«Устная история» (русский
аналог английского выра-
жения «oral history», прочно
утвердившегося в научной литера-
туре) — явление, которому в рамках
современного культурфилософского
анализа, как представляется, не уде-
лено должного внимания. Более того,
этот феномен лишь недавно был вы-
делен как объект самостоятельного
изучения. В процессе его осмысления
необходимо дать ответы на ряд во-
просов. Во-первых, следует опреде-
лить, какое иерархическое значение
занимает «устная история» в струк-
туре памяти. Во-вторых, необходимо
провести сравнительный анализ фе-
номена, сопоставив его с теми эле-
ментами этой структуры, которые на
сегодняшний день изучены достаточ-
но хорошо, — прежде всего в сфере
фольклора и ритуала. В-третьих, сле-
дует выяснить, чем определен обще-
ственный интерес к устной истории.
Ниже мы попытаемся это сделать.
Устная история:
основные концепции
Начнем с характеристики сущест-
вующих определений различных ти-
пов памяти, которая на разных уров-
нях проявляется как национальная,
коллективная или социальная. По
мнению М. А.-Х. Салефа, националь-
ная память — это «пласт коллектив-
ного сознания, включающий в себя
материальные и идеальные компо-
ненты… и общую историю со всеми ее
счастливыми и трагическими собы-
тиями». Исследователь настаивает на
том, что этот вид памяти необходимо
рассматривать как объективную не-
обходимость, освобождая ее от фан-
тазмов, мифов и событий, происхо-
дящих только в воображении тех, кто
ЛАВРИКОВА Ирина Николаевна — научный сотрудник НОЦ «Актуальные проблемы новейшей истории и
политики» Московского государственного гуманитарного университета им. М. А. Шолохова, доцент, канди-
дат философских наук.
Статья подготовлена в рамках ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России,
соглашение №14.В37.21.0967 от 07.09.2012».
Ключевые слова: устная история, Россия, власть, общество, исторические исследования, кризис созна-
ния, феномен памяти, коллективная память, социальная память, национальная память, национальная иден-
тичность.
История должна быть школой политики и нрав-
ственности.
Г.-Б. Мабли. Об изучении истории.
О том, как писать историю
ИРИНА ЛАВРИКОВА
122
к ней обращается. «Это означает по-
пытку сохранения прошлого без его
деформации, искажения или наделе-
ния его нашими вымыслами»1.
Под коллективной памятью при-
нято понимать «совокупность дей-
ствий, предпринимаемых коллекти-
вом или социумом, по символической
реконструкции прошлого в настоя-
щем», при этом «в социуме фигури-
рует и конкурирует несколько версий
прошлого». Исследователь Е. Г. Труби-
на полагает, что «коллективная память
тесно связана с формированием ин-
дивидуальной и коллективной иден-
тичности, проблемами легитимности
политических режимов, идеологи-
ческого манипулирования, с мораль-
ными аспектами прошлого»2. Веро-
ятно, последнее заставляет выделить
отдельный самостоятельный ее эле-
мент памяти, который и является ус-
тной историей. При этом последняя
выступает как своего рода индика-
тор: индивидуальной и коллективной
идентичности, легитимности поли-
тических режимов, идеологического
манипулирования, моральных аспек-
тов прошлого.
По мнению А. Левинсона, «выхо-
дящая на общественную арену соци-
альная группа или сила, как прави-
ло, приносит с собой собственную
трактовку общего прошлого». При
таком подходе «выдвижение на пер-
вый план какого-либо события тес-
но связано с забвением других собы-
тий, относящихся к обществу в целом
или к данной группе. Память данного
коллектива (группы, силы) возобла-
дает в общем социальном дискурсе
в случае, если данный коллектив бу-
дет доминировать»3. Следовательно,
можно говорить о неустранимости
из социального сознания иных, чем
доминирующие, явлений прошлого,
которые в не меньшей мере имеют
право на существование и поддержи-
ваются «носителями» недоминирую-
щего уровня. Получается, что формы
восприятия и регламентации устной
истории становятся одним из факто-
ров равноправности разнообразия
«образов прошлого», законности и
конкурентности их существования
при моделировании последних.
При этом перед учеными возника-
ет задача разработать механизмы или
методики, позволяющие определять
степень соответствия так называемо-
го образа прошлого самому прошло-
му. Признавая «знаки» устной исто-
рии как информацию, уравненную в
своих правах наряду с другими источ-
никами знания о прошлом, они долж-
ны адаптировать имеющиеся методи-
ки «считывания» уходящей «натуры» к
тому, что приносит устная история.
Однако вернемся к разговору о
точках зрения, сложившихся в лите-
ратуре применительно к трактовке
феномена памяти. Переходя к ха-
рактеристике феномена социальной
памяти, напомним, что согласно
М. Хальбваксу «память как доступ к
реальностям прошлого весьма не-
надежна, но, тем не менее, она обра-
зует основу социального порядка».
Автор настаивает, что «вся социаль-
ная мысль есть, по существу, память»,
по его мнению, ни одно общество
не может жить без «коллективного
фонда воспоминаний», ибо социаль-
ные институты «удерживаются вмес-
те ничем иным, как коллективными
воспоминаниями»4.
В то же время, по мнению Б. С. Или-
зарова, «социальная память, отражая
в общих чертах историю развития
1 М. А.-Х. Салеф. Национальная память. — «Гло-
балистика». М.; СПб.; Нью-Йорк, 2006. С. 599.
2 Е. Г. Трубина. Память коллективная. — «Соци-
альная философия». М.; Екатеринбург, 2006. С. 328—
331.
3 Там же. С. 328, 329.
4 Цит. по: Е. Г. Трубина. Память коллективная.
С. 329.
ОСМЫСЛЯЯ ФЕНОМЕН УСТНОЙ ИСТОРИИ
123
памяти индивидуальной, имеет соб-
ственные принципы организации и
воспроизведения». И далее: «рекон-
структивная форма социальной па-
мяти характеризуется целенаправ-
ленным использованием знаковых
систем как основных средств для
сохранения и восстановления про-
шлого опыта в идеологических, по-
знавательных и дидактических целях.
Реконструктивную форму памяти
следует считать произвольной, т. е.
такой, которая активно направлена
на запоминание и восстановление
важных с точки зрения данного об-
щества и господствующих классов
фактов и явлений»5.
Очевидно, что, изучая устную ис-
торию, мы не можем исключить из
ее природы политико-идеологиче-
скую составляющую. Устная история
не может «избежать» идеологиче-
ского заказа, а следовательно, и кон-
троля со стороны институтов вла сти.
В таком случае перед историками
как профессиональными «конструк-
торами» реалий прошлого ставится
задача по «очищению» информации
не только от личного, субъектив-
ного, но и от идеологического, за-
казного. Дейст вительно, если ранее
акцент делался на субъективизме
информатора, на личных качествах
рассказчика, определяемых воспи-
танием, образованием, степенью по-
литизированности и пр., то теперь
этот акцент необходимо смещать,
и мы говорим об этике «сборщика»
информации, то есть об ученом, его
морали и нравственности.
Фактически, устная история стано-
вится индикатором нравственности
ученого: нельзя сбрасывать со счетов
ответственность не только перед его
современниками, но и перед потом-
ками. При этом важно не забывать,
что на определенном этапе обще-
ственного развития, когда историче-
ское сознание общества приобретет
«большую хронологическую глубину
и системную целостность»6, сам меха-
низм сбора информации о прошлом,
в том числе и в формате устной исто-
рии, может стать сюжетом для оценки
общественного состояния и его моде-
лирования: само оценивание подвер-
гнется оцениванию.
Обратим внимание на факторы,
которые, по мнению Б. С. Илизарова,
ведут к разрушению общественной
памяти: «…следует различать сти-
хийные, нежелательные процессы
дезорганизации социальной памя-
ти — “общественную амнезию” — и
осознанные действия, направленные
на “забывание” малозначимой рет-
роспективной информации»7. Ра-
зумеется, феномен устной истории
как структурный элемент памяти
общества также не защищен от вы-
шеуказанных процессов. Ученым-
историкам крайне важно учитывать
этот момент, «снимая» погрешности
моделирования, которые возникли в
результате их воздействия. Действи-
тельно, понимая причину, легче бо-
роться с ее последствиями.
К факторам, ведущим к дезорга-
низации общественной памяти (а в
нашем случае и к символам устной
истории), Б. С. Илизаров относит ес-
тественное старение носителей ин-
формации, уничтожение носителей
информации в результате стихий-
ных бедствий, войн, падения уровня
культуры, идеологической борьбы.
По мнению исследователя, общество,
потерявшее социальную память, «пе-
рестает ощущать себя субъектом ис-
тории, так же как отдельный человек,
потерявший память, теряет свою лич-
5 Б. С. Илизаров. Память социальная. — «Рос-
сийская социологическая энциклопедия». М., 1998.
С. 366—367.
6 Там же. С. 367.
7 Там же.
ИРИНА ЛАВРИКОВА
124
ность, свое “Я”»8. Все сказанное выше
о социальной памяти в полной мере
проявляется и в формате устной ис-
тории.
Определяя природу и функцио-
нальные особенности феномена ус-
тной истории, необходимо отметить
и еще одну уникальную его функцию,
которая планомерно следует из фун-
кции социальной памяти. До сих го-
ворилось главным образом о сохра-
нении и упорядочении информации,
тогда как роль социальной памяти,
а следовательно, и устной истории
специально не рассматривалась.
Между тем память, о которой идет
речь, способствуя воспроизведению
информации, выступает в качестве
фактора ее актуализации. В данном
случае можно говорить и о такой
функции устной истории, как актуа-
лизация информации о прошлом.
По этому поводу Илизаров отме-
чает, что «все объекты, включаемые
в социальную память, приобретают…
потенциальную возможность быть
актуализированными. Но фактиче-
ское их воспроизведение в новых
исторических условиях детермини-
ровано идеологией и нуждами обще-
ственно-политической практики»9.
Итак, во-первых, если мы создаем
описание инновационной техноло-
гии в виде устной истории, то умест но
воспользоваться механизмом трансля-
ции «живых» мемуаров современников
средствами массовой коммуникации.
Во-вторых, по тому, как обще-
ство, благодаря вышеперечисленным
средствам, реагирует на получаемые
знания (речь идет об освещении оп-
ределенного исторического события,
при этом возьмем наиболее популяр-
ный случай, когда заказ на исследова-
ние события сделан органами влас-
ти), ученый может судить о степени
значимости этой информации для
общественного большинства; полага-
ем, что общественную оценку такого
рода профессиональный историк иг-
норировать не может, для него этот
факт — факт общественной оценки-
реакции, будет крайне интересен.
В-третьих, устная история — это
один из тончайших механизмов фор-
мирования сознания тех, кто «по-
глощает» продукт устной истории.
Именно поэтому историк максималь-
но ответственен за оценку события
в прошлом: становясь как бы «про-
водником» прошлого (он находит
источник информации, оценивает
значимость сказанного, способствует
популяризации сказанного инфор-
матором-очевидцем события и пр.),
ученый, особенно признанный, ста-
новится своего рода гуру, учителем,
формирующим социальное сознание
своих современников.
Если мы апеллируем к социально-
му сознанию, то для полноты карти-
ны исследования необходимо обна-
ружить суть исторического сознания,
которое, являясь сложным духовно-
смысловым образованием, обеспе-
чивает «переработку и трансляцию
социокультурной и событийно-наци-
ональной информации из прошлого
в настоящее, опосредуясь будущим,
так как человек живет одновременно
в прошлом, настоящем и будущем»10.
Исследователь А. А. Королев утверж-
дает, что в сознании современных
поколений выявляются «кричащие
противоречия, разнонаправленные
тенденции. В частности, разрыв меж-
ду формирующимся планетарным
сознанием… и десакрализацией со-
знания подрастающих поколений. На
поверхность всплывают архетипы аг-
рессивно-анархического сознания...
8 См. там же.
9 Там же.
10 А. А. Королев. Историческое сознание. —
«Российская цивилизация: Этнокультурные и духов-
ные аспекты». М., 2001. С. 99—101.
ОСМЫСЛЯЯ ФЕНОМЕН УСТНОЙ ИСТОРИИ
125
Крушение идеалов, “промывание моз-
гов”, в первую очередь электронны-
ми СМИ, атрофируют боль, подавля-
ют волю к сопротивлению… В связи с
этим отмечаются участившиеся фак-
ты вандализма, садизма, немотиви-
рованной жестокости. В кризисных
явлениях важное место приобретает
процесс самоидентификации обще-
ства, причастности этноса к истори-
ческим судьбам страны»11.
В этих условиях совершенно необ-
ходимо задействовать возможности
электронных СМИ с целью популяри-
зации представителей «живой исто-
рии». Отметим, что в отечественной
практике появляются СМИ такой на-
правленности — скажем, всероссий-
ский проект «Наша общая Победа»12.
Избрание событий Великой Отече-
ственной войны в качестве объекта
рефлексии кажется вполне обосно-
ванным: до сих пор праздники 9 Мая,
Дня Победы с особым уважением
воспринимаются молодежью13. Ат-
мосфера воздействия на формирую-
щееся сознание неоценима по своей
значимости: живые представители
событий доносят нечто такое, что
вызывает особо трепетное отноше-
ние к поколению, которое с досто-
инством вынесло на своих плечах
тяготы и трагедии военного времени.
Тогда, в условиях страшной войны,
судьба каждого стала неотъемлемой
частью судьбы страны, а последняя —
судьбой каждого; и этот «каждый»
влиял на исход события националь-
ного масштаба. Природа праздника
Победы такова, что у представителей
нации появляется возможность про-
чувствовать момент всенациональ-
ного единения, а это важно в период
кризисов и масштабных обществен-
ных реконструкций.
Устная история,
фольклор и ритуал:
сопоставительный анализ
Сказанное позволяет понять, что
сближает устную историю с такими
элементами структуры памяти, как
фольклор и ритуал. Прежде всего, по-
добно устной истории, и фольклор,
и ритуал используются любым об-
ществом для трансляции определен-
ной информации. Далее, в случае и
фольклора, и ритуала речь идет о ее
передаче из прошлого в настоящее и
будущее; при этом оба передают опыт
национального, но не локального,
масштаба, причем фольклор предпо-
лагает особо активное использование
форм вербального общения.
К этим замечаниям можно доба-
вить целый ряд дополнительных со-
ображений. С точки зрения социо-
логической14, фольклор как особый
феномен культурной жизни вбирает
в себя самые различные аспекты на-
родной культуры. При этом он рас-
пространяется на такие явления, как
словесность, народная поэзия, уст-
но-поэтическое народное творче-
ство и т. п. (и в этом состоит его рас-
ширительная функция). Кроме того,
к нему относится вся совокупность
словесных, словесно-музыкальных,
музыкально-хореографических, иг-
ровых и драматических видов на-
родного творчества (преобладающая
функция). Наконец, фольклор высту-
пает как социально обусловленная и
исторически развивающаяся форма
творческой деятельности народных
масс, характеризующейся системой
специфических признаков: коллек-
тивность творческого процесса, уст-
11 Там же. С. 100.
12 См. www.41-45.su/
13 См.: И. Лаврикова. Политический праздник
в системе культуры. Тверь, 2012; «Политический
праздник: культурфилософская интерпретация».
Saarbru_cken, 2012.
14 См. В. Е. Гусев. Фольклор. — «Российская соци-
ологическая энциклопедия». М., 1998. С. 596—597.
ИРИНА ЛАВРИКОВА
126
ность передачи, традиционность,
полиэлементность, полифункцио-
нальность — то, что не отождествля-
ется с массовой культурой — то, что
противостоит массовой культуре в
качестве формы творческой деятель-
ности (обобщающая )15.
С точки зрения культурологии16
фольклор, в широком смысле, пред-
ставляет собой всю народную тра-
диционную крестьянскую духовную
и отчасти материальную культуру; в
узком же смысле под ним подразуме-
вается устная словесная художествен-
ная традиция. Последнее несомнен-
но сближает фольлор с феноменом
«устной истории». Вместе с тем четко
выраженное в фольклоре художест-
венное начало выступает в качестве
фактора размежевания двух явлений.
При этом практически во всех опре-
делениях культурного явления фоль-
клор характеризуется своей «просто-
народностью», что не в полной мере
свойственно устной истории: прежде
всего, это наука с вполне определен-
ными требованиями к отбору и фор-
мам представления информации.
Далее, фольклор всегда существует в
контексте народной бытовой культу-
ры, тогда как устная история не может
носить бытовой характер, она не рав-
нозначна истории быта.
Кроме того, современная фоль-
клористика, познавая общие законо-
мерности развития фольклора, «не
может не считаться с тем, что он вос-
принимается самими народами как
драгоценное для них выражение эт-
нической специфики, духа народа»17.
Между тем мы можем моделировать
реалии прошлого определенного эт-
носа, нации, народа, при этом в слу-
чае фольклора все специфически на-
циональное располагается «на уровне
поверхностных структур». История
же, в том числе и устная, расставляет
акценты иначе: скорее ее интересуют
закономерности общие, интернаци-
ональные. Таковы ее специфические
особенности.
Наконец, в фольклоре «и сказочная,
и эпическая традиции создают как бы
свой мир, не имеющий прямых ана-
логий в действительности. Мир этот
измышлен коллективной фантазией,
он представляет собой преобразо-
ванную действительность», отражая
особенности бытия определенного
народа18. Однако в исторической на-
уке фантазийно-творческое недо-
пустимо, по скольку ее задача — мак-
симально «очистить» поступившую
информацию от наносного, субъек-
тивно-эмоционального, и с допусти-
мой точностью выполнить модель со-
бытий прошедших. При этом любой
ученый-историк понимает личную
ответственность за адекватность пред-
ставленной им реконструкции, так как
«хорошо выученные» уроки прошлого
будут способствовать благополучию
настоящего и будущего. По крайней
мере на это нацеливает этика ученого.
Для полноты картины предлагаем
ознакомиться с еще одним подходом
к пониманию феномена фольклора,
на этот раз — с точки зрения его циви-
лизационного становления. В частно-
сти, последняя представлена в работе
В. А. Медведевой, по мнению которой
фольклорное творчество в процессе
трансформации быта «привносит не-
мало фантастического, нереального,
обогащает формы вымыслом. Фоль-
клору меньше всего свойственна до-
кументальность и строгость в обра-
щении с “источниками”. Напротив,
законом для него является творче-
ское переосмысление»19. Таким обра-
15 См. там же. С. 597.
16 См. К. В. Чистов. Фольклор. — «Культуроло-
гия». М., 2007. Т. 2. С. 833.
17 Там же. С. 836.
18 Там же. С. 837.
19 В. А. Медведева. Фольклор. — «Российская
цивилизация: Этнокультурные и духовные аспек-
ты». С. 455.
ОСМЫСЛЯЯ ФЕНОМЕН УСТНОЙ ИСТОРИИ
127
зом, в отличие от фольклора устная
история представляет собой такой
элемент памяти, который, будучи, как
и фольклор, основан на словесной
коммуникации, не приемлет в силу
свой природы ни фантастического,
ни нереального, ни вымышленного,
а также отдает предпочтение строго-
му соответствию тому, что несут ис-
точники информации.
Переходя к сопоставлению фе-
номенов устной истории и ритуа-
ла, прежде всего обратимся к работе
А. К. Байбурина20, в которой ритуал
представлен в первую очередь в ка-
честве основного средства контроля
и регуляции внутренних и внешних
связей коллектива. По мнению автора,
для возникновения и функционирова-
ния всякого ритуала необходимо, что-
бы «в актуальной парадигме смыслов
существовало разделение мира на две
сферы: свое и чужое. Это деление… ак-
туализируется в ритуале и таким обра-
зом входит в область сакрального»21.
Далее автор утверждает, что «ри-
туал, как и всякая аварийная система,
включается только в экстремальных,
кризисных с точки зрения данного
социума ситуациях». Есть еще один
не менее значимый момент, суть со-
стоит которого в том, что исключи-
тельное положение «в системе семи-
отических средств, задействованных
в ритуале» занимает язык вещей, по-
скольку «обмен между своим и чужим
носил в первую очередь “предмет-
ный” характер»22.
Между тем для осуществления
коммуникации в формате устной
истории дихотомия «свой—чужой»
необязательна; основанием для по-
вествования не является кризис (речь
идет об основных случаях); обмен
информацией носит словесный, но
непредметный характер.
Устная история:
социальная значимость
Начнем с того, что любой народ, лю-
бая нация успешно развиваются, лишь
сохраняя свою национально-культур-
ную идентичность: взаимодействуя
с другими народами, обмениваясь с
ними культурными ценностями, вся-
кий народ не должен терять своеоб-
разие собственной культуры. В част-
ности, трудно не согласиться, что для
прогресса и возрождения духовной
культуры требуется возрождение на-
ционального самосознания и само-
уважения.
Говоря о проблеме формирования
народного самосознания или обще-
ственного сознания, мы не можем
обойти тему духовного основания
любой национальной культуры, лю-
бой цивилизации, а именно — ее мен-
талитета. В случае русской культуры
необходимо учесть, что менталитет
россиян исторически закономерно
складывался как «сложный, дисгар-
моничный, неустойчивый баланс сил
единства и распада, интеграции и
дифференциации противоречивых
тенденций национально-историче-
ского бытия русского народа»23.
Действительно, наша страна в не-
давнем прошлом пережила корен-
ные изменения в геополитике. Сме-
нились характер государственности,
общественно-политический строй,
господствующая идеология, а соот-
ветственно — действующие нормы
морали и ценностные ориентиры.
Были пересмотрены общественные
авторитеты, а культурный ментали-
тет «стал надламываться изнутри и
приобрел во многих случаях амби-
23 И. В. Кондаков. Культурология: история куль-
туры России. М., 2003. С. 516.
20 См. А. К. Байбурин. Ритуал: свое и чужое. —
«Фольклор и этнография. Проблемы реконструк-
ции фактов традиционной культуры». Л., 1990.
21 Там же. С. 3.
22 Там же. С. 4, 17.
ИРИНА ЛАВРИКОВА
128
валентный и проблемно-поисковый
характер»24.
Рассматривая в этом контексте фе-
номен устной истории, для начала
не будем переоценивать ее возмож-
ностей; тем не менее некоторое ка-
чественное природное своеобразие
устной истории в сложившейся си-
туации может сыграть позитивную
роль. Во-первых, как культурный за-
прос очевидцев событий прошлого
устная история позволяет получить
дополнительные каналы получения
информации о прошлом, что способ-
но дополнить арсенал как мемуарной
культуры, так и культуры мемуара.
Во-вторых, устная история может
иметь колоссальное воспитательное
значение, поскольку жанр рассказы-
вания априори предполагает нали-
чие обратной связи, то есть реакцию
собеседника. В таком случае от орга-
низаторов собеседования требуются
усилия в создании комфортной для
рассказывания обстановки, такого
психологического климата, который
бы способствовал концентрации
внимания рассказчика на реалиях со-
бытия, за информационную рекон-
струкцию (летопись) которого он
ответственен в полной мере. Немало-
важно и состояние приемников ново-
го знания: очевидно, их изначальная
подготовленность и интерес в данной
ситуации необходимы.
Важно учесть, что рассказчиками
могут быть не только люди преклон-
ного возраста — носители окопной
правды времен Второй мировой, но
и сравнительно молодые, например:
участники локальных войн или це-
линники, или участники ликвидации
аварии на Чернобыльской АЭС и др.
Наши соотечественники являлись
очевидцами значительных событий,
проявляли в драматических обсто-
ятельствах мужество, стойкость, ге-
роизм, профессионализм на таком
уровне, который имеет полное право
стать образцом для подражания. В си-
туации ментального кризиса подоб-
ные встречи могут оказать мощное
цементирующее влияние на распа-
дающееся общество, став одним из
оснований для воспитания мораль-
но-этических посылов, гуманного,
патриотического характера.
В-третьих, представляется воз-
можным использовать ресурс устной
истории в качестве не только меха-
низма реконструкции прошлого, но
и в качестве механизма политизации
этого события; в частности, для фор-
мирования ряда аспектов националь-
ной идеи.
О формировании национальной
идеи сейчас говорят много, над ее
созданием, судя по откликам в СМИ,
активно работают в институтах влас-
ти. Действительно, вопрос крайне на-
сущный, поскольку (и тут сложно не
согласиться), по мнению И. В. Конда-
кова, «нельзя исключать и того, что мы
являемся невольными свидетелями
начавшихся процессов прогрессиру-
ющего распада не только советской,
но и российской цивилизации, а зна-
чит, присутствуем при становлении
не только постсоветской, но и пост-
российской цивилизационной си-
стемы. …Наступает… конец не только
советской, но и российской цивили-
заций, на развалинах которых будет
формироваться какое-то иное, неве-
домое нам цивилизационное един-
ство, которое условно можно назвать
“Пост-Россия”»25.
В сложившейся ситуации создание
национальной идеи как системати-
зированного обобщения элементов
национального самосознания в его
надвременном бытии26, архиважно
25 Там же. С. 527.
26 См. «Современный философский словарь». Под
24 Там же. С. 526. ред. д. ф. н., проф. В. Е. Кемерова. М., 1996. С. 313.
ОСМЫСЛЯЯ ФЕНОМЕН УСТНОЙ ИСТОРИИ
129
для поддержки целостности народа
и страны. И если «сама национальная
идея носит вневременной характер,
то конкретные формы ее выражения
всегда историчны. Так, мы можем
проследить временную трансформа-
цию… российского славянофильства…
до современных идеологизирован-
ных… концепций»27.
Как представляется, социальный за-
каз со стороны власти на транслиро-
вание события в устной форме, каче-
ства самого рассказчика — очевидца
реальной истории (как представителя
феномена устной истории), а также
продуманная атмосфера, способству-
ющая более тесной коммуникации со
слушателями, что непременно будет
усиливать степень эмоционального
сопереживания аудитории, способ-
ны стать факторами,
обеспечивающими
максимальную эф-
фективность устной
истории как элемен-
та регулирования
социальной жизни.
Образ события, по-
литизированного
посредством форма-
тов устной истории,
будет эффективно
использован в целях
общественной идео-
логизации.
В-четвертых, приближаясь к по-
ниманию природы устной истории,
не можем ли в конечном счете гово-
рить и о таком ее ресурсе, как эколо-
гизация и нашей истории, и, в более
широком смысле, этическо-эстети-
ческого в нашем обществе?
По сути своей устная история —
это живая традиция, в сохранении
которой принимают участие люди,
активно связывающие прошлое с на-
стоящим, будучи адаптированными к
тому, что происходит «здесь и сейчас».
Очевидно, что, благодаря форматам
устной истории, значимость сказан-
ного приобретает дополнительные
оттенки, которые в той или иной сте-
пени «девальвируются», теряются, как
бы размываются при профессиональ-
ной литературной обработке. Ведь
современные формы коммуникации,
отличающиеся колоссальными воз-
можностями, создают ощутимые пре-
пятствия на пути поиска информации,
позволяющей отличить «“относящее-
ся” от “не относящегося”, ценное от
ненужного, иными словами, теряет-
ся авторитет конкретного источника
(репутация и т. п.). …Три компонента
коммуникации: информация, сооб-
щение и понимание полностью отде-
ляются друг от друга, вплоть до того,
что два последних компонента пере-
стают восприниматься как информа-
ционные компоненты»28.
В этом контексте форматы устной
истории позволяют «оживлять» меж-
человеческие отношения не на быто-
вом, а на событийном уровне, когда
речь идет о событиях, значимых для
всего народа. Общение с их участни-
ками позволяет как бы «перешагивать»
Современные формы коммуни-
кации создают ощутимые
препятствия на пути поиска
информации, позволяющей
отличить «“относящееся”
от “не относящегося”, ценное
от ненужного, иными словами,
теряется авторитет конкретного
источника…»
28 Г. Бехманн. Современное общество: обще-
ство риска, информационное общество, общество
27 Там же. С. 314. знаний. М., 2010. С. 118.
ИРИНА ЛАВРИКОВА
130
повседневное, суетное, пересматри-
вать личные ценностные установки,
поднимаясь над рутиной будничного.
Несомненно, благодаря таким встре-
чам, человек обретает новые смыслы
земного существования, расширяя го-
ризонты культурной памяти.
Если коммуникативная память
есть продукт повседневного, то па-
мять иного рода (национальная, кол-
лективная, социальная), в широком
смысле — культурная, характеризу-
ется отстраненностью, отдаленно-
стью от повседневности. Она «изна-
чально подразумевает временной
горизонт», имея при этом опорные
исходные пункты — судьбоносные
события прошлого, воспоминания
о которых передаются при помощи
культуры. Устная история становит-
ся чем-то вроде «острова времени»;
в культурной памяти такие острова
«расширяются до пространства вос-
поминаний» или «ретроспективной
вдумчивости». Более того, только вос-
производя себя культурно, общество
становится понятным не только для
себя, но и для других. «Прошлое, ко-
торое можно увидеть при передаче
знаний и ценностей, коим отдается
предпочтение, может многое расска-
зать о том, что в себе несет конкрет-
ное общество и в каком направлении
оно развивается»29.
Как показывает опыт прошедшего
ХХ века, человечество крайне сложно
налаживает реальный межкультурный
диалог. Тем не менее при наличии
доброй воли это не мешает стремле-
нию историков к расширению меж-
национальных и межнациональных
контактов, направленных на сближе-
ние и понимание. В формате таких
отношений моделирование истории
становится особо ценным, поскольку
выполняет своего рода дипломати-
ческую функцию — функцию посла-
ния культур друг другу.