Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
23659
|
Официальные извинения
970
98612
|
Становление корпоративизма в современной России. Угрозы и возможности
237
80116
Беломонархические интерпретации фашизма в наследии И.А. Ильина 0
434
На фоне сложнейшего переплетения идеологических и внешнеполитических детерминант противостояния Коминтерна и условного коллективного Антикоминтерна периода между мировыми войнами особняком стоят бело-монархические интерпретации фашизма. Закономерный интерес в данном контексте представляет публицистическое наследие И.А. Ильина. 13 сентября 1923 г. в Испании под руководством генерала Мигеля Примо де Риверы был совершён государственный переворот, после которого генерал стал фактическим диктатором и председателем правительства при короле Альфонсо XIII в 1923–1930 гг. Примо де Риверой было приостановлено действие конституции, распущены правительство и парламент, введена цензура [3; 22]. Этот переворот, как и приход к власти в 1922 г. фашистов Муссолини в Италии, поддержанный королём Виктором Эммануилом III, был согласован и одобрен испанским монархом. То, что введение диктатур при сохранении монархии в Италии и Испании совпало по времени и формами реализации, а также шло на фоне становления первого в мире социалистического государства в России и недавнего падения ряда монархий (династии Османских султанов, правящих домов Австро-Венгрии, Германии и России) в результате Первой мировой войны, дало основания представителям международного коммунистического движения [10. C. 17, 221, 222; 13. C. 214–216], а затем и советским обществоведам и историкам считать режим генерала Примо де Риверы фашистским либо близким фашизму, а созданную им партию «Патриотический союз» профашистской, при этом проводя параллели между фашистскими и монархическими движениями[1]. Важно отметить, что Муссолини и Гитлер были антимонархи-стами. Условным «монархистом» можно назвать восстановителя монархии в Испании генералиссимуса Франко. При этом нельзя отрицать, что принципы элитизма, иерархии, вождизма, избранничества, мессианства, «призвания управлять» и трансцендентные, мистические обоснования права на неограниченную власть, органически присущие монархии, были характерны и для идейно-политических течений фашистского типа. Заинтересованным свидетелем эксцессов утверждения фашистского порядка был находившийся на заре прихода Муссолини к власти в Италии И.А. Ильин. Процесс формирования нового политического порядка философ характеризовал в качестве свежей кровавой страницы гражданской войны[2], рассматривал сквозь призму опыта Революции и Гражданской войны в России: «Италия переживает период революции и гражданской войны; и только сверхъестественному напряжению своей гражданственности она обязана тем, что эта революция возглавлена королём и что эта гражданская война проходит без всякого военного фронта и сражений. Надо это усвоить и помнить: резня остановлена диктатурой, а диктатура санкционирована королём. Это не значит, что возможность междоусобия совсем устранена, что страсти не кипят и что внутреннее примирение состоялось. Но всё это властью удерживается в состоянии "анабиозы". Задача же диктатуры в том, чтобы остановленная в 1922 году и как бы "замороженная" резня так и не "оттаяла" бы больше и совсем не пришла в движение…» [8. C. 226–227]. Русский наблюдатель внимательно анализировал организационные формы фашистской диктатуры в Италии. «Фашисты сейчас, – отмечал И.А. Ильин, – наиболее организованная партия. В девять тысяч фашей входит круглым счётом около одного миллиона взрослых итальянцев… Личный состав этого миллиона периодически и по всякому поводу пересматривается и чистится. Фашисты… сильны в войсках и на железных дорогах; они имеют непрерывное дежурство на каждой железнодорожной станции. Кроме того, они все вооружены, все умеют стрелять и имеют за собой опыт великой войны» [8. C. 228]. Такая организация военизированного политического движения импонировала свидетелю ужасов Гражданской войны в России. В наследии И.А. Ильина межвоенного периода часто подчёркивалось историческое родство фашизма с белой идеей[3]. В первой половине ХХ века такая консервативно-монархическая интерпретация фашизма, особенно в сравнительном ретроспективном анализе, была закономерна и оправданна. Сегодня этот аспект часто выпадает из поля зрения исследователей, что объяснимо стремительной идейно-политической трансформацией мира во время и после Второй мировой войны, за которой последовал период ликвидации монархических режимов в одних странах, демократизации монархий в других, глобального движения деколонизации и распада европейских колониальных империй, результатом которого стало возникновение десятков новых государств. Наследие И.А. Ильина - наглядный пример религиозной, этической, философской и эстетической интерпретации фашизма, которая отличается крайним (присущим и политическим движениям фашистского типа) субъективизмом и предвзятым, предельно идеологизированным мировоззрением, выражавшемся в гипертрофированном дисбалансе оценок политических процессов. При этом, быть может, именно в силу собственных убеждений и обусловленной ими аберрации социально-политического анализа, И.А. Ильину удалось наглядно выявить суть политических режимов фашистского типа как реакции на угрозу мировому порядку, исходившую от международного коммунистического движения. При анализе фашизма через призму реакционной белой монархической концепции важно отметить, что при всей своей правой, условно «белой» ориентации фашизм всё-таки возник в 1920-х – 1930-х годах XX века, а значит, уже в силу этого не мог не адаптироваться к социально-экономическим и политическим условиям своего времени, эпохи индустриального «восстания масс», пользовался как правой, так и левой риторикой. Идеология фашизма носила гибридный характер, который и обусловил трудность однозначной его интерпретации как в период формирования, так и сегодня. Вызванный опасностью эскалации революционных потрясений фашизм не был и не мог быть настолько очевидно «белым», какой была реставрация Бурбонов во Франции 1814–1830 годов. «Белая» интерпретация фашизма в XX веке – аберрация религиозно-монархического белогвардейского эмигрантского сознания И.А. Ильина, которая может вызывать удивление и даже сбивать с толку, и тем не менее имеет в себе верное понимание внутренней исторической, социально-экономической и политической природы фашизма, процесса его эволюции как реакционной идеологии и практики. Примечательно, что глубинные корни фашизма, его классовую, в том числе «бело-монархическую» природу хорошо понимали теоретики-марксисты [6. Т. 8. С. 136]. В силу бескомпромиссного, подавляющего прочие эмоции непримиримого антикоммунизма и эмоционально-эстетической предрасположенности к воодушевлённо-поэтической правой риторике и эффектным жестам И.А. Ильину в анализе фашизма регулярно изменял здравый смысл и не хватало последовательности, что, тем не менее, не лишает его оценки интереса и исторического значения в качестве характерных свидетельств эпохи. Противоречия рационального осмысления и эмоционально-эстетических и стилистических предпочтений, личных симпатий и антипатий видны, например, в девяти написанных И.А. Ильиным «Письмах о фашизме», в которых бьёт через край восхищение личностью «Архимеда фашизма» – Муссолини [8. C. 250], восхваляются его «прозорливость», «политический гений» и «чувство ответственности», и тут же констатируются примитивность и дилетантизм его внешней политики на конкретном примере проблемы Тироля – Альто-Адидже во взаимоотношениях с Австрией. Симпатии мыслителя как теоретика-правоведа были на стороне авторитарных, а не тоталитарных методов управления государством. В контексте осмысления феномена фашизма в широкой сравнительной исторической перспективе эволюция взглядов И.А. Ильина на фашизм, в том числе на фашистские течения русской эмиграции, интересна при изучении и осмыслении общих идейных установок режимов фашистского типа на антикоммунизм, антибольшевизм, а в конечном практическом итоге антисоветизм, который накладывался на веками существовавшую антироссийскую и антирусскую политическую и идеологическую ориентацию стран Запада. Самым вопиющим примером такого сочетания новых и старых тенденций был нацизм, идеологи которого умудрились сочетать вековую русофобию и агрессивные традиции немецкой военной и культурной экспансии на Восток с расизмом и антисемитизмом. Профилактика победы мирового коммунизма при помощи фашизма оказалась тем случаем, когда лекарство страшнее болезни, но понятно это стало далеко не сразу. В ходе и после крушения Третьего рейха И.А. Ильин анализировал стратегические ошибки Гитлера, упрекал надеявшихся на Гитлера и считавших возможным тактический союз с ним ради свержения большевиков белоэмигрантов-монархистов в наивности, но сам на заре становления хрестоматийных «фашизмов» Италии и Германии не избежал аналогичных заблуждений.
Фашизм как форма белого движения И.А. Ильин рассматривал фашизм в качестве формы белого движения. В статье 1928 г. «О русском фашизме» указывалось, что зародившееся в России в конце 1917 г. «рыцарственное белое движение» затем проявило себя в революциях в Германии и Венгрии, после чего пришло к власти в форме фашистского режима в Италии. «Этот политический успех заставил …современников говорить и думать о фашистском «методе» (т.е. о верном способе) борьбы с большевицкой заразой, и вызвал организационные подражания в других странах (Франция, Англия, Чехословакия). И, как это нередко бывает…, одна из форм белого движения (именно национально-итальянская), имевшая на месте серьёзный успех, заслонила собою другие драгоценные и необходимые формы и дала своё имя всему движению в целом» [7. С. 259]. Иван Ильин не был фашистом, но он хотел бы им быть в России накануне и во время Октябрьского переворота, использовать фашистскую диктатуру в специфических, соответствовавших российским реалиям формах для предотвращения революции с перспективой смягчения тоталитарного режима до более мягких форм авторитаризма. Этот, отчасти завистливый, постоянно оглядывающийся на опыт революции и провал белого движения в России взгляд на фашизм как эффективное контрреволюционное средство, которое могло бы быть использовано против большевиков, даёт все основания утверждать, что сами большевики в своём понимании фашизма были правы, верно оценивали его как политическую силу реакции, возникшую в качестве способа борьбы с первым коммунистическим государством, осмелившимся провозгласить глобальные притязания своей социально-экономической и политической системы как наиболее передовой и отвечающей интересам трудящихся всего мира. В фашизме как частном проявлении более широко понимаемого белого движения И.А. Ильина как антикоммуниста и традиционалиста не устраивал присущий фашизму секулярный, светский, отчасти даже антирелигиозный характер, проявлявшийся в утрированном внимании к овладению материальным миром, решению конкретных осязаемых задач социально-экономического развития и модернизации, претензиях на соперничавшую с церковью тотальную власть над душами людей. «Белое движение, – писал философ, – может и не иметь военного характера (как было у нас), и совсем не связано непременно с захватом власти или с отвержением парламентаризма (как было в Италии); напротив, оно может иметь чисто штатскую и совершенно законную форму и может быть целиком направлено на поддержание и укрепление существующей власти и наличной формы правления. Так, русское белое движение возникло слишком поздно и должно было принять гражданскую войну, начатую большевиками; но итальянское белое движение сложилось своевременно и могло избавить свою страну от гражданской войны. Однако белым итальянцам (фашистам) пришлось всё же решиться на восстание, и только благодаря исключительному такту Муссолини и его величества короля это восстание не превратилось в революцию, а стало высочайше узаконенным переворотом; напротив, белые англичане во время угольной забастовки 1926 года не начинали восстания, но …поддерживали наличное …правительство» [7. C. 260–261]. Пророческими оказались мысли И.А. Ильина о том, что в будущем новые политические движения фашистского типа могут оказаться чуждыми белой консервативной и монархической идее: «Если белое движение совсем не есть непременно фашизм, то, с другой стороны, возможно, что появятся такие новые «фашизмы», в которых не будет ничего белого» [7. C. 261]. Действительно, пришедшее к власти в Германии национал-социалистическое движение было далеко от каких-либо аналогий с белой контрреволюцией. И хотя в среде старой консервативной бюрократии, юнкерских и аристократических кругах теплились надежды на этот счёт, образ действий и мыслей, равно как и идеология нацистских вождей опровергали наличие каких бы то ни было ос-нований для подобных ожиданий. «Героическим и действительно белым адмиралом» [7. 262] называл И.А. Ильин Миклоша Хорти. Восторгаясь Муссолини и Гитлером, в качестве сопо-ставимой фигуры И.А. Ильин назвал одного из руководителей Белого движения в годы Гражданской войны в России генерала Врангеля (1878–1928) [8. С. 324], создавшего в 1924 г. Русский общевоинский союз (РОВС), объединивший значительную часть участников Белого движения в эмиграции и ставший для мыслителя площадкой применения разрабатываемых идеологических концепций. Однако философ находил и более неожиданные параллели: «Итальянский фашизм … выговорил по-своему, по-римски то, чем искони стояла и строилась Русь: идею Мономаха и Сергия Радонежского, идею русского миссионерства и русской колонизации, идею Минина и Пожарского, идею закрепощения сословий, идею Петра Великого и Суворова, идею русской армии и белого движения… Фашизм не даёт нам новой идеи, но лишь новые попытки по-своему осуществить эту христианскую, русскую, национальную идею применительно к своим условиям» [6. Т. 7. С. 495]. Подобный взгляд на роль «фашистского интернационала» в мировой политике 1930-х годов закономерно был назван одним из критиков И.А. Ильина православным «монархиствующим белым фашизмом» [6. Т. 5. С. 366]. Указанной концепции фашизма по объективным причинам было не суждено претвориться на практике, однако благодаря интеллектуалам русской эмиграции удалось оставить след в виде идейного наследия, позволяющего глубже понять феномен фашизма как социально-политического явления, проследить его трансформации и особенности восприятия свидетелями-современниками на разных этапах его развития. В 1930-е годы, период становления, теоретического и идейно-политического осмысления фашизма, часто подразумевалось , что монархист = антикоммунист, а значит = фашист. Подобный ход мыслей запечатлён не только в публицистике межвоенной Европы, но и в художественной литературе рассматриваемого периода. Например, в «Триумфальной арке» Э.М. Ремарка: «А это испанские монархисты. Самые что ни на есть махровые фашисты. Жалкие остатки этого сброда, все другие давным-давно вернулись домой. А эти всё никак не решатся. Франко, видите ли, для них слишком груб. Что до мавров, истреблявших испанцев, то против них они, разумеется, ничего не имеют» [17. C. 61]. На стороне испанских фашистов в испанской Гражданской войне участвовали немногочисленные, но запомнившиеся русские эмигранты-монархисты. Впрочем, в сложную эпоху становления массовых тоталитарных идеологий мотивация отдельной личности могла носить сложный и не всегда очевидный характер. В мотивации русских профашистски настроенных эмигрантов часто доминировали не монархические, а прежде всего антикоммунистические мотивы. Показательно описанное немецким писателем недоразумение – неправильные идеологические ожидания испанских эмигрантов, рассчитывавших, что немец и русский в изгнании будут готовы поднять бокалы за победу испанских фашистов. Указанный эпизод демонстрирует образ мыслей и восприятие фашизма межвоенного периода современниками. В первой четверти XXI века особенно важно изучать фашизм всесторонне и прежде всего через призму времени его становления и развития, поскольку данное социально-политическое, культурное и идеологическое явление, сам нарратив его восприятия со временем сильно менялись. Сегодня западные либеральные идеологи суммируют «тоталитаризмы», искусственно уравнивают коммунизм и фашизм, не опираясь на почву конкретного исторического анализа. При таком подходе теряются из виду побочные идеологические течения, связанные с фашизмом, представлявшие собой элементы и этапы его идейного формирования. Для современников, особенно из среды традиционалистов и представителей левого политического спектра, отдельные точки идеологического пересечения фашизма и монархизма были очевидны. Сегодня эти пересечения приходится открывать заново, поскольку они утратили очевидность. Идея монархического лидерства и вождизма – не основная тема соприкосновения рассматриваемых идеологических течений. Наиболее важно «отставание» монархической идеологии от быстро менявшейся исторической эпохи после Первой мировой войны. Сторонники кайзера в Германии, монархисты России и Испании могли возлагать на близкие фашизму и собственно фашистские силы надежды, которые исторически уже не были оправданны. Так, очевиден антимонархизм гитлеровского режима. Время монархий ушло, но по инерции они существовали, память и приверженность этой форме правления изживались медленнее, чем происходили социально-экономические и политические изменения. Несмотря на принципы вождизма, тоталитарные режимы ХХ века были продуктами массового индустриального общества. Монархические интерпретации фашизма межвоенного периода быстро стали анахронизмом, но сохраняют интерес и актуальность для глубокого и всестороннего понимания фашизма «в его эпохе», а также осмысления мотивации части поддерживавших его идеологов и публицистов, равно как исследование пересечений монархических и фашистских мировоззренческих установок важно для понимания формирования и эволюции политических идей, представлений и ценностей. В концепцию белого фашизма И.А. Ильина вписываются идеи фалангизма Хосе Антонио Примо де Риверы, а в ещё большей мере – традиционалистский режим генерала Франко. Важно, что, обнаружив в истоках фашизма следы белого движения, мыслитель увидел потенциал перерождения фашизма в качественно отличные от белой политические формы. Фашистские организации русских эмигрантов И.А. Ильин предостерегал от копирования возникших за рубежом партийных форм, опасаясь, что новые разновидности фашистских движений утратят следы белой идеи. Это показывает, что для И.А. Ильина фашизм как ответвление белого движения являлся философско-этической, мировоззренческой, а не конкретно-исторической и политической концепцией.
Поиск общности в идеологиях фашистской Италии, нацистской Германии и Белого движения в России Показательны оценки И.А. Ильина мирового фашизма в целом и немецкой его разновидности в частности как глобальных антибольшевистских реакционных сил, призванных остановить социалистические преобразования советского типа. В статье «Национал-социализм», опубликованной в мае 1933 г., идеолог эмигрантского РОВС писал: «Что сделал Гитлер? Он остановил процесс большевизации в Германии и оказал этим величайшую услугу всей Европе. Этот процесс … далеко ещё не кончился, червь будет и впредь глодать Европу изнутри. Но не по-прежнему. Не только потому, что многие притоны коммунизма в Германии разрушены; не только потому, что волна детонации уже идёт по Европе; но главным образом потому, что сброшен либерально-демократический гипноз непротивленчества. Пока Муссолини ведёт Италию, а Гитлер ведёт Германию – европейской культуре даётся отсрочка. Гитлер взял эту отсрочку прежде всего для Германии. Он и его друзья сделают всё, чтобы использовать её для национально-духовного и социального обновления страны. Но взяв эту отсрочку, он дал её и Европе. И европейские народы должны понять, что большевизм есть реальная и лютая опасность; что демократия есть творческий тупик, что марксистский социализм есть обречённая химера; что новая война Европе не по силам, – ни духовно, ни материально, и что спасти дело в каждой стране может только национальный подъём, который диктаториально и творчески возьмётся за «социальное» разрешение социального вопроса» [8. C. 319–320]. Аргументы И.А. Ильина свидетельствуют о глубоком кризисе мирового порядка межвоенного периода, исчерпании идеологического потенциала и нравственных ресурсов демократии и либерализма. «В Германии роизошёл законный переворот. Германцам удалось выйти из демократического тупика, не нарушая конституции. Это было … легальное самоупразднение демократически-парламентского строя. И в то же время это было прекращением гражданской войны, из года в год кипевшей на всех перекрёстках» [8. C. 320]. Религиозный, «верующий» дух служения национал-социализма по И.А. Ильину – «Дух, роднящий немецкий национал-социализм с итальянским фашизмом. Однако не только с ним, а ещё и с духом русского белого движения» [8. C. 322]. То есть и десятилетие спустя после прихода к власти Муссолини в Италии, на заре прихода к власти в Германии нацистов во главе с Гитлером мыслитель продолжал считать русское белое движение созвучным идеологии и эстетически-этическим представлениям фашистов. По мнению И.А. Ильина, «каждое из этих трёх движений имеет …особые черты, черты отличия. Они объясняются и предшествующей историей каждой из трёх стран, характером народов и размерами наличного большевистского разложения (1917 г. в России, 1922 г. в Италии, 1933 г. в Германии), и расово-национальным составом этих трёх стран... Белое движение возникло прямо из неудачной войны и коммунистического переворота, в величайшей разрухе и смуте, на гигантской территории, в порядке героической импровизации. Тогда как фашизм и национал-социализм имели 5 и 15 лет собирания сил и выработки программы; они имели возможность подготовиться и предупредить коммунистический переворот; они имели перед собою опыт борьбы с коммунизмом в других странах; их страны имеют и несравненно меньший размер и гораздо более ассимилировавшийся состав населения. А еврейский вопрос стоял и ставился в каждой стране по-своему» [8. C. 323]. Совершенно в фашистской стилистике[4] выдержано следующее обобщение И.А. Ильина: «Основное … единит все три движения: общий и единый враг, патриотизм, чувство чести, добровольно-жертвенное служение, тяга к диктаториальной дисциплине, к духовному обновлению и возрождению своей страны, искание новой социальной справедливости и непредрешенчество[5] в вопросе о политической форме. Что вызывает в душе священный гнев? чему предано сердце? к чему стремится воля? чего и как люди добиваются? – вот что существенно. Конечно, германец, итальянец и русский – болеют каждый о своей стране и каждый по-своему; но дух одинаков и в исторической перспективе един» [8. C. 323]. Этот восторженный панегирик глобальному фашистскому интернационалу примечателен в качестве примера фашистской самоидентификации видного представителя и идеолога русской белой эмиграции. Советские коммунисты, большевики, марксисты подписались бы под такой интерпретацией фашизма как очередного выражения и подтверждения стремлений господствующих классов, борющихся за сохранение своих привилегий и благоприятного для них порядка. Реакционная сущность фашизма, как ответа на революционные потрясения, постигшие находящиеся в глубоком социально-экономическом и политическом кризисе страны межвоенной Европы, была общим местом советских подходов к пониманию фашизма и находит подтверждения. Частично восторженные оценки И.А. Ильиным национал-социализма можно объяснить сложными обстоятельствами выживания в Германии, а также активными антикоммунистическими убеждениями философа, выражавшимися в том числе в публикации антисоветских работ: так, в 1932 г. под псевдонимом Юлиус Швейкерт на немецком языке вышла работа И.А. Ильина «Возникновение большевизма из духовного кризиса современности» в издании «Разверзание преисподней. Поперечный разрез большевизации Германии» [23]. Впрочем, сотрудничество с курировавшим антисоветскую белую эмиграцию в Германии и внешние связи нацистской партии, прекрасно говорившим по-русски балтийским немцем, будущим рейхсминистром оккупированных восточных территорий Розенбергом у мыслителя не сложилось, и он ещё до начала Второй мировой войны эмигрировал из Германии.
Послевоенное переосмысление ошибок политических движений фашистского типа Анализируя опыт политических режимов фашистского типа, И.А. Ильин выделил шесть основных ошибок фашизма, которые дают собирательное представление о сущности фашизма, сформировавшееся за четверть века непосредственных наблюдений философа за его трансформациями: «1. Безрелигиозность. Враждебное отношение к христианству, к религиям, исповеданиям и церквам вообще.
История опровергла значительную часть предсказаний Ильина и его оценок фашизма. Ярый антисоветизм привёл к тому, что даже после краха фашистского режима в Италии и разгрома нацистской Германии в ходе Второй мировой войны именно фашистская политическая модель до конца казалась философу единственным надёжным вариантом предотвращения «советизации» и низвержения Советского государства. Только ориентирами для мыслителя в конце 1940-х – начале 1950-х годов были не «эталонные» социально-политические модели Италии и Германии, а сохранившиеся после войны периферийные «фашизмы» франкистской Испании и Португалии Салазара. В статье от 6 декабря 1948 г. «О фашизме» Ильин отмечал, что Франко и Салазар поняли ошибки фашизма в его итальянском и немецком прочтениях и не называют так свои режимы [6. Т. 2. С. 89]. Понимая двусмысленность и неуместность в послевоенных условиях профашистских симпатий, представителям воинствующей антисоветской эмиграции И.А. Ильин советовал не пользоваться дискредитировавшим себя словом «фашизм», как избегали о нём упоминать после войны политические режимы Иберийского полуострова.
Обобщённый «тоталитаризм»: новые интерпретации фашизма После дезинтеграции СССР российские справочные издания стали менять стилистику определения фашизма. В ряде случаев обнаруживается настойчивый ввод в научный оборот прижившегося на либеральном Западе расширительного толкования фашизма. В этом проявляется тенденция упорных попыток вытеснения данного понятия концепцией «тоталитаризма», под видом которого предлагается анализировать даже такие радикально противоположные и идейно-политически враждебные друг другу идеологии, как коммунизм и нацизм. Расширительные, оторванные от исторического контекста времени и места интерпретации фашизма, однобоко и искусственно уравнивающие его с коммунизмом, концентрируют внимание на схожих механизмах массовой поли-тической мобилизации индустриальных обществ ХХ века, однопартийной системы и подавления личности, однако умышленно выводят из фокуса научного анализа важнейшие доктринальные, мировоззренческие, идеологические противоречия, а также разницу реализовывавшейся социально-экономической политики, политической практики и, самое важное, разницу мотивации. Однобоко уравнивающий враждебные друг другу «тоталитаризмы» взгляд диктовался и продолжает диктоваться задачами информационного противоборства и идеологического сдерживания сначала СССР, а сегодня РФ, поскольку приводит к попыткам уравнивания роли нацистской Германии и Советского Союза в политической истории ХХ века, дискредитации и умаления вклада СССР в Победу над нацистской Германией и возглавлявшимся ею фашистским интернационалом. После Второй мировой войны и в ещё большей степени после дезинтеграции СССР [4; 14; 20] Запад стал активно разрабатывать концепцию тоталитаризма [1; 2; 15; 19], позволяющую включать в себя любые идеократические политические режимы и идеологии вне зависимости от их конкретного содержания и противоречий. В равной степени в западной литературе стал проявляться интерес к феномену «полуфашистских», или «парафашистских» (parafascism) режимов [25. P. X–XVI]. В условиях отдаления от исторического периода формирования политических режимов «классического фашизма», равно как и в результате хорошего финансирования соответствующих исследований в ряде западных государств, типология фашизма неимоверно расширилась и усложнилась. Данный процесс имеет и положительные и отрицательные стороны. К положительным аспектам относится возможность более глубокого и разноаспектного изучения темы и контекста возникновения фашизма, к отрицательным – тенденция к размыванию консенсусного понимания данного феномена, зачастую сопровождающееся отступлением от здравого смысла, увлечением специфическими односторонними, достаточно узкими определениями либо конъюнктурно-пропагандистским использованием термина применительно к любым политическим антагонистам [24]. «Сегодня идеологи неолиберализма – констатирует Сергей Кара-Мурза – активно деформируют реальный образ фашизма, вычищая из него суть и заостряя внешние черты так, чтобы этот ярлык можно было прилепить к любому обществу, которое не желает раскрыться Западу» [9. С. 9]. Наиболее очевидным отрицательным проявлением указанных тенденций является тот факт, что применение современных концепций обобщённого и усреднённого «тоталитаризма» ограничено современным же академическим дискурсом, политической модой и конъюнктурой, однако, как правило, не применимо к осмыслению собственно исторически существовавших политических режимов, которые самопозиционировались и воспринимались в качестве фашистских, противопоставлявших себя «мировому коммунизму». На практике пагубная для релевантного исторического анализа и сравнительных политологических исследований закономерность неадекватности расширительных интерпретаций фашизма проявляется в том, что многие современные концепции при знакомстве с документами 1920–1940 годов оказываются нонсенсом, совершенно несоответствующими словоупотреблению и контексту, существовавшим в период возникновения и политической эволюции фашизма. Такое произвольное «переформатирование» фашизма в обобщённый и унифицированный с «коммунизмом» «тоталитаризм» не имеет под собой никаких научных обоснований, затемняет сущность сложнейших идейно-политических противоречий первой половины ХХ столетия. Оно может иметь объяснение в многочисленных исследованиях в области индивидуальной и социально-политической психологии [1; 2; 15; 19], этики и культуры, однако не имеет никаких обоснований с точки зрения политологии и исторической науки применительно к конкретным политическим режимам и социально-политическим обстоятельствам конкретных времени и места. Попытки смешения и унификации «тоталитаризмов» диктуются стремлением использовать прошлое в целях решения текущих политических задач, практической реализации исторической политики, политики идентичности и политики памяти в качестве важнейших направлений информационной политики и информационного противоборства. Латвийский дипломат Карлис Озолс в увидевших свет в конце 1930-х годов мемуарах писал: «Если бы не было Ленина, Троцкого, Сталина, этих основоположников российского большевизма, не могло быть ни Муссолини, ни Гитлера, провозвестников и осуществителей идей ультра национал-социализма. Всякое действие вызывает противодействие. Это закон не только природы, но и политики, и сожительства народов» [12. С. 138]. Немногим позже, в вышедшей в 1945 году классической для англосаксонского мира работе «История западной философии и её связи с политическими и социальными усло-виями от античности до наших дней» Бертран Рассел отмечал, что «марксизм и фашизм представляют собой философии, выражающие дух современного индустриального государства» [16. C. 914]. Эти оценки дополняют друг друга. Каждая из них отчасти верна, но неполна. Философ прав в том, что и марксизм, и фашизм являлись идеологическими направлениями массового общества индустриальной эпохи, верно и замечание дипломата, касающееся реактивной сущности фашизма, как идеологии возникшей в ответ на вызов коммунистической доктрины, материальной и политической опорой для которой в общемировом масштабе стала Москва. Однако Озолс не продолжил цепь рассуждений. Действительно, существует масса аргументов за то, что без советского коммунизма не было бы и фашизма, однако подобный подход упрощает картину и не учитывает более широкий и глубокий контекст проходивших социально-экономических и политических трансформаций, поскольку Ленин, Троцкий, Сталин появились не на пустом месте. Факт возникновения первого в мире социалистического государства в России стал итогом длительного и сложного процесса вызревания идеологических установок, политического мировоззрения и сложившихся обстоятельств исторического развития Западного мира. Сам большевизм был реакцией и ответом на социально-экономические и политические противоречия мирового порядка на рубеже XIX и XX веков. Более того, исторический период между двумя мировыми войнами характеризовался удручающими кризисными явлениями, которые закономерно вызывали вопросы о том, способны ли инструменты либеральной экономической политики, рыночной экономики и демократии обеспечить стабильное экономическое развитие и предотвратить скатывание общества к хаосу и анархии. И марксистские, и фашистские политические режимы приходили к власти в сложных социально-экономических условиях, искали ответы на объективные вызовы времени, которые далеко выходили за рамки собственно противостояния глобальных марксизма и фашизма, Коминтерна и «коллективного Антикоминтерна» [18]. Благодаря наличию значительного количества точек соприкосновения на ниве антисоветизма после Второй мировой войны многие фашисты, их пособники и организации безболезненно интегрировались в «свободный» Западный мир эпохи холодной войны, а ряду фашистских политических режимов удалось вполне гармонично трансформироваться в либерально-демократические государства, принятые в сообщество «цивилизованных европейских стран» под зонтиком НАТО и США. Условная глобальная цель фашизма оказалась достигнута срывом сценария общемирового развития по советской альтернативной модели социально-экономического, социокультурного и политического проектирования.
Литература 1. Адорно Т. Исследование авторитарной личности. М.: Серебряные нити, 2001. [1] Примечательно, что в статье «Фашизм» в Малой советской энциклопедии диктатура М. Примо де Риверы характеризуется в качестве «военно-фашистской» [11. Т. 9. Cт. 891–892. См. также: 22]. [2] В 1924 г. И.А. Ильин провёл много времени в Италии, работая над книгой «О сопротивлении злу силою». В следующие два года в парижской газете «Возрождение» мыслителем были опубликованы девять статей о фашизме («Письма о фашизме») [8. С. 223–261]. [3] Происхождение термина «белые» связано с традиционно сложившимся к началу XX века использованием красного и белого цветов в политических целях. Во времена Великой французской революции противники революционных изменений – монархисты использовали белый геральдический цвет французской королевской династии для выражения своих политических взглядов. Представителей антисоветских иностранных держав, равно как и контрреволюционных сил внутри страны, в советской публицистике эпохи Гражданской войны стали именовать «белыми». Так в обиход вошли понятия: «белофинны», «белочехи», «белополяки», «белоэстонцы», «белоказаки» и т.д. [5] «Красные» – наименование социалистов и близких им движений (лейбористов, социал-демократов, коммунистов) в XIX – начале XX века, получившие название из-за использовавшегося ими в качестве символа революционной борьбы пролетариата красного флага. В ходе Гражданской войны в России «красные» – наименование большевиков и союзных им сил, антоним «белых». [4] Ср., например, с отдельными пафосными пассажами опубликованных дневников министра иностранных дел фашистской Италии и зятя Муссолини графа Галеаццо Чиано [21]. [5] Непредрешенчество – принцип внутренней политики, проводившийся Временным правительством в ходе революции 1917 г. и принятый Белым движением в ходе Гражданской войны в России, заключавшийся в признании необходимости принятия решения о форме государственного устройства Учредительным собранием. комментарии - 0
Мой комментарий
|
Подписка
|
