Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года    7   22894  | Официальные извинения    962   96467  | Становление корпоративизма в современной России. Угрозы и возможности    231   77775 

«Вирус" гегемонизма тоже мутирует

Введение

Статья В. Путина «75 лет Великой Победы: общая ответственность перед историей и будущим» [5] вызвала широкий общественный резонанс, в том числе за рубежом. Частью комментаторов там она была воспринята с раздражением. Это и понятно: ведь многим из нынешнего поколения западных деятелей не нужна правда об истории Второй мировой войны. Но  правда эта нужна людям.

Нанеся в ходе Великой Отечественной войны сокрушительное поражение германскому фашизму, Советский Союз не только отстоял независимость страны, но и внес решающий вклад в освобождение оккупированных стран Европы, в избавление от угрозы порабощения или истребления миллионов людей на разных континентах.

Время способно притуплять остроту восприятия событий прошлого, особенно в памяти новых поколений. Но не потому ли некоторые политики на Западе так упорствуют в стремлении принизить роль Советского Союза в победе над нацизмом, исказить и оболгать освободительный подвиг советских солдат, что их предшественники довоенного периода запятнали себя политикой «умиротворения» гитлеровской Германии, подталкивая ее к нападению на Россию?

Теперь находятся люди, которые задним числом эти позорные действия оправдывают, приписывая советскому руководству равную с Германией ответственность за развязывание войны, а саму войну пытаются представить как схватку двух соперников за мировое господство. И не любят, когда им напоминают о страшной судьбе, уготованной нацистами народам мира, в том числе народам Западной Европы.

 

Так говорил Гитлер

Развязывая мировую войну, гитлеровцы мечтали о покорении стран и народов как на востоке, так и на западе, об установлении мирового господства Германии. Уникальное свидетельство того, как вынашивались эти планы, оставил Герман Раушнинг, который в начале 30-х годов прошлого века был президентом сената «Вольного города Данциг» (находившегося тогда формально под управлением Лиги Наций). В этом качестве Раушнинг оказался тогда вхож в ближайшее окружение Гитлера. Откровения последнего, не предназначенные для посторонних, раскрыли перед Раушнингом всю бездну зла национал-социализма.

Трения с нацистскими бонзами заставили его вскоре уйти в отставку, затем эмигрировать. В 1939 г. в Англии он опубликовал основанную на своих записях (относящихся к 1932-1934 гг.) книгу «Говорит Гитлер» [6; 11][1]. Записи велись по памяти, но многое воспроизводилось дословно. Достоверность их подтверждается тем, что в последующие годы действия нацистского руководства соответствовали программе, которую Гитлер развивал в узком кругу своих приверженцев накануне и непосредственно после прихода к власти.

 

«Право» на мировое господство

Одержимый идеей расового превосходства, Гитлер считал, что немцы как арийская раса призваны господствовать в мире. Он жаждал реванша за поражение Германии в Первой мировой войне, которое лишило-де немецкую нацию «законного права» на такое господство. «Да, мы варвары, – бравировал он своей апелляцией к дикости и своеволию, – мы те, кто омолодит мир, вытащит его из гнилого болота». Отвечая на вопрос, как он относится к новым средствам ведения войны, он заявлял: «Народ, лишенный своих прав, может применять любое оружие, в том числе бактериологическое». И пояснял: «Я не испытываю угрызений совести и возьму то оружие, которое мне нужно… Мы победим таким образом враждебную Англию. Или Америку».

Это говорилось еще в 1932 г., до прихода к власти! Уже тогда Гитлер видел свою цель в развязывании войны за мировое господство. «Война, – внушал он, – это самое естественное, самое повседневное. Война – это любая борьба». Гитлер заверял своих приверженцев: «Никакие так называемые нормы международного права, никакие договоры не удержат меня от того, чтобы использовать предоставившееся мне право. Грядущая война будет неслыханно жестокой и кровавой». Конечно, во имя «справедливого социального устройства и вечного мира». И еще, чтобы не оставалось никаких сомнений: «Я хочу войны».

Возводя жестокость в принцип политики, он говорил: «Мы должны быть жестокими». Чтобы заставить немецкий народ стать великим, надо «преобразовать справедливость в жестокость». И самое чудовищное: «Мы обязаны истреблять народы…» Эту мысль он конкретизировал: «Вы спросите, что значит “истреблять народы”? Подразумеваю ли я под этим истребление целых наций? Конечно. Что-то в этом роде, все к этому идет. Природа жестока, и нам тоже позволено быть жестокими».

Впрочем, подтверждая свое «право» истреблять миллионы «неполноценных» людей, Гитлер готов был согласиться с тем, что достичь этой цели можно, «не уничтожая их, а всего лишь систематически препятствуя их природной плодовитости». Существует много методов, пояснял он, чтобы «последовательным и относительно безболезненным путем, без большого кровопролития, довести нежелательный национальный элемент до вымирания».

 

«Новый мировой порядок»

Первоочередная цель германской внешней политики виделась Гитлеру в завоевании господствующего положения в Европе. «Германия обретет завершенность лишь тогда, когда Европа станет Германией» (а Германия получит в свое распоряжение «пшеницу, нефть и руды» европейских стран). Следующая цель – создание глобальной германской империи, всемирного тысячелетнего Рейха. Для этого «нам нужна Европа и её колонии». «Откуда же Германии взять элементы для своего будущего всемирного Рейха, как не из разваливающихся Британской и Французской империй?»

Фантазируя на тему глобального господства Германии, Гитлер говорил: немцы должны стать «глобальным народом». Германия должна распространить свое «жизненное пространство» далеко за пределы своих границ, так как «неприспособленность и теснота нашего жизненного пространства» наносят «жестокие увечья». «Нам, – вещал Гитлер, – нужно пространство, которое сделает нас независимыми от любых политических раскладов, от любых альянсов. На востоке нам нужно господство до Кавказа или до Ирана включительно. На западе нам нужно французское побережье Атлантики. Нам нужны Фландрия и Голландия. И прежде всего нам нужна Швеция (т.е. железная руда. – А.В.). Мы должны стать колониальной державой. Мы должны стать морской державой, хотя бы одного уровня с Англией».

В воспаленном воображении Гитлера уже рисовалась конкретная организационная структура будущей всемирной империи под эгидой нацистской Германии. В центре «стальное ядро великой, скованной в единое целое Германии». В это ядро должны были войти также Австрия, Чехия, Моравия, западные области Польши, прибалтийские государства. Поскольку в этих областях «проживают преимущественно другие нации», их, говорил Гитлер, придется «устранить», заселив восточные территории, граничащие с Германией, немецкими крестьянами. «Чехов мы переселим в Сибирь или на Волынь, где для них будут определены соответствующие резервации».

Затем – Восточная Федерация: Польша, Венгрия, Балканские государства, Украина, Поволжье, Грузия. Конечно, не в качестве равноправных партнеров, а в качестве «союза вспомогательных народов» – без армий, без самостоятельной политики, без самостоятельной экономики. То же самое на западе, где должна была бы появиться Западная Федерация, включающая Голландию, Фландрию, Северную Франконию. И Северная Федерация – Дания, Швеция, Норвегия, на тех же условиях.

Отвечая как-то на вопрос об отношении к России, Гитлер сказал: «Мы никогда не станем великой страной, повелевающей всем миром, если будем действовать вместе с Россией». Поэтому: «Мы должны победить Россию». «Вы собираетесь напасть на Россию?» - спросили его. «Вполне возможно». Но с примечательной оговоркой: «Советская Россия – это очень трудно. Вряд ли я смогу с неё начать».

«Вы всерьез собираетесь выступить против западных государств?» - последовал новый вопрос. «А зачем же мы вооружаемся?» -  парировал Гитлер. Заметив, однако, что если Англия и Франция объединятся с Россией, «тогда мне просто придет конец»[2]. В одной из бесед Гитлер заявил: «если я достигну своих целей на Западе – я круто изменю свой курс и нападу на Россию».

Когда зашла речь об отношении к CIF, Гитлер выразил уверенность, что они никогда больше не станут вмешиваться в европейские войны, а в условиях экономического кризиса и массовой безработицы появится возможность «освободить американский народ от правящей клики и воссоздать лидирующую роль немцев в США». И тогда «новая Америка», проникнутая национал-социалистским духом, станет для Германии «прочной опорой». Это позволит совершить «прыжок в заокеанские просторы», распространить господство на Мексику, Бразилию, Аргентину, нанести удары по Британской империи в её самых чувствительных местах – в Индии и Канаде.

 

«Новый социальный порядок»

Покоренным нацистами странам предназначено было стать огромным полем для грандиозного эксперимента по установлению «нового социального порядка». Сущность его – утверждение права «истинных господ на существование». А истинные господа появляются только тогда, когда возникает «истинное порабощение». Неравенство между людьми не только неизбежно, «его следует углубить» и с помощью непреодолимых барьеров «превратить в закон».

«Я никогда не соглашусь, – вещал Гитлер, – чтобы другие народы были равноправны с немецким, наша задача – поработить иные народы». «Немецкий народ призван дать миру новый класс господ». А вместе с новыми господами «возникнет и новый социальный порядок»: сословный строй, где на самом верху новая высшая аристократия, а внизу «слой порабощенных иноземцев, проще говоря – слой современных рабов».

Этот новый порядок предусматривал, в частности, ликвидацию системы всеобщего образования. «С тем, что называется всеобщим образованием, необходимо покончить раз и навсегда», заявлял Гитлер. Потому что всеобщее образование – «это самый разлагающий едкий яд…» Свобода образования – привилегия элиты. Широким массам низших сословий даровалась бы возможность «благодарить неграмотность». А новые господа освободились бы «от всяких гуманистических и научных предрассудков».

Вместе с образованием на свалку должна быть отправлена демократия – этот «яд, который… разъедает тело любой нации». И еще Гитлер обещал освободить человека от «духовности» и искоренить в Германии христианство, «истребить его полностью» как иудаистский обман, отравляющий арийские души «избранной» нации[3].

Эти тайные до поры до времени планы могли бы показаться чистой фантазией, выплеском горячечного бреда, больного воображения, если бы спустя годы они не обернулись жестокой реальностью. Подготовив Германию к военной агрессии, гитлеровцы начали приводить в исполнение свою захватническую программу, нападая на страну за страной и оккупируя все новые территории. В Германии и на контролируемых ею территориях возникла сеть концентрационных лагерей, этих фабрик смерти, где нацисты уничтожили не менее 12 млн человек. Более двух млн женщин из оккупированных стран были принудительно согнаны в Германию в качестве рабской рабочей силы.

В мае 1945 г. нацистский режим рухнул, оставив после себя миллионы загубленных жизней, разрушенные города, искалеченные судьбы людей. Возмездием Гитлеру и его сатрапам за все их чудовищные преступления против человечества стали Нюрнбергский трибунал, позорная смерть и вечное проклятие.

 

Гегемонизм по-американски

Итоги Второй мировой войны не вполне устроили правящие круги западных участников антигитлеровской коалиции. Они не хотели и не предполагали укрепления международных позиций Советского Союза, возросшего влияния социализма.

Настроения, которые начало войны породило у определенной части американского истеблишмента, выразил Гарри Трумэн, сенатор и будущий президент США, когда в своем интервью сразу после нападения Германии на Советский Союз высказался с предельным цинизмом: «Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии, и, таким образом, пусть они убивают как можно больше»[10].

Да, он добавил, что не хотел бы видеть Гитлера в победителях. Но он не хотел и победы России. Недаром западные союзники так долго оттягивали обещанное еще в 1942 г. открытие второго фронта, предоставляя России нести основное бремя войны и потерь. И приступили к операции в Нормандии только летом 1944-го, когда исход войны был фактически предрешен, а успехи сил антифашистского Сопротивления в оккупированных странах свидетельствовали о том, что это может серьезно повлиять на послевоенное политическое устройство.

В августе 1945 г. Трумэн, ставший к тому времени президентом США, приказал сбросить атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки. Мучительная смерть настигла там более 200 тыс. мирных жителей. По официальной версии эта акция нужна была для спасения жизней американцев. Но Япония уже терпела поражение и искала пути к капитуляции. Военной необходимости для столь жестокого уничтожения японских городов вместе с их жителями не было. Цель была другая: запугать Советский Союз – недавнего союзника, который рассматривали теперь как потенциального врага[4].

 

Новый претендент на господство

За годы Второй мировой войны США серьезно нарастили свой производственный потенциал. Сразу после окончания войны на долю американской экономики (до того, как восстановили свои экономические позиции Германия и Япония) приходилось до 50% мирового ВНП. Вместе с тем становилось очевидным, что США утрачивают положение защищенного океанами «континентального острова», а тем самым и иммунитет от внешних угроз. Их правящие круги освобождались от влияния «изоляционистских» взглядов, все более проникаясь представлением о том, что в интересах своей национальной безопасности США должны стремиться к глобальной гегемонии.

В феврале 1946 г. Трумэн представил Конгрессу программу «спасения Европы» от «коммунистической угрозы». 5 марта того же года У.Черчилль в Фултоне (США) в присутствии Трумэна призвал к созданию военно-политического союза Англии и США против Советского Союза и социалистических стран. Это стало сигналом к началу «холодной войны». В очередном послании Конгрессу 12 марта 1947 г. Трумэн провозгласил программу «сдерживания» СССР, т.е. политику «холодной войны», закрепленную спустя некоторое время созданием военно-политического союза западных государств – Северо-Атлантического блока НАТО.

В тот период притязания США на мировую гегемонию до некоторой степени ограничивались возросшей мощью Советского Союза. Американская монополия на атомное оружие сохранялась недолго и была ликвидирована. Тем не менее, в правящих кругах, уверовавших в «исключительность» Америки, возобладало убеждение, что ввиду этого они вправе претендовать на мировое господство. На смену потерпевшему крушение пангерманизму пришла идея Pax Americana – представление о том, что грядущие годы должны стать американским веком, а Америка – гарантом распространения и внедрения американских ценностей по всему миру.

 

Доктрина неоглобализма

Достижению этих целей мешал Советский Союз. Навязанную ему в условиях «холодной войны» гонку вооружений США рассчитывали выиграть благодаря своему экономическому и техническому превосходству, подорвать тем самым советскую экономику и поколебать социалистический строй. Такова была, в частности, задача объявленной в 1983 г. президентом Рейганом «стратегической оборонной инициативы», известной также как программа «звездных войн».

Эта программа, оказавшаяся на деле элементарным шантажом, стала составной частью провозглашенной Рейганом в феврале 1985 г. доктрины «неоглобализма». Направленная против Советского Союза, которому самозваные вершители «добра» пытались приклеить ярлык «империи зла», доктрина «неоглобализма» декларировала отказ США от якобы принятых ими на себя ранее внешнеполитических ограничений в отношении «коммунистических стран» и возвращение к «подлинной» глобальной политике.

Идеология неоглобализма возникла на почве процессов глобализации, ставших отличительной чертой мирового развития в последние десятилетия ХХ в. Эти процессы послужили стимулом для американской политики глобализации, направленной на использование их в интересах Америки, особенно в период, когда США остались единственной сверхдержавой, а биполярный мир времен «холодной войны» сменился близким к однополярному, где Америка, благодаря своему экономическому, технологическому и военному превосходству, заняла доминирующее положение.

Для большей части американской экономической и политической элиты глобализация стала не просто фактом, но и четкой нормой, не только диагнозом, но и программой действий. Концепция глобализации превратилась в Америке в национальное кредо, стала «естественной доктриной глобальной гегемонии» США, - причем своекорыстной доктриной [1. С. 185-189]. Действительно, на первых порах от процессов глобализации больше всего выигрывали самые богатые страны, особенно Америка, которая извлекала из них не только экономические, но и политические выгоды, поскольку это укрепляло «её собственные национальные преимущества» [1. С. 179], создавало предпосылки американской глобальной гегемонии.

 

Евразия как «шахматная доска»

В книге «Великая шахматная доска» [9] Бжезинский представил развернутую концепцию глобальной внешнеполитической стратегии США в условиях, когда они, после распада СССР, остались единственной ядерной сверхдержавой, оказавшись вместе с тем перед лицом новых для них глобальных вызовов, связанных с изменяющейся расстановкой сил на мировой арене, с возвышением Китая, с укреплением экономических и политических позиций некоторых других развивающихся стран, с обострением проблемы доступа к ограниченным мировым ресурсам сырья.

В основу своих внешнеполитических построений Бжезинский положил геополитику (любимое дитя идеологов нацизма!) и сконцентрировал внимание на геополитическом значении Евразийского континента. По его словам, победители во Второй мировой войне, США и СССР, стали преемниками «незавершенного в Европе спора за мировое господство». Евразия – та «шахматная доска», где развернулось продолжение этого спора. После распада СССР возник новый геополитический расклад фигур на этой доске: Северная Америка против Евразии «в споре за весь мир». Центральной задачей для американской внешней политики стала задача не допустить появления на международной арене «доминирующей и антагонистичной» евразийской державы.

Говоря об американской гегемонии, Бжезинский оговаривал: это «гегемония нового типа». Предвосхищая возможные ассоциации с «прежними имперскими системами», он утверждал: «существенных расхождений» здесь больше, чем сходства. Допускал, что американская гегемония не обязательно должна означать монопольную власть, что возможно «разделение глобальной власти», что речь идет о «кооптации» других стран в сферу американского господства, о методах косвенного влияния на национальные элиты. Подчеркивал особую роль «неосязаемого влияния» американской массовой культуры, пусть «примитивной» (!), но обладающей «магической» притягательностью, особенно для молодежи. «Подражание американскому пути развития», по словам Бжезинского, создало «более благоприятные условия для установления косвенной и на вид (!) консенсусной американской гегемонии».

В достижении этой цели, полагал Бжезинский, Америка может опираться на свое экономическое, военное и политическое превосходство. Говоря о гегемонии, он предпочел использовать термин «превосходство» (primacy, supremacy, что означает также «преобладание», т.е. близко по смыслу к понятию «господство»). Общий контекст, конкретные выводы и рекомендации не оставляют места сомнению: речь велась о «руководстве всем миром», о праве «управлять миром», т.е. о мировом господстве США.

Но евразийский континент настолько велик и настолько могуществен, что приходилось признать: подчинить его трудно. Поэтому здесь требуется «особое геополитическое мастерство». Прямое применение силы становится не таким легким делом, как в прошлом (уроки истории всё-таки приходится иногда учитывать!) Требуется «более тонкая» геополитика «в целях сохранения и продвижения жизненных интересов США», т.е. «исключительной глобальной власти». Бжезинский, вполне в духе Макиавелли, напоминал в связи с этим о трех великих исторических заповедях «имперской геостратегии»: предотвращении сговора между вассалами, сохранении покорности подчиненных и недопущении объединения варваров (!).

В первую очередь здесь имелась в виду политика в отношении России. Украина должна быть привязана к Западу: без Украины Россия перестает быть «евразийской империей». Какой должна быть Россия, размышлял Бжезинский, чтобы «соответствовать интересам Америки»? Она должна быть ассимилирована в западноевропейское сообщество, стать «младшим партнером» в создании более стабильной Евразии. Это-де для России единственная альтернатива…

Обозначенные Бжезинским геостратегические цели в этой «шахматной» игре подразумевали обеспечение беспрепятственного доступа США, американского капитала к мировым природным ресурсам. В Евразии, отмечал он, «как в её предприятиях, так и под землей сосредоточена бòльшая часть мирового физического богатства». На долю Евразии приходится-де около 60% мирового ВНП и около ¾ известных (тогда) мировых запасов энергетических ресурсов. Имелась в виду, понятно, прежде всего Россия.

Кроме того, он советовал уделить особое внимание Азербайджану – как коридору для доступа Запада к богатому энергетическими ресурсами бассейну Каспийского моря, а также Узбекистану – как региональному центру Средней Азии. В интересах Америки – не допустить господства какого-либо одного государства (России, Ирана, Турции) в Средней Азии и обеспечить «мировому сообществу» беспрепятственный финансово-экономический доступ к этому региону.

Значение природных ресурсов, особенно энергетических, как фактора национальной безопасности имеет под собой объективные основания. Промышленные страны становились все более зависимыми от импорта сырьевых ресурсов, к тому же быстро дорожавших по причине их ограниченности, истощения и необходимости для добывающих компаний обращаться к менее доступным и более удаленным месторождениям [7. С.  62-63].

Правящие круги США возвели гарантии ресурсного обеспечения в ранг одной из главных государственных задач. Принятая в 1998 г. «Стратегия национальной безопасности США для нового столетия» трактовала возможность неограниченной эксплуатации другими странами (своих!) природных ресурсов как угрозу национальной безопасности Америки. Природные ресурсы других стран, а также чистая окружающая среда были отнесены к числу жизненно важных интересов Соединенных Штатов. Поэтому, по мнению разработчиков «Стратегии», США вправе делать всё, что может потребоваться для защиты этих интересов, в том числе, при необходимости, «решительно и в одностороннем порядке» применять свою военную мощь [8].

 

«Америка прежде всего»

На рубеже веков, незадолго до террористического атаки 11 сентября 2001 г., в США вышла из печати и привлекла широкое внимание общественности книга патриарха американской дипломатии Генри Киссинджера «Нужна ли Америке внешняя политика?» [4]. Самим названием автор давал понять, что не разделяет отношения Соединенных Штатов к внешнему миру как к своей вотчине. Недвусмысленно осуждал то, что в остальном мире воспринималось как произвол Америки, предостерегал от имперских амбиций, прозорливо обращая внимание на неизбежные пагубные последствия этого для американского общества.

Позднее вослед Киссинджеру с критикой внешнеполитического курса президента Дж. У. Буша выступил и Бжезинский. Сосредоточившись на «войне с террором», США, по его мнению, упускали из виду главные изменения в мире – политическое пробуждение и растущую активность народных масс, восстающих против социальной несправедливости и политического унижения (тут надо отдать ему должное: он чутко уловил этот «подземный гул»).

В таких условиях «стратегия силы» уже недостаточна, чтобы позволить Америке сохранять «легитимность её мирового превосходства». Для осуществления своей «глобальной миссии» Соединенным Штатам нужны партнеры – Европа, единый Европейский союз, Япония. Отсюда Бжезинский, как и Киссинджер, делал тот вывод, что Америке следует предпочесть не доминирование, а роль лидера. Америка должна «взять на себя» роль лидера, к которому должны присоединиться «наиболее гибкие» региональные державы на всех континентах [2. С. 8-26]. Под лидерской ролью подразумевался, таким образом, все тот же гегемонизм, но в более гибкой форме и в более привлекательной упаковке.

Приходилось считаться с меняющейся конфигурацией мировых сил – возвышением Китая, возрождением России и, не в последнюю очередь, с  «вторичными» последствиями глобализации, которые, подобно бумерангу, стали бить по интересам Америки и других западных стран. Тенденция ослабления позиций США наложила свой отпечаток на внешнюю политику президента Трампа. В инаугурационной речи он обещал «вновь» сделать Америку «великой» – под лозунгом «Америка прежде всего» “America First”). В проекции на внешнюю политику это «прежде всего» практически не отличалось от пресловутого гитлеровского «превыше всего», так как означало пересмотр собственных международных обязательств с точки зрения представления о том, насколько они «выгодны» или «невыгодны» для США.

Было сочтено, что невыгодны соглашения в области ограничения вооружений и контроля над вооружениями, соглашение об «открытом небе», торговые правила ВТО, соглашение о борьбе с изменением климата, соглашение по ядерной программе Ирана, деятельность Всемирной организации здравоохранения. Но выгодны односторонние действия, санкционный произвол, экстерриториальная юрисдикция. Администрация Трампа, пренебрегая даже теми ограниченными формами международного сотрудничества, которые еще сохранялись, встала на путь тотального разрушения сложившейся ранее системы международной безопасности и контроля над вооружениями, стремясь развязать себе руки для нового витка наращивания вооружений в целях гарантирования военного превосходства США на земле и в космосе[5].

В поддержку этого курса конгрессмены-республиканцы летом 2020 г. выступили с посланием к согражданам и подготовленным группой экспертов докладом «Укрепление Америки и противодействие глобальным угрозам» [12]. Но обсуждались там не действительные глобальные угрозы, такие как неконтролируемая миграция, терроризм, изменение климата или Covid-19, а Китай, Россия и то, что прежняя администрация позволила им (!) усилиться, допустив тем самым ослабление Америки в то время, когда эти государства бросают вызов «ведомому Соединенными Штатами мировому порядку», т.е. американскому господству.

В похвалу же президенту Трампу о его достижениях (в качестве аванса?) говорилось: он восстановил «сильное американское лидерство» и доверие к Америке – лучшей в мире «силе добра», поставив при этом «американские глобальные интересы выше всего остального». Ведь международный порядок и должен основываться на американских ценностях[6]!

Эта политика как в прошлом, так и сегодня недальновидна и бесперспективна. Она не только антагонизирует остальной мир, подрывая способность США претендовать на роль лидера хотя бы в рамках трансатлантического сообщества, но и оборачивается глубоким социально-политическим кризисом самого американского общества. Оправдалось пророческое предостережение Генри Киссинджера: «Путь к имперскому статусу ведет к загниванию самой страны, поскольку с течением времени претензии на всемогущество разрушают внутренние барьеры… И по мере того, как вызовы, с которыми сталкивается империя, становятся все более многочисленными и возникают вне исторической связи с внутренними проблемами, борьба внутри страны принимает все более ожесточенный, а со временем и все более агрессивный характер. Намеренное стремление к гегемонии – это наиболее верный путь к разрушению ценностей, сделавших Америку великой» [4. С. 325].

 

Единственная разумная альтернатива

Гегемонистские соблазны порождают ложные надежды, отвлекают и уводят в сторону от решения насущных задач внутренней и внешней политики, которые диктуются меняющимися условиями бытия человечества. Противодействие действительным глобальным угрозам требует скоординированных и целенаправленных коллективных усилий всего мирового сообщества. Ни одно государство, даже самое мощное, не может в одиночку противостоять этим угрозам, а, следовательно, не может и сколько-нибудь эффективно защитить собственные национальные интересы. Мир нуждается в международном взаимодействии, адекватном новым угрозам, в соглашениях и институтах, способных обеспечивать необходимый уровень глобального регулирования мировых процессов.

Те или иные трения и конфликты неизбежны, но их разрастанию можно противостоять, если осознана опасность их стихийного развития и есть политическая воля к достижению взаимопонимания и совместным действиям. Путь к более безопасному, более справедливому и стабильному мировому порядку лежит через развитие коллективных начал в мировой политике – при уважении цивилизационного многообразия мира, особенностей национальных культур и типов общественного устройства. Императивным требованием становится отказ от конфронтационного и блокового мышления, от стремления к доминированию, от односторонних действий и политики с позиции силы в международных отношениях, от двойных стандартов.

В этой связи уместно вспомнить знаменитую «Речь о мире» президента Джона Кеннеди, произнесенную вскоре после Карибского ракетного кризиса, поставившего мир на грань ядерного конфликта. Выступая в Американском университете в Вашингтоне 10 июня 1963 г., он предложил радикальным образом пересмотреть американскую внешнюю политику. Мир, сказал тогда Кеннеди, это не Pax Americana, а «мир для всех» и «на все времена». Он призвал сограждан пересмотреть отношение к Советскому Союзу, к «холодной войне», а также отношение к миру и свободе «у себя дома» [3]. К сожалению, этот призыв не нашел понимания у американского истеблишмента, а сам Кеннеди вскоре был убит.

Тем не менее, в последней трети ХХ в. руководителям великих держав на основе трезвой оценки ситуации и взаимного проявления доброй воли удалось продвинуться к созданию нового постконфронтационного порядка посредством многостороннего международно-правового регулирования. В рамках этого процесса состоялось Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе, закрепившее политические и территориальные итоги Второй мировой войны; реализовалось демократическое самоопределение стран Восточной Европы; произошло объединение Германии, были прекращены гражданские войны в ряде стран Африки.

Тогда же были заложены договорно-правовые основы двустороннего и многостороннего контроля над вооружениями. Начало этому положило соглашение 1963 г. о запрещении ядерных испытаний в трёх средах, инициированное Кеннеди и Хрущевым. За этим последовали договор о нераспространении ядерного оружия (1968); договор об ограничении средств противоракетной обороны (1972); советско-американские договоры об ограничении стратегических вооружении (1972, 1979) и о запрещении ракет средней и малой дальности (1987); многосторонний договор о сокращении обычных вооружений и вооруженных сил в Европе (1990); советско-американские договоры о сокращении стратегических наступательных вооружений (1991, 1993); договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (1996); конвенции о запрещении биологического (1973) и химического оружия (1993).

При всех неровностях переговорных процессов, трудностей с ратификацией и взаимных претензиях к соблюдению соглашений, на том этапе удалось все же создать системы контроля и удерживать в определенных рамках развертывание вооружений. По линии ООН переговорный процесс распространился на решение мировых проблем социально-экономического развития, обострившихся в условиях глобального экологического кризиса. Были достигнуты важные международные соглашения о защите озонового слоя, о сохранении биологического разнообразия, о целях и параметрах устойчивого развития, а позднее и соглашение о борьбе с изменением климата.

Однако постепенно этот позитивный процесс стал затухать, уступая место односторонним действиям США, направленным на выхолащивание и демонтаж сложившейся договорной системы. В 2002 г. по решению президента Буша-младшего США вышли из Договора по ПРО. Еще ранее он отозвал подпись США под Киотским протоколом – первой попыткой ограничить эмиссию парниковых газов. США вышли из Совета ООН по правам человека. Поддержав формально договоренности о целях устойчивого развития, США не проявили интереса к решению предусмотренных ими задач.

Принцип устойчивого развития получил привычную для американской элиты одностороннюю интерпретацию. В официальном документе “Sustainable America” (1996) была заявлена претензия явить миру «образец» устойчивого развития, вытекающий, как было сказано, «из богатства страны, её мощи, технических возможностей и самой истории». И декларировалось намерение США с этих позиций вырабатывать и проводить «в своих интересах» заявленную политику в глобальном масштабе [13].

Несостоятельность этих претензий воочию продемонстрировали оказавшиеся катастрофическими для США последствия пандемии Covid-19 и полыхнувшие на этом фоне массовые беспорядки. Движение, начавшееся как протест против расовой дискриминации и социального неравенства, стало все больше приобретать реакционные черты, превращаясь в стремление утвердить расовое превосходство афроамериканцев, сопровождаемое насилием и дикими актами вандализма. Накопившиеся в низах общества «гроздья гнева» выплеснулись наружу в момент, когда десятки тысяч американцев продолжали умирать от новой вирусной инфекции, а власти демонстрировали неспособность справиться с обрушившейся бедой. Эти события обнажили всю глубину переживаемого обществом раскола и кризиса. По распространенным представлениям об Америке как «сияющем граде на холме», как «земле обетованной» был нанесен сильнейший удар.

Жизнь снова подтвердила: мировое сообщество нуждается в изменении модели социально-экономического развития, в таком изменении ценностной ориентации, когда на первое место в решении любых вопросов развития ставился бы приоритет выживания человечества. Концепция устойчивого развития возникла как попытка переосмысления, переопределения повестки дня мирового развития в свете новых общих для всех угроз. Речь идет, как об этом говорится в последнем докладе Римского клуба, о фундаментальном пересмотре всего технологического, экономического и политического подхода к развитию, как оно практиковалось в недавнем прошлом [14. С. 44].

Гегемонизм, в какие бы одежды он ни рядился, не может предложить ответов на вызовы современности. Любые попытки вернуться к имперским практикам прошлого обречены в наше время на провал. Единственная разумная альтернатива нынешнему тревожному положению вещей в мире – многостороннее кооперативное взаимодействие государств ради совместного противодействия общим вызовам и угрозам. Пока же правящие круги США и их западные союзники предпочитают цепляться за фантомы гегемонистской политики. Поэтому трудно ожидать от них и честной оценки роли Советского Союза во Второй мировой войне. Но каждая годовщина Великой Победы, хочет кто-либо этого или нет, остается напоминанием как о трагических уроках прошлого, так и об ответственности нынешнего и будущих поколений политических руководителей перед будущим.

 



[1] Впоследствии  Раушнинг опубликовал новую книгу, название которой было навеяно Апокалипсисом: «Зверь из бездны». На русском обе книги публиковались в одном издании.

[2] Как не вспомнить в этой связи об усилиях советского руководства побудить западные державы, Англию и Францию, к взаимодействию и сотрудничеству в целях сдерживания гитлеровской агрессии, -усилиях, натолкнувшихся на саботирование и отказ.

[3] Повесть о пришествии Антихриста из «Трех разговоров» русского философа Владимира Соловьева оказалась поистине пророческой.

[4] В это время американские власти уже допускали возможность использования атомного оружия против СССР.

[5] О планах масштабного перевооружения армии Трамп заявил, выступая перед выпускниками Военной академии США в Уэст Пойнте 13 июня 2020 г. При этом он сказал, что США заканчивают «эру бесконечных войн». Вместо расточения средств на военные операции за рубежом будут увеличены инвестиции в создание самых мощных в мире вооруженных сил. В этой речи Трамп упомянул о 75-летии окончания Второй мировой войны, сообщив своим слушателям, что это Америке принадлежит заслуга победы над нацизмом и фашизмом.

[6] Один из тезисов доклада – подтверждение отказа США от признания социальных и экономических прав, рассматриваемых в мировом сообществе как неотъемлемый компонент прав человека.

комментарии - 0

Мой комментарий
captcha