Классическая модель либерал-империализма сформировалась в Великобритании в последней трети XIX в., в зените развития империи. Во второй половине столетия Великобритания начала терять единоличную экономическую гегемонию в качестве «мастерской мира». Германия и другие державы континентальной Европы догоняли и опережали «владычицу морей» в развитии новых индустриальных технологий. США постепенно вытесняли свою бывшую метрополию с рынков Латинской Америки, а Россия становилась все более опасным конкурентом в Центральной и Восточной Азии. Британская политическая и интеллектуальная элита столкнулась с новыми вызовами и была вынуждена пересматривать отношения центра с переселенческими и коронными колониями.
Одним из первых изменение ситуации заметил Чарльз Дилк. В июне 1866 г. сразу после окончания Кембриджского университета он отправился в кругосветное путешествие через США, Австралию, Новую Зеландию и Индию. На основании своих путевых впечатлений Дилк написал книгу «Более Великая Британия», которая принесла ему широкую известность [1, 10]. 17 ноября 1868 г. Дилк был избран в палату общин и быстро стал одним из лидеров радикального крыла либеральной партии. Молодой и перспективный политик обозначил основное отличие теории «нового империализма» от «манчестерской школы» фритредеров, противопоставив имперскую идею «Более Великой Британии» национальной идее «малой Англии».
Ричард Кобден и его сторонники опирались на экономическую теорию Адама Смита, абсолютизировавшего роль свободного рынка и отводившего государству роль «ночного сторожа». Чарльз Дилк опирался на Джона Милля, который не видел противоречий между рынком и империей. В «Основаниях политической экономии» (1848) Милль сформулировал три базовых тезиса либерал-империализма. Во-первых, британский контроль являлся лучшей гарантией прав собственности и умеренного налогообложения для колонистов, обеспечивая владение результатами их труда. Во-вторых, включение в империю уничтожало обычаи и суеверия, мешающие свободной коммерческой деятельности. В-третьих, единая имперская экономика обеспечивала привлечение из метрополии в колонии капитала и квалифицированных специалистов, становящихся «возбуждающим примером» для местного населения.
Сущность «Более Великой Британии» – англосаксонский национализм, объединяющий метрополию и переселенческие колонии, а не империя как система иерархических политических связей господ и их вассалов [2, 4, 9, 11]. Смысл британской имперской идеи заключался в расселении и распространении влияния англосаксонской расы в глобальном масштабе. Дилк писал: «Концепция величия нашей расы, всегда опоясывавшей землю, в том, что она обречена распространяться... Развитие Англии Елизаветы обнаруживается не в Британии Виктории, но в половине обитаемого мира. Если два маленьких острова вежливо именуются “Great”, то Америка, Австралия, Индия должны формировать “Greater Britain”» [8].
В построении своей теоретической концепции Дилк опирался на две методологические установки. Во-первых, это стремление к системному сциентистскому исследованию основ возникновения и развития англосаксонской нации («расы»), и во-вторых, понимание мировой истории, как конкуренции мировых держав. Ареной такого противоборства являются территории с различными природно-климатическими условиями, а его результатом – формирование государств со столь же различными политическими характеристиками.
Первое кругосветное путешествие позволило Дилку осознать две ведущие тенденции мирового развития второй половины XIX в.: «сжимание» глобального пространства, сокращение расстояний в результате развития индустриальных средств транспорта и связи и, вследствие этого, обострение борьбы мировых держав за источники сырья и рынки сбыта промышленной продукции.
Основной принцип выживаемости государств заключается в нахождении их оптимальных размеров. Следовательно, расширение территории является не самоцелью, а средством усиления государства. Исходя из этого, Дилк делал вывод, что главная угроза для Британской империи заключалась в политике инсулярности, т.е. сведения к «Малой Англии», ограниченной британскими островами. Продолжение политики фритреда неизбежно вело к экономическому упадку, политическим кризисам и социальной стагнации. Молодой либерал писал: «то, что возвышает нас над провинциализмом гражданства Малой Англии – наше гражданство в великом саксонстве, которое включает все лучшее и мудрейшее в мире» [8, P.155-156].
Другой основной принцип имперской геополитики Дилка – это омфализм (по-гречески omfalisозначает пуп). Он обосновывал закономерность трансформации географических центров силы в политические, а также перехода мирового доминирования к централизованным государствам имперского типа, охватывающим целые континенты. В более поздних «Проблемах Более Великой Британии» (1890) Дилк анализировал положение в переселенческих колониях на основании принципов социал-дарвинизма. В Северной Америке вступили в схватку за выживание пришельцы-англосаксы и аборигены-индейцы. Победа первых была обусловлена их сплоченностью («гомогенностью в изоляции») и привычными природно-географическими условиями, похожими на Западную Европу. В итоге англосаксы стали «агентами в развитии энергии, мастерства и мужества в народе янки» [7, 12].
Британские колонисты в Северной Америке, по мнению Дилка, сумели объединить представителей различных европейских наций, подавить «неблагородство души», т.е. преступные наклонности ирландцев, лень и расхлябанность итальянцев и славян. Англосаксы распространили на всем континенте высокопродуктивное фермерское сельское хозяйство, которое привело к упадку «индейскую цивилизацию», основанную на примитивных промыслах, охоте и рыбной ловле. В отличие от европейцев, индейцы оказались не способны к ассимиляции с англосаксами, т.к. уступали им по интеллектуальным, моральным и физическим качествам. Возможность заимствования индейцами рыночных форм экономической деятельности рассматривалась Дилком как чисто гипотетическая. «Английские попытки ввести цивилизацию или изменить существующую... неизменно кончаются гибелью или разрушением туземных рас... Если бы было возможно изменить его (индейца – С.Б.) способ жизни, медленно привести его в агрокультурное состояние, он стал бы умелым и трудолюбивым работником и ценным жителем Западных земель». И далее: «постепенное вымирание низших рас не только закон природы, но и благо для человечества» [8, 12].
2
Дилк допускал не только вымирание аборигенов, но и более перспективную возможность их эмансипации, как «привыкания к свободе». Рабы, привезенные из Африки, и индейцы вполне могли постепенно отвыкать от лени и воровства. Победа в гражданской войне северных штатов над южными дала афроамериканцам гражданское равноправие и поставила их в равные с белыми условия экономической и политической свободы. Рыночная экономика не только создавала возможности для преуспевания и обогащения, но и принуждала к труду угрозой голода и нищеты. Дилк считал, что участие бывших рабов в рыночной конкуренции, овладение навыками коммерции и индустриального труда должно сопровождаться предоставлением им избирательных прав, что обеспечивало мирное сосуществование и сотрудничество рас [8, P.21-31].
Таким образом, англосаксонская раса объединила в Северной Америке под своим началом другие расы – европейские, африканские и азиатские. В первой переселенческой колонии Великобритании на основе ее цивилизационного генотипа, комплекса стандартов социальной организации и поведения возникла модель расового сотрудничества. В будущем она должна распространиться в глобальном масштабе. Дилк писал: «Америка становится не английской, но мирообъемлющей в разнообразии своих типов, и так как английский элемент дал язык и историю этой земле, Америка обещает англосаксонской расе моральное руководство земным шаром, управление человечеством через саксонские институты и английский язык» [8, P.318].
В начале своей политической карьеры Дилк оптимистично смотрел на перспективы развития Британской империи. Выдающиеся качества англосаксонской расы должны были уберечь империю от распада и позволить ей одержать победу в конкуренции с другими расами – китайской, русской и латинской. Викторианская мораль в этом случае становилась органичной основой имперских достоинств – благородства, щедрости, широты взглядов, серьезности, умеренности, трезвости и любви к странствиям. Империя должна была сделать англосакса гражданином мира и позволить ему выполнить свое жизненное предназначение, заключающееся в управлении миром. По его мнению, «расширение морального и интеллектуального горизонта всемирным характером Британской империи равно выгодно колонисту и остающемуся дома британцу... Связь Объединенного Королевства и Канады, Австралии, Новой Зеландии, Южной Африки стимулирует энергию английского народа и предотвращает рост безнадежного провинциализма в самих колониях» [7].
В «Более Великой Британии» Дилк декларировал свою приверженность к географическому фритреду, т.е. к развитию международного разделения труда в режиме неограниченной конкуренции. Но в анализе проблем развития отдельных колоний на Дилка проявилось влияние теории Джона Милля, выступавшего за государственное регулирование социальных и экономических отношений [3].
По мнению Дилка, власти Канады и Австралии должны проводить протекционистскую политику, защищая развивающуюся местную промышленность от импорта товаров из индустриальных стран континентальной Европы, угрожавшего разорением местным предприятиям. В начале индустриализации население колоний было вынуждено соглашаться на завышенные цены и худшее качество местных товаров, чтобы «помочь своей стране на дороге к национальному единству и богатству». В государственном единстве Дилк видел условие достижения экономической независимости: «истинное национальное существование достигается, когда страна становится способной обеспечить своих граждан теми товарами, без которых они не могут существовать в состоянии комфорта» [8, P.67].
Чтобы преодолеть издержки «дикого капитализма», государство было обязано регулировать социальные и демографические процессы. Во второй половине XIX в. увеличение населения колоний позволило поставить вопрос о контроле иммиграции. Это в первую очередь означало запрет въезда пауперов, не имевших профессиональной квалификации и не способных к производительному труду. Неконтролируемая иммиграция увеличивала безработицу и преступность, снижала уровень жизни всех слоев населения. Ввоз рабочей силы должен быть уравновешен соответствующим ввозом капитала, что обеспечивало сбалансированное и устойчивое экономическое развитие колонии. Т.к. в обычных условиях иммиграция превышала инвестиции, то административные ограничения и государственные субсидии иммигрантам должны были восстанавливать баланс.
Дилк доказывал, что неограниченная иммиграция опасна для традиций и культуры принимающей страны: «страна, в которой принципы фритреда приведены в логическое развитие, должна быть космополитичной и безнациональной, но к такому состоянию вещей, существующему повсеместно и не угрожающему цивилизации, мир не готов» [8, P.76].
Дилк сформулировал базовый тезис британской концепции «нового империализма» – выживание Британской империи в условиях роста международного соперничества возможно только при совершенствовании взаимодействия метрополии и колоний, а оно, в свою очередь, зависит от гармоничного распределения их прав и обязанностей. На рубеже 60–70-х гг. эта гармония была нарушена с большим ущербом для метрополии и выгодой для переселенческих колоний. Великобритания принимала на себя основные расходы по обороне империи, но при этом испытывала все возрастающий дефицит средств для решения внутренних экономических и социальных проблем. Для автора «нет причин, объясняющих, почему наши ремесленники и торговцы должны облагаться налогами в помощь населению, более богатому, чем наше собственное, кто не имеет, как мы, миллионов пауперов... в порядке охраны от воображаемых опасностей австралийских золотоискателей и канадских фермеров» [8, P.148].
3
Позицию британских деловых кругов, которые были непосредственно заинтересованы в активизации колониальной экспансии и в предоставлении государственных гарантий безопасности и стабильности торговли между различными частями империи, выразил Джон Генри Биркхенауч. Он родился в семье фабриканта в Маклесфилде в графстве Чешир и унаследовал семейную фирму «Джон Биркхенауч и сыновья», производившую шелковые ткани. Как и все представители текстильной промышленности, братья Бикхенауч были тесно связаны с колониальными рынками. В 1876 г. после учебы в Оксфордском университете и окончания Университетского колледжа в Лондоне Биркхенауч получил степень магистра. Он совмещал бизнес с активной общественной деятельностью, заняв пост вице-президента Маклесфилдской торговой палаты возглавив благотворительное Общество полезных знаний, а также попечительские советы в Технической школе и Школе искусств.
Джон Биркхенауч был тесно связан с разработкой и лоббированием колониальных проектов. Бизнесмен был членом советов Королевского имперского общества и Королевского географического общества, советником Королевского колониального института, входил в советы директоров «Имперской континентальной газовой ассоциации» и Ассоциации британских исследований Австралии. В качестве председателя железнодорожного треста Бейта он финансировал Школу Рузави в Южной Родезии. В 1903 г. Биркхенауч был назначен специальным торговым комиссаром в Южной Африке и поехал для изучения возможностей послевоенного восстановления экономики. В 1905 г. он стал директором Британской Южноафриканской компании, получив за заслуги титул баронета.
В статье, опубликованной в «Найнтинф сенчури» в июне 1897 г., он ссылался на речь лорда Солсбери, которую тот произнес на ежегодном обеде Ассоциации торговых палат Великобритании. Глава правительства и лидер консервативной партии критиковал «имперских скептиков», тонко заметив, что если один англичанин полностью уверен в своих силах и в своей способности отразить все угрожающие ему опасности, то в своей национальной совокупности его соотечественники «боязливы, как женщины».
Британский бизнес в конце XIX в. столкнулся с очевидной угрозой: колониальная экспансия других европейских держав и раздел мира на сферы влияния сокращали объем рынков, открытых для экспорта британских промышленных товаров. Конкуренты Великобритании аннексировали новые территории и устанавливали на них свою торговую монополию, блокируя доступ британских предпринимателей. По мнению Биркхенауча, они «возводят тарифную стену вокруг новых приобретений ради собственной выгоды и ради неудобств всех конкурентов». [5, P.993-994]. Он выделил несколько видов таких иностранных колоний. Во-первых, это старые и давно заселенные испанские и голландские владения. Они подобны метрополиям («старым странам») и полностью закрыты для британского бизнеса. Во-вторых, это французские и германские колонии на новых и неразвитых территориях, где метрополии обеспечивали свое «эксклюзивное влияние под титулом протекторатов», и которые являлись зонами постоянных торговых войн.
В изменившихся условиях Великобритания оказалась в заведомо проигрышном положении. По мнению британского бизнесмена, «Владычица морей» традиционно выступала в роли «истинного пионера коммерции» и, доминируя на рынках своих колоний, тем не менее предоставляла равные возможности всем другим европейским державам. Преимущества британских предприятий основывались на их огромной кредитоспособности, способности предоставить значительные займы для развития колоний, а также обеспечить поставки разнообразных, качественных и дешевых промышленных товаров. Биркхенауч полагал, что требования колониальных рынков просты и элементарны. В «нецивилизованных обществах» Азии и Африки хорошим спросом пользовались простые и дешевые британские ткани, а не французский текстиль «лучшего качества и в более художественной форме», который для местных жителей часто являлся роскошью [5, P.998-1003].
Джон Биркхенауч считал, что Германия – это гораздо более опасный конкурент Великобритании, нежели Франция. Военные победы 1866–1871 гг. обеспечили для Германии консолидацию ее военной позиции в Европе. Это стало условием ее быстрого индустриального развития и возникшей потребности в колониальных рынках. Для Отто фон Бисмарка захват колоний стал средством приобретения статуса «мирового государства… с великими территориальными и коммерческими интересами», равного Великобритании, России и США. «Железный канцлер» вовремя понял, что современная эпоха – это «эра колониальной экспансии. Схватка европейских наций за оставшиеся неприсвоенными части земной поверхности в разгаре».
Для Бисмарка Великобритания стала главным противником и в то же время образцом имперского строительства. Биркхенауч писал: «Величие английской колониальной империи заключается не просто в ее географической протяженности, а в ее характере. Это великие самоуправляющиеся общества, созданные на землях, на которых белый человек может жить и процветать… Это административные дарования сыновей Англии, их готовность принять ответственность, к которой они призваны, автоматическое утверждение упорядоченного управления без помощи чиновника на каждой части территории, которую они приобретают» [6].
По мнению Биркхенауча, в своей краткосрочной колониальной карьере Германия в отличие от Великобритании не смогла создать переселенческие колонии, как стабильное ядро своей империи, и не имела канала распространения германского типа цивилизации. Немецкие эмигранты предпочитали не подчинение «вымуштрованным сержантам» на германских торговых станциях, а свободную жизнь в США. Поэтому Германия была вынуждена создавать колонии коронного типа на оставшихся свободными территориях в Африке и Океании. Но взаимно изолированные колонии не давали Германии возможности стать самодостаточной глобальной империей («мировым государством»), и она начала борьбу за вытеснение Великобритании с ее рынков.
Биркхенауч отметил феноменальный рост германской коммерции в 1872–1896 гг., сравнимый только с британским расцветом в 1857–1872 гг. Он видел главные причины этого успеха в государственном стимулировании внешней торговли и высоком уровне физической и технической подготовки рабочих в промышленности. Правительство в Германии выплачивало поощрительные премии слабым отраслям промышленности, а также субсидии пароходным компаниям, которые экспортировали отечественные товары. В Германии были предусмотрены пониженные тарифы при перевозке экспортных товаров по железным дорогам. Германские дипломатические агенты в колониях других европейских держав использовали все меры давления, чтобы помочь своим торговцам. В итоге германские торговые фирмы открыли свои представительства во всех главных международных портах. Благодаря государственной помощи немецкие коммерсанты были готовы нести убытки ради завоевания новых рынков. Одновременно с этим рынки германских колоний защищались от иностранной конкуренции высокими протекционистскими барьерами [6, P.190-191].
4
В концепции «нового империализма» теория имперской экспансии являлась комплексом экономических, политических и культурных (этических) мотивов.
Почетный секретарь общества лекторов, основанного автором концепции «расширения Англии» Дж. Сили, Г. Уатт доказывал, что основой выживания Британской империи является решение императивной проблемы создания «этики империи» как морального обоснования захватов и эксплуатации новых колоний в Азии и Африке. Он противопоставлял свой политический реализм идеализму и морализму либеральных «гуманитариев и сентименталистов», т.е. сторонников «малой Англии». Уатт доказывал ложность «моралистических филиппик» премьер-министра Уильяма Гладстона, который после разгрома британских войск бурами у Маджуба Хилл в 1881 г. и после убийства махдистами генерал-губернатора Судана Чарльза Гордона в Хартуме в 1885 г. заявил о признании права буров и арабов сражаться за свободу.
Г. Уатт считал, что противники новых колониальных захватов не учитывали современные тенденции мирового развития. После победы над наполеоновской Францией при Ватерлоо в 1815 г. «Великобритания осталась в позиции действительной силы и потенциального величия, которого не достигала ни одна страна, известная нам в письменной истории человечества». Победы британского военного флота открыли для торгового флота «порты и побережья всех нецивилизованных частей земного шара» [13, P.516-517]. Но из-за «медлительности и глупости ее государственных деятелей и политиков»» Великобритания упустила гигантские возможности захватов в XIX в. По мнению Уатта, в этот период единоличного мирового лидерства Великобритания могла без помех аннексировать южный Китай и создать Англо-Китайскую империю. Она могла захватить любые острова Тихого океана и все территории в Африке, кроме ее северного побережья и небольших португальских колоний в южной части.
В последней трети XIX в. мировая политическая ситуация принципиально изменилась. Европейские государства превратились в колониальные державы и начали присоединение территорий, не испытывая при этом ни малейших моральных затруднений. Уатт утверждал, что не Великобритания, а Россия захватила огромные, но неразвитые ресурсы Китая, вступив в «конфронтацию с нами в половине мира». Германия развернула экспансию в Африке и Океании. Франция одну за другой основывала новые колонии в Африке и Индокитае. В условиях роста количества конкурентов и ужесточения борьбы между ними для Великобритании «выбор лежит не между расширением наших владений и сохранением статус-кво, а между расширением и потерей регионов, интересующих иностранных соперников» [13, P.516, 519].
Уатт исходил из того, что подобно тому, как человек имеет естественное право на жилье и одежду, нация имеет такое же право на территорию. В ходе своего формирования национальный характер и «чувство национальной индивидуальности, происходящей от характера», рождали «чувство национальной собственности на почву, на которой они обитают». Все европейские нации, создавая государства, завоевывали свое преимущественное право на территорию силой. Такое право не может быть естественным и вечным, оно не может опираться на длительное историческое обладание или моральные аргументы. Уатт писал: «Каждая нация Европы мечом пришла к обладанию территорией, которую удерживает и… мечом готова защищать то, что провозгласила своим». В отличие от индивида, национальное государство не может себе позволить дорогостоящей роскоши альтруизма и отказаться от самозащиты с помощью вооруженной силы [13, P.520, 528].
Аналогично складывались отношения народов Азии и Африки. В первой четверти XIX в. вождь зулусов Чака с «победоносной расой дикарей» создал свою державу в Южной Африке, завоевывая и беспощадно уничтожая матабеле и другие соседние народы. В 1837 г. буры разгромили «несчастных машона» и захватили их земли. По мнению Уатта, «эта история зулусов и матабеле типична для истории варварских племен в Африке и везде. Подобно морским волнам, такие успешные волны завоеваний прокатываются и поглощают территории, удерживаемые слабыми кланами» [13, P.520-521].
Уатт воспроизвел подобную логику имперской власти, пересказывая речь Роберта Стивенсона перед вождями на Самоа. Писатель убеждал аборигенов в том, что они должны работать, выращивать ямс, строить дороги и торговать. В этом случае они будут жить и процветать на своем родном острове, в противном же случае их родину займут другие племена. Уатт привел типичное для теоретиков «нового империализма» различие переселенческих и коронных колоний. На территориях с редким местным населением в Северной Америке британцы столкнулись с варварской жестокостью постоянных войн между индейскими племенами, т.е. с «постоянным кровопролитием в соответствии с естественными велениями их тигроподобных сердец». Это стало главной причиной неспособности аборигенов использовать колоссальные природные богатства своего континента, и, следовательно, неспособности противостоять британским колонистам.
Второй тип территорий, с многочисленным местным населением, был обнаружен в Африке и Азии. Но и здесь британцы столкнулись с «войной, кровопролитием, бессчетным варварством, неописуемым позором, который превалирует под восточным правлением». Право завоевания Индии основывалось на более сильном и энергичном темпераменте, на трудолюбии, на праве высшей расы установить порядок и прекратить хаос, подчинив «низшие расы». Уатт писал: «Нации, которые используют, но не злоупотребляют своими возможностями, растут сильными и ведут экспансию; те, кто игнорирует их, становятся подчиненными. Это закон Вселенной, и мы не можем изменить его». Власть высшей расы становится предпосылкой для помощи «всем расам и народам, слабым и угнетенным» [13, P.523, 528].
Г. Уатт критиковал биолога Т.Г. Гексли за отрицание действия брутального закона конкуренции растительного и животного мира в человеческих обществах. Гексли утверждал, что эволюция человечества утвердила высший кодекс морали, в соответствии с которым принцип альтруизма превосходит принцип конкуренции. Следовательно, для него «практика справедливости и гуманности, возвышенный идеал растущего великого подчинения населения высшим условиям бытия – это закон английского правления в Индии». В отличие от Гексли Уатт полагал, что «подавление биологического закона этическим чувством… блокирует естественное развитие человеческой расы».
Автор подтверждал свою мысль негативными примерами управления Китаем на основании конфуцианских этических принципов. Их результатом стали «столетия коррупции, инфантицида и варварской дикости китайского карательного кодекса (уголовного права – С.Б.)». Подобная абсолютизация значения воображаемых обязательств морали угрожала потерей жизненной силы, основы выживания любой нации, как азиатской, так и европейской. Уатт считал, что «если английский народ под британским флагом станет таким альтруистичным, что откажется от бесконечной борьбы за национальное существование и средства национального роста, в которую он был вовлечен прошлыми веками…, эти средства прекратят действовать как движущий фактор в делах людей» [13, P.524].
Для Уатта первая национальная обязанность, которая обеспечивала выполнение всех других, – это обязанность вооруженной самообороны. Вооружение нации – это ее «задача и долг… жизненная необходимость, побуждаемая сильнейшими мотивами само-интереса, а также высшими и священными обязательствами морали». Вторая национальная обязанность – это рост патриотизма и национальных чувств. Британцы «рождаются в Лондоне или Кейптауне, в Мельбурне или Монреале. Но они в равной степени члены одного могущественного общества и наследники хозяев морей, которые обязательно должны достичь гегемонии над человечеством» [13, P.530].
Имперские обязательства и национальный долг британского народа заключались в распространении во всем мире ценностей «свободы, справедливости, духа гуманности, представительских институтов». Отказ либерального правительства Гладстона от этих обязательств привел к ужасным последствиям в Судане. По оценке Уатта, «рост чудовищной комбинации мусульманского фанатизма с рабовладельческой жадностью, которую создал махдизм», привел в 80–90-е гг. к гибели 75% населения этой страны от войн, эпидемий и голода. Но «гуманитарии, как обычно, были слишком высокоумны, чтобы проверить факты» и во время дебатов в парламенте и прессе продемонстрировали «полное незнание действительных явлений».
Движение махдистов для Уатта являлось не национальной борьбой за свободу, а «попыткой арабских рабовладельцев вместе с определенными племенами использовать мусульманских фанатиков как свой инструмент для подчинения других племен и грабежа их имущества». Для него символ ошибок либералов и паралича британской имперской экспансии – это отрезанная голова генерала Чарльза Гордона на шесте в новой столице махдистов Омдурмане. «В Судане работа сентименталистов завершена. С огромных пространств страны ушло население. Дикие звери поселились в разоренных деревнях и гиены обгладывают черепа мертвецов, как богатые продукты новой гуманности» [13, P.527].
Только сохранение и расширение Британской империи может предотвратить подобные гуманитарные катастрофы в Азии и Африке. В сохранении «бремени империи» заключаются британский национальный долг и историческая традиция. Уатт констатировал: «В прошлые эпохи труд ушедших поколений построил дом британской нации.. Нам, а не другим принадлежит …долг нести свет и цивилизацию в темные места мира; знакомить разум Азии и Африки с этическими идеями Европы; дать тем миллионам, которые не знали мира и безопасности, эти первые условия человеческого развития…, заселить огромные пустующие пространства Австралазии и Канады детьми Британии; дать людям нашей расы то возвышенное плато, через которое Замбези течет к морю и по которому древние моряки Тира привозили золото Офира в храм Соломона; извлечь из почвы скрытое богатство и обратить его на службу людям в бессчетные эпохи; и, наконец, позволить на основании английского тона и чистой жизни английских домов придать в будущем этим необъятным регионам их цвета и формы» [13, P.529].
* * *
В конце XIX в. британские политики и интеллектуалы сформировали базовую модель либерал-империализма, как идеологическую концепцию англосаксонского глобального доминирования. Они были убеждены, что только Великобритания и Соединенные Штаты Америки способны руководить другими народами в движении к прогрессу единой цивилизации на основании принципов просвещения, гуманизма и справедливости. Ч. Дилк, Г. Биркхенауч, Г. Уатт и другие полагали, что Британская империя обладала моральным правом экспансии, основанным на подавлении африканской «дикости» и азиатского «варварства».
Литература
1. Богомолов С.А. Имперская идея в Великобритании в 70–80-е гг. XIX века. Ульяновск: издательство УлГУ, 2000.
2. Милль Дж.С. Основы политической экономии. Т. 1. М.: Прогресс, 1980
3. Милль Дж.С. Представительское правление. Очерки. СПб., 1897.
4. Фергюссон Н. Империя: чем современный мир обязан Британии. М.: Астрель: CORPUS, 2013.
5. Birchenough H. Do Foreign Annexation injure British Trade? // The Nineteenth Century. June 1897. No 244.
6.Birchenough H. The Expansion of Germany // The Nineteenth Century. February 1898. No 252. Р. 182, 185–186.
7. Dilke C.W. Problems of Greater Britain. L.: Macmillan, 1890. Vol. 1. P. 63.
8. Dilke C.W. The Greater Britain. A of travel in English-speaking countries during 1866 and 1867. L.: Macmillan, 1868. Vol. 1. P.VII–VIII.
9. Eldridge C.C. England’s mission. The Imperial Idea in the Age of Gladstone and Disraeli. 1868–1880. L.: Macmillan, 1973.
10. Gwynn S., Tuckwell G.H. The life of the Rt. Hon. Sir Charles W. Dilke. Vol. 1. L.: Macmillan, 1917.
11. Koebner R., Schmidt H. Imperialism. The Story and Significance of a Political Word. Cambridge: Cambridge University Press, 1964.
12. Porter B. The critics of Empire: British Radical Attitudes to Colonialism in Africa, 1895–1914. L.: Macmillan, 1868.
13. Wyatt H.F. The Ethics of Empire // The Nineteenth Century. April 1897. No 242.
Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
