Городская свалка Обнинска расположена в нескольких километрах от города, на территории соседнего Боровского района. Ежедневно сюда свозится 1 тысяча кубометров мусора. Штат - 10 человек.
-Так, чего ищем? - сочетание наигранной приветливости и явной подозрительности, с которой эти слова были произнесены, ясно означало, что мне адресован запрос по схеме «свой - чужой».
Слова - «Я от церкви «Ковчег спасения», наши ребята у вас тут уже были» - прозвучали как пароль. Изучающий, настороженный взгляд, которым встретил меня невысокий, крепкий, слегка хмельной мужичок лет 35, исчез.
- Приехали нашего больного забрать? - деловито спросил мужичок.
- Нет, за больным сейчас приедут и отвезут в Боровскую больницу. А мне надо с Ириной поговорить.
- Она сейчас вон там, - мужичок показал рукой туда, где залитая густой черной жижей дорога огибала огромную, высотой с трехэтажный дом, гору отбросов. От горы наползал плотный, отталкивающий смрад. - Пошли, провожу.
Городская свалка Обнинска расположена в нескольких километрах от города, на территории соседнего Боровского района. Ежедневно сюда свозится 1 тысяча кубометров мусора. Штат - 10 человек.
И еще есть «внештатный» народ. Те, кто здесь живет. Летом таких людей здесь до ста человек. Зимой раза в три меньше.
Живут тем, что выбирают из мусора бутылки, изделия из цветного металла. Приемка идет организованно - бизнес в этой сфере налажен четко: регулярно на машинах появляются деловые, крутого вида ребята, забирают добытое.
Люди здесь «имеют» по 3-5 тысяч рублей в месяц. Кормятся в основном продуктами с просроченным сроком годности, которые сюда свозят с продуктовых баз и магазинов, прикупают еду в городе.
Ютятся в неких подобиях шалашей.
Судьбы разные, как сама жизнь.
Мой провожатый Володя - бывший офицер Советской Армии. Закончил военно-политическое училище. Служил в Афганистане. Вернувшись, не смог освоиться в гражданской жизни. Квартиру по льготам, положенным «афганцам», получить не удалось. Работу предлагали в основном в охранных структурах. А он уже не мог иметь дело ни с чем, что хоть отдаленно имело отношение к военной теме, к оружию. Что было дальше, какие события «завернули» его на свалку, я узнать не успел за то время, пока мы с ним шли. А позже выспрашивать не стал. К чему подробности, если понятно главное - душа у человека надломилась.
На свалке бывший офицер живет уже 11 лет.
Мы подошли к группе людей, среди которых была Ирина - стройная, просто, но аккуратно одетая женщина среднего роста. Губы слегка подкрашены. Здесь, похоже, за старшую. Пока мы разговаривали, к ней несколько раз обращались с вопросами мужчины.
Один показал плащ, добытый из мусора:
- Ира, смотри, пригодится от дождя?
- Да, отложи, потом посмотрим.
Больной, лежащий в кустах и покрытый куском толстой пленки, спросил обеспокоено:
- Как же я в больницу поеду? У меня ведь одежды никакой нет.
- Не беспокойся, что-нибудь подберем.
Ирина окончила в Обнинске строительное училище по специальности «маляр-штукатур». Где-то у нее квартира, где - не уточнила. Не в Обнинске.
Почему не работает? Ведь с ее специальностью работу найти несложно, и заработок был бы приличный.
Ирина о себе рассказывала не очень охотно, а на этот вопрос никак не могла найти ответ. Вернее - не хотела говорить. Прощупывала меня уклончивыми ответами, чтобы убедиться - пойму ли? Наконец, осторожно прозвучала фраза: «Здесь, конечно, условия нечеловеческие, но отношения между людьми вроде как лучше...».
Так выявилось удивительное обстоятельство: не все, живущие на свалке, отвергнуты, отторгнуты обществом. Есть и такие, которые сами его отвергли.
Именно так. Их, отвергнувших нас с вами с нашими порядками, правилами «человеческого общежития» здесь, конечно, немного. Но они есть. Они могут вернуться к нам, но не делают этого. В их душах есть что-то такое, что просто не выдерживает каких-то условий и правил наших «человеческих условий жизни».
Их решение - как подрыв моста за собой.
Без малейшей позы - перед кем здесь бравировать?
Без вызова обществу - здесь просто не до того.
Без какого-то глубокомысленного философского обоснования - кому оно здесь нужно?
И даже без горечи - потому что это душевная слабость, которую здесь никто не может себе позволить. Горечь здесь изгнана из душ ясным, жестким выводом, который сделан ими и принят как факт: мир жесток и несправедлив. Раз он таков, то и смысла нет обижаться, жаловаться на него себе или другим. Здесь люди находятся за той гранью отвержения себя от общества, или общества от себя, когда эмоции на тему «социальной несправедливости» исчезают. И тогда хорошее и плохое принимается примерно одинаково.
«Приехали люди из Церкви? Хотят забрать больного и отвезти в больницу?
Хорошо. Пусть везут. Спасибо».
А если бы не приехали, никто не удивился бы.
«Что-то не получилось? Не забрали?
Все понятно. Вопросов нет. Значит, умрет».
Как умерли уже многие.
Смерть здесь собирает богатую жатву - один-два трупа в месяц. Самая распространенная причина - что-то не то выпито, или съедено. Зимой, случается, замерзают. Однажды здесь человек, пытаясь обогреться, во сне не заметил, что ноги обгорают в костре. Был, конечно, нетрезв. Ноги пришлось ампутировать. Ссадины и порезы здесь зарастают месяцами - мириады микробов, извергаемых свалкой, не дают организму справиться.
Здесь очень трудно быть трезвым. Почти все мужчины, которых я видел, были «под градусом». К вечеру степень подпития растет. А днем можно быть только слегка «под шафе». Потому что надо работать. Работа не просто грязная - грязнее не бывает: из отбросов раскопать что-то стоящее.
Тунеядцев здесь нет. Их никто кормить не будет - местный народ излишками сентиментальности не отягощен. Но больного не бросят, ослабевшего поддержат. Отношения между людьми здесь устроены примерно так же, как, допустим, на Севере: без взаимовыручки - не выжить. Правда, здесь взаимовыручка чаще нужна не столько в физическом смысле, сколько в моральном. Потому что здесь одиночество смерти подобно. И сама возможность просто сказать какие-то слова другому и услышать что-то в ответ здесь, наверное, дороже, чем где-либо.
При всем том воруют друг у друга постоянно. Это похоже на какую-то игру: какие-такие «ценности» здесь, на свалке, можно «изъять» у сотоварища по несчастью? Ирина говорила об этом стеснительно и беззлобно, как о каком-то чудачестве.
Нередки драки - почти всегда как нервные срывы. Потому что реальных поводов драться мало.
Народ здесь собрался не только российский, но также из многих республик бывшего Союза. Немало людей с высшим образованием. Есть даже закончившие аспирантуру. Для свалки города науки это, наверное, закономерно. Хотя, подозреваю, «остепененных» людей можно встретить и на свалках других городов.
Здесь много книг. Тоже признак времени: раньше книги на свалку почти не выбрасывали, сейчас - во множестве и самые разные.
Здесь есть люди, читающие много, и литературу серьезную. Один, говорят, прочитал всего Маркса. Стал ли после этого марксистом, я не уточнял. Здесь не верят никому - ни правым, ни левым, ни красным, не белым. Впрочем, настроения всего нашего общества в этом смысле уже немногим отличаются от «идеологии» обитателей свалки.
Милиция изредка устраивает облавы. Часть задержанных допросят на месте, часть увезут в отделение. Потом все возвращаются обратно.
Свалка официально называется «Полигон твердых бытовых отходов». Его первая очередь построена в 1987 г. Это довольно сложное сооружение: бетонное основание, затем изолирующий слой. Размеры - 250 метров в длину, 170 - в ширину, высота - 16 метров. Вокруг свалки ведется постоянный мониторинг состояния почвенных вод. Пока все нормально.
Но это пока.
Свалка заполнена уже почти полностью. Оставшегося места хватит примерно на три года. И если к тому времени не будет построена вторая очередь, в Обнинске ежедневно некуда будет девать 1 тысячу кубических метров мусора.
Кроме того, заполнение свалки уже много лет идет с нарушением технологии. По правилам надо после засыпки слоя мусора толщиной в 2 метра засыпать слой земли в 25 сантиметром. На это у муниципальных служб средств не хватает. В лучшем случае вместо необходимых 12 тысяч кубометров земли в год засыпают 5 тысяч.
Начальник местного предприятия коммунального хозяйства, писем в вышестоящие инстанции о грозящей от свалки опасности написал множество. Долгое время результат был нулевой. Наконец, когда до катастрофы осталось меньше трех лет, деньги выделили - более 20 миллионов. Сейчас идет проектирование второй очереди свалки. Возможно, ее надо строить в другом месте. Потому что если вторую очередь возводить на прежнем, то в силу особенностей рельефа местности высота свалки достигнет высоты в 24 метра. При отсыпке мусора с нарушением технологии, без земляных прослоек, не исключены неприятные экологические последствия. Но для строительства на другом месте нужна земля. Получить ее сейчас - совсем не то, что прежде. Землю придется покупать, или арендовать, то есть как-то рассчитываться.
В общем, если все эти проблемы не решить, через пару лет первый наукоград России ожидает «мусорная катастрофа».
А пока здесь терпят свою, жизненную катастрофу, люди.
С какой стороны не посмотри, жизнь на свалке - это трагедия. Ответственность за нее - не только на обществе, но и на самих обитателях свалки. Только вот долю вины общества и долю вины этих людей знает, наверное, только Бог.
И важно понять: иллюзия думать, что за эту трагедию платят только люди свалки - своими судьбами, а общество не платит.
Бог так устроил мир, что за зло раньше или позже платим мы все. Только не всегда понимаем, что какие-то проблемы, неприятности, беды - это плата за то зло, которое мы все были обязаны предотвратить или устранить. Но не смогли. Или не захотели. И однажды зло так возрастает и наступает, что справиться с ним уже невозможно. Оно становится сильнее нас, заполоняет всё новые сферы жизни, всё новые пласты человеческих отношений, навязывает всё больше своих правил и законов.
Один из самых страшных примеров такого рода - люди, живущие на свалке.
Допустим, город соберет ресурсы - материальные и финансовые, чтобы всех этих людей приютить, обогреть, устроить их жизнь. Допустим, это удалось. Что само по себе крайне маловероятно. Но допустим.
Через несколько месяцев народу на свалке снова будет не меньше.
Часть вытолкнет из себя Обнинск. Часть стянется с других свалок, прослышав, что на обнинской, одной из самых «богатых» в регионе, освободились «рабочие места». Часть приедет в надежде, что им в Обнинске тоже помогут устроить жизнь. А город не всесилен. Всех бездомных нашей области и соседних обогреть, приютить не сможет.
И все вернется на круги своя.
Потому что жизнь во всем мире, даже в самых богатых странах, пока устроена так, что все время появляются люди, которые не имеют душевных сил, чтобы удержаться «в колее», и сходят «с дистанции».
Проблема эта не всегда материальная, может быть, чаще - сугубо духовная.
Христиане из Церкви «Ковчег спасения», когда стали говорить с людьми на свалке о Боге, об Иисусе, о спасении души, были просто поражены тем, с каким желанием и пониманием, с какой благодарностью эти люди воспринимают Слово Божье.
И сейчас этим людям помогает выжить вера.
Не в общество. Не друг в друга.
Это совсем другая вера. Ее присутствие здесь неявно, глубоко упрятано.
Но она живет в душе каждого. Вера, что где-то в мире есть огромная, всеохватная, нежная, ослепительная, непобедимая любовь и справедливость.
Ее надежность абсолютна, не знает сбоев, ошибок, она никогда не подведет, она опора всему и всем.
Просто именно к ним она почему-то припоздала. Но однажды обязательно придет. Все поймет, примет. Омоет и излечит раны, поднимет душу в своих теплых ладонях - и никогда не уронит.
Эта детская, стеснительная, тихая вера и надежда на любовь, на справедливость в этих людях живет, несмотря ни на что, горит и трепещет, как свеча на ветру.
...Вернувшись со свалки, я первым делом стал отмывать обувь. Характерный едкий запах быстро заполнил прихожую, растекся по квартире. Улетучивался несколько часов, пока не исчез совсем.
Только рана на сердце осталась, и саднила, жгла болью за тех людей, россиян и пришлых, из «ближнего зарубежья», которые там, на свалке, как на последнем рубеже обороны, упорно и отчаянно, каждый день, как последний, сражаются со своей такой жестокой, такой беспощадной судьбой.
...Днем держаться легче. Добыча, разговоры, «разборки». Утешающий, спасающий алкоголь, который здесь примерно то же, что когда-то на войне фронтовые «сто грамм». Потом вечер. Костер. Самогон, выменянный на «цветмет».
И ночь, когда порой даже тяжелый хмель не спасает от мыслей и воспоминаний, раздирающих сердце, как тупым ножом. О милых глазах, улыбках, голосах родных людей. Живых еще, и где-то, может быть, еще ждущих.
Ждущих своих сыновей и дочерей, жен и мужей, братьев и сестер, матерей и отцов, засыпающих - и погибающих здесь, рядом с горой отбросов, в шалашах, зимой - под треск затухающего костра, летом - под шелест потревоженных ветром ветвей, под вскрик сонной птицы, мышиные шорохи в траве, шелестящее бормотание дождя.
И летит отсюда, как с тысяч и тысяч других «болевых точек» Земли, неизбывный сигнал, который наша прекрасная голубая планета в своем плавном и бесшумном крутящемся полете посылает во все стороны к далеким звездам - как корабль, терпящий бедствие.
Спасите...наши...души...
PS. Эта статья была опубликована несколько лет назад в одной из газет Обнинска. Недавно поинтересовался у директора свалки, как там ее «жильцы», с которыми я встречался.
«Уже никого нет. В основном поумирали...».
|
|
