Отрывок из «Хроник невозможного»
Раздумчиво, словно взвешивая каждую фразу, Стрелец наговаривал запись, передавая и знания, и опыт…
- Вот ради того, чтобы найти и задействовать людей с «детской» психологией естествоиспытателей, мы и создали вторую, конкурирующую Академию. Скажете, почти по Айзеку Азимову? Да не совсем. У Азимова вторая Академия состояла из психоисториков и мастеров высоких гуманитарных технологий. Мы же, создав систему решения прикладных задач и поиска-проверки новых феноменов и знаний, заставили старую РАН работать и искать объяснения непознанного.
Мы понимали, что сама классическая Академия наук никогда не сможет измениться. Ведь это противоречило ее натуре, ее, можно сказать, гештальту. Всему ее привычному укладу, ее самомнению, глубинной психологии, сложившимся научным школам. Академию можно было изменить лишь одним: не ее примитивным разгоном и не варварской ломкой, а созданием второй Академии. На новых принципах и с людьми-«мальчишками» с психологией естествоиспытателей. При этом сумасшедшие авторы «совокупления облаков с космическим астралом», равно как и откровенные обманщики, отсекались практикой, экспериментами. Если же что-то работало и давало воспроизведение результатов, безусловно служа интересам нации, то авторы таких новаций вольны были себя хоть атлантами называть, хоть пилотами разбившейся «летающей тарелки». На это плевали. Главным-то было сделанное дело, практика.
Вот зачем нужно было создавать вторую Академию и Агентство передовых разработок. Что мы и сделали. И деньги на это сыскали…
ДОБИРАЯСЬ ДО ГЛУБИННЫХ «КОДОВ» ОСТАЛОСТИ
Верховный задумался, заходил по кабинету, собираясь с мыслями. Нужно успеть – и передать Знание молодым. Таким, каким он сам был в далеких уже восьмидесятых.
Вторая, конкурирующая Академия стала реальностью. Со своей сетью школ, лабораторий, опытных производств-полигонов, со своими двумя городами – Авророполем и Футурославлем. Строились Свято-Александровск и Сталиноград. С Агентством передовых разработок при правительстве. С целой «галактикой» возникающих инновационных частных и частно-государственных компаний. Забытым кошмаром стали бессмысленные олимпиады и футбольные затеи стоимостью в триллионы старых, постсоветских рублей. Со средствами проблем не было: воровство пресекалось. Поднявшиеся новые заводы и фабрики давали и работу миллионам русских, и питали вузы, создавая спрос на хороших специалистов, и вливали налоги в бюджет Русского Союза. А главное – теперь приличные деньги (новые рубли) были у большинства, и они покупали русские изделия. Только один Агропромышленный проект, покончив с ввозом в страну продовольствия на сто с лишним старых долларов в год, дал колоссальный прирост валового продукта.
Какой-то новый, здоровый дух осенял теперь русских. Ушла тяжелая, депрессивная безнадежность.
Пожалуй, исполнялась мечта Верховного: у русских создавалась инновационная «сверхпроводимость». По аналогии с электрической. Подобно тому, как ток при почти полном исчезновении сопротивления обеспечивал полный перенос энергии, в системе двух Академий инновации быстрее всего доходили от стадии идеи до готового вида. Теперь не приходилось десятилетиями пробиваться, теряя здоровье, молодость и деньги. Не приходилось ждать, когда вымрут старые ученые мужи. Одно лишь это давало Русскому Союзу колоссальное мировое преимущество и здоровую элиту. А уж она своим примером заражала весь возрождающийся народ. В стране стало интересно жить, творить и детей заводить.
Но процесс шел глубже. Давным-давно Верховный понимал, что науку нельзя оставлять на откуп академическим «шишкам». Старая истина гласила: война – слишком серьезное дело, чтобы доверять ее генералам. То же самое можно отнести и к академикам, этим «генералам от науки». Любой, кто касался научного мира, знал, что в нем царят такие грязные нравы, что уличная банда в сравнении с нею покажется клубом джентльменов. Здесь топили и душили друг друга, не чураясь подлости да интриг, боролись за бюджетные ассигнования и ключевые посты. Поиск истины, познание мира давно забросили в самый темный и пыльный угол. Один и тот же человек, который в одном случае выступал как выдающийся исследователь и автор нового слова в науке, в другом случае мог стать низким интриганом и откровенным душителем полезных инноваций. Ибо углядывал в них конкурентов. Таким был знаменитый биолог, академик Овчинников, приложивший руку к уничтожению создателей искусственной крови – перфторана. Предоставленные сами себе, предводители Большой Науки превращали ее в самодовольного борова, улегшегося поперек дороги.
Только умное и тактичное вмешательство верховной власти могло разрушить эту тенденцию загнивания науки. По опыту Сталина было известно: власть не должна открыто становиться на сторону одной или другой научной школы. Нельзя уничтожать конкуренцию. Пусть научные оппоненты ломают копья на диспутах и горячатся. Умная власть станет над схваткой, поступая иначе: предлагая науке решить те или иные конкретные задачи и не позволяя противникам уничтожить друг друга. И уж, тем более, пресекая всякие попытки любых ученых подавить необычные, но безусловно работающие изобретения. Ибо из противоречий и ломки привычного порядка вещей добывается энергия для развития.
Если ты ставишь задачу – создать, к примеру, пшеницу рекордной урожайности, подходящую для засушливого, с огромных ходом температур, континентального климата, то пусть стараются, условно говоря, и «лысенковцы», и «вавиловцы». Тот, кто раньше всего принесет самый эффективный результат – тот и получит дальнейшие вливания бюджетных средств, станет олицетворением успеха. К нему и частные игроки потянутся. Если «вавиловцы», например, понесут несколько поражений подряд, то им придется думать, искать, пересматривать свои взгляды, подбирать новых людей. И то же самое верно для «лысенковцев». Для этого и нужны две Академии-соперницы. Соревнуясь за выполнение поставленных государством и промышленностью задач, они, войдя в раж и желая выделиться на фоне конкурента, примутся сами предлагать те или иные проекты, выгодные для развития страны. В такой системе уродливые «комиссии по лженауке» просто не смогут жить, зато родятся потрясающие достижения. Здравый смысл показывает, что в мире нет полностью ложных научных течений: свои золотые зерна есть в каждом. Потому намеренное убийство того или иного направления науки глупо и опасно: вместе с ненужным и ошибочным вы рискуете загубить и нечто ценное. Да и конкуренцию, опять же, полезно поддерживать: иначе и успешное сегодня направление завтра превратится в того самого самодовольного хряка, улегшегося поперек дороги. Тогда не будет у нас академиков велиховых, которые полвека обещают скорое овладение термоядерным синтезом, но не могут дать конечного результата. Ибо на таких велиховых всегда найдутся соперники с иными проектами. А в итоге сшибки всегда высечется искра чего-то полезного.
Но даже и конкуренция разных Академий – еще не все. Создавая альтернативы и соперничество ученых, давая ход достижениям гениальных неостепененных самоучек, Верховный ломал еще один код русской отсталости. На уровне языка научных трудов.
На эту идею Верховного-Стрельца натолкнул разговор 2013 года с видным идеологом нацдемов Константином Крыловым. Будучи представителями разных политических лагерей, они, тем не менее, уважали друг друга как мыслителей. Однажды, рассуждая о причинах страшной умственной зависимости русских от Запада, они пришли к выводу о том, что необходимо что-то делать с языком нашей науки. Крылов предложил вообще вернуться к языку XIX и начала ХХ века в научных трудах. В самом деле, научные публикации той эпохи были написаны просто и ясно, прекрасным литературным языком, с уважением, а не с презрением, к читающему. Читатель быстро схватывал суть написанного, понимал аргументы, логику автора. Публикации же советских и постсоветских ученых отличаются совершенно дуболомным, уродливым языком, безнадежно засоренным тьмой непроизносимых терминов. Казалось, авторы таких трудов специально делают их непроходимым лесом, пряча основные мысли, всячески затрудняя понимание написанного. Они стали царством самых уродливых грамматических конструкций, «китайской грамоты». То, что можно изложить на трех абзацах, растягивалось на страницы.
То же самое относилось и к учебникам. Сам Стрелец, закончив школу в 1983-м, предпочитал готовиться к экзаменам по физике и химии по сталинским учебникам сороковых-пятидесятых годов ХХ века. Как оказалось, то же самое делал и Крылов. Почему? Потому, что сталинские учебники писали люди с еще царским, гимназическо-университетским образованием. А потому они писали их доходчиво и на понятном языке, четко донося мысли. Было видно, что давно уже мертвые авторы тех книжек – люди высокой русской культуры. Причем так же наглядно были написаны и научно-популярные книги сталинской эпохи. Все они отличались прекрасными иллюстрациями-гравюрами, а не подслеповатыми ретушированными фото. Если уж и рисовали вылетевший из ствола пушки снаряд, то сопротивление воздуха и сила тяжести изображались, как канаты, за которые тянут могучие руки.
А учебники семидесятых и начала восьмидесятых, где на обложках значились в основном еврейские фамилии, отличались путаностью и невнятицей. Если ты пропускал урок по алгебре, то восстановить тему по учебникам послесталинского времени было неимоверно трудно. Многие дети просто не могли продраться сквозь эти искусственные дебри, не прибегая к помощи учителей. С гибелью СССР положение не только не улучшилось – оно стало только хуже. То есть, уродливый язык «современной науки» не облегчал познание, а как можно более его затруднял. Причем не только в точных науках и математике, но и в гуманитарных предметах. Интерес к учению, к постижению науки губился тем самым на самом основном, «молекулярном» уровне. Науку выставляли чем-то скучным и непонятным, а не удивительным и захватывающим. Именно это сыграло роковую роль в том, что русские давным-давно лишились возможности жить своим умом, создавая свои теории и концепции в противовес иностранным. Заграница порабощала умы русских, ибо умела доходчиво внушать свои мысли и идеи. Да и отрыв серьезной науки от масс тоже случился не в последнюю очередь по причине уродования языка ученых. Равно как и то, что такой запутанно-туманный язык служил еще одной цели: он маскировал убожество мысли многих из «ученых» и ничтожество достигнутых ими результатов.
Стрелец тогда еще добавил, что позорнейшая Комиссия по лженауке одним из критериев определения пресловутой лженауки сделала отступление от общепринятого языка научных публикаций. Понятное дело, что бессвязные тексты сбрендивших «астральщиков» и «диагностов кармы» нужно отсекать. Но ведь нельзя же и ученых-«альтернативщиков» репрессировать за то, что они пишут свои труды и статьи нормальным русским языком, как логически выстроенный нарратив! Получается, что «лжеученая комиссия» и тут загоняет нас в вечный тупик, закрепляя условия русского исторического поражения.
Именно поэтому Верховный предпринял недюжинные усилия для того, чтобы вторая Академия перешла именно на ясный и сочный русский язык своих трудов. Вкупе с тем, что в Русском Союзе стали на государственном уровне возрождать мощную индустрию научно-популярных медиа, печатных, сетевых и телевизионных. Именно это вынудило и старую Академию наук – пусть с визгами протеста – переходить на максимально понятный язык. Наглядная же демонстрация успехов «лженаучных» разработок прямо принуждала академиков признавать очевидное и заниматься поисками ответов на возникшие загадки и парадоксы. Вырвав инквизиторские «зубы» у официальной науки, Верховный стронул с места процесс омоложения старой Академии. Ибо такая политика очень быстро показала, что у многих академиков просто нет ничего толкового, что они могут предложить стране и миру. Зато выдвинулись вперед именно те члены бывшей РАН (а ныне АН РС), которые вели первопроходческие работы. Резко ускорилось возникновение новых институтов, как во времена Сталина.
Такой стала научно-инновационная часть национального возрождения…
***
«В 1997 году журнал «Лайф» включил Теслу в список ста человек, наиболее знаменитых и оказавших наибольшее влияние на развитие цивилизации в последнюю тысячу лет.
Разумеется, этот список появился до телевизионных реалити-шоу, Твиттера, Твэддла, призванных уменьшить период сосредоточенного восприятия для большинства населения до двух минут, ужать долговременную память до четырнадцати месяцев и убедить нас, что восхищения достойны не Джордж Вашингтон, Альберт Эйнштейн, Мария Кюри, Джонас Солк, мать Тереза и Никола Тесла, а знаменитость, только выигравшая «Танцы со звездами», и чей-то танцующий кот, видео с коим просмотрели десять миллионов пользователей «Ю Тьюб»…»
Верховный отложил пожелтевшую книжку.
- Это написал Дин Кунц. В романе «Апокалипсис Одда» в 2012 году. Они сами понимают, что построили «цивилизацию» сетевых идиотов, безмозглых мотыльков, ничтожеств из социальных сетей. Что никаких великих достижений эта «культура Ю-тьюба» не даст и из кошмарного тупика никуда не выведет. Можно еще поспорить со списком великих людей, набросанным американцем, но не с самим выводом…
Стрелец снова погрузился в рассуждения, стараясь говорить лаконично и веско.
Да, задача встала грандиозная: чтобы спасти русских как народ, надо было разделаться с «цивилизацией сетевых кретинов» и снова поднять на подобающее место Науку. Знание. Людей Науки. Ибо только так можно было сбросить со своего народа тот морок, что наслали на нас Чужие, создатели постиндустриального и постмодернового мракобесия. Таким и должен был стать наш «переход через Сиваш» в грандиозной и необычной мировой войне, войне Прометеев против новых Темных веков.
Но как это сделать? Ведь нужны были люди, подобные тем титанам-Прометеям, что и создавали науку современного типа в семнадцатом-девятнадцатом веках. А они отличались какой-то немыслимой мощью интеллекта. Можно только поражаться, чего они достигали, имея в распоряжение самые грубые, самые примитивные инструменты. И чего могли бы достичь такие гиганты мысли, имей они в распоряжении нынешние компьютеры и научную аппаратуру.
Мы долго изучали феномен Основателей Современной Науки. Знаете, кто первый довольно точно вычислил скорость света? Датчанин Оле Ремер в 1673 году. Используя примитивный телескоп-рефрактор, наблюдение за спутниками Юпитера и собственный ум. Эдмунд Галлей в начале восемнадцатого века смог установить, что период обращения Луны вокруг Земли сокращается (вернее, он наткнулся на явление замедления вращении Земли вокруг своей оси), исследуя древние записи о затмениях. Тот же Галлей обнаружил изменение координат некоторых звезда в течение прошедшего до того столетия. Его младший современник, астроном Брэдли, не только вновь измерил скорость света, но и доказал движение Земли в мировом пространстве, измерил гигантские размеры Юпитера и первым сообщил об открытии колебаний в наклоне земной оси.
Отличительная особенность ученых тех времен: они исключительно разносторонни. Один и тот же человек мог заниматься и наукой, и живописью, и механикой, и музыкой. Гениальный Ньютон занимался и физикой, и библейскими изысканиями. О том, насколько многогранным был Лейбниц, даже говорить не приходится. Наука вообще тогда тесно смыкалась с искусством. Диким считалось то, что человек, интересующийся физикой, не интересуется еще и химией, например. То были титаны, тяготевшие к целостности и междисциплинарности. Их с полным правом можно называть естествоиспытателями и натурфилософами, а не учеными в нынешнем понимании сего слова. Но именно это и сообщало им огромную силу.
Естествоиспытатели тех времен отличались фанатичным стремлением к поиску истины и новых знаний. Они буквально горели, отдавая за науку свою жизнь. Их любознательность и незашоренность оставались детскими, открытыми для восприятия небывалого и необычного на протяжении всей их жизни. А, главное, они не доверяли признанным авторитетам, все стремясь проверить в опытах, на практике.
Собственно говоря, наука современного типа и возникла-то в середине XVII века, когда во Франции, Англии, Италии появились мощные, скептически настроенные умы, бросившие вызов старым догмам. Они отказывались верить в то, что говорил Аристотель, который до них считался непререкаемой истиной на протяжении почти двух тысячелетий. Истиной они решили считать все, что прошло проверку опытом, что может быть многократно повторено. Одним из таких бунтарей был знаменитый Торричелли, изобретатель барометра. Именно он первым в мире бросил вызов высказыванию Аристотеля «Природа не терпит пустоты», измерил атмосферное давление и создал вакуум в стеклянном сосуде.
В правление Кромвеля в Англии возникает практически тайное общество естествоиспытателей во главе с Исааком Ньютоном и Робертом Бойлем, называвшая себя Незримой Академией. Этот кружок проверял все. Они препарировали трупы людей и животных, чтобы понять, как работают те или иные органы. Они проверяли все бытовавшие тогда поверья, гласившие, например, что алмаз можно расколоть, помазав его кровью козла. Или что паук, коего посадили в круг, начертанный из истолченного в порошок рога носорога, не сможет вырваться из него. Они действительно мазали камень козлиной кровью и сажали паука в описанный круг. Алмаз не раскалывался, паук успешно смывался из волшебного круга. Все это записывали в протоколы опытов.
Позже, при Карле Втором, Академия станет явной и получит поддержку монарха. Фактически положив начало серьезной науке Нового времени. Те многосторонние Основатели вели переписку с собратьями-фанатиками новой науки по всему белому миру. Переписывались они, например, с голландцем Левенгуком – основоположником микроскопии, первооткрывателем микроорганизмов. С еще одним фанатиком науки, который десятилетиями занимался своими микроскопами, не думая при этом о богатстве. В одном из своих писем Левенгук писал:
«Профессоры и студенты Лейденского университета уже много лет тому назад были заинтересованы моими открытиями; они наняли себе трех шлифовальщиков линз для того, чтобы они обучали студентов. А что из этого вышло?
Насколько я могу судить, ровно ничего, потому что целью всех этих курсов является или приобретение денег посредством знания, или погоня за славой с выставлением напоказ своей учености, а эти вещи не имеют ничего общего с открытием сокровенных тайн природы. Я уверен, что из тысячи человек не найдется и одного, который был бы в состоянии преодолеть всю трудность этих занятий, ибо для этого требуется колоссальная затрата времени и средств, и человек должен быть всегда погружен в свои мысли, если хочет чего-то достичь…»
Золотые слова, объясняющие то, как были достигнуты тогдашние эпохальные открытия. То, как тогдашние титаны-Прометеи сделали гигантские шаги в познании, обладая только самыми примитивными инструментами и приборами. Фанатичные усилия длиной во всю жизнь и страстный поиск знания, неутолимая любознательность, отсутствие преклонения перед авторитетами, неутомимая готовность сомневаться в «непогрешимых истинах», стремление все проверить экспериментом – вот залог их успехов. И еще, добавим, очень часто - соединение науки с искусством, другим путем познания.
Последний всплеск такого наблюдался в девятнадцатом веке, когда в молодой Америке создавались соединенные общества науки и искусства. Когда ум людской был воспламенен открытием Фламмариона – каналами на Марсе. Когда дирижер оркестра Морской пехоты Филип Суза мог написать одержимый «Марш прохода Венеры через солнечный диск» - и столь же одержимо дирижировать его исполнением. Тогда же молодой Тесла совмещал поэзию и высокую науку…
Нет ничего более далекого от «цивилизации» рассеянных, не умеющих концентрироваться на чем то-то более пяти минут, обитателей соцсетей, нежели мир таких Прометеев. И если мы хотим покончить с новой тьмой и вновь сделать человека великаном, нам нужны именно такие ученые. Натурфилософы, разносторонние естествоиспытатели. Да, с поправкой на возросший объем знания, но – с той же силой интеллекта, со стремлением к поиску. Можно только кусать локти от того, что у тех основоположников современной науки не было туннельных микроскопов, космических аппаратов и ускорителей элементарных частиц. Ведь они совершали величайшие научные открытия буквально при свечах. Господи, как необходимы такие блестящие умы в наши дни! И неважно то, что с тех пор колоссально вырос объем научных знаний: ведь их необязательно держать все в одной голове. Есть книги, есть электронные базы знаний – и можно прибечь к их помощи, прочитать. А если надо – то и сплотить вокруг себя команду разных ученых-специалистов, стать «точкой сборки» чего-то, сулящего новые достижения и небывалые прорывы.
Но соответствует ли современная наука – с ее невиданным ранее техническим оснащением – сему идеалу героя-натурфилософа?
Нет! Она сейчас впала в свое мракобесие и выживает из ума…
|
|
