Показательный политический процесс подобен наркотической практике: сперва режиму нужно решиться окончательно покончить с юридическими условностями, затем кайф от того, как легко и просто решить все политические проблемы: избавиться от оппонентов, выставить их страшной угрозой, если удастся – вынудить к моральному самоубийству; затем нужны все новые и новые дозы – и не для того, чтобы пережить кайф, а чтобы избавиться от ломки...
Сейчас наши власти, как чушка в нижегородскую лужу, плюхнулись в очередной политический процесс – «Телевизионное дело». Сомнения во вменяемости (в медицинском смысле этого слова) столпов неопутинского режима у меня прошли, сменившись четкой уверенностью. Они что, полагали, что Развозжаева можно будет вывести на открытый процесс, где он сыграет роль Радека на процессе Бухарина и, подобно Ивану Рыбкину в феврале 2004 года, никому не расскажет обстоятельства киевского вояжа?
Они в здравом уме и твердой памяти рассчитывали, что из десятка мятых листов, продиктованных чекистом-«аналитиком» скованной и перепуганной жертве, запертой в подвале (как у доктора Лектора), им удастся устроить мегапроцесс? О, это будет зрелище, достойное богов-олимпийцев: в клетке 20-25 подсудимых, среди них известные ораторы Навальный и Удальцов. Гособвинение: готовили взятие Кремля объединенными силами чеченских боевиков и отсидевших по рейдерских делам предпринимателей. При этом в Иркутске перекрывают Транссиб – дабы предотвратить переброску владивостокского ОМОНа в Калининград. Лучшие адвокаты России, прямая трансляция всех мировых телеканалов... Послы, покидающие Москву... Судебные исполнители, блокирующие счета (тайные и явные) членов известного кооператива... Тягачи с ракетами ПРО, подъезжающие к священным рубежам отечества... Как было сказано в «Томе Сойере» Марка Твена, «опустим же завесу милосердия над этой сценой».
Самым лютым антикоммунистическим памфлетом была безобидная «Морфология волшебной сказки» Владимира Проппа с ее типизацией сказочных персонажей, в том числе так называемых «вредителей» (т.е. вредящих главным героям), с ее вскрытием причин страха перед оборотничеством - когда добродушные персонажи внезапно обнажают свое губительное нутро. Например, милая приветливая старушка оборачивается каннибалом, имеющим хобби запекать заблудившихся в лесу малых детушек. Точнее, таким антитоталитарным памфлетом сугубо культурологический труд Проппа сделало бы предисловие социолога, объясняющего, как коммунистические и фашистские правители эксплуатируют архаические подсознательные страхи своих подданных, раздувая истерию поисков и разоблачения «оборотней» и «вредителей», как погружают сознание масс в атмосферу страшной детской сказки. Поэтому таким резонансным было «дело врачей», соединившее страх иррациональный перед лекарем (колдуном) с антисемитизмом (в сущности, боязнью оборотничества). Но горе власти, когда над раздуваемым ею страхом смеются. В «Телевизионное дело» не поверили даже сдержанные сторонники Кремля. Более того, они испугались не на шутку. Внезапно они осознали – это конец путинизма. Точно так же, как дело Дрейфуса поставило крест на всех попытках роялистско-клерикального реванша во Франции; «дело врачей» было концом сталинского правления, дело Бейлиса - концом надежд на умеренные реформы в условиях царизма, что похоронило самодержавие; «дело Сахарова-Боннэр» - концом андроповщины*.
Революция беспощадно делит людей, но многие сторонники реформ могут с чистым сердцем не становиться на сторону революции, говоря, что отвергают хаос, кровопролитие, «правовой разрыв». Но когда идет наглая и циничная фальсификация уголовного дела, откровенный политический гангстеризм, когда борца за права торговцев Черкизона похищают у офиса ООН, как будто он какой-нибудь Эйхман, тут нельзя укрыться за желанием предотвратить хаос любой ценой. Размежевание идет до конца, никого не оставляя в стороне. И очень скоро у Путина вообще не останется бесплатных защитников. Да и платные будут изрядно халтурить.
Остроумие многоходовой и многоуровневой операции так же увлекло Кремль навстречу окончательной и бесповоротной политической гибели, как остроумие и абстрактная красота плана Шлиффена увлекла к гибели кайзеровскую Германию. Какая мелочь - пройти победоносными дивизиями маленькую Бельгию. И тут он - Париж! Какая мелочь - плюнуть на приличия и выхватить мальчишку-левака из-под носа у смирных ооновских клерков. И тут - готовый сценарий процесса над всеми зимними смутьянами! Кремль сделал последний и решительный шаг... в омут грандиозной политической катастрофы. Высокоученые социологи Центра стратегических разработок могут тешить себя иллюзиями, что кроме революции в форме массовых акций гражданского неповиновения (что означает: многосоттысячные несанкционированные демонстрации и политическая стачка в финале) у России есть еще вариант бесконечного гниения и вариант верхушечных реформ (типа кабинета Кудрина при правящем Путине).
Гниения не будет: Россия - культура мирового класса, и она - культура, а не Россия - готова будет на любой взбрык, лишь бы избежать гибели. Культура - феномен страшный и могучий, и находит подчас довольно парадоксальные и неожиданные варианты выхода из, казалось бы, безнадежного исторического тупика. Именно поэтому смиренномудрые сторонники позиции советника Гете «лучше несправедливость, чем непорядок» пришли от истории с Леонидом Развозжаевым в такую панику. Исчезла их излюбленная иллюзия, что историческая дилемма такова: консервативный коррумпированный режим (абстрактный «Мубарак») или революция, приводящая к власти разрушительные силы (абстрактные «братья-мусульмане»). Но оказалось, что развилка еще драматичней – демократическая революция или национал-социалистическая революция (воображаемые «братья-мусульмане» или «Аль-Кайеда»). Вот тут смиренномудрые от души прокляли власть, не оставившую им пространства для маневрирования. И никаких поэтапных реформ не будет, поскольку у Кремля отсутствует некриминальная база правления (выборы сфальсифицированы, собственность украдена или захвачена), а любые реформы, чуть более последовательные, нежели чем медведевские, потребуют восстановления верховенства закона. Поэтому подлинная дилемма довольно незамысловатая - антикоррупционная революция снизу (лучше всего «бархатная-бархатная») или путч (отчаянная попытка устранить клептократию «сверху»), также развязывающий революцию.
В марте я предупреждал, что власти для перехода к откровенно-репрессивной фазе режима используют любой уличный инцидент, чтобы ввести «чрезвычайные меры» против реальной оппозиции. Действительно, уличные столкновения 6 мая, искусно спровоцированные сужением прохода демонстрантов на Болотную площадь, дали возможность принять кучу репрессивных законов и бросить за решетку оппозиционеров. Но каскад блестящих тактических и оперативных успехов, как это, например, было при реализации плана «Барбаросса», прямиком вел в грандиозную стратегическую западню.
Представьте себе: март 1933, еще чадит рейхстаг, введены чрезвычайные законы, арестован Димитров и другие коминтерновские резиденты. Но на улицах Германии громогласно распевают частушки о том, что настоящий поджигатель - Геринг. Как оказалось, неминуемая фашизация путинизма сдерживается простым, но убийственным обстоятельством – нагнетаемые с февраля «поклонные» настроения привели только к появлению немногочисленных политических гопников, способных только сорвать художественную выставку или инспирировать инцидент с «заказанным» оппозиционером.
Никакого массового праворадикального движения в поддержку Кремля и против либерализации не возникло, нет и следов антидемократической и антилевой общественной мобилизации – только с трудом сдерживаемая ненависть и презрение одних и тупая покорность других. А ведь без такой мобилизации не обошелся ни один фашистский режим в истории. Просто вороватая и лживая полицейская диктатура. И все чаще ломка, и все больше последующие дозы политических провокаций. И все ближе лаконичный диагноз судмедэксперта «передоз».
*Концом стратегии на сугубо репрессивное подавление инакомыслия, ознаменовавшее период, когда Андропов руководил КГБ и ЦК КПСС.
|
|
