Представления о прошлом
всегда были связаны с пред-
ставлениями о будущем. Пер-
выми занимается история, вторы-
ми — философия. Историограф же
(если понимать под историографи-
ей изучение развития исторической
мысли) должен заниматься и теми
и другими. Античные философы, во
всяком случае со времен Сократа, осо-
бо не сомневались в том, что филосо-
фия — это наука о счастливой жизни.
Но времена менялись. В эпоху Про-
свещения она превратилась в рацио-
нальное обоснование (или критику)
социального порядка с позиции про-
гресса. Попытка объединить челове-
ческое и социально-эволюционное
была предпринята в классической
немецкой философии, что привело
ее к постановке проблемы отчужде-
ния. Эта проблема, выявленная уже
Г. В. Ф. Гегелем, приобрела особое зна-
чение у К. Маркса.
В условиях капитализма деятель-
ностное саморазвитие, по мнению
К. Маркса, превращается в свою про-
тивоположность — в самоотчужде-
ние: «Деятельность выступает здесь
как страдание, сила — как бессилие,
зачатие — как оскопление, собствен-
ная физическая и духовная энергия
рабочего, его личная жизнь (ибо что
такое жизнь, если она не есть деятель-
ность?)». В качестве важнейшего эле-
мента отчуждения Маркс выдвинул
разделение труда в условиях промыш-
ленной революции: «По мере разви-
тия этого разделения труда, с одной
стороны, и накопления капиталов,
с другой, рабочий все в большей и
большей степени попадает в полную
зависимость от работы, и притом
от определенной, весьма односто-
ронней, машинообразной работы.
Наряду с духовным и физическим
принижением его до роли машины,
с превращением человека в абстрак-
тную деятельность и в желудок, он
попадает все в большую и большую
зависимость от всех колебаний ры-
ночной цены, от применения капита-
лов и прихоти богачей»1.
Экономическо-философские (или
Парижские) рукописи Маркса писа-
лись в 1844 году, когда промышленная
революция в континентальной Евро-
пе еще только начиналась, неся обни-
щание большей части рабочего класса
и разорение массе ремесленников. Но
с середины XIX века ситуация изме-
нилась — сначала в Англии, а затем
БАХИТОВ Станислав Борисович — доцент кафедры социально-гуманитарных дисциплин СурГПУ (г. Сургут,
Тюменская область), кандидат исторических наук.
Ключевые слова: отчуждение, престижные потребности, консьюмеризм, постиндустриальное об-
щество.
СТАНИСЛАВ БАХИТОВ
172
и в других наиболее промышленно
развитых странах Запада. По наблю-
дению Ю. И. Семенова, уже во второй
половине XIX столетия небольшая
часть рабочих становится обеспечен-
ными людьми. Она получила название
«рабочей аристократии». Во второй
половине ХХ века понятие «рабочей
аристократии» исчезло, ибо обеспе-
ченного положения добилось боль-
шинство рабочего класса. Рабочий
класс стран ядра капиталистической
мир-системы в большинстве своем пе-
рестал быть пролетариатом в букваль-
ном смысле этого слова, что привело
к потере им революционности2.
Но исчезло ли отчуждение? Поло-
жение рабочих сблизилось с положе-
нием служащих и интеллигенции, но
все они вместе оказались под конт-
ролем капиталистической и государ-
ственной бюрократии, что, думается,
позволяет говорить о новом классе
пролетариата, выделяемом именно по
признаку отчуждения труда. В стиму-
лировании к труду и контроле за по-
ведением во внерабочее время этого
нового класса все большую роль на-
чали играть СМИ — особенно рекла-
ма, создающие новые искусственные
потребности престижного типа3.
Одним из первых новую ситуацию
отчуждения попытался осмыслить
германо-американский философ
фрейдо-марксист Герберт Маркузе,
оказавший значительное влияние на
бунтующую молодежь Запада в кон-
це 1960-х годов. Как известно, анти-
буржуазный молодежный протест
1960-х годов можно понять, только
учитывая важные изменения в стра-
нах Запада после 1945 года. Среди
них — образовательная революция,
предоставившая высшее образование
значительной части молодежи, но од-
новременно породившая проблему
перепроизводства интеллектуалов.
Следует учесть также, что новое поко-
ление, не прошедшее войны, не виде-
ло ничего выдающегося в комфорт-
ных условиях жизни.
В этих условиях «новые левые» вы-
ступили не только против буржуазии,
но и против «старых левых». Западное
общество воспринималось ими как
тотально коррумпированное, подчи-
ненное логике потребления и про-
изводства, лишающего человека воз-
можности самореализации4. Кумиром
этой молодежи и стал Маркузе, писав-
ший, что современная элита правит
путем манипулирования сознанием
и бессознательным, стимулирова-
ния избыточного производства и
по требления, навязывания ложных
потребностей5. Идеи Герберта Марку-
зе нашли наибольший отклик у моло-
дежи, еще не связанной социальными
обязательствами — особенно у сту-
дентов, став идеологической основой
их выступлений в 1968 году. Позднее
сам Маркузе в книге «Контрреволю-
ция и бунт» пересмотрел свои взгля-
ды, придя к выводу, что молодежный
протест в одиночестве бессилен, что
он должен запустить большой мотор
рабочей революции6.
После 1968 года, однако, на Западе
произошло затухание революцион-
ного импульса. Герои прошлого либо
умерли, либо перестали вызывать ува-
жение. Причина этого, по мнению
Б. Ю. Кагарлицкого, заключается в
мир-системном характере современ-
ного капитализма, предоставляюще-
го определенные преимущества про-
летариату и интеллигенции «ядра».
«Рабочая аристократия» Запада боя-
лась потерять свое потребительское
благополучие. И хотя далеко не все
западные трудящиеся относились к
этому слою, в целом господствовала
идеология потребления. Часть быв-
ших бунтарей превратилась в новых
бюрократов. Что касается рядовой
интеллигенции, то в ее поправении,
видимо, сказалось осознание того
факта, что возможности роста обще-
ТРУД, КАПИТАЛ, ПОСТИНДУСТРИАЛЬНЫЙ МИР
173
ства потребления ограничены ресур-
сной базой: если все будут потреблять
на уровне граждан США, наступит
экологическая катастрофа7.
После 1968 года наиболее серьез-
ным исследованием проблемы капи-
талистического отчуждения в рамках
психоанализа стала работа Эриха
Фромма «Иметь или Быть» (1976).
Основой соединения марксизма и
психоанализа для Фромма выступал
социальный характер, являющийся
результатом взаимодействия между
индивидуальной психикой и социаль-
но-экономической формацией. Со-
временный ему социальный характер
западного человека Э. Фромм назвал
«рыночной личностью», подчеркивая,
что человек этого типа самого себя
воспринимает как товар, видит свою
ценность не в своей «потребитель-
ской», а в «меновой» стоимости8. Са-
мооценка индивида прямо зависит от
его меновой ценности, что ориенти-
рует его в первую очередь на выгодное
позиционирование своей персоны.
Члены общества превратились в
безликие инструменты, их главная
ценность теперь — причастность к
огромному концерну или другой бю-
рократической машине. Рыночная
личность не умеет любить или нена-
видеть, так как эти чувства мешают
ей функционировать в алгоритме
«мегамашины». Она ничего не при-
нимает близко к сердцу в силу по-
верхностности оценок себя и других.
Единственный вопрос, который она
себе задает: достаточно ли хорошо я
работаю, чтобы делать карьеру? В ве-
щах для нее важны мода, престиж и
комфорт. При этом сменить можно
все: одежду, мебель, друзей, жен, лю-
бовниц, партнеров по бизнесу. Разум
заменяется манипулятивным интел-
лектом (инструментальным мышле-
нием). На языке психиатров такой
тип называют шизоидным. Таким об-
разом, рыночная личность — это пре-
дельный результат отчуждения труда,
говоря словами К. Маркса — отчуж-
денная личность9.
В одном ряду с Г. Маркузе и Э. Фром-
мом стоял и молодой французский
философ Ги Эрнест Дебор, опублико-
вавший в 1967 году (в возрасте 36 лет)
свою знаменитую работу «Общество
спектакля». Предметом исследования
Ги Дебора является прежде всего со-
временное ему общество престижно-
го потребления. «Общество спектак-
ля» имеет оригинальную структуру:
работа разбита на 221 тезис, что напо-
минает «Тезисы о Фейербахе» К. Мар-
кса. Уже в тезисе 6 Ги Дебор пишет
о том, что современное общество
спектакля является производным
от развития способа производства:
«Спектакль, взятый в своей тоталь-
ности, есть одновременно и резуль-
тат, и проект суще ствующего способа
производст ва». В тезисе 14 он продол-
жает развивать эту мысль: «Общество,
базирующееся на современной ин-
дустрии, не является зрелищным слу-
чайно или поверхностно — в самой
своей основе оно является зритель-
ским. В спектакле — этом образе гос-
подствующей экономики, цель есть
ничто, развитие — все»10.
Фактически для Ги Дебора общество
спектакля есть общество престижно-
го потребления. Словно предвосхи-
щая название работы Э. Фромма, он
пишет (тезис 17): «Первая фаза гос-
подства экономики над обществен-
ной жизнью в отношении определе-
ния любого человеческого творения
повлекла за собой очевидное вы-
рождение быть в иметь. Настоящая
фаза тотального захвата обществен-
ной жизни накопленными плодами
экономики ведет к повсемест ному
сползанию иметь в казаться, из
которого всякое действительное
“иметь” должно получать свое высшее
назначение и свой непосредствен-
ный престиж». В новых условиях уве-
СТАНИСЛАВ БАХИТОВ
174
личение времени досуга (к которому,
например, призывал Г. Маркузе) уже
не ведет к освобождению от отчужде-
ния (тезис 27): «Невозможна свобода
вне деятельности, но в рамках спек-
такля всякая деятельность отрицает-
ся, равно как и реальная деятельность
оказывается полностью захваченной
ради повсеместного достижения по-
добного результата. Таким образом,
современное “освобождение труда”,
увеличение досуга никоим образом
не является освобождением в тру-
де, как и освобождением созданного
этим трудом мира»11.
Главной революционной силой
современного мира Ги Дебор про-
должает считать видоизменившийся
пролетариат (тезис 114): «Этот про-
летариат объективно усиливается как
продолжающимся исчезновением
крестьянства, так и распространени-
ем логики заводского труда, перенося-
щейся на значительную часть “сферы
услуг” и интеллектуальных профес-
сий. Субъективно этот пролетариат
еще отдален от его практиче ского
классового сознания, и не только в
среде служащих, но и в среде рабо-
чих, еще только открывающих бес-
помощность и мистификации старой
политики». Но объективно он, по Ги
Дебору, по-прежнему остается самым
революционным классом12.
В 1970-е годы, однако, в западной
социально-философской мысли все
более усиливаются прогрессистско-
технократические настроения, клас-
сическим выражением которых
стала теория постиндустриального
общества (называемого также об-
ществом знания, информационным
обществом, постдефицитной систе-
мой, а иногда прямо — посткапитали-
стическим обществом). Родоначаль-
ником постиндустриальных теорий
считается американский философ
Даниел Белл, с 1962 года работавший
над докладом «Постиндустриальное
общество» (который так и не был
опубликован), а в 1973 году выпус-
тивший книгу «Грядущее постиндуст-
риальное общество». В рамках своей
концепции он выделяет пять основ-
ных компонентов перехода к постин-
дустриализму:
«1) В экономическом секторе: пе-
реход от производства товаров к рас-
ширению сферы услуг.
2) В структуре занятости: домини-
рование профессионального и тех-
нического класса.
3) Осевой принцип общества: цен-
тральное место теоретических зна-
ний как источника нововведений и
формулирования политики.
4) Будущая ориентация: особая
роль технологии и технологических
оценок.
5) Принятие решений: создание
новой “интеллектуальной техно-
логии”»13.
Особое значение Д. Белл прида-
ет усилению роли научного знания,
откуда у него естественно вытекает,
что главной проблемой становится
организация науки, важнейшей соци-
альной организацией — университет
или научно-исследовательская лабо-
ратория, а основным действующим
лицом — профессионал, образование
и опыт которого соответствуют тре-
бованиям времени14. Изменится меха-
низм принятия общественно значи-
мых решений: они будут приниматься
правительством, но базироваться на
финансируемых им исследованиях.
При этом, как пишет Д. Белл, «основ-
ное внимание общества будет сосре-
доточено на заботливом отношении
к таланту, расширении сети общеоб-
разовательных и интеллектуальных
учреждений». В социальной полити-
ке, по словам Белла, «основными про-
блемами станут внушение лидерам
этоса ответственности, обеспечение
больших удобств, красоты и лучшего
качества жизни в устройстве наших
ТРУД, КАПИТАЛ, ПОСТИНДУСТРИАЛЬНЫЙ МИР
175
городов, более дифференцирован-
ной и интеллектуальной системы
просвещения, совершенствования
характера нашей культуры»15.
Новое общество, по мнению
Д. Белла, будет уже не столько капи-
талистическим, сколько профессио-
нально-меритократическим: «В но-
вом обществе, которое формируется
ныне, индивидуальная частная соб-
ственность теряет свое общественное
предназначение (защита труда в том
смысле, как это понимал Дж. Локк,
контроля или управления произ-
водством, вознаграждения за риск)
и сохраняется лишь как функция».
Контроль над обществом из эконо-
мического превратится в преимуще-
ственно политический16. Професси-
оналы будут более ответственными и
компетентными управленцами, чем
старая элита, так как эти качества уже
заложены в самой идее профессио-
нализма, а система руководства об-
ществом в постиндустриальном мире
будет определяться не передачей
власти по наследству, а политической
системой»17.
В рамках нового класса профес-
сионалов Д. Белл выделяет четыре
сословия: научное, технологиче ское,
административное и культурное,
подчеркивая особую прогрессив-
ность первого18. Этос науки описыва-
ется им в соответствии с идеальной
моделью Р. Мертона, выделяющей та-
кие каче ства, как универсализм, тре-
бующий, чтобы карьера была доступ-
на каждому талантливому человеку;
коммунализм, предполагающий, что
знание является общественным про-
дуктом, свободно передаваемым бу-
дущим поколениям; бескорыстие
и скептицизм, подчеркивающий
беспристраст ную скрупулезность и
самоотказ от веры19. При этом Белл
отмечает неизбежность бюрокра-
тического и политического конт-
роля над научными институтами и
возможность возникновения здесь
определенных противоречий меж-
ду учеными и управленцами20. Со-
временный опыт показывает, что в
большинстве случаев противоречия
решаются в пользу управленцев.
Постиндустриальное развитие, по
мнению Д. Белла, сгладит социальные
конфликты на производстве: «Кор-
порация, как и университет, прави-
тельственное ведомство или большая
больница — со своими иерархией и
статусной системой, — для многих
сотрудников превратилась в дело
их жизни. Поэтому она не может бо-
лее оставаться организацией с узким
предназначением — в случае произ-
водственной компании лишь инстру-
ментом выпуска товаров и услуг, — но
должна стать приемлемым стилем
жизни для своих членов». Проблема-
ми всеобщего утверждения «рыноч-
ной личности», как и проблемами
отчуждения, он не задается. Лишь к
концу работы, критикуя современную
культуру (и собратьев-гуманитариев)
за культивирование гедонизма, пока-
зухи и иррационализма, Д. Белл пи-
шет: «Постиндустриальное общество
не в состоянии обеспечить трансце-
дентальную этику, кроме как тем не-
многим, кто посвятил себя служению
науке»21.
Идеи Д. Белла получили дальней-
шее развитие. В 1980 году вышла в
свет книга американского социолога
Элвина Тоффлера (который, правда,
вместо термина «постиндустриаль-
ное» обычно использовал термин
«сверхиндустриальное»). В «Третьей
волне», в которой говорилось, что на
смену индустриальному обществу, по-
рожденному Второй волной модер-
низации, приходит новое общество —
общество Третьей волны, в отличие от
Д. Белла, Э. Тоффлер довольно много
внимания уделяет проблеме преодо-
ления отчуждения, которое он свя-
зывает не с капитализмом, а с самой
СТАНИСЛАВ БАХИТОВ
176
природой индустреально сти. В но-
вом обществе Третьей волны больше
внимания уделяется охране окружа-
ющей среды и использованию во-
зобновляемых источников энергии,
происходит демассификация СМИ,
способствующая демассификации
личности и культуры, но главное —
формируются новый способ произ-
водства и новые типы общественных
отношений: уменьшается доля рабо-
чих, занятых в материальном произ-
водстве, появляется возможность зна-
чительную часть работы перенести
на дом в «электронный коттедж», что
позволяет бывшим наемным работ-
никам, купив электронные термина-
лы и оборудование, превратиться в
«независимых предпринимателей»22.
В дальнейшем распространятся не-
большие фирмы, в которых отноше-
ния между работниками станут более
личными, с развитием системы рабо-
ты на дому в «электронном коттедже»
укрепится семья, члены которой бу-
дут больше времени проводить друг
с другом, дети будут частично втяги-
ваться в работу родителей, широко
распространится работа по гибкому
графику, учитывающему особенно-
сти и интересы работника23.
В результате, по мнению иссле-
дователя, возникнет потребность в
работнике нового типа. На предпри-
ятиях изменится система управления:
сотрудники часто станут иметь более
одного начальника, что, по мнению
Тоффлера, будет благоприятно для
инициативных людей: «Такая система
наказывает работников, проявляю-
щих слепое послушание. Она возна-
граждает тех, кто возражает в разум-
ных пределах. Работники, ищущие
смысл, ставящие под сомнение авто-
ритеты, желающие поступать по свое-
му разумению или требующие, чтобы
их работа была социально значимой,
могут считаться смутьянами на пред-
приятиях Второй волны. Но предпри-
ятия Третьей волны не смогут рабо-
тать без них»24.
Изменится ценностная ориента-
ция работников: «Иметь много денег
все еще престижно. Но и другие ха-
рактеристики берутся в расчет. Среди
них такие, как уверенность в своих
силах, способность адаптироваться
и выжить в трудных условиях, умение
делать вещи своими руками…». Прав-
да для примера новой ценностной
ориентации Э. Тоффлер приводит
менеджеров (!): «…уже 17 процентов
рабочей силы отражает новые цен-
ности, возникающие в недрах Треть-
ей волны. В основном молодые ру-
ководители среднего звена, они, как
заявляет Янкелович, “жаждут боль-
шей ответственности и более живой
работы с поручениями, достойными
их таланта и квалификации”. Наря-
ду с финансовым вознаграждением
они ищут в работе смысл» 25. На наш
взгляд, здесь нет ничего отличного
от здорового молодого карьеризма
менеджеров Второй волны, разве что
число этих самых менеджеров долж-
но было возрасти.
Новая организация труда, по мне-
нию Тоффлера, потребует и новой
системы образования: «Многие дети
станут учиться не в классной аудито-
рии. Несмотря на давление профсою-
зов, сократится, а не увеличится число
лет обязательного школьного образо-
вания. Исчезнет строгая возрастная
изоляция, молодые и старые будут
общаться друг с другом. Образование,
более разнообразное и тесно связан-
ное с работой, будет продолжаться в
течение всей жизни»26. Правда, про-
исходящие ныне изменения в данной
сфере далеко не всегда соответствуют
нарисованной Тоффлером картине.
И, возможно, к счастью: привязка бу-
дущей специальности детей к работе
родителей скорее сузит их жизненные
шансы, чем расширит, а компьютер
не сможет заменить систематизации
ТРУД, КАПИТАЛ, ПОСТИНДУСТРИАЛЬНЫЙ МИР
177
знаний при формировании научного
мышления, проводимой преподава-
телем.
С конца ХХ века постиндустриаль-
ные концепции стали распростра-
няться и в России, что приводило
порой к появлению причудливых
гибридов постиндустриализма и мар-
ксизма. Так, например, А. М. Ковалев,
говоря о возможности возникнове-
ния социально справедливого обще-
ства, писал: «Именно новый способ
производства общественной жизни,
основанный на микропроцессорах,
робототехнике, компьютерных уст-
ройствах и биотехнологии, а также
на гуманных общественных отно-
шениях, обеспечивает соответствие
социальных и при-
родных компонен-
тов в рамках всей об-
щественной жизни,
поставит человека в
центр социального
развития»27. Особая
роль в распростра-
нении постиндуст-
риальной идеологии
в России, думается,
принадлежит вышед-
шему под редакцией В. Л. Иноземцева
сборнику «Новая постиндустриальная
волна на Западе»28, где опубликованы
статьи и значительные выдержки из
книг западных (и не только) сторон-
ников постиндустриального будуще-
го. Небольшие размеры статьи не по-
зволяют уделить должного внимания
всем концепциям без исключения. Но
не обязательно выпить море, чтобы
почувствовать соль.
Для Питера Дракера, представлен-
ного в вышеупомянутом сборнике
работой «Посткапиталистическое
общество» (1993), в основу развития
общества и улучшения жизни людей
в постиндустриальную эпоху будет
положена рационализация труда на
основе знания, где особо отмечаются
такие вехи, как промышленная рево-
люция и распространение системы
Ф. Тейлора (последнего Дракер ста-
вит значительно выше Маркса)29. Со
второй половины ХХ века, по мнению
исследователя, началась новая эпо-
ха, которая потребовала повышения
производительности труда интеллек-
туальных работников за счет приме-
нения знания к знанию, в результате
чего это знание, согласно П. Дракеру,
стало превращаться в важнейший ре-
сурс, а общество — в посткапитали-
стическое30.
До логического конца идею «обще-
ства знания» довел японский ученый
Тайичи Сакайя («Стоимость, создава-
емая знанием, или История будущего»
(1991)). Объясняя, почему цена фир-
менного галстука в пять раз превыша-
ет цену обычного, он замечает: «Она
содержится уже в том обстоятель-
стве, что при покупке галстука дан-
ной фирмы покупатель абсолютно
убежден, что имидж этой продукции
признан высококлассным, а ее непре-
взойденный дизайн будет служить
отражением коллективной мудрости
тех, кто так или иначе связан с фир-
мой, изготовившей эту продукцию»31.
Какая особая мудрость может быть в
галстуке, кроме «мудрости» престиж-
ного потребления, — это, надо пола-
гать, секрет японского автора.
Американский исследователь Ро-
берт Райх («Труд наций. Готовясь к
капитализму ХХI века» (1992)) под-
С конца ХХ века постиндуст-
риальные концепции стали
распространяться и в России, что
приводило порой к появлению
причудливых гибридов постин-
дустриализма и марксизма.
СТАНИСЛАВ БАХИТОВ
178
черкивает выгодное положение со-
временных работников, занима-
ющихся анализом и символами,
позволяющее преодолеть отчуждение
труда: «Рост спроса влечет за собой
рост доходов. Вне зависимости от
того, в какой форме доход поступает —
в виде лицензионных выплат, гонора-
ров, заработной платы или участия в
прибылях, — экономический резуль-
тат в основном один и тот же. Поми-
мо прочего, такая работа приносит
не только деньги. Люди, ею занимаю-
щиеся, в качестве самой сокровенной
тайны хранят секрет того, насколько
им нравится их работа»32. Творческий
труд всегда приносил удовлетворение,
вопрос только, насколько условия бла-
гоприятствуют творчеству.
Английский социолог Энтони
Гидденс («Последствия модернити»
(1996)) видит в будущем переход к
постдефицитной системе33. Правда, в
современных проблемах традицион-
ных пролетариев он склонен винить
скорее их самих, чем систему. Обра-
щаясь в одной из своих работ к иссле-
дованию Пола Уиллиса, изучавшего
поведение школьников — выходцев
из рабочего класса в одном из бедней-
ших районов Бирмингема, Э. Гидденс
пишет: «“Парням” хочется финансо-
вой независимости, которую может
дать им работа; вместе с тем у них нет
каких-то особых, четко выраженных
ожиданий относительно любых дру-
гих видов вознаграждения, которые
та способна им предложить. Агрес-
сивная, иронично-язвительная куль-
тура отношения к школьной среде во
многом напоминает культуру, форми-
рующуюся в производственных ус-
ловиях, в цехах или мастерских, куда
они, как правило, попадают. Поэтому
“парни” достаточно быстро адаптиру-
ются на рабочих местах и с легкостью
переносят необходимость выполнять
скучную, монотонно повторяющую-
ся работу в условиях, оцениваемых
ими как неблагоприятные. Непредна-
меренным и нелепым последствием
“предвзятого отношения” “парней” к
ограниченным жизненным возмож-
ностям, доступным им, становится
сохранение и воспроизводство усло-
вий, способствующих ограничению
этих возможностей»34.
Получается, что «парни» сами за-
гоняют себя в систему отчужден-
ного труда: «Не представляя, что
есть “обобщенный труд”, движимые
стремлением заработать немедленно
и уверенностью в том, что работа не-
приятна сама по себе, “парни” вопло-
щают эти убеждения в собственном
поведении». Это, по Э. Гидденсу, про-
тиворечит изначальным целям систе-
мы образования: «Надо полагать, что
система образования, элементами
которой являются “парни”, была со-
здана во имя укрепления равенства
возможностей»35. Вспомнив о недав-
нем повышении платы за образова-
ние в Великобритании, мы можем в
этом усомниться.
С момента выхода книги Д. Белла
прошло уже 40 лет, но обещанный
постиндустриальный «рай» так и не
наступил. Почему? Молодой ученый
из Комсомольска-на-Амуре Александр
Бирюков критикует «постиндустри-
алистов» с миросистемно-марксист-
ских позиций, обращая внимание на
то, что классический индустриальный
сектор в экономике постоянно растет
за счет «развивающихся» стран, где к
нему относятся 40 процентов эконо-
мики, а около 70 процентов инвес-
тиций приходится на первичный и
вторичный сектор36. В вузах в бедных
странах обучается 5—6 процентов
молодежи, при этом значительная
часть выпускников (например, в том
же Китае) не может найти работу —
многие специалисты эмигрируют в
развитые страны. Число пролетариев
за пределами ядра мир-системы по-
стоянно растет37.
ТРУД, КАПИТАЛ, ПОСТИНДУСТРИАЛЬНЫЙ МИР
179
Все это, по мнению А. Бирюкова,
еще раз доказывает справедливость
трудовой теории стоимости в ми-
ровом масштабе: «Ни знания, ни ин-
формация, взятые сами по себе, не
могут быть абсолютным источником
прибавочной стоимости — таковым
может быть только труд»; «если “об-
щество знания” и возможно в центре,
то лишь потому, что оно невозможно
в зоне периферии». Развитие новых
технологий способствует созданию
громадной финансово-спекулятив-
ной системы, расширившей возмож-
ности экспансии ТНК38.
Но и в ядре мир-системы развитие
общества весьма отличается от «ра-
дужного» сценария, нарисованного
Д. Беллом или Э. Тоффлером. Причем
это было заметно уже в 1980-е годы,
и не только для марксистов. Класси-
ческий постмодернистский подход к
современному капитализму и проб-
леме отчуждения, думается, можно
найти в известной работе немецкого
социолога Ульриха Бека «Общество
риска», вышедшей в ФРГ в 1986 году.
Что касается собственно классовой
составляющей развития современ-
ного западного капитализма, то здесь
у У. Бека можно найти и сходство, и
различия с концепцией К. Маркса.
Главное отличие — концепция инди-
видуализации классов, являющейся,
однако, специфическим феноменом
развитых капиталистических стран и
результатом успехов классовой борь-
бы пролетариата39.
Для немецкого социолога пробле-
ма отчуждения состоит не столько в
отчуждении труда, сколько в отчуж-
дении от труда. И здесь опять прояв-
ляется индивидуализация: массовая
безработица обрушивается на людей
как личная судьба. Правда, У. Бек не от-
рицает, что определенные категории
людей имеют больше шансов остать-
ся без работы: «Риск остаться без ра-
боты повышается для людей с низ-
кой квалификацией или вообще не
имеющих профессионального обра-
зования, для женщин, пожилых ино-
странных рабочих, а также для лиц,
страдающих разного рода заболева-
ниями, и для молодежи. Ключевую
роль при этом играет продолжитель-
ность занятости на предприятии»40.
Безработица, по мнению У. Бека,
становится новым сильнейшим фак-
тором отчуждения: «Преходящая без-
работица, которая после многих по-
пыток ее преодоления превращается в
долговременную и непреходящую, —
это крестный путь самопознания.
В постоянном исключении возмож-
ного безработица как нечто внешнее
шаг за шагом внедряется в человека,
становится свойством его характера.
Новая бедность — это прежде всего
материальная проблема, но не толь-
ко. Она в то же время и безропотно
принимаемое саморазрушение лич-
ности, которое протекает в тщетных
ритуальных попытках уклониться
от неизбежного; если присмотреть-
ся, массовая судьба полнится такими
саморазрушениями»41.
Но здесь речь идет по большей час-
ти о не очень квалифицированных
работниках. А как дела с интеллекту-
альными работниками нового типа?
Наиболее явно несостоятельность
постиндустриальных прогнозов, на
наш взгляд, проявилась в острейшем
кризисе традиционной западной си-
стемы образования. Социальные при-
чины этого кризиса У. Бек связывает
прежде всего с ситуацией на рынке
труда: «Образовательная система усту-
пила свою реальную распределяющую
функцию отделам кадров предпри-
ятий и их начальникам, а обществен-
ный контроль за распределением
шансов в образовательной системе
сведен к негативному отбору с целью
незаконного лишения шансов»42.
Особенно сильный удар, по мне-
нию исследователя, был нанесен по
СТАНИСЛАВ БАХИТОВ
180
основной школе, чей аттестат стал
явно недостаточен для получения
работы: «При такой маргинализиру-
ющей функции основная школа, как
ранее школа специальная (особая),
превращается в “кладовую” для без-
работной молодежи, в образователь-
но ориентированную “молодежную
базу” где-то между улицей и тюрь-
мой. Функциональное ее содержание
сдвигается в направлении трудоте-
рапии. Соответственно ухудшается
педагогическая ситуация. Легитим-
ность учителей и учебных планов на-
ходится под угрозой». Но и роль вузов
тоже изменилась, так как их диплом
перестал быть гарантией престиж-
ной работы по специальности. «Дип-
лом об образовании ничего более
не сулит, но он по-прежнему и даже
более, чем когда-либо, есть условие,
могущее предотвратить грозящую
безнадежность», — пишет немецкий
социолог43.
Результатом становится формаль-
ное отношение студентов к обучению:
«…осознавая обесценивание содержа-
тельных квалификаций, человек стре-
мится лишь к формальному заверше-
нию образования как к страховке от
грозящего падения в бездну безрабо-
тицы». А на рынке труда, по словам
У. Бека, происходит рефеодализация
шансов и рисков, особую роль начи-
нают играть такие признаки, как пол,
возраст, здоровье, мировоззрение,
манера держаться, связи и т. д.44 Таким
образом, не профессионалы подчи-
нили себе мир капитала, а, наоборот,
интеллектуальный работник стал
пролетарием.
Особенно наглядно банкротство
постиндустриальных теорий про-
явилось с распространением по все-
му миру политики неолиберализма,
причины и последствия которой ана-
лизирует, в частности, родившийся в
Великобритании американский гео-
граф-марксист Дэвид Харви («Крат-
кая история неолиберализма», 2005).
По его мнению, сущность неолибе-
рализма проявляется в вовлечении в
рыночные отношения любых видов
человеческой деятельности, в макси-
мизации объема и частоты рыночных
транзакций с помощью новых инфор-
мационных технологий, в обеспече-
нии на рынках развивающихся стран
иностранным компаниям практичес-
ки полной свободы ввоза и вывоза ка-
питала и в сокращении социальных
гарантий45. Эта политика, впервые
опробованная в Чили при Пиночете,
затем широко распространилась по
миру, способствуя восстановлению
(а в некоторых странах — как в Рос-
сии и Китае — и созданию) власти
сверхбогатой элиты46.
Причины возникновения у правя-
щей элиты интереса к такой политике
именно в 1970—1980-е годы Д. Харви
связывает с перенакоплением капи-
тала, ростом влияния социалистиче-
ских движений, расколом среди левых
на «государственников» и «антиго-
сударственников», необходимостью
обеспечить финансистам политиче-
ские гарантии при дальнейшем раз-
мещении вывезенных из стран Ближ-
него Востока в США нефтедолларов47.
Но удар был нанесен не только по пе-
риферии мир-экономики, а и по тру-
дящимся «ядра», в том числе такого
крупнейшего центра, как Нью-Йорк.
В результате неолиберальных ре-
форм, проводившихся в Нью-Йорке в
1970-е годы, отмечает Д. Харви, «боль-
шая часть городской социальной ин-
фраструктуры была уничтожена, со-
стояние физической инфраструктуры
(например, метро) серьезно ухудши-
лось из-за недостатка инвестиций и
средств на текущее обслуживание…
Вместо системы социального обес-
печения граждан развивалась систе-
ма поддержки корпораций. Лучшие
компании объединили усилия, чтобы
сформировать имидж Нью-Йорка как
ТРУД, КАПИТАЛ, ПОСТИНДУСТРИАЛЬНЫЙ МИР
181
культурного и туристического центра
(тогда и был придуман знаменитый
лозунг “Я люблю Нью-Йорк”). Гос-
подствующая элита теперь открыто
поддерживала привлечение в город
представителей всевозможных куль-
турных течений. Нарциссизм и са-
молюбование, исследование своего
внутреннего мира, своей личности
и сексуальности стало лейтмотивом
буржуазной городской культуры… Та
часть Нью-Йорка, которую населя-
ли рабочие и этнические эмигранты,
снова оказалась в тени. Тут развора-
чивалась страшная по масштабам
эпидемия расизма и наркомании,
достигшая пика в 1980-е годы, когда
молодые жители этих кварталов все
чаще умирали, попадали в тюрьму,
оказывались бездомными. Началась
эпидемия СПИДа, продолжавшаяся
и в 1990-е годы. Перераспределение
благ с помощью насилия и кримина-
ла стало одной из немногих возмож-
ностей для бедноты»48. Как видим, си-
туация весьма далека от той картины,
которую рисовали Белл и Тоффлер.
Но главное — в ходе реализации
неолиберальной политики меняются
сами рынки труда: «Рынки труда ста-
новятся все более сегментированны-
ми, возникают различия по расовому,
этническому, половому, религиозно-
му принципу. Все это используется в
ущерб наемным работникам… Атаки
на трудовые ресурсы ведутся с двух
сторон. Влияние профсоюзов и дру-
гих трудовых организаций ограни-
чено или нейтрализовано в рамках
государства (если необходимо, то и
с помощью насилия). Повышается
мобильность рынка труда. Прекра-
щение государственных социальных
программ и обусловленные развити-
ем технологий изменения в структуре
занятости, оставляющие без работы
значительные группы трудящихся,
окончательно закрепляют домини-
рование капитала над трудовыми ре-
сурсами… Ограничения в отношении
иммиграции приводят к избытку
рабочей силы. Этот барьер можно
преодолеть только с помощью неле-
гальной иммиграции (что приводит
к появлению рабочих ресурсов, ко-
торые эксплуатировать оказывается
еще проще) или путем краткосроч-
ных контрактов, которые позволяют,
например, мексиканским рабочим
работать на сельскохозяйственных
компаниях Калифорнии»49.
Растущее отчуждение становится
уделом и выигравших, и проиграв-
ших на рынке труда. Для последних
неолиберализм не несет ничего,
кроме бедности, голода, болезней и
отчаяния. Те же, кто утвердился в ры-
ночной системе, «вынуждены сущест-
вовать в каче стве неотъемлемой час-
ти рынка и процесса накопления, а
не как свободные существа»50. Выход
из сложившейся ситуации, согласно
Д. Харви, заключается в объединении
всех народных движений, в установ-
лении народного контроля над госу-
дарственным аппаратом и развитии
демократии51.
В чем же причина несостоятельно-
сти постиндустриальных концепций?
Ответ очевиден: постиндустриальная
экономика является лишь частью ка-
питалистической мир-системы, а но-
вый интеллектуальный работник, при
всей гордости собственным профес-
сионализмом, — пролетарием, час-
тью системы капиталистического
отчуждения труда. Сам Д. Белл хоро-
шо знал о возможности подобного
подхода к современной истории, рас-
сматривая его на примере сочинений
С. Малле, А. Горца и Г. Гинтиса, но счи-
тал, что для постиндустриального ра-
ботника важнее поддержание своего
профессионального статуса, на кото-
рый «новые левые» наклеивают ярлык
«элитизма»52.
Как бы то ни было, нам не следует
повторять ошибки «новых левых».
В силу ряда известных причин российская экономика – это машина по перекачке нацио-нальных ресурсов за рубеж, включая сырьевые, финансовые, интеллектуальные. Это положение устраивает олигархическую верхушку, чиновничью бюрократию и определен-ную часть властных структур. То есть ту часть населения, материальное положение ко-торой мало зависит от будущего России и положения дел в российской экономике. Бюрократической системе инновации не нужны. О них много говорят, но нет стимулов и эффективного механизма использования инноваций для их внедрения. В годы гайдаровских реформ был запущен механизм саморазрушения наукоемких производств и, прежде всего, структур, обеспечивающих инновационный цикл развития. Наша национальная беда в том, что в нашей бюрократической системе инновации не нужны и поэтому не востребованы. Материальное положение чиновников никак не связано с внедрением инноваций. Приведу один пример. Я теоретически доказал, что создаваемый в рамках проекта ITER термоядерный реактор – это утопия. Он будет потреблять больше энергии, чем давать на выходе. В своем письме в Комитет ГД по науке и наукоемким технологиям я предлагал поставить комплексную НИР, в которой противники и приверженцы проекта могли бы изложить свои аргументы. Впоследствии независимые эксперты могли бы дать объективную оценку о целесообразности нашего дальнейшего участия в этом проекте. Речь идет примерно о 60 млрд. рублей (наше долевое участие). Затраты на такую НИР копеечные по сравнению с указанной суммой. Но мое письмо даже не удосужились внимательно прочесть. Прислали отписку, полагая, что я предлагаю новую концепцию создания реактора.