Россия – хрестоматийный пример полиэтничного и полирелигиозного общества, в котором межнациональное и межконфессиональное согласие является непреложным условием социального и политического развития. Отсутствие комфорта и взаимопонимания в данных сферах для любой из конфессиональных и этнических групп страны влечет за собой риск дестабилизации и потенциально является угрозой национальной безопасности. Работа по обеспечению атмосферы мира и согласия между представителями разных конфессий и этносов в РФ должна вестись непрерывно и с привлечением широкого спектра современных информационных и коммуникационных средств, стратегий и технологий.
Доктринальные основы государственных инициатив
Начиная с 2010-х г. российской властью предпринят ряд более или менее эффективных усилий, «связанных с созданием условий для укрепления государственного единства, формирования общероссийского гражданского самосознания, этнокультурного развития народов России, гармонизации межнациональных (межэтнических) отношений, развития межнационального (межэтнического) и межрелигиозного диалога и предупреждения конфликтов» [17]. Приоритет поставленных Стратегией государственной национальной политики 2012 г. целей (среди которых абсолютно главенствующей видится «гармонизация») находит отражение во всех законодательных мерах по ее выполнению: от планов мероприятий по ее реализации до самостоятельных федеральных целевых программ.
В текущих исторических условиях, сопровождающихся новыми вызовами и рисками, стратегические принципы были дополнены и детализированы в документе 2018 года. В ряду приоритетных направлений государственной национальной политики РФ теперь отмечена «профилактика экстремизма и предупреждение конфликтов на национальной и религиозной почве; обеспечения межнационального и межрелигиозного мира и согласия, прежде всего в регионах с высокой миграционной активностью, со сложным этническим и религиозным составом населения, а также на приграничных территориях РФ» [18].
Ключевым в доктринальных документах в области национальной политики закономерно является вопрос управления и контроля, в данном случае речь идет о чрезвычайно сложном и чувствительном объекте приложения – этнополитических рисках. Первым и базовым инструментом реализации государственной национальной политики является сложившаяся система управления: Совет при президенте по межнациональным отношениям, профильные подразделения администрации президента и правительства, Межведомственная рабочая группа по вопросам межнациональных отношений, органы государственной власти субъектов федерации и местного самоуправления. По решению президента наиболее важные, сложные и спорные вопросы реализации государственной национальной политики могут рассматриваться на заседаниях Совета Безопасности и Государственного совета с участием Общественной палаты, совещательных и консультативных органов при президенте РФ [18]. Таким образом, эффективность реализации государственной национальной политики должна обеспечиваться «непрерывной и согласованной деятельностью» государственных органов (федеральных и региональных), органов местного самоуправления, институтов гражданского общества. Хотя не стоит забывать о том, что зачастую местные власти и общественные институты имеют не так много возможностей (как институциональных, так и материальных) для реализации положений Стратегии на местах.
Прямого апеллирования к институту Церкви определяющие государственную национальную политику документы не содержат. Религиозные организации фигурируют в документе в трех измерениях. Речь идет о деятельности по развитию межнационального и межконфессионального диалога, возрождению семейных ценностей, противодействию экстремизму, национальной и религиозной нетерпимости; деятельности многофункциональных культурно-образовательных интеграционных центров (миграционная тема), а также в контексте взаимодействия со СМИ по вопросам реализации государственной национальной политики. Отдельная тема – учет религиозных (и этнических) аспектов в работе с личным составом Вооруженных Сил РФ, органов внутренних дел РФ и иных силовых ведомств.
Умеренным присутствием религиозная компонента отмечена в работе законодателей. Так, на парламентских слушаниях в декабре 2013 г., т.е. через год после принятия Стратегии-2012, религиозная тематика преимущественно была вложена в уста присутствовавших на заседании религиозных деятелей: председателя отдела Московского патриархата по взаимодействию Церкви и общества В.А. Чаплина и заместителя председателя Совета муфтиев России Р.Р. Аббясова. Основной темой для светских участников такого рода дискуссий сегодня, как и шесть лет назад, по-прежнему является миграция. В частности, Федеральная миграционная служба России в рамках работы по адаптации и интеграции иностранных граждан в РФ регулярно отчитывается помимо прочего о тесном взаимодействии с десятками религиозных организаций. С учетом религиозной принадлежности большинства трудовых мигрантов, речь идет о контактах преимущественно с местными мусульманскими организациями. С апреля 2013 г. ФМС и РПЦ объединили усилия по «социально-культурной адаптации иностранных граждан и лиц без гражданства…, их интеграции в российское общество на основе уважения и соблюдения традиционных ценностей и устоев народов Российской Федерации», а также «по предупреждению и (или) преодолению межнациональных, межэтнических, межконфессиональных конфликтов» [16].
Важным уточнением к проблеме участия религиозных организаций в государственной национальной политике является то, что вовлечению подлежат исключительно традиционные российские религии – в том виде, как это было представлено в программной статье В.В. Путина «Россия: национальный вопрос», предварившей все последующие государственные инициативы в изучаемых сферах и определившей их основные направления. Наряду с последовавшим 7 мая 2012 года Указом президента РФ № 602 «Об обеспечении межнационального согласия», статья была и остается концептуальным ядром деятельности государства в вопросах гармонизации межнациональных и межконфессиональных отношений. В отличие от Указа и последующих документов, статья важна не призывом к сотрудничеству, но обозначением ожиданий государства от всех четырех «российских традиционных» религий, хотя и не артикулировала содержательное наполнение этих ожиданий: «в основе православия, ислама, буддизма, иудаизма …лежат базовые, общие ценности: милосердие, взаимопомощь, правда, справедливость, уважение к старшим, идеалы семьи и труда. Эти ценностные ориентиры невозможно чем-либо заменить, и их нам надо укреплять» [14].
Программные заявления были адресованы к различным аудиториям. Они дали ясное разрешение представителям государства на широкое привлечение представителей главных российских религий, объявляли совместную работу желательной и, собственно, давали ей официальный старт; представителям духовенства[1], помимо приглашения к союзу с государством в реализации национальной политики, был выдан своего рода карт-бланш на форму и степень этого участия: это российская система образования и просвещения, социальная сфера, Вооруженные силы. Наконец, аудиторией этой статьи стали не упомянутые автором нетрадиционные религии в России – с прямо противоположным посылом о не-привлечении, неучастии или исключении их из этого процесса.
Деление на традиционные и нетрадиционные религии – самостоятельная тема. Мы коснемся ее только в контексте рисков, неизбежно, на наш взгляд, сопряженных с активным вовлечением религиозных институтов в дела государства, особенно в плоскости госрегулирования национальных и (меж)конфессиональных отношений. Не оспаривая тезис об общности нравственных, моральных и духовных ценностей всех традиционных религий России, напомним, что ни одной из них не принадлежит исключительное право на их трансляцию в российском обществе. И укреплять их со стороны государства вполне реально и с позиции поддержки общих гуманистических идеалов, коими упомянутые в «ценностные ориентиры» в полной мере являются, и согласно прописанным в Конституции положениям о светском характере РФ.
Кроме того, это позволит избежать дополнительных рисков, связанных со степенью присутствия православия, ислама, буддизма, иудаизма в предполагаемых сферах в различных (по национальному и религиозному составу населения; по уровню распространения и влияния религиозных организаций; по способности соседствовать друг с другом без конфронтации) регионах страны. Очередное ранжирование – в государственном, региональном и т.д. масштабе – неизбежно приведет к созданию «новых, теперь уже религиозных меньшинств» [1. С. 124]. Угрозу такого же характера таит в себе первичное деление религий на традиционные и нетрадиционные для России, если на базе этой градации закрепляется то, что одни обладают большим объемом прав, чем другие.
Конечно, исторический опыт и политическая реальность дают множество более или менее эффективных примеров отношений церкви и государства: от США и Канады с практикой строгого разделения религии и государства до Ирландии, Норвегии и Англии с государственной поддержкой религии. Поиск Россией собственной рабочей модели – не исключение. Другое дело – плоскость, в которой предполагается наладить эффективное взаимодействие (не только церкви и государства, но религий между собой) и, главное, получить результат совместных усилий – укрепление «исторического государства», «государства-цивилизации, которое способно органично решать задачу интеграции различных этносов и конфессий» [14]. И здесь встает вопрос о консолидирующем потенциале российских традиционных (впрочем, и остальных) религий. Сложность в том, что специфика неизменных задач любой из религиозных общин по целому ряду критериев не совпадает с интересами полиэтничного государства в стремлении сохранить имеющееся разнообразие на своей территории и при этом не допустить его разгармонизации. Отсюда мы постоянно имеем дело с «магией цифр» в статистике российской религиозности, сталкиваемся с перманентной борьбой за ресурсы на местах и борьбой против доступа к таким ресурсам конкурирующих религиозных организаций и т.п.
Не менее сложным на деле оказывается и соблюдение заявляемой на бумаге приверженности принципу равноудаленности государства от всех конфессий: деление на традиционные и нетрадиционные религии с различным объемом прав и полномочий – яркий тому пример. В силу указанных и иных причин более узкого характера (внутриконфессиональная и/или региональная специфика и т.п.), думается, что идея общегражданского единения и работа по его обеспечению, является площадкой, где эффективное взаимодействие религиозных и светских структур на постоянной основе вряд ли возможно, по крайней мере, в текущих условиях.
Русская Православная Церковь: с государством или без
Присутствие и роль Русской Православной Церкви (РПЦ) в истории России сложно переоценить. Мы видим объяснения устойчивости российского государства сквозь призму связи территории и православия [3. C. 16], видим ожидания современной России в отношении РПЦ, видим, что, по-прежнему, российское «общественное мнение имеет склонность предоставлять РПЦ большой кредит доверия, а ее политические демарши пропускать мимо ушей» [19], хотя часть этого иммунитета, несомненно, утрачена за последние несколько лет. Сама РПЦ устами ее главы характеризует церковно-государственные взаимоотношения в странах канонической ответственности следующим образом: «Деятельность Русской Православной Церкви имеет ярко выраженный наднациональный характер. Это проявляется, в частности, в том, что она осуществляет свое служение не в одном государстве и окормляет не один народ или этнос, но включает в сферу своего канонического попечения более полутора десятка разных стран.…В каждой отдельной стране церковно-государственные и церковно-общественные отношения выстраиваются особым образом» [4].
Приведенный отрывок красноречиво демонстрирует серьезные различия между «видением» рассматриваемой проблематики РПЦ и российским государством (в докладе церковно-государственные отношения в РФ предстают лишь одним из кейсов). Кстати, Межрелигиозный совет России упоминается в докладе один раз и то вкупе с взаимодействием традиционных религий. Показательно, что и в отчете о деятельности Совета ключевыми остаются вопросы защиты нравственных и семейных ценностей, а также развития в стране теологического образования. В фокусе внимания РПЦ находятся проблемы развития самого этого института с большим интересом к общецерковной статистике; социальная, благотворительная деятельность – сквозь призму волонтерства (с акцентом на помощь бездомным, алко- и наркозависимым, оказавшимся в трудной жизненной ситуации); миссия среди молодежи; духовное образование; религиозное образование и воспитание; монастыри и монашество; миссионерская деятельность (в т.ч. противосектантская работа и миссия среди коренных малочисленных народов); информационная работа; епархиальное управление и взаимодействие в митрополиях; дальнейшее развитие института помощников благочинных и настоятелей крупных приходов; финансы и хозяйство; церковь и культура (с вопросами кощунства и богохульства, открытия и поддержания православных библиотек, сохранения памятников). Как видим, проблематика межнационального и межконфессионального взаимодействия в РФ не является на данном этапе центральной для РПЦ.
В то же время нельзя сказать, что РПЦ отдает на откуп кому-либо тему единства в ином, нежели у государства, видении и масштабе. «Мир людей тоскует о единстве и всегда ищет единства… Единство, являемое Церковью, пролегает поверх преходящих барьеров и разделений. Это единство вечное и вневременное, нетленное, всегда актуальное и никогда не устаревающее…» [4]. Еще более отчетливо это прозвучало в проповеди Патриарха Кирилла в подмосковной Кашире в июле 2018 г.: «Две тысячи лет! Какие только общественные формации не сменились! Какая только власть не существовала! Какие только этносы не брали верх, а потом уходили в небытие! Что только не происходило на культурной арене – даже перечислить всего невозможно! И все это не работало на единство, а Церковь свое единство сохранила…» [13]. При этом во всех выступлениях руководителей РПЦ гармонизации отношений между представителями различных этнических и религиозных групп посвящено, как правило, несколько строк констатирующего характера, в общем и целом, повторяющих заявления В. Путина и транслирующих выбранный вектор в государственной национальной политике.
С точки зрения РПЦ, из более 35 поправок и нескольких подзаконных актов, внесенных за последние годы, особого внимания «заслуживают законодательные новеллы, касающиеся восстановления прав студентов духовных учебных заведения на отсрочку от призыва на военную службу в период обучения, изменения юридического статуса религиозных организаций, осуществления реставрации памятников архитектуры, находящиеся в собственности религиозных общин на средства государственного финансирования, включения в законодательство понятия религиозно-исторического места» [12]. Особое внимание также уделяется присутствию РПЦ в Вооруженных Силах РФ и системе ФСИН. Как видим, РПЦ последовательна в своих интересах и приоритетах. Ключевые направления ее деятельности подкреплены структурой синодальных учреждений (синодальные отделы по тюремному служению, по взаимодействию с Вооруженными Силами и правоохранительными органами, по делам молодежи, Синодальный отдел по монастырям и монашеству, Синодальный отдел религиозного образования и катехизации, Синодальный миссионерский отдел и т.д.). К числу более или менее имеющих отношение к рассматриваемой проблематике могут быть отнесены: Синодальный отдел по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, Отдел внешних церковных связей и Синодальный комитет по взаимодействию с казачеством.
Взаимодействие с иными религиями и конфессиями институционально закреплено за двумя из четырех секретариатов Отдела внешних церковных связей: по межхристианским и по межрелигиозным отношениям. Основные направления внешней деятельности Московского Патриархата, с одной стороны, лежат за пределами России. С другой – касаются сферы межправославных, межхристианских и межрелигиозных отношений.
В видении и позиции РПЦ тема межрелигиозного взаимодействия доминирует над темой межнационального, хотя публичная риторика высших иерархов часто выводит их в крепкой сцепке, но содержательно (меж)этническая составляющая представляет собой своего рода «довесок», «приложение» к основной – межрелигиозной, что вполне с учетом специфики РПЦ как института. Однако ее представители довольно дисциплинированно принимают участие в работе ответственных за формирование межнациональных отношений в РФ и реализацию государственной национальной политики структур, а также в мероприятиях, так или иначе связанных со сферой межэтнического взаимодействия и общения (открытие музеев, выставок, форумы, фестивали и др.).
Ни светские, ни церковные структуры, впрочем, не делали и не делают тайны из изначальной специфики государственно-церковных отношений в России. Еще до старта основного массива инициатив государства в (меж)национальной сфере в соответствующем Департаменте Министерства регионального развития отмечали, что «и покойный патриарх Алексий II, и Святейший Кирилл последовательно проводили и проводят линию на автономию Церкви от государства, подчеркивая, что у Церкви есть интересы, которые порой не совпадают с интересами государства» [11], справедливо отсылая к Основам социальной концепции РПЦ, где сформулирована ее четкая позиция относительно государства и церковно-государственных отношений. В частности, там зафиксировано, что «Церковь как богочеловеческий организм имеет не только таинственную сущность, неподвластную стихиям мира, но и историческую составляющую, входящую в соприкосновение с внешним миром, в том числе с государством». А поскольку государство в силу своей светскости «не связывает себя какими-либо религиозными обязательствами», то «его сотрудничество с Церковью ограничено рядом областей и основано на взаимном невмешательстве в дела друг друга» [9].
Интересным в Основах представляется видение нации и позиция РПЦ по отношению к ней. «В современном мире понятие «нация» употребляется в двух значениях – как этническая общность и как совокупность граждан определенного государства. Взаимоотношения Церкви и нации должны рассматриваться в контексте как первого, так и второго смысла этого слова… Христианин призван сохранять и развивать национальную культуру, народное самосознание. Когда нация, гражданская или этническая, является полностью или по преимуществу моноконфессиональным православным сообществом, она в некотором смысле может восприниматься как единая община веры – православный народ» [9].
Действия РПЦ в межнациональной и межконфессиональной сферах, степень и форма ее участия в реализации государственной национальной политики согласуются с выраженной в церковных документах и публичных выступлениях иерархов позицией. Демонстрируя готовность и стремление к диалогу с государством, она интенсивно развивает сотрудничество с государственными структурами по направлениям, находящимся в зоне ее постоянного интереса. Иные направления должного (ожидаемого) развития, как правило, не получают. Представляется, что тема (меж)национальных и (меж)религиозных отношений в российском обществе, скорее, относится к группе последних. Поддержка и активность РПЦ в этой области на данном этапе вряд ли будет соответствовать имеющимся ожиданиям. В то же время при необходимости у нее всегда остается возможность участие нарастить – это вопрос доброй воли и правильно заданной мотивации.
Роль РПЦ в гармонизации межнациональных и межконфессиональных отношений: восприятия и оценки
Одним из ключевых показателей для оценки эффективности деятельности в плоскости межнациональных и межконфессиональных отношений являются социологические опросы, выявляющие общие настроения и долю граждан, положительно оценивающих состояние межнациональных/межконфессиональных отношений, а также глубинные интервью. Систематический мониторинг общественного мнения в данной сфере и, что важно, финансирование таких проектов – один из значимых положительных итогов усилий государства по регулированию межнациональных отношений в российском социуме. Материалом для анализа стали серия репрезентативных социологических проектов, реализованных АНО КПЦ «Люди» в период с 2015 по 2017 гг. в городах с полиэтничным составом населения (Москва, Санкт-Петербург, Казань, Нижний Новгород, Самара, Уфа), а также глубинные интервью, проведенные авторами с представителями духовных миссий всех российских традиционных религий в период с 2015 по 2018 гг. Данные проектов «Комплексная программа формирования межконфессиональной толерантности, через всестороннее изучение и освещение аспектов деятельности РПЦ» (2015), «Формирование и поддержание межконфессионального согласия как условия стабильности и безопасности российского общества» (2016) и «Роль православия в гражданско-патриотическом воспитании и укреплении дружбы между народами РФ» (2017) с выборкой в каждом случае по 3 тыс. чел. рассматриваются на фоне общероссийских результатов в схожие или близкие годы.
Результаты общероссийских опросов и названных социологических исследований выявляют менее оптимистичную картину, чем это регулярно подается в публичной риторике. «Если треть населения страны оценивает межнациональные отношения как «внешне спокойные, но внутренне напряженные», а 4-16% видит их напряженными и на грани открытых столкновений, то на чем держится межнациональное согласие?» [5. C. 119].
Указанная треть фигурирует в разных опросах, проводившихся в последние годы в различных регионах. Так, например, определяя собственное отношение к представителям иных национальностей, проживающих в России (без учета мигрантов), респонденты Москвы, Санкт-Петербурга и Нижнего Новгорода в 2014-2015 гг. в большинстве своем характеризовали его как положительное или нейтральное – 41% и 21% соответственно. При этом более трети опрошенных признавали, что испытывают неприязнь к определенным этническим группам, а 7% – к большинству из них.
Наименьшую степень толерантности проявили жители Нижнего Новгорода: 15% нижегородцев недружелюбны почти ко всем «чужакам». Близкая картина с ответами на вопрос о «готовности принять человека другой национальности» в Астраханской и Калининградской областях, а также Москве: как партнера по работе – это готовы сделать 68-82%, как начальника – 57-68%, как соседа – 73-84%; готовность к межэтническому общению в деловой и неформальной сфере обозначают 62% респондентов в Астраханской области, 63% – в Калининградской, 44% – в Москве, 43% – Саха (Якутия) и 37% – в целом по РФ [5. C. 114-115]. Более определенную позицию россияне занимают в вопросе применения насилия в межнациональных спорах: в пользу его недопустимости высказались 54% россиян (при этом самый высокий показатель продемонстрировали жители Астраханской области – 80%, далее с 75% Калининградская область, 67% – Москва, 57% – Саха) [5. C. 115].
Данные опросов фиксируют устойчивую связь возраста респондентов и их лояльности по отношению к представителям иных этнических групп: чем старше – тем лояльнее. Интересные наблюдения сделаны в отношении социальных сетей: так, аудитория «Одноклассников» показала 11% нетерпимых против 7% в целом по массиву; а наибольшую толерантность проявили те, кто не зарегистрирован ни на одном из ресурсов – 45% против 41 в целом по массиву (проект Фонда С. Саровского). Эти тенденции нашли отражение в отдельных глубинных интервью с представителями православного духовенства. «В соцсетях очень агрессивное отношение, но тот же человек, выходящий на улицу, который встретит священника, например, в транспорте, он вполне спокойно относится и даже может подойти с вопросами, которые его волнуют» [10]. То, что существенная роль в активизации конфликтного потенциала в поликонфессиональной среде принадлежит СМИ, в том числе сетевым медиа, в частности показал телефонный опрос, проведенные в 2017 г. в Санкт-Петербурге [15. C. 16].
Опрошенные в Москве, Нижнем Новгороде и Санкт-Петербурге не выразили уверенности в том, что межнациональных конфликтов в стране можно избежать: только 17% посчитали это вероятным, тогда как 27% убеждены, что противостояние неизбежно. Еще 34% признают сложность регулирования этого вопроса, однако не отрицают возможности предотвращения конфликтов. При этом москвичи выдают максимальный пессимизм – 45% настаивают на неизбежности столкновений и/или прочих проблемных ситуаций на национальной почве.
Ответы на вопрос «Приходилось ли Вам лично испытывать дискриминацию по национальному или религиозному признаку в течение года?» распределились следующим образом: нет – 65%, в единичных случаях – 10%, многократно – 2%. В данном контексте стоит обратить внимание на 23% затруднившихся с ответом на этот вопрос, хотя он относился к их личному опыту. Причина таких ответов, прежде всего, в том, что некоторым респондентам был не вполне понятен смысл термина «дискриминация», вследствие чего им оказалось трудно соотнести с ним события собственной жизни. Поэтому «подвергшихся дискриминации» на деле могло быть больше зафиксированных 12%. В ответах на вопрос «С какими именно проявлениями дискриминации Вы сталкивались?» лидировал ответ: «оскорбительные высказывания о моей национальности или религии», далее шло «физическое насилие, примененное ко мне из-за моей национальности или религии», «несправедливое отношение», «грубое обращение», «угрозы», «порча имущества» (перечислены в порядке убывания).
К числу наиболее влиятельных общественных институтов, участвующих в формировании климата межнациональных отношений в российском социуме респонденты отнесли образовательные учреждения, семью, РПЦ. Их благотворную роль отметили 59%, 56% и 51% соответственно. Таким образом, РПЦ в общественном мнении уверенно занимает нишу акторов, способствующих улучшению общения между представителями разных национальностей. Лишь 10% посчитали ее роль «препятствующей улучшению общения». Еще 19% отказали РПЦ во влиянии на эти процессы, и 19% затруднились с ответом.
Позиции государства в восприятии респондентов по той же шкале заметно слабее церковных. Если в «положительном секторе» разрыв не такой большой – 48% против 51%, то в «отрицательном» («препятствует улучшению общения») он гораздо существеннее – 25% против 10%. 14% в каком-либо влиянии государству отказали, 13% затруднились с ответом. Позиции других религиозных организаций (из числа традиционных, за исключением РПЦ) замыкают перечень факторов, оказывающих влияние на формирование межнациональных отношений в России, и выглядят следующим образом: 21% – «способствуют улучшению общения», 4% – «препятствуют улучшению общения», 8% – «никак не влияют» и 68% – «затрудняюсь ответить».
РПЦ уверенно лидирует и в ежемесячных измерениях одобрения деятельности общественных институтов, проводимых ВЦИОМ, уступая (правда, с существенным отрывом) только российской армии: стабильно одобряет деятельность РПЦ устойчивое большинство (от 68,8% в марте 2019 г. до 64,7 % в июне). Неодобрение деятельности РПЦ, хотя и остается одним из самых низких (вторая позиция после армии), показывает однако последние месяцы устойчивый рост: март 2019 – 17,2%; апрель – 19,5%; май – 22,3%, июнь – 21,1%. И итоге у Церкви один их самых высоких индексов одобрения, который колеблется от 52 до 41%. Для сравнения: у армии он составляет от 80 до 72%. Следующую после РПЦ строчку в индексировании занимают правоохранительные органы: от 31% в марте 2019 г. до 19% в июне [2].
В то же время РПЦ была лишена внимания респондентов в опросе ВЦИОМ, приуроченном ко Дню народного единства 2018 г., где в числе главных символов России прозвучали «народ» и «любовь к родине и патриотизм». Впрочем, причина этого, по словам митрополита Волоколамского Иллариона, в некорректной постановке вопроса – «таким образом, чтобы люди об этом не вспомнили» [8]. Он дал и свою оценку текущему положению дел в межконфессиональной сфере. «Если говорить о вере в Бога, то подавляющее большинство людей в России верующие. Около 70 % нашего населения отождествляет себя с Православной Церковью. Есть большой процент мусульманского населения, также есть буддисты, иудеи, представители иных христианских конфессий. А вот людей, которые не отождествляют себя ни с какой религией, у нас достаточно мало. Поэтому, конечно, в целом мы можем говорить, что у нас народ верующий в своем подавляющем большинстве. В то же время наше государство не дискриминирует людей из-за их убеждений, поэтому у нас имеют право на высказывание и верующие, и неверующие. Сейчас происходят интересные диалоги в публичном пространстве между людьми религиозными и теми, кто придерживается атеистического мировоззрения, и никто никакую веру другим не навязывает. Думаю, что на сегодня это лучшая модель, которая может существовать в отдельно взятой стране» [8].
Представляется, что здесь мы, с одной стороны, имеем дело с определенной магией цифр, как минимум, легко аффилируя с РПЦ даже весьма экзотические группы, например, т.н. «православных атеистов». С другой – с характерным для россиян феноменом этнодоксии – «системой верований, которая жестко связывает этническую идентичность группы с ее доминирующей религией» [21. P. 644]. В результате в России определяющие себя как православные – это не всегда верующие. «Называя себя «православными», люди либо обозначают свою идентичность через подданство государству, либо подчеркивают национальный и этнический компоненты своей идентичности» [6. C. 35].
Интересно, что респонденты разных возрастных категорий, вероисповедания и места проживания фиксируют ощущаемое ими повышение уровня общей религиозности в российском обществе, тогда как духовенство (всех традиционных религий), наоборот, утверждает его однозначное понижение в последние 5-10 лет. Отмеченная разница дополняется разрывом в численном восприятии пропорций «верующий/неверующий»: среди категории, которая собирательно и условно, т.к. в разделении респондентов по оси «духовенство и не духовенство» сюда вошли также и приверженцы атеизма, была обозначена как «миряне», процент в пользу верующих против атеистов достигал 80% и даже 90%, тогда как представители духовенства, в среднем, оценили его не выше 50%.
Противоречивость оценок и восприятий соотносятся с неоднозначностью и противоречивостью позиции и роли РПЦ в проблематике межнационального и межконфессионального взаимодействия, а также в реализации государственной национальной политики. Церковь остается «объектом ожиданий» [20] со стороны государства и общества. Одному из главных общественных институтов выдан беспрецедентный карт-бланш на ведение деятельности в данной сфере, но пока РПЦ эту опцию использует лишь частично. Пассивность Церкви в данном вопросе на фоне исключительной активности по целому ряду других направлений объясняется слабой мотивацией ввиду явного отсутствия интереса к местной межнациональной проблематике.
Форсировать эту инертность могут резонансные общественно-политические события, имеющие под собой (меж)национальную и/или (меж)религиозную почву, попытки перехватить спящую пока инициативу у РПЦ другими религиозными общинами, либо решение (имитация решения) государства передать полномочия в межнациональной сфере другому игроку. Попытки первых и возможные действия главного политического игрока по перераспределению полномочий в крайне чувствительной среде межнациональных и межконфессиональных отношений могут стать не гармонизатором, но триггером ситуации. Поэтому крайне важным видится необходимость модернизации и активизации политики РПЦ.
Выводы
Понимание важности, а равно и сложности задачи по гармонизации межнациональных и межконфессиональных отношений в современной России отражено в официальной риторике. Дорога к пониманию вопроса этнической/религиозной идентичности, их связи с текущей реальностью, непреходящей актуальности и значимости, в том числе в управленческих задачах, была долгой и непростой. За последние годы политика государства в сфере межнациональной и межконфессиональной гармонизации позволила добиться довольно многого.
Однако предстоит сделать еще больше, поскольку и сейчас, «российское публичное пространство пронизано противоречиями и конфликтами» [7. C. 265], в том числе в его (меж)этническом срезе. В этой связи исследование позиции и роли РПЦ в названных процессах, изучение ожиданий государства и общества от действий данного игрока является крайне важным не только с научной, но и с практической точки зрения. Ответ на вопрос: «Каким будет российское единство в XXI веке, и будет ли оно вообще?», во многом зависит от выстраивания межнационального и межконфессионального диалог.
Литература
1. Арляпова Е.С. Размышления к научно-практическому семинару по обсуждению статьи В. Путина «Россия: национальный вопрос» // Вопросы национальных и федеративных отношений. 2012. №1 (16). С. 122-125.
2. ВЦИОМ. Деятельность общественных институтов. URL: https://wciom.ru/news/ratings/odobrenie_deyatelnosti_obshhestvennyx_institutov/
3. Гуня А.Н., Ефимов А.Б. Региональное разнообразие и различия в освоенности территории России как факторы ее современного развития (религиозно-философский аспект) // Культурное наследие России. 2018. № 2. С. 15-22.
4. Доклад Святейшего Патриарха Кирилла на Архиерейском Соборе РПЦ // Официальный сайт Московского Патриархата. URL: http://www.patriarchia.ru/db/text/ 5072994.html
5. Дробижева Л.М. Межнациональное согласие в политике государства и массовом сознании // Вестник Российской нации. 2015. № 5 (43). С. 105-126.
6. Емельянов Н.Н. Парадокс религиозности: откуда берутся верующие? // Мониторинг общественного мнения. 2018. № 2. С. 32-48. DOI: 10.14515/monitoring.2018.2.02
7. Малахов В., Летняков Д. Ислам в восприятии российским обществом: сравнительно-политический анализ // Государство, религия, Церковь в России и за рубежом. 2018. № 2. С. 248-271. DOI: http://doi.org/10.22394/2073-7203-2018-36-2-248-271
8. Митрополит Волоколамский Иларион: Терроризм – заразительная идеология // Официальный сайт Московского Патриархата. URL: http://www.patriarchia.ru/db/text/5306560.html
9. Основы социальной концепции Русской Православной Церкви // Официальный сайт Московского Патриархата. URL: http://www.patriarchia.ru/db/text/419128.html
10. Отношение к Церкви: Настороженное, восторженное и саркастичное… // Фома. 3 сентября 2015. URL: https://foma.ru/otnoshenie-k-tserkvi-nastorozhennoe-vostorzhennoe-i-sarkastichnoe.html
11. Православие и русские ценности // Фома. Июнь 2011. URL: https://foma.ru/pravoslavie-i-russkie-czennosti-video.html
12. Предстоятель Русской Православной Церкви рассказал о развитии церковно-государственного диалога в России // Официальный сайт Московского Патриархата. URL: http://www.patriarchia.ru/db/text/5073223.html
13. Проповедь Святейшего Патриарха Кирилла в Преображенском соборе подмосковной Каширы // Официальный сайт Московского Патриархата. URL: http://www.patriarchia.ru/db/text/5241500.html
14. Путин В.В. Россия: национальный вопрос // Независимая газета. 23 января 2012. URL: http://www.ng.ru/politics/2012-01-23/1_national.html
15. Родионова Е.В. Конфликтогенный потенциал религиозных установок жителей мегаполиса: по материалам исследования в Санкт-Петербурге // Мониторинг общественного мнения. 2018. № 2. С. 209-224. DOI: 10.14515/ monitoring.2018.2.12.
16. Соглашение о взаимодействии Русской Православной Церкви и Федеральной миграционной службы России. URL: http://www.patriarchia.ru/db/text/2917828.html
17. Стратегия государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 года. URL: https://zakonbase.ru/content/part/1293590
18. Указ Президента РФ о внесении изменений в Стратегию государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 года от 6.12.2018. URL: http://static.kremlin.ru/media/events/files/ru/zb8ne3ZCBHvIwztJfgKM3BHPo7AOVG3j.pdf
19. Филатов С.Б. Политическое православие патриарха Кирилла. URL: https://russiaforall.ru/ materials/1391954503
20. Филатов С.Б. Православие в контексте посткоммунизма: «Государственная церковь» и свобода совести // Век ХХ и мир. 1992. № 1 // http://old.russ.ru/antolog/vek/1992/01/filat.htm
21. Karpov V., Lisovskaya E., Barry D. Ethnodoxy: How Popular Ideologies Fuse Religious and Ethnic Identities // Journal for the Scientific Study of Religion. 2012. Vol. 51. № 4. Р. 638-655. DOI: https://doi.org/10.1111/j.1468-5906.2012.01678.x
Sildenafil 150 Mg [url=http://apcialisle.com/#]Cialis[/url] Does Cephalexin Work On Nail Infections <a href=http://apcialisle.com/#>Buy Cialis</a> Amoxicillin Suspention Dosage For Cat