Начало румынской антисоветской интервенции в оценках современников и историков
Победа Октябрьской революции в России вызвала страх и ненависть капиталистических элит всего мира. «Как и руководители других буржуазных стран, — отмечает молдавский историк И. Левит, — правители королевской Румынии были потрясены известиями о... приходе к власти в России большевиков. Они не без основания опасались, что декреты II Всероссийского съезда Советов... вызовут новую волну революционных выступлений русских солдат и окажут влияние и на румынских рабочих и крестьян».
Идентичны и выводы американца К. Хиткинса: «Возможные последствия (мартовской — СН.) революции для румынских солдат и крестьян вызвали реальное беспокойство в правительственных кругах. Многие политики боялись быстрого распространения эпидемии из России за Прут... Но появилась новая опасность. В конце лета 1917 года российские революционные события грозили дезорганизацией фронта и подрывом социальной и политической стабильности в (Запрутской. — С.Н) Молдове. В то время как уставшие от войны русские солдаты все более радикализировались, поддаваясь обещаниям социально-экономической справедливости, король и Брэтиану боялись, что подобные идеи подорвут решимость румынских солдат-крестьян воевать. Ноябрьская большевистская революция лишь углубила кризис»2 (имеются в виду король Румынии Фердинанд I Гогенцоллерн-Зигмаринген (1914— 1927) и его премьер-министр Ионел Брэтиану. — С.Н.).
Однако в российских революционных событиях румынская олигархия усмотрела и возможность реализации «проекта Великой Румынии»: «Разложение русского фронта не пугает меня, наоборот — радует, — писал в своих послевоенных мемуарах тогдашний румынский министр И. Г. Дука. — Когда Россия рухнет, мы сможем быстро захватить Бессарабию, а так как, с Россией или без нее, в конечном итоге победу одержат союзники, в конце войны мы захватим также и Трансиль-ванию, и таким образом из этих сражений и из этих потрясений родится то, что мы опасались видеть даже в самых
Интервенты нашли союзника в лице российской контрреволюции и правящих элит соседних стран, включая Румынию. 23 декабря 1917 года была заключена тайная англофранцузская конвенция «о районах будущих операций британских и французских войск на территории России»4. Это был раздел России на зоны влияния. В английскую зону входили Кавказ и казачьи области рек Кубань и Дон, во французскую — Украина, Бессарабия, Крым. Однако еще 8 ноября английский кабинет на своем экстренном заседании обсуждал вопрос о возможности выступления румынской армии против большевиков в контакте с восставшим казачьим атаманом А. М. Калединым5.
На том заседании румынский посол подтвердил готовность своего правительства выступить совместно с этим белогвардейским генералом против Советской власти. В тот же день советник президента США В. Вильсона по международным вопросам полковник Хауз на совещании с английским премьер-министром Д. Лл. Джорджем и министром иностранных дел Его Величества А. Бальфуром рекомендовал «посоветовать Румынии сотрудничать с любыми союзными сражающимися [антисоветскими] силами, территориально наиболее близкими к» России6.
10 ноября 1917 года президент Вильсон лично поощрил Румынию на антисоветскую борьбу, пообещав взамен поддержку ее притязаний на Бессарабию на предстоящей мирной конференции7. Правда, сделал он это в слишком общей форме, что разочаровало румынского премьера И. Брэтиану, жаждавшего территориального приращения Румынии за счет Бессарабии. Так, «в ноте, отправленной 28 ноября в Яссы, [Вильсон] пообещал, что приложит все свое влияние во имя единой Румынии в качестве свободной и независимой нации»8. Идею совместной с генералом А. М. Калединым борьбы королевской Румынии против большевиков поддержало и французское правительство Ж. Клемансо9. Оно официально одобрило предложение румынского посла в Париже использовать находившихся на территории России трансильванских военнопленных для борьбы с Советской властью. Естественно, что без согласия западных союзников правящая Румынией клика никогда бы не решилась на оккупацию Бессарабии.
Однако не следует забывать, что положение правительства И. И. К. Брэ-тиану было довольно сложным в связи с фактическим выходом России из войны, в то время как Румыния по договору 1916 года с Антантой обязана была сражаться против германского блока «до конца». «Но страх полного поражения и оккупации противником всей территории страны в случае дальнейшего разложения русской армии и ухода ее с занимаемых позиций на фронте вызвал у румынских правящих кругов очередной прилив желания заключить сепаратный мир с немцами и их союзниками»10.
А тем временем под влиянием Декрета о мире русские солдаты, не дожидаясь окончания войны, на своих участках вели переговоры с противником о перемирии. 17(30) ноября генерал А. Авереску записал в дневнике: «Русские уже начали на многих участках фронта переговоры о перемирии, кое-где оно даже было заключено»11. И. Дука отмечал, что «генерал Щербачев сообщил Брэти-ану, что более не владеет ситуацией и поставлен перед дилеммой или оставить командование, или самому предложить перемирие. В этих условиях продолжать отказываться от подписания перемирия означало бы иметь через несколько дней на территории нашей страны русскую анархию и наступление немцев, т. е., полный и окончательный разгром. Наоборот, подписание перемирия означало выиграть время, дать возможность Щербачеву сохранить командование... и рассчитывать со временем или на создание единого фронта с украинцами и А. М. Калединым, или на политические изменения внутри России»12.
При этом румынские правители ни на секунду не сомневались, что они «до конца» выполнили свой долг перед Антантой и даже «спасли» ее от разгрома, поэтому, после поражения Германии, союзники просто «обязаны» выполнить все данные ими Румынии обещания. Подобный тезис совершенно откровенно озвучивался ясским правительством и в те дни, и впоследствии — в мемуарах румынских деятелей13. «Поспешность, с которой румынское правительство добивалось перемирия с австро-германским блоком, объяснялась и расчетом на то, что в создавшейся ситуации удастся присоединить Бессарабию к Румынии»14. Этот вывод подтверждает и Дука: «Во время Бухарестских мирных переговоров было завершено и объединение Бессарабии. Говорю, завершилось, так как, когда разваливалась Россия, объединение стало виртуально достижимо». Бессарабия была тем «минимумом», на который рассчитывали в тот момент румынские правящие круги15.
На заседании правительства И. Брэ-тиану доложил присутствующим «о требовании Щербачева и союзников вступить в борьбу с большевиками и добавил: союзные послы заявили, что это будет самой большой услугой, которую мы сможем в данный момент оказать делу союзников, стремящихся воссоздать румыно-украинский фронт. Брэтиану добавил затем, что готов принять это предложение, но с четким условием, что оно станет последней услугой, которую Румыния в состоянии оказать союзникам. После этого он, Брэтиану, освободится от всяких обязательств перед союзниками, которые не должны отказать ему в праве подписать сепаратный мир»16 — сообщал И. Г. Дука.
В сложившихся обстоятельствах в проведении военной операции по захвату Восточной Молдовы реальную помощь Румынии оказали и Центральные державы. Прекратив боевые действия на Румынском фронте, немцы и австрийцы позволили румынам снять часть войск с передовой и направить их в Бессарабию. По «горячим следам» об этом писал еще французский журналист Клод Ане: «Румыния договорилась с Центральными державами и получила их молчаливое согласие на захват Бессарабии»17.
26 ноября (9 декабря) 1917 года командующий русским Румынским фронтом генерал Д. Г. Щербачев и румынский генерал А. Лупеску подписали в г. Фокшаны от имени Румынии перемирие с командованием австро-германских войск. Это высвободило румынские войска и позволило 4—9 (17—22) декабря обезоружить часть российских большевизированных частей18, зверски убив при этом советского комиссара С. Г. Рошаля.
7(20) декабря по итогам совещания со своими министрами и военными, а также с французским, английским, американским и итальянским посланниками, И. Брэтиану сообщил, что союзники требуют от румынской армии активного включения в борьбу с большевиками. В свою очередь, премьер добивался, чтобы союзные державы санкционировали заключение Румынией сепаратного мира с Германией и ее союзниками при сохранении в силе основных статей ее договора 1916 года с Антантой19.
Решение о начале военных действий против советских войск было принято 9 декабря. В 6 часов утра румынские войска, при поддержке казаков и гайдамаков, нанесли удар по небольшому большевистскому гарнизону в Соколе в близи Ясс и ликвидировали его20. М. Джувара, впоследствии ставший видным румынским дипломатом, писал об этих событиях: «В ответ на просьбу представителей Антанты, которые письменно заявили, что эта операция явится последним военным вкладом, который они вправе ждать от Румынии, румынская армия открыто включилась в военные действия против большевистских войск, занимавших тогда всю территорию Молдовы и Бессарабии»21.
Получив известия об аресте Военно-революционного комитета Румынского фронта и убийстве С. Рошаля, захвате румынами Леова и ряда бессарабских сел на левобережье Прута и расстреле членов Леовского ревкома, НКИД РСФСР 16(29) декабря 1917 года обратился к румынскому правительству через его посла в Петрограде К. Диаманди с нотой протеста. Однако удовлетворительного ответа на него не последовало и тогда Советское правительство 31 декабря предъявило по радио ультиматум Румынскому правительству прекратить подобные действия, наказать виновных и предупредило, что «неполучение ответа на это наше требование в течение 24 часов будет рассматриваться нами как новый разрыв, и мы будем тогда принимать военные меры, вплоть до самых решительных»22.
Так как и после этого ничего не изменилось, 31 декабря 1917-го (13 января 1918 года) весь состав дипломатической и военной миссии Румынии во главе с К. Диаманди был взят под стражу и заключен в Петропавловскую крепость. В Одессе были взяты под стражу румынский консул и персонал консульства. 1(14) января 1918 года дуайен дипломатического корпуса в Петрограде посол США Фрэнсис в сопровождении группы дипломатов посетил Председателя Совнаркома Ленина, сделал ему заявление по поводу ареста румынского посланника и вручил меморандум за подписью дипломатов 20 стран23.
Правительство Румынии, чувствуя поддержку Антанты и Центральных держав, 4(17) января приняло решение начать необъявленную войну с Россией, и уже через три дня его войска перешли реку Прут. Правда, сами союзники пытались скрыть истинные цели этой акции. Так, французский посланник в Яссах Сент-Олер 5(18) января телеграфировал консулу в Кишиневе Сарре: «Вступление румынских войск в Бессарабию является чисто военной мерой... [и] не может оказать влияния... на будущую судьбу этой страны»24. Понятно, что эти слова должны были ввести в заблуждение население края, выступавшее тогда почти единогласно против вторжения на территорию Бессарабии румынских войск и за сохранение Молдовы в составе России. На деле это служило словесным прикрытием румынской интервенции против Советской России, а Бессарабию Антанта рассматривала в качестве «платы» румынской олигархии за борьбу с большевизмом.
10(23) января ЦИК Румчерода сделал официальное заявление французскому, английскому и румынскому консульствам в Одессе, в котором квалифицировал действия королевского правительства как «вероломное нарушение международного права» и просил дипломатов «предпринять шаги к тому, чтобы румынское правительство вывело немедленно свои войска из пределов Российской федеративной республики». На следующий день была обнародована нота протеста ЦИК Румчерода правительству Румынии. Ответ консулов сводился к идее, что «ничего серьезного не произошло»25.
Идя на антисоветскую интервенцию, румыны оголяли фронт против австро-германских войск, однако командование последних во главе с фельдмаршалом А. Макензеном заверило их, что вверенные ему армии не предпримут наступления на фронте. При этом немцы, для скорейшего достижения своих целей, использовали политику «кнута и пряника»: с одной стороны, предлагали румынам Бессарабию в обмен на скорейшее подписание выгодного им сепаратного мира, включая уступку Добруджи, с другой — шантажировали их снятием дивизий с фронта и направлением их в Бессарабию в нарушение условий Фокшанского перемирия26.
14(27) февраля 1918 года в ходе переговоров Румынии с австро-германским блоком немцы «неофициально заверили» румын в тождестве их позиций в отношении Советской власти: «Русская анархия привела к созданию своего рода братства. Вы боретесь против большевизма в Бессарабии; мы вступили на Украину с той же целью»27. Во время тех же переговоров с немцами, пытаясь добиться более выгодных условий мира, новый румынский премьер А. Авереску заявил германскому министру иностранных дел Кюльма-ну, что «вообще Бессарабия заражена большевизмом, и присоединять ее к королевству опасно». На это Кюльман цинично ответил: «Вам достаточно расстрелять каждого десятого и восстановить порядок»28. Однако правящая клика Румынии, «умиротворяя» Бессарабию, и без немецких советов следовала этому «сценарию».
Согласно подписанному 5(18) марта 1918 года Румынией с Центральными державами прелиминарному мирному договору, численность румынской армии серьезно ограничивалась, в то время как в Бессарабии румынскому правительству была предоставлена полная свобода действий и численность его войск и вооружения здесь не лимитировались29.
«Кроме отказа от Южной Добруджи и некоторых незначительных территорий на западной границе, — отмечает ван Мерс, — Румынии навязывалась демобилизация армии. Но все же мирный договор включал секретное соглашение об аннексии Бессарабии.
Немцы дали добро на аннексию Бессарабии, в обмен на право переброски собственных войск через Бессарабию для оккупации Украины». Ниже автор отмечает, что «румынское владычество над Бессарабией было обеспечено.. , в первую очередь, немецкой оккупацией Украины» и тем фактом, что «Красная Армия находилась на расстоянии в 1000 км от Кишинева, а новое румынское правительство получило одобрение Берлина на аннексию Бессарабии»30.
Академик А. Лазарев считал, что, «заключив прелиминарный договор с Центральными державами, Румыния получила возможность не только нарушить советско-румынское соглашение от 5-9 марта 1918 года об эвакуации румынских войск из Бессарабии в течение двух месяцев, но и закрепиться в оккупированном крае, а также участвовать вместе с австро-германскими, а затем с французскими войсками в военных действиях против Советской власти на территории левобережной Молдавии и юга Украины»31. Американский историк Ш. Дэвид Спектор приходит к идентичному выводу, отмечая, что, по Бухарестскому миру, «судьба Бессарабии не упоминалась, однако было получено добро на захват провинции»32.
Западные страны стремились представить румынское вторжение как «вынужденное» и «гарантировали» его временный характер. Так, 21 февраля 1918 года, от имени дипломатических представителей держав Согласия, дуайен дипломатического корпуса при румынском правительстве барон Фа-шиотти отправил официальную ноту всем союзным консулам и представителям в Одессе, оригинал которой был передан советским властям. В ней отмечалось: «Что касается Бессарабии, то вы помните, что вмешательство румынских войск является военной оккупацией безо всякого политического характера, предпринятой в полном согласии с союзниками и бессарабскими властями с очевидной гуманитарной целью обеспечить продовольствие русских и румынских войск, а также и гражданского населения»33. То есть, страны Антанты официально обещали эвакуировать румынские войска из Бессарабии, подразумевая ее российской территорией.
12(25) января 1918 года, за день до вступления румынской армии в Кишинев, ее командующий генерал Презан заявил в воззвании к населению Бессарабии, что румынские войска вступили в край в целях охраны оружейных и продовольственных складов и обеспечения заготовки и перевозки провианта для снабжения русских и румынских войск Румынского фрон-та34. Он лицемерно опровергал слухи о том, будто Румыния хочет оккупировать Бессарабию.
Вслед за разрывом дипломатических отношений, в тот же день СНК РСФСР констатировал «состояние войны» между Румынией и Россией, подчеркнув, что «румынская олигархия открыла военные действия против Российской Республики»35. В постановлении Румчерода от 23 января (5 февраля) 1918 года говорится: «Ввиду того, что румыны обманным образом попали в Россию, оккупировали Бессарабию, разграбив в ней села и города, ввиду того, что Совет Народных Комиссаров, исчерпав все возможные средства, прервал всякие сношения с Румынией, ЦИК Румчерода постановил считать себя на положении войны с Румынией»36. 11(24) февраля Рум-черод потребовал у румынской стороны немедленной эвакуации ее войск с территории между Прутом и Днестром, но получил отказ на это требование37.
Правительство Ленина не признало румынскую оккупацию Бессарабии и вновь потребовало эвакуации румынских войск. Дело в том, что в январе—феврале 1918 года были разгромлены Центральная Рада и атаман А. М. Каледин. Это серьезно улучшило положение Советской республики, войска которой вышли к Днестру. Не следует также забывать об усилившемся дипломатическом давлении немцев на правительство И. Брэтиану, при том, что союзники, поддерживая антисоветские действия румынской олигархии, согласия на заключение сепаратного мира еще не давали. Более того, 20 января (2 февраля) 1918 года посланники стран Антанты вручили премьеру коллективное письмо, в котором отвергали идею сепаратного мира: «Наши правительства подтвердили... свою уверенность в том, что Румыния... будет продолжать борьбу с той же энергией, как и в прошлом, и не отделит своей судьбы от судьбы союзников»38 — подчеркивалось в этой ноте.
Понимая, что согласия своих союзников на сепаратный мир с австро-германским блоком им не получить, правительство решило уйти в отставку, передав бразды правления и «честь» подписания унизительного сепаратного мира германофилу А. Маргило-ману. 23 января (5 февраля) 1918 года новое правительство сформировал генерал А. Авереску. В его задачу входило затянуть переговоры с немцами и создать у Антанты впечатление в «неизбежности» заключения Румынией сепаратного мира39. Но и он этого не добился.
5(18) февраля состоялась встреча А. Авереску с А. Макензеном, в ходе которой немцы выдвинули румынам следующее «выгодное обеим сторонам» условие: «Вся румынская армия получает свободу рук для военных действий против большевиков, соответственно против петроградского правительства, до тех пор, пока последнее не подпишет мира с Центральными державами и Румынией»40. Фельдмаршал заверил премьера, что Румыния сможет сохранить «армию в состоянии мобилизации и использовать ее в Бессарабии для борьбы с большевиками. Не исключено, — писал Авереску, — что нам будет оказана помощь путем взаимодействия в России»41.
В этот же день возобновилось немецкое наступление на Восточном фронте и, развиваясь все шире, поставило Российскую республику в тяжелейшее положение42. Воспользовавшись этим, румыны форсировали Днестр в районе Рыбницы, развернули наступление в направление Воронково, однако были наголо разгромлены. Выход революционных советских войск к Днестру, продолжение сопротивления бессарабцев оккупации края, немецкое давление и отказ союзников разрешить заключение сепаратного мира, — все эти факторы привели к тому, что первоначально игнорировавшее советские протесты румынское правительство обеспокоилось и повело себя в отношении РСФСР иначе.
По инициативе В. И. Ленина СНК образовал и направил в Одессу «Высшую автономную коллегию по русско-румынским делам», которой было поручено ведение всех дел, касающихся взаимоотношений России с Румынией43. В результате переговоров между представителем Советского правительства Х. Раковским и главой румынского правительства А. Авереску при посредничестве представителей западных союзников, — французского эмиссара Аркье и канадского полковника Д. Бойля, — 5—9 марта 1918 года было подписано советско-румынское соглашение, в котором указывалось: «Румыния обязуется покинуть Бессарабию в течение 2 месяцев. В Бессарабии остается отряд в 10000 человек для охраны румынских складов и железных дорог»44.
23 февраля (8 марта) румынская сторона заявила, что «считает с сегодняшнего дня конфликт улаженным»45. Даже крайний националист академик
И. М. Опря (правда, противореча себе же на той же странице46) признает, что «в результате данного обмена нотами обе стороны посчитали конфликт исчерпанным»47. По мнению этого историка, в феврале 1918 года Авереску принял требования об очищении Бессарабии «за исключением условия, предусматривающего немедленное освобождение Бендер»48. Здесь же автор отмечает, что соглашение предполагало необходимость освобождения всех арестованных в России румын и всех россиян, арестованных в Румынии.
Исчерпанным считали конфликт и советские представители. 26 февраля (11 марта) они телеграфировали об этом в Совнарком49. 21 марта генеральный консул Румынии в Москве Н. Г. Герен повторно информировал Наркоминдел РСФСР о ликвидации «возникшего между румынским правительством и советской властью конфликта». Все это свидетельствовало о признании и одобрении достигнутой договоренности, о том, что как у главы румынского правительства А. Авереску, так и у дипломатов Антанты его законность и необходимость его выполнения не вызывали никаких сомнений.
Однако из-за ухудшения военного положения Советской Республики, вызванного германским наступлением по всему фронту, румынские правящие круги проигнорировали выполнение взятых на себя обязательств. Однако, отмечает американец Ш. Д. Спектор, «Румыния и не собиралась выполнить свои обязательства (по «конвенции Раковский—Аверес-ку». — С. Н.), тем более, что менее чем через месяц появилась возможность формального присоединения Бессарабии. Данная возможность была предоставлена оккупировавшими Украину немцами и отступлением большевиков»50. Согласился с ним даже румынский академик И. М. Опря, признавший, что начатое немцами наступление на Украине стало основной причиной невыполнения румынской стороной взятых на себя обяза-тельств51.
Но с точки зрения международного права подписание этого документа означало официальное признание румынским правительством незаконного характера оккупации Молдавской республики. Именно за признание этого, де-факто и де-юре, И. Дука подверг критике А. Авереску: «Можно себе представить, какой аргумент он дал большевикам против нас, ибо мы сами официально подтвердили в официальном акте, что оккупация Бессарабии явилась незаконной... Задаю себе вопрос и сегодня, как стало возможным, чтобы генерал Авереску подписал подобный документ?.. Истинно и то, что эта несчастная ошибка является единственным актом, который Россия может предъявить нам в бессарабском вопросе, и я опасаюсь, что в один прекрасный день это создаст нам серьезные проблемы»52.
Летом 1918 года тогдашний румынский министр иностранных дел К. Арион с трибуны парламента резко критиковал А. Авереску за то, что тот «заключил мир с Раковским и с Россией на условии очищения Бессарабии». Пытаясь доказать необоснованность этого шага, он самоуверенно утверждал, что «Россия не возродится снова», а следовательно, подписывать с ней дипломатические документы не имело смысла. На это А. Авереску ответил: «Россия больна, без сомнения, она очень больна, но Россия не исчезла, и она выздоровеет. Нам, маленькой державе, не пристало пользоваться этим состоянием паралича, в котором находится сосед»53.
Однако в наши дни в румынской историографии господствуют абсолютно другие интерпретации данного документа: будто бы в нем, четко и без всяких оговорок, не предусмотрен отвод румынских войск и присутствуют какие-то тезисы с «двойным пониманием». Так, Фл. Кон-стантиниу пишет об этом соглашении, что только «советская сторона интерпретировала его в качестве обязательства вывода румынских войск из Бессарабии»54. И. Опря утверждает, что договоренность от 5—9 марта «не обязывала румынского премьер-министра к эвакуации своих войск из Бессарабии»55. А молдавский историк Л. Пэдуряк считает, что «указанное „соглашение" не имело юридической силы»56. Почему «не имело», она не поясняет.
Правда, другой известный историк, Г. Брэтиану еще в 1943 году писал по этому поводу: «Было даже заключено соглашение, по которому румынским войскам следовало срочно покинуть Бессарабию (немедленное оставление Бендер-Ти-гины отвергалось), за исключением охраны железных дорог и румынских складов, и не допускалось никакое вмешательство во внутреннюю политику страны... Данное чисто техническое соглашение не имело никакого политического характера: Румыния не стремилась влиять на дела молдавской республики и ограничивалась защитой своих военных интересов»57.
Таким образом, он признает, что суть договора между Авереску и Ра-ковским состояла в обязанности Румынии очистить Бессарабию от своих войск, и то, что данное соглашение
подтверждало тот факт, что Румыния не обладала никакими правами на наш край и он никак не принадлежал ей. В этом смысле Брэтиану против своей воли признает именно политический характер «соглашения Аверес-ку—Раковский». А тезис о румынских «исторических и этнических правах» на Бессарабию, о ее якобы «румынском характере» появился позже и имел целью «узаконить» аннексию Пруто-Днестровского междуречья бухарестской полуфеодальной олигархией.
Объективны оценки описываемых нами событий, принадлежащие ряду западных историков. Американец Л. Фишер писал, что, «захватив Бессарабию, которая являлась русской территорией, румынское правительство совершило военный акт. Большевики отомстили, разорвав 13 января 1918 г. отношения с Румынией и арестовав румынского посланника Диаманди в Петрограде»58. Тот же автор отмечает, что Россия «не признала румынского суверенитета в отношении Бессарабии, захваченной Румынией в январе 1918 г., когда большевистская Россия была слабой»59.
Болгарский профессор Г. Генов отмечал в 1940 году, что Первая мировая война «завершилась неблагоприятно не только для побежденных, но и для России. Румыны воспользовались этим обстоятельством и захватили всю Бессарабию, хотя, накануне вступления Румынии в войну, два соседних государства взаимно гарантировали свою территориальную целостность»60.
Француз Ф. Фейто в том же духе утверждал, что «румыны захватили Бессарабию и Буковину, являвшимися русскими землями»61. Его соотечественник М. Ваисс придерживается мнения, что в 1918 году Румыния оторвала Бессарабию от России62. Позиция немца А. Зуги также не отличается от вышеприведенных: «Военные акции в Бессарабии со стороны Румынии можно... рассматривать как противоречащие международному праву, поскольку румынские войска вторглись на территорию другого государства без объявления войны. Разрыв дипломатических отношений с Румынией со стороны России правомерен с точки зрения международного права»63.
В этом контексте следует заметить, что в румынской националистической историографии тенденция к реалистическому освещению и анализу действительности присутствует лишь очень относительно, зато господствует стремление к отражению событий с «патриотических» позиций. «В контексте написания румынской истории „объективность" понимается как „соответствие румынским национальным интересам", а это означает, что мои выводы могут разочаровать румынских читателей»64, — сетует голландец ван Мерс. Даже румынские дипломаты, историки и мемуаристы межвоенного времени писали намного объективнее и правдивее современных авторов.
В заключение можно отметить, что возникновение бессарабского вопроса в международных отношениях не было лишь результатом советско-румынского территориального спора из-за аннексии королевской Румынией Пру-то-Днестровского междуречья. Он не являлся также лишь следствием стремления румынской элиты к созданию так называемой «Великой Румынии». Без поддержки западных держав, прежде всего стремившихся после окончания Первой мировой войны подавить мировой коммунизм и его главный бастион — Советскую Россию, Румыния никогда бы не посмела даже думать перейти от мечты об «объединении всех румынских земель» к ее практической реализации. Именно стремление буржуазного мира подавить Советскую власть в России, а также заодно и намерение Запада ослабить Россию геополитически, сколотив против нее широкую коалицию, с участием в ней всех т.н. «лимитрофных стран», включая Румынию, и породили бессарабский вопрос. Румынии позволили овладеть Бессарабией в качестве платы за «борьбу с большевизмом».
По этому вопросу известный английский историк Г.У. Темперли писал, что Парижская мирная «конференция, со своей стороны, не могла не видеть и не знать того, что знала вся Юго-Восточная Европа, а именно: Румыния своими решительными действиями спасла всю эту часть мира от коммунизма и анархии»65. Та же мысль четко выражена голландским исследователем В. ван Мерсом: «Позиция этих держав не имела ничего общего с международными законами, а являлась следствием их надежд увидеть конец большевистского режима». Далее он отмечает, что «в этих условиях Румыния воспользовалась усилиями Франции по созданию cordon sa-nitaire. Quai d'Orsay не скрывала своей симпатии по отношению к политике создания „Великой Румынии"»66. Наконец, ту же идею высказывает и американец Ч. Кинг: «После 1917 года, в условиях, когда октябрьская революция явилась тяжелейшим уроком политическим руководителям Западной Европы, Франция и Великобритания были настроены поддерживать теснейшие связи с Румынией, на которую смотрели как на буферное государство против большевистской опасности с востока»67.
Таким образом, бессарабский вопрос отражал столкновение интересов различных международных акторов и отражал разные векторы развития международных отношений: борьбу с «мировой коммунистической революцией» и создание «санитарного кордона» против проникновения большевизма на Запад, геополитические устремления ведущих западных держав получить удобный плацдарм для оттеснения России на восток и контроля над устьем Дуная, планы Бухареста по образованию «Великой Румынии», а также неизбежное подчинение разросшегося румынского государства интересам держав-победительниц в Первой мировой войне. ♦
Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
Wonderful exiopnataln of facts available here.