде всего, к Энгельсу, а также И. Вейдемейеру или Л. Кугельману, становится очевидным, что без финансовой помощи Энгельса в те годы «Капитал» мог на свет не появиться. Об этом говорит признание самого Маркса тому же Кугельману, сделанное во время работы над «Капиталом». Говоря об Энгельсе, он писал: «Это мой ближайший друг. От него у меня нет никаких тайн. Не будь его, я давно уже был бы вынужден взяться за какое-нибудь «прибыльное дело»» [15. С. 449]. Лишь когда вышел первый том «Капитала» (1867), Энгельс, ставший после смерти отца в 1860 г. совладельцем фирмы, с облегчением смог покончить со своей, как он говорил, «буржуазной деятельностью», которая двадцать лет висела на нем тяжелым моральным грузом. Продавая свою долю семье Эрменов, он выговорил условия с таким расчетом, чтобы иметь возможность оказания финансовой помощи Марксу в последующие годы [16, 17, 30]. Роль Энгельса в судьбе «Капитала» измеряется не только его бескорыстной многолетней финансовой помощью Марксу. Он принял прямое и непосредственное участие в развитии пролетарской политэкономии, когда после смерти своего друга ему пришлось ради общего пролетарского дела приняться за доработку и издание неоконченных Марксом II и III томов «Капитала». До самой смерти эта работа занимала у него большую часть времени. Второй том «Капитала» после его доработки вышел в 1885 году. В «Предисловии» к нему он писал о трудностях этой задачи: «Подготовить к печати вторую книгу «Капитала» и притом так, чтобы она представляла собой, с одной стороны, связное и по возможности законченное произведение, а с другой стороны, произведение исключительно автора, а не редактора, - это было нелегкой работой» [11. С. 3]. Еще большего труда ему стоил третий том, который увидел свет спустя 10 лет после второго. Причинами столь длительной подготовки к изданию третьего тома Энгельс в «Предисловии» к нему назвал, кроме становившихся все более частыми недомоганий, переиздание и перевод написанных Марксом и им произведений, а также огромный объем практической работы в социалистическом движении. Там же он признал: «...работа по редактированию этой книги существенно отличалась от редактирования второй книги. Для третьей книги имелся только первоначальный набросок, к тому же изобиловавший пробелами. Как правило, начало каждого отдела было довольно тщательно обработано, даже в большинстве случаев отшлифовано стилистически. Но чем дальше, тем более эскизной и неполной становилась обработка рукописи...» [12. С. 4]. Ленин имел все основания сказать: «эти два тома «Капитала» - труд двоих: Маркса и Энгельса» [3. С. 12]. Очевидно, что и в экономическую часть марксизма, где Маркс был первой «скрипкой», Энгельс также внес существенный вклад, готовя с помощью диалектического метода издание II и III томов «Капитала». Будучи осознанным отражением диалектического характера движущейся материи и потому общенаучным методом познания, материалистическая диалектика Маркса и Энгельса с самого начала была и до сих пор остается «камнем преткновения» для метафизически мыслящих представителей как обществознания, так и естествознания. После того, как, «уяснив себе суть дела», Маркс и Энгельс изложили в «Немецкой идеологии» мировоззренческие основы своего учения, между ними сложилось определенное разделение теоретического труда. Маркс до конца своей жизни глубоко погрузился в скрупулезное изучение экономической стороны капитализма. Все остальное – природа, история отдельных народов, революций, войн, идеологическая надстройка общества, от государства до религии, философии и права - выпало на долю Энгельса, и в каждой из этих областей знаний он оставил свой, крупный,или не очень, но всегда поучительный, след. Ему же в основном пришлось заниматься защитой мировоззренческих основ марксизма как от университетских профессоров (Е. Дюринг, А. Менгер), так и от не сумевших овладеть материалистической диалектикой социалистических политиков. Зная, что «для диалектического и вместе с тем материалистического понимания природы необходимо знакомство с математикой и естествознанием», Энгельс, покончив с «буржуазной деятельностью» и переселившись из Манчестера в Лондон, занялся переводом «сознательной диалектики» в материалистическое понимание природы [25. С. 10-11]. В течение 1873-1886 гг. он интенсивно работал над «Диалектикой природой» и, хотя этот труд ему не удалось завершить, но и в том, что им в этой области было сделано, и в наше время заслуживает самого пристального внимания представителей естествознания. Ограничимся здесь двумя, сохраняющими свое научное значение по сей день, суждениями Энгельса об оторванности друг от друга и – вследствие этого - односторонности «естествознания» и «теории мышления», веками составлявшей предмет познания философов: «Если теоретики являются полузнайками в области естествознания, то современные естествоиспытатели фактически в такой же мере являются полузнайками в области теории, в области того, что до сих пор называлось философией» [26. С. 366]. Или что «именно диалектика является для современного естествознания наиболее важной формой мышления, ибо только она представляет аналог и тем самым метод объяснения для происходящих в природе процессов развития, для всеобщих связей природы, для переходов от одной области исследования к другой» [26. С. 367]. Будучи по природе своего объекта исследования «стихийными» материалистами, естествоиспытатели с самого начала с недоверием отнеслись к идеалистической диалектике Гегеля, свидетельством чему стала его встреча с Гете [21. С. 547]. Как и их сторонник в познании Фейербах, они отбросили учение Гегеля вместе с диалектическим методом, целиком, и с тех пор негативное отношение к диалектике как таковой, несмотря на привнесенные Марксом и Энгельсом революционные изменения в диалектический метод познания, стало для естествоиспытателей признаком «хорошего тона». Игнорируя материалистическую диалектику, представляющую собой аналог происходящих в природе процессов развития и оставшись без надежного «метода объяснения» этих процессов, они «снова оказались беспомощными жертвами старой метафизики», способными впадать в идеализм, вплоть до спиритизма» [26. СС. 368, 373-383]. Если естествоиспытатели до сих пор не могут осознать незаменимость диалектического метода для теоретического естествознания, то обществоведы по большей части никак не могут твердо, не на словах, а на деле, встать на точку зрения материалистического понимания истории. Об этом свидетельствует их неспособность по-научному, а не обывательски, отнестись к материалистической концепции идеологии создателей марксизма, ставшей результатом анализа ими сознания людей. Они ее или вообще не замечают, или, частично воспроизводя, опускают в ней самое важное, чтобы стороной обойти самую суть вопроса. Практическая отдача естественных наук, их роль в развитии техники обнажила к концу XVIII в. абстрактность и схоластичность существовавшей тогда науки об обществе и «парящей» над ней философии. В это время группа французских интеллектуалов, учитывая естественнонаучные достижения физиологии в изучении человеческой «материи», организма человека, предприняла обреченную с самого начала на неудачу попытку создания «идеологии» как науки о сознании людей, их идеях. С легкой руки Наполеона, который сторонников такой науки назвал «людьми, которые дурят людям головы», термин «идеология» принял негативный оттенок. Тем не менее, объективно возникшая потребность обществоведов приблизиться к естествознанию родила в той же Франции движение в пользу практически значимого, как тогда стали говорить, «положительного», знания. В числе первых здесь были Сен-Симон и Конт, которые выступили против существовавшей тогда философии и заговорили о необходимости создания новой, «позитивной», науки. Поиски теоретиками революционной Франции «положительной» науки были известны немецким теоретикам. Их следы мы ясно видим в «Немецкой идеологии», авторы которой, поставив «себе целью развенчать и лишить всякого доверия философскую борьбу с тенями действительности» [7. С. 16], свое представление о подлинной науке связали с получением «положительного» знания: «Там, где прекращается спекулятивное мышление, - перед лицом действительной жизни, - там как раз и начинается действительная положительная наука» [7. С. 30]. А все то, что является продуктом спекулятивного, свойственного идеалистическому воззрению на мир мышления, они назвали «идеологией», материалистически определив ее как «одну из сторон» истории людей, которая «сводится либо к превратному пониманию этой истории, либо к полному отвлечению от нее» [7. С. 20]. Объяснив историю возникновения идеологии отделением духовного труда от материального, тем, что с этого момента «сознание может действительно вообразить себе, что оно есть нечто иное, чем осознание существующей практики, что оно может действительно представлять что-нибудь, не представляя чего-нибудь действительного» [7. С. 40-41], создатели марксизма к отдельным видам идеологии отнесли мораль, религию, философию, политику, право и государство, а к материальным носителям (идеологам) каждой из этих форм превратного сознания – моралистов, священников, философов, политиков, юристов, государственных деятелей вообще [7. С. 30, 32, 42, 51-52, 100]. При жизни Маркса и Энгельса «Немецкая идеология» не была опубликована и поэтому до ее издания в 30-х гг. прошлого столетия в СССР, содержащиеся в ней представление и суждения создателей марксизма о науке и идеологии не были известны. Но аналогичные им по смыслу и терминологии суждения всегда можно было встретить в работах Энгельса 70-х – 80-х годов. Прежде всего, в «Анти-Дюринге», ставшем «энциклопедией марксизма». Здесь, например, к неудовольствию современных философов, о предшественниках которых авторы «Немецкой идеологии» говорили, как о людях «промышляющих философией» и чье наукообразие называли «философским шарлатанством» [7. С. 18,19], Энгельс прямо и определенно говорит, что «современный материализм является по существу диалектическим и не нуждается больше ни в какой философии, стоящей над прочими науками». [25. С. 25]. Там же, проводя мировоззренческое отличие науки от философии, в очередной раз излагая суть материалистического понимания истории, пишет: «Если схематику мира выводить не из головы, а только при помощи головы из действительного мира, если принципы бытия выводить из того, что есть, - то для этого нам нужна не философия, а положительные знания о мире и о том, что в нем происходит; то, что получается в результате такой работы, также не есть философия, а положительная наука» [25. С. 35], а по поводу философского глубокомыслия Дюринга замечает: «...философия действительности оказывается... чистой идеологией, выведением действительности не из нее самой, а из представлений» [25. С. 97]. В подобных суждениях Энгельса воспроизводится тот же взгляд на науку и идеологию, который они с Марксом впервые изложили в «Немецкой идеологии». Этой материалистической точке зрения Маркс, который, кстати, прочел рукопись «Анти-Дюринга» и даже написал для нее главу с критикой взглядов Дюринга на историю политической экономии, Маркс оставался верен всегда. Если не считать единственной попытки В. Адоратского в начале 20-х гг. прошлого столетия [1], которого тут же одернули философствующие товарищи–однопартийцы, до сих пор никто не высказался по всему спектру воззрения создателей марксизма на науку и идеологию как теоретические продукты двух гносеологически противоположных друг другу воззрений. Не оспаривая вслух отнесение создателями марксизма к превратному (в мировоззренческом отношении идеалистическому) сознанию морали, философии, права или политики, все молча обходят этот факт науки, ставшего следствием и закономерным продукт материалистического понимания истории. «Забыв» о материалистическом воззрении Маркса и Энгельса на идеологию, в том числе то, что «философия и изучение действительного мира относятся друг к другу, как онанизм и половая любовь» [6. С. 225], и, тем самым, отказавшись от материалистического понимания истории в целом, обществоведы сегодня дружно идут в студенческие аудитории преподавать этику, философию, право или политологию, затрудняя своим слушателям путь к «положительному» знанию, которое, вслед за естествознанием, только и заслуживает имя науки. Ничто не останавливает и современных «знатоков» марксизма, которые продолжают говорить и писать о несуществующей «философии Маркса», отважно сочиняют басни о ««философской антропологии» марксизма [5] или «экзистенциально-антропологических аспектах философии Маркса» [2], где, на самом деле, к марксизму ничто - ни экзистенциализм, ни антропология, ни философия - отношения не имеет. Разумеется, им и в голову не приходит задуматься, почему Энгельс считал термин «антропология» неудачным [26. С. 501]. Очевидно, что во всех этих случаях предпосылки учения Маркса – действительные индивиды, их деятельность и материальные условия их жизни, которые следует установить «чисто эмпирическим путем», а вместе с ними само материальное бытие людей, в лучшем случае, формально подразумеваются, но на деле не освободившимися от пиетета перед философией идеологами, как это было когда-то с Фейербахом, не изучаются. Не «философское» это дело - спускаться с высот разума к ощущаемой и наблюдаемой эмпирике, прежде всего экономическим фактам и вытекающим из них общественных отношений в классовом обществе. Таким образом, самооценка Энгельса как «второй скрипки» Маркса относительна, а его вклад энциклопедиста в развитие марксизма остается бесценным источником знаний для тех, кто понимает науку как «проникающее до корней положительное знание» [25. С. 77] и не желает, подобно Дюрингу или современным философствующим «новаторам» марксизма, бродить в идеологических дебрях псевдонауки.
комментарии - 478
Потому что у них не было адекватной классовой теории. Как минимум четыре класса надо выделять с бюрократией и мелкой буржуазией - иначе все общестаоведенье совковый научный коммунизм - т.е. сплошной бред. cialis soft online <a href=" https://tadalafilusi.com/# ">generic version of cialis</a> [url=https://stromectolgf.com/#]generic ivermectin[/url] ivermectin 18mg https://stromectolgf.com/# stromectol over the counter ivermectin 6mg <a href=" https://stromectolgf.com/# ">stromectol 3 mg tablets price</a> Thanks, Plenty of facts! Nicely put. With thanks. Nicely put. Thanks. You stated that really well. Awesome forum posts. Regards! Reliable posts. Kudos. Awesome posts, Thanks! You reported this terrifically! Kudos. A lot of content! Fine stuff. With thanks! Kudos. Quite a lot of postings! With thanks. A lot of stuff. This is nicely put. . Thank you. I enjoy it! Мой комментарий
|
Подписка
|
Великий русский философ Дмитрий Евгеньевич Галковский в последнем цикле своих лекций вывел этих двух проходимцев - Маркса и Энгельса, на чистую воду. Ваша песенка спета, господа марксисты!