Как всякий социалист,… я необыкновенно остро
ощущаю, сколько зла проистекает из парадоксального
положения, при котором процветающий у нас
частный капитал наживается на разрушении,
опустошении и страдании.
Бернард Шоу.
О времена! О нравы!
Состояние нравственности, морали – одна из важнейших сторон
общественного развития, значимая в различных сферах человеческой
деятельности, в том числе, конечно, и в сфере экономических отношений.
Как и всё в мире, представления о морали – исторически изменчивая
категория. В разное время, в разные эпохи им присущи свои особенности,
обусловленные типом и уровнем культуры, цивилизационного прогресса.
Поведенческий модус людей определяется не только и даже не столько
совестью как фактом индивидуальной психологии, т.е. чувством
ответственности человека за свои поступки (в смысле кантовского
«категорического императива»), сколько отношениями с другими людьми
(со-весть!) и общими условиями, в которых человек находится и которые в
той или иной мере на него влияют.
Этические основания капитализма так же отличаются от морали
античного или средневекового общества, как представления о современных
требованиях к общественной морали – от морали капитализма эпохи
«свободной конкуренции». Утилитаристская предпринимательская мораль,
эгоистическая и своекорыстная, формировалась стихийным образом, будучи
по существу одним из условий экономического прогресса. Но ему
сопутствовали и огромные социальные, человеческие издержки. В наше
время к ним добавились феномен консюмеризма и угрожающие последствия
глобального экологического кризиса.
Поэтому стремление обосновать и предложить действенную
альтернативу преобладающей сегодня в мире модели социально-
экономического развития становится все более актуальным. В этой связи и в
этом контексте представляет интерес концепция этической экономии, в
частности – теория этической экономии немецкого философа и экономиста
Петера Козловски. Его главный труд, «Принципы этической экономии»,
опубликованный в 1988 г., привлек внимание в научных кругах многих
стран. Но в России он не получил широкого отклика. И понятно почему: в 90-
е гг. наша новая правящая «элита» была увлечена рыночными реформами по
американскому «образцу».
Между тем, взгляды Петера Козловски, его критическое отношение к
«этике капитализма», его стремление теоретически обосновать возможность
этической экономии, мотивированное, не в последнюю очередь,
озабоченностью состоянием окружающей природной среды и конечностью
земных ресурсов, заслуживают, на наш взгляд, серьезной, непредвзятой
оценки. И его сомнения, и иллюзии, и здравые мысли наводят на некоторые
значимые практические выводы.
Козловски и его теория этической экономии
Петер Козловски (1952-2012) занимался разработкой этических
проблем предпринимательской деятельности. Его интерес к этой
проблематике возник под влиянием двух обстоятельств: экономического
кризиса начала 70-х гг. прошлого века и кризиса т.н. «реального социализма»
в Советском Союзе и странах Восточной Европы в 80-е гг. Наиболее
известные его труды – «Этика капитализма» (1982) и помянутые уже
«Принципы этической экономии» (1988). Они были посвящены поиску
ответов на проблемы, связанные с осознанием уже очевидных в то время и
все более ощутимых экологических и ресурсных ограничений социально-
экономического развития.
Взгляды Петера Козловски складывались под влиянием религиозного
мировоззрения. В молодости он стал членом католической ассоциации
студенческих организаций в ФРГ. Позднее (1992-2003) руководил проектом
«Дискурс мировых религий», был директором-основателем Центра этической
экономии и культуры бизнеса в ФРГ, председателем комитета по
экономической этике и культуре предпринимательства Немецкого
философского общества. Приверженность христианским этическим
ценностям во многом определила его представления о роли этики вообще и
этики частнопредпринимательской деятельности, в особенности. Критически
воспринимая капитализм как «двуликого Януса», который несет не только
блага, но и беды, он поставил своей целью обосновать возможность синтеза
классической политической экономии капитализма и этической философии.
В своей «Этике капитализма» Козловски определял капитализм как
совокупность трех структурных признаков: «это частная собственность
(также по отношению к средствам производства), максимизация дохода и
пользы как цель хозяйствования и координация хозяйственной деятельности
через рынки и систему цен» [7. С. 18]. Такой капитализм, утверждал он, –
необходимая часть свободного общества, лучшая гарантия личной свободы
граждан. Но капитализм – не только экономическая, но и социальная
система. Редукционистская теория капитализма как формы общества,
выдающая капитализм за все общество в целом, на самом деле представляет
общественную реальность в «усеченном», извращенном виде.
Сопутствующие капитализму побочные издержки требуют, чтобы
«свободные люди» придерживались моральных установок, которые
рыночная экономика сама по себе породить не может. Расхожее и
привычное для многих экономистов понятие «моральный капитализм» – это
своего рода оксюморон, сочетание несовместимых смыслов. Утверждение,
согласно которому «экономически эффективная система – это уже хорошее
или нравственное общество, а хозяйствование и есть общество в целом» –
ложное экономистское умозаключение [7. С. 15]. Современное общество
должно поставить во главу угла этику и проблему ценностей, ценностных
предпочтений в человеческой деятельности. Эта цепочка рассуждений
поставила Петера Козловски перед вопросом: требует ли капитализм этики,
совместим ли он вообще с этикой, и может ли быть оправдан как социальная
система? [7. С. 11].
Свой ответ на этот вопрос Козловски связывал с указанием на то, что
«чистого» капитализма, т.е. общества, основанного только на частной
собственности, максимизации дохода и рыночной координации, никогда и
нигде не существовало. Для всех трех структурных признаков,
определяющих сущность капитализма, характерно противоречие между
формой и содержанием. Сосредоточение основных средств производства в
собственности или под контролем частного капитала, т.е. ограниченного
круга лиц, это власть, это возможность использовать других людей как
средство для собственного обогащения. Стремление к максимизации
прибыли превращается в алчность, в ненасытное обогащение, ведет к утрате
обычных человеческих ценностей, к отказу от более значимых общественных
целей. Координация хозяйственных целей только через успех на рынке – к
субъективизму в управлении производством, к пренебрежению
сущностными жизненными целями [7. С. 66] .
Все это, утверждал Козловски, означает, что капитализм как «модель»
общества обладает утопическими чертами, он сам – социальная утопия.
Иными словами, идеальная теоретическая конструкция, которая позволяла
экономистам неоклассической школы, ссылаясь на несовершенство
капитализма, утверждать, что его изъяны обусловлены внешними по
отношению к «модели» факторами, а не его органической сущностью.
Утверждение несостоятельное, поскольку допускает, будто «модель
капитализма» была изначально кем-то придумана, а не была лишь
теоретическим обобщением действительности.
Обращаясь к анализу «нормативного генезиса» капитализма,
Козловски указывал на конкретные изъяны последнего, на их объективные и
субъективные причины. Для реального капитализма, по его словам,
характерны не столько его основные структурные признаки, сколько
«степень их высвобождения» из теологических, культурных и прочих
моральных сдержек в прошлом. Стихийный процесс становления рыночного
порядка и выраставшей из него капиталистической системы со временем
придал капитализму новую черту: «моральную нейтрализацию стремления к
прибыли, становящегося респектабельной человеческой мотивацией» [7. С.
19].
От рыночного распределения ресурсов и доходов не следует ожидать
справедливости, его нельзя назвать ни «нравственным», ни
«безнравственным». В нем заложена объективная тенденция к избирательной
аллокации ресурсов (по критерию эффективности инвестиций и
платежеспособности потребителей), к поляризации богатства и бедности, к
расточительному использованию ресурсов, особенно редких. Но нельзя и
ограничиться, удовлетвориться только этим. Выбор целей человеческой
деятельности – социальная проблема, относящаяся ко всему спектру
общественных интересов. Он не должен и не может сводиться к
субъективным частным интересам и предпочтениям. И не только ими
определяется, так как в выборе своих предпочтений люди постоянно
испытывают влияние общественных условий.
Классическая теория капитализма, считал Козловски, оставила без
внимания социальную обусловленность человеческой деятельности.
Максимизация дохода и право распоряжения частной собственностью
выглядят «как своеобразная абстракция, если они претендуют на социальную
действенность без всяких ограничений». Они действуют в качестве
мотивации «лишь при некоторых дополнительных условиях, ибо иначе «все
богатство человеческих мотиваций сводится к абстракциям рациональности,
а социальная обусловленность наших целенаправленных действий остается
без внимания» [7. С. 65].
Налицо парадокс: рынок делает возможной наибольшую свободу
деятельности, но её реализация требует ограничения рынка! Этот парадокс
отражает действительное положение вещей. Идея Питера Козловски:
осуществить синтез либеральной западной политэкономии с этической
философией, расширив тем самым пространство выбора людьми своих
предпочтений, – имела под собой определенные основания. Некий «зазор»
между реальной действительностью капитализма и его гипотетической
«совершенной» формой оставлял, казалось бы, возможность «дополнить»
теоретическую «модель» капитализма этическими ценностями, адекватными
требованиями времени.
Проверка гипотезы на значимость
Обоснованию такой возможности Козловски посвятил следующий свой
труд – «Принципы этической экономии». Здесь он отталкивался от
констатации возраставшего интереса к хозяйственной этике, связанного с
ростом негативных побочных эффектов капиталистического хозяйствования,
их все более обостренного восприятия в обществе. Что требовало, по его
словам, всеобъемлющего их учета с позиции целостной этики, отражающей
жизненные интересы общества в их совокупности.
Говоря об основных причинах, побудивших его обратиться к этике
экономической деятельности, Козловски в первую очередь называл
возросшую власть человека над природой. Новые технические возможности
воздействия на неё привели к угрожающим масштабам внешних побочных
последствий. Примечательно, он констатировал это еще в 80-х гг. прошлого
века. Насколько они возросли в наше время, спустя несколько десятилетий!
Второй причиной он называл лучшее понимание сущности человека,
его ответственности за последствия своей деятельности, способность людей
исходить в своих поступках из должного, а не из бездумного принятия
сущего. И третьей – все более очевидную тенденцию к деградации духовного
климата, опасность того, что современная культура может утратить свой
общественный смысл (что и происходит в наше время).
В самой капиталистической системе, признавал Козловски, не
существует решения, которое позволяло бы ответить на порождаемые ею
социальные и экологические проблемы. Идея саморегулирующегося
конкурентного рынка не дала удовлетворительного решения проблемы.
Теории рыночного равновесия и «совершенной конкуренции» оказались
слишком далеки от действительности капитализма. Сосредоточенность
экономического анализа на потреблении и потребительских решениях как
цели человеческой деятельности приняла односторонний характер.
Понимание свободы как свободы потребительского выбора – крайнее
упрощение. Человеческая свобода – нечто гораздо большее [7. С. 63-64].
Констатируя «несостоятельность» капиталистической экономики, её
изъяны, Козловски считал, что исправить ситуацию можно, если включить в
мотивацию экономической деятельности нерыночные этические критерии.
Этика должна корректировать несостоятельность экономики. Но он
вынужден был признать, что и этический фактор сам по себе несовершенен.
И что на принятые в обществе моральные принципы нельзя полностью
положиться вследствие отсутствия должного уровня доверия между
участниками рыночных сделок.
Поэтому Козловски обратился к «теории игр», детально рассмотрев
различные варианты поведения людей в контексте «проблемы
безбилетника», т.е. в ситуации, когда те, кто хотел бы действовать честно,
вынуждены поступаться этим, не будучи уверены в добросовестности своих
возможных партнеров. Отсутствие или дефицит доверия ведут к понижению
планки нравственных принципов. «Категорический императив» Канта,
отрывавшего нравственные принципы от практической жизни, в реальной
действительности не работает.
Значит – надо корректировать «несостоятельность» этики. Пришлось
апеллировать к религиозной вере в качестве последней инстанции. «Гарантию
и веру в смысл нравственного поведения можно извлечь не из самой по себе
этики, но только путем религиозного обоснования нравственности»[5. С. 45].
При этом Козловски пояснял, «что этические правила должны быть
достоверны, а религиозная уверенность в разумности этики должна быть
общепринятой, и что эта религиозная вера, если она является всеобщей,
действительно повышает благосостояние всех» [5. С. 45].
Несмотря на явную нереалистичность этого условия, Козловски все же
надеялся, что религия способна повысить уровень доверия в обществе,
усиливая тем самым «вероятность того, что нравственная деятельность будет
иметь характер всеобщего поведения» [5. С. 46]. Но сознавал и то, что в
действительности может реализоваться наихудшая альтернатива. «Конечно,
существует опасность того, что несостоятельность этики повторится в
несостоятельности религии, что и религия не сможет обеспечить индивиду
смысл этической деятельности, поскольку не существует последней гарантии
истинности религии» [5. С. 48].
«Сама гарантия (assurance) религиозно-трансцендентного
«вознаграждения» за этичное поведение в виде аванса и за авансируемую
веру в то, что соблюдение всеобщего интереса и этического правила лучше,
чем нарушение этики на основе собственного недоверия и подозрения, что
другие будут вести себя неэтично, остается следствием некоего изначального
онтологического доверия» [5. С. 48].
Увы, это было довольно шатким доводом уже в то время, когда было
написано, что спустя десятилетия стало еще более очевидным. Да и много ли
действительно верующих людей остается в странах Запада? В одних больше,
в других меньше, но в целом это скорее меньшинство. Причем и верующие, и
просто привычно соблюдающие традиционные ритуалы граждане вряд ли в
повседневной жизни могут и готовы соблюдать христианские моральные
заповеди. К тому же позиции церкви, как и традиционные христианские
ценности, все больше подрываются ультралиберальным нравственным
релятивизмом, вседозволенностью, культом денег, консюмеризма,
развлечений, социальным неравенством.
Но Козловский, тем не менее, резюмировал свой анализ на
оптимистической ноте: «Этапы нашей аргументации – несостоятельность
[капиталистической – А. В.] экономики и/или рынка, этика, корректирующая
несостоятельность экономики, религия, корректирующая несостоятельность
этики, – доказывают тесную связь экономической, индивидуально-этической
и религиозной ориентации деятельности. Они доказывают, что
экономическая наука трансцендирует в этику, а этика – в религию» [5. С. 46].
Досадное quid pro quo – подмена понятий. Говорится об «ориентации
деятельности», а вывод отнесен к науке, к теоретической аргументации, не
подтверждаемой практикой. Посылка (желаемое, должное) принята за
доказанный вывод.
Иллюзии этической экономии
Стремление мыслящих людей привнести этическое начало в
экономическую деятельность имеет свою историю. Первоначально это
обрело форму утилитаризма, т.е. обоснования полезности, выгоды в качестве
основного мотива хозяйствования и морального оправдания рыночных
отношений, а потом и капиталистического способа производства. Позднее
реакцией на тяготы зарождавшегося «дикого» капитализма стали основанные
на гуманистических идеях эпохи Возрождения представления об идеальном
устройстве общества, затем, уже в Новое время, – идеи утопического
социализма и коммунизма, и марксизм.
Свою теорию этической экономии Петер Козловски выдвинул в
качестве альтернативы кризису капиталистической системы и одновременно
– как альтернативу т.н. «реальному социализму» и марксизму, находясь под
впечатлением кризиса в Восточной Европе и распада СССР. Объяснению
причин, побудивших его к поискам такой альтернативы, он посвятил
специальную работу («Прощание с марксизмом-ленинизмом» [6])», где
критически оценивал идеологию «советского марксизма», отождествив её с
подлинным учением Маркса, а идею социализма – с этатистским
социализмом, с управляемой из одного центра плановой экономикой.
Его собственная методологическая позиция была весьма эклектичной.
Он исходил из христианских ценностей, принципов кантианства,
герменевтики, деонтологии (теорий морали), персонализма – течения в
западной философии, возводившего личность в главную движущую силу
общественного развития). Персонализм Козловски воспринимал как
альтернативу марксизму-ленинизму. С увлечением персонализмом связано
его преувеличенное идеалистическое представление об изначально присущих
человеку таких личных качествах, как доверие к другим, нравственное
поведение, добродетель. А отсюда – недооценка влияния общественной
среды, внешних обстоятельств на поведение людей, завышенная оценка
способности большинства людей «преодолевать» зависимость от системных
условий.
Такая направленность теории этической экономии предопределила
шаткость её оснований, непоследовательность и противоречивость
аргументации, уязвимость для критики. Доказательства строились на двух
противоположных посылках. С одной сторон, частный капитал должен
оставаться главной движущей силой развития общества, поскольку якобы
только рыночная капиталистическая система обеспечивает свободу личности.
С другой, «несовершенство» капитализма требует дополнить мотивы
частного интереса внерыночными этическими принципами, отражающими
общественные интересы.
Пытаясь обосновать синтез того и другого, Козловски столкнулся,
естественно, с трудностями, которые, по его же словам, невозможно было
полностью преодолеть. Так как невозможно навязать обществу мораль,
которая одинаково отвечала бы как интересам частного бизнеса, так и
общественным интересам. Ведь этика тоже несовершенна, отступления от
неё в реальной жизни неизбежны. Ожидать, что она способна в полной мере
стать гарантией «исправления» капиталистической экономики не
приходится. Поэтому оставалось надеяться на религиозную веру. На то, что
именно вера позволит корректировать несовершенство мирской этики.
Но, признавал Козловски, и религия в её практическом жизненном
преломлении тоже несовершенна. «Моральный ресурс» общества ограничен.
Люди в своем поведении вынуждены больше считаться с обстоятельствами,
чем с моральными принципами. Но это значит, что теория этической
экономии как более совершенного «этического и демократического
капитализма» – всего лишь очередная утопия.
Козловски хотел доказать возможность такой модели экономики,
которая сохраняла бы сущностные свойства капитализма, но вместе с тем
вменяла бы субъектам предпринимательской деятельности приверженность
интересам общественного целого, общему благу как более высокой цели, чем
их частный интерес. (Подобную же теорию развивал в то время известный
американский социолог Амитай Этциони [11. C. 64]) . Но ожидать от
большинства бизнесменов принятия на себя морального обязательства
руководствоваться общим благом не приходится, это несовместимо с
природой частного бизнеса.
Вместе с тем вопрос о роли частного бизнеса в решении общественных
задач сам по себе, безусловно, важен. Необходимость ограничения
стихийности рыночной экономики, внесения в общественное развитие
элементов целенаправленного социального контроля давно стала очевидной.
В особенности это касается побочных издержек частнопредпринимательской
деятельности. В странах более высокого уровня развития это в разных
формах вошло в арсенал публичной политики. В социально-экономической
сфере это правовое регулирование условий труда, социальное страхование,
защита прав потребителей и пр. В экологической – законодательное
регулирование природопользования. Козловски верно оценил связанные с
возрастанием воздействия человека на природу и ограниченностью земных
природных ресурсов опасные тенденции, которые спустя десятилетия
достигли нынешних, угрожающих самому существованию человечества
масштабов.
В «Принципах этической экономии» проблематике «человек –
природа» он уделил, правда, всего несколько страниц. Но высказал ряд
важных суждений. Отметил, что «обмен с природой» как один из главных
аспектов обеспечения жизненных интересов людей «становится все более
важным в связи с растущей угрозой природной среде» [5. С. 306]. Поэтому
защита природы должна быть включена в экономический расчет, в ценовую
политику, в учет внешних эффектов, которые человеческое хозяйствование
производит на природу.
Отсюда его вывод: справедливость по отношению к природе требует
признания за ней «определенных прав» [5. С. 306]. Существуют не только
права человека, но и права природы, которые человек «как представитель
интересов немой природы должен отстаивать против себя самого и своей
тяги к экспансии». Человек, настаивал он, не должен видеть в природе только
экономическое благо – сырье или другие возможности пользования. Он
должен признавать в ней материальные ценностные качества, свойственные
природе самой по себе [5. С. 307].
В связи с этим Козловски ставил правомерный вопрос: могут ли
системы принятия решений, характерные для рынка и демократии,
гарантировать «права» природы? Отвечая на него отрицательно, он вновь
апеллировал… к принципу справедливости! Таким образом, решение
поставленной проблемы переносилось в сферу персоналистской этики, как
обязанность разумно мыслящего человека, его свободного выбора. Принцип
справедливости в отношении природы вменялся субъектам экономической
деятельности как должное с моральной точки зрения. И одновременно – как
требование рассматривать «сбережение среды в качестве реального дохода, а
нанесенный ей ущерб как реальные издержки, а не как иррелевантная
величина, что подразумевала классическая политическая экономия» [5. С.
308].
Хотя Козловски не избежал здесь ноток морализирования, чего он
обещал избегать, направленность его рассуждений отвечала общественной
потребности. Стоит процитировать конечный вывод, в котором он
резюмировал свой анализ капитализма. «Теория капитализма как социальная
теория материально недоопределена и неполна. Её необходимо дополнить
широкой социально-философской теорией, касающейся как раз тех рамок, в
которых капитализм может продемонстрировать свои преимущества как
способа координации, а именно теорией социального генезиса и
нормативного обоснования формирования предпочтений (социальная
психология и этика), теорией социальных институтов, образующих эти рамки
(семья, фирмы, промежуточные объединения, церковь, государство), и
теорией политической коррекции «недостатков капитализма» (недостатки
рынка, границы субъективизма, учет существенных жизненных интересов)»
[7. С. 65] .
Хотя речь шла вроде бы о вопросах теории, фактически
подразумевалось социально-экономическое и политическое устройство
общества. Это позволяет говорить о существенном сближении выводов
Козловски с этическим реализмом, с ценностями социализма в его
современном понимании .
Социализм как социальная политика
Исторический процесс подвел мир к ситуации, когда в принципе
возможно уйти от безоговорочного противопоставления различных типов
общественного развития как непримиримых. Социализм в его современном
понимании – это не новая формация, приходящая на смену предшествующей.
Это отражение общих интересов граждан и политика в их общих, правильно
понятых интересах.
После Второй мировой войны большой вклад в обоснование нового
понимания социализма внес один из главных тогда теоретиков СДПГ Вилли
Айхлер, возглавлявший в 50-е гг. прошлого столетия Комитет по разработке
программы принципов СДПГ. Айхлеру принадлежит заслуга в
формулировании ценностных установок, ставших стержнем этой
программы. Он понимал этический принцип, прежде всего, как смысловое
содержание политической деятельности, направленной на социальные
изменения, на укрепление нравственных основ общества и создание условий
для реализации основных ценностей демократического социализма –
свободы, справедливости, солидарности.
В этом – суть концепции этического реализма. В нем Айхлер видел
квинтэссенцию социальной демократии [1]. Социализм понимался как
примат общих интересов по отношению к частным, индивидуальным
интересам, как необходимое условие равноправия граждан в реализации
своих личных интересов. И одновременно как те рамки, в которых возможно
признание прав частной собственности и рынка в качестве инструментов
общества, которое вправе и должно направлять рыночные отношения в русло
общих интересов частных лиц и всего общества [2].
«Конкуренция, насколько возможно, – планирование, насколько
необходимо», – гласил один из главных постулатов программы принципов,
принятой на Чрезвычайном съезде СДПГ в 1959 году. Он был воспроизведен
позднее и в Гамбургской программе СДПГ (2007). Эта краткая и емкая
формула характеризует то, что принято называть «смешанной экономикой»
(mixed economy). В таком подходе – принципиальное отличие этического
реализма от теории «этической экономии» с её установкой на расширение
спектра предпочтений и мотиваций субъектов капиталистической экономики.
Сочетание рыночного капитализма и регулирования надо понимать и
как ограничение рыночного порядка преимущественно сферой производства
средств производства, товаров массового спроса и частных услуг, т.е. сферой
коммерческих интересов, и планируемое, коллективное по преимуществу,
обеспечение общих и общественных интересов (социальная защита
нуждающихся, здравоохранение, образование, наука, культура, защита
окружающей среды и пр.). Синкретизм сочетания противоположных начал
при надлежащей политике может быть продуктивным.
Социал-демократия изначально связывала усилия и инициативы,
направленные на улучшение условий труда и быта населения, с
«нравственной идеей», с признанием в работнике человека, личности, её
права на достойное существование. Вилли Айхлер, вопреки расхожему
мнению, что политика – «грязное дело», настаивал на необходимости
соединения политики и морали.
Придавая особое значение проблеме личности, на первое место среди
основных ценностей он ставил свободу – непременное условие развития
человека как личности. При том понимании, что «как индивидуум зависит от
общественных сил, так и последние зависят от него, его идей и идеалов, его
материальных и духовных интересов…» [8. С. 9]. Айхлер исходил из того,
что свобода и справедливость не абсолютны, а взаимно обусловлены.
Свобода личности ограничена требованием социальной справедливости, т.е.
гражданского равноправия, равенство – свободой личности, ибо крайности
неравенства ограничивают свободу других [8. С. 8].
Ценностное содержание основных программных принципов социал-
демократизма в дальнейшем конкретизировалось, поскольку приходилось
определять отношение к изменениям в международной обстановке, к новым
глобальными вызовам. В программные принципы вошли политические
требования, касающиеся вопросов мира и безопасности, контроля над
вооружениями и разоружения, ограничения и запрета оружия массового
уничтожения, отношений стран Севера и Юга, процессов глобализации,
защиты окружающей среды, устойчивого развития.
В 80-90-е гг. прошлого века ведущие деятели европейской социал-
демократии – Вилли Брандт, Улоф Пальме, Ингвар Карлссон, Гру Харлем
Брундтланд и др. возглавляли авторитетные международные комиссии,
представившие общественности доклады по этим проблемам с конкретными
предложениями необходимых действий. Это обогащало общественный
дискурс, становилось предметом обсуждений в ООН, стимулировало
политиков к поиску решений.
Наиболее существенных и заметных результатов социал-демократы
достигли в решении внутренних социальных проблем. В продвижении
социальных реформ, направленных на улучшение жизненных условий
населения в своих странах. Об этом свидетельствует тот факт, что в 1980 г.,
по данным Международной организации труда, охват трудящихся в
западных странах мерами социальной защиты (страхование по безработице,
болезни, от травм на производстве и пр.) поднялся в целом до 81% [3. С. 24].
Обязательное страхование дополнялось расширяющимся спектром
социальных пособий и льгот отдельным категориям нуждающихся граждан
(welfare state).
Согласно более позднему исследованию социального прогресса в мире
(2014/2015 гг.), охватившего более 130 стран, его уровень в западных странах
достиг тогда 70-80% от наилучшего результата (=100%). В этом
исследовании использовался широкий круг индикаторов (54), в том числе
экологические. В десятку «лидеров» вошли Норвегия Швеция, Финляндия,
Дания – страны со старыми социал-демократическими традициями,
длительным участием социал-демократов в правительствах [12].
К сожалению, в наше время руководство социалистических и социал-
демократических партий Западной Европы отступило от ранее
декларированных программных принципов и целей. То ли потому, что им
труднее стало профилировать свою идентичность в новых условиях, то ли в
силу свойственного им оппортунизма, конъюнктурных политических
интересов, или того и другого вместе. Сегодня во главе этих партий не видно
политиков такого калибра, как Вилли Брандт или Улоф Пальме, переживших
трагедию мировой войны и вынесших из своего жизненного опыта более
твердые идейные убеждения. Но при всем этом социалистические ценности,
принципы и цели, в их современном понимании, не утратили своего значения
(см., например, [11]) , особенно если исходить из высших интересов
человечества, его общей судьбы перед лицом глобальных угроз.
… И российский транзит
Лев Гудков (Левада-Центр) в одной своей обширной публикации [4]
развивал мысль о «тотальной аморальности» российского социума,
унаследованной будто бы от homo soveticus. Это был, по сути дела, злой
политический памфлет, основанный на предвзятых посылках и передержках.
В действительности и советские люди, и российские граждане в наше время
проявляли и проявляют, особенно в моменты чрезвычайной опасности для
страны, высокие моральные качества, подлинный патриотизм.
Но в обыденной жизни все значительно сложнее. Крутой поворот к
рыночным реформам, к «строительству капитализма» в 90-х гг. не остался
без последствий для морального климата в обществе. Адам Смит, на
которого постоянно ссылались отечественные либералы, взявшие на себя
инициативу рыночных преобразований, говоря о «невидимой руке» рынка,
исходил из моральных сдержек, коренившихся в суровой протестантской
этике, в сословных, цеховых и иных традиционных институтах того времени.
В России «введение» рыночной экономики произошло при отсутствии таких
сдержек.
Однако радикал-либералы это проигнорировали. Ставка была сделана
на тотальную либерализацию, на форсированную приватизацию, на
коммерциализацию культуры, образования, здравоохранения, спорта и даже
политики. На то, чтобы «с ходу» изменить массовое сознание, круто
повернув его в сторону индивидуалистических, собственнических,
потребительских ценностей. За этим стояли и корыстные интересы – расчет
на личное преуспеяние и собственную карьеру.
Возможность легкого и быстрого обогащения кружила головы,
возбуждала алчность, неразборчивость в средствах. Аморализм стали
возводить чуть ли не в добродетель. Это выражалось в таких, например,
максимах: «торгуйте, чем угодно, где угодно и как угодно»; «неважно, в чьи
руки попадет сейчас собственность, потом она найдет эффективного
хозяина»; «что эффективно, то и нравственно» и т.п.
Крутая волюнтаристская ломка общественных отношений,
межличностных связей, условий жизни не могла не сказаться отрицательно
на моральном климате в обществе. «Распалась связь времен», и для многих
это означало утрату нравственных ориентиров. Социальные исследования
того времени зафиксировали усиление эгоистических мотивов и
нравственного релятивизма на массовом уровне. Возросло число людей,
предпочитавших заработок интересной работе, тех, кто ставил материальное
благополучие выше свободы, готовых получать доходы любой ценой,
независимо от их происхождения, переступить ради этого через моральные
нормы. Опросы общественного мнения подтверждали снижение роли
моральных факторов и мотиваций в жизнедеятельности людей. Отмечалось
снижение чувства гражданственности, сопричастности к делам страны.
В нулевые годы началось постепенное «исправление» перекосов 90-х
гг. Наметились сдвиги в сторону «смешанной» социально-экономической
системы – сочетания рынка, при доминировании крупных корпораций и
крайнего социального неравенства, и активной, но патерналистской,
избирательной по характеру и бюрократической по методам социальной
политикой. Наследие 90-х все еще дает себя знать.
В отношении власти к частному бизнесу присутствует нечто подобное
постулатам этической экономии. Но попытки петербургских энтузиастов
«нравственного социализма» внедрить его принципы в общество, проекты
возрождения в России социал-демократического движения, даже создание
партии «Справедливая Россия», ориентированной вроде бы на «новый
социализм», пока не дали ожидаемых результатов. Хотя все более заметно
стремление вернуться к некоторым сторонам советского опыта, остается
широкое поле для работы деятелей народного образования, культуры,
политических партий, организаций гражданского общества. Корректировка
ориентиров общественного развития, внутренней политики необходима,
чтобы граждане страны могли бы, при сохранении рыночного динамизма,
воспринимать общество как более справедливое в своей основе, побуждая
тем самым соблюдать правовые и нравственные нормы поведения.
Заключение
При всей своей утопичности, идейные искания Петера Козловски
содержали и положения, которые следует учитывать в дискуссиях по поводу
типа общественного развития, способного дать ответ на вызовы нашего
времени.
1. Объективная оценка «пределов морального оправдания
капитализма» может служить весомым аргументом против апологетики
капитализма как якобы оптимальной и единственно разумной социально-
экономической системы.
2. Тщетная попытка доказать возможность этической экономии
убеждает в несостоятельности расчета на корректировку «изъянов»
капитализма, на «синтез» мотивов частного интереса (выгода, прибыль) с
«целостной» этикой (общественные интересы, общее благо).
3. Теория этической экономии включает положения, невольно
сближающие её, а отчасти и совпадающие, с принципами этического
социализма. Социализма в его недогматическом, ценностном понимании –
как политики, диктуемой общими интересами, направленной на решение
социальных проблем и противостояние новым вызовам в общих интересах.
Трудности на этом пути очевидны, велики и могут представляться
непреодолимыми, особенно в свете современного состояния международных
отношений. Обнадеживает одно: что сама жизнь, инстинкт самосохранения
должны побуждать к тому «невольному коллективизму» (reluctant
collectivism), который в той или иной мере пробивается сквозь
индивидуалистический строй капитализма.
Литература
1. Айхлер В. Этический реализм и социальная демократия. Избранные труды. – М.: ИВФ Антал, 1996.
2. Вебер А. Б. О роли целеполагания в общественном развитии и в человеческой деятельности / Социологическая наука и социальная практика. 2021, № 4.
3. Вебер А. Б. О социал-демократии без предвзятости // Журналист. 1990, № 5.
4. Гудков Л. Человек в неморальном пространстве: К социологии морали в постсоветском обществе / Вестник общественного мнения. 2013, № 3-4.
5. Козловски П. Принципы этической экономии. Пер. с нем. Под ред. В. С.
Автономова. – СПб.: Экономическая школа, 1999.
6 Козловски П. Прощание с марксизмом-ленинизмом. О логике перехода от развитого социализма к этическому и демократическому капитализму: Очерки
персоналистской философии. – СПб.: Экономическая школа, 1997.
7. Козловски П. Этика капитализма; Эволюция и общество: Критика социобиологии. - СПб.: – Экономическая школа, 1996.
8. Орлов Б. С. Актуальность труда теоретика германской социал-демократии для политической жизни современной России // В кн.: Айхлер В. Этический реализм и социальная демократия. Избранные труды. – М.: ИВФ Антал, 1996.
9. Орлов Б. С. Социал-демократия: история, теория, практика. Работы 2000-2005 гг. / Отв. ред. Т. Н. Мацонашвили. – М.: Собрание, 2005.
10. Etzioni A. The Moral Dimension. – N. Y.: Free Press, 1988, 2010.
11. Honneth A. Die Idee des Sozialismus. Versuch einer Aktualisierung. – Berlin: Surkamp Verlag, 2017.
12. Social Progress Index 2015. [Электронный ресурс] – URL: www.socialprogressimperative.org/data/spi/data_table/countries/spi/dim3 (Дата посещения
25.08.2015).
Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
