Страсти по геополитике в на-
шей стране в последнее время
несколько поутихли. Целый
ряд авторов, работающих над про-
блемами теории международных от-
ношений, просто объявили геополи-
тику некой превращенной формой
политиче ского реализма — причем
формой редуцированной (до геогра-
фического детерминизма) и потому
сильно упрощенной. Кроме того, ак-
центировался идеологический по-
тенциал геополитики, в результате
чего она рассматривалась скорее как
разновидность идеологии о внешней
политике, нежели в качестве, пусть и
довольно невнятной в методологи-
ческом плане, научной дисциплины.
В литературе неоднократно приводи-
лись соображения о проблематичной
аналитической значимости геополи-
тических концептуализаций и в це-
лом о нерелевантности геополитики
как современного направления тео-
ретизирования. Соб ственно, и автор
данной статьи оказался не чужд этой
общей тенденции.
Незамысловатость и архаичность
классических геополитических под-
ходов очевидны. Однако при этом, как
ни парадоксально, невозможно игно-
рировать значимость пространствен-
ных факторов в оценке современных
глобальных политических процессов
и востребованность геополитиче-
ских рекомендаций при подготовке
ряда доктринальных военно-полити-
ческих документов в США и других
крупнейших странах мира. Вне зави-
симости от того, как некоторые спе-
циалисты оценивают эвристическую
значимость и политическую адекват-
ность геополитического теоретизи-
рования, воздействие последнего на
реальную политику не подвергает-
ся сомнению. Кроме того, Р. Каплан,
Г. Кисссинджер, З. Бжезинский и дру-
гие авторы стабильно входят в раз-
личные списки «сотни наиболее вы-
дающихся» (мыслителей, умов и др.).
Парадокс? Несомненно. Вместе с тем
эволюция англосаксонской геополи-
тической мысли на протяжении по-
следних полутора-двух десятилетий
любопытна в эвристическом плане
и требует дополнительного осмыс-
ления в практически-политическом
смысле. В рамках представленной
статьи исследуются основные тренды
эволюции англосаксонской геополи-
СОЛОВЬЕВ Эдуард Геннадьевич — зав. сектором теории политики ИМЭМО РАН, кандидат политических
наук.
Статья подготовлена при финансовой поддержке РГНФ, проект № 12-03-00599 «Консерватизм в совре-
менном мире: кризис или возрождение?».
Ключевые слова: геополитика, стратегия, «мягкая сила», «умная сила», Realpolitik, США, Россия, Китай,
политическая география, экспансионизм, Ближний Восток, Б. Обама.
ЭДУАРД СОЛОВЬЕВ
90
тической мысли и оцениваются осо-
бенности геополитического ревизи-
онизма, геоэкономических подходов,
а также возрождение классической
геополитической традиции.
Геоэкономические
метаморфозы
В последние десятилетия сущест-
венное внимание уделялось воздей-
ствию экономических процессов на
эволюцию геополитической ситуа-
ции. Это связано с повышением роли
экономики в жизни как отдельных
стран, так и мирового сообщества в
целом, с растущим влиянием эконо-
мических процессов на неэкономи-
ческие сферы, на распределение сил
в международном масштабе. Кроме
того, под впечатлением событий ру-
бежа 1980—1990-х годов — падения
Берлинской стены, распада СССР и
коммунистического блока в целом —
все чаще появлялись утверждения о
том, что центральной задачей геопо-
литики «является разработка вопроса
об обеспечении мирного мирового
порядка посредством соглашений
и согласия, а не силы и господства»1.
В этом смысле геоэкономика начала
восприниматься чуть ли не в каче-
стве антипода геополитики. Если по-
следняя фокусирует внимание пре-
жде всего на конфликтах, то первая
якобы сосредоточивается на аспектах
кооперации и сотрудничества в меж-
дународных отношениях2.
Еще в 1970-е годы американский
исследователь Э. Луттвак пытался
применить геополитические схемы
к анализу экономического соперни-
чества между государствами. Позднее
он развил свои концептуальные по-
ложения и выступил с утверждением,
что страх перед ядерным оружием
переводит конфликты между ведущи-
ми мировыми державами в область
торгово-экономических отношений.
Параллельно другой американский
автор, Р. Розенкранц, попытался пред-
ставить международные отношения
как соперничество торгово-эконо-
мических блоков3. Семена этих идей
в 1990—2000-е годы пали на подго-
товленную почву. Экономические
конфликты в новых условиях, после
окончания «холодной войны», дей-
ствительно выходили на первое место
среди групп потенциальных междуна-
родных противоречий. Ряд исследо-
вателей даже прогнозировали наступ-
ление эры «реалэкономики», то есть
периода истории, суть и основное со-
держание которого составят жесткие
(возможно, конфронтационные) эко-
номические действия, направленные
на достижение государствами и ины-
ми центрами силы собственных, в том
числе политиче ских, интересов4.
Раздавались призывы постепен-
но отказаться от теоретизирования в
геополитических терминах и перей-
ти, если угодно, в новую эпоху — ко-
гда в условиях «закрытия ойкумены» и
прекращения биполярной конфрон-
тации префикс «гео-» и первенству-
3 См.: Е. Luttwak. From Geopolitics to Geo-Economics:
Logic of Conflict. Grammar of Commerce. —
«The National Interest». 1990. № 20; R. Rosecrance.
The Rise of Trading States: Commerce and Conquest in
the Modern World. N. Y., 1986.
4 См.: J. A. Agnew. Geopolitics and Discourse:
Practical Geopolitical Reasoning in American Foreign
Policy. — «Political Geography». 1992. Vol. 11. № 2.;
Е. Luttwak. From Geopolitics to Geo-Economics;
idem. The Coming Global War for Economic Power. —
«The International Economy». 1993. № 5; idem.
The Endangered American Dream: How To Stop the
United States from Being a Third World Country and
How To Win the Geo-Economic Struggle for Industrial
Supremacy. N. Y., 1993; idem. Turbo-Capitalism:
Winners and Losers in the Global Economy. N. Y., 1999;
Р. Lorot, F. Thual. La Geґopolitique. Montchretien,
2002; M. Sparke. Geopolitical Fears, Geoeconomic
Hopes, and the Responsibilities Of Geography. —
«Annals of the Association of American Geographers».
2007. № 97(2); Р. Lorot. Introduction la Geґoeґconomie.
Paris, 1999; Р. Lorot, J.-F. Daguzan (dir.). Guerre
et eґconomie. Paris, 2003 и др.
1 Дж. Паркер. Преемственность и изменения в
геополитической мысли Запада. — «Международ-
ный журнал социальных наук». 1993. №. 3 С. 33.
2 См. там же. С. 33—35.
ТРАНСФОРМАЦИИ АМЕРИКАНСКОЙ ГЕОПОЛИТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ
91
ющее положение в анализе текущих
международных явлений и процессов
перейдут к экономике, а собственно
геополитика окончательно станет
достоянием истории. Геоэкономиче-
ские сценарии получили распростра-
нение и в странах, зазевавшихся на
старте глобализационной гонки или
обладающих относительно слабыми
конкурентными позициями (Россия,
Италия и т. д.)5. При этом, правда, ав-
торы в не самых передовых, скажем
так, с точки зрения инновационно-
го развития странах занимались не
столько аналитическим теоретизиро-
ванием в рамках концепции, сколько
выявлением «общих стратегических
национальных интересов»6 и фор-
мированием научно обоснованной
стратегии поведения государства в
условиях глобализации (поиски ко-
торой осложнены еще и «догоняю-
щим» типом развития соответствую-
щих стран).
Усиление роли нетрадиционных
акторов в мировой политике также
придавало дополнительные импульсы
распространению геоэкономических
интерпретаций последней. В самом
деле, в традиционные геополитиче-
ские схемы довольно сложно вписать
деятельность транснациональных
акторов (от транснациональных кор-
пораций до неправительственных
организаций), совокупные возмож-
ности которых растут. Рассмотрение
процессов мирового развития в гео-
политических терминах (и, соответ-
ственно, в рамках абсолютной кон-
центрации на государствах и их роли
в мировой политике) приводит к оче-
видному упрощению общей картины.
Перед лицом реалий глобализирую-
щегося мира геоэкономические под-
ходы предоставляли более адекват-
ный аналитический инструментарий.
Однако у геоэкономических под-
ходов довольно быстро выявился и
один существенный изъян. В их рам-
ках все-таки предполагалось если и
не столкновение, то весьма жесткое
противоборство между различными
экономическими блоками, причем с
полным пониманием, что борьба ве-
дется по правилам «игры с нулевой
суммой». Прогнозировался, в частно-
сти, резкий рост противоречий между
крупными экономическими блоками
и интеграционными объединения-
ми, включая, прежде всего, ЕС, НАФТА,
МЕРКОСУР и АСЕАН. И хотя без уси-
ления конкуренции и даже отдельных
всплесков «торговых войн» не обо-
шлось, до противоборства дело так и
не дошло. В результате интерес к гео-
экономической проблематике стал
понемногу угасать, и она становилась
все более периферийной составляю-
щей геополитической мысли.
Своеобразным ответвлением геоэко-
номической проблематики можно счи-
тать и вопросы так называемой энерге-
тической геополитики и столь широко
распространенной ныне на самых раз-
ных политических и аналитических
уровнях энергетической безопасности.
Доминирование Соединенных
Штатов на мировых нефтяных рын-
ках было одним из ключевых факто-
ров, содействовавших становлению
сверхдержавности США после окон-
чания Второй мировой войны. Де-
монстрируемый ныне пристальный
интерес администрации США к добы-
че и транспортировке зарубежного
углеводородного сырья продолжает
оставаться одним из приоритетов
американской внешней политики.
Он объясняется не только заинтере-
сованностью Соединенных Штатов
в получении стратегического сырья
для собственных внутренних по-
требностей, но и геополитическими
соображениями. Претендующая на
единоличное глобальное лидерство
5 См.: К. Жан, П. Савона. Геоэкономика. М.,
1997; Э. Г. Кочетов. Геоэкономика и стратегия Рос-
сии. Истоки и принципы построения внешнеполи-
тической доктрины. М., 1997; он же. Геоэкономика.
М., 1999.
6 Э. Г. Кочетов. Геоэкономика и стратегия Рос-
сии. С. 15.
ЭДУАРД СОЛОВЬЕВ
92
администрация США по определению
не может оставить вне собственного
контроля обширные энергетические
ресурсы стран Ближнего Востока и
Каспийского региона. Главной целью,
конечно, остается Ближний Восток,
где добывается более 60 процентов
мировой нефти и 40 процентов газа7.
Тема высокой значимости ресур-
сной политики сама по себе не нова.
Значение природных ресурсов в наби-
рающей силу экономике знаний отно-
сительно падает. В эпоху НТР в рамках
западных инновационных экономик
неуклонно снижается энерго- и ма-
териалоемкость единицы продукции.
Но общий объем потребления нату-
ральных ресурсов столь же неуклонно
растет вместе с ростом народонаселе-
ния и увеличением подушевого по-
требления в развивающихся странах.
В результате борьба за ресурсы никуда
не исчезает. Более того, есть понима-
ние, что с ростом населения планеты
она будет только обостряться. Косвен-
ным свидетельством обострения про-
блемы ресурсообеспечения является
и резкое колебание при общей повы-
шательной тенденции цен на топливо
и сырье в 2000-х годах.
Новая интерпретация основного на-
правления геополитики — переход от
пространственного к ресурсному им-
перативу — пришла из США. Зримым
символом, знаком подобного перехо-
да в практической политике стала еще
«доктрина Картера»: в речи о положе-
нии нации в январе 1980 года амери-
канский президент заявил, что попыт-
ка любой внешней силы установить
контроль над Персидским заливом
будет рассматриваться как покушение
на жизненные интересы страны. Фак-
тически это означало распростране-
ние «доктрины Монро» на удаленные
регионы мира и акцент на так называе-
мую геополитику минеральных ресур-
сов. В 2006 году эта тема получила но-
вое развитие в майском выступлении
в Вильнюсе вице-президента Д. Чейни,
обвинившего Москву в «энергетиче-
ском империализме» и использовании
энергетических ресурсов в геополити-
ческих целях — для давления на сосед-
ние постсоветские государства.
В рамках академического сообще-
ства данная проблематика оказалась
востребована еще в 1990-е годы и не
сходила со страниц журналов на про-
тяжении последних полутора-двух де-
сятилетий. Геополитический оттенок
она приобретала в силу нескольких
причин. Прежде всего — проблемы
транспортировки. Выбор маршрутов,
контроль над морскими путями или
трубопроводами и споры по поводу
условий транзита — это по опреде-
лению весьма политизированные ре-
шения. Вместе с тем энергопоставки
жизненно важны для нормального
функционирования экономики лю-
бой современной страны. Поэтому
проблема надежности поставок и в
связи с этим — диверсификации по-
ставщиков стала чуть ли не основ-
ной в современных политических
дебатах и на геоэкономические, и на
собственно геополитические темы8.
7 См. «Энергетическая безопасность глобализирующегося мира». М., 2008.
8 См. об этом: R. Armitage. The new geopolitics, introduction. — «Global Markets and National Interests, the
new geopolitics of energy». L. P. Bloomfield (Ed.). Wash., 2002 («Capital, and Information. Significant Issues Series».
Vol. 24(3)); «Energy and Security: Toward a New Foreign Policy Strategy». J. H. Kalicki, D. L. Goldwyn (Eds.). Wash., 2005;
M. T. Klare. Rising Powers, Shrinking Planet, The New Geopolitics of Energy. N. Y., 2008; «Energy Security and Global
Politics: The Militarization of Resource Management». D. Moran, J. A. Russell (Eds). N. Y. et al., 2009; R. A. Manning. The
Asian Energy Factor. N. Y., 2000; M. I. Goldman. Petrostate: Putin, Power and the New Russia. Oxford, 2008; L. Chester.
Conceptualising energy security and making explicit its polysemic nature. — «Energy Policy». 2009. Vol. 37; В. Mert.
Geopolitics of European natural gas demand: Supplies from Russia, Caspian and the Middle East. — ibid; E. L. Morse,
J. Richard. The battle for energy dominance. — «Foreign Affairs». 2002. Vol. 81. № 2; A. N. Stulberg. Moving beyond
the great game: The geoeconomics of Russia’s influence in the Caspian energy bonanza. — «Geopolitics». 2005. 10(1);
А. Mayers Jaffe. Geopolitics of Energy. — «Encyclopedia of Energy». 2004. Vol. 2. Р. 843—851.
ТРАНСФОРМАЦИИ АМЕРИКАНСКОЙ ГЕОПОЛИТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ
93
И только разворачивающаяся на на-
ших глазах «сланцевая революция» и
новая техническая революция, свя-
занная с развитием энергосберегаю-
щих технологий и разработкой аль-
тернативных источников энергии,
несколько поумерили амбиции сто-
ронников подобных подходов.
Попутно заметим: разумеется,
внимание США к Ближнему Востоку
в эпоху «сланцевой революции» от-
нюдь не ослабло. Но ныне оно обус-
ловлено несколько иными причина-
ми: если раньше Америка напрямую
зависела от поставок энергоносите-
лей с Ближнего Востока, то теперь
она всерьез рассчитывает обойтись
собственными ресурсами (в том
числе сланцевыми нефтью и газом),
альтернативными направлениями
поставок (из Африки, Латинской Аме-
рики — на юго-восток США), а также
плодами новой технологической
революции (альтернативные источ-
ники энергии, энергосберегающие
технологии и т. п.). Соответственно,
в Соединенных Штатах Ближний
Восток все больше воспринимается
как стратегически значимый реги-
он, контроль над которым позволяет
держать руку на пульсе (если не ска-
зать — на горле) всех своих основных
стратегических партнеров и конку-
рентов (кроме России); кроме того,
существует весьма специфичный для
политики США израильский фактор.
Поэтому уйти из региона Америка не
может и не хочет, но и затрачивать
на него те же усилия и ресурсы, что и
ранее, также не намерена. Градус по-
литической истерии (в буквальном
смысле слова) вокруг проблематики
энергопоставок в США в последние
годы сошел на нет, хотя кое-какие
исследования в этом направлении и
ведутся. В том числе и с целью ней-
трализации любых инициатив Рос-
сии, касающихся создания единого
экономического простран ства от Ат-
лантики до Владивостока.
Ревизионистские
___________сценарии
Наряду со всплеском интереса к
геоэкономике, в 1990-х годах получи-
ло широкое распространение ревизи-
онистское направление современной
западной геополитической мысли —
так называемая критическая, или но-
вая, геополитика9. В фокусе его вни-
мания оказалось новое толкование
географии власти и центров силы.
И главное — география предстает
здесь как форма социально обуслов-
ленного знания10. Соответственно,
по мнению приверженцев подобных
подходов, геополитику не следует
рассматривать в качестве дисципли-
ны, занимающейся изучением неких
извечно заданных, объективных по
самой своей сути географических
факторов, позволяющих нациям ар-
тикулировать их «вечные» и опять же
«объективные» национальные инте-
ресы в мировой политике. Концеп-
ции пространства в традиционном,
привычном понимании наступил ко-
9 См. J. A. Agnew. The territorial trap: The
geographical assumptions of international relations
theory. — «Review of International Political Economy».
1994. № 1; idem. Geopolitics: Revisioning world
politics. N. Y. et al., 2003; G. O’Tuathail. Critical
Geopolitics: The Politics of Writing Global Space.
Minneapolis, 1996; idem. Understanding Critical
Geopolitics: Geopolitics and Risk Security. — «The
Journal of Strategic Studies». 1999. Vol. 22. № 2—3;
G. O’Tuathail, S. Dalby. Rethinking geopolitics. N. Y.
et al., 1998; G. O’Tuathail. Geopolitical structures
and cultures: towards conceptual clarity in the critical
study of geopolitics. — «Geopolitics: Global problems
and regional concerns». L. Tchantouridze (Ed.).
Winnipeg, 2004; «Geopolitics in a Changing World».
N. Y., 2000; idem. Borderless worlds? Problematizing
discourses of deterritorialization. — «Geopolitics».
2000. № 4; S. Dalby. Imperialism, domination, culture:
The continued relevance of critical geopolitics. —
«Geopolitics». 2008. 13(3); J. Dittmer, K. Dodds.
Popular geopolitics past and future: Fandom, identities
and audiences. — Ibid.; K. J. Dodds. Global geopolitics:
A critical introduction. L., 2005 и др.
10 См. G. Tuathail. Critical Geopolitics: The Politics
of Writing Global Space. P. 57.
ЭДУАРД СОЛОВЬЕВ
94
нец под воздействием работ М. Фуко,
Ж.-Ф. Лиотара, Ж. Деррида. Суть мето-
дологического переворота, произо-
шедшего в рамках геополитического
знания, — пространство перестало
быть объективной данностью и стало
восприниматься как социально-кон-
струируемое. Если для классической
геополитики пространство и терри-
тория играли каузальную роль — вы-
ступали в качестве одной из основных
причин, если не детерминанты поли-
тических действий, то критическая
постмодернистская тенденция иссле-
довала то, как пространство можно
инструментализировать, а также фо-
кусировала внимание на способах его
интерпретации и деконструкции. По-
литический дискурс — то есть язык,
тексты, речи и их интерпретация —
стал играть главенствующую роль.
Ревизионистская тенденция акцен-
тировала внимание на способах акту-
ализации и использования ландшафта
и пространства для достижения по-
литических целей. Познавательный
интерес в результате оказался смещен
в направлении исследования поли-
тического дискурса и коммуникации.
Не просто объективно существующие
естественные границы, горные цепи и
русла рек, но то, что приписывает им
соответствующий политический дис-
курс, задает стратегическое значение
этих объектов и тем самым определяет
их особую функцию и историческую и
политическую значимость. Огромное
количество естественных особенно-
стей географической среды полити-
чески и коммуникативно активиру-
ется лишь в особых обстоятельствах.
Критическая геополитика не порыва-
ла окончательно с аргументами, со-
гласно которым географическая (гео-
политическая) мотивация приводила
в действие определенные политиче-
ские процессы, но в ее рамках была
предпринята попытка исследовать
социально обусловленные границы
функционирования классической гео-
политической аргументации, возмож-
ности ее воздействия на политические
реалии. Новый подход концентриро-
вался на том, чтобы вскрыть легити-
мирующую основу действий и собы-
тий мировой политики, установить их
связь с определенными интересами11.
В варианте критической геополи-
тики геополитические построения из
подобия философских пророчеств
трансформировались в столь же субъ-
ективные интерпретации реальности
и вероятностные оценки, как и пред-
лагаемые всеми прочими социаль-
ными дисциплинами. Вместе с тем
подобная трансформация позволяла
приблизиться к пониманию того, как
сложился нынешний, якобы естест-
венный, политико-пространственный
порядок вещей и как он воспроизво-
дится или изменяется в определенных
политических обстоятельствах и по-
средством конкретных коммуника-
тивных и дискурсивных практик.
В рамках критической геополи-
тики была предпринята попытка ос-
мыслить социально обусловленный
характер географических данно-
стей, рамки их функционирования,
возможности воздействия на поли-
тические реалии и зависимость суж-
дений конкретных практикующих
политиков (и геополитически мыс-
лящих аналитиков) от существую-
щего идейно-политического кон-
текста. Приверженцы «критической
геополитики», по их соб ственным
утверждениям, раздвигают границы
геополитического анализа, утверж-
дая необходимость исследования не
только действий государств на меж-
дународной арене, но и лежащие в
их основе культурно обусловленные
мифологии (такие, как миф о воз-
никновении той или иной нации и
11 Наиболее ярко эта тенденция проявилась в
рамках так называемой радикальной геополити-
ки (см. J. Mercille. The radical geopolitics of US foreign
policy: Geopolitical and geoeconomic logics of
power. — «Political Geography». 2008. Vol. 27).
ТРАНСФОРМАЦИИ АМЕРИКАНСКОЙ ГЕОПОЛИТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ
95
формировании контролируемого ею
пространства). Критическая геополи-
тика, таким образом, акцентировала
внимание на «картах смыслов и зна-
чений не в меньшей степени, чем на
картах государств»12.
С точки зрения критической гео-
политики лишены смысла утвержде-
ния о наличии неких географически
обусловленных «естественных гра-
ниц». То, что для одних может выгля-
деть этой самой «естественной грани-
цей» (например, Рейн для нескольких
поколений французских политиков и
геополитиков), для других (для нем-
цев, например) представляется вовсе
не столь естественным, скорее даже
наоборот. Целостность отдельных
«геополитических регионов» также
во многом обусловлена скорее их
политической историей и реалиями,
нежели географией.
С этой точки зрения
пресловутое «геопо-
литическое единство
Кавказа» — не что
иное, как производ-
ное от политической
истории, то есть при-
надлежности входя-
щих в него составных
частей к территории Российской им-
перии/Советского Союза. До тех пор,
пока Карс входил в состав Россий-
ской империи, он был частью Кавка-
за. Как только он из ее состава вышел,
то снова вернулся в геополитическое
пространство Восточной Анатолии.
Иными словами, критическая геопо-
литика переносила акцент с префик-
са «гео-» на политические составляю-
щие геополитической картины мира.
С момента возникновения крити-
ческой геополитики она не переста-
вала подвергаться критике. И было
за что. Прежде всего, на пути реви-
зии традиционных геополитических
схем и методологических подходов
очень скоро выявились серьезные
проблемы и ограничения. «Повыше-
ние комплексности» исследований
объективно имеет свои пределы. Лю-
бой исследователь оказывается перед
выбором: либо резко упростить си-
туацию и принимать в расчет только
некоторые сопоставимые факторы
и величины (прекрасно отдавая себе
при этом отчет в редукции всей слож-
ности реальных феноменов междуна-
родных отношений и известной ог-
раниченности «горизонта» видения
проблем), либо наращивать комплек-
сность в ущерб определенности дис-
циплинарных границ и убедитель-
ности, а то и просто обоснованности
выводов13. В связи с этим погоня за
комплексностью, постмодернист-
ские обертоны в работах сторонни-
ков геополитического ревизионизма
выглядели далеко неоднозначно. Из-
быточная комплексность оказалась
способна размыть и без того недо-
статочно четко очерченные дисцип-
линарные рамки, не давая в конеч-
ном счете нового качества выводов.
Ну а увлечение постмодернизмом и
постструктурализмом с их перманен-
тной деконструкцией, интерпрета-
цией и реинтерпретацией символов,
текстов, пространств лишало крити-
ческую геополитику способности к
выработке адекватных практических
рекомендаций.
12 G. O’Tuathail, S. Dalby. Introduction: Rethinking
geopolitics: Towards a critical geopolitics. — Idem.
Rethinking geopolitics. Р. 4.
13 См. «Политическая наука: Новые направления».
М., 1999. С. 30—31.
С точки зрения критической
геополитики лишены смысла
утверждения о наличии неких
географически обусловленных
«естественных границ».
ЭДУАРД СОЛОВЬЕВ
96
Возвращение к истокам
Конец XX и начало XXI века стали
для геополитики временем упущен-
ных возможностей. Прежде всего — в
связи с неспособностью спрогно-
зировать глубину трансформаций
международной системы и масштаб
геополитических изменений карты
мира. В ситуации нарастающей дина-
мики мировых процессов, роста рис-
ков и неопределенности в глобаль-
ном масштабе, сжатия пространства
и беспрецедентного ускорения вре-
мени предпринимались все новые
попытки осмысления этих процессов
и феноменов в рамках новых субдис-
циплин: за последние полтора-два
десятилетия появились и успешно
институционализировались новые
тесно связанные друг с другом направ-
ления теоретизирования — «мирове-
дение» (World Studies), «глобалистика»
(Global Studies). Геополитика остава-
лась явно на периферии научных по-
исков. Более того, в рамках глобаль-
ной экономики, а затем и в рамках
революции в военном деле активно
проводился тезис о том, что в новых
условиях информационно насыщен-
ного мира имеет значение прежде
всего обеспеченная информацион-
ными ресурсами скорость принятия
решений. Главным в этих условиях
выступают информация и время, а не
пространство. По мнению многих во-
енных, финансовых и политиче ских
аналитиков, география буквально ис-
чезла14. Такая синхронность самых
разных специалистов в утверждениях
о «конце географии» привела к тому,
что традиционные географические и
геополитические факторы понемно-
гу сдавали свои позиции и выпадали
из поля зрения исследователей, кон-
центрировавшихся на анализе проб-
лем глобализации, транснациональ-
ных процессов и структур. Однако
целый ряд авторов последовательно
проводили в своих работах тезис о
том, что «география имеет значение»
(geography matters). Эта когорта, свя-
занная с неоконсервативными иссле-
довательскими центрами и военными
учебными заведениями, дала импульс
к возрождению классической линии
геополитики и составила базу для раз-
вития так называемых неоклассичес-
ких интерпретаций геополитики.
В 1999 году профессор Военно-
морского колледжа М. Оуэнс написал
для «Naval War College Review» статью
«В защиту классической геополити-
ки», в которой в качестве основной
задачи США после окончания «хо-
лодной войны» определил (совсем в
духе Х. Макиндера) предотвращение
образования континентального ге-
гемона в Евразии15. Это утверждение
послужило побудительным мотивом
к возрождению на новой основе тра-
диционной геополитики, подвигло
целый ряд авторов к поискам реле-
вантных концептуализаций проис-
ходящих в мире трансформаций в
нео классическом ключе. Неоклас-
сическая школа исходит из того, что
содержание и цели геополитики в
современную эпоху претерпели су-
щественные изменения по сравне-
нию с рубежом XIX—XX веков, но
само геополитическое знание не ут-
ратило своего значения. Ее предста-
вители утверждают, что понятийный
аппарат геополитики позволяет ана-
лизировать и давать непротиворечи-
вые и последовательные объяснения
реалиям современной мировой по-
литики, а также оценивать тенденции
и перспективы ее эволюции.
Стремление к доминированию в
системе международных отношений
14 См.: R. O’Brien. Global Financial Integration: The
End of Geography. L., 1992; C. H. Gray. Post modern
war. The new politics of conflict. N. Y. et al., 1997;
G. Stocker, C. Schopf. Infowar. N. Y., 1998.
15 M. T. Owens. In Defense of Classical Geopolitics.
— «Naval War College Review». 1999. Autumn.
Vol. 52. № 4 (www.nwc.navy.mil/press/review/1999/
autumn/art3-a99.htm).
ТРАНСФОРМАЦИИ АМЕРИКАНСКОЙ ГЕОПОЛИТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ
97
и к контролю пространства интер-
претируется в качестве своего рода
точки отсчета, перманентного им-
пульса большой политики. В данной
интерпретации, несмотря на проис-
ходящие глубокие изменения в миро-
вой политике и мировой экономике,
география, пространство, территори-
альные аспекты политического и во-
енного планирования имеют значе-
ние. И будут играть еще большую роль
в будущем, когда нехватка ресурсов и
давление природной среды дестаби-
лизируют целый ряд стран Азии16.
Наиболее заметной фигурой нео-
классического возрождения и на-
иболее рецензируемым автором,
работающим в сфере геополитики
последних лет, стал ведущий иссле-
дователь консервативного Центра за
новую американскую безопасность
Р. Каплан. В наделавших много шума
статьях и книге, посвященных гео-
политике XXI века17, он подчеркнул
преемственность собственного твор-
чества с геополитическим методом,
использованным в свое время А. Мэхе-
ном и Х. Макиндером, продемонстри-
ровал понимание роли и значимости
морских коммуникаций и свободы
мореплавания (то есть свободы тор-
говли) для процветания развитых
стран Запада. Но при этом он сфор-
мулировал довольно неожиданный
тезис, согласно которому новой кон-
фликтной «геополитической осью»
мира станет не старушка Атлантика,
а далекий южный Индийский океан.
Он становится средоточием проблем
и противоречий современного мира.
По его берегам или недалеко от по-
бережья расположено наибольшее
количество нестабильных (Пакистан,
Ирак, Мьянма, Сомали, Афганистан и
др.) или проблемных (Иран) стран.
Здесь вызревают конфликты будуще-
го в рамках опоясывающей все по-
бережье Южной и Юго-Восточной
Азии и Восточной Африки исламской
дуги. Здесь напрямую сталкиваются
интересы (в борьбе за ресурсы и по-
литическое влияние) между быстро
растущими новыми региональными
(с претензией на мировой статус)
дер жавами — Китаем и Индией. Дру-
гими словами, Индийский океан —
это «не просто географическое по-
нятие, а идея», которая соединяет в
себе центральное положение ислама
с глобальной энергетической поли-
тикой, подъем новых великих держав
со становлением полицентричного
мирового порядка18. Роль США в этом
важнейшем районе должна состоять в
обеспечении посредством множест-
венных гибких союзов свободы мо-
реплавания и свободы рыночных сил,
что само по себе будет способство-
вать решению по меньшей мере двух
стратегических задач: стабилизации
и контроля со стороны США за ситуа-
цией на Большом Ближнем Востоке и
мягкого ограничения китайской экс-
пансии в регионе.
Угроза китайской экспансии во-
обще рассматривается Р. Капланом
очень серьезно. Свою нашумевшую
статью «География китайской мощи»
он начинает цитатой из Х. Макиндера
о том, что Китай способен превратить-
ся в «желтую опасность» для мировой
свободы как раз по той причине, что
в отличие от крупнейших континен-
тальных держав прошлого (прежде
всего России) соединяет с ресурсами
громадного континента протяжен-
ную океанскую границу — козырь,
которого была лишена Россия, отре-
занная от морских торговых путей
16 См.: G. Kearns. Geopolitics and Empire: The
Legacy of Halford Makinder. Oxford, 2009; B. Bluet.
Global Geostrategy: Makinder and the Defence of the
West. L., 2005 и др.
17 См.: R. D. Kaplan. Revenge of Geography. N. Y.,
2012; idem. Center Stage for the Twenty-first Century. —
«Foreign Affairs». 2009. March—April; idem. Revenge
of Geography. — «Foreign Policy». 2009. May—June.
18 См. R. D. Kaplan. Center Stage for the Twentyfirst
Century. Р. 17.
ЭДУАРД СОЛОВЬЕВ
98
торосами и ледяными глыбами Се-
верного Ледовитого океана19. Кроме
того, Китай сочетает в себе элементы
предельно модернизированной эко-
номики западного образца с чертами
унаследованной от Древнего Востока
«гидравлической цивилизации» (тер-
мин историка К. Виттфогеля, исполь-
зуемый применительно к обществам,
практикующим централизованный
контроль над сложными ирригаци-
онными системами и как результат —
обладающими жестко централизо-
ванными политическими системами).
Рост его экономики способствует
росту внешнеполитических амбиций.
Каплан подчеркивает, что Пекин объ-
ективно должен выстраивать выгод-
ные сетевые отношения с широким
кругом стран, способных обеспечить
быстро растущий Китай ресурсами.
Зона китайского влияния, формирую-
щаяся в Евразии и Африке, постоянно
растет, причем не в том поверхност-
ном, чисто количественном смысле,
какой придавали этому понятию в XIX
веке, а в более глубоком, отвечающем
эпохе глобализации. Китай озабочен
в первую очередь не формальным
военно-политическим контролем
над теми или иными территориями
(хотя его военная мощь и экспедици-
онные возможности постепенно рас-
тут), но выстраиванием отношений
асимметричной взаимозависимости,
расширением сетей экономическо-
го взаимодействия и сотрудничества,
в которых именно Пекин обеспечива-
ет себе ведущую роль, а также разви-
тием экономики и инфраструктуры;
так шаг за шагом формируется образ
самой успешной страны и естествен-
ного лидера «третьего мира», наращи-
вающей к тому же еще и существен-
ный потенциал мягкой силы.
Преследуя простую цель — надежно
удовлетворить свои экономические
потребности, Китай сдвигает полити-
ческое равновесие в сторону Восточ-
ного полушария, и это не может не
затрагивать самым серьезным обра-
зом интересы Соединенных Штатов.
Благодаря растущей экономической
мощи и демографическим парамет-
рам, Поднебесная способна запол-
нить возможные области силового
вакуума вблизи любого участка сво-
их протяженных границ с помощью
такого оружия, как демографическое
и экономическое давление. Вместе
с тем слабым местом Китая остается
его позиция в Мировом океане. Рас-
сматривая прилегающие моря сквозь
призму мышления в терминах «игры
с нулевой суммой», китайские адми-
ралы выступают наследниками агрес-
сивной философии американского
военно-морского стратега начала
XX века А. Мэхена, который отстаивал
концепцию «контроля над морями».
Стремительная модернизация ки-
тайского ВМФ свидетельствует о се-
рьезности китайских намерений. На
Тихом океане реально формируется
полицентричный порядок, в рамках
которого собственные притязания на
лидерство в различных сферах и раз-
ных регионах предъявляют не толь-
ко КНР, но и Индия и Япония. В Азии
продолжается гонка вооружений, и
на нее надвигается кризис «жизнен-
ного пространства». Подводя итоги
исследования, Р. Каплан заканчивает
свои рассуждения многозначитель-
ной констатацией: в ближайшие годы
сам факт укрепления экономической
и военной мощи Китая усугубит на-
пряженность в американо-китайских
отношениях; Соединенные Штаты
приложат все возможные усилия, что-
бы помешать Китаю сделаться геге-
моном большей части Восточного
полушария. И далее: «…не исключено,
что это станет самой потрясающей
драмой нашей эпохи»20.
19 См. R. D. Kaplan. The Geography of Chinese
Power. — «Foreign Affairs». 2010. Vol. 89. № 3. Р. 22. 20 Ibid. P. 41.
ТРАНСФОРМАЦИИ АМЕРИКАНСКОЙ ГЕОПОЛИТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ
99
В возникающих новых геополи-
тических раскладах Каплан находит
место и для России. Он утверждает,
что географический фактор вполне
способен стать причиной размолвки
Китая и России, «поскольку нынеш-
ний их союз носит чисто тактический
характер». И это может быть выгодно
Соединенным Штатам. «В 1970-х го-
дах администрация президента Ник-
сона оказалась в выигрыше в резуль-
тате столкновения между Пекином и
Москвой и положила начало новым
отношениям с Китаем. В будущем,
когда последний станет по-настоя-
щему великой державой, Соединен-
ные Штаты, по-видимому, могли бы
заключить стратегический союз с
Россией, чтобы уравновесить влия-
ние Срединного царства»21. Таким об-
разом, как прилежный последователь
адмирала А. Мэхена и сэра Х. Макин-
дера, Р. Каплан демонстрирует стрем-
ление обложить нового континен-
тального претендента на лидерство
(быстро растущий Китай) буквально
со всех сторон. Задача — заставить
Пекин переключить потоки ресурсов
и львиную долю оборонных расходов
с морских вооружений на модерни-
зацию сухопутных сил для отражения
угрозы с севера. И оставить океаны
(а с ними и контроль над основными
ресурсными и торговыми потоками)
за Соединенными Штатами. Под-
черкнем: умозаключения Р. Каплана
заслуживают внимания уже потому,
что он — не просто кабинетный уче-
ный; на протяжении нескольких лет
(2009—2011) этот аналитик занимал
пост советника министра обороны
Р. Гейтса, что наложило определенный
отпечаток (порой смысловое тожде-
ство) на ряд доктринальных военно-
политических документов.
Другим ярким представителем
нео классического подхода считается
З. Бжезинский, имеющий целую ко-
горту последователей. Работы 1990-х
годов, написанные им в период уни-
полярного триумфализма, в методо-
логическом плане не представляли
особого интереса. Автор просто пред-
лагал закрепить победу США в «холод-
ной войне» и решать все проблемы
строительства «нового мирового по-
рядка» самым банальным образом —
за счет «проигравшей стороны», то
есть интересов и даже территориаль-
ной целостности России22. Однако в
более поздних книгах им был озвучен
ряд положений об обеспечении аме-
риканского глобального лидерства в
условиях «конца суверенной безопас-
ности» и «дилемм нового глобально-
го беспорядка», сохраняющих свою
значимость по сей день. Принципи-
альным моментом для обеспечения
американского лидерства выступа-
ют, в интерпретации З. Бжезинского,
эффективное управление союзами и
обеспечение теснейшего взаимодей-
ствия со становящейся все более еди-
ной Европой. Именно союз США и ЕС
образует «ядро системы глобальной
стабильности»23. Выступая заодно,
Соединенные Штаты и объединенная
Европа могли бы проецировать мощь
и оказывать влияние на политическую
повестку дня в любой точке мира, в то
время как серьезное соперничество
между ними оказалось бы пагубным
для обеих сторон. Экспансия Запада
на Восток, в том числе за счет механи-
ческого приема все новых членов в ЕС
и НАТО, видится З. Бжезинскому чуть
ли не панацеей от вызовов безопас-
ности XXI века. В частности, «по мере
отступления Востока и наступления
Запада, опасности, порождаемые на-
личием геополитически ничейной
земли, просто отодвигаются в восточ-
21 Ibid. P. 29.
22 См. З. Бжезинский. Великая шахматная до-
ска. Господство Америки и его геостратегические
императивы. М., 1998.
23 З. Бжезинский. Выбор. Мировое господство
или глобальное лидерство. М., 2004. С. 131.
ЭДУАРД СОЛОВЬЕВ
100
ном направлении»24, а предлагаемая
автором интернационализация си-
бирских месторождений природных
ресурсов является, по его мнению,
ключом к обеспечению динамичного
развития западных стран.
Бжезинский серьезно относит-
ся к китайскому фактору в мировой
политике. По его выражению, если в
XX веке Европа поставила Соединен-
ные Штаты перед проблемой войны
и мира, и именно ее решение стало
главной задачей американской внеш-
неполитической стратегии, то в XXI
веке Азия ставит Вашингтон перед
проблемой конкурентоспособности
или упадка. Конечной целью должно
стать конструктивное партнерство с
Китаем на международной арене —
но не любой ценой. И вот дальше мес-
то анализа занимает у Бжезинского
избыточная императивность. Необ-
ходимо, пишет он, «стабильное гео-
политическое равновесие в Евразии,
обеспечиваемое обновленной Аме-
рикой». Соединенные Штаты долж-
ны стать проводником и гарантом
расширенного и укрепленного един-
ства на Западе, а одновременно —
миротворцем и посредником между
крупнейшими державами Востока25.
Понятно, что З. Бжезинскому все это
представляется крайне желательным.
Но не совсем ясно, однако, как это со-
гласуется с его же геополитическими
выкладками.
Пример того, до какого методоло-
гического схематизма доходят порой
приверженцы неоклассических гео-
политических подходов, показывает
статья американской исследователь-
ницы К. Антрим о новых климатичес-
ких, а вместе с ними и геополитичес-
ких реалиях XXI века. Нервная реакция
стран Запада на установку в 2007 году
российской экспедицией государс-
твенного флага на северном полюсе
связывалась с тем, что претензии Рос-
сии на арктическое дно и контроль
над новыми морскими путями интер-
претировались в устаревших геопо-
литических терминах XX века. «Все
это время западная геополитическая
мысль была одержима идеей естест-
венного конфликта между централь-
ной частью Евразии и западными
морскими державами. Арктика играла
в этой парадигме существенную, хотя
и не признаваемую роль “северной
стены” в стратегии взятия в кольцо и
сдерживания крупнейшей материко-
вой державы мира — России. Однако
в конце XX века от внимания Запада
ускользнули изменения в мировых
технологиях, экономике, климате и
праве, подорвавшие арктиче ские тео-
рии геостратегов прошлого»26. С точ-
ки зрения К. Антрим, геополитика XXI
века будет отличаться от воззрений
эры империй и периода конфлик-
тов последних двух столетий. Воз-
растающая доступность Арктики с
ее энергетическими и природными
ресурсами, новыми зонами рыбного
промысла, более короткими морс-
кими путями и возможностью судо-
ходства по рекам между Арктикой и
центральной частью Евразии будут
способствовать превращению России
в крупную морскую державу. Эти из-
менения с неизбежностью приведут
к более тесной интеграции России в
глобальную торговую и финансовую
сеть, к появлению у нее возможности
привлекать иностранных партнеров,
а также уча ствовать в международ-
ных соглашениях и организациях,
которые гармонизируют междуна-
родное судоходство, безопасность и
защиту окружающей среды. Иными
словами, открытие в результате гло-
бального потепления в XXI веке до-
24 Там же. С. 133.
25 См. З. Бжезинский. Стратегический взгляд.
Америка и глобальный кризис. М., 2012. С. 274, 277.
26 См. К. Антрим. Крайний Север и геополитика
в XXI веке. — «Россия в глобальной политике». 2010.
№ 5.
ТРАНСФОРМАЦИИ АМЕРИКАНСКОЙ ГЕОПОЛИТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ
101
ступа РФ к свободным ото льдов ар-
ктическим морям превратит Россию,
грозную сухопутную державу времен
А. Мэхена, Х. Маккиндера и Н. Спайк-
мена, в одну из морских держав. Тем
самым произойдет встраивание но-
вой, «морской» России в систему со-
трудничества и партнерства с дру-
гими океаническими державами. Из
подобной, довольно схематичной
теоретической конструкции следует
далеко идущий вывод о том, что «ста-
рая геостратегия взятия в кольцо и
сдерживания России» становится до-
стоянием прошлого. В XXI веке новое
геополитическое прочтение места и
роли России в мировой геополитике
позволит ей занять достойное место
среди ведущих стран мира не в каче-
стве «изолированного материкового
государства», но «в ряду других мор-
ских держав», которые совместно
будут черпать ресурсы на побережье
Северного Ледовитого океана и в ог-
ромном арктическом бассейне.
Методологическая незамысло-
ватость неоклассических подходов
очевидна. И она еще более оттеняет
проблемы геополитики как науч-
ной дисциплины. Геополитика как
отрасль знания, достигшая высокой
степени институционализации и
признания (наличие огромного ко-
личества учебников, учебных про-
грамм, существование исследова-
тельских центров и т. д.), активно
«исповедующая» и транслирующая
в ряды неофитов (и вообще в мас-
сы населения) собственные пред-
ставления и выводы, сформировав-
шая профессиональное сообщество
(пусть и специфическое в некоторых
отношениях), до сих пор не арти-
кулировала совокупности дисцип-
линарных норм и ограничений, ко-
торые собственно и превращают ту
или иную отрасль знания из подобия
«искусства» и «ремесла» в научную
дисциплину. Возможно, в этом и нет
особой необходимости. Если мы бу-
дем подходить к геополитике не как
к научной дисциплине, а как к разно-
видности политической философии
или даже политического дискурса о
месте и роли той или иной страны
в мировой политике, не позволит ли
это избежать недоуменных вопро-
сов о несовершенстве методологии,
неоднозначности выводов и слабом
прогностическом потенциале?
Любопытно также, почему гео-
политика оказалась более популяр-
на в американском политическом
и интеллектуальном бомонде в пе-
риод президентства интеллектуала
Б. Обамы. Как и прежде, современ-
ная американская большая внешне-
политическая стратегия нацелена на
максимизацию влияния США в си-
стеме международных отношений и
закрепление за Вашингтоном пре-
обладания в мировой политике. При
этом очевидно, что в США наступила
пора обновления общенационально-
го внешнеполитического консенсуса.
В 1990-е годы его основу составлял
либеральный интервенционизм, вы-
двинувший идеи продвижения де-
мократии и рыночных отношений в
глобальном масштабе, что неизбежно
сделало бы окружающий мир более
гомогенным в политическом отноше-
нии и в целом более управляемым со
стороны Соединенных Штатов. В на-
чале XXI века, в период первого пре-
зидентства Дж. Буша-мл., ему на смену
пришел причудливый сплав «воору-
женного идеализма» (в том числе и
либерально-интервенционистского
толка) и жестких силовых подходов,
порождением которого стала доста-
точно эклектичная «доктрина Буша»
и эпоха доминирования «неоконов»
в американской внешнеполитиче-
ской мысли. От интервенционизма
оказались позаимствованы представ-
ления об особой миссии Соединен-
ных Штатов в мире и стремление к
демократической гомогенизации ми-
рового политического пространства.
ЭДУАРД СОЛОВЬЕВ
102
У империалистического унилатера-
лизма были взяты чрезмерный упор
на военную мощь (в том числе за счет
иных параметров мощи — экономи-
ческой, идеологической, культурной)
и очевидная склонность к односто-
ронним действиям.
Что касается Б. Обамы, то в пери-
од его первого президентства мно-
го внимания уделялось так называе-
мой «умной силе» (smart power), то
есть сочетанию элементов «мягкой»
и «жесткой» силы при достижении
Соединенными Штатами своих вне-
шнеполитических целей. Однако
«умная сила» — это инструмент, а не
стратегия. В плане стратегии Обама
все еще не сделал решительного вы-
бора в пользу возврата к либераль-
ному интервенционизму или опоре
на политический реализм (подкреп-
ляемый геополитическими интер-
претациями мировой политики). Это
заметно и по его кадровой политике
(реалист Ч. Хейгел, умеренный либе-
рал Дж. Керри в качестве министров
обороны и иностранных дел, но при
этом либеральная интервенционист-
ка Х. Клинтон — госсекретарь перво-
го срока президентства, а еще более
решительные интервенционистки
С. Райс и С. Пауэр соответственно со-
ветник по национальной безопас-
ности и полномочный представитель
США в Совете Безопасности ООН).
О том же говорят и результаты его
первого президентства, в активе ко-
торого не только вполне сбаланси-
рованные переговоры с Россией о
сокращении стратегических ядерных
вооружений и попытки осторожного
сдерживания Китая, но и ведущая роль
в ходе международной интервенции в
Ливии, а также поддержка сирийской
оппозиции. Можно сказать, что при
формировании современной аме-
риканской большой внешнеполити-
ческой стратегии склонность лично
Обамы к либеральному интервенци-
онизму компенсируется необходи-
мостью в условиях выхода из кризиса
опираться на инструментарий реа-
листской школы мысли и на рецепты
классической геополитики.
Очевидно, что потребность в гео-
политике возрастает в периоды кри-
зисов, сложных поисков странами
своего места в мире. Характерно,
что, когда США, уверенные в своей
державной мощи и экономическом
потенциале, просто перестраивали
мир в соответствии с собственными
представлениями о необходимости
«нового мирового порядка» и при-
нимали воистину решения глобаль-
ного геополитического масштаба (в
частности, о расширении НАТО на
восток), геополитическая аргумента-
ция была не слишком востребована.
Но как только на горизонте возникли
проблемы выбора стратегии, поис-
ка своего места, нового глобального
позиционирования в меняющемся и
все более полицентричном мире, как
только возникли сомнения в незыб-
лемости американского экономиче-
ского господства и технологическо-
го превосходства, геополитическая
интерпретация современных реалий,
при всей своей архаичности, оказа-
лась неожиданно востребованной.
Тяга к простым и понятным решени-
ям — вот в чем сущность той подъем-
ной силы, выносящей в турбулентные
времена на вершины интеллектуаль-
ного и политического Олимпа фи-
гуры, подобные неоконсервативным
идеологам типа Р. Кейгана или гео-
политикам вроде Р. Каплана. Впрочем
это — уже тема другой статьи.
wh0cd478985 [url=http://albendazole24.us.org/]buy albendazole online[/url]