Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
23659
|
Официальные извинения
970
98612
|
Становление корпоративизма в современной России. Угрозы и возможности
237
80116
«НОВЫЙ ИМПЕРИАЛИЗМ» ДЖОНА ГОБСОНА 0
357
1 В последней трети XIX в. противоречивые процессы развития Британской империи вызвали острую и содержательную полемику политиков и интеллектуалов из различных лагерей. В 1870–1880-е гг. основные дискуссии проходили по проблемам идеологии имперской консолидации в условиях обострения международного соперничества, новых рисков и угроз. В 1890-е гг. британские либералы и консерваторы в целом пришли к смысловому и ценностному консенсусу. Политики и эксперты утверждали, что Великобритания сможет сохранить свой статус в качестве мировой державы при двух условиях. Во-первых, метрополия должна организовать новые институциональные рамки для равноправного взаимодействия с переселенческими колониями. Во-вторых, имперская элита обязана взять под контроль процессы социально-экономического и политического развития во владениях короны, подавив дестабилизирующие импульсы национально-освободительного движения. На новом уровне теоретики и практики перешли от спора об идеологии к спору о технологии имперской экспансии и контроля. Эксперты тщательно изучали ресурсы новых территорий, а колониальные администраторы и военные выбирали оптимальные сочетания методов активной «форвардной политики» и/или пассивной «закрытой границы» для эксплуатации имперской периферии на других континентах. Новый этап в эволюции имперской идеологии открыл экономист социал-демократического направления Джон Гобсон (1858–1940). Теоретический концепт («скелет») «нового империализма» в достаточной степени обогатился эмпирическими фактами («мясом и жиром»), чтобы перейти в фазу саморефлексии, анализа и критики. Гобсон начал разделение «козлищ и овнов», различая экономические мотивы экспансии финансово-промышленной олигархии и гуманитарные аспекты деятельности ученых и миссионеров в рамках британской цивилизационной миссии. В отечественной и зарубежной историографии теория «нового империализма» Гобсона традиционно рассматривается как начало экономико-центричных исследований, продолженных К. Каутским, В.И. Лениным и другими левыми интеллектуалами [2, с. 150–152; 3, с. 51; 7, р. 1–27; 8, р. 21; 9, р. 135–136; 10, р. 198–208; 14, р. 221–226; 16, р. 2–20; 17]. Исследователи в меньшей степени обращают внимание на то, что Гобсон всегда оставался в ценностном поле поздневикторианской элиты и в этом качестве заложил основы мультикультуралистской концепции современной европейской социал-демократии.
2 Джон Аткинсон Гобсон родился в семье журналиста-либерала, в 1880 г. закончил Линкольн-колледж Оксфордского университета, работал в средних школах Фавершама и Экзетера, а с 1887 г. преподавал политэкономию в Оксфордском университете и Лондонской школе экономики. После издания в 1889 г. совместной с А.Ф. Маммери книги «Физиология промышленности: разоблачение определенных заблуждений в существующих экономических теориях» оба автора-социалиста были отлучены от академической науки, потеряв возможность преподавать в Оксфорде и других классических университетах. Авторы обосновывали программу «гуманизации экономики», критикуя «ошибку сбережения» классического либерализма. Капиталистическая эксплуатация сокращала потребление трудящихся классов, увеличивала безработицу и вызывала кризисы перепроизводства. Чтобы предотвратить подобные негативные явления, государство должно ограничивать частную инициативу и финансировать социальные программы. Таким образом, Гобсон и Маммери выступили в качестве идейных предшественников Дж.М. Кейнса. Уже в 1880-е гг. накопление эмпирических знаний этнографов и антропологов способствовало развитию в британских гуманитарных науках релятивистского антропоцентризма и росту скепсиса по отношению к апологетике цивилизаторской миссии Запада. Успехи сравнительного религиоведения разрушали убежденность в христианстве как единственно возможной нормативной моральной основе гуманизма. Радикалы рассматривали прогресс личности и общества на основании космополитичной рациональной морали как фундамент эволюции взаимозависимого человечества [15, с. 157–179]. В 1890 г. Гобсон вступил в Лондонское этическое общество, а в 1895 г. в дискуссионное общество «Радужный мост», объединившее около двадцати интеллектуалов, писателей и политиков, социалистов и либерал-империалистов. Секретарь Р. Макдональд ставил задачей в условиях идеологического кризиса классического либерализма формирование новой программы социальных реформ и перехода к «этической демократии». Название этого кружка стало символом мультикультурализма Гобсона. В октябре 1896 г. У. Кларк и Р. Макдональд начали издание «Прогрессив ревю». В августе 1897 г. под псевдонимом «Немо» Гобсон опубликовал в этом журнале статью «Этика империи», впервые вступив в дискуссию по имперским проблемам. В апреле 1899 г. он стал редактором газеты «Этикэл уорлд». В своих классических работах «Психология джингоизма» [11] и «Империализм» [12] Гобсон ввел термин «новый империализм», завершив становление базовой доктрины британской имперской идеологии и политики. Вступив в дискуссию относительно поздно, Гобсон смог на основе конкретного фактического материала подвести первые итоги британской имперской экспансии последней трети XIX в., оценить ее достижения и начать критику ошибок. Идеи Джона Гобсона оказали большое влияние на развитие «имперского скептицизма», в первую очередь на идеологию «Фабианского общества». Э. Томпсон подчеркнул, что драматург Бернард Шоу, супруги Сидней и Беатриса Вебб, создавшие эту общественную организацию в 1884 г., сформировали «новый язык империализма». Фабианцы доказывали, что паразитирование Великобритании на колониях приведет ее к печальному концу Древнего Рима, потере жизненных сил и нравственной деградации. Шоу и Веббы выступали за оздоровление на основании социал-дарвинизма Бенджамена Кидда и социал-империализма Джозефа Чемберлена. Фабианцы не сомневались в необходимости сохранения Британской империи и не допускали возвращения к «допотопному» ранневикторианскому идеалу «Малой Англии». Их манифест гласил: «Мир неизбежно будет принадлежать большим и сильным. Малые и слабые должны войти в их границы или же они будут сметены». Они отстаивали необходимость создания государства всеобщего благоденствия, в котором имперские ресурсы будут служить не коррумпированной финансовой олигархии, а всей нации [5, с. 33–38]. Как и другие теоретики «нового империализма», Гобсон считал, что ядром Британской империи стали «белые демократии», т.е. метрополия и переселенческие колонии. Право нации на территорию обуславливалось ее способностью реализовать свою «национальную цель». Отсюда следовало право на захваты территории той нацией, которая более эффективно использует природные ресурсы. Гобсон полагал, что «жесткая консервация существующих территориальных границ исторически невозможна и нежелательна. Использование естественных ресурсов каждой части земного шара должно быть доверено людям, которые могут делать это наиболее эффективно» [4; 15, р. 180–181].
3 Джон Гобсон последовательно преодолевал европоцентризм, переходя к идее мультикультурализма, т.е. к признанию равноценности европейских и неевропейских культур. Впервые с изложением подобных взглядов на собрании «Этического общества» в ноябре 1895 г. выступил Уильям Кнайт, доказывая ошибочность европейских попыток европеизации Индии, азиатизации Африки и американизации Полинезии. Эта теория была развита и конкретизирована в сериях лекций Мэри Кингсли, которые она прочитала в Лондоне в октябре 1897 и в январе 1898 гг. Эта представительница радикалов доказывала невозможность создания единого критерия для определения достоинств и недостатков различных цивилизаций. Мэри Кингсли и Джон Холт полагали, что нет никаких оснований объявлять западную цивилизацию высшей, а все остальные низшими [6; 15, р. 180–223]. Гобсон развивал идею множественности культур, опровергая как их искусственную иерархизацию, так и механическое уравнивание. Различные народы во взаимодействии неизбежно конкурируют между собой, формируя неравенство опередивших и отставших. Как и другие представители британской интеллектуальной элиты, Гобсон не сомневался в праве своей нации на мировую политическую гегемонию и культурное лидерство. Английское национальное самосознание стало основой сопротивления имперским претензиям Наполеона, когда «фермент национального чувства провозгласил себя среди слабейших народов не просто как героическое сопротивление против политической абсорбции или территориального национализма, но в эмоциональном выживании среди распадающихся обычаев, языка, литературы и искусства» [12, р. 5]. Автор видел основную тенденцию и результат европейской истории XIX в. в формировании в соответствии с законами социального роста «больших сильных национальных союзов» (unities). Рост мощи объединенных наций, в свою очередь, становился основой колониализма, «который состоит в миграции части нации на свободные или редконаселенные иностранные земли. Эмигранты приносили с собой полные права гражданства родины-матери или устанавливают местное самоуправление в тесном соответствии с ее институциями и под ее окончательным контролем». Нации обладали различной степенью социальной полезности, т. е. эффективности в использовании природных ресурсов. Люди имеют право на расширение своих владений, и поэтому между государствами не может быть статичных границ. Гобсон считал естественным и позитивным формирование европейских переселенческих колоний на территориях, не занятых или неэффективно используемых местным населением. Рост населения таких колоний естественным образом приводил к формированию в них местного (канадского, австралийского, новозеландского и южноафриканского) национализма как «консолидированных коллективных интересов и чувств» и, вследствие этого, к конфликтам с «материнской нацией». В истории Европы Гобсон видел постоянное противоборство национального и интернационального (космополитического) начал. Древний Рим оставил Европе идею империи, охватывающей весь цивилизованный мир. В Средние века она сохранилась в флуктуациях Священной Римской империи, в идеале европейского единства, но в реальной политике сформировались независимые национальные государства. Поскольку единственным реальным средством объединения были завоевания, то мирный космополитизм постоянно трансформировался в силовой империализм. Гобсон писал: «политическая философия Вико, Макиавелли, Данте, Канта спекулировала на империи как возможности безопасности для мира, как иерархии государств, объединяющихся на большой шкале феодального порядка в едином Государстве». Космополитические идеи ведущих европейских и американских интеллектуалов, Канта, Лессинга, Кондорсе, Пристли и Франклина стали основой идеологии Великой Французской революции, которая положила начало «раннему расцвету человеческого космополитизма». Но последующий «триумф национализма разрушил растущую надежду интернационализма на мирное взаимовыгодное распространение товаров и идей между нациями, отмеченное справедливой гармонией интересов свободных народов». Гобсон доказывал, что между ними отсутствует базовый антагонизм, т.к. «истинный сильный интернационализм в форме или духе воплощает сущность сильных, самоуважаемых национальностей, которые воспринимают свой союз на основании общих национальных потребностей и интересов». Автор положительно оценивал только переселенческую экспансию, связанную с производительным трудом колонистов и с освоением ресурсов новых территорий. Такой «колониализм есть естественный избыток национальности; это испытание силы колонистов трансплантированной цивилизации, которую они представляют в новом природном и социальном окружении» [12, р. 7]. Формирование жизнеспособных национальных государств на основе переселенческих колоний являлся предпосылкой начала их сотрудничества, складывания интернационального сообщества [12, р. 11]. Джон Гобсон, как и представитель кембриджской исторической школы Джон Сили, считал, что, когда государственный суверенитет расширяется за пределы географической зоны проживания соответствующей нации, государственная власть становится авторитарной и нестабильной. Таким образом, Гобсон различал колониализм и империализм как естественный и искусственный варианты европейской экспансии. Империалистическую экспансию он определял как завоевания автократии в ее узкоклассовых интересах, не учитывающие интересы остального общества. Во второй половине XIX в. после раздела территорий, пригодных для европейской переселенческой колонизации, это приводило к захватам тропических и субтропических территорий. Европейские империалисты формировали малочисленные колонии, устанавливали военный контроль местного населения, которое объявляли «низшими расами». «Новый империализм» формировался как извращение интернационализма, как искаженная трансформация мирного соперничества национальных государств в военную борьбу империй. Гобсон писал: «в то время как сосуществующие национальности способны к взаимной поддержке без прямого антагонизма интересов, империи преследовали каждая собственную имперскую карьеру территориального и промышленного увеличения с естественной потребностью во врагах».
4 По мнению Гобсона, в «новом империализме» доминировала не естественная экономическая борьба за территории и рынки, а искусственный политический антагонизм, ведущий к войнам и бессмысленному уничтожению людей и материальных богатств. Империалистическая «схватка за Азию и Африку» для Гобсона – это «политика всех европейских наций, вызывающая альянсы, которые пересекают все естественные линии симпатий и исторических ассоциаций, заставляют каждую континентальную нацию потреблять всевозрастающую долю материальных и человеческих ресурсов на военное и морское снаряжение... [Она] становится постоянным агентом угроз и волнений для мира и прогресса человечества» [12, р. 9–12]. Гобсон критиковал как экономический, политический, так и идеологический базис «нового империализма». Он воспринимал в качестве основного оппонента социал-дарвиниста Бенджамена Кидда, которого считал примитивным биологическим расистом [13; 15, р. 48–49]. Гобсон определял его методологическую концепцию, изложенную в работе «Контроль тропиков», как реакционную «биологическую социологию». По его мнению, Кидд описывал борьбу наций («рас») как естественную историю и главное условие прогресса человечества. Гобсон определял понятие социальной эффективности Кидда, которая обуславливала превосходство англосаксов над другими расами, как «главную моральную поддержку империализма». В понимании Гобсона социальная эффективность наций у Кидда редуцировалась до военного превосходства, которое выражается в их «способности бить другие расы, которые из-за их поражения именуются "низшими"». Гобсон упрощал концепцию Кидда, игнорируя в его построениях историческую схему Г. Спенсера, описывавшего прогресс цивилизации как переход от милитаристских к гражданским обществам [12, р. 155–156]. Гобсон сомневался в расовом превосходстве англосаксов, находя аналогичные теории и у других европейских наций – в форме американского экспансионизма, французского шовинизма, немецкого тевтонизма и русского панславизма. Суть критики Гобсоном социал-дарвинизма Кидда заключалась в доказательстве невозможности переноса законов «примитивной борьбы за физическое существование» с национального общества индивидов на глобальное общество наций. Гобсон возражал против негуманного иррационализма естественного отбора, который определял лучшие нации «вслепую», на основании военных побед, которые часто зависели от случайных удач, но всегда приносили огромное количество страданий и гибели «худших индивидов». Для Гобсона войны – это архаичный способ естественного отбора, нормальный для древних племен и варварских орд, но абсолютно неприемлемый для современных цивилизованных наций. Гобсон полагал, что развитие национальной организации и повышение уровня цивилизации устраняло физическое насилие и голод как примитивные средства отбора во взаимной борьбе индивидов и государств. Развитие европейской цивилизации направляло индивидуальную энергию не на защиту жизни и обеспечение минимального набора средств существования, а на интеллектуальное и моральное развитие, на повышение уровня общественного богатства, на достижение социальных ценностей высшего порядка, на новые формы самовыражения в научном знании, профессиональном мастерстве, личной чести и характере, в альтруизме и общественном духе. Переход европейских наций от низших к высшим формам борьбы, к соревнованию «не ружьями и тарифами, а чувствами и идеями» означало не деградацию, а совершенствование и расширение поля соревнования и самовыражения, повышение уровня и разнообразия форм выявления наиболее развитых индивидов. Прогресс западной цивилизации Гобсон видел в переходе от экстенсивных к интенсивным способам экономической деятельности. Развитие химии и биологии позволяли повысить продуктивность сельского хозяйства и устранить угрозу голода. Это делало ненужным атавизмом стремление к захвату новых земель и грабежу их обитателей. «Обученные огородники» вместо «необученных фермеров» знаменовали «триумф законов разума над законами материи». В логике развития Европы больше «нет природной необходимости для цивилизованной нации расширять площадь своей территории, чтобы увеличить производство продовольствия и других форм материального богатства или чтобы найти рынки для своей возрастающей продукции. Прогресс, как для нации, так и для индивида состоит в замене интенсивной или качественной экономикой экстенсивной или количественной экономики». В территориальной экспансии для захвата новых ресурсов вместо экономного использования имеющихся Гобсон видел признак варварской хищнической экономики: «размер территории не может быть ограничен, как условие прогресса, но становится относительно менее важным с каждым шагом от варварства к цивилизации, и идея неограниченной экспансии… противоречит разумной и здоровой политике... Истинное величие наций образуют концентрированные умения в детализованном развитии ограниченных национальных ресурсов, которые определяют площадь, на которой развивается государство» [12, р. 178, 181]. В отличие от либерала Ч. Дилка и консерватора Дж. Фруда Дж. Гобсон не считал эмиграцию избыточного населения Великобритании панацеей и средством для лечения всех бед британского общества. Он учитывал хаотичность этого процесса, трудность государственного контроля размещения эмигрантов на удаленных и неосвоенных территориях, непредсказуемость их поведения. Именно британские колонисты в Южной Африке спровоцировали конфликт с местными бурами. Для «нового империализма» это была стандартная ситуация: британские колонисты в «диких или полу-цивилизованных странах» требовали интервенции и установления британской протекции для защиты их собственности и инвестиций. Долг защиты прав британских подданных в других странах идентифицировался с обязанностью защиты их владений. Это становилось предлогом для экспансии, дорогостоящих войн и ненужных аннексий, часто наносящих ущерб британским национальным интересам [12, р. 45]. Гобсон доказывал, что современная цивилизация характеризовалась прекращением количественного роста населения и переходом к его качественному развитию, повышая требования к «качеству индивидуализации». Древний человек производил потомство под влиянием сексуальных инстинктов и негативной окружающей среды, стремясь ростом численности защититься от внешних угроз. Рациональная политика современного государства позволяет взять под контроль внешние условия его жизнедеятельности, адаптировать материальное и социальное окружение к новым потребностям индивида [12, р. 183–184]. Современные национальные государства для выживания и прогресса нуждаются, по мнению Гобсона, не во взаимных войнах, а в кооперации усилий, как в Европе, так и на других континентах. Этически самодостаточные нации больше не требуют ни выстраивания какой-либо иерархии между ними, ни разделение на западные и восточные, на «высшие» и «низшие». Вместо этого Гобсон считал необходимым формирование эффективной международной федерации, основанной на развитии коммуникаций, торговли и кредита. Он считал регрессом реверсию теоретиками «школы Бисмарка» (К. Пирсоном и Б. Киддом) национализма, как «рестриктивной и эксклюзивной силы, поощряющей политическую и промышленную вражду и сохраняющей соревнование национальностей и рас на низшем уровне военной борьбы». Для Гобсона столь же неприемлемым было использование патриотизма для утверждения антагонизма наций в качестве основного фактора мировой политики [12, р. 187]. В мультикультуралистской концепции Гобсона цивилизаторская миссия Великобритании заключалась не в приспособлении мира под свои национальные стандарты, а в создании условий для движения человечества к «внепартийному универсальному стандарту гуманности», который заключался в интернациональном «мире науки и искусства», созданным Гомером и Буддой, Иисусом и Мухаммедом, Платоном, Аристотелем, Коперником, Шекспиром, Кантом и Дарвином. Он писал: «цивилизации, различающиеся в их внешнем росте, в основе одни и те же, они имеют общую природу и душу» [12, р. 285]. Общечеловеческие формы обычаев и законов, религии и экономики не зависят от расы, климата или других условий. В своей сущности, как учение о справедливости, «этика декалога» (ветхозаветных Десяти заповедей) совпадает с принципами индусской морали, и оба эти учения стремятся к универсальной цели, к благу всех людей. Войны и завоевания противоречат плодотворности сотрудничества наций, являясь «дорогостоящим, затратным, непрямым, ненадежным» способом их взаимодействия. Мирные и свободные контакты наций в форме торговли и культурных обменов, путешествий приведут к «более плодотворной и улучшенной расовой эффективности и новым модификациям видов... к повышению характера и интенсивности соревнования и поступи человеческого прогресса». По мнению Гобсона, завоевания непостоянны и бесславны, в то время как мирное влияние продолжительнее, глубже и почетнее. Он писал: «Шекспир, Байрон, Дарвин, Стивенсон сделали несравнимо больше для влияния Англии в мировой истории, чем все государственные деятели и солдаты, которые одерживали победы или захватывали новые провинции». Плодотворность международной кооперации («смешения рас») проявляется не только на биологическом, но и на культурном уровне. «Закон пользы взаимного оплодотворения распространяется с мира физических организмов на психическую реальность... Научные теории, религиозные, социальные и политические искусства и институты получены свободным, дружественным, жизненным взаимодействием с другими теориями, искусствами и институтами» [12, р. 190–192].
5 Гобсон противопоставлял естественную колонизацию в переселенческих колониях и империалистическую экспансию. Военные захваты территорий, которые превращались в коронные колонии, не только не нужны, но и вредны благосостоянию и развитию Британской империи. Колониализм не истощает материальные и моральные ресурсы нации, т.к. «создает свободные белые демократии, ведет политику неформальной федерации и децентрализации». Такие «белые демократии» объединяются в различных формах Содружества, и, в целом сохраняя общеимперский суверенитет, становятся источником политической и военной силы империи. В развитии переселенческих колоний главным является развитие внутреннего самоуправления и интеграции их экономических и политических систем. В этих процессах, начавшихся после наполеоновских войн, Гобсон видел символ прогресса викторианской Британии, «мира как национальной политики», экономического развития и демократических реформ. Но в последней трети XIX в. «новый империализм» прервал это мирное прогрессивное развитие, став антитезисом демократии. Централизация государственной власти блокировала развитие народного самоуправления в метрополии и колониях. Международное экономическое сотрудничество осложнялось постоянными войнами, которые мотивировались необходимостью обеспечения превосходства «высших рас» над «низшими», но на деле велись ради «исправления имперских границ» или «наказания местного населения» за неподчинение британским завоевателям. Для Гобсона Pax Britannica стал не идеалом мирового порядка и цивилизации, а «гротеском чудовищного лицемерия». Вместо формирования в Британской Северной Америке, Австралии, Новой Зеландии и Южной Африке «добровольной федерации» суверенных демократических государств «новые империалисты» предлагали создать «имперскую федерацию», т. е. политическую ассоциацию «родительских и детских государств». В подобных федералистских проектах мыслитель видел триумф не центробежных, как считали их авторы, а центростремительных сил. По его мнению, аналогами Англосаксонства во всемирном масштабе являются Пан-Тевтонизм, Пан-Славизм и Пан-Латинизм [12, р. 332]. Гобсон считал, что имперскую федерацию нельзя сформировать по рецептам «новых империалистов», ограничившись созданием общеимперского парламента с представительством переселенческих колоний. Превосходство метрополии по экономическим, политическим и военным показателям и численности населения станет основой количественного доминирования ее депутатов в таком парламенте и их однозначного диктата в принятии имперского законодательства. Естественно, колонии не согласятся с такой дискриминацией, которая неизбежно приведет к требованию увеличить их вклад в поддержание имперской экономики и обороны. Отказ самоуправляющихся колоний увеличить объем импорта британских товаров и размер финансирования имперской обороны, по мнению Гобсона, объяснялся их убежденностью в необходимости равноправных отношений с «матерью-родиной» и отсутствием внешних угроз их безопасности [12, р. 349; 1, с. 12–14]. Социал-демократ Джон Гобсон парадоксальным образом соглашался с консерватором Джеймсом Фрудом в том, что достаточно ограничиться культурными и эмоциональными связями «белых демократий» метрополии и колоний без их формального юридического оформления: «моральные связи общности языка, истории и институтов сохраняются и усиливаются свободным социальным и коммерческим взаимодействием; это истинный союз сердец, не ослабляемый прогрессом политической свободы» [12, р. 350]. Но Гобсон резко критиковал Фруда, как и других апологетов имперской экспансии в тропических зонах Азии и Африки. Он рассматривал коронные колонии как неорганические сегменты, включенные в империю в результате вооруженных захватов, т.е. искусственным путем. Гобсон критически отзывался о самом институте коронных колоний, доказывая, что, в отличие от переселенческих колоний, они создавались не в интересах всей британской нации, а в интересах узкого круга финансовой олигархии, военной и колониальной бюрократии. Несправедливость агрессивного империализма заключалась в том, что военные расходы и человеческие потери при захватах колоний в тропиках, все риски от «дипломатической наглости» британских агентов несет все британское общество, в то время как доходы от эксплуатации новых территорий идут в пользу узкого круга финансистов. По мнению Гобсона, «инвесторы, которые помещают свои деньги в иностранных землях, имеющих полный набор рисков, связанных с политическими условиями этих стран, желают использовать ресурсы своего правительства, чтобы минимизировать эти риски и тем самым повысить стоимость капитала и выгоды от их частных инвестиций. Инвесторы и спекулятивные классы …также желают, чтобы Великобритания захватывала внешние ареалы под свой флаг... для выгодных спекуляций и инвестиций» [12, р. 56]. Еще опаснее для национальных интересов Великобритании ситуации, когда банки, брокерские конторы, торговые компании выпускают займы, учитывают векселя, используют акции и паи не для инвестирования в реальный сектор, а для спекуляций на рискованных денежных рынках, на которых естественны флуктуации стоимости акций и других ценных бумаг. Именно такие колебания становились основой биржевых спекуляций, позволявших финансистам получать сверхприбыли. Поэтому биржевые спекулянты прямо заинтересованы в проникновении на нестабильные рынки азиатских и африканских стран. Но там рано или поздно возникали угрозы их собственности - и прямым, и портфельным инвестициям. Это вынуждало европейские государства к использованию военной силы для их защиты. Гобсон доказывал, что специальные коммерческие и социальные интересы имперской бюрократии приводили к бессмысленной растрате средств общества на производство вооружений. Имперский истеблишмент обеспечивал для своих представителей многочисленные и высокооплачиваемые посты в руководстве вооруженными силами, в дипломатических и консульских службах. Именно поиск офицерами из высших и средних классов «славы и авантюр на неопределенных фронтирах империи» Гобсон считал «наиболее плодотворным источником экспансии в Индии». В сравнении с конкретными бизнес-интересами лоббистских групп «прямое профессиональное влияние служб осуществлялось через менее организованную, но мощную симпатетическую поддержку части аристократии и богатых классов, которые видят в службе карьеру для своих сыновей. К военной службе мы можем добавить Индийскую гражданскую службу и многочисленные… посты в наших колониях и протекторатах» [12, р. 50].
6 Гобсон доказывал, что «новый империализм», несмотря на переход к машинной экономике, сохранил в своих внешних формах прежнюю архаическую сущность. Многие искатели приключений отправлялись из Европы на другие континенты ради охоты за сокровищами и рабами, мало изменившихся со времен пиратов из Карфагена, Кортеса и Писарро. Особенно ярко это проявилось не в густонаселенных Индии и Китае, а в Северной Америке, Африке или Австралии, где европейцы сталкивались с первобытными племенами. Гобсон писал: «там, где белый человек "высшей расы" обнаруживает здоровых дикарей или низшие расы, обладающие землями, содержащими богатые минеральные или аграрные ресурсы, он, если достаточно силен, заставляет низшие расы работать ради их выгоды, или организуя их труд на их земле, или принуждая их к работе для неравного обмена, или вывозя их в качестве рабов или слуг в другие страны, где их рабочая сила может быть выгодно использована» [12, р. 248]. Непригодность североамериканских индейцев, австралийских и южноафриканских аборигенов, новозеландских маори к принудительному труду и к эксплуатации в колониальной экономике привела к их массовому истреблению. Современные «конкистадоры» оправдывали свои зверства ленью местного населения, которая не совмещалась с «эффективным индустриализмом» колонистов. Средствами геноцида становились как вооруженные конфликты, так и распространение спиртных напитков, венерических заболеваний и прочих «благ цивилизации». Для Гобсона «цивилизованные бедствия – главные инструменты разрушения» неевропейских обществ, прикрытые эвфемизмом «контактов с высшей цивилизацией». В лучшем случае аборигены вытеснялись на малоплодородные земли в резервации. Их скот и другое ценное имущество захватывались, а «номадические» и другие «варварские обычаи» запрещались. Попытки сопротивления трактовались, как незаконные «мятежи» и использовались в качестве поводов для новых конфискаций земли и скота, для превращения местных жителей, лишенных средств существования, в наемных рабочих на рудниках или фермах колонистов. Если аборигены были пригодны для эксплуатации на плантациях и фермах белых поселенцев, их не уничтожали, а превращали в сервильный класс. В таких колониях переселенцы подвергались двойному искушению – возможности захватить и земли, и даровую рабочую силу. Но в любом случае в отношениях европейских и афро-азиатских рас был невозможен принцип свободы договора, предполагающий добровольность действий, знание его условий, последствий и хотя бы приблизительное равенство выгод сторон [12, р. 259]. В отличие от либерал-империалистов, Гобсон критиковал этику экспансии как лицемерную маскировку идеологии цивилизаторской миссии Великобритании. Скрытая игра финансовых, военных и политических сил «паразитирует на патриотизме... В устах их представителей звучат благородные фразы, выражающие их желание распространить ареал цивилизации, установить хорошее правление, «внедрить» христианство, уничтожить рабство и возвысить низшие расы» [12, р. 61]. Гобсон видел парадокс британской империалистической политики в том, что в погоне за прибылью коммерческие компании уничтожили работорговлю и другие варварские обычаи, расчистили для учителей, врачей и миссионеров поле деятельности в Азии и Африке. Он допускал искренность их цивилизаторских мотивов, но сомневался в их успехе именно потому, что она подчинена корыстным империалистическим интересам: «существует значительная, но небольшая часть британской нации, которая искренне желает распространять христианство среди язычников, уменьшить жестокость и …страдания, которые существуют в странах, менее счастливых, чем их собственная..., многие из церквей содержат небольшую часть мужчин и женщин, …страстно интересующихся такой работой... По большей части плохо подготовленные в психологии и истории, эти люди верят, что религии и другие искусства цивилизации являются переносимыми предметами, которые мы должны доставить отдаленным нациям, и что …принуждение оправдывается внедрением выгод народам, которые слишком невежественны, чтобы их понять». Все миссионерские общества охраняются британскими вооруженными силами и финансируются бизнесменами только потому, что «политики всегда, а бизнесмены нередко верят, что высокие мотивы повышают качество политических или финансовых выгод, которые они получают… Все чистые и …возвышенные придатки империализма содержатся в религиозных и филантропических агентствах; патриотизм апеллирует к …страсти власти убеждать народ в ее благородном использовании, приспосабливать формы самоосвящения к прикрытию господства и любви к авантюрам». Гобсон считал главной ложью имперской системы ценностей «мистификацию мотивов» экспансии. Завоевание Индии или оккупация Египта объяснялось имперской элитой не материальными выгодами Великобритании, а благами, которые якобы получат от этого «туземцы». В имперском культурном поле Англия представала «странствующим рыцарем», освобождающим угнетенные народы от их правительств-угнетателей, что совершенно не соответствовало действительности [12, р. 197–200]. Гобсон видел коренной порок британского «нового империализма» в его авторитарной сущности, в постоянной угрозе демократии со стороны финансовой олигархии и колониальной бюрократии. Только незначительное меньшинство населения империи, проживающих в переселенческих колониях, жило в условиях демократии, и что «политическая и гражданская свобода... просто не существует для подавляющего большинства британских подданных». Большая часть населения империи оставалась в коронных колониях, в которых демократия ограничена «представительским элементом в правительстве» европейского меньшинства и полностью отсутствует для афро-азиатского большинства населения. Он писал: «там, где британское правление реально, там не вводятся свобода или самоуправление, где вводится определенное количество свободы и самоуправления, оно не реально».
7 Мыслитель видел основное противоречие «нового империализма» в том, что его силовая экспансионистская практика нарушала базовые принципы британской конституции, демократических свобод и прав человека. Гобсон писал: «Мы с этих малых островов взяли на себя ответственность управлять огромным агрегатом низших рас во всех частях мира методами, которые противоположны методам управления, которые мы должны ценить для себя… Сама структура нашего партийного правительства, невежество или открытое безразличие министров колоний старших поколений, пристрастная игра коллективных клик и интересов редуцировали наше колониальное правление в целом в течение десятилетий к чему-то промежуточному между качелями и игрой шанса: ближайший подход к любому "смешанному правлению" был долгосрочным давлением… коммерческих интересов, чьей политической целью было приобретение ценностей» [12, р. 116–117]. Коронные колонии управлялись по воле чиновников или офицеров, но никогда и нигде с согласия местного населения. «Мы обязаны делать выбор между хорошим порядком и справедливой административной автократией в соответствии с британским стандартом, с одной стороны, и деликатными, дорогостоящими, сомнительными и беспорядочными экспериментами самоуправления, с другой, и мы …везде …принимаем первую альтернативу» [12, р. 122–123]. Экспансия британского политического деспотизма была чревата ростом реакционных тенденций и во внешней, и во внутренней политике. Для Гобсона авторитарные методы управления могли быть оправданы чрезвычайными обстоятельствами в отдельных колониях, но были неприемлемы в метрополии. Британской демократии угрожали рост бюрократизации и милитаризация государственной и общественной жизни. Рост административного аппарата являлся следствием «нового империализма». Управление отдаленными территориями со специфическими условиями, которым постоянно угрожали или внутренние беспорядки, или внешние вторжения, требовало кадров, обладающих специальными знаниями и местными языками, имеющих опыт жизни в колониях и способных оперативно реагировать на нештатные ситуации. Колониальная «чрезвычайщина» исключала как минимальную коллегиальность в принятии решений, так и общественный контроль в любой форме. Имперская бюрократия проецировала авторитарный стиль управления коронными колониями на управление метрополией. В британской палате общин уменьшалась роль оппозиции при обсуждении законопроектов, посвященных колониальным вопросам. Депутатам было все труднее осуществлять свое право запросов к министрам по поводу деятельности их ведомств. Члены кабинетов уклонялись от детальных ответов или скрывали суть проблем в массе пустых слов. Правительство все больше оттесняло парламентариев в выдвижении законопроектов. Гобсон писал: «антагонизм с демократией вытекает из самих корней империализма как политического принципа... Представительные институты плохо адаптируются к империи... Управление огромной гетерогенной смесью низших рас департаментскими чиновниками из Лондона и их назначение эмиссарами находится вне общественных знаний и контроля... Иностранный, колониальный и индийский секретари в парламенте, постоянные чиновники департаментов, губернаторы и служебный персонал, которые представляют имперское правительство в наших зависимых территориях, не могут контролироваться …волей народа. Подчинение законодателей исполнительной власти и концентрация исполнительной власти в автократии – это необходимые следствия доминирования внешней политики над внутренней» [12, р. 145]. Гобсон отмечал объективные предпосылки роста авторитарных тенденций в управлении колониальной периферией. Он понимал необходимость доверить решения компетентным специалистам. Но это угрожало разрушить основы британской конституционной системы. Уровень авторитаризма «нового империализма» был явно завышен в сравнении с потребностями профессионального управления колониями. Гобсон утверждал, что «этот процесс централизации власти ведет к разрушению представительского правления, сводит палату общин к тому, чтобы быть не более чем машиной для автоматической регистрации декретов, невыбираемость внутренних кабинетов…, необходимая секретность в дипломатии, экспедициях, тайных акциях выдается за …необходимость высоко централизованных автократических или бюрократических методов управления». Гобсон видел угрозу британским ценностям и национальному характеру, вероятность аброгации конституционных прав в возвращении из колоний на родину «пропитанных привычками снобистского превосходства, восхищением богатством и рангом, коррупционными пережитками феодальных неравенств... ост-индских набобов и вест-индских плантаторов, повернувших в развитии назад с своими грабежами, работорговлей и прибылями от коррупции и назначения грабительских цен..., с своим хвастовством, привычкой к господству, величием блеска и ведущим к деградации нашего народа». Эти «набобы» покупали поместья в Южной и Юго-Западной Англии, где проводили время в праздности и роскоши. Они открыто демонстрировали пренебрежение к демократии, использовали свой колониальный опыт, деньги и связи для создания прибыльных предприятий, реализовывали свои политические амбиции, тратя деньги на избрание в палату общин. Так в Великобритании возникали очаги деспотизма, внедрялись «искусство и ремесло тирании», «разврат и роскошь императорского Рима» [12, р. 149–152]. Таким образом, Гобсон выделил основной порок «нового империализма»: рост власти финансовой олигархии и политического авторитаризма в метрополии были связаны с территориальными захватами в тропиках. Для Гобсона проблема заключалась не в самой цивилизаторской миссии, а в методах и цене ее выполнения. Он писал о необходимости целенаправленного прогресса в имперской экспансии: «если организованное правительство цивилизованной державы откажется от задачи, она может выполняться ордой частных авантюристов, работорговцев, пиратов, охотников за сокровищами, торговцев концессиями, которые, вдохновленные жаждой золота или власти, будут заниматься эксплуатацией без общественного контроля и заботы о будущем, производить опустошение политических, экономических и моральных институтов народа, исподволь внушая пороки и болезни цивилизации, импортируя спирт и огнестрельное оружие как наиболее приемлемые предметы торговли, вызывая междоусобные войны для собственных целей и даже устанавливая частный деспотизм с помощью организованных вооруженных сил» [12, р. 230].
8 В качестве альтернативы колониальным авантюрам Гобсон сформулировал комплекс принципов, на основании которых «цивилизованные» европейские правительства должны контролировать «низшие расы». Все действия колониальной бюрократии должны санкционироваться парламентами, осуществляться в рамках законодательства и не носить характер частных предприятий. Британское министерство колоний должно обеспечивать безопасность деятельности всех подданных королевы, но не заниматься патронажем «специальных интересов» отдельных привилегированных групп. Контролируемый прогресс цивилизации во всем мире может осуществляться не отдельными нациями, а «организацией представительства цивилизованного человечества», «истинным международным советом, который аккредитует цивилизованные нации с обязательством образования низшей расы». Любопытно, что Гобсон допускал возможность злоупотреблений даже тогда, когда колониальная экспансия европейских держав будет взята под контроль специальной международной организацией. И в этих условиях отдельные государства будут пытаться использовать авторитет и институты мирового сообщества для достижения своих целей: «существует опасность установления самоизбранной олигархии наций, которая под вывеской цивилизационных процессов может научиться паразитировать на низших расах, используя их для их собственного блага на наиболее тяжелой и сервильной работе и требуя для себя чести и вознаграждения за управление и наблюдение» [12, р. 232, 239]. Идеи Джона Гобсона подтвердились в ходе англо-бурской войны 1899–1902 гг. Авантюризм С. Родса и других «алмазных королей», поддержанных в Лондоне Дж. Чемберленом, привели к ненужным кровопролитиям и разрушениям. Британской империи пришлось мобилизовать все силы, чтобы подавить сопротивление двух крошечных бурских республик. Гобсон часто вспоминал афоризм Наполеона: «великие империи умирают от несварения». Горькие уроки Южной Африки заставили британскую имперскую элиту осознать ограниченность своих способностей по присоединению и освоению захваченных территорий. Великобритания начала готовиться к мировой войне за сохранение своей империи.
Литература 1. Богомолов С.А. Теория имперской федерации Д.А. Гобсона // Ученые записки Ульяновского государственного университета. Сер. Государство и право. Вып. 1 (22). Ульяновск: УлГУ, 2007. комментарии - 0
Мой комментарий
|
Подписка
|
