Что скрывает феномен С. Ю. Витте
11
11867
На небосклоне последнего царствования сверкает звезда министра финансов Сергея Витте. Ее ослепительное сияние подкрепляет версию о вырождении верхов, иллюстрирует их недееспособность. Нам упорно указывают: они не могли оценить гения российской модернизации, и потому его благие усилия сошли на нет. Неудивительно, что фигура отвергнутого реформатора востребована теми постсоветскими учеными, которые пытаютсяоправдать историческое фиаско отечественных либералов. Историографическая востребованность Витте объясняется и техническими причинами: все сведения о нем лежат на поверхности, исследователей ждут готовые оценки всего и вся, изложенные в собственных обширных мемуарах министра. Но, пожалуй, главное, что там обнаруживается, – это самопрезентация Витте в качествеглавного модернизатора России, окруженного отсталыми и косными людьми. В советский период этот взляд наиболее последовательно выражал И.Ф. Гиндин: он рассматривал деятельность Витте как попытку продвигать буржуазные реформы, к которым верхи, в отличие от либеральных бюрократов 1860–1870-х годов, оказались не готовы. [18] А после крушения СССР российские ученые заговорили уже о целой реформаторской системе, разработанной Витте [2]. Все закончилось исследованиями, несмотря на добротный уровень, являющимися лишь иллюстрацией к виттевским мемуарам [49].
Сомнения в правдивости мемуаров Витте высказывались с момента их публикации за границей.Очевидцы царской поры отнеслись к ним как не к объективному изложению, а к покрывалу, наброшенному в угоду личным амбициям на целый период истории. Последний царский министр путей сообщения, всю жизнь проработавший в железнодорожной отрасли, Э.Б. Кригер-Войновский указывал на присущее Витте бесцеремонное обращение с истиной, что особенно проявилось в его воспоминаниях [71]. Менее дипломатично выразился бывший директор департамента полиции А.А.Лопухин: «Как бы ни смягчать мнение о них, их нельзя рассматривать иначе, как свидетельство полной потери автором малейших признаков достоинства» [82]. Злобным пасквилем назвал их и бывший чиновник МВД С.Н. Палеолог [102]. Занимавший пост начальника канцелярии министерства двора А.А.Мосолов даже написал собственные мемуары – именно в противовес виттевскому опусу [96]. А Л.М. Клячко-Львов после знакомства с текстом посчитал нужным опросить оставшихся в стране представителей царской бюрократии, дабы хоть что-то противопоставить этим откровениям [58]. К сожалению, имена действительно признанных в ту эпоху авторов модернизационной стратегии сегодня вспоминают гораздо реже имени плодовитого мемуариста. Речь идет прежде всего о предшественнике Витте на посту министра финансов Н.Х. Бунге. Он обладал репутацией интеллектуала, чьи научные труды и публикации пользовались популярностьюв царской России, его даже именовали «министром-книжником» [81]. Витте же ничем подобным похвастаться не мог: налет славянофильства, привитого дядей – получерносотенным Р.А. Фадеевым, будни на железной дороге, небольшие заметки в «Московских ведомостях» М.Н.Каткова и «Руси» И.С.Аксакова, да еще две брошюры. Одна посвящена специальной теме «Принципы железнодорожных тарифов по перевозке грузов» (1883) – предложенный в ней набор общеизвестных мер ни у кого не вызвал возражений, хотя автор упорно использовал на Юго-западных железных дорогах тарифы с теми самыми недостатками, которые критиковал в своем же сочинении, и это не осталось незамеченным [46]. Другая брошюра – «Национальная экономика и Фридрих Лист» (1889) - приурочена к вступлению Витте на государственное поприще в путейском ведомстве [11]. Интерес к Листу навеян не теоретическими познаниями, а славянофильской риторикой, поскольку немецкий ученый провозглашал примат национального в экономике и пользовался симпатиями в этой среде [3]. Однако появление данного труда сопровождалось слухами, будто подлинный его автор – первый муж Матильды Лисаневич (вступившей во второй брак с Витте), который из-за болезни и смерти не успел опубликовать свою работу. Как иронизировали в Петербурге, брошюра досталась Витте в качестве приданого [128]. Об отстраненности Витте от каких-либо интеллектуальных занятий свидетельствует то, что, заняв пост министра финансов, он предлагал выселить Императорскую публичную библиотеку из здания на Невском проспекте и приспособить освободившиеся помещения под фондовую биржу и Государственный банк. Такое безразличие к научно-просветительской цитадели говорит о многом. Лишь протесты научных авторитетов того времени (И.И. Толстой, В.В. Стасов и др.) не дали осуществиться задуманному [52, 76]. Лично знавшие Витте едины в том, что на роль интеллектуала-стратега тот никак не тянул. Так, довольно близкий к нему А.А. Половцев оставил такую характеристику: «человек очень умный, но лишенный и первоначальных, и всяких государственных сведений» [112]. Ему вторит Государственный контролер П.Х. Шванебах, работавший с Витте в правительстве: ему нет равных «в искусстве достигать ближайшие конкретные цели, будь то низвержение противника или заключение займа и даже договора; при этом он совершенно лишен способности к высшим государственным концепциям, совершенно не сведущ в истории и в условиях государственной жизни» [132]. Аналогичную оценку дает и товарищ (заместитель) управделами Совета министров А.С.Путилов, много лет наблюдавший Витте: «В огромном большинстве случаев в образе его действий нельзя видеть того холодного расчета, который обычно руководит действием государственных мужей. Он большей частью действует под влиянием минутного впечатления, только ум и наглость позволяют ему это скрыть и подыскать высокие государственные соображения, побудившие его на этот шаг» [120]. В том же духе высказался К. Головин: «Работоспособностью он отличался необычайной. Энергией он превосходил значительно всех своих коллег… но едва ли желающие видеть в нем прежде всего преобразователя не ошибаются насчет богатства его творчества» [22]. Бывший начальник департамента полиции А.А. Лопухин более резок: «Мне …пришлось видеть много людей самых разнообразных калибров, но я никогда не встречал человека, в котором степень образования, даже сумма практических сведений так не соответствовала его положению, как в Витте. Он окончил курс в университете на математическом факультете, но трудно думать, чтобы после этого он когда-либо что-либо читал» [82]. В завершение приведем мнение лояльного к Витте человека: «…в нем слышался недостаток государственного образования. Он очень слабо владел французским языком, совсем не знал немецкого и с европейским умственным миром был знаком только посредством нескольких переводных отрывков, а литература, кроме наук по его специальности, литература всего образованного мира и знание истории, все было для него чуждое и очень малоизвестное» [21]. На фоне этих оценок нельзя не удивляться маститым современным ученым, называющим Витте «ярким представителем русской экономической мысли» [1]. Появление в Петербурге этого самородка, похожего на управляющего банкирской конторой южного торгового города, стало целым событием [84]. На постах, связанных с железной дорогой, он выглядел вполне органично, но не во главе финансового ведомства. Бросалось в глаза его слабое знакомство с модернизационными планами, намеченными еще Бунге.Так, он в славянофильском духе выступал поборником общины, не видя в ней главной причины сельскохозяйственной отсталости: да, община стесняет предприимчивых лиц, но она «вовсе не предназначена служить ареной для инициативы и экспериментов людей исключительных» – за ней великая охранительная и дисциплинирующая сила [129]. Еще более примечательно отношение Витте к введению золотого стандарта: он предпочитал бумажную инфляцию, чтобы иметь под рукой материал для кредитования предприятий. В первые два года его управления Минфином задуманная предшественниками денежная реформа оказалась свернута. В итоге обозначилась развилка: выпустить золото в обращение через открытие размена либо забыть о реформе, обратившись к выпуску кредитных билетов [23]. Выбор этот имел не только финансовый смысл: речь шла о том, какие предпринимательские группы станут опорой экономического роста. Витте не скрывал симпатий к купеческой буржуазии – принципиальной противнице золотого обращения. Правительственные же финансово-экономические круги, продвигавшие денежную реформу, видели перспективу в привлечении иностранных инвестиций, для чего был необходим золотой стандарт. Развязка последовала только к весне 1895 года, когда Витте все-таки проникся идеями Бунге, начинавшего готовить денежную реформу. Тогда же энергичный министр меняет и точку зрения на общину, ратуя теперь за ее ликвидацию. Спустя годы на Особом совещании по нуждам сельскохозяйственной промышленности Витте признается, что переосмыслил свою позицию после консультаций с Бунге [38]. То есть Витте утрачивает славянофильский налет только после ряда идейных метаморфоз. Публицист, издатель «Гражданина» князь В.П. Мещерский в письме к министру финансов на пасху 1896 года выражал разочарованность патриотического лагеря: «второй год Ваши искренние друзья с грустью сознают, что Вас узнать даже нельзя; святой огонь как будто тухнет…» [105]. Наблюдая за его преображением, в Петербурге острили, «что кайзер Вильгельм II не прочь бы приобрести Витте для замены Бисмарка» [115]. Содержательную уязвимость Витте с лихвой компенсировал решимостью с головой окунаться в дела, а «его непосредственность и отсутствие царедворческих привычек» импонировали Александру III,который видел в этом «внешнее проявление прямоты и искренности» [63]. В деловой хватке чиновника государь смог воочию убедиться в ходе конфликта Минфина с Министерством путей сообщения по поводу строительства железнодорожной ветки Рязань–Казань. На совещание к императору глава финансового ведомства Вышнеградский взял Витте, который помог ему буквально «размазать» оппонентов [48]. Когда Александр III решил отставить главу МПС А.Я.Гюббенета, то после просмотра ряда кандидатов, изъявивших желание видеть на месте товарища министра именно Витте, он, ни с кем не посоветовавшись, сделал последнего управляющим министерством путей сообщения [125]. Вышнеградский остался этим крайне недоволен [8]. Кадровое решение императора стало неожиданным и потому, что в МПС Витте ненавидели, а взаимные оскорбления едва не довели его и Гюббенета до дуэли, о чем судачил весь Петербург [137]. Однако это не помешало Александру III в конце 1892 года (вследствие болезни Вышнеградского) переместить своего протеже в кресло министра финансов. Принимая предложение возглавить ключевое ведомство правительства, Витте понимал, какие трудности его ждут; должность, дававшая большую власть, могла обернуться фиаско. Поэтому он озаботился поиском союзников, и прежде всего подумал о близком к Александру III министре двора графе И.И. Воронцове-Дашкове. Его связывала совместная служба с виттевским дядей Р.А.Фадеевым: когда-то оба начинали на Кавказе адъютантами князя А.И.Барятинского. Затем не прерывали отношений, обменивались визитами, а Воронцов-Дашков помнил еще юного фадеевского племянника, боготворившего своего славянофильски настроенного родственника [9]. Витте подчеркнуто выражал почтение министру двора, часто повторял, что с детства был очарован его «рыцарской натурой»; портрет Воронцова-Дашкова даже украсил кабинет только что назначенного министра финансов на Мойке [70]. Однако надежной опоры из представителя императорского окружения не получилось. Его активность к середине 1890-х годов резко понизилась, не менее шести месяцев в году он стал проводить в своем обширном тамбовском имении, занимаясь сельскохозэкспериментами [70]. Граф сочувствовал Витте, - например, помог ему посадить сотрудника минфина А.С.Ермолова в кресло министра земледелия, - но использование Воронцова-Дашкова в постоянном режиме оказалось проблематичным, а после назначения Кавказским наместником в 1897 году тот вообще отбыл из Петербурга[1] [80]. Покидая МПС, Витте присоединился к интриге по проведению на пост его главы директора хозяйственного департамента МВД А.К.Кривошеина, чего добивался давний приятель последнего – министр внутренних дел И.Н. Дурново. Чтобы завоевать благосклонность Дурново, новый министр финансов «решительным образом» приветствует назначение [79]. Эти увенчавшиеся успехом старания были нелишними и потому, что переезд Витте в Петербург ознаменовался неприятной ситуацией, настроившей против него столичный свет. В киевский период его поддерживал адмирал Н.М. Чихачев, возглавлявший Российское общество пароходства и торговли (РОПиТ), которому принадлежала Одесская железная дорога; там начинал служить молодой Витте, и Чихачев ему покровительствовал [131]. Особенно сблизила их Тилигульская катастрофа 1875 года, когда обоих пытались привлечь к ответственности за халатность, повлекшую гибель людей [9] Но все обошлось, и на карьерах того и другого эта трагедия не отразилась. Более того, адмирал с 1888 года встал во главе Морского министерства, а Витте спустя год оказался начальником департамента Минфина. Чихачев, довольным этим, и здесь берет начинающего чиновника под опеку: в Петербурге говорят, что он даже сватает одну из своих дочерей, коих у него с полдюжины, за Витте. Однако тот женится на Матильде Лисаневич. Негодование адмирала и сочувствующего ему столичного бомонда не знает границ: на репутации Витте, оскорбившего почтенного человека, казалось, поставлено несмываемое пятно [67]. С императором вопрос о женитьбе как раз и помог утрясти И.Н. Дурново [31]. Но вот с петербургскими верхами, где Витте предстояло вращаться, дело обстояло сложнее. И здесь он сделал выбор, который позволил ему состояться как государственному деятелю вопреки неблагожелательному настрою элиты. В мемуарах об этом судьбоносном для себя моменте Витте упоминает сухо: «Я посоветовал государю назначить Сольского, бывшего государственного контролера, который оставил пост отчасти потому, что с ним был удар, а отчасти потому, что он по политическому направлению подходил больше к направлению Александра II, т.е. был так называемого либерального направления» [9]. В этой фразе – ключ к пониманию виттевских успехов. Речь идет о должности руководителя департамента экономии Государственного совета – это серьезная аппаратная позиция: там рассматривались и утверждались сметы всех ведомств. Никакой министр финансов не мог полноценно работать без поддержки руководителя этой ключевой структуры. У Витте перед глазами был пример Вышнеградского, чей авторитет во власти значительно уступал А.А. Абазе, тогдашнего руководителя департамента экономии Госсовета. Подчеркивая свое привилегированное положение, тот нередко действовал, не считаясь с министром. По свидетельству очевидцев, он из Вышнеградского просто «веревки вил» [30]. Витте, не располагавший аппаратными ресурсами, тем более не смог бы противостоять столь мощной фигуре. Более того, отношения между ними стали натянутыми. Причиной послужил уход Гюббенета с должности министра путей сообщения: Абаза стремился, чтобы это важный пост занял его протеже М.Н. Анненков, тоже известный в отрасли человек. Выбранный же Александром III вариант опечалил бывалого аппаратного бойца; он счел, что выскочка «похитил место», и намеревался «травить» его в высших учреждениях [30]. Перемещение же Витте на ключевой правительственный пост, который в конце царствования Александра II занимал сам Абаза, не на шутку раздразнило ветерана российской политики. Ситуация для новоиспеченного министра финансов складывалась тревожная, и он приложил максимум усилий, чтобы на этом критически важном посту оказался Дмитрий Мартынович Сольский (1833–1910). Его роль в российской государственной жизни второй половины XIX – начала ХХ столетия практически никто не считает ключевой, он известен лишь узкому кругу специалистов. Одним из немногих, ктовыделил этого человека из бюрократической элиты и отметил его близость к Витте, стал советский историк И.Ф. Гиндин [19]. Однако, сосредоточенный на Витте, Иосиф Фроловичне не развил свое наблюдение, из-за чего упустил немало существенного. Окончив с золотой медалью Александровский лицей, Сольский попал во II отделение Е.И.В. канцелярии (кодификация законов), где с 1853 по 1867 год дослужился до заместителя руководителя этого учреждения в ранге товарища министра. Его поддерживал главноуправляющий канцелярией М.А. Корф, высоко ценивший широту познаний и работоспособность молодого чиновника. Как тогда говорили, «поднялась звезда Сольского, созданного бароном Корфом» [89]. Последний принадлежал к либерально настроенной бюрократии, был приверженцем идей М.М.Сперанского, и его даже называли «золотым пером» известного реформатора; а тот, в свою очередь, более других привечал Корфа [86]. Именно барон привил либеральные взгляды вел. кн. Константину Николаевичу, у которого с 1847 года состоял преподавателем правоведения [86]. Будучи начальником департамента законов в Государственном совете, Корф всячески поддерживал Сольского, который в ходе подготовки и принятия «Положения о земствах» уже завоевал авторитет у многих коллег [94]. Александр II познакомился с ним во время докладов по текущим делам II отделения Е.И.В. и по собственной инициативе назначил госсекретарем Государственного совета, хотя кандидатурами на это место были Д.Н. Набоков и С.М. Жуковский [24]. Председатель Госсовета вел. кн. Константин Николаевич, вскоре оценивший способности Сольского, просил императора пожаловать тому звание статс-секретаря с производством в тайные советники. Но двойное награждение не соответствовало правилам, и Александр II предложил Сольскому сделать выбор. Тот остановился на звании статс-секретаря, посчитав самой высокой наградой право всеподданнейшего доклада [24]. В Госсовете Сольский играл весомую роль, занимаясь реформой городского самоуправления (1870) и военной реформой (1874). (Кстати, Манифест о введении в России обязательной воинской повинности написан лично им) [37]. С 1878 по 1889 год Сольский занимает должность Государственного контролера. В этот период ведомство устанавливает наконец надзор за строительством и эксплуатацией железных дорог, устраняет многие непорядки, и значение Госконтроля в системе власти значительно возрастает [86]. Александр III, критично относившийся к либералам, не сместил Сольского, так как крайне благосклонно относился к его работе [29]. В 1880-х годах в правительстве выделяется тандем министр финансов Бунге – госконтролер Сольский, наследовавший либеральной группировке М.Т. Лорис-Меликова и противостоявший К.П.Победоносцеву (обер-прокурору Синода) и Д.А. Толстому (министру внутренних дел). Сольский поддерживает инициативы Бунге: выступает за отмену подушной подати, не одобряет еврейских притеснений, выступает против подготовки земской реформы 1890 года и т.д. [35]. Его карьеру прервала болезнь, от которой он оправлялся больше года. Возвращение к деятельности произошло снова в Госсовете – в качестве начальника департамента законов (эту должность ранее занимал его наставник М.А. Корф, скончавшийся в 1876 году). Однако 1893 год стараниями Витте начался для Сольского с перехода в департамент экономии. В свое время М.Т. Лорис-Меликов уже хотел назначить его на этот пост с оставлением в должности госконтролера, что до того не допускалось. Только отказ Сольского сорвал этот план: он счел невозможным занять обе должности, если это будет сделано ради него, указав, что в департаменте экономии немало более заслуженных людей, и его назначение многих обидит [29]. Стремясь укрепить с ним личные отношения, Витте по собственной инициативе продвигает племянника Сольского на руководящую позицию в Государственный банк в обход непосредственных начальников [137]. При Николае II позиции Сольского серьезно усиливаются, хотя его либерализм был общеизвестен: он недолюбливал одного из лидеров противоположного лагеря Победоносцева и не упускал случая на заседаниях Госсовета поставить того в неудобное положение [116]. Примечательно, что 6 декабря 1894 года, вскоре после кончины Александра III, молодой император удостоил Сольского высшей награды Российской империи – Ордена Андрея Первозванного, показав, на кого намерен опираться [126]. Современники отзывались о нем не иначе, как «о выдающемся по уму и государственному опыту сановнике» [90]. Как глава департамента экономии Государственного совета Сольский пользовался огромным влиянием, «возражать против высказанного им мнения Министерство финансов не решалось» [25] Он представлял собой «человека громадных познаний, был высококультурным и честным государственным деятелем», «все, кто только его знал, глубоко его почитали» [27]. Покидая пост и сдавая дела, военный министр А.Н. Куропаткин так напутствовал своего преемника А.Ф. Редигера: для упрочения позиций держаться ближе к Сольскому, доверяясь его разуму, опытности и просвещенному духу [121]. Как правило, именно Сольскому поручалось рассмотрение разнообразных и сложных межведомственных разногласий. Показательно свидетельство прошедшего большой аппаратный путь Н.Н. Покровского: «“Комиссия Сольского” ‒ это было …нарицательное слово: стоило возникнуть …более или менее сложному вопросу в области финансов, кредита, государственной экономии, а впоследствии ‒ и государственного строительства вообще, ‒ и тотчас для его рассмотрения образовывалась высшая комиссия или комитет из министров и других сановников под непременным председательством графа Д.М. Сольского. К этим комиссиям относились с особым уважением ввиду авторитета их председателя, мнение которого имело обыкновенно решающее значение» [110]. Компетентность Сольского признавалась безоговорочно: он славился тем, что знал рассматриваемые дела до мельчайшей подробности, особенно сметы. Представители ведомств старались узнать его мнение до начала заседаний: благодаря этому упрощалось решение самых спорных и сложных вопросов. Но, главное, Сольский пользовался высоким уважением НиколаяII. Так, при назначении министра финансов (уже после ухода с этой должности Витте) у кандидатуры Коковцова нашлось немало противников, но перед императором все их перевесил один голос Сольского [66]. Сегодня считается, что наибольшим влиянием на Николая II пользовался Победоносцев. Едва ли это утверждение справедливо: например, разговаривая с кем-нибудь, император мог назвать «всемогущего» обер-прокурора Синода «старым болтуном».[2] А вот по отношению к Сольскому он никогда не позволял ничего подобного.[3] Таким образом, в лице Сольского Витте приобретал колоссальную поддержку; на ее фоне утрата покровительства адмирала Чихачева выглядела мелочью. Но почему же сам Сольский пошел на тесное сотрудничество с малоподготовленным деятелем? Вероятно, для него вариант с Витте воспроизводил ситуацию конца 1870-х – начала 1880-х годов, когда ударной реформаторской силой для просвещенной бюрократии стал фаворит Александра II М.Т. Лорис-Меликов. У двух этих деятелей было немало общего: отсутствие государственных навыков, огромная энергия и доверие императора. Как вспоминали близко наблюдавшие Лориса, этот выпускник Николаевского кавалерийского училища, чей отец не знал русского и едва подписывался по-армянски, не располагал образованием и эрудицией, но необыкновенно быстро впитывал все новое и прекрасно скрывал свои интеллектуальные изъяны: в беседах больше молчал, «предоставляя говорить другим, а сам лишь зло усмехался, чтобы казалось, что в нем заключен целый мир познаний» [57, 99]. Устойчивых политических убеждений у него не было: в зависимости от ситуации он мог быть и либералом, и славянофилом, и консерватором [57]. Но два сильных человека – А.А. Абаза и Д.А.Милютин – взяли его в свои руки, и Лорис-Меликов стал лидером либеральной группировки в верхах [87]. Он всегда сознавал свое недостаточное знакомство с госуправлением и начал учиться, уже сойдя с широкой правительственной арены. Путаясь порой в понятиях и исторических событиях, он тем не менее мог с двух-трех слов схватывать существо вопроса [68]. Схожесть с Витте бросается в глаза, но Лорис не пытался изображать из себя стратега, неизменно «считая себя умнее всех» [51]. Другие различия тоже были не в пользу Витте. Так, сильная сторона Лориса – врожденная дипломатичность. Военный министр Д.А. Милютин считал его гибким человеком, знающим, как и с кем говорить, умеющим подбирать выражения [95]. Его называли «большим дипломатом», который легко налаживает отношения с разными людьми. К тому же Лорис-Меликов был лично бескорыстен, и на этот счет «даже злейшие враги не позволяли себе никаких выпадов» [103]. Ничем подобным Витте похвастать не мог. По убеждению В.Н. Коковцова, отсутствие дипломатичности и стало для него роковым. Грубая назидательность вперемежку с весьма вольными жестами отталкивали Николая II [50]. При этом изъяснялся Витте «оловянным» языком: он был лишен дара художественных характеристик, и это вызывало угосударя отторжение, постепенно переросшее в антипатию [101]. Тем не менее, в 1890-х годах (а тем более при Александре III) Витте представлялся подходящим для продвижения реформ и не уступал Лорис-Меликову в напористости. Этим, вероятно, и объясняется решение Сольского сотрудничать с Витте, обеспечивая тому необходимую аппаратную устойчивость. Их сотрудничество принесло первые плоды при заключении Российско-германского торгового договора 1894 года (еще при жизни Александра III). Для нового министра финансов это дело осложняло московское купечество, резко выступавшее против конвенции с немцами. К ним присоединились и влиятельные петербуржцы, жаждавшие насолить «выскочке». Чтобы избежать удара, Витте уговорил императора провести обсуждение договора в Госсовете. Накануне заседания ключевые члены Госсовета собрались дома у Сольского, где договорились о благоприятном характере дебатов; в результате заседание прошло спокойно [112]. В чиновничьих верхах поняли: авторитетный руководитель департамента экономии оказывает министру явную поддержку, хотя для Сольского это было чревато определенными проблемами. Так, видный представитель элиты А.А. Половцев, отдавая дань авторитету Сольского, называл его «опасным и презренным покровителем всякой мерзости и пошлости» [112]. Но тот не уступал даже в мелочах. Так, государственный контролер Т.И. Филиппов, зная, что строительством Пермско-Котласской железной дороги руководит инженер Быховец, женатый на родной сестре супруги Витте, стремился всячески уколоть министра финансов, уличив его свояка в нарушениях. Сольский не замедлил прийти на помощь, умело нейтрализовав обвинения госконтроля [78]. Особенно ценной для Витте была поддержка Сольского, когда дело касалось великих князей, постоянно выступавших с громкими проектами. К их инициативам приходилось относиться особенно внимательно. Вспомним эпопею с Главным управлением торгового мореплавания и портов, учрежденного стараниями вел. кн. Александра Михайловича. Этот «великокняжеский ублюдок», как именовал его Витте, минуя правительство, сумел создать и возглавить структуру на правах министерства, что означало серьезное ущемление министра финансов [9]. Сольский выступил посредником между ними и даже отрядил своего воспитанника С.В. Рухлова (впоследствии министра путей сообщения) в ближайшие сотрудники великого князя. Именно Рухлов сглаживал авантюризм великокняжеского управления [40]. Другой пример: вел. кн. Сергей Михайлович (вместе со своей пассией Ксешинской и петербургским градоначальником Клейгесом) вознамерился провести железную дорогу вокруг столицы, добился благожелательного отношения императора и начал осаждать Витте требованиями 190 млн руб. или правительственных гарантий. Министр организовал специальное совещание во главе с Сольским для рассмотрения проекта, которое под различными предлогами затягивалось и в итоге окончилось ничем. Витте при этом не пострадал – ведь проект отклонили не по его прямому указанию [112]. Аналогично он поступал и в ответ на многочисленные просьбы о выдаче так называемых неуставных ссуд из Госбанка, вокруг которых постоянно кипели лоббистские страсти. Николай II крайне редко вникал в подобные вопросы, и вся ответственность ложилась на Витте. Чтобы обезопасить себя при столкновении различных интересов, тот выдвинул идею создания постоянно действующего особого совещания Сольского, по решению которого и выдавались ссуды; претензии адресовались именно туда. Кроме того, Витте добился, чтобы функции надзора над Госбанком, находившегося в структуре Минфина, ограничивались простой проверкой касс без права входить в существо банковских операций. Весь контроль сводился к обсуждению официального годового отчета в департаменте экономии Госсовета, т.е. у Сольского. Государственный контролер генерал П.Л. Лобко, недоброжелатель министра финансов, попытался выступить с критикой предоставления неуставных ссуд Госбанком и поднять вопрос об их избирательной выдаче, но его атака захлебнулась в Госсовете. В апреле 1902 года заседание Соединенных департаментов экономии и промышленности, наук и торговли, проведенное Сольским, не поддержало доводы Лобко и отвергло предложения о тщательной проверке. Госсовет подчеркнул, что следует учитывать, насколько усложнились задачи, решаемые Госбанком, и ограничился заявлением: предоставленные Минфином объяснения достаточны, а замечания контрольного ведомствапо большей части касаются того, чего уже выяснено ранее [34]. При этом Сольский делал все, чтобы начинания Витте получили «зеленый свет».Так было, например, с привлечением зарубежных инвестиций. Разрешения об учреждении акционерных обществ с иностранным капиталом выдавал Комитет министров, где заседали противники Витте. Еще в середине 1890-х годов такие разрешения выдавались крайне неохотно, но Сольский, входивший в Кабинет по должности, сумел создать там прочное большинство для проведения нужной политики [18]. В Государственном совете Витте тоже не любил появляться: его «выводила из себя необходимость вносить туда законопроекты» [88]. И вместо дебатов с членами Госсовета он предпочитал сговариваться с Сольским [25]. Более того, у Витте всегда имелся товарищ министра, специально подобранный Сольским для контактов с членами Госсовета. На первом этапе эту роль исполнял А.П. Иващенков – «правая рука»Сольского еще по Госконтролю [41]. С 1897 года его заменил ближайший сотрудник Сольского по департаменту экономии В.Н. Коковцов – «полная противоположность Витте в смысле культурности и обходительности» [67]. Правда, избавившись от обременительного присутствия в Госсовете, министр финансов не «горел» на посту. На светском рауте некая дама стала умиляться его работоспособностью, но растроганный министр, перечислив основные сферы деятельности ведомства, заметил, что все это многообразное хозяйство ведут его подчиненные. Сам же он лишь принимает доклады у директоров департаментов или их заместителей, на что уходит по полчаса на каждого, и в результате у него масса свободного времени. Как заметил служивший в системе Министерства финансов и передавший этот разговор С.И. Шидловский, если в этом и была доля преувеличения, то небольшая [134]. Виттевское признание выглядело нонсенсом для современников, знавших о перегруженности работой высших должностных лиц, начиная с начальников отделений, не говоря о министрах [61]. В бытность свою министром Витте не скрывал, насколько значима для него поддержка Сольского. В различных всеподданнейших докладах он не упускал возможности лишний раз упомянуть о руководителе департамента экономии Госсовета, олицетворявшего русскую финансовую школу со времен царствования Александра II [15]. На чествовании Сольского, за полувековую службу удостоенного в 1902 году графского титула, Витте сказал: «Без прямого и выдающегося участия Д.М. Сольского не разрешается ни один сколько-нибудь существенный вопрос в области государственного хозяйства и экономической жизни страны. В важнейших делах министр финансов и его ближайшие сотрудники постоянно обращаются к его просвещенным указаниям, черпая в умудренной разносторонними государственными познаниями опытности его благожелательное руководительство. Когда же убеждения Сольского не согласуются со взглядами финансового ведомства, они оберегают его от недостаточно взвешенных решений» [130]. Такие реверансы для Витте не характерны. Со второй половины 1890-х и вплоть до мая 1906 года Сольский на правах начальника департамента экономии определяет работу Государственного совета: его председатель вел. кн. Михаил Николаевич из-за болезни не вникал в дела и нечасто появлялся на заседаниях [136]. Но Сольский не был беспрекословным выразителем воли министра финансов: он поддерживал его лишь в делах, в которых был компетентен. Когда Витте для расширения сферы своего влияния начал добиваться учреждения, как обычно, особого совещания под председательством Сольского по крестьянскому вопросу, тот сорвал виттевскую инициативу [10]. Любопытны детали отставки Витте, к коей косвенно оказался причастным Сольский. Все началось с конфликта министра финансов и Военного министра А.Н. Куропаткина вокруг включения финских войск в состав российской армии. Это потребовало денежных средств, Минфин возражал против дополнительных субсидий, и Витте использовал испытанный способ: предложил перенести вопрос в Государственный совет, рассчитывая на Сольского. Но тот в данном случае надежд не оправдал, в дело же ринулся госсекретарь В.К. Плеве, увидев в подвернувшейся возможности свой интерес [25]. Новый выдвиженец завоевал доверие Николая II в ходе начавшихся докладов императору; они стали постоянными после того, как Плеве заполучил в свои руки финляндский вопрос. В соперничестве со вновь назначенным энергичным министром внутренних дел, который к тому же считался абсолютно своим в правительственных сферах, Витте сразу начал проигрывать. Борьба между ними развернулась по двум направлениям: дальневосточная политика и Крестьянский банк, находившийся в ведении Минфина и занимавшийся вопросами землевладения. В течение года после своего назначения Плеве содействовал учреждению двенадцати межведомственных комиссий, которые рассматривали деятельность этой важной финансовой структуры. Такая активность преследовала цель как можно серьезней потрепать нервы Витте. Особенно в этом преуспел начальник Земского отдела МВД В.И.Гурко, работавший ранее под началом Плеве в государственной канцелярии. Он настаивал на закрытии Крестьянского банка в 29 губерниях, где слишком быстро таяло дворянское землевладение [97]. Плеве, входивший еще в либеральный круг М.Т. Лорис-Меликова, был гораздо ближе Сольскому, чем Витте. И никаких видимых усилий для нейтрализации атак нового главы МВД он не предпринял. Борьба между тем принимала острые формы, что тревожило даже Николая II, пытавшегося при содействии наиболее авторитетной фигуры в верхах, т.е. Сольского, успокоить соперников [104]. Но идея примирения не ободряла Витте, и в 1903 году он стал позволять себе небрежные высказывания о Сольском. Это отразил, например, дневник Военного министра А.Н. Куропаткина, которому Витте предлагал найти общий язык, минуя Сольского; он даже заявлял, что знания Сольского о финансовом положении страны уже недостаточны для государя [28]. Лишившись проверенной опоры, Витте почувствовал шаткость своего положения. По слухам, указ о его отставке был подписан уже к 1 января 1903 года, но мать Николая II (вдовствующая императрица Мария Федоровна) уговорила не обнародовать документ; это произошло лишь спустя восемь месяцев – в августе [28]. Когда А.Ф. Кони повстречал Витте в конце весны 1903 года, то «едва узнал в этом согнувшемся, мешковатом, с потухшим взором и тревожным лицом человеке» прежнего самоуверенного министра финансов [69]. Так как Витте был свергнут усилиями В.К. Плеве и А.П. Безобразова, в Петербурге иронизировали, «что тот ушел “оплеванный” и “обезображенный”» [72]. Вокруг его фигуры ходили и зловещие слухи: мол, стоит какому-нибудь министру рассориться с Витте, как того настигает смерть от руки террористов, активизировавшихся в начале ХХ столетия. У Витте испортились отношения с министром народного просвещения Боголеповым – и тот вскоре пал от руки студента Карповича. Незадолго до убийства в 1902 году министр внутренних дел Д.С. Сипягин тоже поссорился с Витте [54]. Подогрело молву и убийство Плеве, находившегося в откровенном конфликте с поверженным главой Минфина. Конечно, это совпадения, но показательна сама общественная трактовка событий. Витте представился шанс вернуться на политическую арену после гибели Плеве в судьбоносном для страны 1905 году, и именно Сольский сыграл здесь ключевую роль. После отставки Витте оказался на гораздо менее значимой позиции председателя Комитета министров, выпав из высочайшего окружения. В марте 1905 года он признавался, что после отставки всего шесть раз побывал у Николая II, а говорил с ним наедине лишь дважды [108]. Было общеизвестно, что император не жалует своего бывшего фаворита. Начальник походной военной канцелярии Е.И.В. А.Ф. Гейден утверждал: «Государь Витте не любит» [56]. Лечивший императорскую семью врач Н.А. Вельяминов констатировал, что «к Витте у Государя доверия было мало, и тот отлично знал это» [13]. Близкий к министру финансов кн. А.Д. Оболенский отмечал: Витте чувствовал недоверие со стороны царя [44]. Отставленный сановник, не оставлявший надежды вернуться на активное государственное поприще, пытался использовать вдовствующую императрицу Марию Федоровну: через близкого к ней графа С.Д. Шереметьева – друга Александра III – просил ее убедить Николая II поручить ему «временное» управление финансами, поскольку глава Минфина Э.Д. Плеске серьезно заболел. Витте апеллировал к серьезности момента: началась Русско-японская война, и в такую минуту вопросы «личного» характера должны отступить на второй план. Его авторитет в заграничных финансовых кругах по-прежнему высок, и было бы разумным использовать это обстоятельство во благо России. Мария Федоровна пообещала переговорить с императором [32], но никакой его реакции не последовало. Более того, когда из-за обострения болезни Плеске покинул кресло министра финансов, его преемником стал В.Н. Коковцов – протеже Сольского. Надежды у Витте сохранялись из-зареволюционного брожения и наметившихся политических реформ, но до возврата на первые роли было далеко. Даже заключенный его стараниями мир с Японией не переломил антипатии Николая II. Три дня после известия о договоре «Витте не получал от государя никакого уведомления, а затем получил …сухую телеграмму, за которой последовали телеграммы более приветливые» [112]. За всем этим стоял Сольский. Витте прекрасно это понимал, и, прибыв утром 15 сентября 1905 года в Петербург после трехмесячного отсутствия по хлопотам российско-японского договора, в первую очередь кинулся на дом к нему [112]. Затем узнавший о своих внезапно открывшихся перспективах Витте вечером того же дня был принят Николаем II на яхте, где государь выразил ему доверие и отверг прошлые наветы [43]. Окрыленный Витте сразу развил кипучую деятельность и выглядел хозяином ситуации. Пожалование ему графского титула было расценено столичной публикой как знак восстановления отношений с императором [112]. Таким образом, усилиями Сольского, сумевшего расположить Николая II к опальному сановнику, Витте в последний раз ненадолго блеснул на государственной арене. В свете сказанного поражает, что в виттевских мемуарах о ключевом значении Сольского не говорится ничего[4]. Многолетняя незаменимая опора «главного модернизатора» предстает неким второстепенным персонажем. Образованным, культурным, но благодушным чиновником, закостенелым, поскольку большую часть жизни просидел в Госсовете [9]. Не делец, да и на железной дороге не работал! А самым влиятельным деятелем, обладающим большим здравым смыслом и опытом, Витте называет А.А. Абазу [9]. Того самого, который стараниями Витте покинул в свое время государственную арену, где если что и олицетворял, то дух делячества. Кроме того, у столь выдающегося деятеля была репутация карточного игрока – его страсть не смог обуздать в свое время даже Александр II [37]. Современники знали, что Абаза не имеет «ни того ума, ни тех сведений, ни той твердости, которая необходима для Председателя департамента Госсовета. Всеми этими качествами обладает Дмитрий МартыновичСольский» [29]. Витте намеренно искажает картину, так как пытается представить себя главой реформаторов, а на фоне Абазы сделать это гораздо легче, чем на фоне деятеля подлинно государственного масштаба, как Сольский.У Витте мало для кого нашлись добрые слова, зато нет недостатка в уничижительных характеристиках. Стать «выдающимся государственным деятелем ему мешает желание сводить личные счеты с изменившими ему сторонниками и неизменными врагами» [64]. Из виттевских откровений следует, что Минфин стал штабом российского реформаторства, поскольку его возглавил Витте; эта позиция традиционна и для литературы. Витте подкрепляет эту мысль своей причастностью к знаковым назначениям. Оказывается, ему обязан назначением товарищем министра финансов даже Бунге, которого Витте, будучи скромным начальником эксплуатации Юго-Западной железной дороги, якобы рекомендовал самому Лорис-Меликову [9]. Из текста следует, что и Бунге, и все остальные (вплоть до Александра III) с нетерпением ожидали советов мудрого железнодорожника. Конечно, это имеет мало общего с действительностью: костяк кадрового состава Минфина комплектовался в основном Бунге и Вышнеградским. Пришедшие в него в первой половине 1890-х годов и далее играли в нем ведущие роли: В.И. Ковалевский, Н.Н. Кутлер, Д.Ф. Кобеко, Э.Д. Плеске, А.А. Рихтер, В.И. Тимирязев,С.И. Тимашев, П.Л. Барк и др. Одним из них стал и Витте, которого Вышнеградский неплохо знал по обществу Юго-Западных железных дорог. По его приглашению будущий «модернизатор всея Руси» и очутился в кресле начальника департамента. А с вышеназванными чиновниками он познакомился уже в приемной министра финансов [21]. Впоследствии некоторых коллег Витте, как, например, П.Л. Барка, коробило, когда тот представлял их в качестве своих учеников [5]. Из элиты Минфина со статусом ученика Витте могли согласиться лишь его личные секретари – И.П. Шипов и затем А.И.Путилов [127]; затем они поочередно возглавляли и общую канцелярию министерства. Став в октябре 1905 года первым председателем правительства, Витте именно им доверяет Министерство финансов: Шипов становится министром, а Путилов – его товарищем. Последний, впоследствии один из ведущих деятелей российского банковского мира, до самой смерти патрона сохранял с ним тесные контакты [113]. Был в Минфине и человек, находившийся в не только служебных, но и доверительных отношениях с министром: это начальник департамента железнодорожных дел В.В. Максимов, коего даже называли «оруженосцем Витте». В ходе громкого дела о крахе купца С.И. Мамонтова Максимов попал в поле зрения следствия, и патрон вывел его из-под удара, уволив со службы [135]. Хотя в мемуарах сам Витте делает оговорку, что Максимов являлся протеже Бунге [9]. И все же несправедливо отрицать вклад Витте в формирование кадрового состава ключевого ведомства. Правда, этот почитатель православия продвигал главным образом поляков, знакомых ему по службе в Киеве. С назначения начальником департамента Минфина и далее он делал ставку на бывших сослуживцев по Юго-Западной железной дороге, некоторые из которых оказались не очень хорошо знакомы с русской грамотой. По ведомству тогда ходил анекдот: кто-то из них адресовал прошение в «Министерство финанцев» [47]. Среди назначений, инициированных непосредственно Витте, крайне мало удачных. Так, в мемуарах он списал свои колебания в проведении денежной реформы на товарища министра А.Я. Антоновича, явно не соответствовавшего должности: «В деталях, конечно, он меня сбивал» [9]. Вице-директор департамента окладных сборов Н.А. Брежский, приглашенный из Киева, не нашел общего языка с не доверявшими ему сотрудниками. В министерстве он был «как в загоне», и Витте вскоре его забыл [110]. Пост вице-директора кредитной канцелярии Витте предоставил Мерингу, сыну крупного киевского домовладельца, – за женитьбу на его дочери (приемной) от первой жены [137]. Всем запомнился начальник этой кредитной канцелярии Б.Ф. Малишевский, за которым еще в Киеве закрепилось прозвище «Умалишевский». Это был математик-пессимист, «плохой администратор, вовсе не знавший России, относившийся предубежденно ко всему русскому, но зато сочувственно ко всему польскому» [62]. А однажды на глаза министру финансов попался директор Киевского ремесленного училища Анопуло, и он забрал его в ведомство – заведовать отделом коммерческого образования... [10] Витте не мог быть тем центром притяжения, вокруг которого группировались реформаторы. Он больше изображал «из себя варяга, которого будто Россия зовет к себе володеть ею…» [109] Упрощенный взгляд на бюрократическую элиту Николая II не стимулирует вдумчивого отношения к этому периоду. Применительно к началу царствования Александра II все ясно: вожаком просвещенной бюрократии был вел. кн. Константин Николаевич, руководивший Морским министерством – кузницей либеральных кадров. Этот царский родственник собрал плеяду сотрудников, которые затем заняли ключевые правительственные посты и проводили «Великие реформы». А в правление Николая II, когда бюрократия «стремительно вырождалась», такого центра быть уже просто не могло. И эту функцию довелось осуществить таланту со стороны – возглавившему Минфин Витте. Если же уйти от этих древних стереотипов, придется признать: кузница реформаторских кадров существовала и в начале ХХ века, но не под началом Витте. Стоит только обратить внимание на истинную роль Сольского в бюрократических верхах, как обнаружится и значение государственной канцелярии – аппарата Госсовета.
Сейчас эту структуру считают чисто техническим органом. В середине XIX века во многом таки было, однако затем все изменилось. С вступлением на престол Николая II госканцелярия превратилась в мозговой центр по подготовке законопроектов, ее руководители и сотрудники определяли взаимоотношения ведомств, вносившие на рассмотрение в Госсовет сметы, проекты, прошения и т.д. [24] Объем работ резко возрос, вырос и штат: с трех-четырех десятков служащих к концу XIX столетия он увеличился до 115 человек [24]. Но, главное, здесь аккумулировались либерально настроенные кадры. Начало этому было положено в правление Александра III: либералы намного комфортнее чувствовали себя в стенах Государственного совета, нежели в правительственных ведомствах. В результате председателями департаментов становились известные участники Великих реформ эпохи Александра II: Н.И. Стояновский, А.П. Николаи, А.А. Абаза, Э.В. Фриш, Д.М. Сольский [122]. Они подбирали под стать себе и воспитывали статс-секретарей, помощников и проч.; вносили прогрессивный дух во многие законопроекты, в подготовке которых принимали участие. Так, их силами было разработано и принято в 1903 году новое Уголовное уложение, оказавшееся либеральнее уголовных законодательств европейских стран и США[5] [4]. Одного из ключевых разработчиков – руководителя департаментов законов Э.В. Фриша - некоторые даже считали «красным» [55]. Новое назначение госканцелярии обеспечило приток туда талантливых и работоспособных людей. Как отмечали знатоки, ее сотрудники представляли собой круги самые культурные, самые дисциплинированные и самые европеизированные из всех, что существовали тогда в России; при этом они отличались особой работоспособностью и знанием управленческих дел [125]. Значительно вырос престиж госканцелярии: «попасть в нее считалось большой удачей» [83]. «По широким горизонтам, по требовавшейся от служащих эрудиции, трудности школы, беспощадно провалившей отстававших и неуспевавших, ни одно другое учреждение не способно было выдвигать персонал, более подходивший, в смысле бюрократической подготовки, к занятию высших государственных должностей» [83]. Одним из «не справившихся» оказался В.Д. Набоков – будущий видный член кадетской партии. Его «попросили» за нежелание заниматься чем-либо серьезно, вопреки стараниям отца, бывшего министра юстиции, требовавшего дать сыну при увольнении похвальную характеристику [117]. Этот случай не был единичным: фаворитизм сводился к минимуму, поскольку работа «требовала значительного умственного развития, большого навыка и немалого труда» [25]. Так, разработанное Д.И. Менделеевым «Положение о мерах и весах», внесенное в Госсовет, было переделано там практически заново. Великий ученый пришел в ужас, но, вникнув в исправления, «не только признал их правильными, но еще счел долгом выразить благодарность чинам канцелярии за их сложную, кропотливую, добросовестную работу» [25]. В то время сотрудниками канцелярии становились крупные ученые – профессора Петербургского университета: Н.М. Коркунов (по государственному праву), Н.Д. Сергиевский (по уголовному праву), известный юрист А.Л. Боровиковский. Современники говорили, что госканцелярия – это нечто вроде «гражданской гвардии» [20, 39]. Госсовет и его канцелярия рубежа XIX–ХХ веков пользовались серьезной репутацией даже в консервативных кругах. Как впоследствии писал В.П. Мещерский, «хотя мы называли его главным очагом либерализма, но мы уважали это учреждение» [92]. Деятели и сотрудники старого Госсовета были люди государственные, порядочные, добросовестные; люди знания и большого опыта; за немногими исключениями, самостоятельные [92]. В лице госканцелярии «служивый Петербург, как бы предчувствуя предстоящую ему преобразовательную работу, уже запасался людьми, стягивая к себе… свежие умственные силы» [125]. Назовем выходцев из госканцелярии, ставших министрами уже в новом политическом формате, после учреждения в 1906 году Государственной думы: В.Н. Коковцов, Н.Н. Покровский, С.В. Рухлов, П.А. Харитонов, А.Ф.Трепов, Д.А. Философов, А.С. Ситишинский, Д.П. Голицын, С.Г. Федосьев, П.М. Кауфман. Как шутили, это была «подлинная академия министров» [83]. На служащих канцелярии как на «энциклопедистов по всем сферам правительственной деятельности» был огромный спрос в министерствах и ведомствах [119]. Ее значение в политико-экономической жизни гораздо выше, чем у Морского министерства – кузницы высших кадров при Александре II. Канцелярия выполняла аналогичную функцию, но результаты оказались весомее, а кадровые возможности несоизмеримо шире. Это объясняется тем, что здесь уже действовала система, тогда как при вел. кн. Константине Николаевиче ее заменял его личный секретарь А.В. Головнин. Будучи доверенным лицом видного царского родственника, он рекомендовал патрону своих либерально настроенных знакомых и сослуживцев: с кем-то учился в лицее, кого-то встречал в салоне вел. кн. Елены Павловны и т.д. [133]. В начале же ХХ века реформаторские кадры концентрировались уже не вокруг личности, а вокруг структуры - госканцелярии. Ее лидером был Д.М. Сольский. Его видели законным продолжателем реформаторской линии, идущей от М.М. Сперанского, М.А. Корфа, просвещенной бюрократии 1860-х и начала 1880-х годов. Он олицетворял преемственность отечественного либерализма. Итоговым и самым значимым делом госканцелярии стала подготовка новых Основных законов Российской империи. Осознать это мешает все тот же Витте. С советских лет многие убеждены, что, возвращенный на вершину власти, он не просто внес решающий вклад в подготовку первой российской Конституции, но и отстоял ее перед реакционной бюрократической кликой. Лишь сейчас понемногу проясняется истинный ход событий, и роль Витте в них неприглядна. С обнародования указа о подаче в Совет министров конституционных проектов от общественности и частных лиц (18 февраля 1905 года) его участие незаметно [26]. «Первую скрипку» играла госканцелярия: представление «Об устранении отступлений в порядке издания законов»вышло за подписями ведущих членов Госсовета во главе с Сольским [114]. Документ устанавливал: издание или отмена какого-либо закона должны происходить только в общеустановленном законодательном порядке. Это означало курс на отказ от самодержавного правления. Николай II утвердил мнение Госсовета 6 июня 1905 года. К этому дню был приурочен известный императорский прием делегации земцев; последние пытались разыграть свой сценарий, понимая, что находятся в хвосте событий [16]. Вскоре они поторопились представить собственный проект Основных законов. После этого начинаются их контакты с Сольским. В начале июля 1905 года состоялась его продолжительная беседа с С.А. Муромцевым (затем председателем I Госдумы); организатором встречи стал А.П. Соломон - директор петербургского Александровского лицея, где московский профессор читал курс по гражданскому праву.[93]. Разговор произвел на Муромцева большое впечатление; он оценил собеседника как человека, «искренно преданного делу народного представительства и достаточно просвещенного в области конституционных вопросов» [93]. Посетил Сольского и Ф.А. Головин (будущий председатель II Госдумы), следуя совету Московского генерал-губернатора А.А. Козлова. Встреча оправдала ожидания: Сольский долго расспрашивал о земском движении, интересовался съездами и настроениями участников, выразил позитивное отношение к законодательному представительству [45]. Головин возвратился в Москву преисполненный энтузиазма: полиция зафиксировала несколько частных совещаний общественных деятелей, где активно обсуждалась его петербургская встреча [33]. Кстати, именно Сольский обеспечил спокойствие на Земском съезде в сентябре 1905 года: новым Московским генерал-губернатором был назначен его протеже из Госсовета П.П. Дурново, сразу занявший дружественную позицию по отношению к общественности Первопрестольной [27]. В архивах содержатся и адресованные к Сольскомупросьбы земских деятелей принять их для обсуждения организации выборов [107]. Ради этих дел Сольский, как говорилось выше, и реабилитировал Витте в глазах Николая II. Патриарх российского либерализма надеялся на энергию возвращенного к власти сановника, необходимую в крайне сложной обстановке. Но тот надежд не оправдал, не найдя общего языка с общественными деятелями, к которым его, несомненно, направил Сольский [73]. Еще больше поражает другое: Витте пытался свести на нет преобразовательную работу по Основным законам, проводившуюся в совещаниях, которыми руководил Сольский. Став благодаря ему первым председателем Совета министров, Витте превращал готовящийся проекта в обновленную триаду «самодержавие – православие – народность». Очевидцы свидетельствовали, с каким горячим упорством добивался он утверждения норм, «ограничивающих права законодательных учреждений в пользу царской власти»; предлагал исключить из текста статью, запрещавшую вскрытие частной переписки без разрешения суда; отстаивал идею, что выборные члены Госдумы и Госсовета не обязаны отчитываться перед избирателями [36, 69]. Витте настоял на включении в состав комиссии проф. О.О. Эйхельмана из Киевского университета, который тут же заговорил о сохранения самодержавия, а тех, кто считал иначе, называл «злыми или растерявшимися людьми» [14]. При таком настрое вклад Витте в подготовку Основных законов был равен нулю, а всю работу выполнили сотрудники госканцелярии и близкие к ним люди, чье законотворчество не уступало лучшим конституционным образцам того времени [75, 77]. И закономерен политический финал Витте, посчитавшего перспективной ставку на такую одиозную фигуру, как Григорий Распутин. Все последние годы он утверждал, что лишь Распутин понимает и способен спасти Россию [12]. Знающие об их тесных отношениях рассматривали «всемогущего старца» в качестве орудия, которым Витте надеялся восстановить утраченное влияние [111].
После реформ 1906 года просвещенная бюрократия, окончательно отвернувшись от Витте, который так и не стал для нее своим, стала опорой пришедшего во власть П.А. Столыпина. Своей команды у него не было, как не могло ее быть у человека, служившего по разным регионам. Будучи перспективным губернатором, Столыпин сам находился в кадровом резерве на выдвижение. Летом 1905 года ему предлагали возглавить Крестьянский банк, но он решил не покидать Саратовскую губернию сразу после прогремевших беспорядков: это могло быть воспринято как попытка устраниться в непростой ситуации. Оценив благородный поступок, тогдашний министр внутренних дел А.Г. Булыгин счел, что через год Петр Аркадьевич может претендовать на любой департамент в МВД [98]. Но никто не предполагал, какой поворот готовит ему судьба. Сам Столыпин осознавал трудность своей задачи: противостоять оппозиционным элементам, осевшим в Думе [106]. Просматривая список высших чинов Министерства внутренних дел, он нашел только одного знакомого – А.В. Бельгарда, возглавлявшего главное управление по печати (сестра Столыпина Марья Аркадьевна давно дружила с семьей Бельгардов) [7] .Личной столыпинской креатурой может считаться разве что прокурор Саратовской судебной палаты А.А. Макаров: хороший исполнитель, не имеющий государственного взгляда, был приглашен на должность товарища министра внутренних дел. За точность и аккуратность его за глаза звали «аптекарем», и в итоге Столыпин был вынужден с ним расстаться [53]. Ничем не запомнившийся Саратовский городской голова А.О. Немировский тоже был назначен лично Столыпиным – заведовать городским отделом МВД [102]. Других сподвижников премьер вербовал не по служебной, а по родственной линии. Так, министром иностранных дел стал кадровый дипломат С.Д. Сазонов, чья жена была сестрой супруги Столыпина. Его «оком» в законодательных палатах были А.Б. Нейдгард (брат супруги) в Государственном совете (его сторонников называли «группой шурина») и октябрист А.Ф. Мейендорф (двоюродный брат по матери) в Госдуме. То есть личный кадровый потенциал не отличался широтой. Умение разбираться в людях оказалось слабой стороной Столыпина, что сказалось при назначении им ряда губернаторов [134]. Серьезной ошибкой стала рекомендация бывшего Петербургского градоначальника В.А. Дедюлина на важный пост дворцового коменданта. Премьер посчитал, что генерал чужд политики и не склонен вести интриги, на деле же тот умело распорядился беспрепятственным доступом к императору и стал одним из самых опасных противников Столыпина [17]. Сильной же чертой последнего была полная самоотдача: он буквально не знал отдыха, что отразилось на его здоровье. Его рабочий день начинался в два часа дня и продолжался до трех ночи; не все министры выдерживали подобный график[6] [74]. Столыпин как государственный деятель состоялся благодаря воспитанникам столпов российской бюрократии Д.М. Сольского и И.Л. Горемыкина. Костяк его кабинета составили выходцы из госканцелярии В.Н. Коковцов, С.В. Рухлов, Н.Н. Покровский. Оттуда же вышли и руководители управления делами Совета министров. Так, правой рукой Столыпина по аппарату Совмина считался бывший сотрудник госканцелярии Н.В. Плеве (сын погибшего главы МВД В.К. Плеве), пользовавшийся его полным и оправданным доверием [65]. (Образцом государственного деятеля премьер считал именно В.К. Плеве; он любил вспоминать их встречи, подчеркивая, что «тот был “ума палата”» [72]). В управление делами перешли сотрудники канцелярии И.Н. Лодыженский и А.С. Путилов; они прекрасно знали своих коллег, которые становились министрами и их товарищами, а потому могли обеспечивать надлежащее взаимодействие. Эти кадры, прошедшие школу Сольского, были востребованы в новой обстановке. Патриарх российской либеральной бюрократии напутствовал их римским афоризмом: «твердо в деле, мягко в обращении: упорно добиваться цели, действуя мягко» [66]. Возглавив правительство, Столыпин получил еще целый ряд сильных членов кабинета. Его ближайший помощник по МВД С.Е. Крыжановский – специалист по избирательному законодательству: именно ему приписывают авторство «Положения о выборах» от 3 июня1907 года, покончившего с думской вакханалией. Ключевым проводником аграрной политики был А.В. Кривошеин, назначенный главой управления земледелия и землеустройства. Опорой премьера в правовой сфере стал министр юстиции И.Г. Щегловитов. Мало кому известно, что эти опытные администраторы были воспитанниками или выдвиженцами И.Л. Горемыкина, которого относили к школе просвещенных государственных деятелей, считавших, что «либеральные реформы должны даваться сверху и проводиться в жизнь руками консерваторов» [6]. Начинавший в правительстве Горемыкина министром внутренних дел Столыпин полностью разделял эту политику. Перечисленные выше руководители продолжали реформаторский курс и после гибели Столыпина. Особенное внимание надо обратить на связку Коковцов (министр финансов, премьер-министр) – Покровский (товарищ министра финансов, государственный контролер, министр иностранных дел). Эти выходцы из Госканцелярии долгое время вместе служили в Минфине. Репутация Коковцова всегда была высокой, что признавали даже думские оппозиционеры, а его компетентность в финансово-бюджетных вопросах заметно превосходила познания лидеров кадетов и октябристов, которые всегда ему возражали, но «выступали без всякой надежды на успех, лишь из принципа» [59]. Коковцов, обладавший «исключительной способностью координации мысли и слова», мог говорить без запинки сколько угодно, «свободно снабжая свою речь обильным цифровым материалом» [60]. После отставки в начале 1914 года последовало его назначение членом Государственного совета, где он стал одним из лидеров верхней палаты. Его ближайший сподвижник Покровский был известен меньше и, наоборот, только начал выходил на переднюю линию. Уйдя вместе с премьером Коковцовым, он вскоре вернулся в правительство на должность государственного контролера. Понятно, почему это назначение было встречено с редким по тем временам удовлетворением в общественных кругах: пробывшего на государственной службе свыше двадцати лет Покровского отличал не карьеризм, а знание своего дела [100]. Ему отводилась центральная роль по устройству России в послевоенном мире, когда на первый план выдвигаются экономические вопросы. Не случайно этот опытнейший финансист в конце 1916 года получил пост министра иностранных дел и, вероятно, рассматривался главным кандидатом на пост премьер-министра послевоенной России. Что касается последнего российского премьера Н.Д. Голицына, то это переходная фигура: он сам старался ограничиться председательствованием в Совете министров и докладами императору о рассмотренных там делах [118]. Николай II четырежды не принимал отставку Покровского, который не желал находиться в одном правительстве с министром внутренних дел А.Д. Протопоповым, и просил немного потерпеть [123]. Причем именно Покровский, по признанию министра народного просвещения Н.П. Игнатьева, который откровенно подыгрывал либеральной общественности, умел находить общий язык с думской оппозицией [42]. Лишь для него ораторы Госдумы, нещадно громившие последнее императорское правительство, делали исключение; его профессионализм не ставили под сомнение даже самые ярые оппозиционеры [83]. Он рассматривался в качестве антипода Штюрмеру. Кстати, возглавив МИД, именно Покровский сумел добиться назначения недавно отставленного главы внешнеполитического ведомства С.Д. Сазонова послом в Великобритании [124]. * * * Следующий шагв изучении завершающего периода империи -«выведение в историографический свет» целого слоя архитекторов экономического курса при Николае II. Адресовать модернизационные заслуги императору, к чему склоны нынешние ультрамонархические круги, значило бы находиться во власти воображаемого. Выставление же в этом качестве Витте с добавлением Столыпина, как делают либеральные историки, не приближает к пониманию того, кем и как вырабатывался и осуществлялся реформаторский курс.[7] В этих вопросах необходим выход на новый уровень осмысления материала.
Литература
10. Витте С.Ю. Воспоминания. Т. 2. М., 1960 11. Витте С.Ю. Национальная экономика и Фридрих Лист // Вопросы экономики. 1992. № 2, 3. 12. Военный дневник великого князя Андрея Владимировича (1914–1917 годы). М., 2008 13. Воспоминания Н.А. Вельяминова о Д.С. Сипягине // Российский архив. История Отечества в свидетельствах и документах. ХVIII–ХХ века. М., 1995. Т. 6 14. Всеподданнейшее прошение проф. О.О. Эйхельмана. 31 марта 1906 года // РГИА. Ф. 1544. Оп. 1. Д. 24. Л. 25об. 15. Всеподданнейший доклад С.Ю. Витте «Об ограждении бюджетного равновесия». 1902 год // ГАРФ. Ф. 543. Оп. 1. Д. 279. Л. 33. 16. Высочайше утвержденное мнение Государственного совета «Об устранении отступлений в порядке издания законов». 6 июня 1905 года // ПСЗ-III. № 26545. Т. 25. Отд. 1. 17. Герасимов А.В. На лезвии с террористами // «Охранка». Воспоминания руководителей политического сыска. М., 2004. Т. 2 18. Гиндин И.Ф. Государство и экономика в годы управления С.Ю. Витте // Вопросы истории. 2007. № 4 19. Гиндин И.Ф. Государство и экономика в годы управления С.Ю. Витте // Вопросы истории. 2007. №. 10 20. Глинка Я.В. Одиннадцать лет в Государственной думе. Дневники и воспоминания. 1906-1917 год. М., 2001 21. Глинский Б.Б. Период твердой власти (Исторические очерки) // Исторический вестник. 1912. № 7 (Т. 129) 22. Головин К. Мои воспоминания. СПб., 1910. Т. 2 23. Головин К. Наша финансовая политика и задачи будущего. 1887–1898 годы. СПб., 1899 24. Государственная канцелярия. 1810–1910 годы. СПб., 1911 25. Гурко В.И. Черты и силуэты прошлого. М., 2000 26. Данный Сенату именной высочайший указ «О возложении на Совет Министров, сверх дел ему ныне подведомственных, рассмотрения и обсуждения, поступающих на Высочайшее Имя от частных лиц и учреждений видов и предложений по вопросам усовершенствования государственного благоустройства и улучшения народного благосостояния». 18 февраля 1905 года // СПб., 1908. ПСЗ-3. № 25853. Т. 25. Отд. 1 27. Джунковский В.Ф. Воспоминания. М., 1997. Т. 1 28. Дневник генерала А.Н. Куропаткина. М., 2010 29. Дневник государственного секретаря Е.А. Перетца. 1880–1883 годы. М., 1927 30. Дневник Т.И. Филиппова (запись от 27 августа 1892 года) // РГИА. Ф. 728. Оп. 1. Д. 1. Л. 47. 31. Дневник Т.И. Филиппова (запись от 27 августа 1892 года) // РГИА. Ф. 728. Оп. 1. Д. 1. Л. 49. 32. Дневниковые записи С.Д. Шереметева о С.Ю. Витте (запись от 2 февраля 1904 года) // Отечественная история. 1998. № 2 33. Докладная Отделения по охранению общественной безопасности и порядка в г. Москве в Департамент полиции. 27 июля1905 года // ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1905. Д. 1000. Ч. 1. Т. 2. Л. 113. 34. Журнал Соединенных департаментов экономии и промышленности, науки, торговли по рассмотрению отчетов Государственного банка за 1898–1899 годы. 4 апреля 1902 года // РГИА. Ф. 587. Оп. 52. Д. 123. Л. 136. 35. Зайончковский П.А. Кризис самодержавия на рубеже 1870‒1880-х годов. М., 1964. С. 417, 429; Он же. Российское самодержавие в конце XIX века. М., 1970 36. Замечания графа С.Ю. Витте на проект Основных государственных законов. 9 марта 1906 года // РГИА. Ф. 1544. Оп. 1. Д. 23. Л. 411. 37. Записки князя Дмитрия Александровича Оболенского. 1855–1879 годы. СПб., 2005 38. Заседание № 84 Особого совещания по нуждам сельскохозяйственной промышленности. 5 февраля 1905 года // РГИА. Ф. 1233. Оп. 1. Д. 19. Л. 14. 39. Ивановский А.В. Воспоминания инженера // ОР РГБ. Ф. 414. К. 2. Ед. хр. 2. Л. 175 40. Ивановский А.В. Воспоминания инженера // ОР РГБ. Ф. 414. К. 2. Ед. хр. 2. Л. 176. 41. Иващенков Анатолий Петрович // Члены Государственного совета Российской империи. 1801–1906. Энциклопедический справочник. СПб., 2007 42. Игнатьев Н.П. Из воспоминаний // Новый журнал. 1944. № 9 43. Из архива С.Ю. Витте. Воспоминания. СПб., 2003. Т. 1. Рассказы в стенографической записи. Кн. 2 44. Из дневника кн. А.Д. Оболенского // Красный архив. 1925. № 4–5 (10–11) 45. Из записок Ф.А. Головина // Красный архив. 1933. № 3 (58) 46. Изнар Н.Н. Заметки инженера // Вопросы истории. 2004. № 4 47. Изнар Н.Н. Заметки инженера // Вопросы истории. 2004. № 5 48. Изнар Н.Н. Заметки инженера // Вопросы истории. 2004. № 9 49. Ильин С.В. Витте. М., 2006. 50. Интересная находка (Протокол допроса В.Н. Коковцова Чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства в сентябре 1917 года) // Вопросы истории. 1964. № 4 51. Каннегисег И.С. Впечатления, заметки и встречи // Архив Дома Русского зарубежья им. А.И.Солженицына. Ф. 1. Оп. 1. Д. 245. Л. 33. 52. Каренин В. Владимир Стасов: очерк жизни и деятельности. Ч. 2. Л., 1927 53. Кафафов К.Д. Воспоминания о служебной деятельности и моих переживаниях // ГАРФ. 5881. Оп. 2. Д. 390. Л. 87, 108–109. 54. Киреев А.А. Дневник (запись от 27 апреля 1902 года) // ОР РГБ. Ф. 126. К. 13. Л. 135. 55. Киреев А.А. Дневник (запись от 7 мая 1903 года) // ОР РГБ. Ф. 126. К. 13. Л. 232об. 56. Киреев А.А. Дневник. 1905–1910 годы. М., 2010 57. Клеймихель М. Дворцовые интриги и политические авантюры. Российская аристократия при последних Романовых. М., 2013 58. Клячко-Львов Л.М. Памятная записка // РГАЛИ. Ф. 1208. Оп. 1. Д. 1. Л. 1. 59. Кн. Голицын А.Д. Воспоминания. М., 2008 60. Кн. Оболенский В.А. Моя жизнь и мои современники. Воспоминания // ГАРФ. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 540. Л. 468. 61. Кн. Оболенский В.А. Моя жизнь и мои современники. Воспоминания // Ф. 5881. Оп. 2. Д. 540. Л. 154. 62. Ковалевский В.И. Воспоминания // Русское прошлое. 1991. № 2 63. Ковалевский В.И. Из воспоминаний о графе С.Ю. Витте // РГАЛИ. Ф. 1208. Оп. 1. Д. 24. Л. 2. 64. Ковалевский М.М. Моя жизнь. Воспоминания. М., 2005 65. Коковцов В.Н. Из моего прошлого. Воспоминания. 1903-1919 годы. Кн. 1. М., 1992. 66. Коковцов В.Н. Обрывки воспоминаний из моего детства и лицейской поры. М., 2011. 67. Колышко И.И. Великий распад. Воспоминания. СПб., 2009 68. Кони А.Ф. Граф М.Т. Лорис-Меликов. Т. 5. С. 193 // Кони А.Ф. Собр. соч.: В 8 т. М., 1968. 69. Кони А.Ф. Сергей Юльевич Витте. Обрывки воспоминаний. М., 1925 70. Кривенко В.С. В Министерстве двора. Воспоминания. СПб., 2006 71. Кригер-Войновский В.Н. Записки инженера. Воспоминания, впечатления, мысли о революции. М., 1999 72. Крыжановский С.Е. В.К. Плеве // Новый журнал. 1975. № 118 73. Крыжановский С.Е. Заметки русского консерватора // Вопросы истории. 1997. № 2 74. Крылов А.Н. Воспоминания. Л., 1984 75. Куликов С.В. Государственная дума и Государственный Совет в проектах Основных законов П.А. Харитонова, А.П. Соломона и графа А.Ф. Гейдена // Таврические чтения. 2010. СПб., 2011 76. Куликов С.В. Граф И.И.Толстой и реформа Императорской Академии художеств // Во главе Императорской Академии художеств. Граф И.И. Толстой и его корреспонденты. 1889-1898 годы. М., 2009 77. Куликов С.В. Народное представительство Российской империи (1906–1917 годы) в контексте мирового конституционализма начала ХХ века: сравнительный анализ // Таврические чтения. 2009. СПб., 2010 78. Куломзин А.Н. Пережитое // РГИА. Ф. 1642. Оп. 1. Д. 196. Л. 70об. 79. Куломзин А.Н. Пережитое // РГИА. Ф. 1642. Оп. 1. Д. 196. Л. 7об. 80. Куломзин А.Н. Пережитое // РГИА. Ф. 1642. Оп. 1. Д. 198. Л. 8. 81. Либрович С.Ф. На книжном посту. Воспоминания, записки документы. Пг., 1916 82. Лопухин А.А. Отрывки из воспоминаний. М.–Пг., 1923 83. Лопухин В.Б. Записки бывшего директора департамента Министерства иностранных дел. СПб., 2008 84. Львов Н.Н. Граф С.Ю. Витте и П.А. Столыпин // Столыпин глазами современников. М., 2008 85. Любимов Д.Н. События и люди. Воспоминания 1902-1906 годов // РГАЛИ. Ф. 1447. Оп. 1. Д. 39. Л. 15. 86. Майков П.М. Второе отделение Его Императорского Высочества канцелярии. 1826–1882 годы. СПб., 1906 87. Мамонов А.В. М.Т. Лорис-Меликов: к характеристике взглядов и государственной деятельности // Отечественная история. 2001. № 5 88. Мемуары графа И.И. Толстого. М., 2002 89. Мемуары графа С.Д. Шереметева. Т. 1. М., 2004 90. Менделеев П.П. Воспоминания // ГАРФ. Ф. 5971. Оп. 1. Д. 109. Л. 1. 91. Менделеев П.П. Воспоминания // Ф. 5971. Оп. 1. Д. 109. Л. 60. 92. Мещерский В.П. Дневники // Гражданин. 1913. № 21 93. Милюков П.Н. С.А. Муромцев. Биографический очерк // Сергей Андреевич Муромцев. Сб. статей. М., 1911 94. Милютин Д.А. Воспоминания. 1863–1864 годы. М., 2003 95. Милютин Д.А. Дневник. 1879-1881 годы. М., 2010 96. Мосолов А.А. При дворе последнего императора. Записки начальника канцелярии министра двора. СПб., 1992 97. Мусин-Пушкин В.В. Воспоминания // Архив Дома Русского зарубежья им. А.И. Солженицына. Ф. 1. Оп. 1. Д. 168. Л. 53. 98. Мусин-Пушкин В.В. Воспоминания // Архив Дома Русского зарубежья им. А.И. Солженицына. Ф. 1. Оп. 1. Д. 168. Л. 60–61. 99. Нарышкина Е.А. Мои воспоминания под властью трех царей. М., 2014
[1] Кстати, вернувшись во власть осенью 1905 года, Витте продемонстрировал крайне неуважительное отношение к тому, кого называл «рыцарем» и чей портрет держал в кабинете. Он начал порочить Воронцова-Дашкова, требовать его удаления в связи со слабым здоровьем, вынес на правительство вопрос о разделе наместничества на три генерал-губернаторства. Все эти предложения Витте излагал императору до тех пор, пока тот не отверг планы по реорганизации наместничества, повелев оставить Воронцова-Дашкова на прежней должности. См.: Мемория Совета министров об изменении полномочий Наместника Кавказского. 2 января 1906 года // ГАРФ. Ф. 543. Оп. 1. Д. 461. Л. 2–8 (резолюция Николая II). [2] Об этом оставил воспоминание сын члена Госсовета А.А. Половцева, передавшего – со слов вел. кн. Владимира Александровича – разговор Николая II с вел. кн. Павлом Александровичем по поводу женитьбы последнего на разведенной особе. См.: Половцев А.А. Воспоминания // ГАРФ. Ф. 5881. Оп. 1. Д. 118. Л. 236–237. [3] Нужно сказать, что из выявленных характеристик Сольского, содержащихся в мемуарной литературе, негативных – лишь две. Причем нелицеприятно о нем высказываются те персонажи, которых можно отнести к обиженным, к тем, кто считал, что им незаслуженно предпочли Сольского. Так, кн. Д.А. Оболенского, не получившего министерского поста при Александре II, раздражало, что Сольского назначили государственным контролером. В другом случае госсекретарь Госсовета при Александре III А.А. Половцев хотел играть более серьезную роль в этом учреждении и в политике в целом, но все сложилось не в его пользу. См.: Записки князя Дмитрия Александровича Оболенского. 1855–1879 годы. С. 452; Половцев А.А. Дневник государственного секретаря. Т. 2. М., 2005. С. 448. [4] Кстати, это не исключение. Витте «позабыл» также упомянуть в мемуарах об И.И. Кауфмане. Этот сотрудник Минфина, входивший в круг Бунге, - признанный знаток денежного обращения России и Европы, автор популярных трудов в этой области, один из идеологов денежной реформы 1897 года. Витте не стеснялся говорить, что учился у Кауфмана, который открыл перед ним «широкие, до того неведомые мне горизонты». Однако, в виттевских мемуарах места для него не нашлось. См., Памяти И.И. Кауфмана // Биржа за неделю. 1916. № 1-2. С. 7. [5] В Уложении предусматривалось не столь широкое применение смертной казни, прослеживалась тенденция к смягчению многих наказаний; в него вошла глава о преступлениях против личной свободы. Из-за революции 1905–1907 годов Уголовное уложение было введено в действие лишь частично. [6] Например, для 74-летнего морского министра И.М. Дикова это стало одной из причин отставки. [7] Наиболее яркий пример этого - фундаментальный труд М.А. Давыдова, который ограничил авторство реформ фигурами Витте и Столыпина // Давыдов М.А. Двадцать лет до Великой войны: российская модернизация Витте-Столыпина. М., 2016. комментарии - 11
заказать продвижение сайта по ключевым словам логин в скайпе SEO PRO1 заказать продвижение сайта по лидам логин в скайпе SEO PRO1 Софосбувир и даклатасвир инструкция по применению индия такси мотяково 65 интерьер кухни фото Талдомский суши в омске-японский домик омск Реклоузер 6, Ктп комплектные трансформаторные подстанции москва, Производство ктп москва и не только Вы найдете на нашем специализированном сайте- Здесь есть то, что Вам нужно!https://sviloguzov.ru/ [url=https://sviloguzov.ru/ktp-100kva]Ктпн 630 (Ктпн 630ква)[/url] Модульные ктп 250.400.630.1000ква, КТП КОМПЛЕКТНЫЕ ТРАНСФОРМАТОРНЫЕ ПОДСТАНЦИИ москва, Производство ктп москва и др. на нашем специализированном сайте: http://sviloguzov.ru/ - Здесь есть то, что Вам нужно! [url=https://sviloguzov.ru/punkt-kommercheskogo-uchyota-stolbovoy-pku-s]Ктп 630 (Ктп 630ква)[/url] Мой комментарий
|
[url=http://progonrumarket.ru ]прогон сайта[/url]