Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
23486
|
Официальные извинения
968
98248
|
Становление корпоративизма в современной России. Угрозы и возможности
236
79631
Советская внешняя политика 1960-х – 1980-х гг.: эклектичность и противоречивость 0
81
Для лучшего понимания современных реалий и возможной корректировки внешнеполитического курса России в условиях нарастающей глобальной турбулентности и попыток «коллективного Запада» «отменить» Россию требуется критическое переосмысление прошлого. Это важно еще и потому, что продолжает сохраняться определенная зависимость от частично ошибочных решений 1970-х – 1980-х гг.. Примечательно, что Коммунистическая партия Китая внимательно изучила опыт СССР, выделила ошибочные (по ее мнению) решения, которые привели к распаду страны, и отразила это в соответствующей монографии [21]. Китайские коммунисты уже с середины 1960-х гг. исследовали проблему разногласий, возникших между коммунистическими партиями СССР и КНР, в т.ч. по международной повестке [22].
Эрозия советской идеологии. Внешняя политика СССР имела серьезную идеологическую составляющую. Как отмечал К.Н. Брутенц, первый заместитель заведующего Международного отдела ЦК, «вера в историческую миссию коммунизма… служила внутренним резоном и легитимизирующим фактором советской политики, ее оптимистическим и динамическим нервом… Она определяла ее наступательный характер и нацеленность на отрыв все новых стран от капиталистического мира. Это включало в себя и определенный мировоззренчески-романтический элемент, представление о долге поддерживать борьбу всех народов за освобождение. В этом же направлении толкали нас связи с компартиями и близость к левым движениям. Но стержнем идеологической концепции в целом были и оставались положение о Советском Союзе как главной силе революционных преобразований и вытекавшая из него максима: то, что хорошо для СССР, хорошо и для революционного процесса. Так что вся эта эмоционально-идеологическая пирамида на деле оборачивалась нацеленностью СССР на продвижение границ своего влияния и доминирования…» [9]. Однако советские идеологические концепты все больше подвергались эрозии, лишались своей привлекательности, начали носить скорее демагогический, нежели сущностный характер. Перестала вестись системная идеологическая работа, а сама идеология стала догматической и поступательно уже не развивалась. Идеологическая близость, общий в этом смысле «корень» все более представляли ценность не сами по себе, а как залог и символ политической солидарности и послушания. В этой связи можно сравнить наши позиции («мы – самая передовая сила в мире», «авангард и главный оплот борьбы за мир и демократию, коммунизм, против империализма») и установки Союза коммунистов Югославии или платформу Итальянской компартии. Специфические подходы к революции, к возможности и целесообразности вооруженного пути, партизанской борьбы, к экономическим проблемам были у кубинцев. А что же говорить о Китайской компартии [8]. Показателем нараставшей эрозии в идеологии может послужить и советская реакция на антикоммунистические акции. Так, последовательный курс на нормализацию отношений с Западом в странах Третьего мира и отказа от борьбы с ним произошел лишь спустя несколько лет после провозглашения «нового политического мышления» (к концу 1980-х гг.). На момент крупнейшей битвы Квито-Кванавале (Ангола, 1987-1988 гг.) [15], в которой погибли и советские советники, шла уже активная интеграция в «коллективный Запад». Это свидетельствовало о непоследовательности позднесоветской внешней политики. Эрозия идеологии шла сверху. По воспоминаниям племянницы Л.И. Брежнева, Когда ее отец (Я.И. Брежнев) спросил старшего брата, «будет ли когда-нибудь коммунизм», Леонид Ильич «засмеялся» и сказал: «Ты это о чем, Яша? Какой коммунизм? Царя убили, церкви уничтожили, нужно же народу за какую-то идею зацепиться» [7, C. 438]. Многолетний помощник Л.И. Брежнева А.М. Александров-Агентов вспоминал, что ему «за двадцать один год совместной работы с ним не приходилось видеть ни разу, чтобы он по собственной инициативе взял том сочинений Ленина, не говоря уже о Марксе или Энгельсе, и прочитал какую-либо из их работ…» [1]. Это же подтверждал и глава МИД СССР А.А. Громыко, говоря, что знания Брежнева «…не отличались глубиной. Не случайно он не любил разговоров на теоретические темы, относящиеся к идеологии и политике…» [13, C. 524-525]. Да, Леонид Ильич не был теоретиком и даже не любил, когда ему предлагали слишком «теоретизированные» фрагменты в проектах выступлений и речей, говоря: «Кто поверит, что это мои слова? Ведь все же знают, что я не теоретик» [1, C. 249]. Это показатель не просто личностный, а свидетельствующий в том числе, как пишут соратники генсека, о его слабой идеологической подготовке. Конечно, при наличии в партии М.А. Суслова, второго секретаря ЦК КПСС, может быть, и не было необходимости в этом. Однако как раз именно Михаил Андреевич, хотя и был «начитан в области марксистко-ленинской теории, но всю жизнь был человеком, не развивающим ее в соответствии с ходом реальной жизни, а ревностным хранителем сказанного, скрупулезным стражем марксистских догм. Это был настоящий догматик и консерватор по натуре…Он был нужен как гарант соблюдения марксистко-ленинской теории…» [1, C. 262-263]. Об этом в 1975 г. писал и А.С. Черняев, в 1970-1986 гг. – заместитель заведующего Международного отдела ЦК КПСС: «по «нелюбви к теории» мы давно превзошли все партии Международного коммунистического движения – по отсутствию всякого вкуса к теории, выходящей за рамки пропаганды… Не только основные лидеры КПСС десятилетиями не держали в руках книжку Ленина (о Марксе и думать нечего), но и их весьма образованные помощники его не знают и знать не хотят» [26, C. 33-34]. В связи с этим, как считал А.С. Черняев, происходило стремительное размывание социалистического имиджа СССР, потеря им роли «идеологической державы», утрата революционного импульса и потенциала. Именно по этой причине, по его мнению, СССР инициирует разрядку международной напряженности, рассчитывая обмануть своих партнеров по Хельсинскому процессу, выиграть время [28, C. 46]. В мемуарах представителей аппарата ЦК КПСС поражает абсолютное отсутствие веры в перспективы дальнейшего противостояния с мировой капиталистической системой, в полезность и нужность своей работы, которой они занимались десятки (!) лет. «У меня не то, что принципов, у меня даже убеждений никогда не было», - писал А.С. Черняев [26, C. 178]. В свою очередь К.Н. Брутенц вспоминал: «мы, конечно, оставались на марксисткой почве. Но у нас уже была своя, внутренняя идеологическая позиция, которая проецировалась на наши профессиональные дела и которую мы прикладывали и к порядкам в самой стране… Мы пришли к двоемыслию. Двойственность в поведении, в высказываниях, в литературной работе, «зазор» между тем, что говорилось и делалось для себя и для официального потребления, хотя упомянутая «внутренняя позиция» так или иначе, больше или меньше проявлялась повсюду» [8, C. 19]. Это свидетельство глубокого идеологического кризиса в СССР в 1970-е-1980-е гг. Идеологизация жизни в нем прошла три этапа. На первом люди верили в предложенную им идею; на втором – верили в веру о ней; на третьем – перестали верить. Советское общество в рассматриваемый период находилось на втором этапе и стремительно приближалось к третьему. Как отмечал К.Н. Брутенц, «эта вера покоилась на зыбком фундаменте подтачивавшегося могущества страны и дряхлеющей официальной идеологии… Ее живая душа выхолащивалась, оставалась лишь оболочка («скорлупа ореха без ядра»)» [8, C. 19]. Партийно-государственная власть в СССР после 1956 г. постепенно превращается в бюрократическую надстройку. Исповедуя марксизм-ленинизм как религию и требуя от рядовых членов КПСС, международного коммунистического движения, стран народной демократии, чтобы те ни на йоту не отступали от идеологических догм, сами руководители партии и Советского государства в большинстве в них уже не верили. Происходит утрата ими морального (в том числе революционного) авторитета. Они все меньше верили в идеалы Октября и все больше хотели встать на путь встраивания в глобальный мир, используя для этого в качестве инструмента сначала политику «разрядки», а затем «новое политическое мышление».
Проявление эклектичности и противоречивости советской внешней политики. В начале 1970-х гг. СССР взял курс на постепенную нормализацию отношений с Западом, аргументируя это достижением паритета по ядерным вооружениям и возвращением от агрессивной сталинской политики к ленинским принципам мирного сосуществования. Первые шаги были сделаны при Л.И. Брежневе, «Программа мира» которого объявлялась и легитимизировалось исподволь, шаг за шагом. Первые достаточно разрозненные ее элементы, упомянутые на XXIV съезде КПСС в 1971 г., на XXV съезде уже представлялись как сформированная и утвержденная «Программа мира». Ее ключевые элементы:
«Программа мира» предусматривала ликвидацию военных очагов в Юго-Восточной Азии и на Ближнем Востоке; необходимость окончательного признания территориального статус-кво в Европе, сложившегося в результате Второй мировой войны, необходимость поворота к разрядке на континенте путем созыва общеевропейского совещания по безопасности и сотрудничеству; одновременную ликвидацию противостоящих военных организаций – НАТО и ОВД; запрет ядерного, химического и бактериологического оружия; созыв всемирной конференции для рассмотрения вопросов разоружения во всем их объеме и во всех районах, и прежде всего в Центральной Европе; содействие полному претворению в жизнь решения ООН о ликвидации оставшихся колониальных режимов; готовность СССР к обсуждению общих для всех государств неполитических проблем, таких как сохранение природной среды, освоение энергетических и других природных ресурсов, развитие транспорта и связи, предупреждение и ликвидация наиболее опасных и распространенных заболеваний, исследование и освоение космоса и Мирового океана [24]. Как отмечал П.П. Черкасов, «из всех предложений, включенных в советскую «Программу мира», самыми неожиданными для Запада оказались те, которые относились к разряду общечеловеческих, глобальных проблем. Сам факт признания СССР существования общих для человечества проблем, помимо необходимости сохранения мира (окружающая среда, энергетика, космос, Мировой океан и т.д.), был принципиально важным шагом на пути эволюции коммунистического режима от стереотипов классовой борьбы и холодной войны к пониманию общности интересов государств и народов двух противоборствующих систем. Начавшееся в 1971 г. движение в этом направлении впоследствии с неизбежностью поставит советское руководство перед необходимостью обсуждать с западными партнерами весь комплекс вопросов, связанных с правами человека и общечеловеческими ценностями. Значительную роль в этой эволюции сыграли советники Л.И. Брежнева – Г.А. Арбатов, А.Е. Бовин, Н.Н. Иноземцев и др.» [24]. Мы еще вернемся далее к роли советников. Под видом т.н. «общечеловеческих ценностей» советская партийная элита «вводила в игру» ценности западные. Непонимание этого руководством СССР, причем как брежневского, так и горбачевского, видно из разговора, последовавшего значительно позднее описанных выше событий, 3 декабря 1989 г. на встрече М.С. Горбачева с Дж. Бушем на Мальте. Но от срока давности в данном плане суть дела не меняется. Советский генсек спросил президента США, «почему демократия, гласность, рынок – это «западные» ценности?» Дж. Буш ответил, что «США и Западная Европа разделяют их в течение многих лет и потому они являются западными». М.С. Горбачев заметил, что «и мы их разделяем. Это же общечеловеческие ценности» [19, C. 271-272]. «Программа мира» была лишь одним из элементов советской внешней политики (отношения с капиталистическими странами) при том, что другие элементы (сотрудничество с социалистическими (Второй мир) и освободившимися странами (Третий мир) не претерпели таких существенных изменений. В результате внешнеполитические установки СССР носили эклектичный характер [15]. В ЦК «Программа мира» воспринималась неоднозначно. Характеризуя ее как противоречивую, К.Н. Брутенц указывал: «Если понимать под стратегией четко очерченную концепцию, ясно сформулированные цели и средства их реализации, основанные на тщательном подсчете своих и противника возможностей, то о ней говорить не приходится… В этом ракурсе проблема развивающихся стран на политическом уровне вообще не обсуждалась. Действовал ряд постулатов (писаных и неписаных): 1. «Третий мир», играя важную роль в глобальной советской политике, занимает в ней периферийное положение, подчиненное целям соперничества с главным противником; 2. «Третий мир» – поле борьбы супердержав за преобладание, поле обходного маневра в этой борьбе. Здесь, в отличие от Европы, более всего сохранилась возможность передвигать фигуры и завоевывать новые позиции; 3. Соперничая в «Третьем мире» с другой супердержавой, следует …избегать ситуаций, чреватых опасностью острых конфликтов с ней, а тем более военного столкновения; 4. Самостоятельность развивающихся стран отвечает советским интересам, подрывая позиции Запада в огромной зоне. СССР благоприятствует там прежде всего то, что он не был колониальной державой, поддерживает независимость этих стран, а также показал («демонстрационный эффект») способность своего строя в кратчайшие сроки укрепить национальную мощь; 5. Компартии в этой зоне в обозримом будущем, как правило, не смогут добиться серьезного влияния» [9, C. 289-290]. Л.И. Брежнев, участник Великой Отечественной войны, А.А. Громыко, потерявший на войне двух младших братьев – Федора и Алексея, Д.Ф. Устинов, нарком вооружения СССР в годы войны понимали, что от них зависит существование государства. Вероломное нападение Германии на СССР оказало огромное воздействие на их образ мыслей и действий в рамках линии на обеспечение абсолютной гарантии от повторения июня 1941 г. Другие же члены Политбюро воспринимали «разрядку» как хитрый шаг в борьбе с империализмом [20, C. 218]. А.С. Черняев вспоминал эпизод из своего разговора в феврале 1973 г. с Б.Н. Пономаревым, многолетним заведующим Международным отделом ЦК КПСС (по связям с коммунистическими и рабочими партиями капиталистических стран, а также с левыми партиями и организациями стран Третьего мира) (1957-1986 гг.). А.С. Черняевым с коллегами подготовили доклад о международном коммунистическом движении, который был критически воспринят Б.Н. Пономаревым. Он обвинил А.С. Черняева «в пацифизме, в том, что за «успехами Программы мира» он не видит, что гонка вооружений продолжается, военные бюджеты растут, НАТО продолжает маневры, совершенствует военную машину…» В завязавшемся споре А.С. Черняев возразил, «но как же вы будете выглядеть? На закрытом сборе, перед элитой руководящих кадров, вы, по существу, хотите представить дело так, что толку от Программы мира нет, что наше «мирное наступление» – это топтание на месте, что ничего в мире не изменилось и что 90% времени, которые Брежнев и другие отдают внешней политике (и только 10% – хозяйству) – это понапрасну затраченные силы» [28, C. 3]. «Платой» за вхождение в глобальный мир на начальном этапе «разрядки» стала т.н. «третья корзина» (сотрудничество в области обеспечения гуманитарных прав, культуры, образования и информации) Хельсинского Заключительного акта Общеевропейского совещания по безопасности 1975 г. Одновременно в СССР силами оппозиции для целей пропаганды положений «третьей корзины» в 1975 г. были созданы «хельсинкские группы», в задачи которых входил сбор материалов о нарушении положений Заключительного акта и предание их гласности. Получив от Москвы согласие на включение в Хельсинский Заключительный акт гуманитарных положений как средства на воздействия на СССР изнутри, Запад вскоре стал сворачивать «разрядку», в искренности участия в которой Советского Союза он всегда сомневался. Против «третьей корзины» Хельсинского Заключительного акта выступали и многие в Политбюро. По словам А.С.Черняева, Б.Н. Пономарев сказал, что «европейская безопасность, новая система отношений, сотрудничество, взаимная выгода, обмен людьми и идеями, добрососедство... этого не будет! Дай Бог нам добиться приличного совместного документа, чтобы пропаганда не смогла его использовать потом против нас. А так – все останется по-старому. Ведь то, что мы хотели от Хельсинки, мы уже получили (границы и признание ГДР), а теперь оно оборачивается против нас, и нам бы лишь прилично выпутаться из этой нашей же затеи» [28, C. 4]. Положительное решение по Хельсинки, по свидетельству А.Е. Бовина, продавили Л.И. Брежнев и А.А. Громыко, которых убедил в необходимости этого А.Г. Ковалев, заместитель главы МИД СССР, заведующий Первым европейским отделом [4]. По словам К.Н. Брутенца, «советские лидеры, …довольные согласием Запада признать на конференции в Хельсинки незыблемость европейских границ, не учли, какой взрывной материал заложен в статье 5 Заключительного акта, на которую… было обменено согласие. Она объявляла права человека международным обязательством». Далее Карен Нерсесович приводит слова начальника Управления планирования внешнеполитических мероприятий МИД СССР Л.И. Менделевича, который в 1983 г. сказал о награждении орденом Ленина заместителя министра иностранных дел А.Г. Ковалева, возглавлявшего советскую рабочую группу по подготовке конференции: «Этот орден дорого обойдется Советскому Союзу» [8, C. 45]. Глава МИД А.А. Громыко «главным театром внешней политики считал Запад, в первую очередь США» [8, C. 185]. Впоследствии он считал самым большим личным успехом закрепление в договорном порядке послевоенных границ в Европе. «Это основной результат моей деятельности на посту министра иностранных дел» [14, C. 14]. Представления Международного отдела ЦК и МИД не всегда совпадали. К.Н. Брутенц писал: «глобальное соперничество с США и слишком экстенсивная, опиравшаяся на неточную оценку ситуации и перспектив развития в этой зоне, политика в целом не отвечала ни подлинным интересам Советского Союза, ни его возможностям… Ядерно-стратегический паритет внушил советским руководителям иллюзорное представление (впрочем, разделявшееся и другими участниками международного пасьянса) о том, что СССР вырос в сверхдержаву и может вести себя соответственно» [9, C. 337]. Из-за рубежа советская Программа мира, озвученная Л.И. Брежневым на XXIV съезде КПСС, как и ранее продекларированная Н.С Хрущевым концепция мирного сосуществования, казалась противоречивой. На Западе не могли понять, как призывы к «разрядке» могут развиваться параллельно с идеологической пропагандой, построенной на противопоставлении «социалистического» «капиталистическому». Советские мирные инициативы преподносились реакционными западными кругами как пропагандистский прием, хитрый дипломатический ход. На Западе распространялось мнение, что под прикрытием «разрядки» СССР стремится укрепить свое влияние в мире и ослабить своих противников. В США также бытовала точка зрения, что основные выгоды от «разрядки» достаются именно СССР. В этой связи на этапе встраивания СССР в глобальный мир, по сути в «коллективный Запад» на основе «нового политического мышления» М.С. Горбачева западные партнеры ставили советское руководство перед необходимостью постоянно «доказывать» свои намерения «перестроить» Советский Союз. Отсюда многочисленные неравноправные компромиссы во внешней политики Москвы тех лет.
Роль партийных органов во внешнеполитическом механизме СССР. Стоит вспомнить, кто и как руководил партией и страной в рассматриваемый период с точки зрения принятия внешнеполитических решений. Почти семь десятилетий руководящую функцию исполняли Секретариат и Политбюро ЦК. Они определяли внешнюю и внутреннюю политику, через Совет Министров СССР, министерства, местные партийные и советские органы управляли народным хозяйством, непосредственно руководили всей идеологической сферой . Не без их участия стало возможно превращение СССР в сверхдержаву, и в то же время допущены ошибки, за которые приходится расплачиваться сегодня, спустя 30 лет после распада СССР. В круг обязанностей Секретариата формально должны были входить текущие вопросы партийной жизни организаций и комитетов, работа идеологических органов, исполнение постановлений съездов, Политбюро и Пленумов ЦК, контроль за выполнением принятых ими решений. Однако Секретариат выходил за определенные ему рамки и подменял и Политбюро, и Совет Министров СССР. Председательствовал на заседаниях Секретариата обычно второй человек в партии. Из разосланных по Секретариату материалов формировалась повестка заседания. Обсуждались вопросы партийной, организационной, идеологической работы. Но рассматривалось немало и иных проблем [6, C. 213]. Секретариат ЦК – это прежде всего организационные, идеологические дела партии с выходом на хозяйственные вопросы. Наиболее сложные и принципиальные вопросы, обсуждавшиеся на заседании Секретариата, выносились затем на рассмотрение Политбюро ЦК, и там принималось окончательное решение. Это относится прежде всего к вопросам, касающимся компетенции Совета Министров СССР и других органов государственной власти. Политбюро избиралось пленумом ЦК для руководства работой ЦК между пленумами и определяло все принципиальные вопросы внутренней и внешней политики СССР. В состав Политбюро традиционно входили наиболее крупные руководители партии и государства. Состав и численность его менялись. В разные периоды в Политбюро не избирались министры иностранных дел и обороны. Не всегда это делалось и в отношении руководителей КГБ, Госплана СССР, руководителей республик. В последние два десятилетия число членов Политбюро колебалось в пределах 11–12 человек. Состав избранных менялся между съездами в зависимости от разных обстоятельств как внутреннего, так и международного порядка [6, C. 223]. Политбюро ЦК – главный политический орган КПСС, всего государства. Его решения готовились на основе как деятельности формальных партийно-государственных структур, так и неформальных связей с учетом реального веса того или иного человека в партийно-государственной иерархии. Процесс принятия решения предполагал определенную степень сотрудничества различных звеньев в бюрократии в выработке консенсуса. Сами решения, как правило, принимались без голосования на основе консенсуса [11]. Что касается международной проблематики, то в аппарате ЦК КПСС, который был разделен на функциональные подразделения, ею занимались Отдел по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран, который в разные годы возглавляли секретари ЦК Ю.В. Андропов (1957-1967 гг.), К.В. Русаков (1968-1972 гг.), К.Ф. Катушев (1972-1977 гг.), К.В. Русаков (1977-1986 гг.), В.А. Медведев (1986-1988 гг.), и Международный отдел, который возглавлял секретарь ЦК Б.Н. Пономарев (1955-1986 гг.), А.Ф. Добрынин (1986-1988 гг.), В.М. Фалин (1988-1991 гг.). Международный отдел ЦК КПСС был создан как наследник Коминтерна. Первоначально в его функции входило поддержание и развитие связей с зарубежными коммунистическими и рабочими партиями. Постепенно круг его партнеров расширялся. Началось взаимодействие и контакты с националистическими и революционно-демократическими партиями «Третьего мира», социал-демократическими силами, общественными движениями. При этом «речь шла …не об их «революционизировании», а о мобилизации иностранной поддержки советской внешней политики, …о ее лоббировании за рубежом. Имея в виду координацию действий в этом направлении, Отдел курировал международные связи общественных организаций, которые… сохраняли определенную самостоятельность, резко возросшую в «горбачевские годы», использовал возможности ТАСС, …созданного для работы с зарубежной аудиторией агентства печати «Новости», радио, газет и журналов. Идеологический, пропагандистский аспект в деятельности отдела определялся идеологическим характером международного коммунистического движения» [9, C. 128-129]. Сложилось противоречивое представление о роли Международного отдела в формировании и проведении советской внешней политики. Так, сын А.А. Громыко Анатолий обращал внимание на то, что у «руководства Международным отделом ЦК и МИД СССР имела место быть особая неприязнь друг к другу. ЦКовцы завидовали дипломатам по-черному, так как в душе многие из них мечтали поработать послами. А.А. Громыко никого из них на эту работу не брал. В свою очередь, Б.Н. Пономарев крайне ревниво относился к тому, чтобы кто-то из приближенных к нему людей перешел на дипломатическую работу. Он считал, что именно Международный отдел ЦК КПСС облечен чуть ли не мессианской обязанностью не навредить «основному союзнику» Советского Союза – международному коммунистическому и рабочему движению» [14, C. 82]. К.Н. Брутенц считал подобные суждения справедливыми. «Международный отдел часто характеризуется как главный конкурирующий с МИД центр экспертизы и влияния. Это действительно нередко так, причем Международный отдел функционирует как некое «министерство иностранных дел» партии. Но баланс влияния между этими двумя структурами никогда не был зафиксирован или стабилен и варьировался …так же, как взаимоотношения отдела с другими советскими структурами, имеющими дело с внешней политикой. Этот флюктуирующий характер большей частью является причиной того, что роль и значение Международного отдела переоцениваются или недооцениваются» [9, С. 132]. Примечательно заявление М.С. Горбачева по итогам беседы с Э. Хонеккером в Берлине 28 мая 1987 г. об отношениях СССР и ГДР с ФРГ: «…пришли к общему мнению — надо дать поручение товарищам, пусть они поработают и представят свои соображения нам». На вопрос Э. Хонеккера: «Кому лучше поручить это — аппарату ЦК или МИДам»? М.С. Горбачев ответил, что «…лучше международным отделам Центральных комитетов, а они могут привлечь товарищей из других ведомств» [19]. Международный отдел ЦК КПСС в это время возглавлял А.Ф. Добрынин, сменивший на этом посту Б.Н. Пономарева.
Роль консультантов и советников во внешнеполитическом механизме СССР Особую роль в формировании смыслов, которые ложились в основу конкретных внешнеполитических решений, играло окружение первых лиц Советского государства, их помощники, советники, консультанты, спичрайтеры. Этих людей можно рассматривать в качестве одного из элементов системы принятия решений. Первая группа консультантов появилась в 1960 г. в Отделе ЦК КПСС по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран, который в то время возглавлял Ю.В. Андропов, по инициативе которого эта группа и была создана. По рекомендации его первого заместителя Л.Н. Толкунова стать консультантом ЦК было предложено ученому секретарю редакционно-издательского совета по общественным наукам Президиума АН СССР, сотруднику международного отдела журнала «Коммунист» Ф.М. Бурлацкому. Тот вспоминал сказанные в момент знакомства с Ю.В. Андроповым слова последнего: «Мы заинтересовались вами, поскольку нам не хватает людей, которые могли бы хорошо писать и теоретически мыслить» [10, C. 50]. В 1962 г. Ф.М. Бурлацкому поручили создать и возглавить группу консультантов. По приглашению Ф.М. Бурлацкого в нее вошли Г.Х. Шахназаров, А.Е. Бовин, Г.А. Арбатов, О.Т. Богомолов, Л.П. Делюсин, Г.И. Герасимов. По словам Г.А. Арбатова, «впервые за многие годы в аппарат ЦК пригласили значительную группу представителей интеллигенции. А поскольку потребность была большой и острой… хотели взять людей поярче, среди них оказалось и немало «вольнодумцев», …непривычных, даже чуждых тогдашнему партийному аппарату» [2, C. 79-90]. У собравшегося вокруг Ю.В. Андропова корпуса «аристократов духа», как называл свою группу Ф.М. Бурлацкий, не было и мысли ограничивать «свою деятельность подготовкой речей или выполнением отдельных поручений, связанных с пленумами ЦК или съездами партии… С самого начала появились обширные планы, имевшие целью выдвижение инициатив, касающееся не только отношений с социалистическими странами и странами Запада, но и внутренней политики. Это становилось все более реальным ввиду изрядного интеллектуального потенциала группы… Независимо от отдельных индивидуальных качеств… всех воодушевляло стремление послужить делу реконструкции общества» [10, C. 255]. Эта группа «прогрессивных и мыслящих людей, анализируя опыт экономических реформ в Югославии и политических реформ в Венгрии после 1956 г., приходили к выводу, что многое из того, что там было сделано, может быть – конечно, не механически, а творчески – применено в нашей стране… Изучали бурные процессы интеграции в Западной Европе, с …завистью сравнивая «Общий рынок» с медленными бюрократическими процессами экономического сотрудничества в рамках СЭВ… Думали о приобщении нашей страны к современной технологии, лучшим достижениям мировой цивилизации и мировой культуры. Иными словами, мечтали о реформах в России» [10, C. 261]. Группа консультантов Отдела ЦК КПСС по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран была первой объединенной группой в аппарате ЦК. Ю.В. Андропов раньше других понял необходимость использования интеллекта в политической жизни того поколения руководителей, которое ни писать, ни выступать, ни вырабатывать политическую стратегию не умело. Что они умели – это методично усиливать свою власть и сохранять ее [10, C. 258]. Смотрели партийные бонзы в то время на консультантов как на некий «идеологический сервис: не эти, так другие будут выполнять ту же роль. Правда, большинство руководителей относились к «речеписцам» с пиететом, поскольку умение водить пером по бумаге всегда казалось им… загадкой. Но …они …не воспринимали консультантов как …претендентов на самостоятельные политические роли» [10, C. 255]. Консультанты представляли собой резерв для замещения высших должностей в научной и культурной элите. Поработав несколько лет в аппарате ЦК, они становились директорами институтов, академиками, получали крупные посты в министерствах, в университетах и т.д. Никто из них не «дорос» до политического руководителя. Так, Г.А. Арбатов – основатель и многолетний директор Института США и Канады Академии наук СССР (ИСКРАН) (1967-1995 гг.), кандидат в члены ЦК КПСС (1976-1981 гг.), член ЦК КПСС (1981-1991 гг.); Г.Х. Шахназаров – президент Советской ассоциации политических наук (САПН) и вице-президент Международной ассоциации политических наук, депутат Верховного Совета СССР (1987 г.), народный депутат СССР (1990 г.); О.Т. Богомолов – директор Института международных экономических и политических исследований РАН (1969-1998 гг.), народный депутат СССР (1989-1991 гг.); Л.П. Делюсин – заместитель директора по научной работе Института международного рабочего движения Академии Наук СССР (1966 г.), заведующий Отделом Китая Института востоковедения АН СССР (1967-1990 гг.), директор Института научной информации по общественным наукам АН СССР (1970-1972 гг.); Г.И. Герасимов – ведущий телепередачи «Международная панорама» (с 1978 г.), главный редактор газеты «Московские новости» (1983-1986 гг.), начальник Управления печати МИД СССР (1986-1990 гг.), Чрезвычайный и полномочный Посол СССР в Португалии. «Каждый из помощников обзавелся чем-то вроде своего актива. У А. Александрова это был В. Загладин, заместитель, а затем и первый заместитель заведующего международным отделом, у Г.Цуканова – руководитель консультантской группы отдела соцстран, а затем обозреватель «Известий» А. Бовин, Н. Иноземцев, Г. Арбатов, у А. Блатова – Н. Шишлин, сменивший А. Бовина на посту руководителя группы консультантов. С ними неизменно работали при подготовке тех или иных материалов. Через помощников этот «актив» получил доступ к генеральному секретарю, вошел в ближайший круг политических советников и поощрялся им в разных формах» [11]. В 1963 г. своя группа консультантов была сформирована и в Международном отделе ЦК. Ей был придан особый статус. Она стала оказывать влияние на подход к идеологическим и внешнеполитическим вопросам. Функции консультантской группы можно было бы разделить на две части. Одна носила идеологически-пропагандистский характер. Необходимо было обеспечить руководство аргументами, оправдывающими ту политику, которая проводилась. Другая функция – составление записок по принципиальным политическим вопросам с обоснованием тех или иных позиций и предложений. «Консультанты опирались на марксистскую почву и идеологически были достаточно заряжены, однако людьми заидеологизированными они не были. Обладая …научной базой и получив доступ к довольно обширной и разносторонней информации, группа имела возможность сравнивать различные типы стран и общественных процессов, различные формы развития международных событий… Поэтому постепенно стала выполнять …поручения со все большей оглядкой на внутреннюю ситуацию в Союзе, старалась поддержать то, что представлялось прогрессивным, способным благотворно повлиять на жизнь страны. …Росли профессиональные возможности, формировалась …способность к политическому подходу и мышлению, умение быстро вычленять политическую суть проблемы. Крепло критическое отношение к существовавшим … порядкам, осознание необходимости их …реформирования. Своей деятельностью консультанты оказывали некоторое позитивное влияние. Оно было умеряющим, когда шла речь о борьбе с «ревизионистами». Оно было стимулирующим, когда шла речь о внимании к новым явлениям за рубежами Союза. И оно было однозначно антисталинистским…» [9, C. 233-234]. Членами группы консультантов Международного отдела ЦК в разное время были А. Вебер, А. Ермонский, Ю. Жилин, И. Соколов, А. Черняев, К. Брутенц и др.. Особую роль в аналитической деятельности играли представители академической науки. В первую очередь речь шла об Институт мировой экономики и международных отношений АН СССР (создан в 1956 г.) и Институт по Соединенным Штатам Америки АН СССР (создан в 1967 г.)[1]. ИМЭМО в тот период выступал научно-исследовательской базой ЦК КПСС, готовил информационно-аналитические справки для Международного отдела ЦК. Институтские ученые часто привлекались к подготовке выступлений и докладов для высшего начальства. Заметную роль в формировании смыслов для партийной элиты Страны Советов играл ИСКАН. Усиление их участия в формировании внешнеполитического курса – свидетельство ослабления потенциала соответствующих отделов ЦК КПСС, которые предпочитали все большие масштабы работы передавать «на аутсорсинг». Е.М. Примаков (директор ИМЭМО в 1985-1989 гг.) ввел понятие «внутрисистемные диссиденты» применительно к людям, пытавшимся обновить «реальный социализм», сделать его более адекватным реальностям второй половины XX в. К ним он относил, в частности, члена ЦК КПСС академика А.М. Румянцева, главного редактора «Правды» в начале 1960-х гг., а затем вице-президента АН СССР [24, C. 183]. Примаков отмечал роль «внутрисистемных диссидентов» в «признании несоответствия догматических постулатов марксизма-ленинизма реальности» [23, C. 21]. Именно этим зачастую и занимались консультанты из АН СССР, привлекавшиеся к выполнению заданий ЦК КПСС [24, C. 183]. Деятельность советников и консультантов воспринималась неоднозначно. После распада СССР, в постсоветский период, об этом сообщали в своих воспоминаниях их современники. Так, критически оценивал деятельность академического сообщества бывший член Политбюро ЦК КПСС В.И. Воротников. Он вспоминал как на одном заседании Политбюро речь шла о том, что на Западе и в США активно эксплуатируют тему о нарушениях прав человека в СССР. Отмечалось, что подобными вопросами у них занимаются ряд институтов, фондов и т. п. Мы же не имеем никакого фактического анализа о положении дел у них. Нет ни одного научного учреждения по этой проблеме [12, C. 55]. Критически воспринимал деятельность консультантов и член Политбюро Е.К. Лигачев, вспоминавший статьюГ.А. Арбатова в журнале «Плановое хозяйство» в 1975 г., в которой речь шла об управлении крупными народнохозяйственными комплексами. Е.К. Лигачев тогда как первый секретарь Томского обкома партии и занимался созданием нефтегазового комплекса, разработкой автоматизированных систем управления, технологическими процессами. В статье речь шла о том, что в США накоплен богатый опыт ошибок, неудач и просчетов в управлении и в СССР эти ошибки нужно учесть. Одна из ошибок, по мнению Г.А. Арбатова, - «чрезмерная переоценка роли ЭВМ в управлении, «электронный бум», …оттеснивший на второй план организационные структуры управления, методы принятия решений, «человеческий элемент в управлении»». Е.К. Лигачев, по его словам, поразился. «Ведь к этому времени наша страна уже вложила в развитие автоматических систем управления миллиарды рублей. В США же «электронный бум», объявленный ошибочным, привел к быстрой компьютеризации Америки, мы же оказались в хвосте, значительно отставая от развитых стран [17]. Бывший руководитель аналитического управления КГБ СССР, генерал-лейтенант Н.С. Леонов, характеризуя деятельность академических институтов, в частности, ИСКАН в советское время, замечал: «…Этот институт по своему уставу был призван изучать Соединенные Штаты со всеми их плюсами и минусами и давать рекомендации правительству... У американцев… тоже существовали подобные заведения – советологические центры. Но количество их было иное… 120-125. Так что нас они изучали предметно... Наш же институт занимался ... советско-американскими отношениями. Не изучал США на предмет рекомендаций, как надо играть на внутренних американских противоречиях, как воздействовать на американское общество, на его национальные и социальные слои, а предлагал, скажем, построить газопровод «Северное сияние». Из Тюмени к Мурманску. Информировал, что американцы под сжижающие газ заводы дадут кредиты… [16]. Закоренелый догматизм советской партократии не давал возможности бить врага его же оружием. Как следствие, «оголялись» собственные тылы, а контрмеры в том же вопросе о нарушениях прав человека в СССР сводились к хуле расистской повседневности США. В свою очередь, просвещенные помощники и советники руководителей сыграли важную роль в том, чтобы склонить советское руководство пойти во внешней политике по пути разрядки отношений с Западом [24, C. 444]. Яркий пример - слова А.С. Черняева из его докладной записки М.С. Горбачеву от мая 1990 г.: «Рассуждения насчет того, что в результате объединения Германии, а потом и возможного присоединения Польши к НАТО границы блока пододвинулись бы к советским границам, – это из вчерашнего дня, это стратегия времен Второй мировой войны и «холодной войны», когда наша …безопасность измерялась не только в военном плане, но и в социально-политическом – через содружество. И будут ли бронетранспортеры и гаубицы бундесвера стоять на Одере–Нейсе, или на Эльбе, или где-нибудь еще, ситуацию в мировой военной стратегии …не меняет» [19]. Будучи более образованными и при этом в части своей либо либерально ориентированными, либо «безыдейными», помощники и консультанты умели вложить в уста своих патронов нужные смыслы, облекая их в догматическую риторику «борьбы за мир», которой стареющая партократия, воспитанная в сталинские мобилизационные десятилетия, прошедшая войну и «хрущевскую оттепель», была привержена. Таким образом, обзор позднесоветской внешней политики сквозь призму воспоминаний лиц, так или иначе к ней причастных, подтверждает мнение о перерождении советской высшей политической элиты, для которой марксизм/ленинизм как идеология оказалась выхолощена, сохранившись лишь в демагогической риторике, а впоследствии и открыто отринута в условиях «перестройки». Наивное стремление, «поступившись принципами», быть принятыми в глобальный мир, подталкивало советских правителей к сдаче интересов страны и ее разрушению. В этой связи представляется, что важнейшей неудачей советской внешней политики 1960-х – 1980-х гг. стала иллюзия возможности встраивания в глобальный мир, сотрудничества с западными странами во главе с США. Вот почему сегодня в условиях гибридной войны, развязанной Западом в отношении нашей страны, требуется избавиться от идейной и практической инерции позднесоветского периода. В первую очередь это касается переосмысления «разрядки» (в т.ч. Хельсинского процесса), «нового политического мышления», которые в 1971-1991 гг. проводились на неравноправной основе и в числе прочих привели к коллапсу СССР. Выход сегодняшней России из западноцентричной системы координат, продвижение и отстаивание ею своих интересов «как самобытного государства-цивилизации, обширной евразийской и евро-тихоокеанской державы» (по определению Концепции внешней политики) требует пересмотра ее участия в целом ряде международных и региональных организациях и соглашениях.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ 1. Александров-Агентов А.М. От Коллонтай до Горбачева. Воспоминания дипломата, советника А.А. Громыко, помощника Л.И. Брежнева, Ю.В. Андропова, К.У. Черненко и М.С. Горбачева. М.: Международные отношения., 1994. - 304 с. [1] В соответствии с постановлением Президиума Академии наук СССР от 17 октября 1974 г. № 1015-015 Институт по Соединенным Штатам Америки Академии наук СССР был переименован в Институт Соединенных Штатов Америки и Канады Академии наук СССР. комментарии - 0
Мой комментарий
|
Подписка
|
