Какая наглая весна, думал я, когда вышел из Басманного суда в перерыве, до оглашения решения по поводу продления ареста или изменения меры пресечения Леониду Развозжаеву. С крыши суда льёт в сторону автозака-ПАЗика просвеченный солнцем от высотки поток – и поражаешься количеству скопившегося там, наверху снега, ведь кажется что дождь проливной… Вот это запасы! Одна из сочувствующих бабушек просила спецназовцев, судей – выпустить Леонида под солнце это, подышать чтоб, а не в подвал, ждать приговора. Понятно – не положено… А весна раскочегарилась именно в этот невесёлый из-за суда день.
Вот так же, как снег на крыше, невидимый и буйно тающий – скопились тромбы, комья хриплые, то ли в глотке общества, то ли где-то в самых верхних отделах общественного, так сказать, сознания. То есть в мозгу, на уровне принятия решений, ведь что такое суд – как не именно эта часть общественного организма? Суд, беспристрастный, объективный, неподвластный… Всё, как придумали мечтатели демократии.
- Если Лёню отпустят под домашний арест – напьюсь! – говорит за углом суда у едальни-забегаловки секс-символ ЛФ (у нас их несколько), в глазах её туманно-голубых доверчивость весне и доверие к человечеству…
- Не стоит тщиться надеждами, - отвечаю, - Леонидас у них единственная зацепка и тот, на кого можно надавить, ведь никаких доказательств нет...
В историческом, с именем Ходорковского стартово связанном здании суда – неимоверно маленьком, достоевско-кафкианском (их, районных, в Мск большинство таких), - командовал спецназ и аккумулировалось гражданское общество. Мелькнула какая-то триколорная раскладка на майке седого пенсионера, краса наша Катя в алом платье голыми загорелыми плечами эпатировала и отвлекала спецназ, вот для этого рыжие валькирии Левого Фронта и рождаются, и цветут, это уже следующее за нашим с Лёней поколение… Замечен был лауреат государственной (!) Горьковской премии Роман Сенчин с женою-поэтессой, ожидался и Сергей Шаргунов, так что кворум от нового реализма намечался, да не собрался. В зал пустили не то, что не всех, а где-то от силы четверть собравшихся – так много их было. В коридоре по всей длине здания растеклись горестные мысли о государственном устройстве, прислонились к стенам в ожидании и молчании, мешая бумагоносителям перемещаться из кабинетов.
О том, что Лёню ведут, мы поняли в зале суда по митинговой волне голосов, хлынувшей, как вода в пробоину, с полуторного этажа к нам на второй. Вот это без метафор резонансное дело. Тут-то мне и стало ясно, зачем спецназ в здании, зачем автозак за его пределами: их настропаляют, инструктируют, они всерьёз полагают, что какие-то сильные злоумышленники проберутся в суд. Полагают не зря, вот только в главном ошибаются: никто не собирается идти в лобовую. Это моральная общественная поддержка, которая сильнее любых силовых акций и террора.
Леонид вошёл хмурый, но бодрый – тотчас улыбкой стал приветствовать всех, как бы персонально, из-за решётки. Спецназовцы впустили фоторепортёров, но тотчас стали их оттеснять – причём, с матом едва не пиная. Такое поведение в обители правосудия говорило о многом, если не о главном, о том режиме, что подпирают своими чёрными плечами эти солдатики Путин Джуса. Надеюсь, кто снял это на видео – такое джорого ценят информагентства. Я-то как «бумажный» публицист могу только словом слово передать.
Далее следовал сам суд, двое лакееобразных «синеньких» (цвет формы), довольно молодых людей, но уже с признаками повышенного давления на лицах (у следака охранки – больше). А ведь помоложе нас с Леонидом – вот какую печать подлая работа накладывает. Их аргументация того, что Развозжаева нельзя выпускать была с духе и букве той, что и в адрес Удальцова высказывалась. Мол, особо тяжкое предступление, хотели остановить поезда и захватить телеграфы, готовили под водительством великого и ужасного Гиви государственный переворот… Учитывая обширные связи во власти и за рубежом… Может запугивать свидетелей и уничтожать улики…
Мы только с пониманием, гуманно улыбались, слушая скороговорку следака. Кстати, скороговорка такая для любого психоаналитика – стопроцентное доказательство, что произносимое глубоко чуждо произносящему на подсознательном (сознательно-то он страж силовигархии, триллионных сверхприбылей Сечина, Миллера и прочих друзей Путина) уровне. Старается побыстрее прострочить всё это языком, чтоб остаться при своём высоком окладе и роль свою сыграть уж худо-бедно. Но в зале молчаливое копится негодование.
Поэтому грозно возвышающиеся три легионера в беретках как бы сами тут решают, кого выводить и так далее. Вообще это тоже ноу-хау судов сырьевой империи – институт спецназа. Это ж до какого состояния надо было довести страну, какую в ней посеять социальную рознь решениями власти, чтоб на судах появился спецназ! Вы вспомните даже самые громкие дела в СССР: дашнакцутюнцев-террористов и прочих. Обычнее милиционеры их приводили и выводили, а в зале кроме судей и народа было не более двух-трёх людей в серой форме. Теперь же в малюсенькой комнате возвышаются эти монументы стабилизации, и надуваются, на народ глядя наш левацко-журналюжий, как мышь на крупу. Ощущают своё слияние с властью, свою власть ощущают!
Все эти, что пишут, что гневно посматривают на румяного лакея-следака и гордятся тем, что за решёткой – это плебс, безоружный, но дружный. А мы – легионеры его ВВеличества, вооружены и безжалостны. И следователя с прокурорским – обязаны охранять, а то мало ли, кинутся… при них и огнестрельное оружие- спецназ же. Вот и думай – что за режим в стране, где обычный, административный по сути своей суд становится спецоперацией, требующей вооружённой поддержки регулярных формирований. Они именуют себя элитными. Пожалуй, там платят побольше, чем софринцам (узнаю летом, при случае). Вот и чёрные беретки старательно так, как проборы, заглажены, и взгляды – ну в точности полицаев из самых страшных советских фильмов. Есть у кого учиться.
Лёня написал своё выступление, читал с листа. Рассказал, что поездка в Иркутск не ознаменовалась ни одним каким-либо следственным действием. То есть, как этот показательный процесс стартовал, так и продолжается цепью произвола и беззакония. Здоровье подорвано – это видно, крепкий сибиряк вынужден постоянно пить минеральную воду, давление скачет, а после угроз в Иркутске был и сердечный приступ. То есть, ищейки охранки не сменили стиля – продолжают запугивать, иногда через сокамерников. Попадание в карцер было из-за этого – Леонид пытался отделиться от криминальных шантажистов пространстве, но это сочли неповиновением чинам ГУИН...
Когда Лёня сказал, что судят не его, а всех граждан России, желающих жить в социально спарведливой и демократической стране – он не приукрасил ситуацию. Да, его выбрали ответственным за всю майскую Болотную. На этом сибирском мужике, которого и пули в позвоночнике не ослабили, и допросы с пристрастием не заставили уверовать в боженьку – пробует силу тот режим, что за двадцать лет стал вполне тоталитарным в рамках олигархической диктатуры. Под командованием Путина она приняла мимикрические формы – я и подумал, пока Лёня читал свою рукопись, держась за решётку, что «социальная справедливость» - очередной украденный вместе с нефтью и газом у народа тренд, ведь в эти же минуты о ней говорит главный инициатор показательного процесса, ливший слёзы на Манежке…
По окончании выступления Лёни зал аплодировал. Спецназ растерялся – не бить же дубинками по рукам?.. Судья грозился всех повыгонять. Но солидарность хлынула с заднего ряда и заполонила всех, включая независимую, вроде бы лишь ради рубля работающую прессу. Вот это и было важно. Понятно, что остолопский суд не выпустит Леонидаса, и понятно, что всё это я беру в роман. Да, ощущаешь себя тем самым последним Кибальчишом – ведь самому Лёне записывать его круги в аду ГУИНа не дают, дневник спёрли стукачи, а мне для продолжения «Поэмы Столицы» так нужен радреал, его собственный текст!.. Что ж, придётся, побыть реконструктором. Но он из героя моего романа становится героем антпутинской, восставшей России, у нас на глазах, под слёзные песни весны…
Да, режим нефтесосов и газозахватчиков зарвался. Не только в Басманном суде: доказать, что у них длинные руки пришлось и на Березовском. Не ахти какой герой, а демиург путинизма – а всё равно пал, повешенный на своём пижонском шарфике, как бы в укор за понты… Что там себе думает в последнее время главный силовигарх, какого суда ждёт над собой и бандой питерских казнокрадов – одному богу, в коего он верует, известно. А людского суда над собой он, пожалуй, и не ожидает. А Сердюкова сдаёт окончательно – Первый канал («Человек и закон») показал дачу, упомянув пока безымянно «ещё одну в чаще Утриша» (дача Ткачёва, так что и ему стоит занервничать, им режим питерских будет рад откупиться от масс: задёшево). Вот так тиски вовсе не одного Басманного правосудия сжимаются: понимая, что поводы для массовых акций протеста обитают у него под крылышком, силовигарх пытается кого-то успеть сбросить с паровоза контрреволюции его. Но вот беда – своё-то приданое уже не спрячешь. Разве что не показываться в Прасковеевке, как прежде (причём, с Митей своим подручным), а вскоре можно и Митей как вождём демонизированных либералов пожертвовать…
Пытается играть на двух досках президент всех россиян – мол, я ваша, я ваша собака Палкаша. Мы, мультимиллиардеры, защищающие капиталы своего лкасса на Кипре, тоже супротив коррупции, и как бы к Приобскому месторождению никакого имущественного отношения не имеем… Что тут важно заметить: как мы и прогнозировали, Путин и не вспоминает о непопулярной «Е…ной России», полностью переводит свои пиарные активы в ОНФ, менее проработанный оппозицией в рамках инфотеррора. Они кидают не только своих информационных лакеев-экспертов, они партии, которыми водительствовали кидают - значит, плохи дела-то их. Он уже отступает – важно только это вовремя замечать и действовать, как учил Мао, не оставляя незанятыми позиции врага. Так что праздник ожидается и на нашей улице – важно только чтоб массовиком-затейником там был вовсе не глава коррупционной вертикали, а Левый Фронт, например...
|
|
