Повесть
5.
иногда короткий сон кажется очень долгим, так мы теряем отсчёт времени и, наверное, расслабляемся больше всего за весь день - за какой-то час... ковёр - не самое удобное ложе, но сон способен победить и дискомфорт. так во мне боролось ощущение пьяного сна на пахнущем нафталином и собакой ковре с желанием утратить эти атрибуты реальности в пользу иного, иллюзорного бытия. во сне оказался малыш-премьер - он что-то говорил на кухне, негромко. как они только успели, и без меня? потом я понял: его привезли сюда, ночью, пока я спал, и уже давно допрашивают, но вопросов я не слышу. только короткие фразы, обрывками слышимости: «нет, о балкерном терминале они ничего не знают», «мой пакет в Транснефти далеко не контрольный» (почти детский, искренний смех), «Роснефть тут ни при чём, да я вам и не скажу ничего»... ему становилось всё веселей там, на кухне, за этими словами последовала серия пощёчин, и Миша со свойственным ему ускорением и паузами в речи, когда злится, выдал: «Думаешь... нас остановит то, что ты ребёнок?.. Думаешь, я что делаю? Я с тебя... маску сбиваю, сучёныш, приросла... поди... за столько лет!».
пощёчины, как многоточия. я очень, прямо как кисель, недопустимо расслаблен, я пытаюсь остановить Мишку словами, говорю, что нельзя к нему прикасаться, нельзя - но меня не слышат, слова вырываются короткими выдохами, а вдыхать очень тяжело, вдох это новая порция звуков с кухни. но почему он не плачет? должен раздаваться детский плач - ведь так много пощёчин сыплется! как будто крыльями в лицо птица бьётся. он крепкий разведчик, это игра, его допрашивают шутливо, за низким столиком цвета морской волны. но это дрезденская кухня, я понял, тут принято так наказывать детей, а он приёмный и его бьёт сильная рука отца. и поэтому я, как русский, тем более должен остановить избиение младенца. но не могу: я лежу на двухъярусной детской кровати, наверху, и не смею разбудить других детей, родных, немцев - в комнате нас человек пять, есть подростки. они ошиблись дверью, думают, что ночуют в отеле «Ибис», вот почему-то и спят в детской вдвоём на кровати у окна, за телевизором, спрятались так. обнялись недвусмысленно, длинный русый парень и рыжая девушка, парень спит с открытыми голубыми глазами, красивый и мечтательный, питерский...
- Миш, как ты не злись на режим - да, по сути оккупационный, - но они сказали пароль «стабильность» и это как наркотик для нас.
- Таки если б имелись другие предложения, я вас уверяю, давно другим путём шагали бы.
- Это проедание социалистического наследства, отец, всего лишь. Дядя Сёма, а вы вообще считаете, что куда-то шагают?
- Шагают на месте и жуют - надо успеть, ви правы, съесть много пайков. А когда съедят будет снова социализм.
- Да вот будет ли, Семён, будет ли? Смотри: нам осталось лет по двадцать от силы - мы знаем, как это всё строилось, ты вон сам строишь ещё, везучий. А Мишкиному поколению - как оценить перепад? Они ж и в рабство пойдут, только бы стабильность!
нет, это акустика не дрезденской кухни. однако там без меня продолжается дискуссия. но почему я не на ковре, а на кровати-полке под толщами книг? да, это место Александра Витальевича - точно, меня сильный Мишка перенёс, а я даже не почувствовал. вот черти: как ребёнка меня оставили тут, а сами ведут серьёзные разговоры. но мышцы расслаблены сейчас мои так, что если б и пожар, тревога - не вскочу, нужно вспомнить своё тело...
- Вам шагу не дадут сделать, Миш, если вы не будете ясны большинству, уверовавшему в стабилизацию.
- Ви с Максом поймите: стабилизация сильнее законов, вас во имя неё будут распинать публично, а толпа из супермаркетов - аплодировать. Ви таки что - нарушить их шоппинг посмели?
- Не перегибай, дядь Сём: шоппинг, он не всякому по карману. И главное-то, что ценой такой стабилизации - деградация. Сейчас они едят из вакуумных упаковок, но когда от страны останется вакуум - будут есть друг друга.
- Это романтично, сын, но не более того: в мире пока хватает продуктов, и революционная ситуация семнадцатого повториться не может, слишком многого хотят верхи и мало могут низы.
- Но верхи хотят наживы только и тянут за собой страну в пропасть. И даже этим, в супермаркетах можно показать, как воруют в Кремле, а после этого пусть они сравнят со своими запасами. Мы таких акций ещё не проводили, но...
- Ви извините за аналогию, но если СССР нет, то таки можно всё. Поняли меня? Сверхприбыли - не воровство, это бонусы, говоря нынешним языком. Количество переходит в качество, олигарх уже не вор. Рашников - святой орденоносец. Путин - вообще мессия, за него вся Россия.
когда алкоголь подвыветрится из лёгких - вставать легче. но всё равно я развалина - сказалась недоспанная ночь. вкатываюсь в кухню, где идёт бодрящее чаепитие, с изумлением обнаруживаю богатый торт после скромной закуски. оказывается, дядя Сёма бегал второй раз в магаз. физически хочется густого чёрного чаю, с сахаром, побольше - это кедровая водка высосала воду и силы из организма. а за окном-то самое начало вечера только. наливаю себе из красного, как из детского сада, большого чайника с узорами в духе Палеха - две трети заварки в большую холостяцкую чашку. даже сахарницы нет у скромного Александра Витальевича - небось, с семейных времён разбилась, так теперь из коробок и выколупывает кусочки...
- Ви, молодые люди, плохо проводите разъяснительную работу в массах. Только сравнение вас спасёт - а для этого надо детально показать, какие ждали общество объёмы потребления, удобства, отдых, сокращение рабочего дня при коммунизме. Им нужен ассортимент - таки ви и дайте!
- В том-то и дело, дядь Сём, что очень разные планы были - и у Сталина, и у Хрущёва. Да, повышение культурного уровня за счёт развития и культуры потребления, да, рост всего и вся, но проект завершали не проектироващики, вот в чём беда.
- Ну и не завершили, Миш, чего тут гадать - в сторону ушли. Но ваша сегодняшняя деятельность крайне важна, сын. Даже если вы, как нацболы, не подписываетесь за весь СССР, что-то делая для страны - воспринимают вас именно так, как неуловимых мстителей за поруганное прошлое.
- Мы другими вещами занимаемся... и не надо во всём по-старинке видеть партийный замысел, мы теперь с Мишей вольные художники и каменщики одновременно. У нас другая миссия.
- Вот и Максимилиан наш пробудился разумом да речью. Угощайся, Макс, угощайся - вставать рано, и нам надо успеть о многом поговорить за чаем, а потом уже - спать окончательно.
отец Мишкин увереннее, веселее себя ведёт, даже приобнял меня, сообщая родительские планы. это особенность только советских интеллигентов: принимая новых людей скромничать и скрываться, будто они сами гости, а потом обнимать, как родных. Миша рядом с Семеном Иосифовичем, я - с его отцом, торт жуём, и разговор явно не сочетается с таким сладким застольем. впрочем, и мы имеем право на свой кусок пирога - если его разделили уже...
- Всё очень просто, отец, и ты это знаешь лучше меня: пока мы пьём чай, они пьют, но конечно не пьют, а продают - наше будущее, нашу нефть. Она могла бы при патриотических капиталовложениях стать кровью коммунизма, но её выпил вампир реставарции.
- Ой, таки красивое слово - враг народа! Ви это на митингах своих говорить пробовали только? А в супермаркете не пытались? Им коммунизм не нужен, потому что для них он в прошлом - их обманули, да, но ви-то не пытались разубедить. Для них коммунизм это репрессии и карточная система. Какая кровь, какая нефть, какие заводы, космос и прогресс? Им надо отоварить свои купоны от приватизации СССР.
- Ха-ха! Ваучеры?
- Нет-нет, молодые люди, ви снова меня не поняли: деньги сегодня играют роль ваучеров, те-то были фикцией, а вот по результатам дележа всех плодов индустриализации, каждый получает ежемесячно долю - в меру положения. Кто только эквивалент своего труда получает, а кто - и чужого, и так по пирамидке.
- Не знаю, Семён Иосифович, по-моему, производство такой роли в обществе уже не играет, кучу заводов же разобрали да продали. Вот права на нефть и газ свои кто утратил, те - да, получают как бы компенсацию, с буржуйского плеча...
- Все утратили, все! Вам с Мишкой из столиц не видно - но тут-то у нас рядом ходят избранные, кто трубу обслуживает, вот они за сто тысяч получают - за то, что нашу нефть их хозяева продают, а эти технически помогают.
даже дядя Сёма кажется мне к концу чаепития родным: он разошёлся, вспотел, но выглядит со своими кудряшками и в серой «командировочной» майке так домашне, уютно. и только глаза теперь серьёзны, в них не ирония, а учительский гнев чаще - он может говорить и без акцента своего, акцент - тоже помощник иронии, я понял. разговор задушевный: я поражаюсь, как нам в числе прочих аргументов в пользу действий, а не разъяснительной работы в массах, удаётся не выболтать ни слова о плане. говорим низкими, посталкогольными, добрыми голосами. и чаепитие может перейти в ночное уже, как в фильме «Старый Новый год». любуюсь пасьянсом освещённых окон соседнего дома, мирным, успокаивающим...
и мы из этого мира рвёмся, куда? может, стабильность одна только нашему народу-инвалиду и требуется? и не нужно ни революции, ни нашего точечного удара по Кремлю, ни планов реиндустриализации, не нужно прогресса и мирового соревнования технологий? но нет - минутная чайная благость не победит прочности замысла... и уже дисциплина диктует режим: съев по второму куску торта, мы решили пробежаться перед сном с Мишкой.
больше даже гуляем, чем бежим - до его школы трусцой, а назад уже пешком. чтоб и форму не терять, и подышать вволю. ведь проспав суточный запас естественного снотворного в организме, можно снова заснуть только после хорошей дозы кислорода, чего тут в изобилии. спокойный и мудрый выдался денёк - экскурсия по Академгородку дала хороший запас впечатлений, будет с чем засыпать.
встали в шесть, позавтракали остатками помидорно-луковой закуски, и - в «Волгу». судя по автопарку здешнему, по джипам и японским низкопосадочным седанам, показавшаяся мне сперва солидной, машина Александра Витальевича скорее выглядит как ретро. но даже в этом обстоятельстве кроется то, что он Мишкин учитель и единомышленник: трудом прошлых лет, времён своего научного расцвета на накопил он на иномарку, вот и ездит на по-советски хорошей машине. в комфорте партийных работников и заслуженных артистов. Прочности этого комфорта и иерархии хватило с момента создания модели не несколько лет лишь. впрочем, запас её физической прочности не вызывает сомнений: сокращая путь в Омск, мы часто оказываемся на просёлочной дороге, то поднимаем белую пыль с колдобин, то бороздим рыжие лужи, но скорости не теряем.
весь путь, как моё открытие Сибири, как песня, новая песня - укор питерскому снобизму. Мишка в этот раз посадил меня вперёд, а сам подрёмывает сзади - они ещё посреди ночи с отцом говорили. а теперь настало время монологов Александра Витальевича. дорога вдохновляет его глаза, веселит - поэтому он запросто рассказывает и про семью, и про расставание с матерью Мишки, пока он угрюмо дремлет, лёжа на заднем сидении.
- Она очень хотела в Москву, Макс. Просто по-женски. Хорошая она, умная - заслужила. А я, понимаешь, хоть в девяносто первом и полетел в Москву увидеть своими глазами перемены, понял быстро, что это крах всего века, часть которого прожили мы вместе.
- Ну, и мы чуток отхватили...
- Вам как детям всё лучшее доставалось. А мы-то могли сравнивать - ведь и дефицит в наших местах имел место, и реальное отсутствие демократии, с выборами из одного кандидата обкомовского... Но это не требовало переворота, а заработал-то план-максимум в августе, запустили горбачёвский план дуралеи, а сами рулить не смогли. Ты не представляешь, как здесь, подальше в село от Академа народ надеялся, что путчисты победят! Моя мама носки связала Янаеву и отправила в Матросскую тишину посылкой.
- Увы, столицы были против ГКЧП. У нас у Гостиного двора орали: «Ель-цын, Ель-цын!»...
- У нас даже триколорчики эти замелькали в Новосибе сразу, на машины свои флажки лепили - горе от ума, как говорится, у нас же столица западной Сибири, сам понимаешь, гордые... И жена так радовалась, но вот дальше мы стали расходиться всё больше.
наступил момент пристальной работы водителя и физик прервал речь, чтобы живность не придавить за разговором. пролетаем через очередную деревушку: колхоз, написано, даже странно. коровник при этом стоит без окон и дверей, гуляют в нём ветра и гнус... действительно, мошку видно, она роится над застарелым навозом, над зарослями крапивы, над руинами страны. вот и все советские поколения, все этапы большого пути: родители Александра Витальевича, давшие ему в наследство только голубые, как здешнее вешнее небо глаза, вот в таком колхозе жили, он сам, физик, в Академгородке, а Мишка уже путешественник по столицам, горожанин без определённого места оседлости, нацбол... вся коллективность оставшаяся в колхозе - коллективность быта, но не производства. и всё хозяйство снова попряталось в частные рамки, в хлева: содержать коров в едином на весь колхоз длинном белостенном, благоустроенном коровнике стало почему-то не под силу. вот и царствуют там одни насекомые, потому что люди сами перешли на насекомую жизнь. доживают советский век, но в частных хозяйствах - все избы двадцатого века в короткой деревушке меж лесов и одного поля. и сюда донесётся наша весть...
- Так вот, стал я ощущать, что с женой всё больше врозь. Она от телевизора не отлипала, радовалась за себя и за сына - какой простор! демократия, свобода выбора, ассортимент, лак для ногтей... И тут меня позвали, представляешь, в Москву, преподавать. Это когда физики уже нафиг никому нужны не были, половина отсюда, да и из Питера твоего - весь физмат-корпус, - по заграницам разбежалась. А мне - место, да ещё в платном вузе, по дружбе.
- А что за вуз?
- Сейчас его и след простыл, лопнул он, я и название забыл - Международный какой-то, первое слово только помню. Но тогда - что ты! Весь цвет науки, педагогов, реклама, явно туда пошли какие-то партийные деньги бывшие... И меня не просто так, а с семьёй позвали, квартиру в Крылатском давали - звал студенческий друг, альпинист, много с ним общались в шестидесятых, лазали на Пик Коммунизма.
- Надо же, мне Миша не говорил...
- Ну, он у меня скромный. Что мной хвастать? Я для него как родина - где-то во глубине сибирской... А с женой вот не вышло совсем, хотя верны были и вообще ничего такого ни у кого не намечалось. Я, когда разговорился с альпинистом-то по межгороду, что-то про Ельцина ему сказал прямо, уже не помню что... И закрылась для меня вакансия.
- Только из-за разговора?
- Понимаешь, обиднее всего для человека, когда смеются над его радостью. А я сказал что-то ироничное по поводу его идола: они все очень верили в силу президента России, в реформы. Потому что сами оказались высоко благодаря Ельцину, они все тоже верующие - не такие прагматики и циники, какими пытаются казаться...
да: всё, как нехотя, вкратце рассказывал Миша: узнав, что А Вэ, как его между нами и дома зовёт Михаил, так легко потерял шанс для всей семьи переехать в Москву, жена взяла Мишку и уехала к родителям. и мы всё несёмся вперёд, прочь из Новосибирска - будто ещё тем импульсом движимые. и остановка - только перекусить чтобы, недолго. здесь есть и офис «Мегафона», поговаривают что жена младенчика владеет контрольным пакетом акций. а мне всё равно: вложу свои семьсот рублей и в их кармашек, чтобы вскоре снять весь пиджак, джинсы или что там они носят... надо по плану накупить несколько модемиков, они потом будут трещать от роуминга, но именно так мы создадим головную боль фэсбам и уйдём от слежки.
пока отец с сыном обедают, притворяюсь продвинутым покупателем, задаю толстому не по годам парнишке в очках кучу технических вопросов про модем, пока он забивает мои паспортные значки в базу. забивай, дорогой, забивай... у вас хватает конкурентов, чтобы накопить мне семь модемов и менять их всю неделю после.
несчастные рабы компаний вроде этого «Мегафона»: даже весь рабочий день вдыхая испарения бензоколонок, при которых гнездятся их офисы, они обязаны сохранять здоровый вид и белизну рубашек... все эти упаковки пухлые для модемов - тоже выдумка, бесполезная трата картона и прочих материалов. только чтобы покупатель ощутил по старинке в руках вещь. хотя, могли бы продавать просто затянутый в вакуумную упаковку модем - какая экономия места и сил. но нет - за такой дорого не возьмёшь.
уже после третьего мёртвого колхоза остальные кажутся типовыми и удивляться устаёшь: мы раз и навсегда (только сколько оно продлится, и станет ли нашим, это навсегда?) решили повернуть ход истории, вернуть жизнь и людей в эти колхозы, коров в коровники, рожь и пшеницу на поля. и ради этого я готов купить хоть двадцать ваших дурацких коробок с модемами и притворяться современным винтиком капитализма, тешущим себя, что мои свободы, покупаемые вместе с мобильным Интернетом вырастут...
в Омске нас встретила крепкая брюнетка Света Фомина, знакомая походной молодости А Вэ. как родных накормила блинами со своим яблочным вареньем на такой же, как у него «академической» кухне. села рядом с ним на переднее сиденье и проводила до кладбища и могилы.
- Ночевала у подруги из КПСС после похорон... Её дом просто рядом с домом Егора. Ох... Вечером вышла погулять - ноги сами, снова привели к его дому. Долго стояла возле его третьего подъезда, потом нарезала круги вокруг его дома и тихонько напевала его песни: "Дембельская", "Мёртвые", "Про дурачка", "Отряд"... А вы, ребят, на концертах его бывали, да?
- Ну и нашей бывшей партии он сооснователь как-никак. Не могли не приехать, на похоронах-то не оказались, нам важно именно сейчас тут побыть...
- Правильно, он же ваш... Да и наш, я хоть из другого поколения, да, Саш? - но его своим считаю, советским. Отца его знаю, он коммунист, гордится им и очень на вашего брата надеется, что сделаете многое, о чём спето.
лето как лето, но на кладбище всегда осень. и сбивается речь, сбивается время - потому что здесь неуместно тиканье. коридоры меж могильных оград - почти лабиринт, но Света знает, куда идти, она наш свет в конце тоннеля. могила Егора видна издали - белеет. кажется, что с небес на неё упал мраморный или известковый метеорит. но чтобы не казался метеорит просто космическим телом, он помечен крестами. помечен в раю. это метеорит-побратим. метеорит-майка - в точности с тем же рисунком из пяти мальтийских крестов, с большим в центре, какой он носил на белом фоне при длинных рукавах Игорь Фёдорович. сложно истолковать - всё-таки пятёрка радует намёком на пятиконечность, сулит выход за четыре стены, взлёт с четырёх опор. и это число главное: вектор, голова знака качества, вверх...
мы поклонились этому камню цвета смерти, вдохнули осеннего запаха кладбища, листья как метафоры с их табачным запахом, но не такие уж метафоры - несчастные деревья пьют мёртвую воду и преобразуют её в листья. «и меня, безусловно, повсюду несметное множество» - листья на корнях прорастают в небо, туда, куда устремлялись трипы покойного, воображение. он, как и вождь, придумал много за свою жизнь, но хорошо, что остановился для создания партии - без неё не было бы ни нас, ни замысла моего, на его ироничную песню похожего, ни воплощения его в Мишкином дотошном плане. вечером летим поклониться Сухораде покойному, и - назад. далее кончается личное, сентиментальное, кончается время как возможность и настаёт его переплавка в план, в историю, в похищение.
Окончание неизбежно. Перепечатка повести частями или целиком может осуществляться только при сохранении авторской стилистики и пунктуации, при согласовании с автором, так как на повесть распространяются все авторские права, принятые законодательством СССР, РФ и Вселенной.
|
|
