Жанр своей новой картины «Машина любви» молодой, но по-хорошему плодовитый (в год по фильму, а то и по несколько) режиссёр Павел Руминов сам определяет как лирический порнофильм, да ещё и с интригующим зрителя собственным участием. Руминов известен одновременно и как автор малобюджетного психологического кино о молодом поколении, и как экспериментатор с художественной формой - он не боится привлекать непрофессиональных актеров, набранных по соцсетям, снимать «дрожащей камерой» или дрожащим мобильным телефоном на грани хоум-видео.

Аллегорический лес,  выйти из которого невозможно, дополняется  аллегорическими персонажами,  которые  могут, но не хотят помочь герою спастись и вообще ведут себя странно,    -    женщина инфернального вида, похожая на смерть, которую герой пригревает от безысходности и одиночества, разумеется, и есть сама Смерть, которая, как и часто бывает в жизни,  дает тебе шанс, которым ты, скорее всего, не воспользуешься.

Феномен творческого долголетия Ходоровски, вероятно,  связан  именно с питательной силой этой художественной династии,  а ещё, конечно, с важной для любого творца эмоциональной размеренностью,    -  именно ей можно объяснить перерывы в съёмках,  создающие эффект «редко, но метко».   Человек, победивший время, Ходоровски несомненно порадует нас  и третьей частью киноавтобиографии,  где мы увидим героя в расцвете его творческого акме,    -  сам режиссер явно переживает акме, пик сил и возможностей, именно сегодня, на девятом десятке лет,    -   как говорится, многая лета и дальнейших художественных подвигов.

Камера оператора «проживает» с главным героем целый год,  фиксируя все этапы и все события его жизни  -  у Сергея собственное своеобразное  летосчисление,  24 года  («24 снега»)  назад он посвятил себя любимому занятию,  но в условиях вечной мерзлоты, кажется, замерзает и время  -  Сергей, живя фактически на пастбище и надолго оставляя семью, ухитряется плодиться и размножаться,  редко приезжая на сезонные побывки  («я приехал, а сын уже встаёт и ходит»).  Редкая возможность не одичать в лесу и  побывать  «в обществе»    -    ежегодный ысыах, якутский праздник встречи лета,  где Сергей в числе главных организаторов гуляний.

Основное место в фильме занимают монологи родителей, братьев и сестры Фоули  (Джеймс был старшим ребенком в семье с пятью детьми),  а также его товарищей по несчастью, разделивших с ним тяготы плена, которым повезло чуть больше  -  практически всех европейских пленников выкупили их страны.  Французские, немецкие, арабские журналисты вспоминают о Фоули как о мученике, стоически переносившем все ужасы неволи  (к Фоули, как к американцу,  применялись особо жестокие пытки и издевательства) и ухитрявшемся поддерживать в своих куда менее стойких сокамерниках волю к жизни.

Трогательная зарисовка о неизбежной, никого не щадящей старости и  пронесенной через всю жизнь братской любви, мгновенно переходящей в ненависть и соперничество, окрашенной массой взаимных обид, воспоминаний, придирок, недомолвок и недосказанностей…  Два вроде бы похожих внешне, но абсолютно типажно разных старика всю жизнь мучают друг друга, высмеивают, пилят, ругаются,  но при этом  нуждаются друг в друге как в воздухе, не могут друг без друга провести и дня, и отнюдь не по причине сегодняшней физической немощи.

Лишённая какой-либо художественности, снятая по принципу  "включил камеру и она сама пишет"  история злоключений женщины, сбежавшей из Северной Кореи в Китай, попавшей там в руки торговцев людьми, проданной какому-то китайцу, который стал жить с ней как с женой.  Фильм, ясен пень, яркий образчик южнокорейской пропаганды против Народной Кореи, откуда типа бегут пачками, добровольно на чужбине становясь рабами и людьми без каких-либо прав   -   "лишь бы вырваться из коммунистического ада".

Никита Михалков пропустил церемонию открытия ММКФ из-за планового лечения, и вместо него фестиваль открыл мэр Москвы Сергей Собянин. В такой неожиданной "замене" есть логика: "Мигалков" только в кино снимал реставрацию "Москвы для дамъ и господъ" - в "Сибирском цирюльнике" том же, на государственные ассигнования. А Собянин-то сказку монархическую - делает былью!

Жюри возглавляет победитель прошлого года Ивайло Христов  ("Лузеры").  В жюри входит сын Раджа Капура Рандир и классик немецкой кинорежиссуры Ульрике Оттингер  (та самая, которая  снимала "Двенадцать стульев" в Одессе,  Камчатку, Чукотку, Монголию и сибирскую тайгу). Программа "Европейская эйфория:  между раем и адом"   -  название говорит само за себя.  В ней кажут схватившего берлинского Золотого медведя  "Огонь в море"  Джанфранко Рози.

...ждешь брутальных сцен и грязного панка, а видишь снятую с обаятельным юмором «Педагогическую поэму», выдержанную в лучших советских кинотрадициях балладу о первой любви, приправленную типично восточноевропейскими гэгами, навроде отсылающих напрямую к заполошному Кустурице больной альцгеймером бабки на дрезине, деревянного сортира, разваливающегося от тычка, и главного героя, безуспешно пытающегося свести счеты с лузерской жизнью на рельсах, по которым, разумеется, никогда не пойдет поезд…

Фильм начинается кадрами  урока в курдской школе начала 90-х, когда врывающаяся полиция под детский плач избивает и увозит учителя    -  может, это отец главного героя Али, может, образ собирательный, но в середине картины полиция уже вламывается на урок, который ведет сам Али.  За двадцать лет стилистика поведения властей изменилась,    -   учителя уже не бьют, оружие не применяют, не арестовывают,  -    но сам обыск и то, с каким презрением турецкие полицейские смотрят на плачущих детей,  говорят о том, что с течением времени для турецких курдов мало что изменилось.  

Эту навязшую в зубах максиму хочется повторять ещё и ещё. Московский Международный Кинофестиваль стартовал, в этом году на удивление сильные программы  (за четыре полных фестивальных дня   -   фактически ни одной уж слишком явно провальной картины).  Тем не менее, практически каждый из увиденных  фильмов настолько не имеет ничего общего с его аннотацией на фестивальном сайте, что давно уже просто руки чешутся замутить какой-нибудь конкурс а-ля Серебряная калоша на самую тупую аннотацию.