Мальчишка-то не по годам шустрый, и хорошо уже знает, где говорить и что говорить...
Опубликовано 02.12.2017
автором Павел Арзамасцев
в разделе Жизнь регионов
 |
Поскольку история с мальчиком не утихает, вставлю и я свои пять копеек.
Тем более, что мой земляк, член Совета Федерации от Пензы Олег Мельниченко выступил в защиту того самого мальчика – дескать не надо травить ребенка. И пообещал зазвать его в Белокаменную и вместе с ним предаться изучению истории ВОВ.
Мельниченко сообщил, что у него состоялся телефонный разговор с директором Музея Победы на Поклонной горе Александром Школьником.
По его словам, было принято решение пригласить Николая Дисятниченко и других старшеклассников гимназии №1 Нового Уренгоя в музей, чтобы они своими глазами смогли увидеть историческую правду о Великой Отечественной войне, а по итогам — провести круглый стол с их участием.
«Николай умный и грамотный парень. Мы с ним и ребятами все вместе поизучаем историю Великой Отечественной войны. Я уверен, что они все правильно понимают и, изучив дополнительный исторический материал, смогут более глубоко прочувствовать нашу Победу», — цитирует Олега Мельниченко пресс-служба Совета Федерации.
Мальчик реально пошел по рукам. Но съездить на халяву после Берлина в Москву «поизучать» историю дело, несомненно, хорошее, но останется ли время на «поизучение» других предметов, особенно учитывая то, что ЕГЭ – штука беспощадная...
А Олег Владимирыч, историк по образованию и бывший министр образования Пензенской области, всегда умел держать нос по ветру. И после того, как в защиту мальчика выступил пресс-секретарь президента Песков, Мельниченко тут же отважно встал в один ряд с пресс-секретарем. Хотя, ИМХО, зря это они – мальчика никто не травит - ему скорее делают рекламу. Политическую. И он еще станет проводником мира, вроде Аманты Смит и Кати Лычевой в одном флаконе. Мальчишка-то не по годам шустрый, и хорошо уже знает, где говорить, и что говорить.
Вот только историю – если уж его позиционируют как «молодого историка», ему подучить не мешало бы. Поскольку историку, даже самому юному, вместо «Советская армия» следовало бы писать «Красная Армия», и не следовало бы писать «так называемый» «Сталинградский котел». Ибо котел был самый что ни на есть Сталинградский.
И уж совсем не стоило писать что «солдат умер от тяжелых условий плена 17.03.1943 г.» Ибо солдат умер не от тяжелых условий плена, а несколько от иных причин.
Для начала отсылаю к своей статье на сайте «Пенза онлайн» от 05.05.2017 г. «Да, враг был храбр. Тем больше наша слава»
http://www.penza-online.ru/obshchestvo/?ELEMENT_ID=12229
где в частности, есть такой пассаж:
«8 января 1943-го года в Сталинграде генералы Н.И. Воронов и К.К. Рокоссовский выдвигают ультиматум Ф. Паулюсу с весьма почетными условиями сдачи в плен. В ультиматуме, в частности, был такой пункт: «Всему личному составу сдавшихся войск сохраняем военную форму, знаки различия и ордена, личные вещи, ценности, а высшему офицерскому составу и холодное оружие». Окруженные немцы, однако, столь заманчивое предложение отвергают и в условиях зимы, холода, голода, нехватки боеприпасов, оказывают упорное сопротивление еще почти месяц. Солдаты вермахта были истощены настолько, что из 90 тысяч сдавшихся в плен, несмотря на медицинскую помощь и достаточно комфортные условия содержания в плену выживает всего 6 тысяч».
А теперь разберем историю сдачи 6-й армии более детально и обратимся к роману К. Симонова «Живые и мертвые» (заранее извиняюсь за обильное цитирование, но оно того стоит). Это – про отбитый у немцев в Сталинграде лагерь наших военнопленных:
«Только глубокой ночью на вторые сутки самое тяжелое наконец осталось позади. Последний, четыреста восемьдесят третий по счету, освобожденный из плена, пройдя санобработку, был уложен на чистые простыни в госпитальном бараке.
В регистрационном журнале появилась последняя цифра "483", но против цифр еще и теперь не всюду стояли фамилии. Многих и до сих пор бесполезно было спрашивать.
"Около шестисот живых", — сказал там, в лагере, старшина. Но люди умирали, пока в лагерь шли машины, умирали, когда их выносили из землянок и клали на машины, умирали, пока везли, умирали во время санобработки. А несколько человек умерло, когда их уже переносили на носилках, чистых, вымытых и обритых, из барака в барак. И некоторым из тех, что сейчас числятся живыми, еще предстоит умереть в ближайшие дни от необратимых явлений, вызванных длительным голодом.
Чего только не навидалась и не наслушалась Таня за эти полтора суток! Даже спать не тянуло, несмотря на бессонную ночь, и есть не хотелось, и казалось, никогда не захочется.
Барак, в котором шла санобработка, целые сутки был как адская кухня: весь в пару, в потоках грязной воды, в комках падавших на пол спутанных, шевелящихся от вшей волос, в рванине сброшенной одежды. Особенно страшно было в первом отделении, а всего их было четыре. В первом еще не мыли, только раздевали догола и щетками соскребали с тела вшей. Во дворе, под окнами, была вырыта большая яма, и в ней горел мазут; туда охапками таскали снятую одежду, а вшей все время заметали с пола вениками в ведра и из этих ведер тоже ссыпали туда, в огонь.
Во втором отделении стригли, брили везде, где росли волосы, обмывали по первому разу и опять вместе с волосами таскали жечь целые ведра вшей. Даже старики санитары, воевавшие и в германскую и гражданскую, говорили, что в жизни такого не видели.
В третьем отделении было уже легче: там только мыли еще раз. А в четвертом начинался рай: там одевали в чистое белье и клали на носилки.
Если не считать нескольких врачей, сестер да десятка парикмахеров, всю самую страшную работу внутри барака делали девушки из банно-прачечного отряда. Их было много — пятьдесят, но работы было столько, что все они к концу валились с ног от усталости.
Девушки, девушки из банно-прачечного! Это ваш-то отряд, как вы сами с усмешкой рассказываете, зовут на фронте "мыльный пузырь"? Это про вас-то плетут всякие были и небылицы отвыкшие на фронте от женского тела, изголодавшиеся мужики? И кто его знает, сколько в этом правды и сколько неправды, наверное, не без того и не без этого. Но все равно, главная правда про вас та, что не было и не могло быть на целом свете в эти сутки лучше людей, чем вы, и не было рук добрей и небрезгливей, чем ваши, и не было стараний святей и чище, чем ваши, — помочь человеку снова сделаться человеком! И ни одна из вас не дрогнула, не растерялась, не ушла, не закатилась в обморок, как тот врач-мужчина в лагере. Ни одна!
Об этом вечером, когда домывали последних раненых, сказал Тане Росляков. Сказал, как стихи, именно этими самыми словами, которых Таня никак не ждала от него, показавшегося ей поначалу человеком, зачерствевшим на фронте. И глаза у него вдруг стали такие, каких Таня не ожидала увидеть на этом жестком, орлином казачьем лице. Говорил о девушках почти стихами, а в глазах стояли слезы.
А сама Таня, пока была там и работала вместе с девушками, об этом не думала. Просто видела, как они работают: быстро, бережно, без устали. Ни один из их рук не выскользнул, ни одного на пол не уронили. А уж держали руки такое страшное, что даже телом-то назвать нельзя!
Она сама много раз, когда люди теряли сознание во время санобработки, делала им уколы. И в пальцах до сих пор осталось ощущение: держишь не руку, а кость, а вокруг нее мешок из пустой кожи. Некоторые все равно умерли и после уколов, и понесли их не вперед, туда, в четвертое отделение, в рай, как шутили девушки, а назад, обратно...
А теперь все, кто остался жив, и те, кто не будет жив, но пока еще жив, лежат здесь, в госпитальном бараке, на двухэтажных нарах. И уже явились на смену врачи, и можно пойти в палатку, где развернули питательный пункт, и попить там чаю, но идти туда нет сил. Можно и просто лечь на койку, где сейчас сидишь, — она свободная — лечь и заснуть до утра. Но спать не хочется, а в голове вертится что-то, чему и названия нет: какие-то обрывки виденного и слышанного, так перепутанные, словно это не мысли, а дикий, страшный сон...
Один, когда его мыли, ругал немцев матом за то, что не поставили пулеметы и не расстреляли, вместо того чтоб морить голодом.
— Ну и хорошо, что не расстреляли, — сказала ему Таня. — Вы теперь жить будете.
— А может, я жить после этого не хочу. — Он посмотрел на Таню дикими, злыми глазами, словно она его обидела, сказав, что он будет жить.
А другой просился на фронт, говорил:
— Поскорей вылечивай, доктор. Я еще их убивать пойду... ни одного на семя не оставлю...
И думал, наверное, что кричит, что грозный, а сам еле-еле слышно шептал эти слова и умер, когда несли уже в чистом белье. Сердце взяло и кончилось!»
Разговор двух командиров:
«Ты за сегодня здорово продвинулся, вон куда вышел!
— Да, рванули, — сказал Синцов. — Злые были сегодня и вчера после этого лагеря.
— Не видел его, времени не было поехать. Говорят, тяжелая картина.
Синцов невесело усмехнулся:
— Такая картина, что вчера, как ни требовал, ни одного пленного не взяли. Только сегодня к вечеру принудил. А про себя, в душе, подумал: еще слишком отходчивые у нас люди, если на вторые сутки после такой картины все же пленных взяли. Я комбат, мне приказано требовать, а будь я солдат, не поручился бы за себя после этого лагеря».
Вот еще:
"Что ж, будем готовиться!" — а когда остался вдвоем с Синцовым, злобно сказал о немцах:
— Не хотят сдаваться, паразиты! — и матюкнулся, первый раз за все время.
Синцов смотрел на свирепо ходившего по подземелью Ильина и вполне понимал его чувства, — сам испытывал то же самое. Сколько раз за последние три недели боев возникало это чувство злобы против немцев, которые сидят, не сдаются, заставляют нас снова и снова идти на жертвы. Про своих в таких же обстоятельствах сказали бы "молодцы!", а про немцев — "паразиты!". И что же еще было сказать о них, если завтра из-за этих паразитов опять идти и класть головы. Сколько — неизвестно, но сколько-то класть! Вчера, когда узнали про Паулюса, в первый момент почудилось, что все выпавшее на твою долю здесь, в Сталинграде, уже за спиной. Если еще не все и не всюду сдались, так через час или два сдадутся. И конец! Тишина. А сегодня выходило, что тишина сама не придет, за ней еще надо идти туда, вперед, где стреляют. А если не идти, а ждать, когда придет сама, тогда все зависит уже не от тебя, а от немцев. И неизвестно, как бы ты сам решил, если бы сказали: "Действуй на свое усмотрение!" Неизвестно, насколько хватило бы нервов топтаться на месте и ждать тишины".
.
А далее Таня спасает уже немецких раненых:
"Известие о капитуляции Паулюса за несколько часов распространилось по всей армии.
Таня узнала об этом от своего начальника Рослякова, — он приехал проверить, закончила ли она эвакуацию немецкого госпиталя, где вместо одной ночи застряла на целых пять суток.
Армия захватила восемь таких немецких госпиталей, и Таню подвело знание немецкого. Росляков на второй день оставил ее, сказав: "Ничего, посидите с фрицами, у вас это хорошо выходит".
Кто его знает, как это выходило. Может, и в самом деле лучше, чем у других. Во всяком случае, раненые не голодали — этого она добилась, хотя и пришлось много ругаться, особенно первые двое суток. Снабжать немецкие госпитали заранее никто не планировал, отрывали от себя, а с подвозом было не богато. И все-таки, ругая немцев на все корки: "Пусть подохнут!" — в конце концов выделяли что могли: видно, уж такая она, русская натура, — приходилось удивляться не только другим, а и самой себе. Она пробовала ожесточить себя, воскрешая в памяти партизанскую жизнь. Но воспоминания о тех немцах, там, в ненавистном немецком тылу, все равно не помогали ей ожесточиться против этих немцев, здесь, в ее госпитале. Госпиталь был немецкий, но она привыкла за эти дни думать о нем как о своем. Так и говорила вслух: "Моим немцам жрать надо", "Моим немцам..." Дожили, называется!
Старалась уверить себя, что эти немцы, у нее в госпитале, — совсем другие люди, чем те, в Смоленске. Да они и в самом деле были другие. Они умирали или поправлялись у нее на глазах, жадно и благодарно ели, стонали или терпели боль, тревожно спрашивали, можно ли будет писать письма из плена, и уже заранее писали их. Были и такие, что показывали фотографии детей, и она не могла заставить себя с ненавистью смотреть на это "фашистское отродье". И дети были похожи на детей, и лежавшие в госпитале немцы были похожи на людей, и она спорила из-за них со своими, и еще сегодня в последний раз скандалила, уже при эвакуации госпиталя, когда грузили на машины неспособных ходить, а способных передвигаться строили в колонны, — требовала побольше раненых посадить на грузовики и поменьше оставить идти своим ходом.
Но теперь все, слава богу, уже позади: еще вчера, в ожидании общей капитуляции, пришел приказ очистить вблизи передовой резервные госпитальные помещения. Колонны двинулись в тыл с утра, и Росляков, приехавший к шестнадцати — сроку окончания эвакуации, застал хвост последнего грузовика, похвалил Таню, что уложилась в срок, и рассказал, что вместе с Паулюсом сдались не то пятнадцать, не то шестнадцать генералов и войска начали складывать оружие.
— Это у соседей, — добавил Росляков. — А на участке нашей армии пока стреляют.
— Может, до них еще не дошло?
— Кто их знает! — сказал Росляков. — Поживем — увидим. Наверно, злитесь на меня, что обещал заменить мужиком и не заменил?
— Ничего, я под конец уже привыкла.
— Вы, оказывается, тут даже на замполита Сто одиннадцатой шумели, что ваших немцев не по норме кормят! "Откуда ты, говорит, такую отчаянную партизанку на меня напустил? Чуть ли не под пистолетом меня держала: харчи или смерть!"
Таня рассмеялась.
— Да ну, это он шутит. Я, правда, к нему ходила, я и к замполиту полка ходила. Все понемножку помогли.
— Была бы у нас медаль "За милосердие" — пришлось бы представить, — сказал Росляков, — а раз ее нет, представим к "Отваге". Все же одна женщина против восьмисот немцев!"
И еще один пассаж из моей статьи:
«Существует довольно распространенное мнение, что немцы якобы боялись рукопашного боя. Не боялись. Немцы не только «на хлеб меняли ножики», но и искусно ими владели. В Германии 30-х годов культ холодного оружия царил покруче, чем на Кавказе (рекомендую полистать в Интернете книгу «Холодное оружие Третьего Рейха». Кинжалы, тесаки, кортики, ножи являлись важным элементом не только физической, но скорее больше психологической подготовки солдат и офицеров. Был разработан даже специальный нож для «Гитлерюгенда». В 10 лет сдал экзамен на членство в организации – и носи с гордостью нож на поясе. С 1933 по 1942 год таких ножей было выпущено 15 миллионов – именно столько немецких пацанов прошло через «Гитлерюгенд» и в 1945 даже самые юные из них встретили советские танки, но, естественно не ножами, а «фаустпатронами».
Это к тому, что немцы и в Сталинграде дрались отчаянно и до последнего. В том числе и те, кто якобы «хотел жить мирно и не хотел воевать». И довели сами себя до полного истощения. Поэтому, перед их мужеством и героизмом – да-да, именно так – могу снять шляпу. Но считать их невинными жертвами – извините, нет.
Кстати, 17-го июля 1944 г. по Москве провели 57 тысяч пленных немцев и французов, воевавших на стороне немцев. Ничего – отшагали как миленькие два десятка километров, никто не помер, и только четверым отставшим была оказана медицинская помощь.
А 16 августа 1944 г. по улицам Киева прошли 37 тысяч пленных немцев, включая 549 офицеров, построенные шеренгами по десять человек в ряд. Общая длина маршрута составила двадцать один километр. Военнопленные шагали по Киеву в течение пяти часов – с десяти утра и до трех часов дня. Ее движение охраняла городская милиция и более тысячи солдат конвойных войск НКВД. Они же отвели обратно в лагерь пятнадцать пленных, которые отстали от общего движения колонны.
Это к мифу «о тяжких условиях плена» – те, кто попадал в советские лагеря относительно здоровым, были бодры и веселы вплоть до 1956 года, когда их начали отпускать на родину.
Миф о «тяжких условиях» в том же Бундестаге развеяла, сама очевидно того не желая, и одна девочка из России. Она рассказала, как в 1947 году один немец отравился в лагере паленой водкой. Выходит, условия были не столь уж и тяжелыми, если в лагере доставали водку. Ну а то, что она оказалась паленой… (Это немцам хорошо рассказывать про паленую водку, у нас эту историю и слушать бы никто не стал).
P.S. Для того, чтобы все это знать, совсем не обязательно рыться в архивах и ходить на немецкие кладбища – достаточно почитать советскую военную прозу. Ничего нового этот мальчик не сказал, не открыл. Но, несмотря на «травлю», вангую, в Бундестаге выступит еще не раз.
От редакции: До 1955 года, когда стали массово выпускать пленных немцев и австрийцев, из 3,5 млн человек за 10 лет умерло 450 тысяч. Для сравнения: в немецкий плен попали 4,5 млн советских военнослужащих, из них за 4 года умерло и погибло в лагерях до 1,2 млн человек.
Как кормили военнопленных немцев в сталинских лагерях?
Ориентировка
УПВИ НКВД СССР
№25/6519
29 июня 1941г.
Объявляю для руководства и неукоснительного исполнения, установленные директивой НКО СССР №ВЭО/133 от 26 июня 1941 г. суточные нормы питания немецких военнопленных, содержащихся в местах лишения свободы по линии НКВД и в пути следования.
Хлеб ржаной 600 гр.
Мука 85-проц.помола 20 гр.
Крупа разная 90 гр.
Макаронные изделия 10 гр.
Мясо 40 гр.
Рыба (в т.ч. сельдь) 120 гр.
Масло растительное 20 гр.
Сахар 20 гр.
Чай суррогатный 1 1/2 гр.
Картофель и овощи 600 гр.
Томат-пюре 6 гр.
Перец красный или черный 0,13 гр
Лавровый лист 0,2 гр.
Соль 20 гр.
Махорка 5 пачек 50 гр.
Спички 5 коробок
Мыло хозяйственное 200 гр.
Например масон Франц Гальдер, который с 22 июля 1940 разрабатывал план Барбаросса, был награжден высшими наградами США, и СССР не добивался его выдачи. И что США, СССР, Германия находились под управлением масонов и управляли военной мясорубкой ты не знаешь?
А то, что в масонский праздник 22 июля масоны расстреливали русских офицеров как жертвоприношения ничего тебе не говорит?
Например 22 июля 1941 расстреляна большая группа русских генералов во главе Героя СССР Павлова. Или
ПРЕЗИДИУМ ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР
УКАЗ
от 22 июля 1941 года
О присвоении звания Героя Советского Союза начальствующему составу
За образцовое выполнения заданий Командования на фронте борьбы с германским фашизмом и проявленные при этом отвагу и геройство присвоить звание ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА с вручением ордена ЛЕНИНА и медали «ЗОЛОТАЯ ЗВЕЗДА»:
Лейтенанту АНОХИНУ Константину Ефремовичу русскому посмертно
Полковнику КРЕЙЗЕРУ Якову Григорьевичу еврею прижизненно
Капитану КАДУЧЕНКО Иосифу Андрияновичу
Председатель Президиума еврею прижизненно
Верховного Совета СССР
М. КАЛИНИН
Секретарь Президиума
Верховного Совета СССР
А. ГОРКИН
Москва, Кремль. 22 июля 1941 года.
22 июля День основания Иерусалимского Королевства.
